Глава 14 Божественный глупец[101]

[102]

Я стою в высоком зале. Передо мной зеленый занавес между двух колонн. Занавес легко раздвигается. Я смотрю в маленькую углубленную комнату с голыми стенами. Сверху есть маленькое окно с голубоватым стеклом. Я ставлю ногу на лестницу, ведущую между колонн в эту комнату, и вхожу. В задней стене я вижу двери справа и слева. Словно я должен выбрать между правой и левой.

Я выбираю правую. Дверь открывается, я вхожу. Я в читальне большой библиотеки. В глубине ее сидит маленький худой человек хилого сложения, по-видимому, библиотекарь. Атмосфера напряженная — исследовательские амбиции — ученая заносчивость — ущемленное ученое тщеславие. Кроме библиотекаря я никого не вижу. Я иду к нему. Он отрывает взгляд от книги и говорит: «Что вы хотите?»

Я несколько смущен, потому что не знаю, чего на самом деле хочу. На ум приходит Фома Кемпийский.

Я: «Мне бы хотелось «Подражание Христу» Фомы Кемпийского».[103]

Он смотрит на меня несколько изумленно, словно не ожидал от меня таких интересов; он дает мне карточку для заполнения. Мне тоже кажется удивительным просить Фому Кемпийского.

«Вы удивлены, что я прошу работу Фомы?»

«Ну, да, эту книгу редко спрашивают, и я не ожидал от вас подобного интереса.»

«Должен признаться, я и сам несколько удивлен этим вдохновением, но недавно я наткнулся на отрывок из Фомы, который произвел на меня особенное впечатление. Не знаю даже, почему. Если я правильно помню, он говорил о проблеме Подражания Христу».

«У вас особенные теологические или философские интересы, или…»

«Вы имеете в виду — не хочу ли я прочитать ее для молитвы?»

«Ну, едва ли»

«Если я читаю Фому Кемпийского, то ради молитвы, или чего-то похожего, а не из научного интереса»

«Вы столь религиозны? Я и представить не мог»

«Вы знаете, что я крайне высоко ценю науку. Но в жизни есть такие моменты, когда наука тоже оставляет нас пустыми и слабыми. В такие моменты книга вроде этой значит для меня гораздо больше, потому что написана она от души»

«Но она несколько старомодна. В наши дни мы не можем быть столь погружены в христианскую догматику»

«Мы не можем покончить с христианством, просто отставив его в сторону. Мне кажется, в нем есть много больше, чем мы видим»

«Что в нем может быть? Это просто религия» / 98/99

«По каким причинам и, более того, в каком возрасте люди отбрасывают его? Предпочтительно в студенческие годы или даже раньше. Вы бы назвали этот возраст особенно разборчивым? И вы когда-нибудь изучали основания, по которым люди отбрасывают позитивную религию? Основания эти чаще всего сомнительны, например, утверждение, что содержание веры противоречит естественной науке или философии»

«По моему мнению, такое возражение не стоит сразу отбрасывать, несмотря на тот факт, что есть и лучшие причины. Например, я считаю недостатком религии отсутствие подлинного и должного чувства действительности. Кстати говоря, существует множество альтернатив возможности молиться, которая была утрачена в результате краха религии. Ницше, например, написал самую настоящую книгу молитв,[104] не говоря уже о «Фаусте».»

«Я думаю, это верно в некотором смысле. Но истина именно Ницше кажется мне чересчур взволнованной и провокационной — она хороша для тех, кому еще предстоит освободиться. Потому его истина хороша только для них. Я считаю, что недавно обнаружил, что нам также нужна истина для тех, кто загнан в угол. Возможно, что им нужна подавляющая истина, которая делает человека меньше и более обращенным внутрь»

«Простите, но Ницше и так предельно обращен внутрь»

«Возможно, вы правы с вашей точки зрения, но я не могу отделаться от чувства, что Ницше говорит тем, кому нужно больше свободы, а не тем, кто вступил в серьезную схватку с жизнью, кто страдает от ран и твердо придерживается действительностей»

«Но Ницше наделяет прелестным чувством превосходства над такими людьми»

«С этим я не могу спорить, но я знаю тех, кому нужно принижение, а не превосходство»

«Вы выражаетесь парадоксально. Я вас не понимаю. Едва ли принижение может быть желанным»

«Возможно, вы поймете меня лучше, если вместо «принижения» я скажу «смирение», слово, которое часто слышат, но в жизни с ним редко сталкиваются»

«Это тоже звучит весьма по-христиански»

«Как я говорил, в христианстве есть очень многое, что следует сохранить. Ницше слишком оппозиционен. Как все здоровое и долго длящееся, истина, к несчастью, держится среднего пути, который мы несправедливо отвергаем»

«Я и вправду не подозревал, что вы займете столь промежуточную позицию»

«А я и не занимал — моя позиция еще не вполне ясна и для меня самого. Если я и промежуточен, то определенно крайне необычным образом»

В этот момент слуга принес книгу, и я покинул библиотекаря.

Божественное хочет жить со мной. Мои попытки сопротивляться пропали втуне. Я спросил мышление, и оно сказало: «Возьми за образец того, кто показывает тебе, как жить с божественным». Нашей естественной моделью является Христос. Мы следуем его закону со времен античности, сначала внешне, а затем внутренне. Сначала мы это знали, а потом перестали знать. Мы сражались против Христа, мы низложили его, мы казались победителями. Но он остался в нас и управлял нами.

Лучше быть закованным в зримые цепи, чем в невидимые. Можно покинуть христианство, но оно тебя не покинет. Твое освобождение от него — заблуждение. Христос — это путь. Ты, конечно, можешь убежать, но тогда ты уже больше не будешь на пути. Путь Христа кончается на кресте. Потому мы сораспяты с ним в нас. С ним мы ждем смерти, чтобы воскреснуть.[105] С Христом нет живущему воскрешения, кроме как после смерти.[106]

Если я подражаю Христу, он всегда впереди меня, и мне не достигнуть цели иначе, как достигнуть ее в нем. Но так я превосхожу себя и время, в котором и через которое я тот, кто я есть. Так я наталкиваюсь на Христа и его время, которое создало его таким и никаким иным. И так я оказываюсь вне моего времени, несмотря на то, что жизнь моя протекает в нем, и я разделен между жизнью Христа и собственной, которая все еще принадлежит настоящему. Но если я подлинно постигаю Христа, я должен осознать, что Христос на самом деле жил своей собственной жизнь, не подражая никому. Он не следовал никакому образцу.[107]

Но если я так подлинно подражаю Христу, я не подражаю никому, я не повторяю ни за кем, а лишь иду своим путем, и больше не называю себя христианином. Сначала я хотел повторять за Христом и подражать ему, живя своей жизнью, но изучая его заповеди. Голос во мне возразил против этого и пожелал напомнить, что и мое время имеет своих пророков, которые сражаются против ноши, которой нас нагрузило прошлое. С пророками этого времени мне не удалось объединиться с Христом. Один требует нести, другой — отвергнуть; один требует подчинения, другой — воли.[108] Как мне думать об этих противоречиях в одном, не преступив в другом? То, что я не смог объединить внутри своего разума, скорее всего удастся прожить одно за другим.

И так я решил обратиться к низшей и повседневной жизни, моей жизни, и начать там, где стою.

Когда мышление ведет к немыслимому, время вернуться к простой жизни. Что не может решить мышление, решит жизнь, а что не решает действие, то остается мышлению. Если я возношусь к высшему и труднейшему с одной стороны и пытаюсь прибавить искупление, которое возносится еще выше, тогда истинный путь ведет не вверх, а в бездну, ведь только другое во мне выводит меня за мои пределы. Но принятие другого означает спуск к противоположному, от серьезности к смешному, от страдания к радости, от прекрасного к уродливому, от чистого к нечистому.[109]

Примечания:

1

Средневековые манускрипты нумеровались фолиями, а не страницами. Лицевая сторона фолии — это ректо (правая страница раскрытой книги), а обратная — версо (левая страница раскрытой книги). В Liber Primus Юнг следует этому обычаю. Он обратился к современной нумерации страниц в Liber Secundus.

10

«Черновик» продолжает: «Пьющий это питие никогда больше не будет жаждать ни этого мира, ни посмертия, ибо он испил переход и завершение. Он пил от горячей плавящей реки жизни, которая застывает в твердую руду в душе и ожидает новой плавки и смешивания» (стр. 4).

101

В «Рукописном черновике» стоит: «Восьмое приключение 1-ой ночи» (стр. 814).

102

14 января 1914 г.

103

«Подражание Христу» — это набожное наставление, появившееся в начале пятнадцатого столетия и ставшее крайне известным. Авторство его все еще сомнительно, хотя часто оно приписывается Фоме Кемпийскому (ок. 1380–1471 гг.), бывшего членом Братства Обычной Жизни, религиозного объединения в Голландии, главного представителя devotia moderna, движения, делающего упор на заступничестве и внутренней жизни. Простым и ясным языком «Подражание Христу» увещевает людей заботиться о своей внутренней духовной жизни в противовес внешним вещам, дает советы, как следует жить и показывает радости и последующие награды за жизнь, прожитую во Христе. Название взято из первой строки первой главы, где также утверждается, что «Каждый, кто хочет понять и познать вкус слов Христа во всей полноте, должен уподобить жизнью свою по образцу жизни Христа» («Подражание Христу», пер. Б. Кнотта [Лондон, Fount, 1996], книга I, гл. I, стр. 33). Сама тема подражания Христу гораздо древнее. В средние века было много споров от том, как это следует понимать (об истории этой идеи см. Жиля Констабля, «Идеал подражания Христу» в «Трех исследованиях средневековой религиозности и социальной мысли» [Кембридж, Cambridge University Press, 1995], стр. 143–248). Как показывает Констабль, в зависимости от понимания подражания, можно выделить два широких подхода: первый, подражание божественности Христа, подчеркивающий учение об обожении, по которому «Христос показал путь, как стать Богом через него» (стр. 218). Второй, подражание человечности и телу Христа, подчеркивающий подражание его жизни на земле. Крайней формой этого подхода была традиция стигматиков, людей, носивших раны Христа на своем теле.

104

Т.е. «Так говорил Заратустра».

105

В «Подражании Христу» Фома Кемпийский писал: «Нет ни спасения душе, ни надежды на вечную жизнь, кроме как на кресте. Так возьми свой крест и следуй за Христом, и войдешь в жизнь вечную. Он шел перед тобой, неся крест, и на кресте умер за тебя, так что ты тоже должен нести свой крест и жаждать смерти на кресте. Ибо если ты разделишь с ним смерть, ты также разделишь с ним жизнь» (кн. 2, гл. 12, стр. 90).

106

«Черновик» продолжает: «Но мы знаем, что древние говорят с нами образами. Потому мое мышление советовало мне повторять за Христом, а не подражать ему, потому что он — это путь. Если я следую пути, я не подражаю ему. Но если я подражаю Христу, он — моя цель, а не мой путь. Но если он мой путь, я, таким образом, иду к его цели, что ранее было показано мне в таинствах. Так что мое мышление говорило со мной запутанным и неясным образом, но советовало мне подражать Христу» (стр. 366).

107

«Черновик» продолжает: «Путь привел его ко кресту, ведь и путь человечества тоже ведет на крест. Мой путь тоже ведет ко кресту, но не к Христову, а к моему, который есть образ жертвоприношения и жизни. Но поскольку я все еще был слеп, я склонялся к тому, чтобы подчиниться огромному искушению подражать и смотреть по ту сторону Христа, как если бы он был моей целью, а не моим путем» (стр. 367).

108

Здесь ссылки на Шопенгауэра и Ницше соответственно.

109

«Черновик» продолжает: «Подумайте над этим. Поразмышляв над этим, вы поймете приключение, с которым я столкнулся следующей ночью» (стр. 368).