ЭЗОТЕРИЗМ И СОВРЕМЕННАЯ МЫСЛЬ

Идея скрытого знания.– Бедность человеческого воображения.– Трудность формулирования желаний.– Индийская басня.– Легенда о Соломоне.– Легенда о Святом Граале.– Зарытое сокровище.– Разное отношение к Неведомому.– Протяженность границ ознаваемого.– «Магическое» значение.– Уровень обычного знания.– Познавательная ценность «мистических» состояний.– Подлинность «мистических» переживаний. – Мистика и скрытое знание. – Внутренний круг человечества. – Аналогия между человеком и человечеством. – Клетки мозга.– Идея эволюции в современной мысли.– Гипотеза, которая стала теорией.– Смешение эволюции разновидностей с эволюцией вида.– Разные значения понятия эволюция.– Эволюция и преображение.– Религия мистерий.– Что сообщалось посвященным.– Драма Христа как мистерия.– Идея внутреннего круга и современная мысль.– «Доисторическая» эпоха.– «Дикари».– Сохранность знания.– Содержание идеи эзотеризма.– Школы.– Искусственное культивирование цивилизаций.– Приближение к эзотерическому кругу.– Религия, философия, наука и искусство.– Псевдо-пути и псевдо-системы.– Различные уровни людей.– Последовательные цивилизации.– Принцип варварства и принцип цивилизации.– Современная культура.– Победа варварства.– Положение внутреннего круга.– «План» в природе.– Мимикрия.– Охранительное сходство.– Старая теория мимикрии.– Несостоятельность научных теорий.– Последние объяснения явлений мимикрии.– «Театральность».– «Мода» в природе.– «Великая Лаборатория».– Самоэволюционирующие формы.– Первое человечество.– Адам и Ева.– Животные и люди.– Первые культуры.– Опыт ошибок.– Социальные организмы.– Животные-растения.– Индивид и массы.– Миф о Великом Потопе.– Вавилонская башня.– Содом и Гоморра и десять праведников.– Мифы о нечеловеческих расах.– Муравьи, пчелы и их «эволюция».– Причина падения прошлых рас самоэволюционирующих существ.– Осуществление социалистического порядка.– Утрата связи с законами природы.– Автоматизм.– Цивилизация термитов.– Принесение в жертву интеллекта.– «Эволюция» и современный догматизм.– Психологический метод.

Идея знания, превосходящего все обычные виды человеческого знания и недоступного заурядным людям, идея знания, которое где-то существует и кому-то принадлежит, пронизывает всю историю человеческой мысли с самых отдаленных эпох. Согласно некоторым памятникам прошлого, знание, в корне отличное от нашего, составляло сущность и содержание человеческой мысли в те времена, когда, согласно другим предположениям, человек почти не отличался (или совсем не отличался) от животных.

Поэтому «скрытое знание» иногда называют «древним знанием», хотя это, конечно, ничего не объясняет. Однако необходимо отметить, что все религии, мифы, верования, героические легенды всех народов и стран исходят из существования – в какое-то время и в каком-то месте – особого знания, намного превосходящего то знание, которым мы обладаем или можем обладать. Содержание всех религий и мифов в значительной мере состоит из символических форм, представляющих собой попытки передать идею такого скрытого знания.

С другой стороны, ничто не доказывает слабость человеческой мысли или человеческого воображения с такой ясностью, как современные идеи о содержании скрытого знания. Слово, понятие, идея, ожидание существуют; но нет определенных конкретных форм восприятия, связанных с этой идеей. Да и саму идею нередко приходится с огромным трудом выкапывать из-под гор преднамеренной и непреднамеренной лжи, обмана и самообмана, наивных попыток представить в понятных формах, заимствованных из обычной жизни, то, что по самой своей природе не имеет с ними ничего общего.

Труд по отысканию следов древнего или скрытого знания, даже намеков на него и на его существование, напоминает труд археолога, который ищет следы какой-то древней забытой цивилизации и находит их погребенными под несколькими слоями на кладбищах обитавших на этом месте народов, возможно, отдаленных тысячелетиями и не подозревавших о существовании друг друга.

Но всякий раз, когда ученый сталкивается с необходимостью так или иначе выразить содержание скрытого знания, он неизбежно видит одно и то же, а именно: поразительную бедность человеческого воображения перед лицом этой идеи.

По отношению к идее скрытого знания человечество похоже на персонажей волшебных сказок, в которых какая-то богиня, или фея, или волшебник обещает людям дать все, что они пожелают, но при условии, что они точно скажут, что им надобно. И обычно в сказках люди не знают, чего им просить. В некоторых сказках фея или волшебник обещают даже исполнить не менее трех желаний, но и это оказывается бесполезным. Во всех волшебных сказках люди безнадежно теряют голову, когда перед ними встает вопрос о том, чего они хотят, что они желали бы иметь, – ибо они совершенно не способны сформулировать и выразить свое желание. В эту минуту они или припоминают какое-то мелкое, второстепенное желание, или высказывают несколько противоречивых желаний, одно из которых делает другое невыполнимым; или же, как в «Сказке о рыбаке и рыбке», не способны удержаться в пределах возможного и, желая все большего, кончают попыткой подчинить себе все высшие силы, не сознавая при этом ничтожности своих собственных сил и способностей. И вот они терпят неудачу, теряют все, что приобрели, ибо сами точно не знали, чего им нужно.

В шуточной форме понятие о трудности формулирования желаний в том редком случае, когда человек добивается успеха, выражено в индийской сказке. Некий нищий, слепой от рождения, вел уединенную жизнь и существовал на подаяние соседей. Он долго и настойчиво досаждал одному божеству своими молитвами и наконец растрогал его своим постоянным благочестием. Однако, опасаясь, что просителя окажется нелегко удовлетворить, божество связало его клятвой просить об исполнении не более одной просьбы.

Такое требование надолго озадачило нищего; и все же его профессиональная изобретательность пришла в конце концов ему на помощь.

«Я вынужден повиноваться твоему повелению, о благостный Господь, – отвечал он, – и прошу из Твоих рук одного-единственного блага: чтобы я дожил до таких лет, когда смог бы увидеть, что внук моего внука играет во дворе в семь этажей, а многочисленные слуги подают ему рис и молоко в золотых чашах». И в заключение выразил надежду, что не покинул пределы дозволенного ему единственного желания.

Божество убедилось, что все сделано прекрасно, ибо, хотя просьба и была единственной, но она включала в себя множество благ: здоровье, долгую жизнь, возвращение зрения, брак, потомство. Восхищенное изобретательностью и обходительностью своего просителя, божество сочло возможным даровать ему все, о чем он просил.

В легенде о Соломоне (III Цар. 3, 5-14) мы находим объяснение всех этих сказок, объяснение того, что люди могут получить, если будут знать, чего хотеть:

В Гаваоне явился Господь Соломону во сне ночью, и сказал Бог: проси, что дать тебе.

И сказал Соломон... Я отрок малый, не знаю ни моего выхода, ни входа.

И раб среди народа Твоего...

Даруй же рабу Твоему сердце разумное, чтобы судить народ Твой и различать, что добро и что зло...

И благоугодно было Господу, что Соломон просил этого.

И сказал ему Бог: за то, что ты просил этого и не просил себе долгой жизни, не просил себе богатства, не просил себе душ врагов твоих, но просил себе разума...

Вот, Я сделаю по слову твоему. Вот, Я даю тебе сердце мудрое и разумное, так что подобного тебе не было прежде тебя, и после тебя не восстанет подобный тебе.

И то, чего ты не просил, Я даю тебе, и богатство, и славу...

Я продолжу и дни твои.

Идея скрытого знания и возможности найти его после долгих и трудных поисков составляет содержание легенды о Святом Граале.

Святой Грааль – это чаша, из которой пил Христос (или блюдо, с которого он ел) во время Тайной Вечери; Иосиф Аримафейский собрал в нее Христову кровь. Согласно одной средневековой легенде, эту чашу перенесли затем в Англию. Тому, кто узрел ее, чаша Грааля давала бессмертие и вечную юность. Но охранять ее могли только люди, обладавшие совершенной чистотой сердца. Если же к ней приближался человек, лишенный такой чистоты, чаша Грааля исчезала. Отсюда легенда о поисках чаши Святого Грааля рыцарями-девственниками; только троим рыцарям короля Артура удалось узреть Грааль.

Во многих сказках и мифах выражено отношение человека к скрытому знанию. Таковы легенды о Золотом Руне, о Жар-Птице (из русского фольклора), о лампе Аладдина, о богатствах или сокровищах, охраняемых драконами и другими чудовищами.

«Философский камень» алхимиков тоже символизирует скрытое знание.

Здесь все взгляды на жизнь делятся на две категории. Существуют концепции мира, целиком основанные на том, что мы живем в доме с каким-то секретом, в доме, под которым зарыто сокровище, скрыт какой-то драгоценный клад, причем эти сокровища удастся когда-то отыскать; и были случаи, когда их и впрямь отыскивали. Далее, с этой точки зрения, весь смысл жизни, вся ее цель заключается в поисках такого сокровища, потому что без него все остальное не имеет никакой ценности. Существуют также другие теории и системы, в которых нет «спрятанного сокровища», для которых или все одинаково видимо и ясно, или в равной мере темно и невидимо. Если в наше время теории второго рода, т.е. те, которые отрицают скрытое знание, получили преобладание, то не следует забывать, что это произошло совсем недавно и только среди небольшой, хотя и довольно шумной части человечества. Подавляющее большинство людей продолжают верить в волшебные сказки и убеждены в том, что бывают такие моменты, когда сказки становятся реальностью.

К несчастью для человека, в те мгновения, когда возникает возможность чего-то нового, неизвестного, он не знает, чего собственно хочет; и эта внезапно появившаяся возможность так же внезапно и исчезает.

Человек сознает, что он окружен стеной Неведомого; он верит, что может пробиться сквозь нее, как пробились другие; однако не в состоянии представить себе (или представляет очень неясно), что может быть за этой стеной. Он не знает, что ему хотелось бы там найти, что значить обладать знанием. Ему и в голову не приходит, что люди могут находиться с Неведомым в самых разных взаимоотношениях.

Неведомое – это то, что неизвестно. Но Неведомое может быть разных видов, как это бывает и в обычной жизни. Бывает, что человек, не обладая точным знанием о какой-то отдельной вещи, думает о ней, строит различные суждения и предположения, догадывается о ее существовании и предвидит ее настолько точно, что его действия по отношению к неизвестному в данном случае могут быть почти правильными. Совершенно также в том, что касается Великого Неведомого, человек может находиться с ним в разных взаимоотношениях – т.е. высказывать о нем более или менее верные предположения или вообще не делать никаких предположений, даже совершенно забыть о его существовании. В этом случае, когда человек не делает никаких предположений или забывает о существовании Неведомого, тогда даже то, что было бы возможным в иных случаях (т.е. неожиданное совпадение предположений или размышлений с неизвестной реальностью), становится невозможным.

В этой неспособности человека вообразить то, что существует по ту сторону известного и возможного, – его главная трагедия; в этом же, как говорилось раньше, заключена причина того, что столь многое остается для него скрытым, что существует так много вопросов, на которые он не в состоянии дать ответ.

В истории человеческой мысли было много попыток определить границы возможного знания, но не было ни одной интересной попытки понять, что означало бы расширение этих границ, и куда оно с необходимостью привело бы.

Такое утверждение может показаться намеренным парадоксом. Люди так часто и так громко говорят о безграничных возможностях познания, о необозримых горизонтах, открывающих перед наукой и т.п. На самом же деле все эти «безграничные возможности» ограничены пятью чувствами – зрением, слухом, обонянием, осязанием и вкусом, а также способностью рассуждать и сравнивать, за пределы которых человек не в состоянии выйти.

Мы не принимаем в расчет данное обстоятельство или забываем о нем. Этим объясняется, почему нам так трудно определить «обычное знание», «возможное знание», и «скрытое знание», а также существующие между ними различия.

Во всех мифах и сказках мы обнаруживаем идею «магии», «колдовства», «волшебства», которая, по мере приближения к нашему времени, принимает форму «спиритизма», «оккультизма» и т.п. Но даже те люди, которые верят в эти слова, очень смутно понимают их смысл: им не ясно, чем знание «мага» или «оккультиста» отличается от знания обыкновенного человека; вот почему все попытки создать теорию магического знания завершаются неудачей. Результатом бывает всегда нечто неопределенное, хотя и невозможное, но не фантастическое; в таких случаях «маг» кажется обыкновенным человеком, одаренным некоторыми преувеличенными способностями. А преувеличение чего-либо в известном направлении не в состоянии создать ничего фантастического.

Даже если «чудесное» знание оказывается приближением к познанию Неведомого, люди не знают, как приблизиться к чудесному. В этом им чрезвычайно мешает псевдо-оккультная литература, которая нередко стремится уничтожить упомянутые выше различия и доказать единство научного и «оккультного» знания. В такой литературе часто утверждается, что «магия», или «магическое знание», есть не что иное, как знание, опережающее свое время. Говорят, например, что некоторые средневековые монахи обладали какими-то знаниями в области электричества. Для своего времени это было «магией», но для нашего времени перестало быть ею, И то, что воспринимается нами как магия, перестанет казаться ею для будущих поколений.

Такое утверждение совершенно произвольно; уничтожая необходимые различия, оно мешает нам отыскать факты и установить к ним правильное отношение. Магическое, оккультное знание есть знание, основанное на чувствах, превосходящих наши пять чувств, а также на мыслительных способностях, которые превосходят обычное мышление; но это – знание, которое переведено на обычный логический язык, если это возможно и поскольку это возможно.

Что касается обычного знания, то нужно еще раз повторить, что хотя его содержание не является постоянным, т.е. хотя оно меняется и возрастает, это возрастание идет по определенной и строго установленной линии. Все научные методы, все аппараты, инструменты и приспособления суть не что иное, как улучшение и расширение «пяти чувств», а математика и всевозможные вычисления – не более чем расширение обычной способности сравнения, рассуждения и выводов. Вместе с тем, отдельные математические конструкции настолько заходят за пределы обычного знания, что теряют с ним какую бы то ни было связь. Математика обнаруживает такие отношения величин и такие отношения отношений, которые не имеют эквивалентов в наблюдаемом нами физическом мире. Но мы не в состоянии воспользоваться этими достижениями математики, ибо во всех своих наблюдениях и рассуждениях связаны «пятью чувствами» и законами логики.

В каждый исторический период человеческое «знание», или «обычное мышление», или «общепринятое знание», охватывало определенный круг наблюдений и сделанных из него выводов; по мере того, как шло время, этот круг расширялся, но, так сказать, всегда оставался на той же плоскости и никогда не поднимался над нею.

Веря в существование «скрытого знания», люди всегда приписывали ему новые качества, рассматривали его как поднимающееся над уровнем обычного знания и выходящее за пределы «пяти чувств». Таков истинный смысл «скрытого знания», магии, чудесного знания и так далее. Если мы отнимем у скрытого знания идею выхода за пределы пяти чувств, оно утратит всякий смысл и всякое значение.

Если, принимая все это во внимание, мы сделаем обзор истории человеческой мысли в ее отношении к чудесному, то сможем найти материал для уточнения возможного содержания Неведомого. Это знание возможно потому, что, несмотря на всю бедность своего воображения и беспорядочность попыток, человечество правильно предугадало некоторые вещи.

Общий обзор стремлений человечества в область непостижимого и таинственного особенно интересен в настоящее время, когда психологическое изучение человека признало реальность тех состояний сознания, которые долгое время считались патологическими. Теперь даже допускается, что они обладают познавательной ценностью. Иными словами, получил признание тот факт, что в подобных состояниях сознания человек способен узнать то, чего он не может узнать в обычном состоянии. Но изучение мистического сознания застыло на мертвой точке и далее не двинулось.

Было признано, что, оставаясь на научной почве, нельзя рассматривать обычное состояние сознания, в котором мы способны к логическому мышлению, как единственно возможное и самое ясное. Напротив, было установлено, что в других состояниях сознания, очень редких и мало изученных, можно узнавать и понимать то, чего в обычном состоянии сознания мы понять не сможем. Это обстоятельство, в свою очередь, привело к установлению того, что «обычное» состояние сознания есть лишь частный случай миропонимания.

Изучение этих необычных, редких и исключительных состояний человека выявило, сверх того, некое единство, связанность и последовательность, совершенно нелогичную «логичность» в содержании так называемых «мистических» состояний сознания.

Однако и в этом пункте изучение «мистических состояний сознания» остановилось и более уже не прогрессировало.

Довольно трудно дать определение мистического состояния сознания, пользуясь средствами обычной психологии. Судя по внешним признакам, такое состояние имеет много общего с сомнамбулическими и психопатологическими состояниями. В установлении же познавательного значения «мистических» состояний сознания нет ничего нового – этот факт является новым лишь для «науки». Реальность и ценность мистических состояний сознания признавались и признаются всеми без исключения религиями. Согласно определениям православных богословов, мистические состояния сознания не могут открыть новые догмы или прибавить что-либо к старым, однако они разъясняют те догмы, которые уже известны благодаря Откровению. Из этого явствует, что мистические состояния сознания не противоречат Откровению, но считаются как бы феноменами той же природы, хотя и меньшей силы. Они могут объяснить догмы, данные в Откровении, но не могут прибавить к ним новые догмы. К несчастью, богословские истолкования всегда держатся в пределах догм и канонических правил какой-то определенной религии; в силу своей природы они не способны преодолеть эти границы.

Что касается науки, то я уже говорил, что она не проявляет особого интереса к мистике, относя ее к сфере патологии или, в лучшем случае, – к сфере воображения.

Слово «мистика» употребляется в самых разнообразных значениях, например, в смысле особого рода теории или учения. Согласно распространенному словарному определению, понятие «мистика» включает все те учения и верования о жизни после смерти, душе, духах, скрытых силах человека и Божестве, которые не входят в общепринятые и общепризнанные религиозные учения. Однако данное словоупотребление совершенно ошибочно, ибо нарушает фундаментальный смысл термина. Соответственно, в настоящей книге слово «мистика» будет употребляться только в психологическом смысле, т.е. в смысле особых состояний сознания, идей и концепций мира, непосредственно вытекающих их этих состояний. А если оно будет употребляться в другом смысле (т.е. в смысле каких-то теорий), этот факт будет особо отмечен.

Изучение вопроса о том, что известно о мистике и мистических состояниях сознания, представляет большой интерес в связи с идеей скрытого знания. Если мы откажемся от религиозной и философской точки зрения и попробуем сравнить описание мистических переживаний у людей, принадлежащих к совершенно разным расам, религиям и эпохам, мы обнаружим в этих описаниях поразительное совпадение, которое невозможно объяснить единообразием методов подготовки или сходства в образе мыслей и чувств. В мистических состояниях не существует различий религии; совершенно разные люди при совершенно разных условиях узнают одно и то же; и, что еще более удивительно, их переживания абсолютно идентичны, различия могут наблюдаться только в языке и формах описания. Фактически, на имеющемся в этой области материале можно было построить новую синтетическую религию. Однако религии не создаются при помощи разума. Мистические переживания понятны только в мистических состояниях, – лишь приближение к пониманию, намек на него. Мистика целиком эмоциональна; она состоит из тончайших, непередаваемых ощущений, доступных словесному выражению и логическому определению еще в меньшей степени, чем такие явления, как звук, цвет, линия.

С точки зрения скрытого знания мистика – это проникновение скрытого знания в наше сознание. Впрочем, далеко не все мистики признают существование скрытого знания и возможность его приобретения посредством изучения и труда. Для многих мистиков их переживания есть акт благодати, дар Божий; по их мнению, никакое значение не в состоянии привести людей к благодати или обеспечить ее достижение.

Итак, с одной точки зрения, мистика не может существовать без скрытого знания, а идею скрытого знания невозможно понять без мистики. С другой же точки зрения, идея скрытого знания, которое тот или иной человек обретает при помощи умственных усилий, не является для мистики необходимой, ибо вся полнота знания заключена в душе человека, а мистика есть путь к этому знанию, путь к Богу.

Принимая во внимание такое двойственное отношение мистики к скрытому знанию, необходимо проводить различие между этими двумя идеями.

Скрытое знание – это идея, которая не совпадает ни с какой другой идеей. Если допустить существование скрытого знания, приходится допустить и то, что оно принадлежит определенным людям, но таким людям, которых мы не знаем, – внутреннему кругу человечества.

Согласно этой идее, человечество распадается на два концентрических круга. Все человечество, которое мы знаем и к которому принадлежим, образует внешний круг. Вся известная нам история человечества есть история этого внешнего круга. Но внутри него имеется другой круг, о котором люди внешнего круга ничего не знают и о существовании которого лишь смутно догадываются, хотя жизнь внешнего круга в ее важнейших проявлениях, особенно в ее эволюции, фактически направляется этим внутренним кругом. Внутренний, или эзотерический, круг как бы составляет жизнь внутри жизни, нечто неведомое, тайну, пребывающую в глубине жизни человечества.

Внешнее, или эзотерическое, человечество, к которому мы принадлежим, напоминает листья на дереве, меняющиеся каждый год; вопреки очевидному листья считают себя центром вселенной и не желают понять, что у дерева есть еще ствол и корни, что кроме листьев оно приносит цветы и плоды.

Эзотерический круг – это как бы человечество внутри человечества, мозг, вернее, бессмертная душа человечества, где хранятся все его достижения, все результаты, успехи всех культур и цивилизаций.

Можно взглянуть на вопрос и под другим углом, пытаясь в самом человеке отыскать аналогию взаимоотношений между эзотерическим и эзотерическими кругами в человечестве.

Такую аналогию в человеке найти можно: это взаимосвязь между «мозгом» и остальными частями тела. Если мы возьмем человеческий организм и рассмотрим отношение «высших» или «благородных» тканей, главным образом, «нервного и мозгового вещества», к другим тканям организма, таким как мышечная и соединительная, клетки кожи и т.п., мы найдем почти полное сходство с отношением внутреннего круга ко внешнему.

Одно из самых таинственных явлений в жизни человеческого организма – история жизни мозговых клеток. Наука с большей или меньшей определенностью установила (и это можно считать научным фактом), что клетки мозга не размножаются подобно клеткам других тканей. Согласно одной теории, все клетки мозга появляются в очень раннем возрасте; согласно другой, число их увеличивается, пока организм не достигнет возраста двенадцати лет. Но как увеличивается их число, из чего они вырастают, – остается загадкой.

Рассуждая логически, наука должна была бы признать клетки мозга бессмертными по сравнению с другими клетками.

Это почти все, что можно сказать о клетках мозга, если исходить из признанных наукой основ. Но общепризнанные факты далеко не достаточны для понимания природы жизни этих клеток. Придется игнорировать слишком многие явления, если не принять теорию неизменного запаса, который только и делает, что все время уменьшается. Данная теория полностью противоречит другой теории, утверждающей, что мозговые клетки в больших количествах гибнут или сгорают при каждом мыслительном процессе, особенно во время напряженной умственной работы. Если бы дело обстояло так, их хватило бы ненадолго, даже если бы в начале жизни их число и было огромным! Помня обо всем этом, мы вынуждены признать, что жизнь клеток мозга остается необъяснимой и слишком непонятной. Тем более, что в действительности (хотя наука и не признает этого) жизнь клеток очень коротка, а замещение старых клеток новыми происходит постоянно; процесс этот можно даже ускорить. В пределах настоящей книги нет возможности доказать данное положение. Для существующих научных методов любое наблюдение жизни индивидуальных клеток в человеческом организме – почти непреодолимое затруднение. Если, однако, исходить из чистой аналогии, можно предположить, что клетки мозга рождаются от чего-то, подобного им; если одновременно считать доказанным, что клетки мозга не размножаются, тогда придется допустить, что они развиваются, эволюционируют из каких-то других клеток.

Возможность регенерации, эволюции и трансформации клеток одного рода в клетки другого рода определенно установлена, ибо, в конце концов, все клетки организма развиваются из одной родительской клетки. Единственным остается вопрос: из клеток какого рода могут эволюционировать клетки мозга. Наука не в силах дать на него ответ.

Можно только сказать, что если клетки определенного вида регенерируют в клетки мозга, они исчезают на предыдущем плане, оставляют мир своего вида, умирают на одном плане и рождаются на другом, подобно тому как личинка бабочки, превращаясь в гусеницу, умирает как личинка, перестает быть личинкой; а куколка, становясь бабочкой, умирает как куколка, перестает быть куколкой, т.е. оставляет мир своего рода и переходит на другой план бытия.

Подобным же образом будущие мозговые клетки, переходя на иной план бытия, перестают быть тем, чем были раньше, умирают на одном плане бытия и начинают жить на новом. И оказавшись на этом новом плане, они остаются невидимыми, неизвестными, управляя при этом жизнью других клеток – или в их собственных интересах, или в интересах всего организма в целом. Часть их деятельности состоит в том, чтобы в более развитых тканях организма находить клетки, которые способны эволюционировать в мозговые, ибо клетки мозга сами по себе размножаться не могут.

Таким образом, во взаимоотношениях мозговых клеток с другими клетками тела мы обнаруживаем аналогию с отношениями внутреннего круга человечества к его внешнему кругу.

Прежде чем идти дальше, необходимо установить точный смысл понятий, с которыми мы часто будем встречаться в дальнейшем.

Первое из них – «эволюция».

Идея эволюции занимает в западной мысли главенствующее место. Сомнение в эволюции долгое время считалось явным признаком ретроградности. Эволюция стала своего рода универсальным ключом, который отпирает все замки.

Это всеобщее приятие весьма гипотетической идеи само по себе возбуждает сомнение. Идея эволюции сравнительно нова. Дарвин считал «естественный отбор» доказательством эволюции в биологическом смысле. Но популяризация идеи эволюции в широком смысле принадлежит преимущественно Герберту Спенсеру, который первым стал объяснять космические, биологические, психологические, моральные и социальные процессы с точки зрения одного принципа. Однако отдельные попытки рассматривать мировой процесс как результат механической эволюции встречались задолго до Спенсера. С одной стороны, космогонические теории, с другой, биологические науки создали современную концепцию эволюции, которую применяют ныне буквально ко всему, начиная с социальных форм и кончая знаками препинания; все объясняют на основании заранее принятого принципа: «все развивается». Для подтверждения этого принципа подбирают «факты»; а все, что не соответствует принципу эволюции, отвергают.

В словарях слово «эволюция» определяется как «прогрессивное развитие в определенном направлении», управляемое некоторыми точными, но неизвестными законами.

Чтобы понять эту идею, необходимо заметить, что в понятии эволюции важно не только то, что в него включено, но и то, что исключается. Идея эволюции прежде всего исключает понятие некого «плана» и руководящего разума. Эволюция – это независимый и механический процесс. Далее, эволюция исключает «случайность», т.е. вмешательство в механические процессы новых факторов, которые непрерывно меняют направление этих процессов. Согласно идее эволюции, все всегда движется в одном и том же направлении. Одна «случайность» точно соответствует другой. Кроме того, у слова «эволюция» нет антитезиса, хотя, например, распад и дегенерацию нельзя назвать эволюцией.

Догматизм, связанный со словом «эволюция», – наиболее характерная черта этого понятия. Но этот догматизм не имеет под собой никакого основания. Наоборот, не существует более искусственной и зыбкой идеи, чем идея всеобщей эволюции, эволюции всего существующего.

Вот научные основы эволюции: во-первых, теория происхождения миров из туманностей со всеми ее дополнениями и изменениями (в действительности, эта теория ничего не меняет в первоначальном искаженном понятии механического процесса конструкции); во-вторых, дарвиновская теория происхождения видов также со всеми последующими дополнениями и изменениями.

Но «теория туманностей», какие бы умы ни были с ними связаны, принадлежат к области чисто умозрительной. Фактически, это ни что иное, как классификация предполагаемых явлений, которая из-за непонимания и отсутствия лучших объяснений считается теорией мирового процесса. Как теории, они ничего не имеют в качестве основания – ни одного факта, ни одного доступного наблюдению закона.

Эволюция органических форм в смысле развития новых видов и классов в царстве природы «научно» обоснована целой серией фактов, которые, как полагают, подтверждают ее. Эти факты взяты из сравнительной анатомии, морфологии, эмбриологии, палеонтологии и т.п.; однако в действительности все эти факты искусственно подобраны для доказательства теории эволюции. Каждое десятилетие отрицает «факты», установленные в предыдущем десятилетии, и заменяет их новыми; но теория остается незыблемой.

Уже в самом начале, при использовании идеи эволюции как биологического понятия, было сделано смелое допущение, без которого создать какую-либо теорию было бы вообще невозможно. А в дальнейшем, то, что в основу было положено лишь допущение, прочно забыли. Я имею в виду знаменитое положение о «происхождении видов».

Дело в том, что если строго придерживаться фактов, то эволюцию, основанную на отборе, приспособлении и устранении, можно принять только в смысле «сохранения вида», ибо лишь эти факты можно наблюдать в жизни. А появление новых видов, их формирование и переход из низших форм в высшие фактически никогда не наблюдалось. Эволюция в смысле «развития вида» – не более, чем гипотеза, которая стала теорией вследствие неправильного понимания. Единственный факт здесь – это «сохранение видов». А вот как они появляются – мы не знаем; и не следует обманываться на этот счет.

В данном случае наука, шулерски передернув, подменила одну карту другой. А именно: установив эволюцию разновидности, или породы, она приложила тот же закон эволюции к видам, воспользовавшись методом аналогии. Такая аналогия совершенно незаконна, и говоря о «шулерском передергивании», я ни в малейшей степени не преувеличиваю.

Эволюция разновидности – установленный факт; но все эти разновидности остаются в пределах данного вида и весьма неустойчивы, т.е. при изменении условий они через несколько поколений изменяются или возвращаются к первоначальному типу. Вид – это твердо установившейся тип; как я уже сказал, изменение вида никогда не наблюдалось.

Конечно, это вовсе не значит, что все, что называют видом, представляет собой устойчивый тип. Вид таков лишь по сравнению с разновидностью, или породой; последняя является типом, изменяющимся буквально у нас на глазах.

Из-за огромной разницы между разновидностями и видами прилагать к видам то, что установлено по отношению к разновидностям, будет, по меньшей мере, «сознательной ошибкой». Масштаб этой сознательной ошибки и почти поголовное приятие ее в качестве истины ни в коем случае не обязывают нас принимать ее или предполагать за ней какие-то скрытые возможности.

Кроме того, данные палеонтологии далеки от подтверждения идеи регулярного изменения видов; напротив, они опрокидывают идею вида как чего-то определенного и устанавливают факт скачков, замедлений, попятных движений, внезапного появления совершенно новых форм и т.п., которые с точки зрения упорядоченной эволюции объяснению не поддаются. Точно так же и данные сравнительной анатомии, на которые склонны ссылаться «эволюционисты», обращаются против них же самих" например, оказалось, что совершенно невозможно установить эволюцию отдельных органов, таких как глаз, органы обоняния и т.п.

К этому следует добавить, что само понятие эволюции в чисто научном смысле претерпело значительные изменения. Существует большая разница между популярным значением этого слова в наукообразных «очерках» и «общих обзорах» и его подлинно научным смыслом.

Наука пока не отрицает эволюцию, но уже признает, что само слово выбрано неудачно. Предпринимаются попытки найти другое слово, которое выражало бы менее искусственную идею и включало бы в себя не только процесс «интеграции», но и процесс распада.

Последнее положение станет ясным, если мы поймем обстоятельство, на которое указывали выше, а именно: что у слова «эволюция» нет антитезиса. Это с особой отчетливостью обнаруживается в случае применения принципа, выраженного в слове «эволюция», к описанию общественных или политических явлений, где результаты дегенерации или разложения постоянно принимают за эволюцию, а эволюцию (которая уже в силу смысла этого слова не может зависеть от чьей-либо воли) постоянно смешивают с результатами преднамеренных действий, которые также считаются возможными. Фактически, появление новых социальных или политических форм не зависит ни от чьей-либо воли, ни от эволюции; чаще всего они представляют собой неудачные, неполные и противоречивые осуществления (пожалуй, лучше назвать их «неосуществлениями») теоретических программ, за которыми скрываются личные интересы.

Смешение идей, относящихся к эволюции, в значительной мере зависит от понимания того (а человеческий ум сделать совершенно слепым невозможно), что в жизни существует не один единственный процесс, а множество разных процессов, перемежающихся, внедряющихся и привносящих друг друга новые факты.

Очень грубо эти процессы можно разделить на две категории: процессы творческие и процессы разрушительные. Оба вида процессов одинаково важны, ибо без наличия деструктивных процессов не было бы процессов творческих. Разрушительные процессы дают материал для творчества; все творческие процессы рано или поздно переходят в деструктивные; но это вовсе не означает, что творческие и деструктивные процессы, взятые вместе, составляют то, что можно назвать эволюцией.

Западная мысль, создавая теорию эволюции, проглядела деструктивные процессы. Причина этого – в искусственно суженном поле зрения, характерном для последних столетий европейской культуры, вследствие чего теории строятся на недостаточном количестве фактов, и ни один из наблюдаемых процессов не рассматривается во всей своей целостности. Наблюдая лишь часть процесса, люди утверждают, что этот процесс состоит из прогрессивных элементов и представляет собой эволюцию. Любопытно, что противоположный процесс, происходящий в широких масштабах, люди нашего времени не в состоянии себе даже представить. Разрушение, вырождение или разложение, которое проявляется в крупном масштабе, неизбежно покажется им прогрессивным изменением, или эволюцией.

Несмотря на все сказанное, термин «эволюция» может оказаться весьма полезным; его приложение к существующим фактам помогает уяснить их содержание и внутреннюю зависимость от других фактов.

Например, развитие всех клеток организма из одной родительской клетки можно назвать эволюцией родительской клетки. Непрерывное развитие клеток высших тканей из клеток низших тканей можно назвать эволюцией клеток.

Строго говоря, все преобразующие процессы правомерно назвать эволюционными. Развитие цыпленка из яйца, дуба из желудя, пшеничного колоса из зерна, бабочки из личинки, гусеницы и куколки – все это примеры эволюции, действительно существующий в мире.

Идея эволюции как преобразования в общепринятом смысле отличается от идеи эволюции в эзотерическом смысле тем, что эзотерическая мысль признает возможность преобразования, или эволюции, там, где научная мысль ее не видит и не признает. Именно: эзотерическая мысль признает возможность эволюции человека в сверхчеловека, в чем и заключается высший смысл слова «эволюция».

Кроме этого значения слова «эволюция» есть еще одно: для обозначения процессов, благоприятствующих улучшению породы и сохранению вида, как противоположных ухудшению породы и вырождению вида.

Возвращаясь к идее эзотеризма, следует понять, что во многих древних странах, например, в Египте и Греции, бок о бок существовали две религии: одна – догматическая и церемониальная, другая – мистическая и эзотерическая. Одна состояла из популярных культов, представляющих собой полузабытые формы древних мистических и эзотерических мифов, тогда как другая была религией мистерий. Последняя шла гораздо дальше популярных культов, разъясняя аллегорический и символический смысл мифов и объединения тех, кто был связан с эзотерическим кругом или стремился к нему.

О мистериях известно сравнительно немногое. Их роль в жизни древних общин, в создании древних культур совершенно нам неизвестна. Но как раз «мистерии» объясняют многие исторические загадки, в том числе одну из величайших загадок вообще: внезапное возникновение греческой культуры VII века после совершенно темных IX и VIII веков.

В исторической Греции мистерии находились в ведении тайных обществ особого рода. Эти тайные общества жрецов и посвященных устраивали ежегодно или через определенные промежутки времени особые празднества, которые сопровождались аллегорическими театральными представлениями, которым, в частности, и дали название мистерий; их устраивали в разных местах, но наиболее известные совершались в Греции в Дельфах и Елевсине, а в Египте – на острове Филэ. Характер театральных действ и аллегорических драм был довольно определенным. Как в Египте, так и в Греции идея их была одной и той же, а именно: смерть божества и его воскресение. Нити этой идеи пронизывали все мистерии. Ее смысл можно толковать по-разному. Вероятно, правильнее всего думать, что мистерии изображали странствия миров или скитания души, рождение души в материи, ее смерть и воскресение, т.е. возвращение к прошлой жизни. Однако театральные представления, к которым для народа сводилось все содержание мистерий, на самом деле имели второстепенное значение. За этими представлениями стояли школы, и это самое главное. Цель школ состояла в подготовке людей к посвящению. Только те из них, кто был посвящен в определенные тайны, могли принимать участие в мистериях. Посвящение сопровождалось сложными церемониями; некоторые из них были публичными. Существовали также разнообразные испытания, через которые необходимо было пройти кандидату в посвящение. Для толпы это и составляло содержание посвящения, но на самом деле церемонии посвящения были лишь церемониями, не более. Подлинные испытания имели место не в момент, предшествующий формальному посвящению, а после целого курса изучения и подготовки, иногда довольно длительного. И, конечно. посвящение было не внезапным чудом, а скорее последовательным и постепенным введением в новый круг мыслей и чувств, как это бывает при посвящении в любую науку, в любую отрасль знаний.

Существуют разные мнения о том, какие идеи преобладали среди участников мистерий, о том, что им давало или могло дать посвящение.

Утверждалось, например, что посвящение дает бессмертие. У греков, как и у египтян, имелись весьма мрачные представления о загробной жизни – таков гомеровский Гадес, таковы египетские описания потусторонней жизни. Посвящение освобождало от мрака, указывало путь спасения из оков бесконечного уныния «обители мертвых», открывало своеобразную жизнь в смерти.

Эта идея с особой ясностью выражена в пасхальном гимне Православной церкви, который, несомненно, дошел до нас из дохристианской древности и связывает идею христианства с идеей мистерий:

Христос воскресе из мертвых,

Смертию смерть поправ

И сущим во гробех живот даровав.

Между содержанием мистерий и земной жизнью Христа есть поразительная аналогия. Жизнь Христа, какой мы ее знаем по Евангелиям, представляет собой такую же мистерию, какие исполнялись в Египте, на острове Филэ, в Греции в Елевсине и в других местах. Идея была той же самой: смерть божества и его воскресение. Единственное различие между мистериями, исполнявшимися в Египте и Греции, и мистерией, разыгравшейся в Палестине, состояло в том, что последняя была исполнена не на сцене, а в реальной жизни, на улицах и площадях настоящих городов, в настоящей стране с небом, горами, озерами и деревьями вместо сцены, с настоящей толпой, с подлинными эмоциями любви, злобы и ненависти, с реальными гвоздями и истинным страданием. Все актеры этой драмы знали свои роли и играли их в соответствии с общим планом, в согласии с целью и задачами игры. В драме не было ничего произвольного, неосознанного, случайного. Каждому актеру было известно, какие слова и в какой момент он должен произнести; и он произносил именно то, что следовало, и именно так, как следовало. То была драма, зрителями которой оказался весь мир, и она продолжается тысячи лет. Драма была исполнена без малейшей ошибки, без неточностей и сбоев, в соответствии с замыслами автора и планом режиссера; ибо, согласно идее эзотеризма, должны существовать как ее автор, так и режиссер.*

* Я обнаружил некоторое совпадение с этой точкой зрения в книге Джона М. Робертсона «Языческие Христы» – в главе «Евангельская мистерия как игра». Автор очень близко подходит к тому, что драма Христа была театральным представлением, напоминающим мистерии. Первое впечатление таково, что автор говорит то же самое, что было сказано мною выше. На самом деле, однако, совпадение не является полным, хотя оно весьма любопытно. Автор «Языческих Христов», изучая как древние мистерии, так и евангельские тексты, пришёл к заключению, что Евангелия описывают не исторические события, а представление, которое исполнялось с особой целью, идея которого была сходна с идеей древних мистерий, а форма – аналогичной средневековым мистериям. Он сближает древние и средневековые мистерии, состоявшие из эпизодов жизни Христа, и уверяет, что легенда об историческом Христе основана именно на такой драме-мистерии, в которой было пять актов: Тайная Вечеря, Молитва в Гефсиманском саду, Страсти, Суд, Распятие. Позднее к этим актам добавили Воскресение из мёртвых – драму, которая исполнялась ранее, неизвестно где и когда, и которая описана в Евангелиях как историческое событие, случившееся в Иерусалиме.

Но подлинные идея и цель мистерий, равно как и сущность посвящения, оставались скрытыми. Для тех, кто знал о существовании скрытой стороны, мистерии открывали дверь к такому пониманию. В этом и заключалась цель мистерий, их идея.

Когда мистерии исчезли их жизни народов, тогда оборвалась связь между земным человечеством и скрытым знанием. Сама идея такого знания постепенно становилась все более и более фантастической; она все сильнее отклонялась от общепринятого реалистического взгляда на жизнь. В наши дни идея эзотеризма противоречит всем обычным принципам миропонимания. С точки зрения современных психологических и исторических концепций идея внутреннего круга, очевидно, представляется совершенно абсурдной, фантастической и необоснованной. Столь же фантастической она выглядит и сточки зрения идеалистической философии, ибо последняя допускает существование скрытого и непостижимого только за пределами физической жизни, вне феноменального мира.

С точки же зрения менее интеллектуальных доктрин (таких как догматическое церковное христианство, спиритуализм и тому подобное), идея эзотеризма в ее чистой форме также неприемлема, потому что она, с одной стороны, противоречит авторитету Церкви и многим ее догмам, а с другой стороны, разоблачает дешевые анимистические теории, идущие под общим названием спиритуализма или спиритизма, все эти «чудеса» со столоверчением. В то же время идея эзотеризма вводит таинственное и чудесное в нашу повседневную жизнь, заставляя человека понять, что жизнь – вовсе не то, что появляется на поверхности, где большинство людей видит только самих себя.

Чтобы понять сущность идеи эзотеризма, необходимо прежде всего уяснить себе, что человечество гораздо старше, чем это обычно полагают. Но следует обратить внимание и на то, что точка зрения учебников и популярных «общих курсов истории» (в которых содержатся обзоры довольно кратких исторических периодов и более или менее неясных предшествующих эпох) очень далека от новейших научных взглядов. Нынешняя историческая наука начинает рассматривать «доисторическую» эпоху и «каменный век» совершенно иначе, чем пятьдесят или шестьдесят лет назад. Она не видит более в доисторической эпохе период варварства, ибо против такой точки зрения говорит изучение остатков доисторических культур, памятников древнего искусства и литературы, исследование религиозных обычаев и обрядов, сравнительное изучение религий и особенно языкознание и данные сравнительной филологии, показывающие удивительное языковое богатство и психологическую глубину древних наречий. В противоположность старой теории уже существует множество теорий (и возникают все новые) о существовании древних, доисторических цивилизаций. Таким образом, «каменный век» с большей вероятностью можно считать не эпохой начала ранних цивилизаций, а временем их падения и вырождения.

В этом отношении весьма характерно, что все без исключения нынешние «дикари», т.е. народы, которых наша культура обнаружила в диком или полудиком состоянии, являются потомками более культурных народов, оказавшихся в состоянии вырождения. Интереснейший факт! И обычно его обходят полным молчанием. Но ни одна дикая роза, известная нам, ни один изолированный или полудикий народ, встретившийся до сих пор нашей культуре, не продемонстрировал признаков эволюции в каких бы то ни было отношениях. Наоборот, во всех без исключения случаях наблюдались лишь признаки вырождения. Я не говорю о вырождении вследствие соприкосновения с нашей культурой, в большинстве случаев ясном и очевидном. У всех диких народов есть сказки и предания о золотом веке или героическом периоде; на самом деле, эти сказки и предания повествуют об их собственном прошлом, об их древней цивилизации. Языки всех народов содержат слова и понятия, для которых в нынешней жизни не осталось места. Все народы обладали раньше лучшим оружием, лучшими кораблями, лучшими городами, более высокими формами религии. Тот же факт объясняет превосходство палеолитических, т.е. более древних рисунков, найденных в пещерах, над неолитическими, более близкими к нашему времени. И это тоже обыкновенно обходят молчанием или оставляют без внимания.

Согласно эзотерическим идеям, на земле сменяли друг друга многочисленные цивилизации, неизвестные нашей исторической науке. Некоторые из них достигли гораздо более высокого уровня, чем наша, которую мы считаем высшей из всех, когда-либо достигнутых человечеством. От многих древних цивилизаций не осталось никаких следов; но достижения науки тех отдаленных эпох не оказались полностью утраченными. Приобретенное знание сохранялось из века в век, из одной эпохи в другую; оно передавалось от одной цивилизации другой. Хранителями этого знания были школы особого рода; в них знание хранили от непосвященных, которые могли исказить и разрушить его. Скрытое знание передавалось только от учителя к ученику, прошедшему длительную и трудную подготовку.

Термин «оккультизм», который часто употребляют по отношению к «эзотерическим» учениям, имеет двойной смысл. Это или тайное знание, т.е. знание, хранимое в тайне, или же знание, содержащее тайну, т.е. знание секретов, скрытых природой от человечества.

Такое определение представляет собой определение «божественной мудрости», или, пользуясь словами александрийских философов III века, «мудрости богов», «теософии» в самом широком смысле слова; это «брахмавидья» индийской философии.

Идея внутреннего круга человечества, или идея эзотеризма, имеет много различных сторон:

историческое существование эзотеризма, т.е. внутреннего круга человечества, история и происхождение знания, которым этот круг обладает;

идея достижения этого знания людьми, т.е. понятие посвящения и школ;

психологические возможности, связанные с этой идеей, т.е. возможности изменения форм восприятия, расширение способностей познания и понимания, ибо обычный интеллект оказывается недостаточным для приобретения эзотерического знания.

Идея эзотеризма говорит прежде всего о знании, которое накапливалось десятками тысяч лет и передавалось из поколения в поколение в пределах узкого круга посвященных; такое знание нередко относится к сферам, которых наука даже не касалась. Чтобы приобрести это знание, равно как и силу, которую оно дает, человек должен пройти через трудную предварительную подготовку и испытания, проделать долгую работу, без чего усвоить знание невозможно – как невозможно и научиться его использовать. Работа по овладению эзотерическим знанием, методы, используемые в ней, сами по себе составляют отдельный цикл знания, неизвестный нам.

Далее необходимо понять, что, согласно идее эзотеризма, люди не рождаются внутри эзотерического круга, и одна из задач его членов заключается в подготовке своих последователей, которым они могли бы передать свое знание и все, что с ним связано.

С этой целью люди, принадлежащие к эзотерическим школам, появляются через определенные промежутки времени среди нас, как вожди и учителя. Они создают и оставляют после себя или новую религию, или философскую школу нового типа, или новую систему мысли, которые указывают людям данной эпохи и страны в понятной для них форме путь, по которому они должны следовать, чтобы приблизиться к внутреннему кругу. Все учения, созданные этими людьми, пронизывает одна и та же идея: лишь очень немногие в состоянии воспринять идею эзотерического круга, вступить в него, – хотя желать этого и совершать усилия в этом направлении могут многие.

Эзотерические школы, которые сохраняют древнее знание и передают его от одного человека к другому, равно как и люди, принадлежащие к этим школам, как бы стоят в стороне от человечества, к которому принадлежим мы. Вместе с тем, школы играют в жизни человечества очень важную роль; однако об их роли мы ничего не знаем; а если и случается что-то о нее услышать, мы не совсем понимаем, в чем она заключается, и вообще неохотно верим в возможность чего-либо подобного.

Данное обстоятельство – следствие того факта, что для понимания возможности существования внутреннего круга и роли эзотерических школ в жизни человечества необходимо обладать таким знанием глубинной природы человека и его предназначения в мире, каким современная наука не обладает, – а значит, не обладает и обыкновенный человек.

У некоторых рас есть очень знаменательные предания и легенды, построенные на идее внутреннего круга. Таковы, например, тибетско-монгольские легенды о «подземном царстве», о «Царе всего мира», о «городе тайны» Агарте и т.д. – если, конечно, подобные идеи и впрямь существуют в Монголии и Тибете, а не являются изобретением европейских путешественников-"оккультистов".

Согласно идее эзотеризма в ее применении к истории человечества, ни одна цивилизация не начинается сама по себе. Не существует такой эволюции, которая возникает случайно и продолжается механически. Механически могут протекать только вырождение и распад. Цивилизация никогда не берет начало в естественном росте – она появляется благодаря искусственному взращиванию.

Эзотерические школы скрыты от глаз человечества, но влияние этих школ проявляется в истории непрерывно. Насколько можно понять цель этого влияния, она заключается в помощи (когда она возможна) тем расам, которые пребывают в состоянии варварства того или иного рода; им помогают покинуть это состояние и вступить в новую цивилизацию, в новую жизнь.

Дикий или полудикий народ, даже целая страна, попадает в руки человека, обладающего силой и знанием. Он начинает воспитывать и наставлять свой народ: дает ему религию, создает законы, строит храмы, вводит письменность, становится зачинателем искусства и науки, при необходимости заставляет народ переселиться в другую страну и т.д. Теократическое правление есть форма такого искусственного культивирования. Пример окультуривания дикого народа членами внутреннего круга – библейская история от Авраама (и, возможно, даже раньше) до Соломона.

Согласно традиции, к эзотерическим школам принадлежали следующие исторические личности: Моисей, Гаутама Будда, Иоанн Креститель, Иисус Христос, Пифагор, Сократ и Платон, и более мифические персонажи: Орфей, Гермес Трисмегист, Кришна, Рама, некоторые другие пророки и учителя человечества. К эзотерическим школам принадлежали также строители пирамид и Сфинкса, священнослужители мистерий в Египте и Греции, многие художники Египта и других стран древности, алхимики, архитекторы, строившие «готические» соборы в средние века, основатели некоторых школ и орденов суфиев, отдельные личности, появлявшиеся в истории на краткие моменты и оставившие впечатление исторической загадки.

Говорят, что в настоящее время некоторые члены эзотерических школ живут в отдаленных и недоступных местах земного шара, например, в Гималаях, в Тибете, в каких-то горных районах Африки. В то же время, другие члены школ живут среди обычных людей, ничем от них не отличаясь; иногда они даже принадлежат к некультурным массам общества и бывают заняты незначительными, с расхожей точки зрения, даже малопочтенными занятиями. Так, один французский писатель-оккультист утверждает, что его многому научил некий выходец с Востока, продававший попугаев в Бордо. И дело обстояло точно так же всегда, с незапамятных времен. Люди, принадлежавшие к эзотерическому кругу, появляясь среди человечества, всегда носили маску, проникнуть сквозь которую удавалось лишь немногим.

Эзотеризм далек и недоступен; но каждый человек, который узнает о нем или предполагает о его существовании, имеет возможность приблизиться к школе или встретить людей, которые помогут ему и укажут путь. Эзотерическое знание основано на прямом устном обучении; но прежде чем человек получит возможность непосредственно изучать идеи эзотеризма, ему необходимо узнать об эзотеризме все, что можно, обычными способами, т.е. изучением истории, философии и религии. И он должен искать. Ибо врата мира чудесного могут открыться лишь тем, кто ищет:

Просите, и дано будет вам... стучите, и отворят вам

Очень часто возникает вопрос: если эзотерический круг действительно существует, почему он ничего не делает, чтобы помочь обычному человеку выйти из хаоса противоречий, в котором тот живет, и прийти к истинному знанию и пониманию? Почему эзотерический круг не помогает людям упорядочить жизнь на земле? Почему он допускает существование насилия, несправедливости, жестокости, войн и тому подобного?

Ответ на все эти вопросы заключается в том, что эзотерическое знание можно передавать только тем, кто ищет, кто искал его с известной сознательностью, т.е. с пониманием того, насколько оно отличается от обыкновенного знания, с пониманием того, как его можно найти. Это предварительное знание доступно для приобретения обычными средствами благодаря существующей литературе, которую легко получить всем и каждому. Приобретение предварительного знания можно рассматривать как первое испытание. Только те, кто проходит его, т.е. приобретает необходимые знания из общедоступных материалов, могут надеяться на то, что им удастся совершить второй шаг – и получить непосредственную индивидуальную помощь. Человек может надеяться на приближение к эзотеризму, если он приобрел правильное понимание из обычного знания, если он сумел найти путь в лабиринте противоречивых систем, теорий и гипотез, понял их общий смысл и значение. Эта проверка чем-то напоминает конкурсные экзамены, открытые для всего человечества; идея конкурсного экзамена прекрасно объясняет, почему кажется, что эзотерический круг так неохотно помогает человечеству. Дело не в нежелании – чтобы помочь людям, делается все возможное, но сами люди не хотят или не могут совершить необходимое усилие. А принудительно помочь им нельзя.

Библейская история о золотом тельце – это иллюстрация отношения людей внешнего круга к предприятиям внутреннего круга, яркий пример того, как ведут себя люди внешнего круга в то время, когда члены внутреннего круга прилагают усилия ради оказания им помощи.

Итак, с точки зрения идеи эзотеризма, первый шаг к скрытому знанию необходимо сделать в области, открытой для всех. Иными словами, первые указания на путь к истинному знанию можно найти в доступном для всех знании. Религия, философия, легенды и сказки изобилуют сведениями об эзотеризме. Но нужно иметь глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать.

В наше время люди обладают четырьмя путями к Неведомому, четырьмя формами понимания мира. Это религия, философия, наука и искусство; они уже очень давно разошлись друг с другом. Сам факт такого расхождения указывает на их отдаленность от первоначального источника, т.е. от эзотеризма. В древнем Египте, в Греции, в Индии бывало время, когда все четыре пути составляли одно целое.

Если припомнить приведенный мною в «Tertium Organum» принцип Аввы Дорофея и воспользоваться им при рассмотрении религии, философии, науки и искусства, то нетрудно понять, почему формы нашего миропонимания не могут служить путем к истине. Они навсегда разбиты, разобщены, вечно противоречат друг другу, полны внутренних неувязок. Очевидно, что чем более разбиты и разобщены они друг с другом, тем далее уклоняются от истины. Истина находится в центре, где сливаются все четыре пути. Следовательно, чем ближе окажутся они друг к другу, тем ближе они к истине; а чем далее будут отходить друг от друга, тем далее уйдут и от истины. Более того, разделения, возникающие внутри каждого из путей, т.е. подразделения на системы, шкалы, церкви и доктрины, указывают на большую удаленность от истины; и мы действительно видим, что число подразделений в каждой области, в каждой сфере человеческой деятельности никоим образом не уменьшается, а наоборот возрастает. Это, в свою очередь, указывает нам, – если мы способны видеть, – на то, что общая направленность человеческого мышления ведет не к истине, а в совершенно противоположном направлении.

Если мы попытаемся выяснить смысл четырех путей духовной жизни человечества, то сразу же увидим, что они распадаются на две категории: философия и наука – это интеллектуальные пути, а религия и искусство – пути эмоциональные. Кроме того, каждый из путей соответствует определенному интеллектуальному или эмоциональному типу человека. Но такое деление не объясняет всего того, что в сфере религии, искусства или знания может показаться нам непонятным или загадочным, ибо в каждой из этих сфер человеческой деятельности имеются такие феномены и аспекты, которые совершенно несоизмеримы и не поглощаются друг другом. Тем не менее, лишь тогда, когда они сочетаются в одном целом, они перестают искажать истину и уводить человека с правильного пути.

Разумеется, многие горячо запротестуют и даже восстанут против утверждения о том, что религия, философия, наука и искусство являются родственными, равноценными и одинаково несовершенными путями обретения истины.

Религиозному человеку эта мысль покажется неуважением к религии; ученому – оскорбительной для науки; художник усмотрит в ней насмешку над искусством; а философ найдет ее наивной, основанной на непонимании того, что такое философия.

Попробуем найти основания для разделения «четырех путей» в настоящее время.

Религия основана на Откровении.

Откровение – это нечто, проистекающее непосредственно из Высшего сознания или от более высоких сил. Нет религии без идеи Откровения. В религии всегда существует что-то недоступное познанию обычного ума и обычного мышления. По этой причине никакие усилия по созданию интеллектуальными методами новой религии искусственного, синтетического характера ни к чему не приводили и ни к чему привести не могут. Результатом оказывается не религия, а плохая философия. Все реформистские движения и стремления упростить или рационализировать религию приносят отрицательные результаты. С другой стороны, «Откровение» или то, что дано в Откровении, должно превосходить любое иное знание. И когда мы обнаруживаем, что религия (как это часто бывает) на сотни и даже на тысячи лет отстает от науки и философии, то мы приходим к выводу, что перед нами не религия, а псевдо-религия, иссохший труп того, что когда-то было или могло быть религией. К несчастью, все религии, известные нам в своей церковной форме, представляют собой «псевдо-религии».

Философия основывается на размышлении, логике, мысли, на синтезе того, что мы знаем, на анализе того, чего мы не знаем. Границы философии должны охватывать полное содержание науки, религии и искусства. Но где обрести такую философию? Все, что нам известно в настоящее время под именем философии, представляет собой не философию, а «критическую литературу» или выражение личных мнений, нацеленных, главным образом, на опровержение и уничтожение других личных мнений. Или, что еще хуже, философия превращается в самодовлеющую диалектику, окруженную непроходимым барьером терминологии, которая непонятна для непосвященных, и разрешающую все мировые проблемы без каких бы то ни было доказательств своих объяснений, без того, чтобы сделать их понятными простым смертным.

Наука основывается на опыте и наблюдении. Она не должна чего-либо бояться, не должна иметь никаких догм, не должна создавать для себя никаких «табу». Однако современная наука резко отсекла себя от религии и от «мистики»; тем самым она установила определенное «табу» и потому сделалась случайным и ненадежным инструментом мышления. Наличие этого «табу» заставляет ее закрывать глаза на целую серию необъяснимых и непонятных феноменов, лишает ее целостности и единства; в результате получается, что, как говорил тургеневский Базаров, «есть науки, как есть ремесла; а наука вообще не существует вовсе.»

Искусство основано на эмоциональном понимании, на чувстве неведомого, чего-то такого, что лежит по ту сторону видимого и ощутимого, на переживании творческой силы, т.е. способности перестраивать в видимых или слышимых формах присущие художнику ощущения, чувства, впечатления и настроения; в особенности же оно основано на некоем мимолетном чувстве, которое, в сущности, есть переживание гармонической взаимосвязи и единства всего, на чувстве «души» предметов и явлений. Подобно науке и философии, искусство – это определенный путь познания. Творя, художник узнает много такого, чего не знал раньше. Но то искусство, которое не ведет в сферы Неведомого и не приносит нового знания, – лишь пародия на искусство; а еще чаще оно не доходит и до уровня пародии, выступая в роли коммерции или производства.

Псевдо-религия, псевдо-философия, псевдо-наука и псевдо-искусство – вот практически и все, что мы знаем. Мы вскормлены на заменителях, на «маргарине» во всех его обликах и формах. Лишь очень немногие из нас знакомы со вкусом подлинных вещей.

Однако между подлинной религией, подлинным искусством и подлинной наукой, с одной стороны, и «заменителями», которые мы называем религией, искусством и наукой, с другой, существует множество промежуточных стадий, соответствующих разным уровням развития человека с различным пониманием, присущим каждому уровню. Причина существования этих уровней заключается в наличии глубокого, коренного неравенства между людьми. Определить это неравенство очень трудно; религии, как и все прочее, различаются в соответствии с ним. Нельзя, например, утверждать, что существует язычество или христианство, но можно утверждать, что существуют язычники и христиане. Христианство может оказаться языческим, а язычество – христианским. Иными словами, для многих людей христианство становится языческим, т.е. они превращают христианство в язычество совершенно так же, как превратили бы в язычество любую иную религию. Во всякой религии существуют разные уровни понимания; всякую религию можно понимать так или иначе. Буквальное понимание, обожествление слова, формы, ритуала, превращает в язычество самую возвышенную, самую тонкую религию. Способность к эмоциональному распознаванию, к пониманию сущности, духа, символики, проявление мистических чувств – все это в состоянии сделать любую религию возвышенной, несмотря на то, что по внешности она может казаться примитивным, диким или полудиким культом.

Разница заключается, таким образом, не в идеях, а в тех людях, которые усваивают и воспроизводят идеи; то же самое справедливо и для искусства, философии, науки. Одна и та же идея понимается людьми разных уровней по-разному, и нередко случается, что их понимание оказывается диаметрально противоположным. Если мы усвоим это, нам станет ясно, что невозможно говорить о религии, искусстве, науке и т.д. У разных людей – разные науки, разные искусства и т.п. Если бы мы знали, как и чем отличаются друг от друга разные типы людей, мы поняли бы, как и в каком отношении отличаются друг от друга их религия, философия, наука, искусство.

Можно выразить эту идею более ясно. Если мы возьмем в качестве примера религию, можно сказать, что все обычные подразделения религии, например, христианство, буддизм, ислам, иудаизм, а также существующие внутри христианства подразделения – православные, католицизм, протестантство, – и дальнейшие подразделения внутри каждой веры, такие как секты и т.п. – являются, так сказать, подразделениями на одном и том же уровне. Необходимо понять, что кроме этих подразделений существуют подразделения по разным уровням: есть христианство одного уровня понимания и чувства – и есть христианство другого уровня понимания и чувства, начиная с очень низкого внешнего ритуала, или лицемерного уровня, который переходит в преследование всех инакомыслящих, до очень высокого уровня самого Иисуса Христа. И вот эти-то подразделения и уровни нам известны; мы можем понять их идею только тогда, когда усвоим идею внутреннего круга. Это значит, что если мы признаем, что в истоке всего лежит истина, что существуют разные уровни и разные степени искажения истины, мы увидим, что истина постепенно привносится и на наш уровень, хотя, разумеется, в совершенно неузнаваемой форме.

Идея эзотеризма также приходит к людям в форме псевдо-эзотеризма, псевдо-оккультизма. Причина этого опять-таки вышеупомянутая разница в уровнях самих людей. Большинство людей способно воспринять истину только в форме лжи. Но в то время как многие из них довольствуются ложью, некоторые начинают искать дальше и в конце концов могут прийти к истине. Церковное христианство исказило идеи Христа; однако некоторые, «чистые сердцем» люди, начав с церковного христианства, могут путем чувства прийти к правильному пониманию первоначальной истины. Нам трудно понять, что мы окружены искажениями и подменами, что, кроме искажений и подмен, извне мы не можем получить ничего.

Нам трудно понять это, ибо главная тенденция современной мысли как раз в том и состоит, что явления рассматриваются в порядке, противоположном только что изложенному. Мы привыкли воспринимать любую идею, любое явление (будь то в области религии, искусства или общественной жизни) как нечто, являющееся сначала в грубой, примитивной форме, в форме простейшего приспособления к органическим условиям, в форме грубых диких инстинктов, страха, желания или памяти о чем-то еще более элементарном и примитивном, животном, растительном, зародышевом; затем это явление постепенно развивается, становится более утонченным и усложненным, вовлекает в себя различные стороны жизни и, таким образом, приближается к идеальной форме.

Конечно, такая тенденция мысли прямо противоположна идее эзотеризма, согласно которой огромное большинство наших идей представляет собой не продукт эволюции, а продукт вырождения мыслей, когда-то существовавших или где-то еще существующих в гораздо более высоких, чистых и совершенных формах.

Для современного образа мышления все это – полная бессмыслица. Мы настолько уверены в том, что именно мы – высочайший продукт эволюции, что мы все знаем, что на этой земле нет и не может быть какого-либо значительного явления (такого, как школы, группы или системы), которое не было бы до сих пор нам известно, нами признано или открыто, что нам нелегко даже признать логическую допустимость подобной идеи.

Если мы пожелаем усвоить элементы этой идеи, мы должны понять, что они несовместимы с идеей эволюции в обычном понимании этого слова. Невозможно считать нашу цивилизацию, нашу культуру единственным в своем роде, высочайшим явлением, ее следует рассматривать лишь как одну из множества культур, сменяющих друг друга на земле. Более того, все культуры, каждая по-своему, искажали идею эзотеризма, которая лежит в их основании; и ни одна из них не поднялась до уровня своего источника.

Однако такой взгляд оказался бы чересчур революционным, потому что потряс бы основы всей современной мысли, потребовал бы пересмотра всей системы мировой философии, сделал бы бесполезными и даже вредными целые библиотеки книг, написанных на основе теории эволюции. И в первую очередь, потребовал бы ухода со сцены целой плеяды «великих людей» прошлого, настоящего и будущего. Вот почему этому взгляду не суждено стать популярным, и ему едва ли удастся занять место рядом с другими системами мысли.

Но если мы попытаемся придерживаться идеи последовательно сменяющихся цивилизаций, мы обнаружим, что каждая большая культура общечеловеческого цикла состоит из целой серии отдельных культур, принадлежащих разным расам и народам. Все эти отдельные культуры развиваются волнообразно: они переживают подъем, достигают точки наивысшего развития, затем приходят в упадок. Раса или народ, достигшие очень высокого уровня культуры, могут постепенно утратить ее и мало-помалу перейти в стадию полнейшего варварства. Дикари нашего времени, как уже было сказано выше, вероятно, являются потомками рас, некогда обладавших высокой культурой. Совокупность расовых и национальных культур, рассматриваемая на протяжении очень длительного периода времени, образуют «большую культуру» или «культуру великого цикла». Культура великого цикла также представляет собой волну, состоящую, как и любая волна, из множества мелких волн; эта культура, подобно всем отдельным расовым и национальным культурам, проходит через подъем, достигает наивысшего уровня и в конце концов погружается в варварство.

Разумеется, это деление на периоды варварства и периоды культуры не следует понимать буквально. Культура может полностью исчезнуть на одном континенте и частично сохраниться на другом, причем между обоими не остается никакого сообщения. Мы можем представить себе, что именно так обстояло дело и с нашей культурой, когда во времена глубокого варварства в Европе могла существовать высокая культура в отдельных частях Центральной и Южной Америки, а может быть, и в странах Африки, Азии и Океании. Возможность сохранения культуры в некоторых частях мира в период общего упадка не противоречит главному принципу волнообразного развития культуры, подъемы которой разделены длительными промежутками более или менее полного варварства. Весьма возможно, что такие подъемы возникают регулярно, особенно если они совпадают с геологическими катаклизмами, с переменами в состоянии земной коры, когда исчезает всякая видимость культуры, и остатки человечества начинают новую культуру с самого низкого уровня, с каменного века.

Согласно идее эзотеризма, не все ценности, приобретенные человечеством в период культуры, теряются им во времена варварства. Главная суть приобретенного человечеством в период культуры сохраняется в эзотерических центрах в эпоху варварства и впоследствии служит началом новой культуры.

Любая культура переживает подъем и падение. Причины этого заключаются в следующем: в любом культуре (как это можно видеть, например, по нашей культуре) одновременно развиваются и эволюционируют совершенно противоположные принципы, а именно, принципы варварства и принципы цивилизации.

Начало культуры идет из внутреннего круга человечества, зачастую благодаря насильственным мерам. Иногда миссионеры внутреннего круга цивилизуют дикие расы огнем и мечом, потому что для управления дикарями нет иного средства, кроме насилия. Далее развиваются принципы цивилизации, постепенно создающие те формы духовного проявления человечества, которые называются религией, философией, наукой и искусством, а также те формы общественной жизни, которые дают индивиду известную свободу, досуг, безопасность и возможность самопроявления в более высоких сферах деятельности.

Это и есть цивилизация. Как было отмечено, ее начало (т.е. начало всех ее идей, принципов и знаний) приходит из эзотерического круга.

Но одновременно с началом цивилизации было допущено насилие; в результате наряду с цивилизацией растет и варварство. Это означает, что параллельно росту идей, пришедших из эзотерического круга, развиваются и другие стороны жизни, происхождение которых скрыто в человечестве, находящемся в состоянии варварства. Варварство несет в себе принципы насилия и разрушения. Эти принципы не существуют и не могут существовать внутри цивилизации.

В нашей культуре очень легко проследить обе эти линии: линию цивилизации и линию варварства.

Дикарь убивал своего врага дубиной. Культурный человек имеет для этого всевозможные технические приспособления: взрывчатые вещества ужасной силы, электричество, аэропланы, подводные лодки, ядовитые газы и т.п. Все эти средства и приспособления для разрушения и уничтожения – не что иное, как формы эволюции дубины; они отличаются от нее только силой своего действия. Культура средств разрушения, культура средств и методов насилия – это культура варварства.

Далее, значительную часть нашей культуры составляет рабство и разные формы насилия во имя государства, религии, во имя идей, морали – во имя чего угодно, что только можно вообразить.

Внутренняя жизнь современного общества, его вкусы и интересы также изобилуют чертами варварства. Жажда зрелищ и увеселений, страсть к соревнованиям, спорту, играм, сильнейшая внушаемость, готовность подчиняться всем видам влияний, панике, страху, подозрениям – все это черты варварства. Они процветают в нашей жизни, используя такие средства и изобретения технической культуры, как книгопечатание, телеграф, радио, средства сообщения и т.п.

Культура стремится установить границу между собой и варварством: проявления варварства называются «преступлениями». Но существующая криминология недостаточна для того, чтобы изолировать варварство. Она недостаточна потому, что сама идея «преступления» в современной криминологии является искусственной. Ибо, то что называется «преступлением», на деле представляет собой нарушение «существующего закона», тогда как сам этот закон нередко является выражением варварства и насилия. Таковы разнообразные запретительные законы, которыми полна современная жизнь. Число их во всех странах непрерывно возрастает, вследствие чего так называемое преступление нередко не является преступным действием, так как не содержит элементов насилия или вреда. С другой же стороны, неоспоримые преступления ускользают из поля зрения криминалистики либо потому, что они еще не признаны преступлениями, либо потому, что выходят за пределы некой шкалы. В существующей криминалистике есть термины «преступник», «преступное занятие», «общество преступников», «преступная секта», «преступное содружество», – но нет понятий преступного государства, преступного правительства, преступного законодательства. В результате, самые крупные преступления не удается назвать преступлениями.

Эта суженность поля зрения криминалистики наряду с отсутствием точности и постоянства в определении понятия преступления – один из главных характерных признаков нашей культуры.

Культура варварства растет одновременно с культурой цивилизации. Но важнейшим является то, что обе эти культуры не в состоянии развиваться параллельно до бесконечности. Неизбежно наступает момент, когда варварство прерывает развитие цивилизации и постепенно, а то и очень быстро полностью ее разрушает.

Может возникнуть вопрос: почему варварство неизбежно разрушает цивилизацию, почему цивилизация не в состоянии разрушить варварство?

На этот вопрос нетрудно ответить. Во-первых, подобная вещь, насколько нам известно, никогда не наблюдалась в истории, тогда как противоположное явление разрушения цивилизации варварством и его торжества над цивилизацией постоянно случалось раньше и случается сейчас. И как указывалось выше, мы можем предугадать судьбу великой волны культуры на основании знакомства с судьбой малых волн культуры – индивидуальных рас и народов.

Но коренная причина развития варварства пребывает в самом человеке: ему присущи внутренние принципы, способствующие росту варварства. Чтобы уничтожить варварство, необходимо уничтожить эти принципы. Но, как известно, с самого начала доступной нам истории цивилизация не в состоянии была уничтожить принципы варварства в душе человека; поэтому варварство всегда развивается параллельно цивилизации. Более того, варварство развивается обычно быстрее, чем цивилизация, и в большинстве случаев уже в самом начале останавливает развитие цивилизации. Можно найти бесчисленные примеры того, как цивилизация отдельного народа бывала остановлена развитием варварства внутри этого же народа.

Вполне возможно, что в некоторых одиночных случаях в небольшой (или даже достаточно большой, но изолированной) культуре цивилизация временно одерживала верх над варварством. Однако в других культурах, существовавших одновременно, побеждало варварство; со временем оно побеждало и захватывало те страны, где цивилизации удавалось преодолеть варварство.

Вторая причина победы варварства над цивилизацией, которая бросается в глаза, заключается в том, что первоначальные формы цивилизации поддерживали и известные формы варварства для защиты собственного существования, для самоизоляции; среди них: организация военных сил, армии, развитие военной техники и военной психологии, поощрение и легализация различных форм рабства, узаконивание разнообразных варварских обычаев и т.п.

Эти формы варварства очень скоро перестают подчиняться цивилизации, перерастают ее – и начинают видеть цель своего существования в самих себе. Их сила в том и состоит, что они способны существовать сами по себе, без посторонней помощи. Цивилизация же, наоборот, приходит извне; она в состоянии существовать и развиваться только за счет посторонней помощи, т.е. помощи эзотерического круга. Но развивающиеся формы варварства вскоре отрезают цивилизацию от ее источника; тогда цивилизация, утратив в себе уверенность, начинает служить развитым формам варварства, полагая в этом свою цель и судьбу. Все формы, созданные цивилизацией, подвергаются процессу изменения и приспособления к новому порядку вещей, – т.е. становятся пособниками варварства.

Так, теократическое правление превращается в деспотию. Касты, если они существовали и были признаны, становятся наследственными. Религия, принимая форму «церкви», оказывается орудием в руках деспотизма или наследственных каст. Наука, превратившаяся в технику, служит целям разрушения и уничтожения. Искусство вырождается и становится средством удержания масс на уровне слабоумия.

Такова цивилизация на службе у варварства, в рабстве у него. Подобные взаимоотношения между цивилизацией и варварством можно наблюдать на протяжении всей исторической жизни, но эти взаимоотношения не в состоянии существовать неопределенно долго. Рост цивилизации прекращается, цивилизация оказывается как бы переплавленной в культуру варварства. В конце концов ей приходится совсем остановиться. Тогда варварство, не получая притока силы от цивилизации, все более и более снижает свой уровень до элементарных форм и постепенно возвращается к своему первоначальному состоянию, пока не станет тем, чем в сущности было всегда – даже во времена переодевания в пышные одежды, заимствованные у цивилизации.

Варварство и цивилизация в своих взаимоотношениях могут сосуществовать (как мы это наблюдаем в нашей исторической жизни) лишь в течение сравнительно краткого периода. Затем наступает такой момент, когда техника разрушения начинает расти так быстро, что уничтожает свой первоисточник, т.е. цивилизацию.

Рассматривая современную жизнь, мы видим, сколь незначительную роль играют в ней те принципы цивилизации, которые не находятся в рабстве у варварства. Действительно, какое ничтожное место в жизни среднего человека занимает мышление или искание истины! Но принципы цивилизации в фальсифицированных формах используются уже в целях варварства, как средство подчинения масс и удержания их в повиновении; в этих формах они процветают.

Лишь по отношению к этим фальсифицированным формам проявляется терпимость. Религия, философия, наука, искусство (если они не находятся в непосредственном подчинении варварству) не пользуются признанием в жизни, исключая самые слабые и ограниченные формы. Любая попытка выйти за пределы тех узких рамок, которые им отведены, немедленно встречает противодействие. Усилия же человечества в этом направлении чрезвычайно робки и беспомощны.

Человек живет удовлетворением своих желаний, страхами, борьбой, тщеславием, развлечениями и увеселениями, бездумным спортом, интеллектуальными и азартными играми, приобретательством, чувственностью, отупляющим ежедневным трудом, повседневными заботами и беспокойствами, а более всего – подчинением и наслаждением подчинением; если он перестает подчиняться одной силе, то немедленно начинает подчиняться другой. Человек бесконечно далек от всего, что непосредственно не связано с интересами и заботами текущего дня, от всего, что хоть немного поднимается над материальным уровнем его жизни. Если не закрывать на все это глаза, то мы поймем, что в лучшем случае заслужили себе имя цивилизованных варваров, т.е. варваров, обладающих некоторой степенью культуры.

Цивилизация нашего времени – это бедное, чахлое растение, которое едва живет во мраке глубокого варварства. Технические изобретения, улучшенные средства сообщения и методы производства, возросшие способности борьбы с природой – все это берет от цивилизации, вероятно, больше, чем дает ей.

Истинная цивилизация существует только в эзотеризме. Именно внутренний круг представляет собой цивилизованную часть человечества; члены внутреннего круга – это цивилизованные люди, которые живут в стране варваров, среди дикарей.

Это бросает свет на происходящее и с другой точки зрения. Я уже упоминал часто задаваемый вопрос: почему члены эзотерического круга не помогают людям в их жизни, почему они не выступают на стороне истины, почему не стремятся поддержать справедливость, помочь слабым, устранить причины насилия и зла?

Но если мы представим себе, что небольшое число цивилизованных людей живет в огромной стране, населенной дикими и варварскими племенами, которые постоянно враждуют и воюют друг с другом, если даже мы вообразим, что эти цивилизованные люди живут там в качестве миссионеров, от всего сердца желая принести просвещение дикарям, мы поймем, что они, конечно же, не станут вмешиваться в борьбу племен, не будут принимать в возможных столкновениях одну из сторон против другой. Предположим, что в такой стране рабы подняли мятеж; это вовсе не значит, что цивилизованные люди должны им помогать, ибо цель рабов состоит только в том, чтобы подчинить себе своих господ и сделать их рабами, а самим занять место господ. Рабство в самых разных формах – один из характерных признаков этой дикой страны, и миссионеры не могут ничего с ним поделать; они в состоянии только предлагать всем желающим поступить в их школы, учиться там и сделаться свободными людьми. Для тех, кто не желает учиться, условия жизни изменить невозможно.

Этот пример – точная картина нашей жизни, наших взаимоотношений с эзотеризмом, если он существует.

Если мы обратим теперь внимание на жизнь человеческой расы и представим ее в виде серии поднимающихся и падающих волн, мы придем к вопросу о начале и происхождении человека, о начале и происхождении этих поднимающихся и падающих волн культуры, о начале и происхождении человеческой расы. Как уже было сказано, так называемая «теория эволюции» (т.е. все теории наивного дарвинизма в том виде, в каком они существуют) по отношению к человеку оказывается неверной и совершенно безосновательной. Еще менее основательны различные социальные теории, т.е. попытки объяснить индивидуальные особенности человека влиянием окружающей среды или требованиями общества, в котором он живет.

Если мы возьмем биологическую сторону вопроса, тогда даже для научного ума в происхождении видов и их многообразии найдется масса обстоятельств, совершенно необъяснимых случайностью или приспособлением. Эти обстоятельства заставляют нас предположить существование определенного плана в работе того, что называется природой. А когда мы предположим или допустим существование плана, нам придется допустить и существование особого рода ума, интеллекта, т.е. наличие каких-то существ, работающих над этим планом и следящих за его выполнением.

Чтобы понять законы возможной эволюции, или преображения человека, необходимо понять законы деятельности природы, методы работы Великой Лаборатории, которая управляет всей жизнью и которую научная мысль стремится заменить «случайностью», ведущей процесс всегда в одном и том же направлении.

Иногда для понимания более крупных явлений полезно найти явления более мелкие, в которых проявляется действие тех же причин. Иногда, чтобы понять принципы, лежащие в основе крупных явлений, во всей их сложности, необходимо уяснить сложность других явлений, которые выглядят мелкими и незначительными.

В природе существует множество явлений, которые никогда не подвергались анализу и, будучи представлены в ложном свете, послужили основой для разных ошибочных теорий и гипотез. Но если рассмотреть их в правильном освещении и верно понять, они объясняют многое, скрытое в принципах и методах деятельности Природы.

В качестве иллюстрации к высказанному выше положению я возьму явление так называемой мимикрии и вообще явление сходства и подобия в растительном и животном мирах. Согласно новейшим научным определениям, слово «мимикрия» относится только к явлениям подражания, когда одни живые формы подражают другим живым формам; далее, ему приписывают как некоторые утилитарные цели, так и известные ограничения. Иными словами, под мимикрией понимают только явления какого-то определенного класса и характера – в отличие от более обширного класса «охранительного сходства».

В действительности, оба явления принадлежат к одному и тому же порядку, и отделить их друг от друга невозможно. Кроме того, термин «охранительное сходство» совершенно ненаучен, ибо предполагает готовое объяснение феномена сходства, которое на самом деле еще не объяснено и содержит много таких черт, которые противоречат термину «охранительный». Поэтому мы будем употреблять слово «мимикрия» в его полном значении, т.е. в смысле любого копирования или подражания одних живых форм другим живым формам или окружающим естественным условиям. Ярче всего явление мимикрии проявляется в мире насекомых.

Некоторые страны особенно богаты насекомыми, которые в своей окраске или строении воплощают различные условия окружающей среды, или растения, где они живут, или других насекомых. Есть насекомые-листья, насекомые-веточки, насекомые-камешки, насекомые, напоминающие мох или звездочки (например, светляки). Даже общее и поверхностное изучение этих насекомых открывает настоящий мир чудес. Тут и бабочки, чьи сложенные вместе крылья напоминают широкий сухой лист с зазубренными краями, симметричными пятнами, жилками и тонким рисунком; они или прилипают к дереву, или кружатся в потоке ветра. Тут и жуки, подражающие серому мху. Тут и удивительные насекомые, тела которых напоминают маленькие зеленые веточки – иногда с широким зеленым листом на конце. Последних можно найти, например, на черноморском побережье Кавказа. На Цейлоне встречаются крупные зеленые насекомые, которые живут в листьях особого вида кустарника и в точности копируют форму, цвет и размеры листьев этого кустарника.

На расстоянии метра отличить насекомое, которое сидит среди листьев, от настоящего листа совершенно невозможно. Листья кустарника почти круглы по форме, диаметром в полтора-два дюйма, остроконечные, довольно толстые, с жилками и зубчатыми краями, с красной ножкой внизу. Точно такие же зазубрины и жилки воспроизведены на верхней части тела насекомого. Внизу, где у настоящего листа начинается черенок, у насекомого расположено небольшое красное тельце с тонкими ножками и головкой с чувствительными усиками. Сверху его невозможно увидеть: оно прикрыто «листом» и защищено от любопытных взоров.

Мимикрию в течение долгого времени «научно» объясняли как результат выживания наиболее приспособленных особей, обладающих лучшими охранительными свойствами. Так, например, утверждалось, что одно из насекомых могло «случайно» родиться с телом зеленого цвета. Благодаря этому цвету насекомое удачно скрывалось среди зеленых листьев, лучше обманывало врагов и получило большие шансы на оставление потомства. В его потомстве особи зеленого цвета лучше выживали и обретали больше шансов на продолжение своего рода. Постепенно, через тысячи поколений, появились уже полностью зеленые насекомые. Одно из них «случайно» оказалось более плоским, чем другие, и благодаря этому стало менее заметным среди листьев. Оно могло лучше укрываться от врагов, и его шансы на оставление потомства возросли. Постепенно, опять-таки через тысячи поколений, появилась разновидность с плоским и зеленым телом. Одно из этих зеленых насекомых в плоской разновидности напоминало по форме лист, вследствие чего удачно скрывалось в листве, получило большие шансы на оставление потомства и т.д.

Эта теория в разных формах повторялась учеными так часто, что завоевала почти всеобщее признание, хотя на самом деле в своих объяснениях она крайне наивна.

Рассмотрев насекомое, похожее на сухой лист, или бабочку, сложенные крылья которой напоминают зеленый листок, или насекомое, которое подражает зеленому побегу с листом на конце, мы обнаружим в каждом из них не одну, не две, не три черты, которые делают его похожим на растение, а тысячи таких черт, каждая их которых, согласно старой «научной» теории, должна была сформироваться отдельно, независимо от других, так как совершенно невозможно предположить, чтобы одно насекомое вдруг «случайно» стало похожим на зеленый лист во всех деталях. Можно допустить «случайность» в одном направлении, но никак не в тысяче направлений сразу. Мы должны предположить или что все эти мельчайшие детали сформировались независимо друг от друга, или что существует особого рода общий «план». Допустить существование «плана» наука не могла; «план» – это совсем не научная идея. Остается только «случайность». В этом варианте каждая жилка на спине насекомого, каждая зеленая ножка, красная шейка, зеленая головка с усиками, все мельчайшие детали, все тончайшие черточки – должны были возникнуть независимо от всех остальных. Чтобы сформировалось насекомое, в точности похожее на лист растения, на котором оно живет, были бы необходимы не тысячи, а возможно, десятки тысяч повторных случайностей.

Изобретатели «научных» объяснений мимикрии не приняли в расчет математической невозможности такого рода серии «случайных» сочетаний и повторений.

Если подсчитать сумму преднамеренной и до некоторой степени сознательной работы, необходимой для того, чтобы получить из куска железной руды обычное лезвие ножа, мы ни за что не подумаем, что лезвие ножа могло возникнуть «случайно». Было бы совершенно ненаучно ожидать, что в недрах земли найдется готовое лезвие с торговой маркой Шеффилда или Золингена. Но теория мимикрии ожидает гораздо большего. На основании этой или аналогичной теории можно надеяться на то, что в каком-то слое горы мы найдем сформированную естественным путем пишущую машинку, которая вполне готова к употреблению.

Невозможность комбинированных случайностей – именно она долго не принималась во внимание «научным» мышлением.

Когда одна черта делает животное невидимым на фоне окружающей его среды (как, например, белый заяц не виден на снегу или зеленая лягушка не видна в траве), это можно с натяжкой объяснить «научно». Но когда число таких черт становится почти неисчислимым, такое объяснение теряет всякое логическое правдоподобие.

В дополнение к сказанному было установлено, что насекомое-лист обладает еще одной удивительной особенностью. Если вы найдете такое насекомое мертвым, вы увидите, что оно напоминает увядший лист, наполовину высохший и свернувшийся в трубку.

Возникает вопрос: почему, если живое насекомое напоминает живой лист, мертвое насекомое напоминает мертвый лист? Одно не следует из другого: несмотря на внешнее сходство, гистологическое строение обоих объектов совершенно различно. Таким образом, сходство мертвого насекомого с мертвым листом опять-таки представляет собой черту, которая должна была сформироваться совершенно отдельно и независимо. Как объясняет это наука?

Но что она может сказать? Что сначала одно мертвое насекомое слегка напоминало увядший лист; благодаря этому оно имело больше шансов скрыться от врагов, производить более многочисленное потомство и т.д.? Наука не может сказать ничего другого, потому что таков непременный вывод из принципа охранительного или полезного сходства.

Современная наука уже не в состоянии следовать этой линии; хотя она по-прежнему сохраняет дарвиновскую и после-дарвиновскую терминологию «охранительного принципа», «друзей», «врагов», ей уже не удается рассматривать явления сходства и мимикрии исключительно с утилитарной точки зрения.

Были установлены многие странные факты. Известны, например, случаи, когда изменение окраски и формы делает насекомое или животное более заметным, подвергает его большей опасности, делает его более привлекательным и доступным для своих врагов.

Здесь уже приходится отбросить принцип утилитаризма. И в современных научных трудах можно встретить совершенно бессодержательные и смутные рассуждения о том, что явление мимикрии обязано своим происхождением «влиянию окружающей среды, одинаково воздействующей на разные виды», или "физиологической реакции на постоянные психические переживания, такие как цветоощущения (Британская энциклопедия, т. XV, ст. «Мимикрия», 14-е издание).

Ясно, что и здесь перед нами вовсе не объяснение.

Чтобы понять явления мимикрии и сходства, наблюдающиеся в животном и растительном мирах, необходим гораздо более широкий взгляд; тогда в стремлении обнаружить их руководящий принцип можно будет добиться успеха.

Научное мышление, в силу своей некоторой ограниченности, не в состоянии его обнаружить.

Принцип же этот – общее стремление природы к декоративности, «театральности», тенденция быть или казаться чем-то отличным от того, чем она в действительности является в данное время и в данном месте.

Природа всегда старается украсить себя, не быть собой. Таков фундаментальный закон ее жизни. Она все время облачается, то и дело меняет свои одеяния, постоянно вертится перед зеркалом, глядит на себя со всех сторон, восхищается собой – а затем снова одевается и раздевается.

Ее действия зачастую представляются нам случайными и бесцельными, потому что мы стараемся приписать им какой-то утилитарный смысл. Однако на самом деле нет ничего более далекого от намерений природы, чем работа ради какой-то «пользы». Польза достигается лишь попутно, при случае. А то, что можно считать постоянным и намеренным – это тенденция к декоративности, бесконечные переодевания, непрекращающийся маскарад, в котором живет природа.

Действительно, все эти мелкие насекомые, о которых я говорил, наряжены и перенаряжены; они носят маски и причудливые одеяния; их жизнь проходит на сцене. Тенденция всей их жизни – не быть самими собой, а походить на что-то другое – на зеленый лист, на кусочек мха, на блестящий камешек.

Однако подражать можно только тому, что действительно видишь. Даже человек не в состоянии придумать или изобрести новые формы. Насекомое или животное вынуждено заимствовать их из окружающей среды, подражать чему-то в тех условиях, в каких оно родилось. Павлин украшен круглыми солнечными пятнами, которые падают на землю от лучей, проходящих сквозь листву. Зебра покрывается тенями древесных ветвей, а рыба, живущая в водоеме с песчаным дном, копирует своей окраской песок. Насекомое, живущее среди зеленой листвы особого кустарника на Цейлоне, наряжено под лист этого кустарника, и другой наряд для него невозможен. Если оно ощутит склонность к декоративности, к театрализации, к ношению необычных нарядов, к маскараду, – ему придется подражать зеленым листьям, среди которых оно живет. Потому что листья – это все, что оно знает, что видит; и вот оно облекается в одеяние зеленого цвета, притворяется зеленым, играет роль зеленого листа. В этом можно видеть лишь одну тенденцию – не быть собой, казаться чем-то другим.*

* Тенденция не быть собой, тенденция к театральности в жизни человека интересно описана в книге Н.Н. Евреинова «Театр в жизни», СПб., 1915.

Конечно, это чудо – и такое чудо, в котором содержится не одна, а много загадок.

Прежде всего, кто или что наряжается, кто или что стремится быть или казаться чем-то иным?

Очевидно, не отдельные насекомые или животные. Отдельное насекомое – это только костюм.

За ним стоит кто-то или что-то.

В явлениях декоративности, в формах и окраске живых существ, в явлениях мимикрии, даже в «охранительности» можно видеть определенный план, намерение и цель; и очень часто этот план совсем не утилитарен. Наоборот, переодевание нередко содержит много опасного, ненужного и нецелесообразного.

Так что же это может быть?

Это мода, мода в природе!

А что такое «мода»? Что такое мода в человеческом мире? Кто создает ее, кто ею управляет, каковы ее руководящие принципы, в чем тайна ее повелительного воздействия? Она содержит в себе элемент декоративности, хотя его часто не правильно понимают, охранительный элемент, элемент подчеркивания вторичных признаков, элемент желания не казаться или не быть тем, чем на самом деле являешься, равно как и элемент подражания тому, что более всего действует на воображение.

Почему случилось так, что в XIX веке, с началом царства машин культурные европейцы в своих цилиндрах, черных сюртуках и брюках превратились в стилизованные дымовые трубы?

Что это было? «Охранительное сходство»?

Мимикрия есть проявление той же самой «моды» в животном мире. Всякое подражание, копирование, всякое сокрытие есть «мода». Зеленые лягушки среди зелени, желтые в песке и почти черные на черной земле – это не просто «охранительная окраска». Мы можем найти здесь элементы того, что «сделано», что является респектабельным, что делает каждый. На песке зеленая лягушка будет привлекать слишком много внимания, окажется чересчур заметной, «неприличной». Вероятно, в силу какой-то причины это не разрешается, считается противоречащим хорошему вкусу в природе.

Явления мимикрии устанавливают два принципа понимания работы природы: принцип существования некоего плана во всем, что делает природа, и принцип отсутствия в этом плане утилитаризма.

Это подводит нас к вопросу о методах, к вопросу о том, как все это достигается. А такой вопрос немедленно ведет к следующему: «Как сделано не только это, но и вообще все?»

Научное мышление вынуждено признать возможность странных «прыжков» в формировании новых биологических типов. Спокойная и уравновешенная теория происхождения видов доброго старого времени давно отброшена, и защищать ее нет ныне никакой возможности. «Прыжки» очевидны, и они опрокидывают всю теорию. Согласно биологическим теориям, которые стали «классическими» во второй половине XIX века, приобретенные качества становятся постоянными только после случайных повторений во многих поколениях. Но на самом деле новые качества очень часто передаются сразу и в чрезвычайно сильной степени. Один этот факт разрушает всю старую систему и обязует нас предположить наличие особого рода сил, управляющих появлением и упрочением новых качеств.

С этой точки зрения можно предположить, что так называемые животное и растительное царства суть результаты сложной работы, проведенной Великой Лабораторией. Глядя на растительный и животный мир, мы можем думать, что в какой-то гигантской и непостижимой лаборатории природы проводится целая серия экспериментов, следующих друг за другом. Результат каждого эксперимента как бы заключен в отдельную стеклянную пробирку, запечатан и снабжен ярлыком; в таком виде он попадает в мир. Глядя на него, мы говорим: «муха»; следует еще эксперимент, еще одна пробирка, – и мы говорим: «пчела», затем: «змея», «слон», «лошадь» и так далее. Все это – эксперименты Великой Лаборатории. Самым последним был проведен сложнейший и труднейший эксперимент – «человек».

Сначала мы не видим в этих экспериментах никакого порядка, никакой цели, и некоторые эксперименты (такие, как вредные насекомые, ядовитые змеи) кажутся нам злой шуткой природы над человеком.

Но постепенно мы начинаем усматривать в работе Великой Лаборатории определенную систему и направление. Мы начинаем понимать, что Лаборатория экспериментирует только с человеком. Задача Лаборатории состоит в том, чтобы создать «форму», которая эволюционировала бы самостоятельно, т.е. при условии помощи и поддержки, но своими собственными силами. Такая саморазвивающаяся форма и есть человек.

Все другие формы суть либо предварительные опыты по созданию материала для питания более сложных форм, либо опыты по разработке определенных свойств или частей машины, либо неудачные эксперименты, отбросы производства, испорченный материал.

Результатом всей этой сложной работы явилось первое человечество – Адам и Ева.

Однако работа Лаборатории началась задолго до появления человека. Было создано множество форм, каждая из которых служила для усовершенствования той или иной черты, того или иного приспособления. И каждая из этих форм для того, чтобы жить, включала в себя и выражала какой-то фундаментальный космический закон, выступала в качестве его символа, иероглифа. Поэтому однажды созданные формы, послужив своей цели, не исчезали, а продолжали жить, пока длились благоприятные условия или пока их не вытесняли сходные, но более совершенные формы. «Экспериментальный материал», так сказать, выходя из лаборатории, начинал самостоятельную жизнь. В дальнейшем для этих форм была изобретена теория эволюции; но, конечно, природа не имела в виду никакой эволюции для этого сбежавшего «экспериментального материала». Иногда, порождая экспериментальные формы, природа пользовалась материалом, который уже употреблялся при создании человека, но оказался бесполезным, негодным для преобразования внутри человека.

На этом пути вся работа Великой Лаборатории имела в виду одну цель – создание Человека. Из таких предварительных экспериментов и отброшенного материала были сформированы животные.

Животные, которые, согласно Дарвину, являются нашими «предками», вовсе не предки, а зачастую такие же «потомки» давно исчезнувших человеческих рас, как мы. Мы являемся их потомками, но и животные – такие же потомки. В нас воплощены их свойства одного рода, в них – другого. Животные – как бы наши двоюродные братья. Разница между нами и животными состоит в том, что мы более или менее удачно приспосабливаемся к меняющимся обстоятельствам, во всяком случае, обладаем способностью к адаптации. А животные остановились на какой-то одной черте, на одном качестве, которое они выражают, и далее в своем развитии идти не могут. Если условия меняются, животные вымирают; к адаптации они не способны. В них воплощены такие качества, которые не в состоянии измениться. Животные – это выражение тех свойств, которые в человеке стали бесполезными и невозможными.

Вот почему животные нередко кажутся карикатурой на человека.

Животный мир в целом являет собой карикатуру на человеческую жизнь. В людях есть много таких качеств, которые необходимо будет отбросить, когда человек станет настоящим человеком. И люди боятся этого, так как не знают, что им в конце концов останется. Возможно, что-то и останется, но очень немногое. А достанет ли у них храбрости для такого опыта? Возможно, некоторые люди на него отважатся. Но где они?

Свойства, которым рано или поздно суждено стать достоянием зоопарка, продолжают управлять нашей жизнью, и люди страшатся отказаться от них даже в мыслях, потому что чувствуют, что с их потерей у них не останется ничего. Хуже всего то, что в большинстве случаев они совершенно правы.

Но вернемся назад, к тому моменту, когда в Лаборатории был создан первый человек, «Адам и Ева», когда он впервые появился на земле. Первое человечество не могло начать какую-либо культуру. Тогда еще не было внутреннего круга, который мог бы оказать ему помощь, направить его первые шаги. Человеку приходилось получать помощь от создавших его сил. Эти силы вынужденно играли ту роль, которую впоследствии исполнял внутренний круг.

Возникла культура; и поскольку первый человек не имел еще привычки к ошибкам, не знал практики преступления и памяти о варварстве, культура развивалась с необыкновенной быстротой. Более того, она развивала только положительные стороны человека, а не отрицательные. Человек жил в полном единении с природой; он видел внутренние свойства всех вещей и существ, понимал эти свойства и давал имена вещам в соответствии с их свойствами. Животные повиновались ему; он пребывал в постоянном общении с создавшими его высшими силами. Человек поднялся очень высоко – и совершил это восхождение с невероятной быстротой, потому что не делал при этом ошибок. Неспособность к ошибкам и отсутствие практики ошибок, с одной стороны, ускоряли его прогресс, с другой же, подвергали его большим опасностям, ибо означали его неспособность избежать последствий ошибок, которые, тем не менее, оставались возможными.

В конце концов человек действительно совершил ошибку и совершил ее тогда, когда поднялся на большую высоту.

Ошибка его заключалась в том, что он счел себя существом более высоким, чем был на самом деле. Он решил, что уже знает, что такое добро и что такое зло. Он возомнил себя способным самостоятельно, без помощи извне направлять и устраивать свою жизнь.

Эта ошибка, вероятно, могла бы оказаться и не слишком большой, ее последствия можно было бы исправить или изменить, если бы человек знал, как с ними поступить. Но, не обладая опытом ошибок, он не знал, как преодолеть ее последствий. Ошибка начала расти и постепенно обрела гигантские размеры, пока не стала проявляться во всех аспектах человеческой жизни. Так началось падение человека; волна пошла вниз. Человек быстро опустился до того уровня, с которого он начал, но уже с совершенным грехом.

После более или менее продолжительного периода устойчивости вновь начался трудный подъем с помощью высших сил. Главное его отличие состояло в том, что на этот раз человек обладал способностью к ошибке, имел грех. Вот почему вторая волна культуры началась с братоубийства, с преступления Каина, которое легло в основу новой культуры.

Но, не считая «кармы» греха, человек приобрел определенный опыт благодаря своим прошлым ошибкам. Поэтому, когда повторился момент фатальной ошибки, ее совершило уже не все человечество – появились люди, которые не совершили преступления Каина, которые никоим образом не были с ним связаны и никак им не воспользовались.

С этого момента пути человечества разошлись. Совершившие ошибку начали падение, пока вновь не достигли самого низкого уровня. Но в тот момент, когда им понадобилась помощь, ее могли оказать им те, кто не совершил падения, не допустил ошибки.

Такова краткая схема самых ранних культур. Миф об Адаме и Еве излагает историю первой культуры. Жизнь в саду Эдема есть форма цивилизации, достигнутая первой культурой. Падение человека – результат его попытки освободиться от высших сил, которые руководили его эволюцией, начать самостоятельную жизнь, полагаясь лишь на себя. Каждая культура по-своему повторяет эту фундаментальную ошибку. Каждая новая культура развивает новые черты, приходит к новым результатам, а затем их утрачивает. Но все то, что оказывается по-настоящему ценным, сохраняется людьми, не совершившими ошибок; эти ценности служат материалом для начала последующей культуры.

В первой культуре человек не имел опыта ошибок; его подъем был очень быстрым, но недостаточно полным и разносторонним; человек не раскрыл все имевшиеся в нем возможности, ибо многие вещи давались ему слишком легко. Но после серии падений, со всем грузом ошибок и преступлений, человеку пришлось развивать другие присущие ему качества, чтобы уравновесить таким образом последствия ошибок. Далее будет показано, что развитие всех возможностей, скрытых в каждой точке творения, есть цель прогресса вселенной, и жизнь человечества должна изучаться прежде всего в связи с этой целью.

В последующей жизни человеческой расы, в последующих ее культурах развитие таких принципиальных возможностей совершается с помощью внутреннего круга. С этой точки зрения, вся возможная для человечества эволюция ограничивается эволюцией небольшого числа индивидов, продолжающейся, вероятно, длительное время. Человечество же в целом не эволюционирует; оно лишь слегка изменяется, приспосабливаясь к изменению окружающей среды. Подобно организму, человечество эволюционирует благодаря эволюции входящих в его состав небольшого числа клеток. Эволюционирующие клетки как бы переходят в высшие ткани организма; и те, поглощая развивающиеся клетки, получают питание.

Идея высших тканей есть идея внутреннего круга.

Как я уже упоминал, идея внутреннего круга противоречит всем признанным социальным теориям, касающимся устройства человеческого общества; однако эта идея приводит нас к другим теориям, которые теперь забыты и не получили в свое время должного внимания.

Так, иногда в социологии поднимался вопрос, можно ли рассматривать человечество как организм, а человеческие сообщества – как меньшие организмы, т.е. допустим ли биологический подход к социальным явлениям. Современная социологическая мысль относится к этой идее отрицательно; взгляд на человеческое общество как на организм долгое время считался ненаучным. Однако ошибка заключается в том, как сформулирована сама проблема. Понятие «организм» берется в чересчур узком смысле; в него вкладывается лишь одно заранее установленное содержание. А именно: если человеческое сообщество, нация, народ, раса принимаются за организм, такой организм уподобляют либо человеческому, либо еще более высокому организму. На самом же деле эта идея верна лишь по отношению ко всему человечеству в целом. Отдельные человеческие группы, какими бы обширными они ни казались, нельзя уподоблять человеку и тем более полагать их выше его. Биология знает о существовании организмов самых разнообразных порядков, и этот факт давно установлен. Если, рассматривая явления общественной жизни, мы будем помнить о различиях между организмами, стоящими на разных уровнях биологической лестницы, биологический взгляд на социальные явления вполне допустим, – впрочем, при условии, что мы уясним себе следующий факт: такие человеческие сообщества, как раса, народ, племя суть организмы более низкие, чем индивидуальный человек.

Раса или нация как организм не имеют ничего общего с высокоразвитым и сложным организмом отдельного человека, который для каждой функции имеет особые органы и обладает большой способностью к адаптации, свободой передвижения и т.д. По сравнению с человеческим индивидом раса или нация как организм стоят на очень низком уровне – на уровне «животного-растения». Такие организмы представляют собой аморфные, большей частью неподвижные массы, не имеющие специальных органов ни для одной из своих функций, не обладающие способностями свободного передвижения, а, наоборот, привязанные к определенному месту. Они выпускают в разных направлениях нечто вроде щупалец, при помощи которых захватывают подобных себе существ и поглощают их. Вся жизнь таких организмов заключается во взаимопожирании. Существуют организмы, которые способны поглощать большое количество мелких организмов и на время становиться очень крупными и сильными. Затем два таких организма встречаются друг с другом, и между ними начинается борьба, в которой один или оба противника оказываются уничтоженными или ослабленными. Вся внешняя история человечества, история борьбы между народами и расами, – ни что иное, как процесс, в котором «животные-растения» пожирают друг друга.

Но внутри этого процесса, как бы под ним, протекает жизнь и деятельность индивидуального человека, т.е. отдельных клеток, формирующих такие организмы. Деятельность человеческих индивидов создает то, что мы называем культурой, или цивилизацией. Деятельность масс всегда враждебна культуре, разрушает ее. Народы ничего не создают, они только разрушают. Создают индивиды. Все изобретения, открытия, усовершенствования, прогресс науки, техники, искусства, архитектуры и инженерного дела, философские системы, религиозные учения – все это результат деятельности индивидов. А вот разрушение, искажение, уничтожение, стирание с лица земли – это уже деятельность народных масс.

Это, конечно, не значит, что человеческие индивиды не служат разрушению. Напротив, инициатива разрушения в широком масштабе всегда принадлежит индивидам, а массы оказываются лишь исполнителями. Но массы никогда не в состоянии что-либо создать, хотя способны проявить инициативу в разрушении.

Если мы поймем, что массы человечества, народы и расы, представляют собой низшие существа по сравнению с индивидуальным человеком, нам станет ясно, что народы и расы не в состоянии эволюционировать в такой же степени, в какой эволюционирует индивидуальный человек.

Мы даже не имеем идеи эволюции для народа или расы, хотя часто говорим о такой эволюции. Фактически же все народы и нации в пределах, доступных историческому наблюдению, следуют одним курсом: они растут, развиваются, достигают известного уровня развития и величия, а затем начинают делиться, приходят в упадок и гибнут. В конце концов они полностью исчезают и превращаются в составные элементы других существ, похожих на них. Расы и нации умирают точно так же, как и отдельный человек. Но индивиды, кроме смерти, имеют еще и иные возможности, а гигантские организмы человеческих рас этих возможностей лишены, ибо их души столь же аморфны, сколь и их тела.

Трагедия индивидуального человека заключается в том, что он живет как бы внутри густой массы низшего существа, и вся его деятельность направлена на служение чисто вегетативным функциям слепого, студнеобразного организма. В то же время сознательная индивидуальная деятельность человека, его усилия в области мышления и творческого труда направлены против этих крупных организмов, вопреки им и невзирая на них. Разумеется, неверно утверждать, что всякая индивидуальная деятельность человека состоит в сознательной борьбе против таких гигантских организмов. Человек побежден и превращен в раба. И часто случается так, что он думает, будто обязан служить этим гигантским существам. Но высшие проявления человеческого духа, высшие виды деятельности человека этим организмам совершенно не нужны. Более того, нередко они им неприятны, враждебны, даже опасны, ибо отвлекают на индивидуальный труд те силы, которые в противном случае были бы поглощены водоворотом жизни гигантского организма. Бессознательно, чисто физиологически, гигантский организм стремится присвоить все силы индивидуальных клеток, из которых он состоит, использовать их в своих интересах, главным образом, для борьбы с другими организмами. Но если мы вспомним, что эти индивидуальные клетки, люди, представляют собой более организованные существа, чем гигантские организмы, что деятельность первых далеко выходит за пределы деятельности последних, то мы осознаем вечный конфликт между человеком и человеческими агрегатами, поймем, что так называемый прогресс, или эволюция, – это то, что остается от индивидуальной деятельности в результате борьбы между ней и аморфными массами. Слепой организм массы борется против проявлений эволюционного духа, старается подавить его, уничтожить, разрушить то, что было им создано. Но даже здесь он не в состоянии уничтожить все полностью. Что-то остается, и это «что-то» и есть то, что мы называем прогрессом, или цивилизацией.

Идея эволюции в жизни индивида и человеческого общества, идея эзотеризма, рождения и роста культур и цивилизаций, возможности отдельного человека в периоды подъема и упадка – все это и многое другое выражено в трех мифах Библии.

Эти три библейские мифа не связаны друг с другом и стоят порознь; но фактически они выражают одну и ту же мысль и взаимно дополняют друг друга.

Первый из них – рассказ о Всемирном Потопе и Ноевом ковчеге; второй – рассказ о Вавилонской башне, ее разрушении и смешении языков; третий повествует о гибели Содома и Гоморры, о видении Авраама и о десяти праведниках, ради которых Бог соглашался пощадить Содом и Гоморру, но которых там так и не нашлось.

Всемирный Потоп – аллегорическая картина гибели цивилизации, разрушения культуры. Такая гибель должна сопровождаться уничтожением большей части человеческой расы; это следствие геологических катаклизмов, войн, переселения людских масс, эпидемий, революций и тому подобных причин. Очень часто все эти причины действуют одновременно. Идея данной аллегории заключается в том, что в момент кажущегося всеобщего разрушения все действительно ценное оказывается спасено в соответствии с заранее подготовленным и продуманным планом. Небольшая группа людей ускользает от действия всеобщего закона и спасает важнейшие идеи и достижения своей культуры.

Легенда о Ноевом ковчеге – миф, относящийся к эзотеризму. Постройка «ковчега» знаменует «школу», подготовку людей к посвящению для перехода к новой жизни, к новому рождению. «Ноев ковчег», спасшийся от потопа, – это внутренний круг человечества.

Эта аллегория имеет и второе значение, относящееся к индивидуальному человеку. Потоп – это неизбежная и неумолимая смерть. Но человек может построить внутри себя «ковчег» и собрать там образцы всего ценного, что есть в нем самом. В такой оболочке образцы не погибнут; они переживут смерть и родятся снова. Точно так же, как человечество может спастись благодаря своей связи со внутренним кругом, так и индивидуальный человек способен достичь личного спасения благодаря наличию в нем связи с внутренним кругом, т.е. с высшими формами сознания. Но без посторонней помощи, без помощи «внутреннего круга» спасение невозможно.

Второй миф – о Вавилонской башне – является вариантом первого; но если первый говорит о спасении, о тех, кто спасен, то второй сообщает о разрушении, о тех, кто погибнет, ибо Вавилонская башня изображает культуру. Человек мечтает о том, чтобы построить каменную башню «высотою до небес», о том, чтобы создать на земле идеальную жизнь. Люди верят в интеллектуальные методы, в технические средства, в формальные учреждения. Долгое время башня все выше и выше поднимается над землей. Но неизбежно наступает момент, когда люди перестают понимать друг друга, вернее, чувствуют, что никогда друг друга и не понимали. Каждый из них представляет идеальную жизнь на земле по-своему, каждому хочется провести в жизнь свои идеи, осуществить свой идеал. Это и есть тот момент, когда начинается смешение языков: люди перестают понимать друг друга даже в простейших вещах, а отсутствие понимания вызывает разлад, враждебность, борьбу. Люди, строившие башню, начинают убивать друг друга и разрушать построенное. Башня превращается в развалины. Именно это и происходит в жизни всего человечества, в жизни народов и наций, а также в жизни отдельного человека. Каждый человек воздвигает Вавилонскую башню: его стремления, жизненные цели, достижения – все это Вавилонская башня. Но неизбежен момент, когда башня рушится. Небольшой толчок, несчастный случай, болезнь, крохотная ошибка в расчете, – и от башни ничего не остается. Человек видит все это, но исправить или изменить дело уже слишком поздно.

Или же в строительстве башни может наступить такой момент, когда разнообразные "я", составляющие человеческую личность, теряют доверие друг к другу, видят всю противоречивость своих устремлений и желаний, обнаруживают, что у них общей цели, и перестают понимать друг друга, точнее, перестают думать, что между ними есть понимание. Тогда башня должна упасть, иллюзорные цели исчезают, и человек с необходимостью сознает, что все сделанное им не принесло плодов, ни к чему не привело, да и не могло привести, что перед ним остался лишь один реальный факт – факт смерти.

Вся жизнь человека, накопление богатств, приобретение власти или знаний – все это постройка Вавилонской башни, ибо должно закончиться катастрофой, смертью. Смерть суждена всему тому, что не может перейти на новый план бытия.

Третий миф – о разрушении Содома и Гоморры – еще яснее, чем первые два, показывает момент вмешательства высших сил и причины такого вмешательства. Господь готов был пощадить Содом и Гоморру ради пятидесяти праведников, ради сорока пяти, ради тридцати, ради двадцати, наконец, ради десяти. Но найти даже десять праведников не удалось; и оба города были разрушены. Возможность эволюции утрачена; Великая Лаборатория положила конец неудачному эксперименту. Но Лот и его семья были спасены. Идея – та же, что и в первых двух мифах, но здесь особо подчеркнута готовность направляющей воли сделать все возможное, пойти на уступки, пока имеется хоть какая-то надежда на осуществление поставленной для людей цели. Когда же всякая надежда исчезает, неизбежно вмешательство руководящей воли; она спасает то, что заслуживает спасения, и уничтожает все остальное.

Изгнание Адама и Евы из Эдемского сада, разрушение Вавилонской башни, Всемирный Потоп, разрушение Содома и Гоморры – все это легенды и иносказания, относящиеся к истории человечества, к его эволюции. Кроме этих легенд и множества других, сходных с ними, почти у всех рас есть легенды и мифы о странных нечеловеческих существах, шедших по тому же пути, что и человек, еще до его появления. Падение ангелов, титанов, богов, пытавшихся выйти из повиновения другим, более высоким и могущественным божествам, падение Люцифера, демона, Сатаны – все эти случаи предшествовали падению человека. Несомненно, смысл этих мифов глубоко скрыт от нас. Совершенно ясно, что обычные богословские и теософские толкования ничего не объясняют, потому что предполагают существование невидимых рас, духов, которые по своему отношению к высшим силам похожи на людей. Неадекватность такого объяснения «посредством введения пяти новых неизвестных для определения одного» очевидна. Было бы, однако, неверным оставить все эти мифы без каких-либо объяснений, ибо сама их устойчивость и повторяемость среди разных народов и рас привлекают наше внимание к явлениям, которых мы не знаем, но которые должны знать.

Легенды и эпические произведения всех народов содержат немало материала, относящегося к нечеловеческим существам, которые предшествовали человеку или даже существовали одновременно с ним, но многим от него отличались. Этот материал столь обилен и значителен, что не пытаться объяснить такие мифы значило бы намеренно закрывать глаза на то, что нам следовало бы понять. Таковы, например, легенды о гигантах и так называемых «циклопических» постройках, которые невольно с ними связываются.

Если мы не желаем игнорировать многие факты или верить в трехмерных «духов», способных строить каменные здания, необходимо предположить, что до-человеческие расы были такими же физическими существами, как и человек, что они, подобно ему, пришли из Великой Лаборатории природы, что природа делала попытки создать самоэволюционирующие существа еще до человека. Далее, нам следует допустить, что эти существа были выпущены из Великой Лаборатории в жизнь; однако в своем дальнейшем развитии им не удалось удовлетворить природу, и вместо того, чтобы выполнить замысел природы, они обратились против нее. Тогда природы прервала эксперимент с ними и начала новый.

Строго говоря, у нас нет оснований считать человека первым или единственным экспериментом по созданию саморазвивающегося существа. Напротив, упомянутые мифы позволяют предположить, что такие существа появлялись и до человека.

Если это так, если у нас есть основание признать наличие физических рас до-человеческих существ, где же тогда искать потомков этих рас, и в какой мере оправдано предположение о существовании таких потомков?

Нам нужно начать с идеи, что целью своей деятельности природа имеет создание самостоятельно развивающегося существа.

Но можно ли считать, что все животное царство является побочным продуктом лишь одной линии работы – создания человека?

Это допустимо по отношению к млекопитающим. Мы можем, далее, включить сюда всех позвоночных, счесть многие низшие формы подготовительными и т.п. Но какое место в этой системе отвести насекомым, которые образуют самодовлеющий мир, не менее полный, чем мир позвоночных?

Нельзя ли предположить, что насекомые представляют собой другую линию в работе природы, не связанную с созданием человека, но, возможно, предшествовавшую ей? Переходя к фактам, мы вынуждены признать, что насекомые никоим образом не являются подготовительной стадией в формировании человека. Нельзя их считать и побочным продуктом человеческой эволюции. Наоборот, в строении организма, отдельных его частей и органов насекомые обнаруживают более совершенные по сравнению с млекопитающими или человеком формы. Нельзя не видеть, что в некоторых формах жизни насекомых обнаруживаются такие явления, которые невозможно объяснить без очень сложных гипотез; эти гипотезы заставляют признать за насекомыми очень богатое прошлое, так что нынешние их формы приходится считать вырождающимися.

Последнее соображение относится, главным образом, к организованным сообществам муравьев и пчел. Ознакомившись с их жизнью, невозможно не поддаться сильнейшему удивлению и замешательству. Муравьи и пчелы в равной степени вызывают наше восхищение поразительной полнотой своей организации; вместе с тем они отталкивают и пугают нас, порождают чувство безотчетного отвращения своим неизменно холодным рассудком, господствующим в их жизни, абсолютной невозможностью для индивида освободиться от круговорота жизни муравейника или улья. Нас ужасает мысль, что и мы можем походить на них!

Действительно, какое место занимают сообщества муравьев и пчел в общем порядке вещей на нашей земле? Как могли они появиться такими, какими они нам известны? Все наблюдения над их жизнью и организацией неизбежно приводят к одному заключению. Первоначальная организация «улья» и «муравейника» в далеком прошлом, несомненно, требовала рассудка и мощного логического разума, хотя для дальнейшего их существования не требовалось ни разума, ни рассудка.

Как это могло случиться?

Скорее всего, по одной причине. Если муравьи или пчелы (или оба эти вида) в разные периоды были разумными и эволюционирующими существами, а затем утратили разум и способность к эволюции, это могло случиться только потому, что их «разум» пошел против их же собственной «эволюции». Иными словами, полагая, что они способствуют своей эволюции, они ухитрились каким-то образом ее остановить.

Можно предположить, что муравьи и пчелы явились из Великой Лаборатории и были посланы на землю с привилегией в возможности развития. Но после долгого периода борьбы и усилий как те, так и другие отказались от своей привилегии и перестали эволюционировать, точнее, прекратили посылку эволюционирующего потока. После этого природе пришлось принять собственные меры. Насекомые были полностью изолированы, и оказалось необходимым начать новый эксперимент.

Если допустить такую возможность, нельзя ли предположить, что древние легенды о падении существ, предшествовавших человеку, относятся к муравьям и пчелам? Нас могут смутить их малые по сравнению с нами размеры. Но размеры живых существ, во-первых, вещь весьма относительная; во-вторых, в некоторых случаях они очень быстро меняются. Так, в случае отдельных классов животных (например, рыб, земноводных или насекомых) природа держит в своих руках нити, которые регулируют их размеры, и никогда не выпускает эти нити из рук. Иными словами, природа способна изменять размеры этих животных, ничего другого в них не меняя, и может произвести такую перемену за одно поколение, т.е. сразу, приостанавливая их развитие на известной стадии. Каждый видел крошечных рыб, в точности похожих на крупных, мелких лягушек и т.п. В растительном мире это еще очевиднее. Конечно, это не всеобщее правило, и некоторые существа, как человек и большинство высших млекопитающих, достигают почти наибольшей возможной для них величины. Что же касается насекомых, то муравьи и пчелы, весьма вероятно, были гораздо крупнее, чем сейчас, хотя на этот счет можно и спорить. Пожалуй, изменение размеров муравья или пчелы потребовало и значительных перемен в их внутренней организации.

Интересно отметить существование легенд о гигантских муравьях в Тибете; эти легенды записаны у Геродота («История», кн. XI) и Плиния («Естественная история», кн. III).

Конечно, не так-то просто представить себе Люцифера в виде пчелы или титанов в облике муравьев. Но если на мгновение отказаться от идеи необходимости человеческой формы, большая часть наших затруднений тут же исчезает.

Ошибка этих нечеловеческих существ, причина их падения неизбежно была той же природы, что и ошибка, совершенная Адамом и Евой. Очевидно, они были уверены в том, что знают, что такое добро и что такое зло; они верили в то, что могут действовать самостоятельно. Они отвергли идею более высокого знания и внутреннего круга жизни, они поместили свою веру в собственное знание, в свои силы и понимание целей и задач своего существования. Но их понимание, вероятно, было гораздо более ошибочным, а заблуждения – гораздо менее наивными, чем заблуждения Адама и Евы, так что результаты их ошибки оказались куда более серьезными. Поэтому муравьи и пчелы не только остановили эволюцию, но и, изменив свое бытие, сделали ее совершенно невозможной.

Распорядок жизни пчел и муравьев, их идеальная коммунистическая организация указывают на характер и форму их падения. Можно себе представить, что в разные времена как пчелы, так и муравьи достигали довольно высокой, хотя и односторонней культуры, целиком основанной на интеллектуальных соображениях выгоды и пользы, без какого бы то ни было воображения, без эзотеризма, без мистики. Они организовали свою жизнь на основе своеобразного «марксизма», который казался им очень точным и научным. Они осуществили социалистический порядок вещей, полностью подчиняющий индивида интересам общества в согласии со своим пониманием этих интересов. Таким образом, они разрушили всякую возможность для развития индивида, для его отделения от общей массы.

Но именно развитие индивидов и их выделение из общей массы и составляло цель природы; на этом основывалась возможность эволюции.

Ни пчелы, ни муравьи не желали признать этого. Они видели свою цель в чем-то ином, они стремились покорить природу. И в той или иной степени они изменили план природы, сделали его выполнение невозможным.

Необходимо помнить, что говорилось ранее: каждый «эксперимент» природы, т.е. каждое живое существо, каждый живой организм представляет собой выражение космических законов, сложный символ или иероглиф. Начав изменять свое существование, свою жизнь и форму, пчелы и муравьи, взятые как индивиды, нарушили свою связь с законами природы, перестали выражать эти законы индивидуально и стали выражать их только коллективно. И тогда природа подняла свой магический жезл – и превратила их в мелких насекомых, не способных причинить природе какой бы то ни было вред.

Через некоторое время их мыслительные способности, совершенно бесполезные в хорошо организованном муравейнике или улье, атрофировались; автоматические привычки стали передаваться из поколения в поколение; и муравьи превратились в «насекомых», какими мы их сейчас знаем, а пчелы даже стали приносить человеку пользу.*

* Заметим, кстати, что природу автоматизма, управляющего жизнью улья или муравейника, невозможно объяснить при помощи психологических концепций европейской литературы. Я буду говорить о них в другой книге, излагая основы учения, упомянутого во вводной части.

Действительно, при наблюдении муравейника или улья нас всегда поражают две вещи: во-первых, сумма разумности и расчета, вложенных в первоначальную организацию, во-вторых, полное отсутствие разума в деятельности. Разум, вложенный в эту организацию, был очень узким и строго утилитарным; он все рассчитывал в пределах данных условий и ничего не видел за их пределами. Однако и этот разум понадобился только для первоначального расчета и оценки. Раз пущенный в ход, механизм уже не требовал никакого ума: автоматические привычки и обычаи автоматически усваивались и передавались следующим поколениям, что обеспечило их сохранность в неизменном виде. В улье или муравейнике «разум» не просто бесполезен, но может даже оказаться вредным и опасным, ибо разумность не способна с одинаковой точностью передавать из поколения в поколение все законы, правила и методы работы. Разум может забыть, исказить, добавить что-то новое; разум может увести к «мистике», к идее высшего разума, к идее эзотеризма. Поэтому стало необходимым изгнать разум из идеального социализма улья или муравейника как вредный для общества элемент, каковым он фактически и являлся.

Конечно, при этом могла возникнуть и борьба – период, когда предки муравьев или пчел, еще не утратившие способности мышления, ясно увидели свое положение, осознали неизбежное начало вырождения и пытались бороться с ним, освободить индивида от его безусловного подчинения обществу. Но борьба оказалась безнадежной – и не могла привести к победе. Железные законы муравейника и улья очень скоро справились с мятежными элементами, и через несколько поколений непокорные индивиды, вероятно, просто перестали рождаться. Как улей, так и муравейник постепенно превратились в идеальные коммунистические государства.

В своей книге «Жизнь термитов» Морис Метерлинк собрал много интересного материала о жизни этих насекомых, еще более удивительных, чем муравьи и пчелы.

При первых же попытках изучить жизнь термитов Метерлинк испытал то же самое странное эмоциональное ощущение, о котором я говорил выше:

...Это делает их почти нашими братьями и, по мнению некоторых, заставляет этих несчастных насекомых – в большей степени, чем пчел и других живых существ на земле – быть провозвестниками, а возможно, и предтечами нашей собственной судьбы.

Далее Метерлинк останавливается на древности термитов, которые гораздо древнее человека, на их огромной численности и разнообразии видов. После чего Метерлинк переходит к тому, что он называет «цивилизацией термитов»:

Их древнейшая цивилизация является наиболее любопытной, наиболее полной, наиболее разумной и, в некоторой степени, наиболее логичной и соответствующей трудностям существования из всех цивилизаций, которые появились на земном шаре перед нашей собственной. Согласно некоторым точкам зрения, эта цивилизация, хотя она свирепа, сурова и часто кажется отталкивающей, превосходит цивилизации пчел, муравьев и даже самого человека.

В термитнике боги коммунизма стали ненасытными Молохами: чем больше им отдают, тем большего они требуют – и упорствуют в своих требованиях до тех пор, пока индивид не будет уничтожен, а его нищета не станет абсолютной. Эта ужасная тирания не имеет подобия среди людей, ибо если у нас благами цивилизации пользуются хотя бы немногие, в термитнике ими не пользуется никто.

Дисциплина, более суровая, чем у кармелитов или траппистов, и добровольное подчинение законам или правилам, пришедшим Бог знает откуда, не имеют себе равных ни в одном человеческом сообществе. Неизбежность нового вида, пожалуй, самая жестокая из всех, социальная неизбежность, к которой движемся и мы сами, добавлена к тем формам неизбежности, с которыми мы уже встречались и о которых достаточно думали. Здесь нет отдыха, кроме последнего для всех сна; здесь недопустима болезнь, а слабость несет за собой смертный приговор. Коммунизм доведен до границ каннибализма и копрографии.

Вынужденные лишения и несчастья многих никому не приносят пользы или счастья, – и все это для того, чтобы всеобщее отчаяние продолжалось, возобновлялось и возрастало до тех пор, пока существует мир. Эти города насекомых, появившиеся на свет еще до нас, могли бы послужить карикатурой на нас самих, пародией на тот земной рай, к которому стремится большинство цивилизованных народов.

Метерлинк показывает, какими жертвами куплен этот идеальный режим:

Прежде у термитов были крылья; теперь их нет. У них были глаза, которыми пришлось пожертвовать. У них был пол, но и его пришлось принести в жертву.

Метерлинк упускает одну вещь: прежде чем принести в жертву крылья, зрение и пол, термитам пришлось отказаться от разума.

И, несмотря на все это, процесс, через который прошли термиты, Метерлинк назвал эволюцией. Это произошло потому, что, как я уже говорил, в современной мысли любое изменение формы, происходящее в течение длительного времени, называется эволюцией. Сила принудительного стереотипа псевдонаучного мышления воистину поразительна. В средние века философия и наука должны были согласовать свои теории с догмами церкви, в наше время роль этих догм играет «эволюция». Совершенно ясно, что в таких условиях мысль не может развиваться свободно.

Идея эзотеризма имеет особо важное значение именно на нынешней стадии развития мышления, ибо она делает совершенно ненужной идею эволюции в обычном смысле слова. Ранее было сказано, что в эзотерическом смысле слово «эволюция» может означать: преображение индивидов. И в этом смысле эволюцию невозможно смешать с вырождением, как это постоянно делает «научная мысль», которая даже собственную дегенерацию принимает за эволюцию.

Единственный выход из всех тупиков, созданных «материалистической» и метафизической мыслью, состоит в психологическом методе; а этот метод – ни что иное, как переоценка всех ценностей с точки зрения их собственного психологического смысла, независимо от внешних или сопутствующих фактов, на основе которых о них обычно судят. Факты могут лгать. Психологический же смысл вещи лгать не умеет. Конечно, его тоже можно неправильно понять, но против этого мы будем бороться, изучая и наблюдая ум, т.е. наш собственный аппарат познания. Обычно к уму относятся слишком просто, не принимая во внимание, что пределы полезного действия ума, во-первых, очень хорошо известны, во-вторых, весьма ограничены. Психологический метод принимает во внимание эти ограничения так же, как при обычных обстоятельствах мы принимаем во внимание ограничения, свойственные машинам и инструментам, которыми нам приходиться работать. Если мы рассматриваем что-то в микроскоп, мы принимаем во внимание его разрешающую силу; если производим какую-то работу особым инструментом, принимаем во внимание его свойства и качества – вес, чувствительность и т.п. Психологический метод имеет те же цели по отношению к нашему уму, т.е. намерен постоянно удерживать наш ум в поле своего зрения и рассматривать все выводы и открытия в отношении к состоянию или роду ума. С этой точки зрения, нет оснований полагать, что наш ум как познавательный инструмент является единственно возможным, и лучшим из существующих инструментов. Равным образом, нет оснований полагать, что все открытые и установленные истины навсегда останутся истинами. Напротив, с точки зрения психологического метода, не приходится сомневаться в том, что мы откроем множество новых истин, в том числе совершенно непостижимых для нас, о существовании которых мы и не подозревали, даже таких, которые фундаментально противоречат до сих пор признаваемым истинам. Конечно, для догматизма нет ничего более пугающего и недопустимого. Психологический метод разрушает все старые и новые предрассудки и суеверия; он не позволяет мысли останавливаться и довольствоваться достигнутыми результатами, какими бы искушающими и приятными они ни казались, какими бы симметричными и гладкими ни были сделанные из них выводы. Психологический метод дает возможность пересмотреть многие принципы, которые считались окончательными и твердо установленными, и находит в них совершенно новый и неожиданный смысл. Психологический метод во многих случаях позволяет не обращать внимания на факты или на то, что считается фактами, и видеть то, что стоит за фактами. Хотя он – не более, чем метод, тем не менее, он ведет нас в совершенно определенным направлении, а именно: к эзотерическому методу, который фактически и есть расширенный психологический метод, – но расширенный в том смысле, в каком мы не можем расширить его собственными усилиями.

1912-1929