Обратите внимание на оговорку Христа – «по вере вашей». Она очень существенна. Ответств...

Обратите внимание на оговорку Христа – «по вере вашей». Она очень существенна. Ответственность перекладывается на плечи исцеляемого: прозрел – это я сотворил чудо, остался слеп – сам виноват, не сумел толком поверить... Психотерапевтам все это хорошо известно, так удается излечивать и стойкие параличи, и глухоту, и слепоту, если, конечно, отсутствуют признаки органического поражения. Сила внушения не беспредельна: слово оказывает лечебный эффект только при функциональных расстройствах, когда, например, зрительные пути абсолютно сохранны, но подверглись глубокому торможению.

Внушение и гипноз (а гипноз – это всего-навсего частный случай внушения) имеют богатую традицию. Скажем, сохранился так называемый «папирус гностиков» (II век новой эры), где описаны многие классические приемы погружения в гипнотический сон. Специально отобранные гипнабельные служители храма, находясь в гипнотическом трансе, с помощью величественных жрецов изрекали легковерной толпе указания богов. Некоторые психотерапевтические методы воздействия известны со времен глубокой древности и поныне культивируются и практикуются в архаических обществах колдунами, знахарями и шаманами всех мастей. Подобного рода традиционную медицину можно определить как сочетание прямого внушения (вера в могущество колдуна и его целительные способности является здесь главным фактором терапевтического воздействия) и косвенного (ритуальные обряды, заклинания, магические пляски и пр.). Очень большую роль играет манипуляция состояниями сознания. Добиться так называемых измененных состояний сознания позволяют наркотические снадобья, длительное воздержание от пищи и особые действия, направленные на достижение эффекта сенсорной депривации. Под последней понимается ограничение внешних стимулов, поступающих через органы чувств, своего рода сенсорный голод.

Один из столпов структурной лингвистики, выдающийся французский этнограф и мифолог Клод Леви-Строс подробно описал ритуальный обряд, который практикует одно из индейских племен Южной Америки при трудных родах. Шаман разыгрывает перед роженицей целое представление, в котором процесс родов выгладит как сражение с духами, а отдельные эпизоды этого сражения соответствуют различным фазам родов. Этот сценарий призван дать пациентке нечто вроде путеводной нити, позволяющей упорядочить хаотический поток телесных ощущений и вызвать соответствующие физиологические реакции. Шаман, пишет Леви-Строс, «дает роженице язык, способный непосредственно сообщать о неформулируемых состояниях, которые не могут быть выражены иным путем», и поясняет, что переход к такому словесному выражению стимулирует ход физиологического процесса. Шаман является своего рода профессиональным «отреагирователем», он буквально ставит себя на место роженицы.

Известный французский психотерапевт Леон Шерток в своей книге «Непознанное в психике человека» уделяет много места исследованию Леви-Строса. В шаманском обряде Леви-Строс находит немало общего с психоанализом, но игнорирует не менее существенный, по мнению Шертока, фактор – изменения, происходящие в состоянии сознания роженицы. Между тем назойливая повторяемость заклинаний и обдуманность приемов, переключающих все внимание пациентки на личность шамана, – как раз те самые элементы, что характерны для техники погружения в гипноз.

Европейская наука нового времени заинтересовалась гипнозом сравнительно поздно – во второй половине XVIII века, когда австрийский врач Франц Месмер ввел представление о «животном магнетизме». Он утверждал, что между людьми существует связь, осуществляемая посредством особой энергии – «магнетического флюида» и что с помощью этого флюида один человек может вызвать у другого значительные психические и соматические изменения. В практическом отношении месмеровский метод сводился к ряду физических воздействий (так называемых пассов), провоцирующих «исцеляющие кризы». Их лечебное действие Месмер объяснял гармоничным перераспределением флюида, поскольку полагал, что большинство болезней происходит как раз от его неравномерного распределения.

Последователи Месмера довольно скоро заметили, что главным звеном в магнетических сеансах являются отнюдь не пресловутые кризы, представляющие собой дополнительный и далеко не самый существенный феномен. У некоторых больных наблюдалось нечто вроде летаргии при сохранении способности ходить, говорить и т. п. Другими словами, они были просто-напросто загипнотизированы. Один из учеников Месмера, маркиз де Пюисегюр, сосредоточил внимание именно на этом феномене, разработав в конце концов собственную, довольно сложную методику. Кстати говоря, он же впервые обнаружил явление постгипнотического внушения.

Но все-таки подлинным новатором в деле изучения гипноза следует считать английского врача середины XIX века Брэда, предложившего принципиально иные подходы. В частности, он утверждал, что для погружения в гипнотический сон нет никакой необходимости в пассах, а вполне достаточно фиксации взгляда на блестящем предмете при одновременном словесном внушении. Таким образом, теория животного магнетизма, объясняющая гипнотический эффект циркуляцией вымышленного флюида, была окончательно предана забвению. Именно Брэд предложил и сам термин «гипноз» (от греч. hypnos – «сон»), и с этого времени гипноз широко входит во врачебный обиход.

Что мы знаем о гипнозе сегодня? Классическое, имеющееся едва ли не во всех учебниках определение гласит, что гипноз – это фрагментарный сон, частичное торможение коры больших полушарий головного мозга. Однако современные электрофизиологические исследования показали, что природу не только гипнотического, но и естественного сна нельзя объяснить исключительно торможением коры. Тем более не выдерживает серьезной критики в свете новейших данных нейрофизиологии попытка упрощенно трактовать гипноз как парциальное (частичное) бодрствование отдельных участков коры мозга, пока другие спокойно спят. При электроэнцефалографических исследованиях испытуемых, находящихся в глубоком гипнозе, от всех областей коры регистрируется хорошо выраженный альфа-ритм – типичная доминирующая активность коры здорового бодрствующего человека. Иногда наблюдаются и медленные волны – показатели сна, но не следует забывать, что загипнотизированный довольно легко переходит из гипнотического сна в естественный. Кое в чем эти состояния действительно весьма схожи (особенно внешне), но в то же время чем-то принципиально различаются.

Одним словом, окончательного ответа на все эти вопросы нет. Гипноз и сегодня представляет собой загадку, в особенности еще и потому, что связь между соматическим и психическим проявляется в нем с исключительной силой. Достаточно вспомнить внушенные ожоги и гипнотическую анестезию (обезболивание с помощью гипнотического внушения).

Упоминавшийся нами Л. Шерток пишет:

«В этом смысле гипноз создает нам особенно благоприятную возможность – или, если хотите, необходимый обходной путь – для проникновения в еще закрытые для нас области психического функционирования».

Понятно, что такие факты, как неизвестно откуда взявшаяся способность свободно объясняться на чужом языке (при изначальных весьма скромных способностях) или внезапно прорезавшийся шахматный талант на фоне откровенно любительской игры, требуют своего объяснения.

Давайте начнем с малого – с внушенных ожогов и феномена гипнотической анестезии. Волей-неволей приходится признать, что современное состояние наших знаний не позволяет нам объяснить (даже гипотетически) механизм подобных явлений. С одной стороны, психическая составляющая подобного рода феноменов сомнений вроде бы не вызывает: по некоторым данным, появление ожогового волдыря возможно только у тех людей, которым довелось в свое время пережить подлинный и несомненный ожог. Нам остается предположить, что организм, по всей видимости, нуждается в своеобразной «подсказке» в виде уже готовой модели патологических изменений. Однако вопрос, откуда этот волдырь взялся, все равно остается без ответа.

Было бы просто замечательно, если бы дело сводилось к переживанию исключительно субъективного (читай: галлюцинаторного) болевого ощущения. Но ничего подобного! Мы наблюдаем бесспорные органические изменения, развившиеся в отсутствие экзогенного (внешнего) фактора, что представляет собой абсолютный нонсенс. Остается предположить, что центральная нервная система в некоторых случаях способна действовать чисто эфферентно (нисходяще), моделируя реальный экзогенный стимул.

К сожалению, удовлетворительного объяснения всех этих трудностей как не было, так и нет. Все, что имеется в нашем распоряжении, – лишь гипотезы, более или менее убедительные. Некоторого прорыва можно было бы ожидать в связи с успехами иммунологии, но и тут все далеко не так просто. Казалось бы, роль психологических факторов в генезе аллергических заболеваний, таких как бронхиальная астма или крапивница, сегодня признается всеми. Более того, имеются успешные попытки экспериментально вызывать приступы крапивницы путем простого упоминания о таких ситуациях, а с точки зрения патофизиологии не существует фундаментального различия между образованием волдыря при крапивнице и пузыря при ожоге.

Специалисты обычно различают два типа вмешательства психики в соматику – так называемую истерическую конверсию и соматизацию в собственном смысле этого слова. В первом случае органический симптом является прямой реализацией психического представления, при соматизации же в собственном смысле он обусловлен неким эмоциональным напряжением, психотравмирующей ситуацией. Таков, например, механизм образования язвы желудка: конфликтная ситуация влечет за собой напряжение, которое, многократно повторяясь, стимулирует желудочную секрецию, что и приводит в конечном счете к язвенному поражению. Вся проблема в том, что истерическая конверсия, по единодушному мнению специалистов, может затрагивать только произвольно регулируемую поперечно-полосатую мускулатуру, а вот механизм истинной соматизации не реализуется в представлении и дает нейровегетативные нарушения или задействует гладкие мышцы, недоступные сознательному управлению. Таким образом, психосоматический симптом в противоположность симптому конверсии не несет символической нагрузки.

Наш эксперимент с ожогом решительно противоречит этой дихотомии. Механизм здесь бесспорно конверсионный, поскольку представляет собой прямую материализацию представления (внушение ожога), а возникновение пузыря неразрывно связано с деятельностью нейровегетативной системы. Точно так же известно, что посредством гипнотического внушения можно останавливать кровотечение (такие опыты проводились), которое, разумеется, не поддается произвольному регулированию. Как со всем этим быть – одному Богу известно, поэтому мы не станем более углубляться в непролазные дебри ученых дискуссий, но отметим только одно: тот факт, что можно словом спровоцировать тканевые, гуморальные и даже иммунологические изменения, сам по себе представляет чрезвычайно большой интерес.

Не меньше вопросов порождает и гипнотическая анестезия, то есть обезболивание посредством гипнотического внушения. Вот далеко не полный перечень хирургических вмешательств, при которых обезболивание достигалось исключительно с помощью гипноза: удаление аппендикса, кесарево сечение, операции на желудке, резекция грудной железы, удаление простаты, сердечная хирургия. Леон Шерток рассказывает о проведенных им опытах по гипнотическому обезболиванию, позволяющих сделать вывод, что с помощью гипноза снимается боль, о чем, вне всякого сомнения, свидетельствует отсутствие таких болевых проявлений, как рефлекс отдергивания или мимика, обозначающая восприятие боли. Кроме того, и сами испытуемые по окончании процедуры заявляют, что боли не испытывали.

Однако не все так просто и однозначно. Опыты по восстановлению памяти показывают, что восприятие болезненной информации (ее распознавание пациентом), по всей видимости, имеет место, но претерпевает качественное изменение. Грубо говоря, пациент осознает боль, но она не доставляет ему страданий. Впрочем, вопрос этот крайне запутанный и нуждается в дополнительных исследованиях.

Давайте оставим в покое высокую теорию и обратимся к живым гипнотическим картинкам. Помните, мы уже упоминали о сомнамбулизме – своего рода гипнотическом максимуме? Настоящих сомнамбул сравнительно немного – от 5 до 20 %, по данным разных авторов. Это удивительное состояние. Человек, находящийся в глубоком гипнозе, может наслаждаться рыбной ловлей посреди комнаты, загорать на солнышке, растянувшись на кровати, рвать с пола невидимые цветы или с наслаждением слушать пение соловья (в комнате полная тишина). Взрослого человека можно превратить в шестилетнего ребенка, и он будет с упоением выводить детские каракули; если «сделать» его новорожденным, у него появится сосательный рефлекс, а глаза станут пустыми и плавающими. Молодую женщину перевоплощают в глубокую старуху, и она моментально сгибается, бредет, едва передвигая ноги, старчески садится. Руки трясутся, изменяются взгляд и голос. Перед нами абсолютно гениальная игра, невероятная подлинность переживания.

Гипнотизер обычно предлагает ситуационную модель в общем виде, а все существенные детали домысливаются самим испытуемым. Психика как бы раздваивается: одна ее часть глубоко спит, а другая – легко управляема и находится в высшей степени бодрствования. Человеку в ходе испытания можно внушить любую галлюцинацию (он без труда увидит зверя, каких не бывает в природе), несуществующую боль или, наоборот, подавить восприятие реальной боли, сделать кислое соленым, а соленое – сладким. Внушение в сомнамбулическом состоянии способно пробудить такие глубинные, потаенные следы памяти, о существовании которых не подозревает ни гипнотизер, ни сам загипнотизированный. Можно без труда оживить прочно забытые сцены и переживания из далекого прошлого. Известна хрестоматийная история о том, как пожилой венгр, мальчиком угнанный с Украины в Германию во время Великой Отечественной войны, с помощью врача-гипнотизера вспомнил свои настоящие имя и фамилию, разыскал родное село и мать.

У сомнамбул удается достичь полного гипнотического перевоплощения личности. Вот как об этом пишет Владимир Леви:

«Все, что угодно. Можно перевоплотить О. С. (пациент В. Леви. – Л. Ш.) в фельдмаршала Кутузова или Наполеона. В Рафаэля или в Паганини. В маленького ребенка или столетнего старика. Можно – в чернокожего короля, дать ему имя Уага-Дуга, и он забудет свое. Можно – в любого зверя или в птицу, в дневную или ночную. В собственную жену или дочь. В неодушевленный предмет, в чайник или будильник. В букву. В воздух».

С сомнамбулами можно творить настоящие чудеса. Например, всем психиатрам известен феномен так называемого отсроченного (постгипнотического) внушения. Загипнотизированному внушается, что через определенное время (минуты, часы, дни – принципиального значения не имеет) он совершит некие действия. Причем до наступления «момента икс» испытуемый не подозревает о том, что ему приказано что-то выполнить (из соображений подстраховки такую локальную амнезию можно подкрепить специальным внушением). Но вот бьет назначенный час, и внушение исподволь начинает просачиваться на поверхность. Самое интересное при этом – что любая, сколь угодно нелепая ситуация облекается в привычные одежды и разыгрывается на редкость естественно.

Владимир Леви в книге «Охота за мыслью» рассказывает, как он внушил одной своей пациентке, что через десять – пятнадцать минут после сеанса гипноза она наденет его пиджак. Идет время, больная и врач спокойно беседуют о том о сем, и ничего ровным счетом не предвещает перемен в поведении пациентки. Неожиданно она начинает зябко ежиться и оглядываться по сторонам. Все очень натурально – на коже появляются мурашки, хотя в комнате совсем не холодно. Что-то прохладно, растерянно говорит больная, я совсем замерзла. Вы не позволите на минуту набросить ваш пиджак? Все происходит само собой, нет даже и тени натяжки: звучит мотивировка – холодно, и налицо неподдельное, видимое невооруженным глазом ощущение холода. Удивительная непринужденность!

Любое внушение покоится на авторитете внушающего. Без этой малости не получится ничего. Конкретная ситуация не играет никакой роли – это может быть сеанс гипноза, шаманский обряд или публичное выступление харизматического лидера. Главное – авторитет, лицо сугубо компетентное в непонятном по определению. Хорошо известно, что для некоторых больных, особенно тревожно-мнительных и неуверенных в себе, обыкновенный профессорский обход – сам по себе уже огромная целительная сила, даже если профессор всего лишь обронит пару слов и похлопает больного по плечу. Авторитетный и уважаемый врач может лечить обыкновенной дистиллированной водой – на этом строится эффект плацебо (в буквальном переводе с латинского – «понравлюсь»). Дело в том, что любой лекарственный препарат помимо своего специфического действия неявно содержит в себе и некий психотерапевтический компонент. Особенно наглядно это проявляется в тех случаях, когда больному дают обыкновенную глюкозу, но говорят, что это новое сильнодействующее средство, прекрасно себя зарекомендовавшее в клинических испытаниях. И результат не заставляет себя долго ждать – плацебо-эффект налицо! Здесь в одной упряжке выступают даже два авторитета сразу – авторитет врача и безличный авторитет науки.

При этом очень важна предварительная подготовка, когда больной находится в томительном ожидании. Знахари и колдуны испокон веков использовали для повышения внушаемости предваряющие основную процедуру загадочные манипуляции – так нагнетается ожидание. Прекрасный пример такого рассчитанного докторского поведения приводит Игорь Губерман в своей книге «Прогулки вокруг барака». В отделении уже больше года лежит больной, страдающий полной обездвиженностью на нервной почве. Каталепсия в чистом виде – мужик валяется пластом, руки-ноги его не слушаются, и самопроизвольно он не в состоянии совершить ни малейшего движения. Однажды ему сообщают, что через некоторое время его будет консультировать очень талантливый доктор, который такие состояния щелкает как орехи. Но доктору все недосуг. Завтра, завтра, завтра, говорят больному, ну вот завтра уж точно придет... Так его мурыжат дней десять. И когда наконец наступает «час икс», в палату входят несколько незнакомых врачей, образуя почтительный живой коридор. Следом в развевающемся халате влетает долгожданное светило, подбегает к постели больного и дает команду: «Встать!» (То же самое, библейское – «Талифа куми!» – встань и иди!) И каталептик послушно сел в кровати, а потом встал, помогать ему почти не пришлось.

Вернемся к сомнамбулам. Еще одна цитата из Владимира Леви, чтобы показать, что это такое – глубочайшая фаза гипноза.

«Вот это самое ощущение испытываешь, работая с сомнамбулом: фантастический полет в психике...

– Давайте-ка с вами пройдемся на лыжах. Смотрите, какой чудесный лес. Какой снег!

– Да. (Восхищение во взгляде. Любовно оглядывает стены, мебель, потому что теперь это деревья, сказочно убранные зимой.)

– Надевайте лыжи.

Быстрые, четкие, пластичные движения. Раз... раз... одну галлюцинаторную лыжу, другую – прямо на свои обычные ботинки, это не смущает: раз сказано «надевать лыжи», значит он уже в лыжных ботинках.

– Готовы?

– Сейчас, крепление поправлю... Все.

– Поехали. Вот по этой лыжне. Вы вперед, я за вами.

Пошел. Сильно, ловко отталкивается галлюцинаторными палками. У стены делает поворот, идет вдоль, опять поворот. Обходит диван. (Это поваленная ель.) Пантомима в духе Марселя Марсо, с подлинной гарантией подлинности переживания, той же, что в сновидении, даже еще больше».

Нередко у тех, кто знакомится с чудесами гипноза, возникает естественный и тревожный вопрос: а как далеко может зайти гипнотическое овладение личностью? Насколько вероятна опасность умышленной злостной манипуляции? Можно ли использовать гипноз в преступных целях?

Вопросы далеко не праздные и окончательно не проясненные. Имеющийся в нашем распоряжении материал достаточно противоречив. Однажды французский гипнолог Коке вложил своей сомнамбуле в руку игральную карту и, внушив, что это нож, приказал заколоть его (Коке). Внушение было выполнено беспрекословно. Когда же Коке дал в руки сомнамбуле вполне реальный нож, пациент замахнулся и, выронив нож, забился в истерике. Как это расценивать? Откровенно говоря, это методически слабо, поскольку гипнотизер создал конфликтную ситуацию на пустом месте: приказал себя убить без всяких на то оснований...

Куда более убедительный результат получил немецкий врач Кауфман. Он дал сомнамбуле пистолет, велел выйти на улицу и застрелить полицейского. Все было выполнено тютелька в тютельку. Патрон, разумеется, был холостым, так что никто не пострадал, но шуму поднялось много. Кауфмана даже привлекли к суду. Оправдываясь, врач говорил, что своим экстравагантным опытом он наглядно продемонстрировал возможность преступного использования гипнотического внушения. Но оппоненты возражали: убийства произойти не могло, поскольку в подсознании испытуемого накрепко засела мысль о невозможности преступления – врач не мог толкать его на убийство по определению.

Если суммировать немногочисленные экспериментальные данные подобного рода, напрашивается вывод, что насильственный гипноз вроде бы возможен, особенно при некоторой интеллектуальной недостаточности и соответствующей настроенности пациента. Во всяком случае, по мнению Владимира Леви, оптимизм гипнологов, настаивающих на полной невозможности преступных внушений, представляется необоснованным (по крайней мере, у сомнамбул).

Но паниковать вряд ли имеет смысл. Использование гипноза в преступных целях маловероятно хотя бы потому, что существует множество гораздо более дешевых и менее трудоемких способов насилия и обмана.