Глава 8. Тайная жизнь

Семейная жизнь Фрейдов началась в четырехкомнатной квартире на Рингштрассе, улице, которая кольцом окружала город. На ней располагались всевозможные учреждения – музеи, галереи, опера, правительство, – и иметь такой адрес считалось престижным. Квартира, которую Фрейд выбрал летом до свадьбы, находилась в новом доме в северо-восточной части улицы, возле биржи и старого портняжного квартала с внутренней стороны и довольно близко от медицинских институтов и городской больницы с внешней стороны авеню. Это был не самый модный, но очень приличный район. Сегодня на этом месте стоит полицейское управление. Когда я обратился к дежурному, тот ответил: «Зигмунд Фрейд? Не знаю, кто это такой».

В дом входили с параллельной улицы, Мария-Терезиенштрассе. Официально он назывался «Kaiserliches Stiftungshaus», Императорский мемориальный дом, и стоял на месте театра, который за пять лет до того загорелся во время представления и стал могилой для нескольких сотен человек «Многие утверждали, что купили билеты на это трагическое представление, но по какой-то причине не смогли прийти, а значит, их спасло чудо. Марта, ее брат Эли и сестра Фрейда Анна предположительно были среди этих немногих, избежавших смерти.». Этот дом называли Домом искупления, и такое прошлое отпугивало некоторых желающих там жить. Если поэтому квартирная плата была низкой, становится понятным, как Фрейд мог позволить себе такую квартиру. Сначала он едва сводил концы с концами. Ему пришлось заложить свои золотые часы, подарок от Эммануила, и даже золотые часы, которые он подарил Марте на свадьбу.

Главное было выжить, но до того, как окунуться в борьбу за существование, он вернулся к идеям, которые привез с собой из Парижа и надеялся развить в будущем. Поскольку за его поездку платил университет, Фрейд должен был представить доклад о своей работе. В октябре 1887 года Венское общество врачей встречалось в первый раз после летнего перерыва, и именно тогда Фрейд выступил с рассказом о мужской истерии.

Фрейд поступил не очень дипломатично. Он с энтузиазмом рассказал о работе Шарко и сообщил слушателям, что истерия – это заболевание, а не уловка симулянтов, а истерики встречаются гораздо чаще, чем полагает медицина. Венские врачи без восторга отнеслись к тому, что им приходится слушать какого-то посланца Шарко, и им уже было неважно, каких результатов он добился в Париже.

Фрейду был оказан холодный прием, хотя и не настолько, как он пишет в своей автобиографии. По его словам, на молодого новатора ополчились реакционеры от медицины. Так, он упоминает «старого хирурга» из Вены, который тогда упрекнул его, что Фрейд проигнорировал происхождение слова «истерия» от греческого «матка» и то, что эта болезнь может относиться только к женщинам. Если этот старец существовал на самом деле, его едва ли можно назвать типичным представителем венской медицины. Впрочем, чем сильнее Фрейд представлял оппозицию, тем легче ему было чувствовать себя героем, противостоящим обществу.

У него был и другой повод вспоминать то собрание с горечью. Париж вызвал у него новые идеи, в частности, то, что симптомы истерии соответствуют представлениям пациентов о строении их тела, а не действительным анатомическим фактам. В такой обстановке высказывать подобные эксцентричные гипотезы было невозможно, и Фрейду пришлось молчать об этом долгие годы. Возможно, он думал о том, что все это началось с того собрания, когда ему пришлось вместо настоящей гипотезы высказать более безопасную и неуклюжую историю. Конечно, гораздо приятнее винить в этом венских врачей, чем самого себя.

Итак, Фрейд снова приступил к работе. Но на этот раз она отличалась от «научной» медицины, которой он занимался под началом Брюкке и Мейнерта. Он все еще мог стать неврологом, специалистом по физическим болезням мозга и нервной системы. Для этого ему требовалось назначение в психиатрическо-неврологическую клинику университета, куда евреев брали неохотно. Ему предложили работать неполный рабочий день в институте детских заболеваний, и он согласился. Эта работа не была связана с университетом, не давала возможностей для проведения исследований и престижа, а это было необходимо для удачной частной практики по специальности. Несмотря на это, еще десять лет Фрейд занимался анатомией мозга и неврологическими заболеваниями и стал благодаря своим публикациям ведущим авторитетом по детским параличам. Он мог добиться успеха и в неврологии «Фрейд оставался неврологом даже после изобретения психоанализа. В молодости дирижер Бруно Вальтер обратился к нему с жалобой на судороги в правой руке. Он ожидал, что Фрейд начнет задавать ему вопросы о детских сексуальных отклонениях, но тот просто осмотрел его руку.». Но независимая практика в нечетко определенной области предоставляла больше возможностей для роста человеку с нетрадиционными идеями, чем место в центральном отделении университетской больницы.

Фрейда привлекала неопределенность «жалоб на нервы». В то время (как и сейчас) можно было неплохо заработать на заболеваниях такого рода. «Нервы» были в моде, в них видели причину любого незначительного расстройства с неизвестной причиной: усталости, головных болей, дрожания рук и других частей тела, запоров, бессонницы, потери аппетита. В своей автобиографии Фрейд вспоминает этих больных: «толпы невротиков, которые казались еще многочисленнее от того, что в отчаянии бросались от одного врача к другому, не находя облегчения». Он занимался ими со всей серьезностью – достойный молодой врач в темном, с аккуратной бородой, не лишенный чувства юмора.

Медицина относилась к невротикам практически как к малым детям. В учебниках типичные пациенты описывались довольно ненаучно: вот, например, нервная женщина, «страдающая худобой и малокровием… Чтение утомляет ее, игра на фортепиано утомляет ее. Она устает даже от еды и разговора. В такой сонной монотонности проходит вся ее жизнь».

О первых пациентах Фрейда известно очень мало. «Сброда», который он не любил, у него практически не было. Они ведь, кроме всего прочего, не могли оплачивать счета. Позже он стал брать на лечение только образованных людей, «заслуживающих доверия», по его собственному выражению, но пока ему приходилось довольствоваться тем, что он имел. Предполагают, что большую часть пациентов к нему направляли коллеги, особенно Брейер, единственный источник связей с богатыми пациентами для Фрейда. В основном это были женщины. В письме, написанном в ноябре 1887 года новому приятелю Фрейда, доктору Вильгельму Флису из Берлина, впервые появляется неизвестная «госпожа А.». Флис, немецкий отоларинголог, на два года моложе Фрейда, в 1887 году учился в Вене в аспирантуре. Тогда они и познакомились – через вездесущего Брейера. Вскоре Фрейд уже писал: «Я дог сих пор не понимаю, как мне удалось завоевать твою дружбу». Это восхищение чувствуется во всей их переписке. Фрейд в письмах открывал свою душу умному и чуткому другу. Эти письма, говорящие о большем, чем Фрейд хотел, были полностью опубликованы лишь в 1980-х годах. В течение жизни он безуспешно пытался их выкупить.

Госпожа А. жаловалась на головокружение и слабость в коленях. Фрейд решил, что она страдает от неврастении, модного заболевания, связанного с разнообразными незначительными болями. Он лечил ее слабым электрошоком, гидротерапией и гипнозом.

В том же письме Фрейд рассказывает о своей практике, причем без энтузиазма. «Экипаж стоит дорого», – пишет он, имея в виду небольшой фиакр, в котором должен был ездить врач. А «посещение людей, убеждение их что-то делать или не делать – в чем, собственно, и состоит моя практика – отнимает лучшее время, которое можно было бы посвятить работе». Под «работой» он подразумевает статьи.

К февралю 1888 года, когда писалось письмо, госпожа А. была беременна. Фрейд делает странное замечание:

Возможно, я частично содействовал появлению этого нового гражданина. Однажды я достаточно убедительно и сознательно высказался при этой пациентке о вреде прерванного полового сношения.

Это первое свидетельство сильных чувств, обуревавших Фрейда по отношению к предотвращению беременности. Теперь на это редко обращают внимание. Фрейд считая, что все методы контрацепции вызывают неврозы и вредны для человека. Возможно, он считал, что это вредно для него самого. Прерванное половое сношение – это сношение без оргазма мужчины, что для него скорее сложно, чем вредно. Фрейд, который хотел, чтобы госпожа А. знала о его мнении, не был вторым Брейером или Шарко в вопросах супружеского ложа.

Неврастения была впервые выделена в Англии в 1831 году и получила название «синдрома жизненного износа». Своим современным названием она обязана американцу доктору Джорджу М. Бирду (1869). Бирд утверждал, что все зависит от «нервной силы», которой у некоторых людей очень мало, как в истощившихся батарейках. Он считал, что у мужчин это состояние встречается чаще, чем у женщин, что противоречило самой идее истерии и мнению многих врачей. Эти разногласия только способствовали увеличению количества научных трудов о неврастении.

Триумф Бирда состоял в том, что он создал болезнь современной жизни, невроз, являющийся характеристикой эпохи «Неврастения в более слабой форме дожила и до двадцатого века. Именно неврастеников посылали в морские круизы „для укрепления тонуса“, если они были достаточно обеспечены, а в противном случае прописывали им „тонизирующие микстуры“. В современных международных медицинских справочниках эта болезнь фигурирует под названием „синдром хронической усталости“.». Сначала к группе риска относили людей интеллектуального труда, а впоследствии врачам пришлось признать, что к неврастении склонны и представители рабочего класса. Последователям Бирда не составило труда вывести зависимость неврастении от валового национального продукта. В учебнике по медицине 1895 года приводятся угрожающие сравнения. В 1840 году в Англии было написано 595 миллионов писем. В 1891 году эта цифра возросла почти в три раза. Больше почты, больше газет, больше поездок по железной дороге – а значит, больше «нагрузки на нервы». Неизбежное следствие – растущая неврастения.

Фрейд– невропатолог присоединился к общему мнению. В январе 1887 года в рецензии на книгу о неврастении, написанную по просьбе одного медицинского журнала, он называет неврастению «самым распространенным заболеванием в нашем обществе», которое «усложняет и усугубляет клиническую картину почти всех пациентов высших классов». Он также критикует «врачей с научным образованием», которые никогда не слышали о неврастении, а также «так называемое клиническое образование» которое они вследствие своего невежества дают студентам-медикам в больницах.

Нервные заболевания лечили самыми разнообразными и дорогостоящими способами. Один американский врач, С. Вейр Митчелл из штата Филадельфия, получил известность тем, что лечил слабые нервы месяцами строгого постельного режима, обильного питания и массажа. Это означало отправку пациента в санаторий. Как однажды отметил Фрейд, врач широкого профиля не сможет заработать себе на жизнь, если будет после первого же визита отсылать пациента к другим врачам. Еще одним популярным методом в то время была гидротерапия – лечение ваннами и душами. Обычно это тоже делалось в санаториях (которые, правда, слыли местами с распущенными нравами). В Вене даже был свой собственный профессор гидротерапии.

Фрейд отдавал предпочтение электротерапии, которую он уже применял на больничных пациентах. Электричество все еще было чем-то необычным. Артур Шницлер впервые останавливался в комнате с электрическим освещением в берлинском отеле «Континенталь» в 1888 году. Как и большинство врачей, Фрейд с энтузиазмом воспринял новую явно научную терапию, которой можно было заниматься у себя в кабинете. Сначала, вероятно, это был его любимый метод. Пациенты чувствовали, что о них хорошо заботятся, когда видели всю внушительную аппаратуру пульты с переключателями и лампочками, провода, электроды со щетками на конце и деревянные ванны, в которых можно было лежать и чувствовать щекочущие электрические разряды. У новой специальности был впечатляющий технический словарь и свой пророк в виде доктора Вильгельма Эрба, известного невропатолога из Лейпцига, который утверждал, что получил «восхитительные результаты» при лечении «тысячи замечательных форм» неврастении.

Фрейд год или два упорно работал с электричеством, повторяя сложные ритуалы Эрба. «К несчастью, – заключил Фрейд, – то, что я счел изложением точных наблюдений, оказалось плодом воображения». «Учебник по электротерапии» Эрба оказался не лучше «какой-нибудь 'Египетской книги снов', продающейся в дешевых книжных лавках».

Первый ребенок Фрейдов, девочка, родился 16 октября 1887 года, приблизительно в то время, когда Фрейд познакомился с Флисом. Девочку назвали Матильдой в честь госпожи Брейер. Марта вела себя «храбро и мило», по словам Фрейда, «и когда ей нужно было кричать, каждый раз извинялась перед врачом и акушеркой».

Расходы резко возросли. В мае 1888 года Фрейд пишет Флису, что «передо мной в гипнотическом трансе лежит дама, и поэтому я могу спокойно продолжать писать» – неплохая экономия времени «Это предложение было вырезано из первого англоязычного издания переписки Фрейда и Флиса, одобренного семьей и опубликованного в 1954 году. Цензоры тайно исключили многие строки. Более полное издание было сделано лишь в 1985 году, когда всю переписку смог опубликовать предприимчивый Дж. М. Мэссон, когда-то работавший в архиве Зигмунда Фрейда, а затем попавший в опалу. См. главу 32.». Его семья, как он пишет, живет довольно счастливо и все более скромно. Короче говоря, справляемся. А жизнь, как все знают, вообще очень сложна, и, как мы говорим в Вене, на центральное кладбище ведет много дорог.

Ему были нужны деньги, и неврастения позволяла их зарабатывать, но Фрейду было недостаточно видеть в ней модное расстройство, которое лечат успокаивающими микстурами. Он не только считал, что господин А. не должен проводить половое сношение без оргазма, но и создавал догматические теории о том, что вредный секс ведет к неврастении и связанному с ней состоянию, которое он называл «тревожностью невроза».

Эти теории не имели ничего общего с теми, на основе которых возник психоанализ. Секс занимал важнейшее место и в психоаналитической теории, но там он принимал вид «воспоминаний», части целого мира событий прошлого. Эти события создавали во взрослом человеке конфликты, которые вызывали то, что Фрейд определял как «психоневроз», то есть истерию и навязчивые неврозы: серьезные и опасные заболевания.

Под вредным сексом, который предположительно портил жизнь господину и госпоже А., Фрейд имел в виду постоянное прерывание полового сношения до мужского оргазма и использование презервативов. Мастурбации тоже следовало избегать. Многие врачи часто говорили то же самое, но Фрейд сделал эту точку зрения частью своей всеобъемлющей теории, объясняющей причины неврастении и «невроза тревожности». Он называл это состояние «актуальными неврозами» «По-немецки „Aktualneurose“, что в буквальном переводе означает „современный невроз“.». К 1892-93 годам в письмах к Флису начинает проскальзывать его уверенность в том, что эти неврозы вызывает «аномальная половая жизнь». Вот главная причина, а не ускоряющийся темп жизни.

Вспоминая об этом периоде жизни, Фрейд подчеркивал, что он уже тогда задумывался над проблемой «воспоминаний» о сексе, центральной идеей психоанализа. «Актуальные неврозы» не имели такого значения и были благополучно забыты, хотя Фрейд продолжая о них говорить. Его поздние воспоминания не объясняют, почему вначале эта идея была так важна.

Параллельно Фрейд продолжая заниматься психоневрозом, в частности истерией. В 1888 году он написал анонимную статью для медицинского учебника, посвященную истерии. В ней описывается «метод, который впервые применил Йозеф Брейер из Вены», при котором «[мы] под гипнозом заставляем пациента вспомнить психическую предысторию заболевания и определить, в какой момент оно возникло». Слово «предыстория» – типично фрейдовское. Он имел в виду, что, проследив травматическое воспоминание до его источника, можно каким-то образом избавить пациента от вредных эмоций. Позже этот процесс стал называться «катарсисом» – слово общего значения приобрело терминологический характер. Исследования проводились на Берте Паппенгейм. В то время о ее случае ничего не было написано. Брейер не стал использовать «катартический метод» с другими пациентами. Это сделал Фрейд, начиная очень осторожно, иногда с помощью гипноза, а иногда и без.

Никто не мог сказать, что представляет собой гипноз, и Фрейд в том числе. С времен венского Антона Месмера, жившего в конце восемнадцатого века и утверждавшего, что от гипнотизера гипнотизируемому передаются невидимые флюиды («животный магнетизм»), «магнетический сон» периодически вызывал интерес науки. Название «гипноз» было изобретено в 1842 году шотландским врачом Джеймсом Брейдом. Шарлатанов-гипнотизеров хватало. Сам Месмер был хитрым артистом с весьма странными взглядами.

Медицинское сообщество скептически относилось к методу, используемому на сцене и для развлечения домашних гостей. Брейер, который нашел серьезное применение гипнозу в случае Берты Паппенгейм, считал, что можно гипнотизировать даже птиц. Животные вообще были популярными объектами гипноза. До своей болезни Флейшль на дружеской вечеринке усыпил цыпленка и заставил краба встать на голову. Увлекшись гипнозом, доктор Артур Шницлер предложил пациенту убить себя, и тот на следующий день послушно набросился на врача с ножом для разрезания конвертов.

Трудно определить, кто кого дурачил. Шарко верил в гипноз, но только для слабоумных и истериков, например, тех жаждущих известности женщин из «Сальпетриера», которые иногда, без сомнения, дурачили его самого. Фрейд, однако, считал, что с помощью гипноза можно проникнуть в «психическую предысторию», и его особенно интересовали истерики как более экзотические пациенты, особенно женщины с сильным характером, оказавшиеся под властью болезни.

Для Фрейда истерия стала основным неврозом, который он исследовал, анализируя прошлое пациентов. Его не беспокоило то, что это может быть связано с ущемлением прав женщин – в то время эта проблема не существовала ни для невропатологов, ни для кого другого. Он стремился разгадать потаенные мысли пациентов.

Теперь все это нас не удивляет – психотерапия в том или ином виде используется очень широко, и все мы верим в существование тайной жизни человека. Но в то время для подобных заявлений нужны были смелость и богатое воображение. Фрейду было интересно знать, что происходит в мозгу его пациентов, и он внимательно слушал, что они ему рассказывают, как это делал Брейер с Анной О., а потом задавал новые вопросы.