ЗНАМЕНИТАЯ ОСЬ КРЕЧМЕРА

Нам с вами, уважаемый читатель, уже давно пора вернуться к Эрнсту Кречмеру с его нашумевшей дихотомией «шизо – цикло». Если в середину этой шкалы, рассуждал Кречмер, поместить обычного среднего человека, то можно считать, что радикалы «шизо» и «цикло» находятся у него в относительном равновесии. Другими словами, такой человек имеет примерно равные шансы (впрочем, очень и очень небольшие) заболеть шизофренией или приобрести маниакально-депрессивный психоз. По одну сторону оси располагается шизотимик, а по другую – соответственно циклотимик (маниакально-депрессивный психоз иначе называют циклофренией, а его легкую форму – циклотимией).

«Тимос» в переводе с греческого означает «дух, душа», поэтому термин «шизотимик» можно объяснить приблизительно так: человек, чувствующий себя на шизофренический манер. Звучит неуклюже, но смысл понятен – это субъект, в психоэмоциональном складе которого брезжит некий шизофренический «довесок» (шизорадикал, по Кречмеру). Патологией здесь, разумеется, даже и не пахнет; такой человек абсолютно здоров, просто вероятность выдать психоз шизофренического круга у него несколько выше, чем у гармоничного среднего, стоящего в центре шкалы.

Еще дальше по эту же сторону кречмеровской оси стоит шизоид. Тут уже присутствует некоторая грань; при неблагоприятных условиях или даже спонтанно этот тип может сравнительно легко проделать шизофренический психоз. Более того, даже вне патологического процесса субъекты этого типа вызывают у обычного человека ощущение некоторой необычности, странности, непохожести на других (шизик какой-то, говорят в народе). Но вся штука в том, что и такой человек совершенно здоров. Он совсем не обязательно должен заболеть, просто в семьях классических шизоидов в ряду поколений гораздо чаще, чем в среднем, встречаются случаи истинной шизофрении. Но (повторимся) и шизотимик, и шизоид вполне здоровые и социально адаптированные субъекты, хотя и принято выделять шизоидную психопатию, однако это уже явная патология, относящаяся к аномалиям характера.

Аналогичным образом по другую сторону шкалы располагаются циклотимик и циклоид. Чем больше мы удаляемся от центра в эту сторону, тем ощутимее становится цикло-радикал, проявляющийся в волнообразных колебаниях настроения и эмоционального тонуса. Разумеется, границы между этими категориями в значительной мере условны, подобно тому как предельно размыта грань между здоровьем и болезнью.

Но и это еще не все. Кречмер связал психические особенности человека, некоторые черты его характера с физической конституцией. Он отмечал, что у больных, страдающих циклотимией, чаще встречается так называемое пикническое телосложение: широкая грудь, коренастая фигура, крупная голова, большой живот, нередко избыточный вес. У больных шизофренией, напротив, преобладает астеническая конституция: худощавость, узкая грудная клетка, удлиненное лицо, длинные руки и ноги, тонкие, изящные кисти. Хотя слово «астеник» в буквальном переводе с греческого означает «лишенный силы», на практике дело обстоит не совсем так, поскольку астеники нередко оказываются очень сильными людьми – как физически, так и психически.

ЦИКЛО

Пикническому конституциональному типу, по Кречмеру соответствует циклоидный темперамент. Это люди общительные, адекватно реагирующие на внешние стимулы, принимающие жизнь такой, какая она есть. Это очень земные люди и преимущественно практики, живущие по принципу: живи сам и давай жить другим. В группе циклоидных характеров Кречмер выделил несколько подгрупп, связанных широкими переходами и вместе с тем наблюдающимися иногда одновременно у одного и того же субъекта: 1) болтливо-веселые; 2) спокойные юмористы; 3) тихие, душевные люди; 4) беспечные любители жизни; 5) энергичные практики.

Типичным представителем циклоидного психоэмоционального склада является, как мы уже говорили, классический синтонный пикник. Поэтому имеет смысл познакомиться с этим психофизиологическим типом подробнее. Дать адекватное определение понятию синтонности нелегко. Проще всего перевести его как «созвучный» или «соразмерный». Таким образом, синтонный пикник – это плотный, созвучный (соразмерный) человек. Очень часто он толстяк, но толстяк своеобразный. Никто и никогда (даже при очень большой тучности) не назовет его жирным; больше всего, пожалуй, ему подойдет определение «полный». И при очень большом избыточном весе такие люди не лишены известной грациозности. У них большая круглая голова с наклонностью к лысине (у мужчин), короткая и крепкая шея, широкое выразительное лицо с закругленными чертами.

У классических пикников никогда не бывает длинных и острых носов.

Причина их удивительного изящества заключается, по меткому определению Владимира Леви, в особого рода двигательной одаренности. Вот как Леви описывает своего приятеля, типичного синтонного пикника: «Когда он садится в кресло, это целая поэма, это непередаваемо, это очаровательно, это вкусно. Как он себя размещает, водружает и погружает!» Это очень точное и к тому же поэтическое описание. Мышечный тонус пикника меняется быстро и своевременно, поэтому он замечательно владеет своим телом: его движения непринужденны и хорошо согласованны, осанка естественна, а речь богата выразительными интонациями. Под стать всему этому и почерк – плавный, равномерный, слитный, с сильными колебаниями нажима. Зазубрин, острых углов и размашистых «хвостов» в полстраницы у них не найти никогда.

Такая удивительная гармония моторных навыков сочетается с гармонией психологической. Как раз в этом и заключается пресловутая трудноопределимая синтонность. В психологической науке существует термин «эмпатия», который обычно переводят как «вчувствование». Неподдельный синтонный пикник обладает такой способностью в высшей степени. С ним поразительно легко общаться. Вы только что познакомились и подсознательно подозреваете необходимость некоторой «притирки», потому что так бывает почти всегда. Но ничего подобного не происходит – беседа непринужденно и ненавязчиво катится сама собой. Складывается впечатление, что вы знаете этого человека давным-давно, никаких шероховатостей, заусенцев или даже некоторой неловкости, столь, казалось бы, естественных при шапочном знакомстве, нет и в помине. При этом у вас не возникает впечатления поверхностности или формальной вежливости со стороны хорошо воспитанного человека: собеседник совершенно искренне проникается вашими проблемами, с готовностью разделяет любые ваши переживания и тревоги, охотно говорит о своих неприятностях и готов их обсудить. Вы понимаете друг друга буквально с полуслова, но в вашем общении нет даже и тени фамильярности.

Психологически синтонный пикник весьма характеристичен. Это жизнелюб, бонвиван, человек насквозь земной и житейский. Он всех знает, и все знают его; у него масса знакомых, с которыми он поддерживает как минимум приличные отношения. Он всегда готов помочь и советом, и делом – свой парень, надежный и всегда готовый прийти на помощь, если потребуется. Это человек, на которого можно положиться. Высокие абстракции, изысканные парадоксы и теоретическая заумь решительно не для него. Такие вещи оставляют его вполне равнодушным, что ни в коей мере не говорит о его интеллектуальной ограниченности. Живое дело – вот что ему требуется! Такое дело, где нужно соображать, перестраиваться, быстро переключаться с одного на другое, короче говоря, действовать в условиях жесткого дефицита времени. Здесь он чувствует себя как рыба в воде, это его стихия. Из таких людей получаются прекрасные организаторы и менеджеры, а при наличии художественной одаренности – превосходные артисты, ораторы и конферансье. «Все эксцентричное, фанатическое им чуждо», – писал Кречмер о таких людях. Их отличает какая-то особенная жизненная теплота, сочувственное и внимательное отношение ко всему, какая-то очень естественная человечность.

Но есть у циклотимика и свой скелет в шкафу. Время от времени он скисает (помните о волнообразных колебаниях настроения?), делается квелым и потухшим, напоминая сдутый воздушный шарик. В такие моменты он особенно охотно предается самобичеванию. Все у него не так, дела валятся из рук, ничего не выходит, и вообще жить не хочется – хоть в петлю. Разброс таких реакций весьма широк: от просто плохого настроения, которое со временем нормализуется само собой, до тяжелых депрессивных реакций, когда без помощи психиатра не обойтись.

Прежде чем покончить с «циклоидной» частью кречмеровской шкалы, хотелось бы сказать несколько слов о гипоманьяке – фигуре редкой и даже немного пугающей, представляющей собой обыкновенного циклоида в полном и предельном его развитии. Сначала договоримся о терминах. Слово «маньяк» употребляется здесь отнюдь не в обывательском смысле, когда так называют людей безудержных и неуправляемых, одержимых сильнейшими страстями, часто опасными и неприемлемыми для общества. В нашем случае это исключительно медицинская дефиниция. Под манией, или маниакальностью, психологи и психиатры понимают состояние, противоположное депрессии, сопровождающееся повышенным эмоциональным тонусом. В этом смысле гипоманиакальностью принято обозначать состояние, промежуточное между обычным и маниакальным, а конституциональный гипоманьяк – это человек, для которого такой повышенный эмоциональный тонус является нормой.

Такие люди всегда очень заметны. Их темперамент не знает границ, бьющая через край энергия захлестывает собеседника с головой (через короткое время вы начинаете ощущать себя убогой трансформаторной будкой рядом с гигантской атомной электростанцией, работающей на полную мощность). Эти люди бешено тратят себя, чудовищно много работают, предаются разнообразным излишествам и почти никогда не устают. Сколько бы энергии гипоманьяк ни выплеснул вовне, у него всегда остается еще; исчерпать это бурлящее варево из планов, замыслов и прожектов, кажется, нет никакой возможности. В сочетании даже с небольшой одаренностью это нечто праздничное: находчивость соседствует с моментальной и точной наблюдательностью, непрерывные анекдоты и байки сыплются как из рога изобилия, на ваших глазах рождаются искрометные реплики и экспромты. Здесь можно было бы подумать даже о некоторой эксцентричности, если бы она не была столь естественной, ненатужной, нутряной, проистекающей от широты и цельности натуры.

Эти люди легко взбираются на самый верх общественной лестницы, но редко задерживаются там надолго – мешает природная живость характера. Однако падение их нисколько не обескураживает: циклотимный гипоманьяк готов все начать с нуля, благо энергии у него хоть отбавляй. Избыток жизненных сил позволяет ему падать и вновь подниматься бесчисленное множество раз. Сергей Довлатов блестяще описал такой психологический тип в одной из своих замечательных новелл. Борис (родной брат Довлатова) был патологически не способен к размеренному существованию. Весь его жизненный путь – это движение по причудливой синусоиде. Делая карьеру, он проявлял чудеса изобретательности, чтобы вскарабкаться на самый верх. Но как только он своего добивался (это происходило не раз и не два), ему делалось смертельно скучно. Он или влипал в какую-нибудь нелепую историю, или сознательно выкидывал очередной дикий фортель. Результат не заставлял себя долго ждать: он стремительно валился вниз, а очухавшись, все начинал сначала. Ситуация типа «упал – отжался». В упомянутом рассказе он в конце концов загремел на тюремные нары, но даже такой провал не смог выбить его из колеи. Борис великолепно обжился на зоне и даже сумел сделать неплохую карьеру по лагерным меркам. Едва ли не вся лагерная администрация ходила в его хороших приятелях. Довлатов, приехав к брату на свидание, был поражен его невозмутимостью. Мы полагаем, что этот очаровательный эпизод заслуживает воспроизведения.

Итак, в комнате свиданий пять человек: сам Довлатов, его многострадальный брат, их тетка, жена брата (Лиза) и их маленькая дочка...

«А брат все смотрел на меня. Потом сказал: – На тебе отвратительные брюки. И цвет какой-то говнистый. Хочешь, я сосватаю тебе одного еврея? Тут в зоне один еврей шьет потрясающие брюки. Кстати, его фамилия – Портнов. Бывают же такие совпадения...

Я закричал:

– О чем ты говоришь?! Какое это имеет значение?!

– Не думай, – продолжал он, – это бесплатно. Я выдам деньги, ты купишь материал, а он сошьет брюки... Еврей говорит: «Задница– лицо человека!» А теперь посмотри на свою... Какие-то складки...

Мне показалось, что для рецидивиста он ведет себя слишком требовательно...

– Деньги? – насторожилась тетка. – Откуда? Я знаю, что в лагере деньги иметь не положено.

– Деньги как микробы, – сказал Борис, – они есть везде. Построим коммунизм – тогда все будет иначе.

– Погляди же на дочку, – взмолилась Лиза.

– Я видел, – сказал брат, – чудная девка...

– Как, – говорю, – у вас с питанием?

– Неважно. Правда, я в столовой не бываю. Посылаем в гастроном кого-нибудь из сверхсрочников... Бывает – и купить-то нечего. После часу колбасы и яиц уже не достанешь... Да, загубил Никита сельское хозяйство... А было время – Европу кормили... Одна надежда – частный сектор... Реставрация нэпа...

– Потише, – сказала тетка.

Брат позвал дежурного сверхсрочника. Что-то сказал ему вполголоса. Тот начал оправдываться. К нам долетали лишь обрывки фраз.

– Ведь я же просил, – говорил мой брат.

– Я помню, – отвечал сверхсрочник, – не волнуйся. Толик вернется через десять минут.

– Но я же просил к двенадцати тридцати.

– Возможности не было.

– Дима, я обижусь.

– Боря, ты меня знаешь. Я такой человек: обещал – сделаю... Толик вернется буквально через пять минут...

– Но мы хотим выпить сейчас! Я спросил:

– В чем дело? Что такое? Брат ответил:

– Послал тут одного деятеля за водкой, и с концами... Какой-то бардак, а не воинское подразделение.

– Тебя посадят в карцер, – сказала Лиза.

– А в карцере что, не люди?!»

Но лучше всего циклотимный гипоманьяк ориентируется в ситуации неопределенной, когда ежеминутно требуется решать уравнения со многими неизвестными, когда открывается простор для инициативы, а правила игры меняются на ходу, когда нужно быстро принимать решения и стремительно переключаться с одного на другое, делать десяток дел сразу и все их держать в голове. Тогда ему нет равных, здесь он царь и бог. Создается впечатление, что колебания и сомнения ему неведомы, но это не совсем так: просто в силу своей психофизической организации он умеет замечательно с ними справляться, а кроме того, благодаря исключительной подвижности нервных процессов, недоступной простому смертному, успевает в единицу времени совершить максимальное число проб и ошибок и выбрать оптимальное решение.

Такие люди великолепные ораторы и мастера разговорного жанра, способные неограниченное время удерживать внимание многотысячных аудиторий. Магнетическим воздействием своей личности они могут увлекать за собой массы, но все-таки настоящих вождей из них, как правило, не получается: это немыслимо без истовости и фанатизма, которые являются необходимой составной частью эпитимного радикала. Вот там бушуют уже поистине ураганные страсти, и едва ли не все великие деятели – Цезарь, Магомет, Лютер, Пётр Великий, Наполеон – эпилептики.

Но циклотимный гипоманьяк тоже не лыком шит. Мировая история пестрит именами таких людей. Пожалуй, первый, кто приходит на ум, – это Дюма-отец, гигантский толстяк-сатир, написавший десятки томов приключенческой прозы. Люди подобного типа всегда живут шумно и широко. Если волею судьбы им суждено оказаться в больших начальниках, то возглавляемое ими учреждение начинает пухнуть, как на дрожжах: раздуваются штаты, выбиваются новые ставки, как грибы растут новые корпуса, следуют друг за другом непрерывной чередой симпозиумы, конференции и коллоквиумы, при этом содержательная часть такой кипучей деятельности нередко отходит на второй план. На низких уровнях эта публика тоже весьма заметна – ловкие авантюристы, деляги, хитроумные политиканы и обаятельнейшие подлецы. Все великосветские проходимцы – от Казановы и Сен-Жермена до Калиостро – безусловно, из их числа.

Ну а как же обстоит дело с пресловутым скелетом в шкафу? Тут, что называется, как карта ляжет. Многие из таких субъектов могут на подъеме прожить всю свою жизнь и благополучно скончаться на руках родных и близких. Если же депрессия все-таки случается, то это почти катастрофа. Депрессия у гипоманьяка, коль скоро суждено ей развиться, протекает, как правило, исключительно тяжело, вплоть до так называемого меланхолического неистовства, когда больной наносит себе тяжелейшие физические травмы, чтобы только заглушить невыносимые душевные страдания.

ШИЗО

Настало время обратить внимание на другой фланг кречмеровской шкалы, где расположились шизотимик с шизоидом. Тут вместо лоснящейся циклоидной лысины появляется шизотимная, словно выеденная мышами. Но еще типичнее пышная шевелюра при сухом лице аскета и астеническом телосложении. Чеканный профиль и острые скулы, худощавость, удлиненные пропорции и тонкие музыкальные пальцы... Причудливая ломкая пластика и неадекватная мимика. Ни дать ни взять Ида Рубинштейн с картины Валентина Серова, перекрученная вокруг собственной оси, с неизгладимой печатью декаданса на бледном лице.

Мы сейчас коротко описали «ядерный», как говорят психиатры, вариант шизотимной конституции. Живая жизнь, как водится, много сложнее. Чистые типы вообще встречаются нечасто. В клинике вы найдете, кроме типичных астеников, и атлетов, и всевозможных диспластичных (неладно скроен, но крепко сшит, говорят в народе), и даже пикников, только каких-то не таких. Что поделаешь – шизофрения многолика, велик и разброс среди шизофренических типов.

Почти в любом учебнике можно прочитать примерно следующее. Шизоиды живут преимущественно событиями внутренней жизни, а их эмоции колеблются между полюсами эмоциональной сензитивности и тупости (нечувствительности). Первые отличаются повышенной ранимостью, сентиментальностью, обидчивостью, тонкостью чувств, мимозоподобностью натуры. Они непроизвольно отталкиваются от грубой житейской прозы, уходя в мир внутренних переживаний. Вторые, тяготеющие к полюсу эмоциональной нечувствительности, отличаются холодностью, неприступностью, сдержанностью, равнодушием. При этом характерная черта любого шизоида – аутизм (погруженность в себя). Причины их необщительности различны – от робости и тревоги до подчеркнутой холодности и активного неприятия других.

Казалось бы, не поспоришь, но вышеприведенная выжимка далеко не исчерпывает богатейшую палитру шизотимических типов и вдобавок грешит изрядным упрощенчеством. Все верно: среди шизоидов попадаются и мимозоподобные, и эмоционально тупые. Но есть, скажем, тип, получивший название «плотоядного» (он замечательно представлен на полотнах мастеров Ренессанса), – энергичный, остроумный, язвительный, повышенно эротичный, с острым индуктивным умом. Владимир Леви пишет о нем так: «Может дать внезапный, буйный психоз, но опасность шизофренического распада ничтожна, очень сильный тип». Попробуйте найти здесь хотя бы тень мимозоподобности или эмоциональной холодности! А хрестоматийная сладкая парочка, кочующая из учебника в учебник? Дон Кихот и Санчо Панса – классический шизоид в сопровождении не менее классического циклоида. Никто никогда не сомневался, что рыцарь Печального Образа проходит по ведомству акцентуаций шизоидного круга (как минимум), но где же здесь пресловутая мимозоподобность? Это идеалист до мозга костей, готовый жизнь положить за други своя, непреклонный боец, разящий все окружающее во имя торжества неких абстрактных принципов, падающий и поднимающийся вновь. Да, эти принципы часто нелепы и невразумительны, даже смешны, но кто упрекнет нашего героя в холодности и равнодушии? Нет, что-то здесь не так.

Кстати говоря, необщительность шизоидов, ставшая притчей во языцех, тоже не более чем миф. Никто не собирается ломиться в открытую дверь: некоторый аутистический «рудимент» в их поведении, безусловно, имеет место, особенно по сравнению с классическими циклотимиками. Но дело заключается все-таки не в наличии или отсутствии коммуникабельности как таковой, а в качестве этого процесса. Задушевной циклотимической непринужденности, когда беседа катится как по маслу, а партнер понимает вас с полуслова, от шизоида вы не добьетесь никогда. Некоторая отчужденность и дистанция остаются всегда, даже если с обеих сторон прилагаются самые искренние усилия. Если же шизотимик стремится преодолеть свою замкнутость во что бы то ни стало, то получается неуклюжее самораздевание, только усиливающее неловкость. Естественности нет и в помине. Эрнст Кречмер сказал очень точно: «Обычный человек чувствует вместе с циклотимиком и против шизотимика».

Пожалуй, только одно качество роднит всех шизотимиков: очевидное тяготение к теоретическим построениям, абстрактным схемам и заковыристым классификациям в ущерб эмпирике и конкретике. Этим, к сожалению, зачастую грешат даже глубокие умы. Как известно, Георг Гегель в ответ на упрек, что некоторые положения его всеобъемлющей философской концепции не соответствуют фактам, ответил: «Тем хуже для фактов».

Итак, каков все-таки портрет типичного шизоида? Они обыкновенно импонируют – как люди странные и непонятные, от которых не знаешь, чего ждать. Их мимика либо бедна, либо преувеличена до гримас. Пластика или предельно вычурна и манерна, или назойливо стереотипна, или, наконец, просто скудна до крайности. Общей чертой моторики шизоидов можно считать отсутствие гармоничности, естественности и эластичности. Нет и удивительной двигательной одаренности синтонного пикника. Походка стремительная, летящая, с какими-то нелепыми вывертами и подскоками либо, наоборот, скованная и несколько неуклюжая. Встречаются среди них люди, поражающие почти военной выправкой (но при этом никогда не бывшие на военной службе), двигающиеся наподобие деревянных кукол, («...я заметил, что он не размахивал руками – верный признак некоторой скрытности характера». Так М. Ю. Лермонтов устами своего героя описывает походку Печорина, который является безусловным alter ego [1] автора, типичного, кстати сказать, шизоида.)

Речь шизоидов или подчеркнуто модулированная, скандированная, по типу чтения вслух «с выражением», или, наоборот, невнятная, бормочущая, переходящая в лихорадочную скороговорку. Так читал свои стихи поэт-футурист Велимир Хлебников (по воспоминаниям современников): начинал бодро и размеренно, затем скатывался в невнятное бормотание, а потом вдруг неожиданно обрывал себя на середине строки и со словами «ну и так далее» сходил со сцены. У других в построении речи преобладают напыщенность, патетичность и витиеватость.

Почерк шизоидов представляет богатый материал для изучения. Он либо чрезвычайно отчетливый, с отдельно стоящими аккуратными буквами, либо нарочито причудливый, с особым наклоном букв и всевозможными завитками, либо неряшливый, стелющийся, неуверенно-детский. Очень часто встречаются зубчатые острые линии. Шизоидный почерк был у Лермонтова, Ницше, Скрябина, Суворова.

В работе шизоиды редко следуют чужим указаниям, упрямо делая все так, как им нравится, руководствуясь иной раз чрезвычайно темными и малопонятными соображениями. Некоторые из них вообще оказываются неспособными к профессиональной деятельности, особенно к службе под чужим началом. Могут немотивированно отказаться от выполнения задания, часто меняют место работы без достаточных на то оснований и т. д. Все это страшно мешает их карьере. Чудаки и эксцентрики, они могут решительно разорвать последние нити, связывающие их с обществом, и податься, например, в бродяги. Среди последних всегда присутствует некоторое количество шизоидов, которые выбрали этот путь из-за неумения и нежелания втиснуть свою оригинальную и не выдерживающую подчинения личность в узкие рамки культурной жизни. С другой стороны, надо иметь в виду, что при наличии художественной или интеллектуальной одаренности шизоиды способны к чрезвычайно большим достижениям, особенно ценным благодаря их независимости и оригинальности.

Владимир Леви, описывая своего приятеля студенческих лет, ставшего впоследствии известным иммунологом, дал очень выразительный портрет классического, честного шизоида. «Уже тогда я еще безотчетно, но безошибочно ощутил, что ты эмоционально – иностранец и всегда им останешься. Это ощущаю не я один, а все в той мере, в какой они сами туземцы, и ты это знаешь. Какое-то время я был твоим гидом-переводчиком, и, видимо, неплохим, раз я все еще тебе нужен.

Самую захудалую столовую твое появление превращает в таверну; сигарета в твоей руке приобретает всю возможную романтическую нелепость». И далее: «Своеобразием своих манер ты производишь впечатление неотразимо психопатическое. Между тем ты один из самых душевно здоровых людей, которых я знаю».

Кречмер, набрасывая широкими мазками палитру шизотимических типов, выделил три их разновидности:

повышенно чувствительных (сензитивный тип);

чрезмерно активных, настойчивых, склонных к образованию сверхценных идей (экспансивный тип);

пассивных бездеятельных созерцателей (вялый тип).

Мы не будем подробно разбирать кречмеровскую типологию, а скажем только, что почти всем шизоидам свойственны известная холодность, отчужденность и некоторая замкнутость, своеобразная отгороженность от окружающих. С таким человеком можно прожить бок о бок не один десяток лет, так толком его и не узнав. Главная общая их черта – эмоциональная сухость, сочетающаяся с парадоксальностью мышления, эмоций и представлений.

Диапазон шизоидных характеров очень широк. Мы найдем тут ледяных аристократов с утонченными манерами и низкими страстями, патетических идеалистов не от мира сего и холодных, властных трибунов, неумолимо идущих к ведомой им одним цели буквально по головам. А рядом, в несомненной генетической близости, обнаружатся никчемные бездельники, взрывчатые, возбудимые, вспыхивающие, как порох, эмоционально тупые. Здесь же окажутся субъекты с паранойяльным складом личности (паранойя переводится как «околоумие») – жуткие склочники и сутяги, всегда взвинченные, ни с кем и нигде не уживающиеся, находящиеся в состоянии перманентной борьбы со всем миром и «могущие покрыть своими письмами и заявлениями всю поверхность земного шара» (В. Леви).

При наличии высокой интеллектуальной одаренности это небожители и аристократы духа (Ньютон, Кант, Спиноза, Тейяр де Шарден), творцы высоких абстракций и изысканных парадоксов, в разреженном воздухе которых трудно дышать обычному человеку. Великие реформаторы и революционеры, готовые во имя торжества своих идей, всегда однозначно понятых, перерезать глотку всему человечеству, тоже очень часто из их числа. Все почти непреклонные фанатики от религии и политики – Кальвин, Робеспьер, Ленин, Троцкий – подпадают под эту категорию. В скобках заметим, что с вождем мирового пролетариата все обстоит не так просто: ленинская взрывчатость и брутальность позволяют заподозрить в нем скорее эпилептоида, но шизорадикал здесь, несомненно, тоже присутствует.

О содержании шизоидной психики вообще говорить очень трудно, так как поведение шизоидов не дает о нем, как правило, никакого представления. Здесь как никогда уместно высказывание Кречмера о том, что «многие шизоиды подобны лишенным украшений римским домам, виллам, ставни которых закрыты от яркого солнца, но в сумерках их внутренних покоев справляются пиры». Это тем более справедливо, что даже в том случае, когда вы имеете дело со сравнительно примитивной натурой, лишенной высоких интеллектуальных порывов, вы все равно моментально натыкаетесь на некую неистребимую грань, разделяющую личность надвое. Поверхность и глубина, очевидное и подтекст... Казалось бы, никаких подземных источников нет и в помине, а вот на тебе: за кадром упорно остается нечто неуловимое, прячущееся от яркого света. Возможно, все дело в особенностях глубинной организации психики. Циклотимик в каждый отдельно взятый момент занят чем-то одним, вполне определенным (это было показано в психологических исследованиях). Его внимание хорошо распределяется во времени, но с трудом – в пространстве. Шизотимик же, напротив, легко растекается мыслию по древу: одновременно читает и слушает, поддерживает беседу, а думает при этом о своем. Со стороны это выглядит как отрешенность.

Очень важно помнить, что большинство шизоидов крайне своеобразно приспосабливаются к действительности. Мир для них предстает отраженным в кривом зеркале: отдельные части они видят отчетливо, но вот пропорции между этими частями искажены до неузнаваемости. Особенно трудно им проникнуть в душевный мир других людей; как раз тут проходит, если можно так выразиться, фундаментальный водораздел между особенностями циклоидной и шизоидной психики. То, что у циклотимика получается само собой, требует от шизоида поистине титанических усилий. Чужие переживания для него – тайна за семью печатями. Кречмер назвал эту их специфическую особенность «аффективным резонансом». У шизоидов часто можно обнаружить тонкое эстетическое чувство, большой пафос и способность к самопожертвованию в вопросах принципиальных и общечеловеческих, но понять горе и радость реальных людей, даже своих близких, им труднее всего. Все их душевные движения, даже самые элементарные, протекают по крайне запутанным и извилистым путям, образуют чрезвычайно причудливые ассоциативные сочетания, подвергаясь совершенно непонятным, на первый взгляд, извращениям.

Под стать эмоциональной дисгармонии и течение интеллектуальных процессов. Если мышление циклотимика конкретно и пластически образно, то у шизотимика преобладают схемы, абстракции и символика. Налицо полное торжество общих принципов. Упрямые факты не лезут в умозрительную схему? Что ж, они будут либо проигнорированы, либо втиснуты туда с кровью, как в прокрустово ложе, невзирая ни на что. Несогласие с очевидностью редко смущает шизоида, и он безо всяких колебаний назовет черное белым, когда этого потребуют его формальные построения. Особенно следует подчеркнуть стремление к сближению далековатых понятий, которые в действительности ничего общего между собой не имеют. Этот своеобразный дефект логического чувства нередко приводит к тому, что мысль шизоида движется к цели необыкновенно извилистым путем, через пень-колоду по принципу «левой рукой – правое ухо».