37

Из чисто физического существа человек становится существом политическим, вообще он становится чем-то отличным от природы, сосредоточенным на самом себе; так же точно его бог из чисто физического существа становится существом политическим, отличным от природы. Только своим объединением с другими людьми в общине человек приходит к разграничению своей сущности от природы и, следовательно, – к богу, отличному от природы; в этой общине предметом его сознания и чувства зависимости является сила закона, общественного мнения, чести, добродетели, то есть отличные от естественных сил, данные лишь в мысли и представлении политические, моральные, абстрактные силы; в общине физическое бытие человека подчинено его человеческому, гражданскому или моральному существованию; в общине естественная сила, власть над смертью и жизнью низводится до атрибута и орудия политической и моральной власти. У Гезиода прямо говорится: и молва (аов, слух, общественное мнение) – тоже божество. Зевс – бог молнии и грома, но это грозное оружие он держит в своих руках лишь для того, чтобы сокрушить нарушителей его законов, клятвопреступников, насильников. Зевс – отец царей, «цари происходят от Зевса». Таким образом, молнией и громом Зевса поддерживается власть и достоинство царей. Впрочем, следует первоначальных царей отличать от законных царей. Если не учитывать исключительных случаев, то последние – обычные, сами по себе незначительные лица, первыми же были необыкновенные, выдающиеся исторические личности. Поэтому обоготворение исключительных людей после их смерти есть явление нормальное – переходная ступень от религий естественных в собственном смысле слова к религиям мифологическим и антропологическим, хотя это обоготворение может встречаться и наряду с почитанием природы. Почитание выдающихся людей как богов ни в какой мере не свойственно только баснословным временам; так, уже в век христианства шведы обожествляли своего короля Эриха и приносили ему жертвы после его смерти. В законах Ману читаем: «Царь, подобно солнцу, опаляет глаза и сердца, поэтому ни одно человеческое земное существо не может даже взглянуть на него. Он – огонь и воздух, он – солнце и луна, он – божественный судья. Огонь пожирает только отдельных людей, беззаботно к нему приближающихся, огонь же царя, если он гневен, сжигает целую семью, со всем ее скотом и имуществом… В его мужестве обитает победа, в его гневе – смерть». Так же точно израильский бог громом и молнией повелевает своим избранным ходить всеми путями, которые он им заповедал, «чтобы они могли жить, чтобы они могли благоденствовать и долгоденствовать в стране». Так власть природы как таковая и чувство зависимости от нее исчезают перед лицом власти политической или моральной. Раба природы ослепляет блеск солнца, так что он, как качинский татарин, ежедневно его молит: «не убивай меня»; между тем раб политический ослепляется блеском царского звания до такой степени, что он падает перед ним ниц, как перед божественной силой, от которой зависит жизнь и смерть. Даже среди христиан римские императоры титуловались: «ваша божественность», «ваша вечность». Даже в наши дни среди христиан «святейшество» и «величество» – эти титулы и атрибуты божества оказываются титулами и атрибутами королей. Правда, христиане оправдывают это политическое идолопоклонство толкованием, будто король – лишь заместитель бога на земле, бог есть царь царей, но это оправдание – простои самообман. Уже не говоря о том, что власть короля есть власть в высшей степени ощутительная, непосредственная, чувственная, самодовлеющая, власть же царя царей только опосредствованная, только воображаемая, – бог определяется и рассматривается в качестве правителя вселенной, в качестве царской или вообще политической власти лишь там, где личность короля до такой степени заполняет, определяет человека и овладевает им, что он ее считает за высшее существо. Ману говорит: «В начале времен Брама образовал для собственного употребления гения наказания с телом из чистого света в виде собственного сына, даже как основоположника уголовного законодательства, как защитника всего сотворенного. Из страха перед наказанием эта вселенная может наслаждаться своим счастьем». Так человек даже наказания своего уголовного права превращает в божественные силы, владычествующие над миром, превращает суровый уголовный порядок в строй вселенной, уголовный кодекс – в кодекс природы. Нет ничего удивительного, что он ближайшим образом приобщает природу к своим политическим злоключениям и страстям, даже строй природы делает зависимым от строя своего королевского трона или папского престола. Что важно для него, то, разумеется, важно и для всех других существ; что туманит его очи, то затуманивает и сияние солнца; что задевает его сердце, то приводит в движение также небо и землю; его сущность для него – универсальная сущность, сущность вселенной, сущность сущностей.