Все это очень хорошо, замечательно и воистину прекрасно. Но читатель вправе спросить: а какое отношение все вышеизложенное имеет к той церкви, мимо которой он каждый день ходит на работу? К золотым куполам, крестам, свечкам, сердитым старухам, молитвенным правилам и канонам, которые его соседка вычитывает – слово-то какое! – и многому, многому другому. И какое отношение евангельская Богоматерь, что говорила о Себе, как о нищей, имеет к той иконе, которая стоит на почетном месте в церкви, в золотом окладе. Как соотнести одно с другим?

Вопрос трудный – если свести вместе концы двухтысячелетнего отрезка времени и удивленно смотреть, как они не совпадают. И очень простой – если вспомнить, что между этими концами лежат две тысячи лет. На протяжении которых мир менялся, Церковь получала и решала новые и новые задачи, меняла мир и изменялась вместе с ним, что-то давала ему и что-то брала от него. За две тысячи лет много чего наросло, и надо уметь найти за всем этим основу. Можно и не найти. А можно и не искать вовсе…

И еще более простой, если вспомнить, что мы не имеем права требовать от Бога религии только для себя. Православие тем и замечательно, что в нем находят что-то свое и высоколобый интеллектуал, и полуграмотная старуха, и неплохо бы уважать право друг друга верить по-своему. Хотя иной раз бывает очень трудно ужиться внутри одного храма с человеком, который думает и чувствует иначе, при том что он наш современник, а значит, не так уж и отличается от нас. По крайней мере, житель Римской империи I века по Р. Х. или византийский землепашец отличается куда больше.

Забавный пример на эту тему приводит отец Андрей Кураев.

«Вот вполне типическая сценка. В храм приходит женщина и просит освятить квартиру. Представим, что ей попался либерально и философски мыслящий батюшка. “Освятить квартиру? Ну, зачем же сводить христианство к обрядам? Вы Евангелие читали?” – “Да читала когда-то… Но придите, освятите мне квартиру!” – “Так, может, походите к нам на библейские чтения при нашем храме?” – “Да я ходила однажды… Но, понимаете, мне нужно сейчас квартиру освятить”. – “Ну что там у вас с квартирой?” – “Да, знаете ли, что-то неладное стало у нас твориться… Мы тут Новый год встречали по восточному календарю. Ну, как водится, все подобрали по гороскопу, на славу отметили… Только вот после этого что-то тяжело в доме стало находиться. Барабашка какая-то завелась” – “Ну что вы, в самом деле, всяким суевериям доверяете. Вы почитайте что-нибудь о христианской философии…” – “Батюшка, да я пробовала. Читала. Но философии эта барабашка не боится. Вы лучше со святой водой к нам зайдите!”»[112]…

Ну и кто из них прав? Философские книжки неплохо бы почитать, но боюсь, что прихожанке это будет не в коня корм, а барабашка – то есть бес – существо вполне реальное и пренеприятнейше пакостит. Кстати, философии он и вправду не боится, зато на окропление святой водой очень обижается. Но и без философии никак, а то еще забудем, почему вода – святая и чего, собственно, барабашка боится, и получится у нас самое дремучее язычество, изгнание беса магией…

А если представить себе, сколько их было за две тысячи лет – людей другого времени, иногда совсем непохожих на нас, и все находили в Православии что-то свое и привносили в него что-то свое. До нас здесь прошли крестьяне и ремесленники, рабы и философы, евреи, эллины, римляне, византийцы, русские времен Киева, Москвы и Российской империи… А Православная Церковь в основе своей формировалась еще до крещения Руси, то есть наши предки в этом процессе даже не участвовали!

А кроме того, надо учитывать, что в жизни Церкви не было легких времен. Причем за две тысячи лет ее истории их не было никогда, каждый шаг давался потом, слезами и кровью. И если кто думает, что на этом пути не было ошибок и заблуждений, а лишь победы и «колебания генеральной линии», то он явно знакомился с историей Церкви по нравоучительным брошюркам «для народа». Чтобы убедиться, как все обстоит на самом деле, достаточно почитать хотя бы книги протоиерея Александра Шмемана – он очень красочно описывает, через какие тернии лежит путь к звездам и какие звери водятся в этих терниях.

Так что перед тем как что-то осуждать или отбрасывать, надо понять. Говоря словами молитвы Симеона Нового Богослова, «веси[113]зол множество, веси и струпы моя, и язвы зриши моя: но и веру веси, и произволение зриши, и воздыхание слышиши».

И еще: мы привыкли воспринимать историю Церкви, как данность. Но если вдуматься, то ведь вся она есть история невозможного. Невозможным было само учение – неожиданное, небывалое, идущее против всего, что было принято миром – как говорил апостол Павел, «для иудеев соблазн, для эллинов безумие». И вдруг это учение начало с невероятной быстротой приобретать себе сторонников по всей Римской империи, причем, вопреки «соблазнам и безумиям», среди всех народов, религий и всех слоев населения.

Невозможной была и ее история. Одна из многих крохотных иудейских сект, она не должна была, не могла распространиться широко – и тем не менее распространилась. На ее пути было как минимум три смертельных испытания, в которых она не должна была уцелеть – и тем не менее уцелела. То, что должно было убить ее, служило к укреплению, но то, что вроде бы служило к укреплению, ставило на грань гибели.

Невозможным было и еще одно – знание будущего. Как ветхозаветные пророчества имели двойной смысл, так и испытания, нестроения, церковные смуты тоже имели двойной смысл: сиюминутный и обращенный в далекое будущее, причем с таким точным знанием этого будущего, какое и не снилось никакому Нострадамусу.

«Невозможное человеку возможно Богу». Вся история новозаветной Церкви так явно и открыто совершается Божьим промыслом, что лишь привычка мешает нам увидеть это. Человек слишком быстро привыкает к чудесам и начинает видеть в них естественный ход вещей.

Постоянная борьба как скрытая, так и явная, и, вопреки всем человеческим расчетам, исполнение самых смелых ветхозаветных пророчеств, согласно которым, Христос станет «превыше всех царей земли» – на этом фоне будет разворачиваться дальнейшее действие, которое приведет к становлению такой церкви, какую мы знаем…

И благословятся в тебе все племена земные.

(Обещание Господа Аврааму. Бытие. 12:3.)

Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века.

(Матф. 28:19-20)

История христианской церкви как церкви всемирной началась уже в день Пятидесятницы, когда апостолы, под воздействием Святого Духа, заговорили на разных языках. Все, что произошло после этого, разворачивается уже совершенно на другой сцене. Мир стал другим, хотя сам он об этом еще и не знал.

Первоначально христианство распространялось по каналам, связывающим еврейскую диаспору. Но ведь Спасителя ждали не только иудеи. Его, хотя и неосознанно, ждало и языческое население многомиллионной Римской империи.

Это было время религиозного кризиса и религиозной смуты. Принято думать, что человечество к тому времени выросло из язычества, как ребенок вырастает из детской одежды. Но на самом деле это было не так, и язычество нельзя назвать детской религией человечества. Это было в корне иное мировоззрение, вселенная, жизнь в которой определялась иными законами.

«Мы думаем об язычестве, как о примитивном “идолопоклонстве”, и считаем победу над ним Церкви чем-то простым и очевидным, – пишет протоиерей Александр Шмеман. – Но за “идолопоклонством” скрывается… очень особое и целостное восприятие мира, глубоко укорененный в человеке комплекс идей и верований, уничтожить который было совсем нелегко (целиком он не уничтожен и сейчас, через две тысячи лет после появления христианства).[114] В самой общей и упрощенной форме миросозерцание это можно определить, как подчинение человека иррациональным силам, которые он ощущает в природе, понимание мира и жизни в нем, как “судьбы”, зависящей от этих сил. Человек может так или иначе “умилостивить” эти силы, откупиться от них – жертвой, культом, до некоторой степени он даже управляет ими – “магией”, но не может осмыслить их и тем паче освободиться от них. Всё его отношение к миру определено страхом и чувством зависимости от таинственной власти, он “заклинает”, “заговаривает” ее, но от этого она не становится ни осмысленной, ни благой».[115]

На философском уровне эти силы определялись философскими категориями, на низовом – человек творил богов по своему образу и подобию, причем в худшем их варианте: капризные, жестокие, переменчивые боги самовластно вершили судьбы людей. Их можно было попытаться задобрить, но и только. Между Олимпом и землей не было не только любви, но даже элементарной честности, а просто более сильные (боги), играли менее сильными (людьми) в свои «олимпийские» шахматы.

Мы их можем понять, как никто, наверное, за все две тысячи лет христианства. Материализм, в поклонении которому выросло большинство из нас, вернул человека в то, уже подзабытое, положение муравья у подножья горы, песчинки меж сталкивающихся галактик, беспомощного существа, от которого ничто в этом мире по большому счету не зависит. В какой-то мере «откупиться» можно было с помощью правил техники безопасности и ОБЖ, а место магии заступила наука, но мера эта была очень мала. Нет, это был совсем неплохой мир – веселый и сытый, но в какой-то момент он вдруг оборачивался ужасом и безысходностью.

Нам есть куда уйти, но в дохристианские времена этот мир был единственным миром для миллионов людей. Конечно, никуда не денешься – приходилось принимать такой порядок вещей, другого-то не было. Но все больше людям хотелось чего-то иного. Чего – непонятно, но, как пел две тысячи лет спустя русский рок-певец, «я возьму свое там, где я увижу свое». Самое главное и самое трудное было именно – увидеть.

Ну так вот: две тысячи лет назад наступили времена, когда язычество народов Римской империи зашло в тупик. Боги умножились до невообразимого количества. Историки, как анекдот, приводят тот факт, что в Римском пантеоне за двери отвечали три божества: одно за саму дверь, одно за петли и еще одно за порог. Но анекдот анекдотом – а если хочешь, чтобы дверь работала исправно, жертвы-то надо приносить всем! И все сильнее росло чувство безысходности и смутное ощущение того, что во всем этом есть что-то неправильное. Обряды становились формальными, удовлетворения от них не наступало, да и жизнь не улучшалась. Люди ждали перемен, хотя и непонятно, каких, – но ощущение было: что что-то должно случиться.

«За внешним блеском и благополучием нарастает глубокий духовный кризис, – пишет отец Александр Шмеман. – Переплавляются вековые устои жизни, оказываются несостоятельными древние верования и традиции. Человек уже не удовлетворяется больше национально-бытовыми богами, ограждавшими замкнутый кругозор города, рода, племени. На смену им приходит скепсис и разочарование, и многие уже ищут новой духовной пищи в восточных “мистериях”, которые мутной волной заливают Империю. В центре Рима строятся храмы Изиды, Кибелы, Диониса, в них совершаются таинственные обряды, несущие в себе обещание бессмертия и обновления. От религии хотят теперь уже не только помощи в житейских делах; в ней жаждут получить спасение от страдания, от зла, от страха смерти. Это эпоха предчувствия и ожиданий: “одна Империя, один мировой язык, одна культура, одно общее развитие в сторону монотеизма и одна тоска по спасителю” – так описал Гарнак обстановку, в которой начинается развитие христианства».[116]

Те из нас, кто вырос язычником… простите, материалистом, и стал христианином в зрелом возрасте, должны помнить и потрясение, испытанное от соприкосновения со словом и личностью Христа. Вроде бы в Евангелиях (по крайней мере, на первый взгляд) говорилось то же, что написано было в «Моральном кодексе строителя коммунизма», но, выражаясь современным языком, энергетика была другая. Это еще одна невозможная вещь – текст двухтысячелетней давности, изложенный по памяти спустя десятилетия, двойной перевод – сначала на греческий, потом на русский – а какая сила и правда!

…Иудеи, те, что стали христианами, приняли Христа легко. Им достаточно было убедиться в исполнении пророчеств. Правда, Мессия и Его Царство оказались не такими, какими ожидали, – так ведь, говоря словами Книги Иова: «Так, я говорил о том, чего не разумел, о делах чудных для меня, которых я не знал». То есть пути Господни неисповедимы, или, говоря еще проще, Ему виднее… Те иудеи, которые не приняли Христа, продолжали ждать своего Мессию, и для них христианство и вправду было соблазном – но многие поверили. А что самое главное – христианство лежало в русле их религии, было для них органичным.

Но язычники не имели понятия о Мессии, и для них Христос стал Спасителем – от безысходности жизни и ужаса смерти. Сначала им надо было принять монотеизм, то есть Единого Бога, потом понять иудейскую веру, а уж потом узнать Христа. Потрясение было столь сильным, что ценилось превыше всего. Мир отступал, и оставалось обретенное чудо – многие из нас еще помнят это чувство.

Спасение не бывает массовым, оно строго индивидуально, а уж в первые-то века и подавно. Первые христиане были не зваными, а избранными, теми из миллионов жителей Империи, что лучше всех способны были воспринять Слово – Бог избирал их и вел, каждого своим путем. Но потрясение было у всех. И ранняя Церковь настолько счастлива обретенным спасением, настолько полна собой – несмотря на все чисто человеческие нестроения, что нет ничего удивительного в том, что она не слишком-то интересовалась окружающим миром. Точнее, интересовалась, но только в одном аспекте – свидетельствовать другим о том, что произошло с нею.

Окружающие удивлялись. Ну, Бог, ну и что? Мало, что ли, на небе богов? Чему они так радуются? Это с одной стороны, а с другой… В то время слишком многие философы рассматривали тело, как темницу души, а мир – как сплошную скверну. Прагматическому же сознанию простых людей было непонятно, зачем Бог спустился с неба в эту грязь, зачем Он стал человеком? К чему господину становиться рабом и выкупать прочих рабов собственной жизнью, если он может просто отпустить их всех на волю? Для язычников все это и вправду казалось нелепостью, безумием. Да и что это за церковь такая – без храмов, с тайными собраниями, на которые не допускают посторонних? Чем они там занимаются? Чем, чем?! Пьют кровь своего Бога?!! Христиане были непонятны, а значит, опасны.

Христиане были непонятны, а значит, опасны. Раньше языческих церквей, раньше правителей на них ополчилась суеверная толпа. Поползли самые жуткие слухи – об оргиях, о ритуальных убийствах в их среде, о том, что на своих встречах они занимаются кровосмесительством и каннибализмом. Все это еще сыграет свою роль, когда Нерон после пожара Рима станет искать себе «козла отпущения». Хотя причины последующих трехвековых гонений были не в этом.

Да, христиане были непонятны и могли казаться опасными – для толпы. Но ведь они, в общем-то, ничего особо противозаконного не совершали – это с одной стороны, а с другой – мало ли было в тогдашней Римской империи эзотерических культов? Те же митраисты, например, тоже были замкнутым сообществом, ну и что?

Но имелись и другие аспекты. Первый из них относился к религиозной политике Римской империи. Это было государство самой широкой веротерпимости – если только культ не призывал к мятежу и не подрывал нравственности. Но сосуществование разных религий в одном государстве требовало некоторых ограничений. Поэтому власти следили за тем, чтобы эти религии держались в национальных рамках, и не приветствовали прозелитизм, то есть перемену веры. Кроме того, очень важное значение имела древность культа. Поэтому, например, терпели иудеев, хотя и считали их обряды странными и грязными – но их религия была очень древняя и тем самым достойна уважения. Однако когда иудеи стали обращать в свою веру римлян, разразился колоссальный скандал.

Кроме того, Рим имел свою национально-политическую религию, исповедовать которую были обязаны все без исключения. Это был культ императора. Житель Империи имел право верить в любого бога – да хоть во всех сразу, если денег не жаль! – но его гражданской обязанностью было совершить жертвоприношение перед статуей императора. Это было чисто формальным выражением лояльности, ну как… сходить на первомайскую демонстрацию. Едва ли средний житель СССР понял бы человека, который не вышел на демонстрацию не потому, что ему лень, а из неких высоких соображений. Так же и язычник не понимал христианина.

Впрочем, и тут иудеи находились в особенном положении. С ними власти попросту не связывались – до определенного времени, а именно до 66 года, когда началось колоссальное восстание в Иудее, закончившееся разрушением Иерусалима. И одним из естественных выводов из этой истории не могла не стать простая мысль: вот что бывает, когда кому-либо разрешают не поклоняться императору.

А теперь посмотрим, кем были христиане для римских властей. Это была новая религия, а значит, очень и очень сомнительная. Более того, она откололась от иудаизма – а иудеев средний житель Империи презирал и не любил – и даже с иудеями христиане находились во вражде. Основатель их религии был государственным преступником, по всей видимости, иудейским мятежником, которые давно стали притчей во языцех для всего административного аппарата Рима. Сами они вызывающим образом заявляли о своей нелояльности, отказываясь приносить жертвы императору. И, наконец, занимались самым широким прозелитизмом, обращая в свою веру всех без разбору. В общем, не зря Нерон взвалил вину за пожар Рима именно на них – он знал, что делал.

Для любого римского чиновника христиане были потенциально опасной организацией, и время от времени власти об этом вспоминали. Но, поскольку реально они не делали ничего недозволенного, то большей частью власти о них все-таки забывали.

Все началось с пожара Рима. Подозрения пали на непопулярного к тому времени императора Нерона, и тот, чтобы снять их с себя, обвинил в поджоге христиан. Дальше все разворачивалось по известной схеме. «Сначала были схвачены те, которые признавали себя христианами, а затем, по их указанию, захвачено было множество лиц, которых и уличали не столько в поджоге, сколько в ненависти к человеческому роду», – пишет римский историк Тацит. По примеру Рима и в некоторых провинциях также прошли гонения на христиан.

Гонения быстро утихли, и почти двадцать лет все было спокойно. Затем император Домициан объявил всех, не принимающих участия в его культе, изменниками. Но по-настоящему правовую базу под гонения подвел следующий император – разумный и просвещенный Траян (который, кстати, к собственному обожествлению относился со скептической ухмылкой). Сделал он это в ходе обсуждения проблемы со своим другом Каем Плинием Секундом (известным как Плиний Младший), который был наместником в Вифинии, в Малой Азии.

Причины особого интереса наместника к этому вопросу были чрезвычайно серьезны. Число христиан в его провинции умножилось, результатом чего стало уменьшение числа язычников. Это сказалось на финансовых делах жреческих кругов и торговцев, которые и принесли жалобу наместнику. Тот принял меры: казнил наиболее видных христиан, не имевших римского гражданства, граждан Рима отправил в столицу, а затем занялся выяснением правовой стороны вопроса. Император своим письмом дал ему совершенно точные инструкции. Христиан следует преследовать за сам факт того, что они – христиане, но при этом в точности соблюдать все нормы права. Государственного обвинения в Римской империи не существовало, против каждого человека должен был выступить частный обвинитель. Кроме того, если донос оказывался клеветническим, то доносчик приговаривался к тому же наказанию, которое полагалось обвиняемому, так что доносительство было делом опасным. Когда против человека поступает обвинение в христианстве, то он может оправдаться, если публично заявит, что это не так, и докажет это, поклонившись римским богам. В противном случае он должен быть казнен. (Еще один просвещенный император-философ – Марк Аврелий внес свой вклад в гонения, приказав не просто убивать христиан, но пытать их до смерти. Интересное все-таки сословие – интеллигенция.)

Как видим, гонения были делом обоюдоострым, опасным и для доносчиков, и для жертв. Да и наместникам было невыгодно устраивать в своих провинциях массовые казни без крайней необходимости. Так что обвинением пользовались «с разбором». Жертвами чаще всего становились люди, во-первых, видные, во-вторых, те, чья приверженность христианству не вызывала сомнений. Гонения не были тотальными, однако с тех пор над каждым христианином, без различия пола и возраста, висел меч.

«Трудно недооценить весь ужас положения, – пишет профессор богословия Александр Дворкин. – Каждый член Церкви знал, что один донос на него значил смерть. Вступая в христианскую общину, человек как бы селился в камере смертников, где наказание в любой момент могло привестись в исполнение. Отныне, в течение двух столетий, жизнь Церкви измеряется кровью мучеников. В каждый данный период их было больше или меньше, но цепь эта не прерывалась никогда».[117]

Иудеи предпочитали смерть отступничеству, но христиане и тут сделали шаг в совершенно невозможную сторону. Еще со времен Нерона Церковь восприняла гонения как исполнение слов Спасителя: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня». Тем более что христианская церковь с самого своего основания пребывала в постоянном напряженном ожидании скорого конца света, и не могла не устать от этого ожидания. Напряжение должно было как-то разрешиться, и оно разрешилось – жаждой мученичества. Об этом говорит Александр Дворкин в интервью, посвященном роману Генрика Сенкевича «Камо грядеши» – одному из самых знаменитых литературных произведений о христианстве.

«Наверное, самым вопиющим диссонансом в книге звучит ее концовка. Необходимый для мыльной оперы happy end, когда влюбленные воссоединяются… коренным образом противоречит всему пафосу раннего христианства, для которого был лишь один happy end – мученическая кончина. Сегодняшнему человеку воспринять это очень сложно, но ранняя Церковь жила одним порывом: быть свидетелем о Христе и не отступиться от Него даже пред лицом мучений и смерти. Христиане превыше всего стремились быть со Христом и перейти от жизни временной к жизни вечной…

Менее чем полувеком позже священномученик Игнатий Богоносец, в узах влекомый в Рим на арену, где он будет растерзан львами, писал: “Я пишу церквам и всем сказываю, что добровольно умираю за Бога… Оставьте меня быть пищей зверей и посредством их достигнуть Бога. Я пшеница Божия: пусть измелют меня зубы зверей, чтобы я сделался чистым хлебом Христовым… В полной жизни выражаю я свое горячее желание смерти… Если я пострадаю – буду отпущенником Иисуса и воскресну в Нем свободным. Теперь же в узах своих я учу не желать ничего мирского и суетного… Ни видимое, ни невидимое, ничто не удержит меня прийти к Иисусу Христу. Огонь и крест, толпы зверей, рассечения, расторжения, раздробления костей, отсечение членов, сокрушение всего тела, лютые муки Диавола придут на меня, – только бы достигнуть мне Христа… Мои земные страсти распяты, и живая вода, струящаяся во мне, говорит: приди к Отцу. Я не хочу больше жить земной жизнью…”

Св. Игнатий и жизнью и смертью своей свидетельствовал, что его Господь воистину “смертию смерть попрал”. Именно такое свидетельство об Истине позволило христианам завоевать мир, ибо кровь мучеников, по слову Тертуллиана, являлась семенем христианства»[118]. (Кстати, слово ????????, которое на русский язык переводится как «мученик», по-гречески значит «свидетель».)

Доходило до того, что особо экзальтированные натуры откровенно провоцировали власти, напрашиваясь на мученичество. В некоторых случаях это принимало такой массовый характер, что Церковь стала расценивать подобное поведение как самоубийство.

Однако гонения все же были эпизодическими. Они зависели от конкретных людей, становившихся доносчиками, а также от местных властей, которые могли давать ход доносам, а могли и не давать. Если существование христиан не влияло на жизнь провинции, как при Плинии Младшем, и не случалось неурожаев, войн и стихийных бедствий, в которых их было удобно обвинить, то у властей что – других забот не было? Но сплошь и рядом казни христиан требовала толпа. Суеверная чернь видела причину всех неудач и неприятностей – от засухи до войны – в том, что «эти отщепенцы не поклоняются нашим богам».

Пример такого отношения мы видим в рассказе о мученике Поликарпе, епископе Смирнском. Произошло это в середине II века, в 156 году, когда начались гонения в Смирне. Не совсем понятно, кто стал их инициатором, но уж явно не местные власти. Известно, что смерти Поликарпа требовала толпа. Сначала муниципальные чиновники, а потом и проконсул убеждали 86-летнего епископа спасти себе жизнь. «Проконсул обратился к нему с положенными словами увещевания: “Пожалей свой почтенный возраст и не доводи дело до своей погибели: поклянись гением кесаря, одумайся, скажи: смерть безбожным”. Поликарп отказался, хотя консул, по существу, сознательно предложил ему уловку: епископ мог бы сказать “смерть безбожным”, вкладывая в эти слова свой смысл… “Поклянись гением кесаря, – предложил консул, – и похули Христа”. “86 лет я служу Ему, – отвечал Поликарп, – и никакой обиды не претерпел от Него. Как же я могу похулить Царя моего, Который спас меня?”

Проконсул продолжал склонять Поликарпа к отречению, предлагая самую мягкую его форму; он даже не требовал жертвоприношения: “Поклянись же гением кесаря, и я отпущу тебя”. Св. Поликарп ответил прямо: “Напрасно ты делаешь вид, что не понимаешь меня, предлагая поклясться гением кесаря. Если ты не хочешь понять меня, то я скажу тебе явно: я христианин. А если желаешь узнать, что такое христианин, то назначь особый день и выслушай меня”. Проконсул взглянул на толпу и сказал: “Убеди народ”. – “Лишь тебе, – ответил епископ, – я оказываю честь говорить с тобою, уважая в тебе представителя Богом поставленной власти, а этих я не считаю достойными, чтобы оправдываться перед ними”».[119]

Из этого отрывка ясно видно, что проконсул не желает смерти христианского епископа. Судить и казнить Поликарпа его вынуждает толпа. Пройдет триста – четыреста лет, и та же толпа черни станет требовать уже казни язычников, которых императорские наместники будут пытаться защитить от нее.

Но все же такое отношение к мученичеству за Христа не было правилом для всех. Оно было примером, образцом того, как должно себя вести. Но, если даже отвлечься от того, что далеко не всякий человек способен выдержать пытки и страх мучительной смерти, у большинства обреченных на смерть были родители, семья, дети. И заповедь «блаженны вы, когда будут гнать вас» во многих сердцах не могла не вступить в конфликт с заповедью о любви к ближнему. Как же они без меня – без отца, сына, без кормильца? Да и апостол Павел говорил, что «идол в мире есть ничто», а значит, и жертвоприношение ему ничего не значит. Например, в Испании в конце III века были христиане, вообще служившие жрецами культа императора.

Если история Церкви много говорит о мучениках, то в ней, как оно обычно и бывает в истории, очень мало сказано о судьбе тех, кто не выдержал, отрекся. Что было потом с ними – мы можем только гадать. В то время принесение жертвы императору означало отпадение от Церкви. Но возможно ли было воссоединение? Еще в начале II века христианский писатель Ерм пишет: «Если кто-либо, поддавшись искушению Диавола, согрешит, он имеет перед собой одно покаяние, если же он падает до бесконечности, чтобы снова каяться, пусть не ждет от этого плодов». Непонятно, распространялось ли это «одно покаяние» на тех, кто приносил жертвы императору. В любом случае, отрекшихся, учитывая характер гонений и особенности римского судопроизводства, не должно было быть много.

До времен императора Декия гонения были хоть и жестокими, но эпизодическими и не требовали от христиан массового героизма. Иной раз преследования ограничивались тем, что уничтожали священные книги, иногда репрессии обрушивались на клир, минуя простых членов общины. Да и мученики большей частью были либо людьми видными, богатыми, либо состояли на государственной службе. То есть гонения не были сплошными. К началу IV века христиане составляли около 10 процентов населения Империи, а перебить десятую часть подданных в порядке выяснения отношений с церковью, которая, в общем-то, не причиняла никакого реального зла государству – это уж слишком неразумно получается.

Однако в 250 году на Церковь обрушилось внезапное испытание. С 248 года начались набеги на Империю варваров-готов, с другой стороны поднимала голову набирающая силу Персидская империя, да и в самом государстве было неспокойно. Народ, как и положено, видел причину неприятностей в «богохульстве». Например, в Александрии в 249 году, поскольку христиане не участвовали в языческих празднествах по случаю отражения набега варваров, толпа учинила грандиозный погром.

Пришедший к власти в 249 году император Декий видел спасение в возрождении старого римского духа. Он решил произвести всеобщую поверку лояльности. Всем подданным было велено принести жертву римским богам и получить соответствующую расписку. И вот это испытание стало для Церкви непосильным. «Отпавших» оказалось столько, что не обращать на них внимания было уже нельзя. Это вызвало в Церкви смуту.

Вопрос об «отпавших» на самом деле куда серьезней, чем кажется, и не в одной численности тут дело. В конце концов, численность – категория сугубо мирская. Отношение к тем, кто не устоял, тоже было испытанием: выдержит ли моя праведность соседство чужого греха? Смогу ли я принять покаявшегося отступника, как брата? Да, в Евангелии по этому поводу сказаны вещи совершенно однозначные, но по-человечески – как это трудно!

У «испытания прощением» был и более глубокий смысл. В раннем христианстве Церковь виделась как общество святых, и святость, полученная при крещении, должна быть сохранена на всю жизнь. Лишь в середине II века появляется такое понятие, как «второе покаяние». Но с увеличением числа христиан перед Церковью встал жесткий выбор: либо оставаться «обществом святых», чьи требования непосильны для большинства людей, либо провозгласить «милость к падшим», в духе Евангелия.

Мнения по этому вопросу разделились, причем разделились бескомпромиссно. Сторону «кающихся» приняли исповедники – те христиане, у которых власти вымогали отступничество не смертью, а тюремным заключением и пытками. Епископ Киприан Карфагенский созывает собор, который постановил: не выдержавших гонений можно снова принимать в церковное общение, одних после покаяния, других – на смертном одре.

В ответ повсюду начали возникать группы «кафаров», или «чистых». «Кафары» и предшествовавшие им монтанисты, ратовавшие за максимализм требований, очень быстро выродились в секты и продержались, все больше теряя последователей, примерно до VII века.

Сам Киприан Карфагенский, впрочем, не воспользовался возможностью «отпасть» и вернуться. В 258 году он был казнен.

Так, я говорил о том, чего не разумел,

О делах чудных для меня, которых я не знал.

(Иов. 42:3)

Если гонения можно назвать испытанием огнем, то богословские споры, которые пять веков вела Церковь, можно сравнить с испытанием водой – водой бесконечных обсуждений, время от времени по своей разрушительности поднимавшейся до размеров цунами.

Вся история церкви полна смут и ересей. Во II веке были гностики, в III – монтанисты. Но по-настоящему все началось в IV веке, с окончанием гонений, когда у Церкви появились время и возможность заниматься богословием.

…Арий был пресвитером в Александрии. Ливиец по происхождению, строгий аскет, он был очень популярен у себя в приходе, особенно среди женщин, моряков и портовых рабочих – для последних он сочинял «божественные» куплеты. После смерти александрийского епископа он даже едва не был избран на его место – но все же победил другой кандидат.

Все было хорошо, пока Арий не решил внести свой вклад в богословие. Он принялся утверждать, что Иисус не был одной сущности с Отцом, но, будучи Сыном Божиим, был одним из Божиих творений, то есть было время, когда Его не было. А значит, он не подобен Богу.

Епископ Александрийский послушал все это, послушал, но, когда Арий договорился до того, что Бог не является, по сути, Троицей, проповедовать ему запретил. Арий обиделся и обратился с письмами к прочим епископам. Евсевию Кесарийскому о своих взглядах он писал: «Так как мы говорим, что Сын не есть Нерожденный, ни часть Нерожденного (ни в каком случае), ни взят от лица предсуществовавшего, но что Он начал быть прежде времен и веков по воле и намерению Отца как Бог Совершенный, как Единственный, Непреложный; что Он не существовал раньше того, как был рожден или сотворен, или основан, ибо Он не был нерожденным, – вот за что нас преследуют».[120]

Вы что-нибудь поняли?

Ничего не понял и император Константин. Убежденный сторонник христиан, легализовавший Церковь и принимавший самое живое и горячее участие в ее делах, император направил как Арию, так и его противнику епископу Александрийскому Александру письмо, где писал: «Как жестоко поразила мой слух или, точнее, самое сердце весть, что вы, через которых я надеялся дать исцеление другим, сами имеете нужду в гораздо большем излечении… Ведь это же пустые слова, споры по ничтожному вопросу. Для умственной гимнастики специалистов, может быть, и неизбежны такие споры, но нельзя же смущать ими слух простого народа».

В богословии спорящие понимали намного больше императора. Но что касается простого народа – тут глава светской власти разбирался лучше.

Давайте представим себе приход – обычную общину. Пресвитер, сам едва понимающий суть спора, пытается, как может, объяснить ее пастве, которая хочет знать, вокруг чего шум (при этом не надо забывать, что в собрании присутствуют как «старые» христиане, так и новообращенные язычники). После его в меру путаной речи встает какой-нибудь зажиточный ремесленник или торговец, уважаемый общиной за обстоятельность, дородность и громкий голос, и задает неизбежный вопрос:

– Ты мне главное-то скажи. Христос – он Бог или не Бог?

Дальше все зависит от священника. Если он придерживается магистрального направления в богословии, то говорит ему: «Не волнуйся, Христос – Бог». После чего уважаемый человек отпускает пару реплик о том, что этому Арию, видно, очень хочется стать епископом, вот он воду и мутит, и все успокаивается. Но если священник, на беду, оказывается арианином и начинает объяснять разницу, из которой выходит, что – да, Бог, но какой-то не такой, следует иная реплика. Уважаемый человек, который еще лет пять назад поклонялся культу Непобедимого Солнца и до сих пор не вполне понимает, чем Бог христиан от Солнца отличается, выпрямляется во весь свой немалый рост, выставляет брюхо и, обращаясь к какому-нибудь приятелю из «старых» христиан, рокочет:

– Ну вот, а ты мне говорил… А видишь как оно на самом деле… Христос – он Бог, но Солнце – главнее!

Немая сцена.

Это, конечно, гротеск, то есть картина преувеличенная. А с другой стороны, в головах простого народа иной раз рождались такие представления… Аж в середине V века папа Лев Великий упрекал паству, что она молится Солнцу на ступенях базилики св. Петра, поворотясь спиной к храму.

Но император Константин уж точно знал, что говорил – вот только Арий его не услышал.

Между тем смута разрасталась. На стороне Ария выступили 12 диаконов, 7 пресвитеров и 2 епископа – почти треть всего александрийского клира – и 700 девственниц. О моряках и докерах ничего не говорится – но можно предполагать, что соседства с семьюстами девственницами в одной религиозной партии они попросту не выдержали, тут нужна привычка. Едва ли его сторонники, особенно девы, разбирались в теории – вероятно, им просто нравился Арий и по какой-то причине не нравился Александр.

В конце концов император Константин решил собрать епископов со всего мира и это дело решить. Он созвал в Никее Первый Вселенский собор, в котором участвовал лично, хотя едва ли стал больше понимать, о чем, собственно, речь. Однако он был намерен разрешить дело миром, и в конце концов собор принял первый христианский Символ веры. А заодно предал анафеме сторонников Ария.

Правда, смута после этого не утихла. Ариане не раскаялись, они продолжали существовать, они и сейчас кое-где, кажется, существуют. Арианский епископ крестил захвативших Рим варваров. Но «уважаемый человек» из далекого прихода мог быть спокоен: ему собор епископов объяснил, что Христос – Бог.

Кстати, совершенно неожиданное подтверждение того, что большинство людей воспринимало этот спор именно как спор о божественности Христа, нашелся у Дэна Брауна. Все тот же «великий теоретик христианства» Лью Тибинг объяснял своим собеседникам:

«– Константину нужно было укрепить новую христианскую традицию, и он созвал знаменитый Вселенский собор. На этом собрании обсуждались, принимались и отвергались многие аспекты христианства – дата Пасхи, роль епископов, церковные таинства и, разумеется, божественность самого Иисуса Христа.

– Что-то я не совсем понимаю, – с недоумением нахмурилась Софи. – Божественность Иисуса?…

– Моя дорогая, – торжественно объявил Тибинг, – до этого исторического момента Иисус рассматривался Его последователями как смертный пророк… человек, безусловно великий и влиятельный, но всего лишь человек… Только на этом Вселенском соборе Христос был провозглашен и официально признан сыном Божиим. В результате голосования».[121]

Таким вот образом в голове американского журналиста, человека грамотного и, может статься, даже с университетским образованием, преломилась арианская ересь.

(Впрочем, что там Арий! Несколькими строчками ниже тот же Тибинг утверждает, что отныне христианину надлежало «искать спасения души через один-единственный официально утвержденный канал – Римскую католическую Церковь». Ладно, я понимаю, книги по истории религии написаны так, что от их грызения даже американские зубы поломать можно. Но ведь в каждой уважающей себя редакции должна быть энциклопедия, и многоуважаемый господин Браун мог бы открыть ее и выяснить, что никакой Римской католической Церкви в те времена не существовало!)

Дэн Браун восхитителен – но вернемся, впрочем, к теме. Примерно такими на протяжении следующих веков были и прочие богословские споры, исследовавшие меру божественного и человеческого в Иисусе. Один собор следовал за другим, причем равно темпераментны были как пребывающие на богословских высотах, так и внизу. Понимали они все по-разному, но вели себя одинаково. Вот отчет императорского уполномоченного о III Вселенском соборе, где речь шла о так называемом несторианстве.

«Чтобы не произошла вспышка драки, я втиснул отряды солдат между сближающимися местами той и другой партии – из-за бешенства, которое не знаю, откуда у них бралось. Те, что примыкали к Кириллу, говорили, что и видеть не хотят Нестория. Хотя я видел, что боголюбезнейшие епископы были неумолимо враждебны друг к другу, но я не знаю, отчего они дошли до такого омрачения».

Естественно, офицеру странно было предположить, что споры о природе Христа могли довести ученых богословов до драки. Но тут надобно пояснить один момент. Лидерами враждующих сторон были Кирилл, архиепископ Александрийский, и Несторий, архиепископ Константинопольский, родом из Антиохии. То есть спорили между собой два давно соперничающих города. А сам собор происходил в Эфесе, где не любили Нестория, а особенно не любили «город-выскочку» Константинополь. Когда Несторий прибыл, его и его людей не пускали в эфесские церкви, а по городу константинопольский архиепископ передвигался лишь под охраной солдат, защищавших его от эфесских монахов.

Впрочем, и сам Несторий был очень примечательным человеком. Бывший игумен одного из антиохийских монастырей, он, став архиепископом, не обрел политических талантов. Прибыв в Константинополь, он первым делом распорядился закрыть арианский храм. То ли никто ему не объяснил, что раз этот храм тут существует, значит, есть тому причина, то ли он никого не послушал. Но дело в том, что арианами в православном Константинополе были императорские гвардейцы – наемники-готы, для них и храм был открыт. В богословских спорах они, надо думать, понимали не больше прочих, однако насилие над собой терпели лишь от своих командиров. Обозленные солдаты в отместку подожгли церковь. В результате сгорел весь квартал, а Несторий получил в городе кличку «поджигатель».

Но особенно новый архиепископ Константинопольский восстановил против себя христиан и, по сути, подписал себе приговор, покусившись на Деву Марию, к которой уже тогда в народе было совершенно особое отношение. «Он ополчился против термина “Богородица”, ссылаясь на своего учителя Феодора Мопсуэтийского, писавшего “Безумие говорить, что Бог родился от Девы. Родился от Девы тот, кто имеет природу Девы, а не Бог-Слово… Родился от Девы тот, кто от семени Давидова”. Но писания Феодора не были известны вне круга ученых-богословов, а Несторий стал проповедовать все это с амвона.

Он говорил, что Дева Мария родила человека Эммануила, с которым соединилось, сцепилось предвечное Слово Божие. Следовательно, она не Богородица, а Человекородица или Христородица. Можно даже говорить Богоприимица, но не Богородица. Ведь всякая мать рождает только тело. А душа – от Бога… Конечно, говорил Несторий, если неграмотной черни нравится говорить “Богородица”, то пусть ее – в виде благочестивого преувеличения мы можем допустить это. Однако истинные просвещенные христиане понимают абсурдность такого словоупотребления».[122]

Теперь уже были оскорблены все, кроме маленькой группки приверженцев пришлого епископа. Тонкое богословие было доступно нескольким десяткам «истинных просвещенных христиан», а народ все понимал гораздо проще. Тут же поползли слухи: мол, Несторий не верует, что Христос – Бог.

Собор же, столь темпераментно начавшийся, закончился тем, что императору пришлось вызвать войска и окружить Эфес, а оба оппонента – Несторий и Кирилл, вместе с неукротимым эфесским митрополитом Мемноном, были взяты под стражу. В конце концов Несторий отправился к себе в монастырь, а Кирилл бежал из-под стражи и вернулся в Александрию, где, в окружении своих сторонников, мог не обращать внимания даже на самого императора: достать его оттуда можно было, лишь взяв город военной силой.

Такими в V веке по Р. Х. бывали богословские споры.

Через несколько лет этот сложный вопрос был разрешен, Александрия и Антиохия примирились, зато появилось монофизитство. Это была другая позиция маятника. Когда патриарх Флавиан вызвал родоначальника этой теории, константинопольского архимандрита Евтиха, для объяснений, тот сказал следующее: «“Я верую, что у Господа нашего было две природы до соединения. А после соединения я исповедую одну природу”. Конечно, природу эту он считал божественной. На вопрос о природе Девы Марии он отвечал, что она единосущна нам, но что если она единосущна Христу (в чем Евтих не был уверен), то в ней есть нечто божественное. А в теле Бога, наверное, есть “нечто человеческое”. Но божественное и человеческое несовместимы – человеческое исчезает в божественном, как капля в море».[123]

Прихожанам это было понятнее, они с радостью констатировали, что Христос, оказывается, совершенно такой же, как и «нормальные» боги, которым незачем становиться людьми и лезть в человеческую грязь. Зато богословы пришли в ужас. Все бы ничего, разобрались бы и с Евтихом – но ему удалось, чисто аппаратными путями, через приближенного евнуха, привлечь на свою сторону императора. И снова началась смута, которая привела фактически к религиозному отпадению Египта…

Так все и шло. Сейчас уже и не понять, почему рассуждения о том, чего человек изначально знать не может – просто потому, что ему знать этого не положено – каждый раз вызывали такую бурю. Правда, на собственно богословие накладывалась борьба группировок в Церкви, личные симпатии императоров, имперская и церковная политика. Все смешалось. Тогда это виделось в основном политикой, но с веками пришло и понимание иной, второй сути процесса.

«В последней своей глубине вся эта эпоха раскрывается как вопрошание о смысле Богочеловечества Иисуса Христа для мира и для человека. Ведь спор о Христе есть всегда спор о природе человека и об его назначении. Этим “жизненным” содержанием спора и объясняется та страстность, с которой он велся.

…От признания Христа Богом или “творением” зависело все понимание Его воплощения и Его земного подвига. Соединяет ли Он действительно Бога и человека или же между ними все та же пропасть, и человек обречен на рабство греху, смерти и разделению?… Если в Христе с человеком соединился Бог, то как возможно такое соединение и что в нем может означать человек?… Если Христос – Бог, в чем ценность и смысл Его человеческого подвига? Вопрос этот был не исканием абстрактной формулы, которая удовлетворила бы греческий философствующий ум, не “копанием” в божественных тайнах, а размышлением о человеческой свободе, о смысле его подвига, его личного усилия».[124]

Таким видится этот процесс много веков спустя, уже из нашего времени. И снова происходит то же, что и с Евангелиями. Мы не можем понять их до конца, поскольку они написаны для людей совершенно иной культуры. Но в них содержится некое послание, адресованное всем людям, к какой бы культуре они ни принадлежали и в каком бы времени ни жили. На вопросы, поставленные любым временем, Евангелия дают точные ответы. В этом их свойстве видят доказательство того, что Евангелия не являются творением человеческих рук, да этим доказательством оно и является.

И то же самое произошло с богословскими спорами, которые многим современникам казались «ненужными и опасными умствованиями». Да такими они, наверное, и были для большинства христиан того времени. Но кто мог тогда знать, что колоссальный ренессанс язычества в конце XX века поставит вопрос о взаимоотношении Бога и человека во главу угла? Поскольку главный вопрос нашего времени не тот, что двадцать лет назад. На тот вопрос: «Есть ли Бог?» – ответ уже имеется. А теперь самый главный и больной вопрос – другой: «Что для Бога человек?» И то, что христианство может ответить на него четко и однозначно, заслуга тех споров…

Среди трех испытаний, предназначенных герою – огонь, вода и медные трубы, народ всегда выделял последнее, как самое тяжелое. И для Церкви испытание земной властью и славой едва не стало роковым – хотя и не стало… До сих пор среди историков нет единого мнения: злом или добром был для христианской Церкви полуторатысячелетний альянс с государством.

…В 313 году император Константин своим «Миланским эдиктом» провозгласил свободу вероисповедания. Все, в том числе и христиане, вольны были исповедовать любую религию. Сам Константин до прихода к власти был поклонником монотеистического культа Непобедимого Солнца, однако христианство ему нравилось. Нет, император оставался язычником, но Империя отказывалась от обязательной государственной религии, и это было для христиан, конечно, большим облегчением. Хотя дело было вовсе не в том, что государство потеряло интерес к хранившим его богам, а в изменившихся религиозных воззрениях.

«В том новом религиозно-философском монотеизме, представителем которого был Константин до своего обращения, все внешние формы религии, культы всех богов восходят в той или иной мере к одному Высшему Божеству и в конечном итоге “относительны”. С этой точки зрения Миланский эдикт есть не начало, а конец. В нем находит свое последнее выражение тот религиозный синкретизм[125], в котором разлагается и умирает древнее язычество.

Но теократическая природа государства остается неприкосновенной; религия есть дело государства по преимуществу. Потому что само государство есть божественная “форма” человеческого общества. И свобода даруется для того, “чтобы находящееся на небесах божество могло быть милостиво и благосклонно к нам и ко всем, находящимся под нашей властью”».[126]

Провозгласив свободу вероисповедания, сам император чем дальше, тем более откровенно склонялся к христианству, хоть и принял его лишь на смертном одре. Однако уже сам факт, что кесарь поддерживал христианскую церковь, придавал ей статус государственной. И это оказалось самой тяжелой ношей и самым жестоким соблазном за всю ее историю.

Но отказаться от этого тоже было невозможно. Во-первых, император и не думал спрашивать мнение христиан. А во-вторых, ведь никто не снимал с Церкви завета «научить все народы», и лучшего пути для этого не видно было среди окрестных путей. Все остальные вели в сектантские тупики.

С обращением Константина все изменилось. Как только христианство стало государственной религией, в Церковь хлынули вчерашние язычники, которые решительно отличались от бывших язычников эпохи гонений. Те выбирали христианство, с риском для жизни, принимали его как свою веру. Новые, послеконстантиновские язычники пришли в христианскую церковь, потому что видели в этом выражение лояльности, точно по тому же принципу, по какому раньше они приносили жертвы императору И слишком многие из них крестились точно с тем же безразличием, с каким жгли ладан перед статуей кесаря. Это с одной стороны.

А с другой стороны, став государственной религией, христианство уже не могло быть независимым от государственной власти. Началась долгая история политических отношений с земными властями. История почти всегда драматическая, иногда трагичная и очень редко, лишь в отдельные минуты истории, – гармоничная. Церковные иерархи призывали императора на помощь в своих спорах, императоры вмешивались в церковные дела, церковь повелевала королями. Это был лабиринт без выхода, и лишь французская революция и 1917 год решили проблему самым простым способом, взорвав стены.

Но и это все лишь с одной стороны. Потому что в конечном счете альянс с земной властью оказался промыслительным – на этом пути Церковь смогла выполнить завет Христа: «идите, научите все народы». Не было бы альянса с властями, не было бы и христианского мира.

Протоиерей Александр Шмеман пишет о христианском мире: «Под этим словосочетанием мы разумеем не ту или иную форму отношений Церкви и государства, не внешнее усвоение обществом христианских обрядов, символов, обычаев, не возникновение „христианского быта“. Мы имеем в виду глубокое перерождение самого человеческого сознания, которое стоит за всем этим… Это – прививка Христова образа человеческому уму, сознанию, совести. С Константином христианство действительно становится судьбой мира. Так что на глубине уже все, что бы ни совершилось в нем, так или иначе, связано с христианством, решается по отношению к нему. В этом непреходящее значение той эпохи».[127]

Вслед за императором признавала Христа и Империя, а значит, весь тогдашний «цивилизованный мир». Если до того христиане были «избранными», противостоящими языческому миру, то теперь на плечи Церкви легла тяжесть государственной религии – то есть обязанность обеспечивать Божественную помощь и поддержку Империи и ее начинаниям. Тут ведь вопрос стоит не в том, хорошо это или плохо, вопрос в другом – был ли у Церкви иной путь? И если был, то какой? Она вела войну с языческим миром, и победила и теперь должна была получить плоды этой победы.

Опасность была более чем велика. Христианству предстояло принять в себя и переплавить не что-либо, а многотысячелетнее язычество. Да, оно находилось в жестоком кризисе, но даже больной дракон – все равно дракон. Да, христианство могло дать вчерашним язычникам новое понимание Бога – но этого им было мало. До тех пор в Церкви были избранные, а теперь пошли званые, и какой толпой! И они несли с собой свои представления о религии и требовали от Церкви, чтобы она была близка им, и того же требовал император, которому были совершенно не нужны религиозные войны. Так поражение это или победа?

– Тогда, Господи… оставь нас и дай нам идти своей дорогой.

– Сердце мое полно жалости. Я не могу этого сделать.

(А. и Б. Стругацкие. Трудно быть Богом)

Чтобы ответить на этот вопрос, надо поставить другой: церковь – она для кого? Для духовной элиты общества или для народа? Ибо у элиты и у народа совершенно разные требования к религии. Первой, в общем-то, достаточно одного Слова Божия, а без обряда она, в крайнем случае, обойдется. Народу же нужен обряд, а без Слова он, в крайнем случае, обойдется – и обходится!

Беда в том, что пренебрежение как первым, так и вторым ведет к одинаково трагическим последствиям. Как протестанты, отказавшись от внешнего, от культа, и сосредоточившись на Евангельском слове, в конце концов, породили безрелигиозное общество, так и Православие, сосредоточившись на внешнем, на культе, привело точно к такому же результату. И если кто скажет, что Церковь всегда умела пройти по лезвию бритвы между этими крайностями… Другое удивительно – что она сумела пройти и сохранить себя и своих верных, пусть и «малое стадо». Вот в чем Божий промысел-то!

Отец Андрей Кураев приводит следующие цифры: «…В советские времена социологи свидетельствовали, что процент верующих граждан атеистической державы составляет от 8 до 12 процентов. Во Франции опрос 1986 года показал, что лишь 10 процентов взрослого населения относятся к числу реально практикующих католиков (с регулярным посещением мессы). Причем практикующие католики составляют всего 13 процентов от числа всех людей, заявивших о своей приверженности католичеству. В протестантском мире ситуация аналогичная – “если говорить об активных членах Церкви, то они составляют, возможно, около 10 процентов от всего населения” (из беседы с Дж. Паттисоном). Близость этих цифр заставляет предположить, что число людей, всерьез воспринимающих собственные религиозные убеждения, не зависит от конфессионального или политического климата в стране. 10-15 процентов людей… всерьез живут так, как они это исповедуют».[128] Добавлю сюда, что мне однажды встретился такой факт (к сожалению, не помню, где именно): когда после февраля 1917 года русских солдат освободили от обязательного посещения церкви, то продолжало ходить на богослужения около 10 процентов формально православных. Кстати, когда Константин даровал свободу вероисповедания, христиан в Римской империи было… около 10 процентов.

С этими 10-12 процентами все в порядке. Но что делать с остальными?

Многие историки считают, что альянс Церкви и государства, создавшийся во времена Константина, был поражением. Но, если принять такую точку зрения, получается, что следовало оставить миллионы людей блуждать во тьме и спасать только себя…

Ведь так получается?

Сейчас в истории России ставится небывалый эксперимент: смогут ли христиане убедить в своей правоте целый народ без помощи полиции и государства?[129]

(Отец А. Кураев)

Как бы то ни было, Церковь так не поступила. Она вступила на путь, по которому было не совсем понятно, как идти. Ясно, что чем-то придется поступиться, что-то в прежней жизни изменить, возможно, в чем-то другой станет и сама Церковь.

«Историки утверждают иногда, что, борясь с язычеством, христианство само восприняло много “языческих” элементов, перестало быть евангельским богопочитанием “в духе и истине”. Храмовое благочестие, развитие и усложнение культа, почитание святых и их мощей, с такой быстротой расцветающее в четвертом веке, все нарастающий интерес к “материальному” в религии: к святым местам, предметам, реликвиям – все это непосредственно возводится к языческому влиянию в Церкви, и в этом усматривается компромисс ее с миром ради “массовой” победы».[130]

Запомним на будущее, пригодится: массовый интерес к святым местам, реликвиям, возведение храмов и становление культа – это началось не в первом, а в четвертом веке, когда в Церковь пошла масса. Это важно, поскольку и в нашей церкви, в наше время есть немало людей, абсолютизирующих именно это, «материальное». Может быть, они иначе и не могут… но дело в том, что именно эти люди наиболее видны, и по ним часто судят обо всей Церкви. А между тем это совершенно не так. Но и высотами духа Православие отнюдь не ограничивается. Это сложный сплав духовного и материального, в котором очень трудно найти правильную меру того и другого…

Но продолжим читать отца Александра Шмемана.

«Христианство восприняло и сделало своим многие “формы” языческой религии, не только потому, что это вечные формы религии вообще, а потому еще, что весь замысел христианства в том и состоит, чтобы все “формы” в этом мире не заменить новыми, а наполнить новым и истинным содержанием. Крещение водой, религиозная трапеза, помазание маслом – все эти основоположные религиозные акты Церковь не выдумала, не создала, все они уже имелись в религиозном обиходе человечества. И этой связи с “естественной религией” Церковь никогда не отрицала, только с первых же веков придавала ей смысл, обратный тому, который видят в ней современные историки религий»².

Конечно, сразу это не получилось и получиться не могло. У Валентина Иванова в его романе «Русь Великая» есть такой герой – фракийский крестьянин. Он – христианин, но тем не менее у него дома стоят статуи разных богов, которые он исправно мажет кровью и приносит им жертвы, а Христос для него – это «главный бог, который живет в городе». Да и легенда о происхождении династии Меровингов говорит о, мягко говоря, своеобразном понимании христианства. Но ведь поняли же короли франков, что от морского чудовища происходить при новой вере как-то уже нехорошо – и то прогресс!

Христианство меняло мир исподволь, веками – но меняло.

И ведь изменило!

«В первый раз над государством и обществом, над всеми властями и авторитетами провозглашается принцип объективной Истины, не зависящей ни от чего в мире, и мы почти не замечаем теперь, что эта превозносимая всем современным миром идея “объективной истины” вошла в сознание человека именно тогда… что началось становление современного человеческого сознания, его веры в разум, в свободу, в бесстрашную встречу с реальностью, как она есть, ибо есть нечто сильнее ее: Истина.

Да, примирение с миром. Принятие его культуры, форм его жизни, языка, мысли… Но это примирение совершается под знаком Креста. В сам мир оно вносит образ абсолютного совершенства, а потому суд и раздвоение. Все освящается, но на все теперь отбрасывает свою тень грядущее Царство; мир стал конечным, осознается как путь, как борьба и нарастание…»[131]

Но все это опять же «высокие материи», которые хорошо видны полторы тысячи лет спустя, когда уже есть результат и становится хотя бы отчасти понятен Промысел Божий. В то время, тем более на низовом уровне, этот высокий смысл происходящего был не слишком понятен, зато хорошо заметили другое: стремительное «обмирщение» Церкви. Великолепные храмы, шитые золотом одеяния священнослужителей, приток новых членов, которые были христианами лишь по форме. Все это вызвало неожиданную реакцию – монашество, послужившее противовесом «официальному христианству».

«Основная черта монашества – его фундаментально библейский характер. Пустыня – это место, где нет воды, нет жизни. Там царит смерть и дьявол. Удалиться в пустыню было актом очищения; это был уход не от жизни, а от всех суррогатов Царствия Божия, предлагавшихся обществом. И чем благополучнее было общество, тем более суровые испытания накладывали на себя монахи»².

Можно понять, почему самые суровые и ревностные из христиан уходили в пустыню. Можно понять также, почему к ним присоединялись менее суровые и ревностные: лучшие из подражания, другие бежали от жизненных проблем, а иные скрывались от воинской службы, от налогов, от наказаний за какие-то преступления. Постепенно монашество стало большой силой, причем силой очень контрастной. С одной стороны, святые отцы-пустынники, оставившие миру удивительные свидетельства веры и благочестия. С другой – толпы невежественных и агрессивных фанатиков, которых использовали в качестве дубинки в разного рода спорах и в борьбе группировок.

Все больше становящаяся «материальной» церковь и суровый аскетизм монахов не могли не вступать между собою в конфликт и, наверняка, вступали. Да, Церковь признавала оба пути – монашеский и мирской – равночестными, однако на практике такого быть не могло, просто потому, что такова человеческая природа. Большинство монахов все равно видело в мирских людях христиан «второго сорта», а обиженные мирские честили монахов бездельниками. И в «Житиях святых» можно найти следы этого раздвоения.

Но теперь, спустя полторы тысячи лет, все видится уже иначе. И это «иначе» опять-таки выражает протоиерей Александр Шмеман.

«Да, внешне христианский путь раздваивается как будто в непримиримом противоречии. Своим куполом храм покрывает и освящает теперь весь мир, всю его жизнь. Но из этого мира бегут, вне его ищут спасения десятки тысяч христиан…

…Своеобразие Константиновского периода в том и состоит, что оба эти пути не рационально, а жизненно воспринимаются одинаково необходимыми, восполняющими друг друга. И в этом их сопряжении спасается – хотя бы только в видении, в замысле – целостность евангельской перспективы. Мир получает христианскую санкцию, благословляется церковью, но монашество становится для него той “солью”, которая не позволяет ему попросту “подчинить” себе христианство… Монахи уходят из мира, но из пустыни благословляют христианскую Империю, христианский град и не устают молиться за них; само это отречение воспринимают они, как служение миру для его спасения. Пускай в действительности этот замысел воплощается только как чудо, как исключение, пускай и в новом христианском обличии мир остается все тем же самодовлеющим идолом, требующим служения себе, пускай монашество часто оборачивается гнушением мира и духовным индивидуализмом: все же внутренняя мера христианского делания в истории найдена…»[132]

Кстати, спустя полторы тысячи лет в России монашество воспринималось именно как разделение труда: монахи – это люди, чья работа – молиться, восполняя недостаток молитв у прочего люда. И за современников, и за нас, будущих, – если не их молитвами, то чьими мы живем в нынешнем-то мире? Уж всяко не собственным благочестием…

…А «государственное» христианство все набирало и набирало силу и влияние, и скоро о веротерпимости речи уже не было. Теперь уже христиане оказались в положении гонителей. Иной раз это приобретало даже слишком темпераментные формы, как это было, например, в Александрии. Вот какая обстановка царила в столице Египта в начале V века.

«Префект Египта Орест очень серьезно относился к своим обязанностям защиты фактической свободы веры, что весьма раздражало христиан, а особенно монахов. Кирилл[133] был в открытой конфронтации с ним. Одной из трудных задач префектуры была защита евреев от погромов. Во время одного из бурных столкновений Орест арестовал вождя толпы погромщиков Иерака и наказал его как провокатора. Приверженцы Кирилла стали угрожать евреям расправой. Евреи не выдержали и напали первыми, устроив превентивный погром. Христиане ответили разгромом синагоги и всего еврейского квартала, что на следующее утро было одобрено Кириллом как мера необходимой самообороны. Таким образом, Орест имел все основания считать Кирилла силой бунтарской и весьма серьезной, тем более что Кириллу повиновалась целая армия нитрийских монахов. Разгромив у себя оригенизм, они искали, кого бы погромить еще. Кто-то натравил их на “язычника” Ореста. Толпа монахов бросилась штурмовать его дом, а один из них, Аммоний, бросив камень, даже раскровил Оресту голову. Орест отдал приказ войскам оттеснить их. В возникшей сумятице Аммоний был задавлен насмерть. Кирилл демонстративно устроил ему торжественные похороны и объявил его мучеником. Правда, историк церкви Сократ ехидно замечает, что если Аммоний и был жертвой, то только собственной глупости».[134]

Теперь в церковь пошла третья, последняя категория людей – пригнанные под конвоем. Насильственное христианство стало одним из самых страшных соблазнов Церкви. В самом деле, как это легко и просто – силой государственной власти, самого государственного аппарата защищать свою Церковь. А то, что при этом создается общество формально христианское, что природа человеческая не терпит насилия… да кого это интересовало! В будущем это отзовется возрождением уже внутри христианского общества оккультизма, примитивного язычества, сатанизма и, наконец, породит среди активной, думающей части общества откровенное антихристианство. Все эти мины, взрывавшиеся на протяжении полутора тысяч лет, закладывались именно тогда. Но императоры-христиане об этом совершенно не думали. Им казалось, что все будет просто замечательно.

Полностью идею христианского государства сформулировал император Юстиниан. Ему принадлежит идея «симфонии» государственной власти и Церкви. Границы Церкви теперь совпадали с государственными границами, религиозное единство Империи стало естественным ее признаком. Более того, начиная с этого времени, само государство стали рассматривать как общество, управляемое совместно царем и священством. Отношения государства и Церкви стали уподоблять отношению тела и души. Все это, конечно, очень красиво, но на деле даже Юстиниан, творец «симфонии», начал со столь грубого вмешательства во внутренние дела Церкви, что иначе как насилием это и назвать нельзя. Он попытался, в угоду политическим интересам, насильно примирить византийскую и римскую церковь. Поэтому в реальных условиях «симфония» существовала, пока было единомыслие между императором и церковными иерархами, а как только единомыслие нарушалось, то приходилось вспомнить, кто сильнее. На востоке, в византийском мире, сильнее был император. Протоиерей Александр Шмеман назвал «симфонию» Юстиниана победным возвратом языческого абсолютизма, а обосновал это следующим образом:

«Государство мыслится как тело, живущее благодаря наличию в нем души – Церкви. Но нужно увидеть радикальное отличие этой схемы от учения ранней Церкви, от которого она на деле никогда не отказалась, ибо это значило бы отказаться от самой себя. Ранняя Церковь сама себя ощущает телом, живым организмом, новым народом, до конца несводимым ни к одному народу и ни к какому естественному обществу… Но в официальной византийской доктрине само государство уподобляется телу совсем не в этом раннехристианском смысле, не потому также, что de facto все подданные империи стали членами Церкви. На деле оно целиком исходит из непреодоленных языческих предпосылок, по которым само государство мыслится, как единственное, Богом установленное, всю жизнь человека объемлющее общество. Видимым представителем Бога в нем, исполнителем Его воли и распорядителем Его достояния является Император. На его обязанности забота одинаково о религиозном и материальном благополучии своих подданных, и власть его не только от Бога, но и божественна по своей природе. Единственное отличие этой схемы от языческой теократии в том, что истинного Бога и истинную религию Империя обрела в христианстве».[135]

Схема знакомая. Именно так формулировали божественную суть императорской власти и в Российской империи. Не только земным властителем, но и предстоятелем перед Господом, точкой, соединяющей Небо и Землю, был в ней не патриарх, а император – да и не было в то время в России патриарха, до такой степени Церковь была подмята властями. Кончилось это, как известно, плохо – в первую очередь для государства…

Но на самом деле подмена была еще глубже и радикальней. Церковь, совпадающая с границами государства, начинала восприниматься как национальная. Политически две половины бывшей империи все больше отходили одна от другой, у них были разные условия существования, разные интересы – и разные церкви. Впоследствии – взять хотя бы русскую смуту начала XVII века – именно религия, а не национальность, стала фактором, разделяющим противников. И большинство нашествий с Запада на Русь воспринималось как агрессия католичества. Так христианская Церковь, родившаяся как наднациональная вера, объединяющая людей, превратилась в религию, разделяющую их. Раскол христианства, который скромно называют разделением церквей, – это та трагическая цена, которую пришлось Церкви заплатить за альянс с государством. Одна из трагедий, но не единственная. На негреческом востоке жители, оказавшись между ненавистной империей и мусульманскими завоевателями, часто выбирали ислам, хотя Сирия и Египет изначально были христианскими – это еще один пример. А можно и еще привести…

…VIII век отмечен ересью совершенно нового типа – открыто исходящей от императора и поставившей себе на службу весь государственный аппарат византийской империи.

Та мысль, что изображение есть идол и его почитание – нарушение второй заповеди Моисея: «Не сотвори себе кумира», возникла вместе с Церковью. Вопрос этот был спорным все время, но в целом сторонники икон постепенно побеждали. Уже в середине III века христианские церкви расписывались библейскими сценами, а в IV веке большинство храмов украшаются фресками, картинами на библейские темы, изображениями Христа, Богоматери и святых. Хотя находились иерархи, которые выступали против изображений.

Без сомнения, Церковь, в конце концов, сама разобралась бы с этим вопросом, если бы не вмешалась светская власть. Византийский император Лев поддержал иконоборческую сторону в Церкви и, недолго думая, в 730 году издал указ против икон. На протесты народа, которому все это не понравилось, он ответил военной силой. Гонения приняли характер государственных. С самого начала против новой императорской идеи выступил Рим. Разозленный император направил в Италию флот, но тот погиб в Адриатике. Однако Лев нисколько не вразумился и, захватив грекоязычную Европу и Балканский полуостров, насильно присоединил их к Константинопольской церкви. Это «благодеяние» резко испортило и без того сложные отношения между Римом и Константинополем.

Сын Льва – Константин Копроним продолжал его дело. Он провел «чистку» иерархии, созвал послушный себе собор и, заручившись его решением, принялся проводить оное в жизнь огнем и мечом.

Иерархи, уже приученные к послушанию, почти не протестовали, миряне прятали иконы, и лишь монахи поднялись на их защиту. Тогда гонения приняли двойной смысл – борьба с иконами и борьба с монашеством, и тут иконоборчество было лишь поводом. Императору трудно было смириться с тем, что внутри его империи тысячи и тысячи мужчин не платят налогов, не служат в армии и вообще считают себя свободными от государства.

Гонения затихли при сыне Константина, но по-настоящему их прекратила лишь жена императора, Ирина, оставшаяся после смерти мужа правительницей при малолетнем сыне. Она созвала VII Вселенский Собор в Никее, на котором был провозглашен догмат об иконопочитании.

И вот тогда-то императорская власть и показала всю свою сущность и свое «христианство». После смерти Ирины, несмотря на постановление Собора, гонения вспыхнули снова. Теперь Церковь вступила в открытый конфликт с императором. На Вербное воскресенье 815 года тысяча монахов прошла с иконами крестным ходом по Константинополю. После чего началось форменное избиение монахов: их пытали, ссылали, казнили. Теперь уже христианские императоры порождали христианских мучеников.

Спасение снова пришло через женщину: после смерти императора Феофила императрица Феодора немедленно прекратила гонения, и теперь уже навсегда. В первое воскресенье Великого поста 843 года в «главной» церкви Византийской империи – храме Св. Софии, – было провозглашено восстановление иконопочитания. С тех пор этот день празднуется как день Торжества Православия.

Это был последний серьезный конфликт Церкви и Империи. А дальше шло лишь постепенное подчинение ее императорам. «Трагедия Византийской Церкви, – пишет протоиерей Александр Шмеман, – в том как раз и состоит, что она стала только Византийской Церковью, слила себя с Империей не столько административно, сколько психологически. Для нее самой Империя стала абсолютной и высшей ценностью, бесспорной, неприкосновенной, самоочевидной. Византийские иерархи (как позднее и русские) просто неспособны уже выйти из этих категорий священного царства, оценить его из животворящей свободы Евангелия. Все стало священно и этой священностью все оправдано. На грех и зло надо закрыть глаза – это ведь от “человеческой слабости”. Но остается тяжелая парча сакральных символов, превращающая всю жизнь в священнодействие, убаюкивающая, золотящая саму совесть… Максимализм теории трагическим образом приводит к минимализму нравственности. На смертном одре все грехи императора покроет черная монашеская мантия. Протест совести найдет свое утоление в ритуальных словах покаяния, в литургическом исповедании нечистоты, в поклонах и метаниях, всё – даже раскаяние, даже обличение имеет свой “чин” – и под этим златотканым покровом христианского мира, застывшего в каком-то неподвижном церемониале, уже не остается места простому, голому, неподкупно-трезвому суду простейшей в мире книги… “Где сокровище ваше, там и сердце ваше”».[136]

Что показательно, этот горький приговор произнес не историк, который жил и работал внутри Советской России. Он принадлежит эмигранту – то есть человеку, которому по самому своему положению следовало бы вздыхать о золотых временах «России, которую мы потеряли». Но не вздыхает, наоборот – смотрит на альянс Церкви и государства куда более жестко и трезво, чем даже большевистские историки, и уж куда жестче и трезвее, чем кто-либо из историков нынешних, ностальгирующих по так никогда и не существовавшей «симфонии». Собственно о России Шмеман пишет скудно и невнятно – но настолько подробно, по мельчайшим косточкам, разбирает даже не Византию, а некую полуабстрактную, теоретическую Империю, так умело расставляет акценты, подчеркивая общие тенденции и затушевывая частности, что и не имеющий глаз увидит, что именно он имеет в виду.

Этот же подход, унаследованный от Византии, постепенно побеждал в России, пока не закончился в Российской империи упразднением патриаршества и подчинением Церкви Синоду и, по сути, превращением ее в «департамент благочестия». Подминая под себя Церковь, ставя ее себе на службу, государство откровенно рубило сук, на котором сидело. Поначалу это казалось благом – ликвидировать патриарха, который мешал императору, сделать Церковь одним из департаментов в правительстве, привычно призывающим небесное благословение на любые начинания государства. В обмен обеспечивалось преимущественное положение среди прочих религий и численность прихожан – пусть для многих хождение в церковь постепенно выродилось в чисто формальный ритуал, но ведь внешне-то все благолепно! Но по сути все было совсем наоборот, ибо для Церкви главное – спасение, а для департамента – отчет о проведенных мероприятиях. Совершив положенные обряды, житель империи на практике был волен верить во что угодно. Посещение церкви стало чисто формальным выражением лояльности, ну как… сходить на первомайскую демонстрацию, что ли…

Кажется, мы это уже где-то встречали, не так ли?

…В 1917 году все закончилось. Империя, окончательно обессилевшая нравственно, прекратила свое существование. А Церковь выжила. Потеряв все, что давало ей государство, утратив богатство, храмы, монастыри, поддержку властей, оставшись в рубище и на развалинах, она тем не менее уцелела – в объеме тех самых десяти процентов, которые живут так, как исповедуют. Но зато она снова вернулась к тому, куда более естественному для себя положению, в котором находились первые христиане. У нее снова появились мученики и исповедники, и вновь голос Евангелия зазвучал громче прочих голосов.

Конечно, для тех, чей идеал – чистота веры, обеспечиваемая нагайкой городового, то, что произошло, ужасно. Но все же стоит подумать: 1917 год – так ли он плох, как кажется? Да, цена очень высока, но ведь и купленное за эту цену избавление от «симфонии» – тоже не последнее из благодеяний. И тем более неплохо бы вспомнить, Кто занял место императора в его мистическом предстоянии перед Богом[137]…

Эти процессы, хоть и были «верхушечными», затрагивали всю Церковь. Государство много давало, но много и требовало – в первую очередь управляемости и единомыслия.

Постепенно изменилась структура Церкви – точнее, вектор ее жизни. Если раньше она была собранием общин, то есть строилась снизу вверх, то теперь стала централизованной структурой, управляемой сверху вниз. Если раньше, до «имперского периода», пресвитеры и епископы были неразрывно связаны со своими общинами, вплоть до того, что, когда епископ умирал, община называлась «вдовой», то теперь они ставились «сверху» и перемещались с кафедры на кафедру. Это, конечно, было удобней для управления, но вело к неизбежному разрыву «верхов» и «низов».

Принцип единомыслия, мечта уставшего от ересей большинства, был выстрадан, как никакой другой, – но от этого, впрочем, не легче…

«С самого начала в богословских спорах чувствуется государственный мотив – принцип, требующий религиозного единомыслия ради государственного мира… Правительство все более озабочено приведением всех разномыслий к общему знаменателю, не столько из бескорыстной любви к истине, сколько ради сохранения в целости разноплеменной Империи, в которой всякое религиозное брожение грозит немедленно вспыхнуть пожаром всяческих этнических и политических страстей и сепаратизмов…

В этом отношении победа над иконоборчеством означает поворотный момент… Религиозное единство Империи оказалось осуществленным ценою потери всех инакомыслящих, ценою умаления самой Империи… Это новое положение диктует и новую политику. Горький опыт показал, что всякое религиозное расхождение угрожает и государственным потрясением. И основным стремлением императоров становится теперь желание не допустить этих религиозных смут, сохранить некий религиозный status quo. И, конечно, Церковь, всегда жаждавшая догматического единодушия… с радостью восприняла эту консервативную линию государства…

С молчаливого согласия Церкви и государства поставлена была некая психологическая точка, подведен итог. И всякое новое касание богословских тем, всякую постановку новых вопросов нужно теперь уже свести к этому прошлому… Поздняя Византия молча признала, что кафолическая[138] Истина Церкви окончательно, раз и навсегда и во всей полноте, формулирована «древними отцами» и семью Вселенскими Соборами. А потому даже на новые недоумения, на новые лжеучения или вопросы отвечать нужно из того же арсенала, в сокровищницах святоотеческих творений искать заключенный в них ответ на все вопросы».[139]

Но вопросы-то никуда не делись!

Старые аргументы для новых вопросов не годились, новых не было. И тогда люди пытливые, жаждущие истины, принялись разрешать свои сомнения вне христианства. У них оставалось колоссальное философское наследие античного мира, и они стали осваивать его, в его рамках искать ответы на свои вопросы. Совершенно неожиданно, в последние века существования Византии, в этой православной империи произошел возврат к эллинизму, казалось бы, давно поверженному. Оставаясь христианами, и не только формально, но и по вере и духу, интеллектуальная элита общества о «запретном», например, о природе Божества, рассуждала, исходя из греческой философии, и прекрасно чувствовала себя в этом странном положении. Произошел разрыв церковной мысли и духовных поисков – он еще отзовется в будущем.

Впрочем, в православных странах эти процессы происходили более-менее мягко. Все-таки восточная церковь общалась с развитым и цивилизованным византийским обществом, а римская просвещала варваров, которые в свою очередь влияли на нравы своих просветителей. В Риме все было грубее, проще и жестче. Уже в 794 году один из западных соборов запретил служить на каком-либо языке, кроме латинского, греческого и еврейского, так что службы, Священное Писание, молитвы чем дальше, тем больше были непонятны прихожанам. Даже перевод Евангелия на национальные языки пробивал себе дорогу с колоссальным трудом, более того, было время, когда католическая церковь возбраняла своим прихожанам читать Священное Писание – зачем смущать умы «стада»? И, как следствие, она столкнулась с вещами уже совершенно дикими. На Востоке никогда не было такой вспышки оккультизма в высшем обществе и порожденного им ведьмовства «внизу», какими отмечена эпоха, очень точно названная Возрождением. Здесь не бывало ни «черных месс», ни «охоты на ведьм», ни инквизиции. От этого была свободна как Византия, так и допетровская Россия. Стоит ли удивляться, что в России не спешили прорубить «окно в Европу» – это еще вопрос, какие ароматы польются из того окна…

Естественно, богословское развитие (или неразвитие) – это дело ученых богословов и церковных иерархов. На религиозном чувстве «низов» общества все это отражалось мало. Надо было пройти многим векам, чтобы запреты породили насилие, насилие вызвало сопротивление, сопротивление привело к протесту, чтобы появились подходящие условия… и католическая Европа вдруг ринулась в протестантизм, а православная Россия стала сбивать с церквей кресты и рубить топорами иконы.

…Но вернемся в Византию. Был еще один духовный путь, который пролегал по темным монашеским кельям. Его позднее назвали «византийской мистикой».

Победа над иконоборцами подняла значение монашества в церкви и обществе. Больше никто не смел покушаться на монастыри, и они укреплялись и расцветали. Преподобный Феодор Студит, знаменитый идеолог монашества, определял его как особое служение Церкви. Монахи – «нервы и опора» Церкви, «соль земли и свет мира», «свет для сидящих во мраке».

В монастырях писалась своя литература. Это гимны, письма, трактаты, посвященные специфически монашеской жизни, проникнутой мистическим опытом «стяжания Святого Духа». «Это богословие отрешения и одинокого восхождения к Богу оказывается даже в плане церковной жизни важнее, влиятельнее, чем богословие “официальное”. В этих “духоносных” старцах обретает Церковь тот полюс свободы от мира, свободы оценки всего в мире, которого ей так недостает в ее тесном браке с Империей. Потому что это богословие от опыта, не от книги, и в нем христианство оживает именно в своем “практическом” значении, как борьба за настоящего человека».[140]

Таковы были два церковных полюса Византии, а впоследствии и России: «государственная» церковь и монастыри, «официальное» богословие и мистический опыт. А между ними находился громадный мир простых людей, для которых первое было непонятным и чуждым, а второе непонятным, притягательным и опасным. У этого мира были свои представления о религии, под которые приходилось подстраиваться и Церкви, было свое, «народное» богословие и свои обряды, от которых иной раз всего один небольшой шажок до колдовства и суеверия.

Какова была народная вера в Византии? К сожалению, мы этого почти не знаем, поскольку народ не имеет обыкновения оставлять по себе записи дискуссий и трактаты – в лучшем случае, сказки. Не знаем, однако, исходя из аналогий и здравого смысла, можем предполагать…

Что простые люди знали о своей вере? За разговором о богословии и философии как-то забывается, что абсолютное большинство людей того времени были неграмотными. Некоторые сведения они получали в церкви, поскольку церковная служба предполагает чтение отрывков из Священного Писания и проповеди (что ж получается – средний католик, выслушивавший службу на латыни, не знал о своей вере вообще ничего?!), кое-что узнавали из разговоров с другими такими же, как они, неграмотными прихожанами и всякими сомнительными «странниками».

А почему раньше в храмах расписывали фресками любую свободную поверхность, а в новопостроенных даже картины духовного содержания, и те не приветствуются, а висят одни иконы?

Еще в середине V века Нил Анкирский писал эпарху[141] Олимпиодору: «Ты предлагаешь декорировать церковь, которую ты построил, сценами охоты и рыбной ловли для услады глаз… Детская идея, которая введет в заблуждение верующих. Напротив, ты должен покрыть стены церкви сценами из Ветхого и Нового Завета, чтобы неграмотные люди, не имеющие возможности прочитать Священное Писание, увидев картины, научились мужеству настоящих слуг Божьих». О том же писал свт. Григорий Великий в 599 году: «Картины используются в церкви, чтобы позволить неграмотным при взгляде на стены понять то, что они не могут прочитать в книгах».[142]

В старинных православных храмах кое-где до сих пор сохранились фрески, сплошь покрывающие стены и своды, со сценами из Священного Писания или же условно-аллегорические. (Кстати, иконоборцы выступали не против изображений вообще, а против священных изображений: взамен они предлагали рисовать сцены охоты, пейзажи и т. п. Сейчас дико представить себе церковь, расписанную сельскими картинками или, скажем, бегами на ипподроме – но ведь это вполне могло бы состояться! А учитывая, что в эти церкви ходили бы неграмотные прихожане…) С развитием грамотности и книгопечатания фресок и картин становилось все меньше и меньше, и сейчас никакая живопись, кроме икон, в храмах не приветствуется. И то верно: при поголовной грамотности она уже не выполняет той роли, для которой была заведена, а, наоборот, скорее отвлекает молящихся.

Богословские споры народ считал «опасными умствованиями» и «смутой», и в этом церковные «низы» были солидарны с «верхами»: один раз богословие написано, и нечего тут переиначивать, не нами началось, не нами и кончится. Вот только… Можно попытаться напрячь фантазию и попробовать вообразить себе, каким образом преломлялось церковное богословие в мозгу какого-нибудь крестьянина. Но боюсь, что фантазии не хватит. Например, на русском севере «еретик» понимался, как род нечистой силы. «Припозднился как-то мужик в лесу, возвращается в село, а за ним еретик увязался… Мужик на сосну, а еретик принялся дерево зубами грызть… Тут петухи пропели – еретик и пошел дымом…» В одной из последующих глав будет приведен народный рассказ о появлении иконы «Троеручица» и о празднике Преполовения. И если главное – евангельские заповеди – народ понимал на удивление верно (хотя и не всегда выполнял), то что касается Священной Истории и истории Церкви, тут уж фантазии был и простор, и полет!

Очень уважали простые люди самого разного рода мистику (суеверия – это, кстати, тоже мистика, только самого низшего сорта), наполняя мистическим содержанием все, к чему прикасались душой. Иной раз это мистическое чувство уводило в совершенно уже загадочные дебри – вспомним хотя бы, как причастие клали на икону, чтобы получить его «из рук Богородицы». Понимание того, что Бог есть дух, простому человеку давалось с большим трудом. «Бог, который живет в городе» или же в иконе – это было куда проще и понятнее.

Любое описание нравов обычно грешит в ту или иную сторону, в зависимости от того, на что преимущественно обращен взгляд описывающего. Трудно сказать, сколько времени в реальности простые люди отдавали, например, молитве. Молитв было множество, на все потребности и все случаи жизни: вступление в новый дом, рытье колодца, земледелие и рыбная ловля, о шелковичных червях, сборе винограда, оливках и масле, об очищении пищи, против пороков, болезней, несчастных случаев. От зубной боли молились святому Антипе, против бессонницы – семи спящим детям и т. д. Но проблема была опять же в том, что большинство жителей Византийской империи были неграмотны, а значит, все их молитвенное правило ограничивалось несколькими наиболее распространенными молитвами, а для всего остального приходилось приглашать священника. Не раз, например, в западной литературе приходилось читать: священник наложил на кающегося прихожанина епитимью – прочитать сто раз «Верую» или пятьсот раз «Отче наш». Или у нас – положить столько-то земных поклонов. Но если допустить, что «Верую» и «Отче наш» (на латыни!) были единственными молитвами, которые знал какой-нибудь бретонский крестьянин, а у нас поклоны перед иконами были самой популярной формой молитвы – то все становится понятнее, не так ли? Чтобы знать больше, надо уметь читать.

Зато были очень распространены разного рода реликвии: кусочки Креста, частицы мощей, освященное масло и т. п. Те, кто побогаче, могли носить на шее ампулы из свинца, серебра или золота, наполненные маслом из ламп, освещавших Святой Крест. Очень почитались реликвии, принадлежавшие святым и, особо, чудотворные иконы, среди которых первыми были иконы Богородицы. Впрочем, с тем же успехом верили в порчу и сглаз, от которых ходили лечиться кто в монастыри, а кто и к колдунам, верили в демонов, злых духов и более мелкую нечисть, от которой опять же защищались как церковными, так и народными средствами.[143]

…Да, конечно, легко обвинять сейчас этих людей в язычестве и суеверии. Но, во-первых, надо бы постараться их понять. Какие иные формы религиозности могли быть у неграмотного народа? Во-вторых, кроме учения, существует еще и благодать. В Евангелии сказано: «по вере вашей будет вам». От чудотворных икон совершались чудеса, реликвии приносили исцеление, молитвы помогали… В самом деле, кто может помешать Богу наполнить Своим содержанием любую форму? А в-третьих – как вы думаете, что делает современный, просвещенный, со средним, а то и высшим образованием человек, если он болен или в доме у него заводится какая-нибудь пакость вроде барабашки? Думаете, ищет утешения в философии? Один из десяти – да, остальные едут к чудотворной иконе или зовут батюшку, чтобы квартиру освятить.

Интересно, а что делает американец-протестант, если у него дома заводится «барабашка»?

…Сейчас мы уйдем с высот в самые глубины народной веры, поскольку почитание Богородицы в основном шло снизу, поднимаясь волной и захлестывая самые высокие кафедры и троны. Ей молились, просили о заступничестве, не давали в обиду высокоумным несториям, строили храмы, писали иконы и получали от них чудеса и исцеления. Это уже совсем другой мир, в котором совсем нет философии, зато много поэзии и бесчисленное количество чудес, данных людям по их вере…

…Поначалу почитание Богоматери было в основном стихийным, народным. Еще в I веке появились посвященные Ей апокрифы, вызванные к жизни не богословским, а чисто человеческим интересом и большой любовью. Но все же то, что сейчас понимается под почитанием – праздники, поклонение иконам, – появилось позже. По-настоящему говорить и писать о Божией Матери начинают только после IV века. В бесконечных богословских спорах главное внимание уделялось Христу, но и Ее не оставляли в стороне. В первом Никейском Символе веры о Ней даже не упоминается, но впоследствии появляется такая необходимость. Вспомним о Нестории: «Он ополчился против термина “Богородица”… Он говорил, что Дева Мария родила человека Эммануила, с которым соединилось, сцепилось предвечное Слово Божие. Следовательно, она не Богородица, и Человекородица или Христородица. Можно даже говорить Богоприимица, но не Богородица. Если неграмотной черни нравится говорить “Богородица”, то пусть ее – в виде благочестивого преувеличения мы можем допустить это. Однако истинные просвещенные христиане понимают абсурдность такого словоупотребления».[144]

Народ к таким заявлениям относился очень плохо. Мудрствуй там себе, как хочешь, а Матушку не трогай! То, что говорил Несторий, казалось страшным кощунством.

Наконец, в результате III Вселенского собора в Эфесе – того самого, для успешного завершения которого потребовалось окружить город войсками и арестовать троих епископов, имя Девы Марии вошло в вероизложение. «Посему исповедуем, что Господь наш Иисус Христос, Сын Божий Единородный, есть совершенный Бог и совершенный человек с разумной душой и телом, Рожденный по Божеству от Отца прежде веков, в последние же дни Он же Самый (рожден) по человечеству от Марии Девы, нас ради и нашего ради спасения.

Единосущный Отцу по Божеству и Он же самый единосущный нам по человечеству. Ибо произошло единение двух природ.

Посему мы исповедуем Единого Христа, Единого Сына, Единого Господа.

Сообразно с этой мыслью о неслиянном единении (природ) мы исповедуем Св. Деву – Богородицей, и это потому, что воплотился и вочеловечился Бог – Логос и соединил с Собой воспринятый от Нее храм».[145]

Примерно в это же время возникают и Богородичные праздники. Самый древний из них – праздник Успения Богоматери. По церковному преданию, он считается установленным апостолами, но все же официально этот праздник установлен императором Маврикием, в самом конце VI века. С того времени его празднуют 15 августа по старому стилю или 28 августа по новому. Сейчас празднику Успения предшествует двухнедельный пост. Раньше существовали два отдельных поста – христиане постились либо перед праздником Преображения, либо перед Успением. Но в XII веке Константинопольский собор решил установить один пост – Успенский.

Праздник Благовещения также, возможно, установлен апостолами. Известно, что его уже праздновали в IV веке. Однако единая дата -25 марта (7 апреля) – была установлена в XI веке.

Уже в IV веке строили храмы в честь Рождества Богородицы. С того же времени это событие празднуют 8 (21) сентября.

И, наконец, праздник Введения во храм – самый поздний из великих, или двунадесятых Богородичных праздников. Первые сведения о нем относятся к VIII веку (хотя, согласно церковному преданию, в Иерусалиме уже в V или VI веке был храм в честь Введения). Сейчас он празднуется 21 ноября (4 декабря),

В Православной Церкви есть такая традиция: на следующий день после великих праздников чтить память главных участников события, в честь которого этот праздник установлен. На следующий день после Рождества, 8 января, празднуется Собор Пресвятой Богородицы – то есть всенародное торжественное собрание для Ее прославления. А 9 (22) сентября почитается память праведных Иоакима и Анны, родителей

Девы Марии. 9 (22) декабря отмечается праздник Зачатия Богородицы, который установлен не позднее VII века, поскольку именно в этом веке св. Андрей Критский написал на него канон.

Между тем Евангелие указывает лишь на одно из этих событий – на Благовещение. Откуда же взялись остальные праздники? Конечно, Рождество и Успение, как естественные события, когда-либо должны были произойти – но откуда известны их даты? На какой основе было написано «Житие Богородицы»?

Все эти вопросы отсылают нас уже не к Священному Писанию, а к Священному Преданию. Это новая, отдельная, очень сложная и очень интересная тема: церковное предание, его соотношение с реальной историей, его понимание…

Е. П. На какой основе было составлено «Житие Богородицы»?

Отец Константин Пархоменко. Во-первых, существует уникальный документ, откуда было почерпнуто очень много сведений. Это так называемое Протоевангелие, или Первое Евангелие от Иакова. По преданию, его писал Иаков, «брат Господень» – хотя подлинного автора мы не знаем. Оно было составлено примерно в начале II века, по всей вероятности, иудеями, жившими в Египте. Все говорит об этом: стиль, слог, знакомство с обрядами, с обычаями – это явно писал человек, вышедший из иудейской среды.

Почему оно появилось именно в Египте, тоже понятно. В Палестине о Божией Матери слышали, знали достаточно много. А в Египте существовала большая христианская община, но о Ней им было мало что известно. И египетские христиане решили, видимо, записать все предания, какие сумели найти. Конечно, в этом Евангелии содержится очень много легенд, которые вошли туда наряду с какими-то подлинными сведениями. Мы не можем установить точно, что является подлинным, что нет.

Возьмем, например, рассказ о Введении Божией Матери во храм…

Е. П. Это та часть «Жития», которая смущает многих. Откуда такие невероятные подробности?

О. Константин. Мы вообще о юности Богоматери знаем очень мало. Предание говорит, что Она хотела посвятить жизнь Богу, остаться девой. Скептики любят утверждать, что это не согласуется с историей, потому что, по взглядам иудеев, женщина должна выйти замуж, ибо Бог заповедал людям плодиться и размножаться. Но более тщательное исследование древней иудейской истории, которое стало возможным после знакомства с рукописями Кумрана (найдены в 1947—1950 гг.), показало, что такое явление все же было – иудейская девушка могла остаться Девой, посвятившей себя Богу. То есть последние находки подтверждают церковное предание. И мы видим, что предание – это нечто более подлинное, чем просто благочестивые мифы.

Так что были в Иудее и женщины, которые посвящали свою жизнь Богу. Но жить где-нибудь при храме они не могли. Когда девушка взрослела, ее все равно должны были выдать замуж. Однако в этом случае ее могли выдать не за молодого, здорового, крепкого мужчину, а, например, за человека, который будет ей скорее отцом или даже дедом. Он становился мужем по закону, она была хозяйкой, вела дом, но никакой супружеской жизни у них не было.

И как удивительно, что именно сейчас наука снова и снова обнаруживает доказательства подлинности Священного Писания и церковного предания! В том числе и подтверждение того предания, что Божия Матерь была выдана замуж за некоего немолодого человека.

Кстати, косвенно о том, что Ее брак с Иосифом был, скорее, духовным сожительством, говорит то, что, умирая, Иисус поручил заботу о Своей Матери апостолу Иоанну. В этом – подтверждение того, что у Божией Матери не было детей, кроме Христа. Если бы у Нее были другие дети, неужели они допустили бы такой позор – что их мать живет не с ними, а с друзьями своего сына?

Е. П. Смущает-то совсем не это…

О. Константин. Я понимаю, что именно… Скорее всего, рассказ о Введении во храм – это легенда. Очень красивая, благочестивая, но все же легенда. Потому что если бы такое событие на самом деле произошло, если бы девочку ввели в Святая Святых, то иудеи устроили бы такое, что девочка и в живых бы не осталась. Могли бы убить и первосвященника, который дерзнул это сделать. И уж в любом случае скандал был бы таким, что нашел бы отражение в исторических хрониках. Об этом событии не сказано нигде и ничего.

Е. П. И как же теперь к нему относиться? Ведь Церковь признает «Житие Богородицы», установлен даже праздник «Введения во Храм».

О. Константин. Современные православные богословы говорят, что к этому рассказу можно относиться как к притче, то есть извлекать из него не исторический, а духовный смысл. Что такое введение в Святая Святых? Это приобщение к Богу, соединение с Богом. Духовный смысл этого праздника в том, что Божия Матерь с самого детства, с младенчества была близка к Богу, едина с Господом. И притча о том, как Она трехлетней девочкой была введена в священное помещение Храма, нам эту мысль как раз и иллюстрирует: девочка как бы пришла перед лицо Божие и так и осталась в постоянном Богообщении.

Что могло произойти исторически? Действительно, в три года Ее могли привести в храм – но без того, чтобы ввести в Святая Святых! Пожилые благочестивые люди отдавали своих дочерей в храм на воспитание. Девочки убирали территорию храма, выполняли какие-то другие работы, учились вышивке – опять же предание говорит, что Божия Матерь сама, своими руками вышила завесу, которая разорвалась в храме в момент смерти Христовой. Она вполне могла научиться ткать, вязать. Есть даже предание, что «нешвейный хитон» Христа, который делили воины-палачи у Креста, соткала ему Мать.

Потом, когда девочке исполнялось двенадцать-тринадцать лет, ее выдавали замуж. То же самое должно было произойти и с Божией Матерью. Когда она достигла, самое большее, четырнадцати лет, ее обручили с Иосифом – скорее всего, это действительно был пожилой человек, и Мария в течение года оставалась его обручницей, то есть невестой. Они вместе не жили, шла подготовка к свадьбе, и как раз в это время к ней и явился Ангел, который возвестил ей то, чего человек никогда не слышал: «Ты обрела благодать у Бога…»

Е. П. А об Успении Богоматери тоже говорится в Протоевангелии?

О. Константин. Нет, этих рассказов там нет, хотя они тоже очень древние. Я не берусь сказать, когда возникли предания об Успении. Знаю только свидетельство V века. Когда императрица Пульхерия строила во Влахернах храм, посвященный Божией Матери, она вознамерилась разыскать тело почившей Богородицы. По свидетельству св. Иоанна Дамаскина, Пульхерия обратилась к иерусалимскому патриарху Ювеналию, а патриарх ответил императрице, что это невозможно, и передал ей известный нам рассказ об апостоле Фоме. Вместо тела он прислал Пульхерии хранившиеся в Гефсимании погребальные пелены Богоматери, которые и были положены в храме.

Эти предания очень древние. А лучший трактат об Успении Богоматери написан великим Иоанном Дамаскиным. И я всем советую его прочитать.

Е. П. Долго ли прожила Божия Матерь?

О. Константин: Почила Она, как об этом говорит древнее предание, в преклонном возрасте, когда ей было уже за шестьдесят лет. Она родила Спасителя в пятнадцать лет, умер Иисус, когда Ему было за тридцать – сколько точно, мы не знаем, и еще лет двадцать Богоматерь прожила после Его смерти. Она посещала церковные общины, побывала на Кипре, на Афоне. Афон, кстати, в древности, до того, как там поселились монахи, был священной горой, где жили языческие жрецы и приносили свои жертвы, это доказывают и раскопки. И предание говорит, что, когда Божия Матерь путешествовала, Ее корабль пристал к Афону, и бесы, видя, что Она вступила ногой на Афон, в ужасе бежали с этого острова. Так было предуказано, что спустя столетия Афон станет столицей монашеского делания.

Предание говорит, что Богоматерь заранее узнала о приближении смерти. Она не боялась смерти, потому что мечтала воссоединиться со Своим Сыном. Однажды Она молилась в Гефсиманском саду, Ей явился Ангел Гавриил, тот же самый, что возвестил о рождении Спасителя, и сказал Ей, что Она скоро предстанет перед Сыном. Она отправилась домой, сообщила о приближении смерти, и вскоре почила. Когда Она умерла, благоухание разлилось по окрестностям, так что многие люди, жившие вокруг и уважавшие Божию Матерь – а Она была очень добрым, хорошим человеком, и нехристиане (иудеи и язычники) Ее тоже любили, – они все собрались возле Ее дома.

На Востоке человека хоронили в тот же день, когда он умирал. И, когда Божия Матерь умерла, апостолы, где бы они ни были, поспешили собраться. Ну а те, которые были далеко, не сумели приехать, чтобы попрощаться с Богоматерью.

В легенде приводится еще много подробностей. Что из них правда, что – благочестивый вымысел? Более или менее мы можем говорить о какой-то исторической основе в следующем рассказе: предание говорит, что через три или четыре дня после смерти Божией Матери прибыл апостол Фома и попросил открыть гробницу, чтобы он мог с Ней попрощаться. Гробницу открывают и видят, что та совершенно пуста, только лежит одежда, ризы Божией Матери, которые потом хранились у христиан, как величайшая святыня (на Святой горе Афон и сегодня хранится Ее пояс). Тело Божией Матери исчезло.

Мы можем доверять этому преданию хотя бы потому, что тела святых людей на Востоке окружались очень большим почетом. Им строили роскошные гробницы, их могилы посещали и украшали. Известно, что когда Иоанна Крестителя убили, его тело бережно погребли его ученики, и то же самое мы знаем про святых первых веков – их тела иногда даже выкупались богатыми христианами, чтобы с почестями похоронить. А тело Божией Матери, которая превыше всех святых, о которой знали абсолютно все… исчезло. Вот Ее одежда, а тела – нет. Поэтому мы имеем основания думать, что, как говорит предание, Она была воскрешена Своим Сыном.

Это могло произойти как предвосхищение всеобщего нашего воскресения. Ведь мы верим, что наши души живут после смерти и потом, после всеобщего воскресения, воссоединятся с нашими телами. Мы, конечно, обретем не такие тела, какие сегодня имеем, а другие – светоносные, духовные – вроде такого, какое имел Христос после Воскресения, так что Он мог оставаться неузнанным, проходить сквозь стены… Как апостол Павел говорил в Послании к Коринфянам: «сеется тело душевное, восстает тело духовное». И можно предположить, – говорят святые отцы, – что Божия Матерь, как высшая из святых, как высшая даже всех ангельских чинов, как «честнейшая Херувим и славнейшая без сравнения Серафим», что Она на самом деле умерла, как всякий обычный человек, подчинилась закону смерти. А потом Господь Ее не оставил во гробе, а, как самого духоносного и высшего представителя рода человеческого, воскресил прежде всеобщего воскресения.

Е. П. То есть мы это предполагаем?

О. Константин. Христиане разных конфессий относятся к этому по-разному. Протестанты, например, не признают совершенно. Католики, наоборот, догматизировали Воскресение Божией Матери на своем соборе в 1952 году. Они признали вероучительным догматом, то есть абсолютно необходимым для спасения, учение о воскрешении Божией Матери и о взятии Ее в принебесную славу. В Православии такого шага не было сделано. Для нас это просто богословски глубокое и красивое предание – что Она была после смерти воскрешена Господом, взята на небо и теперь находится там в воскресшем, прославленном теле – просто благочестивое предположение, догадка, основывающаяся на многих косвенных аргументах. Чудес в мире гораздо больше, чем нам кажется…

Е. П. А как жила Богоматерь после распятия Христа?

О. Константин. Мы говорим, что Божия Матерь всегда была рядом с апостолами. Это, несомненно, так – вспомним, что, умирая, Христос, в лице Иоанна Богослова, усыновил Ей Своих учеников: Жено, се Сын Твой…

Существует много преданий о том, как Богородица посещала христианские общины. Мы уже говорили, что Она побывала на Кипре, на Афоне. Я хочу познакомить вас с уникальным документом, который называется «Письмо Божией Матери Игнатию Антиохийскому». Игнатий был епископом в Антиохии, и предание называет его Богоносцем. Этот человек – младший современник апостолов, он был мученически казнен в Риме между 107—117 годами. Жил ли он во времена, когда была жива Богоматерь? Жил, несомненно, потому что казнили его уже в очень преклонном возрасте.

Пресвятая Богородица почила примерно в 50-е годы I столетия. В эти годы Игнатий был молодым человеком. Есть вероятность, что он был знаком с апостолами, проповедовавшими как раз в это время, мог он знать и Божию Матерь. Как бы то ни было, до нас дошла записка, которую, по преданию, написала Богоматерь Игнатию.

«Игнатию, возлюбленному соученику, смиренная прислужница Христа Иисуса.

Об Иисусе, что слышал и узнал от Иоанна[146] – истинно. Верь тому, держись того, и принятый на себя обет христианства храни непоколебимо, а привычки и жизнь сообразуй обету. Что до Меня, то Я приду вместе с Иоанном посетить тебя и тех, кто с тобою. Стой в вере и поступай мужественно. И да не беспокоит тебя суровость преследования, но да будешь сильным и да радуется дух твой в Боге Спасителе твоем. Аминь».

Если эта записка принадлежит действительно перу Божией Матери, мы получаем уникальную возможность узнать о Ее характере что-то большее, нежели нам сообщает Священное Писание. За этими строками нам видится характер человека стойкого, подчиняющего жизнь свою христианским обетам. И тем не менее автор записки – человек мягкий и кроткий, что, например, видно в словах «смиренная прислужница». И даже если это не подлинный документ, то все равно древний и авторитетный. Замечательный хотя бы тем, что он показывает, какие слова вкладывали древние христиане в уста Пречистой Богоматери, как думали о Ней…

…А теперь приведем несколько рассказов из «Жития Богородицы», повествующих о тех событиях Ее жизни, о которых не говорится в Евангелиях, – так, как они изложены в книге Софии Снессоревой «Земная жизнь Пресвятой Богородицы», изданной в 1897 году – тем же стилем и языком, разве что с некоторыми сокращениями.

Пресвятая Матерь Божия родилась от престарелых бесплодных родителей в городе Назарете, лежащем на откосе горы, на три дня расстояния от Иерусалима. Во всей Галилее не было более маловажного городка, как Назарет. «От Назарета может ли что добро быти», – говорили евреи, когда услышали, что оттуда явился великий пророк Иисус.

Согласно с предсказаниями пророков, обетованный Спаситель мира должен был произойти из царского племени Давидова. Но со времени Вавилонского плена потомки царя Давида теряли мало-помалу свои права, и, когда возвысилось племя Маккавеев, исчезло все отличие царского племени, и стало оно наряду с простым народом…

В Назарете жила благочестивая чета – Иоаким и Анна. Иоаким происходил из колена Иудина, царского племени, Анна была младшей дочерью священника от племени Аронова, Матфана, у которого было три дочери: Мария, София и Анна; у Софии была дочь Елизавета, которая была матерью Иоанна Предтечи.[147] Иоаким и Анна были праведны пред Господом и чистым сердцем соблюдали заповеди Его и всем были известны не столько знатностью своего происхождения, сколько своим смирением и милосердием.

Так достигли они глубокой старости. Вся их жизнь была проникнута любовью к Богу и милосердием к ближним: ежегодно выделяли они из своих значительных доходов две трети: одну жертвовали в храм Божий, другую раздавали бедным и странникам; остальное же употребляли для собственных потребностей. Они были счастливы, но бесчадие преисполняло скорбию их сердца: по понятиям того времени, бесчадие считалось бесславием и тяжелым наказанием, тем более прискорбным, что потомкам Давида дана была надежда сделаться орудиями спасения человеческого рода чрез рождение обещанного Мессии.

Прошло 50 лет их брачной жизни, а они терпели поношение бездетства. По закону, поддерживаемому фарисеями, Иоаким имел право требовать развода за неплодство жены; но Иоаким, муж праведный, любил и почитал жену свою Анну за ее необыкновенную кротость и высокие добродетели и не хотел разлучаться с нею. С сердечною скорбию, но безропотно они несли тяжесть испытания и продолжали вести жизнь свою в посте, молитве и милостынях, укрепляя друг друга взаимною любовью и не теряя надежды, что Бог всегда силен помиловать рабов Своих.

В великие праздники они имели обыкновение ходить в Иерусалим. Ко дню обновления храма пришел Иоаким в храм, чтобы вместе с другими своими соотечественниками принести жертву; но архиерей Иссахар отверг приношение Иоакима и, укорив его бесчадием, сказал: «Господь, ради каких-нибудь тайных грехов твоих, отнял от тебя свое благословение». Другие из предстоящих единоплеменников тоже поносили его: «Непозволительно тебе приносить с нами дары твои, ибо ты не сотворил семени во Израиле». Тяжело было Иоакиму слышать такие нарекания всенародно и не возвратился он домой, но ушел в пустыню. Сорок дней и сорок ночей праведный старец плакал, постился и молился, растворяя скорбь свою слезами умиления, взывая к Богу, чтобы отняты были от него позор и нарекания, чтобы даровано было ему чадо в старости.

В то же время, узнав об оскорблении, нанесенном ее мужу, Анна плакала неутешно и, чтобы скрыть от домашних свою скорбь, ушла в сад. Сидя под лавровым деревом, она не переставала плакать и молиться с непоколебимою верою, что Бог силен и невозможное по-человечески сделать возможным! В это время, подняв глаза к небу, она увидала среди ветвей лаврового дерева гнездо с неоперившимися еще птенцами – еще сильней полились из ее глаз слезы, еще жалобнее изливались из ее сердца моления: «Горе мне, одинокой, – вопияла она, – все в мире утешаются детьми: и птицы небесные, и звери земные плодородны у Тебя, Господи, и земля приносит вовремя плоды свои, и все благословляют Тебя! Одна я как степь безводная, без жизни и растительности! Воззри на меня, Господи, и услыши молитву мою!»

Вдруг пред нею явился Ангел Господень и сказал: «Анна! Господь услышал молитвы твои, и ты родишь чадо, и в семени твоем благословятся все роды земные. Имя твоей дочери да будет Мария, и ею дастся спасение всему миру». Ангел повелел Анне идти в Иерусалим, предсказав ей, что мужа своего она встретит у Золотых ворот.

Исполнившись благоговейной радости, Анна воскликнула: «Жив Господь Бог мой! Если будет у меня дочь, отдам ее на служение Богу, и пусть она служит Ему день и ночь, восхваляя святое имя Его». И, произнеся этот обет, она поспешила в Иерусалим воздать хвалу и благодарение Всевышнему.

Ангел Божий явился и праведному Иоакиму, стоявшему на молитве в пустыне, и сказал: «Господь принял твои молитвы: жена твоя родит тебе дочь, о которой все будут радоваться. Иди в Иерусалим и там у Золотых ворот найдешь жену твою, которой я возвестил это».

Они встретились: вместе принесли благодарственные жертвы в храме Божием, вместе возвратились домой, с твердой верою, что получат по обетованию Господа. Православная Церковь с древних времен празднует в 9-й день декабря Зачатие Пресвятой Богородицы от престарелых, лишенных чадородия родителей, – для того, чтобы рожденное дитя было всеми признано за особый дар Божий, потому что чудесами надлежало приготовить главнейшее чудо, единственную благодатную весть, что от Девы родится Спаситель мира. По учению Православной Церкви, Пресвятая Дева Мария зачата и рождена по обетованию Божию от мужа и жены; един Господь Иисус Христос родился от Приснодевы Марии безмужно, но наитию Духа Святого.

Пресвятая Дева Мария родилась в малоизвестном местечке Назарет от униженного, некогда знаменитого дома Давидова, утратившего уже блеск своего величия. Ни блеск, ни слава мира не окружали ее колыбели: все эти земные преимущества померкли при свете незримой славы, уготованной от века Матери Божией, называемой, по свидетельству Евангелия, благодатною и благословенною со дня воплощения от Нее Спасителя мира…

По обычаю иудейскому, в 15-й день по рождении младенца дано было Ей имя, указанное Ангелом Божиим, Мария, что значит по-еврейски: «госпожа», «надежда». Мария, сделавшись Матерью Творца, явилась госпожою и надеждою всех тварей.

Младенец Мария росла и укреплялась, осеняемая благодатью Божиею и окруженная попечениями родителей. Предание говорит, что, когда Ей исполнилось шесть месяцев, мать поставила Ее на землю, желая испытать, может ли Она сама стоять на Своих ногах: Мария сделала семь шагов и возвратилась в объятия Своей матери. Тогда праведная Анна взяла Ее на руки и воскликнула: «Жив Господь Бог мой! Ты не будешь ходить по земле до тех пор, пока я не введу тебя в храм Господень!» С той поры праведная Анна устроила особое место в своей спальной, куда не допускалось ничто нечистое, и выбрала безупречной жизни еврейских дочерей, чтобы они ухаживали за благословенным младенцем.

Когда Марии исполнился год от рождения, Иоаким созвал священников, книжников, старейшин и друзей на торжественный пир и принес в это собрание Марию, прося всех благословить ее. «Бог отцов наших, благослови Младенца сего и дай Ему имя славное и вечное во всех родах», – таково было благословение священников, произнесенное над главою Марии. Присутствующие ответили: «Аминь! Да будет».

Марии исполнилось два года; всех окружающих поражало необыкновенное развитие Ее ума и сердца, предупреждавшее Ее возраст: детская Ее мудрость была подобна заре благотворного солнца. Мария не похожа была на других детей Ее лет, и праведный Иоаким спешил исполнить обет посвящения дочери храму; но Анна, движимая чувством матери, упросила его отложить это еще на год. Мудрые родители стали приготовлять дочь свою к посвящению Богу, воспитывая в Ней мысль, что Она обещана в дар Богу, что у Бога гораздо лучше, чем у родителей, и что родители не могут сделать для Нее того, что Бог силен дать…

В благочестивых преданиях сохранились подробности введения во храм Пресвятой Девы.

К торжеству посвящения собралось в Назарете много родных и ближних Иоакима и Анны, а также множество юных дев, сверстниц Марии, для сопровождения Ее во храм. Все отправились в Иерусалим, отстоявший на три дня пути от Назарета. После вступления в святой город и семидневного очищения постом и молитвою, по обычаю, предписанному приносящим жертву во храм, праведные Иоаким и Анна со всеми сопровождавшими их приблизились к храму, ведя за руки свою трехлетнюю дочь, Благодатную Марию; лик[148] непорочных дев предшествовал им; сродники и знакомые шли за ними: все спешили с зажженными свечами в руках участвовать в торжестве посвящения храму Девы Марии, единственной дочери престарелых родителей, и пели священные песнопения. Навстречу им вышли с пением из храма священники, имея во главе первосвященника Захарию.

Крыльцо, ведущее ко храму, состояло из 15 ступеней, по числу степенных псалмов, которые священники и левиты пели на каждой ступени, по одному псалму, при входе в храм. Праведные Богоотцы с благоговейными молитвами поставили Марию на первую ступень. К общему изумлению, трехлетняя Мария скоро и бодро взошла, без посторонней помощи, до самой верхней ступени, где ее принял первосвященник Захария, окруженный священниками. Приняв Марию, он не остановился с Нею там, где обыкновенно стояли молящиеся, но ввел Ее за первую и вторую завесу, то есть в глубину внутреннего святилища, называемого «Святая Святых», куда не дозволялось входить не только женщинам, но и священникам, да и сам первосвященник входил туда только однажды в год, после продолжительного поста и молитвы, в день очищения с жертвенною кровью за себя и за грехи народа. Это было сделано по внушению Божию…

Первосвященник, введя Деву Марию во Святая Святых, по благодатному внушению, назначил Ей тут место для молитвы; другим же девицам, приводимым в отрочестве на служение Господу, строго воспрещалось приближаться к Святилищу: им отводилось место между алтарем и церковью, где впоследствии был убит Захария…

Престарелые родители, вручив дочь свою воле Отца Небесного, принесли ему благодарственные жертвы и возвратились в дом, славя и благодаря Бога…

В то время при храме Иерусалимском, созданном Соломоном и возобновленном Зоровавелем, находилось кругом стены церковной тридцать прекрасных каменных зданий в три этажа, в некотором расстоянии одно от другого, с полным удобством для жизни в просторных и удобных комнатах. В одних зданиях помещались девицы, посвятившие себя на служение Богу; в других – вдовы непорочной жизни, а в отдельных кельях жили назореи[149], посвятившие себя на служение Единому Богу и представлявшие собою нечто вроде иноков новозаветной церкви. Другие покои определены были для упокоения странников, приходивших в Иерусалим для поклонения Единому Богу.

Трехлетняя Мария, по введении во храм, была помещена в обитель девственниц, существовавшую в самые древние времена. Старшие девицы обучали Ее чтению священных книг и женским рукоделиям по назначению первосвященника. Она имела особенное место для чтения, рукоделия и отдохновения; в святилище же входила только для молитвы.

Жизнь Девы Марии при храме отличалась особенною чистотою и святостью; вся обстановка Ее жизни возбуждала глубокое благоговение к Богу. Следуя установленному порядку, Она вставала с утренним рассветом и, по свидетельству предания, по три раза в день совершала молитву: утром (до 9 часов), в полдень (около 12 часов дня) и после полудня (около 9 часов вечера). Таково было обыкновение всех благочестивых людей того времени и обязательное для пребывающих во храме. Остальное время Она занималась чтением книг Священного Писания и рукодельем. В песнопениях Церкви свидетельствуется о явлении ангелов Пречистой Деве с небесною пищею: каждый день они посещали Ее и беседовали с Нею. Ее пребывание внутри храма было освящено Духом Святым.

Из рукоделий Дева Мария занималась пряжею льна и шерсти, вышивала шелками, особенно священные одежды. Она превосходила своих подруг искусством в рукоделиях, и Ее природный разум был замечательно развит чтением священных книг, укрепляемый Богомыслием и молитвою. Около десяти лет Ее пребывания во Святая Святых она жила и служила в страхе Божием и чистоте сердца. Престарелые священнослужители смотрели на Нее как на драгоценнейшее украшение святого храма и никогда не проходили мимо, чтобы не призвать на Ее главу благословения Божия.

Много уже лет Мария жила под кровом храма, и жизнь Ее была безмятежна и безоблачна, как ясное небо. Но, около девятилетнего пребывания во храме, Она узнала первую скорбь на земле: Она лишилась престарелых Своих родителей. Сначала умер Иоаким (80 лет), а потом скоро умерла и престарелая Анна.

Праведные Иоаким и Анна наречены Церковью Богоотцами, и Церковь ежедневно, по окончании Божественной службы, испрашивает выходящим из храма помилование и спасение от Господа молитвами Богородицы и святых и праведных Иоакима и Анны. Память их празднуется ежегодно на другой день после праздника Рождества Богородицы.

Место погребения их и теперь указывают в стороне лестницы, по которой спускаются к погребальной пещере Пресвятой Богородицы в Гефсимании.

Лишившись любимых родителей, Мария испытала горькое чувство сиротства и сознала, что ничто уже не привязывает Ее к земле. Всем сердцем Она предалась Единому Богу и питала одно желание – оставаться до конца жизни рабою Господа, всегда покорною святой Его воле. Она дала обет Богу сохранить девство Свое.

Девственная чистота, уважаемая в христианстве, не считалась добродетелью у евреев. Все девы, воспитанные во храме, должны были по достижении возраста вступать в супружество ради надежды, что Царь-Мессия произойдет из рода царя и пророка Давида.

Когда исполнилось Деве Марии 14 лет и 11 дней, первосвященник объявил Ей, что, по обычаю, имевшему силу закона, Она обязана оставить храм, выйти замуж и переселиться в дом свой. Пречистая Дева смиренно, но твердо отвечала ему, что от рождения Своего посвящена родителями Богу и впоследствии, когда пришла в возраст, сама дала Богу обет сохранить навсегда Свое девство и не желает нарушить его.

Удивился первосвященник такой твердой решимости; смутились и священники: они не могли уничтожить закон и неприкосновенность обета, не могли и принудить Деву нарушить обет. Все они собрались во храм и усердно молились, да явит им Бог волю Свою. Первосвященник же, облачившись в священные одежды, вошел за завесу с молитвою, да сподобится услышать волю Божию. Ему явился Ангел Господень и сказал: «Захария! Собери неженатых мужей из колена Иудова от дома Давидова, и пусть они принесут жезлы (посохи свои). Кому Господь покажет знамение, тому отдашь Деву в соблюдение девства Ее».

Тогда по всей окрестности иудейской были посланы глашатаи, и по призыву их все мужи сходились во множестве. Первосвященник собрал 12 благочестивых и престарелых мужей из рода Давидова к храму, взял у них жезлы, вошел в Святилище и всенародно молился, да Сам Господь явит мужа, достойного обручиться с Девой. На всю ночь жезлы были оставлены в храме, а на другой день, когда первосвященник со служителями церкви и избранными 12 мужами вошли во храм, тогда увидели, что жезл Иосифа расцвел, а когда первосвященник стал раздавать жезлы и подал последнему Иосифу, тогда все увидели, что сверху слетел голубь и сел на его жезл. Иосиф, приходившийся родственником Деве Марии, был праведной жизни и с нетерпением ожидал пришествия Мессии. Он достиг глубокой старости: в это время ему было более 80 лет. Он давно уже жил во вдовстве после смерти своей жены Саломии, и у него было от нее шестеро взрослых детей – 4 сына: Иаков, Иосия, Симеон и Иуда – и две дочери: Мария и Саломия[150]. На слова первосвященника, чтобы принял к себе в соблюдение Деву Господню, Иосиф возражал, говоря, что он стар, имеет взрослых детей, а Мария так молода, что он будет посмешищем у сынов Израилевых. На это первосвященник напомнил ему участь Дафана, Авирона и Корея, как за сопротивление их Богу разверзлась земля и поглотила их: «Бойся же и ты, чтобы не случилось сего и с домом твоим!»

Иосиф покорился воле Божией, и тогда же Дева Мария была с ним обручена, то есть поручена ему не для брака, но для хранения Ее девства и служения тайне от вечности, сокрытой от разумения людей. В предании сохранилось также указание, что Дева Мария имела откровение, чтобы Она не боялась идти в дом праведного Иосифа, который под именем мужа будет хранителем Ее девства. После обручения Иосиф отправился с Мариею в свой город Назарет.

Иосиф происходил от царского рода и был потомком Давида; но со знатностью рода не сохранил величия и богатства своих предков: он жил трудами рук своих. Божественная Мария, воспитанная во храме, приученная к занятиям изящнейшими рукоделиями, окруженная великолепием священного храма, не поколебалась следовать за своим обрученником, который привел Ее в бедную семью, на обычный труд и незавидную долю плотника, жившего трудами рук своих. Но этот плотник был славен благородством и твердостью характера, стремлением ко всему святому, безукоризненной чистотой жизни: смиренный плотник был лучшим человеком своего народа, и Мария верила, что в нем Бог дает Ей отца, защитника и хранителя Ее девственной жизни.

По древнему обычаю, Иосиф занимался своим ремеслом в отдельном месте, а не в доме, где жило его семейство; его мастерская, находившаяся не в далеком расстоянии от дома праведной Анны, состояла из одной низкой комнаты в десять или двенадцать квадратных футов[151]; с наружной стороны дома была каменная скамья для усталых путников, которая защищалась от жгучих лучей полдневного солнца навесом из переплетенных пальмовых ветвей…

В доме Своего обрученника Дева Мария не изменяла образа жизни, обычного Ей со Святая Святых; жила в уединении и безмолвии, всегда была в трудах: молитва, чтение священных книг, рукоделие и домашние занятия наполняли все минуты Ее смиренной и молчаливой жизни. Среди людей Она жила для одного Бога, и дом Иосифов был для нее как храм молитвенный. Она занималась пряжею льна и шерсти, вышивала церковные облачения и во всех этих работах была замечательно искусна.

Вскоре после возвращения в Нижнюю Галилею Пресвятая Мария и Ее праведный обрученник Иосиф испытали тяжкие опасения за жизнь Богомладенца… Ангел Господень явился во сне Иосифу и сказал: «Встань, возьми Младенца и Матерь Его и беги в Египет и будь там, доколе не скажу тебе, потому что Ирод хочет искать Младенца, чтобы погубить Его».

Иосиф немедленно повиновался; Пресвятая Мария также не медлила покориться извещению обрученника Своего. В ту же ночь Иосиф и Пречистая Матерь, взяв на руки Предвечного Младенца, отправились в Египет. Их сопровождал Иаков, старший сын Иосифа. Они отправились в путь, не тревожась предстоящими опасностями и затруднениями его, предоставляя Богу распоряжение о своей судьбе; они заботились только о безропотном послушании воле Его.

Ни в Священном Писании, ни в преданиях нет сведений, какой путь в Египет был избран святым Иосифом, но из некоторых указаний можно догадываться, что он предпочитал, как более безопасный, путь, пролегавший через горы Иудейские к Газе, а отсюда береговою пустынною равниною до Египта. Много трудов и неудобств испытало Святое Семейство; не всегда находило оно кров, чтобы укрыться от холода и непогоды. Нередко святые путники терпели лишения и в пище, и в крове и подвергались многим опасностям.

Древнее предание говорит, что во время странствования Младенец Иисус сотворил многие чудеса, которые убеждали людей в Его Божественности. При вступлении Святого Семейства в Египет в одном месте окружили Его разбойники и хотели ограбить и убить. Старший из них выступил с обнаженным мечом вперед, чтобы осмотреть ближе странников: пред ним стояли Иосиф и Мария с Младенцем на руках. С удивлением посмотрел разбойник на этого убеленного сединами старца, безоружного, с посохом в руке, подобно древним патриархам; посмотрел на молодую Мать, которая крепко прижимала Младенца к груди своей, как бы желая защитить Его собою; посмотрел – и душа его умилилась. Он опустил меч и сказал: «Если бы Бог принял на себя тело человеческое, то не мог бы быть прекраснее этого Младенца». Он не позволил товарищам своим оскорблять бедных странников и грозно остановил одного из них, настаивавшего на грабеже. Пресвятая Дева Мария сказала доброму разбойнику: «Этот младенец воздаст тебе воздаянием благостынным». Слова Ее имели пророческое значение: это был тот благоразумный разбойник, которому Спаситель мира, вися на кресте, сказал: «Днесь будешь со Мною в Раю». Предание дополняет, что имя доброго разбойника было Тит, а другой, злой, разбойник назывался Думах.

О пребывании Святого Семейства в Египте не имеется положительных известий; но сохранились о том, особенно у арабов, предания, которые имеют высокий интерес для чувства верующих христиан. Известно, что первым местом отдохновения Святого Семейства при входе в Египет было селение Матариэ: по историческим исследованиям, они прошли тогда сто сорок миль. Селение Матариэ лежит на север от Каира, окруженное цветущими садами; дорога к нему покрыта роскошной зеленью. Иосиф отправился с Иаковом в селение для приискания пристанища, оставив Богоматерь с Младенцем близ входа в селение под огромным деревом, которое преклонило вершину свою до земли, воздавая поклонение своему Творцу и Его Пречистой Матери, и осенило их от солнечного зноя своею благодетельною тенью, а внизу, у самого корня дерева, образовалась расселина, в которой укрылась Пресвятая Дева с Младенцем; с тех пор дерево, познавшее своего Творца, осталось в наклонном положении и получило целебную силу: листьями его врачевались всякого рода болезни. В расселине этого дерева и теперь зажигают лампаду в честь Пресвятой Девы и Младенца Иисуса.[152]

Кроме этого чуда с деревом, поблизости от него пробился родник чистой воды от прикосновения ступни Богомладенца к земле; этою водою святые путники утоляли жажду свою.

И доныне существует этот живой источник прекрасной, пресной воды, свойством своим поразительно отличающейся от воды других родников в этой местности, которые, как и в большей части Египта, имеют вкус солоноватый. Чудесное сохранение этого дерева и родника, в продолжение двух почти тысячелетий, поражает удивлением и напоминает слова пророка Исайи: «Возрадуется пустыня, земля сухая возвеселится, страна бесплодная процветет, как роза». Тем это удивительнее, когда видишь, что соседственные твердыни Мемфиса и Илиополиса давно уже сокрушились и только по грудам своих развалин дают понятие, что когда-то существовали эти города, знаменитые великолепием и роскошью.

Неподалеку от этого места показываются арабами развалины дома, в котором Святые Странники жили некоторое время, пока не отправились далее. Путь их продолжался до Гермополиса в пределах Фиваиды, или Верхнего Египта. У египтян сохраняется предание, что в этом городе находится высокое дерево, по имени Персис, исцеляющее разные болезни приложением к больному месту листика или кусочка коры. Такую чудесную силу получило дерево с того времени, когда по приближении к нему Святого Семейства оно нагнулось до самой земли и поклонилось Богомладенцу Иисусу. По словам сказания, это дерево было необыкновенной вышины и не дерзало стоять перед своим Творцом.

Прибытие Иисуса Христа в Египет ознаменовалось еще и другим чудом. В самом городе Гермополе, как и во всем Египте, пали с подножий своих и сокрушились идолы. О низложении идолов говорил еще пророк Исайя: «Се Господь сидит на облаце легце и приидет во Египет ипотрясутся рукотворенная Египетская от лица Его». По древнему преданию, сохранившемуся у коптов, Святое Семейство жило близ старого Каира, в пещере, которая с давних времен была обращена в церковь…

С точностью нельзя определить, сколько времени прожили Святые Странники в Египте. По иным преданиям, называют два-три года, по другим – от пяти до семи лет. Однако верно то, что они оставались там до смерти Ирода и что в определенное неисповедимыми судьбами время Отец Небесный воззвал из Египта Сына Своего, как о том предсказал пророк Осия: «Из Египта воззвах Сына Моего».

Ангел опять явился Иосифу во сне и сказал: «Возьми Младенца и Матерь Его и иди в землю израильскую, потому что умерли искавшие души Младенца».

Иосиф взял Младенца и Матерь Его и возвратился в землю Израилеву, но в пределах своей стороны остановился близ источника на пути от Иордана к Малхе. В это время ниспослано было новое вразумление Иосифу: он узнал, что по смерти Ирода в Иудее царствует его сын Архелай, и убоялся оставаться в Иудее, чтобы пребыванием своим не подать случая к новому гонению на Иисуса сыну Иродову. Но явившийся ему Ангел Господень успокоил его тревоги и сказал, чтобы он удалился в окрестности Галилеи и поселился в Назарете. Так исполнились пророческие предсказания, в которых грядущий Спаситель мира представляется в уничижении по всему, и даже по месту обитания.

Прервемся ненадолго и дадим слово американскому библеисту Уильяму Баркли, который в своем комментарии к Евангелию приводит еще одну легенду, точнее, детскую сказку.

«На пути в Египет Иисуса и Деву Марию застал вечер, и они решили укрыться с Иисусом в пещере. Там было так холодно, что на полу лежал иней. Маленький паучок увидел Иисуса, и ему очень захотелось сделать что-нибудь, чтобы согреть Его ночью. И он сделал то единственное, что мог: соткал паутину у входа в пещеру, чтобы сделать занавес.

А тем временем воины повсюду искали младенцев, чтобы, выполняя жестокий приказ Ирода, убить их. Дойдя до пещеры, они уже были готовы ворваться туда, но их командир, увидев паутину, закрывавшую весь вход и покрытую толстым слоем инея, сказал: “Посмотрите на эту паутину. Она совершенно не нарушена, и там в пещере никого не может быть, потому что, входя, они обязательно разорвали бы паутину”.

И воины пошли дальше, оставив Святое Семейство в покое.

Именно поэтому мы до сего дня украшаем наши новогодние елки разноцветными нитями и мишурой, которые символизируют белую от инея сеть паука, растянутую у входа в пещеру».[153]

По вознесении Иисуса Христа на небо апостолы с Мариею, Матерью Его, и другими святыми женами возвратились в Иерусалим; там собирались все в Сионской горнице и там пребывали в единодушии и молитве. Каждый день приходили к ним верующие во Христа и вместе с ними молились. Это была та самая горница, в которой Иисус Христос совершил Тайную Вечерю… Гора Сион получила и в Новом Завете великое значение, как предсказывали о том пророки: «От Сиона бо изыдет закон и слово Господне из Иерусалима». Тут явился первый христианский храм.

Возле этой славной горницы находился дом Иоанна Богослова, в котором, по завещанию Господа, пребывала Пречистая Матерь Его. Она была то светлое облако, которое руководило первыми шагами младенчествующей Церкви. Она была утешением и отрадою апостолов и всех верующих. В беседах с ними Она передавала им все слова, которые слагала в сердце Своем о чудесных событиях до рождения и по рождении Спасителя; и ученики, внимая Ей, находили утешение, силу, мужество и укреплялись верою. Все благословляли имя Преблагословенной Марии, и общее благоговение к Ней было беспредельно…

По сошествии Святого Духа на апостолов они не тотчас рассеялись по вселенной, но оставались в Иерусалиме еще долгое время, пока Ирод Агриппа (44 г. по Р. Х.) не начал преследовать христиан. Пресвятая Богородица все время пребывала в доме Иоанна Богослова. Святой Иоанн Богослов оставался постоянно при Ней и служил Ей с благоговейной преданностью. Один только раз он был послан вместе с апостолом Петром в Самарию для призвания Святого Духа на новопросвещенных христиан и по совершению своего дела, вернувшись в Иерусалим, никогда уже не разлучался с Пресвятою Богородицею до самой блаженной Ее кончины…

Из дальнейших стран приходили в Иерусалим новопросвещенные христиане, чтобы видеть и слышать Матерь Господа. Много сохранилось исторических свидетельств о Богоматери в писаниях современников Ее земной жизни. Святой Игнатий Богоносец писал из Антиохии к Иоанну Богослову: «У нас пронеслась о Ней слава, что эта Дева и Матерь Божия исполнена благодати и всех добродетелей. Она во всех возбуждает к Себе удивление, почтение и любовь, так что все горят желанием увидеть Ее. Да и как не желать видеть Пречистую Деву? Как не желать побеседовать с Тою, которая родила истинного Бога?»

Высота святости и величия Богоматери сияла сквозь покров Ее глубочайшего смирения: в Ней соединилось естество ангельское с человеческим. Дионисий Ареопагит, знаменитый ученый афинянин, обращенный в христианство святым апостолом Павлом, посетил Приснодеву Марию в Иерусалиме по прошествии трех лет после принятия им св. Крещения. Впечатление, произведенное на него беседою с Нею, он описывает апостолу Павлу: «Невероятным казалось мне, исповедую перед Богом, чтобы, кроме Самого Высшего Бога, был кто-либо преисполнен Божественной силы и высшей благодати. Никто из людей не может понять, что я видел и уразумел при посредстве не только душевных, но и телесных очей. Я видел очами моими Богообразную и более всех небесных духов Святейшую Матерь Христа Иисуса, Господа нашего… Свидетельствую Богом, имевшим жительство в честнейшей утробе Девы, что если б я не содержал в памяти и новопросвещенном уме твое Божественное учение, то я признал бы Деву за истинного Бога и воздал бы Ей поклонение, подобающее единому истинному Богу, потому что человеческий ум не может представить себе никакой чести и славы для человека, прославленного Богом, которая была бы выше того блаженства, какое я, недостойный, удостоился вкусить. Благодарю Бога моего, благодарю Божественную Деву, благодарю преизящного апостола Иоанна и тебя, милостиво оказавшего мне столь великое благодеяние».[154]

В продолжение десяти лет апостолы занимались устроением Церкви в Иерусалиме; но, когда Ирод Агриппа начал преследовать христиан, обезглавил апостола Иакова, заключил в темницу апостола Петра и тоже хотел убить его, тогда апостолы, с согласия Пресвятой Богородицы, признали за лучшее удалиться из Иерусалима и решились бросать жребий, кому какую страну избрать поприщем для проповеди Евангельской. Пречистая Мария тоже пожелала иметь участие в этом жребии и получила в удел страну Иверскую (Грузию). Она готовилась посетить Иверию; но Ангел Господень возвестил Ей, что Она должна пока оставаться в Иерусалиме, что Ей предназначен подвиг просвещения в другой стране, о чем в свое время Она услышит волю Господа…

Сохранилось предание, что некоторые из иудеев, ненавистников христиан, донесли первосвященникам, что Мария, Матерь Иисуса, ходит каждый день на Голгофу, преклоняет колени перед Гробом Его, плачет и воскуряет фимиам. Приставленные по этому доносу стражи ко Гробу получили строгое приказание зорко подстерегать Марию и немедленно убить Ее. Сила Божия охраняла Богоматерь: Она продолжала каждый день ходить ко Гробу, но стражи не удостоились видеть Ее и, после долгого времени, с клятвою донесли властям, что все время никого не видали. Пресвятая Дева не знала страха перед врагами, искавшими Ее погибели, и, как всегда, Ее действия были мужественны; не скрываясь от народа, Она действовала без страха, во славу Божию. Она взносила к Господу молитвы, когда апостолы были заключены в темницу, и по Ее молитве Господь послал Ангела Своего освободить заключенных. Она следовала за первомучеником Стефаном, когда вели его на смерть; она усердно молилась, да укрепит Господь мужественного страдальца в терпении и да примет его в царство Свое! Утешительна и назидательна была земная жизнь Заступницы Усердной.

Во время сильнейших гонений на христиан, по убиении апостола Иакова, Пресвятая Богородица удалилась в Эфес, место, назначенное по жребию Иоанну Богослову для проповеди. В преданиях сообщаются подробности путешествия Богородицы на Кипр по просьбе Лазаря, друга Господа Иисуса Христа, рукоположенного апостолом Варнавою во епископа Кипрского. Лазаря глубоко огорчало, что он давно был лишен счастия видеть Матерь Господа Своего; сам же он не смел прибыть в Иерусалим, зная злобу иудеев, грозивших убить его. Матерь Божия написала к Лазарю письмо, в котором Она, в утешение ему, изъявила согласие посетить его и просила прислать за Нею корабль. Богоматерь вместе с Иоанном Богословом и другими спутниками отплыли к острову Кипру. Немного уже оставалось пути до Кипра, как внезапно подул сильный противный ветер, и корабль, не слушаясь руля, понесся в другую сторону; быстро промчавшись между островами архипелага, он вдруг остановился у берегов Афонской горы, не потерпев никаких повреждений. Пресвятая Дева вышла на неведомый берег и в этом чудесном случае усмотрела волю Божию, указывавшую Ей жребий, по предречению Ангела. Гора Афонская считалась тогда эллинами особенным святилищем и была наполнена идольскими капищами, с главным храмом Аполлона. Эллины стекались туда во множестве на поклонение богам и для вопрошения оракулов о судьбах своих.

Как только корабль приблизился к берегам Афона, злые духи, находившиеся в идолах, повинуясь Высшей силе, проговорили: «Людие, обольщенные Аполлоном, спешите сойти с горы, идите в Климентову пристань встретить и принять Марию, Матерь великого Бога Иисуса». Со всех сторон сбегались язычники к пристани и, увидев Боголепную Деву, поклонились Ей с благоговением и потом стали расспрашивать, какого Бога родила Она, где Он и как Его зовут. Пресвятая Богородица раскрыла им силу Евангельского учения, и в Ее словах столько было благодатной силы, что язычники тут же прославили Бога и пожелали немедленно принять святое крещение. Начальником и учителем новопросвещенных Она поставила одного из прибывших с Нею на корабле. Много чудес было сотворено Богоматерью на Афоне для укрепления веры новых христиан. Давая им последнее прощальное благословение, Она сказала: «Это место да будет Моим жребием, данным мне от Сына и Бога моего. Я буду заступница этому месту и теплая о нем ходатаица перед Богом». После этого Пресвятая Богородица отплыла со Своими учениками к Кипру.

Долго не имея известия о Богоматери, Лазарь сильно сокрушался, но вскоре печаль его обратилась в великую радость: он увидел наконец благодатную Посетительницу. Она привезла ему в дар омофор[155] и поручи, устроенные для него Ее пречистыми руками. Утешив Лазаря и благословив верующих, Преблагословенная Мария возвратилась в Иерусалим. В это время, по прошествии тринадцати лет после вознесения Христа, Пресвятую Деву посетил Дионисий Ареопагит, желавший получить от Нее благословение и наставление. Она всех принимала, всех утешала, исцеляла больных, исправляла грешников, сокрушенным давала надежду. Обрадованная Богом радовала людей.

Пречистая Мария пребывала в доме Иоанна Богослова на горе Сионской и часто посещала места, которые были освящены стопами пречистых ног Спасителя мира; но чаще всего Она приходила молиться на Голгофу и на Елеонскую гору, у подножия которой находился сад, доставшийся Иоанну Богослову по наследству от отца его Зеведея. Однажды, когда Она, по обыкновению, возносила Свои чистые молитвы на горе Елеонской, пред Нею предстал архангел Гавриил с благодатною вестью о приближающемся часе Ее переселения на небо, что должно было совершиться через три дня. Для удостоверения в истине этого извещения он дал Ей райскую ветвь от финикового дерева и сказал, чтобы эта ветвь, сияющая светом небесной благодати, была несена пред гробом Пресвятой Девы в день погребения Ее пречистого тела. С благоговейною радостью приняла Богоматерь райскую ветвь и, повергшись пред Господом, благодарила Его и со смирением умоляла Его, чтобы в час исхода Ее души не видать Ей князя тьмы и адских страшилищ, но чтобы Сам Господь принял душу Ее в Свои Божественные руки. Еще просила Она, чтобы при кончине дано было Ей видеть святых апостолов, рассеянных по вселенной для проповеди Евангелия.

По принятии благовестия о Своем успении Пресвятая Дева возвратилась домой; Ее лицо сияло такой небесной радостью, что все присутствовавшие были потрясены при виде Божественной силы и славы, осиявших Ее, и все восколебалось от невидимой Божественной силы, окружавшей Ее.

Пречистая Мария готовилась к исходу Своему и прежде всего известила о том св. Иоанна Богослова и, показав ему райскую ветвь, завещала нести ее пред Своим гробом. Она спокойно сделала все распоряжения и приказала приготовить свечи, фимиам и все необходимое для погребения. Иоанн немедленно известил о том апостола Иакова, сына обрученника Иосифа, первого Иерусалимского епископа, который, со своей стороны, распространил эту весть не только по всему Иерусалиму, но и по окрестностям его. Множество народа стекалось со всех сторон в дом Иоанна Богослова, и все, услышав от Самой Богоматери о дне Ее кончины и о Ее переселении на небо и увидев райскую ветвь, начинали горько плакать и громкими рыданиями наполнять дом; все умоляли общую Утешительницу не покидать их сирыми и беспомощными. Пресвятая Богородица утешала всех обещанием не оставить людей в сиротстве, быть скорою помощницею и заступницею для всех, кто будет призывать Ее на помощь в бедах и печалях; в Ее обещаниях сохраняет утешение для всего человечества.

Все с благоговением взирали на Ее Божественное лицо и внимали Ее словам. Успокоив всех, Богоматерь не оставила сделать завещание относительно Своего скудного имущества и погребения: две одежды, остававшиеся после Нее, Она приказала отдать двум бедным вдовам, которые получали от Нее пропитание и служили Ей с любовью и усердием. Она всех любила, но особенно тех, кто в Ней наиболее нуждался, кому Она могла больше оказывать помощи. Тело Свое Она завещала положить в Гефсиманской пещере, где были погребены Ее праведные родители и обрученник Иосиф, при долине Иосафатовой, между Иерусалимом и горой Елеонской.

Когда Она передавала свои предсмертные желания апостолам Иоанну и Иакову, внезапно поднялся шум, как бы во время бури, и все увидели светлые облака, окружившие дом. Господь исполнил желание Своей Пречистой Матери: святые апостолы были восхищены Божественною силою с разных концов мира и на этих облаках принесены к дому, где Она пребывала. Самовидцам и ученикам Господа дано было видеть успение Матери Его и послужить Ей при погребении. Апостолы, встретившись у дверей дома, обрадовались и недоумевали: что за причина совершившегося с ними чуда? Иоанн Богослов встретил их и объяснил, что настало время для Пресвятой Богородицы отойти ко Господу.

Глубокая скорбь овладела апостолами. Увидев Пресвятую Владычицу, исполненную светлого веселия, они не могли уже скрыть своих слез, и страшно, и скорбно было им лишиться Матери, всех наставлявшей и утешавшей, заменявшей им Владыку и Учителя. Как перенести такое сиротство и беспомощность, как оставаться на земле без Матери и Руководительницы?

Благодатная Мария просила их не возмущать Ее радости своими слезами, но радоваться вместе с Нею. «Отхожу к Богу и Сыну Моему, – вы же отнесите тело Мое в Гефсиманию; там предайте его обычному погребению и возвратитесь на предлежащую вам проповедь. А Меня, если Господу угодно, вы увидите и по успении Моем».

В это время предстал и апостол Павел, и с ним ученики его: Дионисий Ареопагит, Иерофей, Тимофей и другие из числа 70 апостолов. Господь всех их собрал, да сподобятся видеть Богоматерь и получить Ее благословение и присутствовать при Ее погребении.

Пресвятая Дева всех призвала к Себе, называя каждого по имени, всех ублажала за веру и труды в благовестии о Христе и всех утешала обещанием не оставить мира в сиротстве и всегда внимать молитвам прибегающих к Ней.

Настал третий день после архангельского благовестия. Приближался третий час дня, когда архангелом предвозвещено было успение Богоматери. В доме горело множество свечей; апостолы славословили Господа, окружая одр, на котором возлежала Пречистая Матерь Его; Она молилась в ожидании кончины Своей. Внезапно отверзся покров дома, и свет Божественной славы осенил всех присутствовавших. Все ужаснулись: в лучах небесного света все земное померкло. Сам Царь Славы, Христос, окруженный сонмами небесных сил и праведных душ, явился Своей Пресвятой Матери. Обрадованная лицезрением Сына и Бога Своего, Она возгласила слова боговдохновенной песни: «Величит душа Моя Господа, и возрадовался дух Мой о Бозе Спасе моем: яко призри на смирение рабы Своея» – и, приподнявшись с одра, поклонилась своему Господу и услышала Божественный призыв: «Приди, ближняя Моя, приди, возлюбленная, и вниди в обители вечной жизни». Пречистая Богородица повторила молитву Свою: «Прими дух Мой с миром и огради Меня от области темной». Господь успокоил Ее: темные силы змия уже попраны ногами Ее, и Она призвалась с дерзновением перейти от земли на небо. Радостно воскликнула Приснодева: «Готово сердце Мое, Боже: буди Мне по глаголу Твоему». Она опять возлегла на одр и предала душу Свою в руки Сына Своего. Без болезни Она родила Его, и Он разрешил Ее душу от тела без всякого страдания и не дал святому телу Ее видеть истления. Тогда раздалось ангельское пение и услышались слова: «Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою, Благословенна Ты в женах». И торжественно несена была в небесные обители душа Приснодевы руками Господа в сопровождении небесных сил.

Апостолы, сподобившиеся видеть славное восхождение на небо Пресвятой Богородицы, в трепете стояли, смотря на небо, как некогда смотрели за возносившимся на небо Господом, забыв все земное и самих себя. Пришед в себя от восторга, они с благоговением смотрели на пречистое Ее тело и видели, что лицо Ее сияло небесным светом, и ощутили, что от Пречистого Ее тела исходило дивное благоухание. Лик апостольский возопиял к Ней с умилением: «Удаляясь в небесные чертоги к Сыну Твоему, Ты всегда готова спасать, Богородице, наследие Твое!» И с небесной высоты раздался голос Богоматери, с дерзновением обращенный к Ее Богу и Сыну: «Данных Мне Тобою в удел сохраняй вовеки».

Все окружавшие со страхом и благоговением лобызали Ее пречистое тело; все страждущие получали исцеление при одном прикосновении к священному одру, и все прославляли Богородицу архангельским приветом: «Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою». Святые апостолы приступили к погребению Ее пречистого тела. Они, оплакивая свою потерю на земле, утешались верою, что приобрели на небе Заступницу и Молитвенницу к Богу. Петр, Павел, Иаков и другие апостолы понесли тело на своих раменах; Иоанн Богослов с райскою светозарною ветвию шел впереди; прочие же святые и верующие ученики и множество народа направлялись от Сиона чрез Иерусалим к Гефсиманской веси, оглашая воздух пением священных песней. Все время их шествия, до самого места погребения, над телом Богородицы и над всеми провожавшими неслось светозарное облако, наподобие венца, и в то же время в воздухе разливалось дивное пение небесных сил.

Многие из верующих жителей Иерусалима скоро услышали необыкновенное пение и, увидев торжественное шествие, поспешили донести о том первосвященникам и старейшинам, и все они воспылали гневом и завистью при виде почестей, воздаваемых Матери распятого ими Иисуса. Начальники иудейские немедленно выслали войско и научили народ напасть на христиан с оружием и дреколиями, всех разогнать, апостолов убить, а тело Богородицы сжечь; но сила Божия не допустила такого злодеяния: светозарный облачный венец, сопровождавший погребальное шествие, спустился на землю и оградил его, как стеною. Преследователи слышали шаги и пение, но, пораженные слепотою, ничего не видели, и некоторые из них тут же, стеснившись у городской стены, разбили себе головы, а другие, не зная, куда идти, искали провожатых. Особенною дерзостью отличался один из иудейских священников, по имени Афоний: он изрыгал богохульства над одром Богородицы и поносил Ее Сына, Господа Иисуса Христа. Прежняя зависть и злоба закипели в его сердце, и с яростью он бросился к одру, чтобы сбросить на землю пречистое тело; но едва руки его коснулись одра, как Ангел Господень отсек ему обе руки невещественным мечом гнева Божия; отсеченные руки повисли на одре, а сам он упал на землю со страшным воплем. Ужасное наказание вразумило его; он познал грех свой и воззвал к апостолам: «Помилуйте меня, рабы Христовы!» Апостол Петр остановил шествие и сказал Афонию: «Исцелить тебя мы не можем; все может только Тот, Кого вы распяли: Господь наш Иисус Христос. Но и Он не подаст тебе исцеления, пока ты не уверуешь в Него всем сердцем и не исповедуешь устами, что Иисус есть воистину Мессия, Сын Божий». Тогда Афоний громко возопил: «Верую, что Христос есть обещанный Мессия, Спаситель мира!» Апостолы и все верующие возрадовались о спасении погибавшей души, и апостол Петр велел Афонию, с верою призывая имя Пресвятой Богородицы, приложить остатки рук к отсеченным частям, висевшим на одре. Как только Афоний исполнил это, рассеченные руки тотчас срослись и стали совершенно здоровы, осталась только красная черта, как нить, около локтей в знак отсечения. Афоний пал пред одром, поклонился Господу Иисусу и Его Преблагословенной Матери и, ублажив их многими похвалами, последовал за апостолами в Гефсиманию. Многие из иудеев, познав такое чудо, тоже раскаялись и, прикасаясь к одру Владычицы, получали исцеление и возвращение зрения. Милостивейшая Матерь человеческого рода, как в Рождестве Своем дала радость всему миру, так и в успении Своем никого не хотела опечалить, всех миловала и обрадовала даже врагов Своих.

Когда погребальное шествие достигло Гефсимании, там снова со слезами и рыданиями началось последнее целование пречистого тела, и только к вечеру святые апостолы могли положить его в гроб и заградить вход в пещеру большим камнем. По окончании погребения они не спешили удалиться, но пробыли в той веси три дня, совершая днем и ночью молитвенные песнопения при гробе Богоматери. Все это время слышалось в воздухе пение ангелов, славящих Бога и ублажающих Благодатную Марию.

Апостолу Фоме суждено было послужить открытию воскресения Богородицы, как некогда он же своим сомнением содействовал и большему удостоверению воскресения Христова. По смотрению Божию, он прибыл в Гефсиманию только на третий день по погребении Ее тела. С воплями глубокой печали он повергся перед гробовою пещерою и с рыданиями выражал скорбь свою, что не удостоился видеть Матери Господа своего и получить Ее последнее благословение; не удостоился видеть славу Божественную и дивные чудеса при Ее успении и погребении. Святые апостолы, из сердечной жалости к нему, решились отвалить камень от гроба, чтобы, увидев тело Богоматери и облобызав его, апостол Фома получил утешение в своей великой печали. Но когда, отвалив камень, они увидели, что во гробе лежали только погребальные пелены, от которых разливалось неизреченное благоухание, пречистого же тела не было во гробе, они удивились и недоумевали. С благоговением целовали они оставшуюся во гробе плащаницу, умоляя Господа открыть им тайну этого преславного чуда. В тот же день вечером сама Царица Небесная успокоила их, открыв им эту тайну.

По древнейшим сказаниям, за трапезою апостолов, со дня воскресения Христова, всегда оставалось ими первое место незанятым. На этом месте всегда полагалась часть хлеба, как «часть Господа», в честь и память Господа Иисуса Христа. По окончании трапезы все вставали, с благоговением брали эту часть и, поднимая ее, славили великое имя Пресвятой Троицы, оканчивая молитвою: «Господе Иисусе Христе, помогай нам». После этого они разделяли «часть Христову» и все вкушали ее как благословение Божие. Так всегда поступали апостолы, были ли во множестве или в одиночестве.

Так было устроено и в Гефсимании на вечерней их трапезе, по возвращении их от гроба. Все время апостолы только и говорили, только и думали о Пречистой Матери, недоумевая, что сделалось с Ее телом. По окончании трапезы, когда они подняли, по обыкновению, часть хлеба Господня и стали славословить Пресвятую Троицу, вдруг послышалось ангельское пение; они подняли глаза и увидели в воздушном пространстве Пречистую Деву, Матерь Божию, окруженную небесными силами и сияющую неизреченною славою. Она сказала им: «Радуйтесь! Я с вами есмь во вся дни». Обрадованные апостолы и все присутствовавшие с ними воскликнули вне себя от восторга: «Пресвятая Богородица, помогай нам!» Таким образом уверились святые апостолы и всей Церкви передали свою несомненную веру, что Матерь Божия Сыном Своим и Богом воскрешена в третий день по Успении Своем и взята с телом на небо.

Взяв оставленную во гробе плащаницу, для удостоверения отсутствующих и утешения страждущих, апостолы возвратились в Иерусалим и вскоре после того опять рассеялись по всем странам мира для Евангельской проповеди.

Кончину Божией Матери Церковь называет Успением, ибо Она «как бы сном на малое время уснула и, как от сна, воспрянула». В Пресвятой Деве побеждены законы природы: смерть, возвращающая в землю тело из земли, такая смерть не коснулась Ее тела; в рождении сохранила Она девство, во успении соединила жизнь; по рождении Она пребывает Девою и по смерти живою пребывает. Гроб Богоматери, иссеченный из камня, как гроб Сына Ее, остается предметом поклонения всех верующих.

От жизни Богоматери в христианской церкви сохраняется несколько святынь.

В Иерусалиме еще в начале XX века существовала Ее погребальная пещера. Вот как описывается она в «Сказании о земной жизни Пресвятой Богородицы», выпущенной в 1904 году русским монастырем св. Пантелеймона на Афоне.

«Перед путником, идущим из Иерусалима через Овчие ворота, которые у арабов в память о Пресвятой Деве называются воротами св. Марии, открывается крутой спуск, ведущий в Иосафатову долину. На этом спуске находится место, где св. Стефан был побит камнями на глазах у Пресвятой Девы, молившейся неподалеку на склоне Елеонской горы. У подошвы горы, за высохшим Кедронским потоком виднеется погребальный вертеп[156] Пресвятой Девы.

Перейдя через мост, перекинутый через русло Кедрона, слева от дороги, ведущей на Елеонскую гору, вы видите площадку перед погребальным вертепом Богородицы, расположенную в углублении, куда спускаются по двенадцати ступеням. Священный вертеп Богородицы украшен готическим фронтоном с двойными дугами над дверьми. От самого входа крутой спуск по сорока восьми мраморным ступеням ведет под сводом широкой галереи в таинственный полумрак земных недр, где дневной свет сливается с мерцающим светом лампад. Сойдя ступеней пятнадцать, вы видите в углублении справа две гробницы: здесь почивают праведные родители Пресвятой Девы Иоаким и Анна. С противоположной стороны в таком же углублении находится гробница Иосифа, обручника Приснодевы. В самом низу, при повороте вправо открывается обширная галерея с гирляндами зажженных золотых и серебряных лампад. В отдельной каменной пещере находится место погребения Царицы Небесной. Надгробие украшено белым мрамором и освещено двумя дюжинами драгоценных лампад. Стены вертепа ничем не украшены, и природный камень покрыт только шелковыми тканями. Надгробие служит престолом, на котором совершается божественная литургия, а жертвенник прислонен к наружной стене вертепа возле входа. Подземная галерея продолжается позади вертепа, и в конце ее также имеется престол.

Снаружи погребальной пещеры Богоматери некогда существовали великолепная церковь и Успенский монастырь, занимавший обширное пространство от самого Кедронского потока».[157]

Покрывало Богоматери, найденное в гробнице, еще долго хранилось в Константинополе, пока не исчезло на каком-то из крутых исторических виражей. Кроме него, известно еще о ризе и поясе Богоматери, также сохраняемых в Константинополе.

С первой из этих святынь связана не очень-то благовидная история. В царствование императора Льва[158] Великого двое греческих сановников, братья Галвий и Кандид, отправились в Палестину на поклонение святым местам. По пути они остановились в небольшом селении, в небогатом доме. И, сидя за ужином, они увидели небольшую внутреннюю комнату, освещенную множеством свечей, где лежали больные.

Хозяйка рассказала им, что, умирая, Богоматерь завещала двум бедным вдовам две Свои одежды, и одна из этих одежд по наследству перешла к ней. Женщина хранила одежды Богоматери в небольшом ковчеге, и многие больные получали здесь исцеление.

Наутро братья продолжили свое путешествие как ни в чем не бывало, и никто не знал, что они решили добыть у женщины ее сокровище. В Иерусалиме они заказали ковчег, такой же, как тот, в котором находилась риза Богоматери, и на обратном пути тайно подменили святыню. Вернувшись в Константинополь, братья спрятали ковчег в своей домовой церкви. Однако сохранить дело в тайне они, естественно, не смогли. Место это, называемое Влахернами, вскоре стало славиться многими чудесами, так что братья не имели больше возможности скрывать святыню и рассказали о ней императору Льву. Тот приказал построить на этом месте храм, который стал называться Влахернским.

В честь этого события установлен праздник Положения Ризы Богоматери в Константинополе, который отмечается 2 (15) июля.

О храме и о хранившейся там ризе упоминал еще в XIV веке историк Никифор Каллист. В 1387 году русский митрополит Пимен был во Влахерне и целовал раку, в которой лежали Риза и Пояс Богоматери. Князь Василий Голицын привез часть ризы в Москву и положил в Московском Успенском соборе.

В Константинополе хранился и Пояс Пресвятой Богородицы. По успении Божией Матери пояс был передан апостолу Фоме. В царствование Аркадия, сына Феодосия Великого, он был перенесен из Палестины в Константинополь и дочерью его, св. Пульхерией, положен в драгоценном ковчеге, за царской печатью, в храме, ею же построенном во имя Богородицы – в Халкопратии, на рынке медников, неподалеку от собора Айя-София. Сама церковь получила название ковчега или Гроба Господня.

В следующем столетии, спасая реликвию от смут, ее увезли в город Зилу и при императоре Юстиниане[159] вернули в Константинополь.

В IX веке преподобный Иосиф Студит сочинил акафист в честь праздника Положения Пояса Богоматери. Из первых букв его строк составлялась фраза: «Пречистая Дева, опоясай меня Своей силой».

В Х веке царица Зоя, жена императора Льва Философа, долгое время страдала от болезни. Однажды она увидела сон: она немедленно выздоровеет, если на нее будет возложен Пояс Пресвятой Богородицы. Так и поступили: патриарх возложил на больную царицу святыню, и та действительно исцелилась. В воспоминание этого чуда в Церкви 31 августа (12 сентября) установлен праздник Положение Пояса Богоматери.

Греческие императоры брали святыню с собой в походы. В 1151 году Пояс достался болгарскому царю Коломану, который победил в бою византийцев. Сербский князь Лазарь передал часть его Ватопедской обители на Афоне. Две свитые нити остались в Болгарии и помогли болгарским христианам во время эпидемии чумы.

Часть Пояса так и осталась на Афоне, а часть снова оказалась в Константинополе. Потом еще одна часть его в Х веке попала в Грузию вместе с дочерью императора Романа Агриппа Эргидой, которую он выдал замуж за царя Абхазии и Грузии Баграта Коробалата. Она хранилась в церкви города Зугдиди. При вступлении в подданство России правительница Мингрелии Нина принесла святыню в дар императору Александру I, однако тот приказал украсить Пояс драгоценными камнями и вернуть обратно, и тогда же велел построить каменную церковь для хранения святыни. Там она находится до сих пор.

Еще одна часть Пояса хранится в Трирском монастыре, в Европе.

Столетиями богословы в тиши своих келий читали и перечитывали Ветхий Завет и открывали в нем все новые и новые черты. Пророчества о Мессии и о Богоматери были известны задолго до Его прихода, но теперь великая Книга стала раскрываться и иным образом.

Прошу простить за очень длинную и достаточно сложную цитату, но лучше, чем сказано у протоиерея Александра Шмемана, сказать трудно. «Все, во что верит Церковь и чем живет, совершилось “по Писаниям”… Но это “по Писанию” означает гораздо больше, чем исполнение пророчества и предсказания, это означает, прежде всего, внутреннюю связь между тем, что совершил Христос, и тем, о чем повествует Писание, так что вне этой связи нельзя понять ни Писания, ни смысла дела Христова. И вот, все большее раскрытие, все более углубленное созерцание этой связи и составляет содержание христианского богослужения, церковной поэзии, даже самого обряда.

…Остановимся на одном примере, имеющем для Церкви совсем особенное значение. Это – постепенный рост богослужебного почитания Божией Матери, которое займет такое большое место в литургической жизни Церкви. Пример этот важен еще и потому, что для большинства “историков религий” культ Божией Матери есть доказательство несомненной “метаморфозы” христианства, проникновения в него древнего, почти первобытного культа рождающих сил природы, материнства, женского начала и т. д. Главный их аргумент тот, что в первые века мы не видим в Церкви никакого особого выделения или, тем более, культа Марии, который возникает не раньше пятого века – то есть как раз в эпоху “примирения” христианства с миром. Историки же “формальной” школы, со своей стороны, если и находят исторические причины того или другого мариологического праздника, время его возникновения, авторов текстов, – не дают все-таки главного ответа: что означает этот расцвет Богородичных праздников, это усиление мариологической темы в содержании церковного богослужения. Наконец, протестанты, как известно, просто отвергают почитание Божией Матери как не имеющее “библейского основания”. Между тем – именно на “библейском основании” и вырастает это почитание, с ним-то прежде всего и связано. Таким библейским основанием является только что указанное нами созерцание Нового Завета в свете Ветхого, и, с другой стороны, раскрытие все более глубокого смысла Ветхого Завета в свете Нового».[160]

Мы уже говорили в главе, посвященной пророчествам, о двух основных методах толкования Священного Писания. Первый из них – буквально-исторический. Теперь отец Димитрий Юревич рассказывает о втором.

Отец Димитрий. Второй основной метод толкования Священного Писания – так называемый типологический, или прообразовательный, может существовать только у христианской новозаветной церкви. На чем он основан? Мы исходим из того, что Ветхий Завет является детоводителем ко Христу, что весь он служил для постепенного приготовления человеческого рода к явлению Мессии как Спасителя мира, что вся ветхозаветная история указывала на Христа и Его дело спасения. Этот метод, признавая историческую реальность происходивших событий, рассматривает их еще и как повод, с помощью которого Бог раздвигает исторические рамки и заставляет священного писателя и его читателей задуматься над грядущими событиями мессианской эпохи. А уже свершившиеся события или известные личности рассматриваются как прообразы будущих событий мессианского времени.

Чтобы читателю было понятнее, мы можем по пунктам пояснить, чем является прообразовательный метод толкования, и чем он не является. Итак в чем его основные черты.

Сходство в основных чертах между прообразом и событием. Говоря современным языком, прообраз – это модель, которая отличается в деталях, но в целом воспроизводит будущий образ. «Прообраз не должен быть совершенно отличен от истины – иначе он не был бы прообразом», – пишет св. Иоанн Златоуст.

Различие (а иногда и противоположность) некоторых черт.

Например, Адам как прообраз Христа: грехопадение произошло через одного человека, и спасение тоже через одного; смерть через грех от одного Адама перешла на всех людей, но также и от одного Иисуса Христа оправдание простирается на всех. При этом, по словам Златоуста, там – грех, здесь – благодать, там – преслушание, здесь – послушание, там – осуждение, здесь – оправдание, там – смерть, здесь – вечная жизнь. В системе своей все эти противоположения выявляют прообразность Адама Христу по противоположению. По замечанию св. Василия Великого, при требуемом сходстве прообраза и явления, различий между ними столько же, «сколько между сновидением и действительностью, между тенью и тем, что действительно существует».

Превосходство прообразуемого над прообразом.

Взаимное отношение во времени: прообраз ограничен во времени и предшествует конечному событию.

Историческая реальность и прообраза, и события или лица. По мысли блаженного Иеронима, апостол Павел в послании к Галатам дал правило: изъяснять ветхозаветные писания нужно так, чтобы оставалась «неприкосновенной истина истории».

А теперь о том, чем прообразовательный метод не является.

Он не является прямым пророчеством. Прямое пророчество – это ясное, буквальное возвещение воли Божией, и, в частности, непосредственное предсказание будущего. Прообраз же «есть выражение ожидаемого через уподобление», как писал свт. Василий Великий.

Он не является символом. Символический способ толкования – такой, при котором события, лица и предметы Ветхого Завета рассматриваются как обозначение реальностей духовного, или, лучше сказать, сверхчувственного мира. Прообраз же есть частный случай символа, а конкретно, это пророческий символ.

Е. П. Что-то мудрёно получилось…

О. Димитрий. Поясню на примерах. Например, жезл в Писании часто выступает как символ власти, но только прозябший жезл Аронов стал прообразом безмужнего рождения Христа от Девы. Вода есть символ очищения и в Ветхом, и в Новом Завете – и в левитских предписаниях, и в крещении – но прообразом полного духовного очищения новозаветным крещением была не сама по себе вода, а именно эти левитские омовения, которые предуказывали крещение. Ветхозаветный агнец был символом чистоты и невинности, но как прообраз он указывал на Христа – «Агнца, вземлющего грехи мира…»

Прообразовательный метод отличается и от притчи. Притча – это «вымышленное иносказание, имеющее в виду сходство в частностях между знаком и означаемым им, или между содержанием излагаемой в ней мысли и формой, в которую облечено это содержание», – пишет И. Н. Корсунский.

Он не является аллегорией. Аллегория – это такой прием толкования, при котором не существует внутренней связи между предметом и тем смыслом, который в нем отыскивается. Извлечение того или иного смысла полностью зависит от толкователя-аллегориста. Например, св. Григорий Назианзен рассматривал Едемский сад как образ наивысшего Богообщения; св. Амвросий Медиоланский понимал Адама как аллегорию разумной стороны в природе человека, а Еву – как аллегорию чувственной составляющей. Чаще всего церковные авторы использовали аллегорию не для разъяснения ветхозаветных текстов, а для лучшего раскрытия истин нравственной жизни человека. Аллегорическое понимание вообще не всегда лежит в области реального, в отличие от прообразовательного, которое точно соотносит два известных нам события.

Различие здесь очень тонкое, но принципиальное. Попробую пояснить на примере. Мы смотрим на икону… Протестанты говорят: вы молитесь доске, как язычники. На самом деле это не так. Икона – это окно в духовный мир, через нее себя проявляет духовная реальность. И те символы, которые мы видим в образах Ветхого Завета, это не просто аллегории, это тоже окно в духовный мир, как бы предваряющая весть о благодати Божией. Полнота благодати – в Новом Завете, но начинает она раскрываться уже в Ветхом Завете. В этом суть прообразовательного метода.

В наш век скупых образов и точного слова это, может быть, и несколько иная, странная для нас культура – как сам факт придания священным книгам «обратной силы», так и образный строй, и язык, которым все это выражено. Чтобы понять, о чем говорится в этой главе, нужно усилие. Но и это наше наследство, древние сокровища, которые принадлежат не только прошлому, но и будущему – ведь культуры приходят и уходят, сменяя друг друга по спирали, и кто скажет, на каком вираже вновь оживут древние слова?

Прообразования Пресвятой Богородицы в Ветхом Завете[161]

Уже в начале Библии, в повествовании о сотворении мира, Церковь и богомудрые Отцы находят указание на Деву Марию в первобытной, девственной земле. Хотя эта земля не была возделана человеческими руками и орошена дождем, тем не менее на ней произрастало удивительное разнообразие трав и деревьев, и из нее создано тело человека. «Эта дева (т. е. девственная земля) была образом, – по замечанию св. Иоанна Златоуста, – другой Девы: как эта земля произрастила нам рай, не приняв семян, так и Та безмужно произрастила нам Христа».

Рай, первоначальное жилище человека, был прекрасным садом, украшенным деревьями с приятными и добрыми плодами. Пресвятая Дева, как «одушевленный рай», явила в себе чудесные плоды добродетелей: посреди рая было посажено древо жизни, и Пресвятая Дева имела в себе Господа. «Как праматерь (Ева) была создана из Адама, – говорит св. Иоанн Дамаскин, – так и Пресвятая Дева родила нового Адама, хотя и по закону чревоношения, но превыше естественного рождения; потому что Он рожден был от жены без Отца и от Отца без матери».

«Ева, загадочно называемая “материю всех живущих” (Быт. 3, 20), – говорит св. Епифаний, – прообразовала Пресвятую Деву Марию… От Евы произошел на земле весь род человеческий, тогда как Девою Мариею была введена в мир жизнь. Она порождает жизнь и становится матерью всех живущих…» как Ева получила жизнь свою прямо от рук Божиих, так и Пресвятая Дева была дарована Ее родителям Самим Богом. Ева по сотворении введена была в рай, Пресвятая Дева введена была в храм Господень.

Впрочем, Ева противопоставлялась Пресвятой Деве. «Ева, – замечает св. Ириней, – была обольщена речью диавола к удалению от Бога по нарушении воли Его; Дева Мария была оглашена ангельским словом к приятию Бога при повиновении воле Его. Если первая была соблазнена к удалению от Бога, то вторая была убеждена в необходимости повиноваться Богу. Грехом Евы в мир была введена смерть и человек был изгнан из рая; напротив, через Пресвятую Деву Марию в мир введена была жизнь и даровано людям вечное блаженство». «Узы непослушания Евы разрешены послушанием Марии, – пишет св. Ириней. – Что Ева связала неверием, то разрешила Дева Мария верою»; «Ева поверила змию, – говорит Тертуллиан, – Мария поверила Гавриилу; что та согрешила по доверию, то эта сгладила верою». «Жена, – говорит св. Григорий Нисский, – защитила жену; первая (Ева) открыла путь греху, а эта (Мария) послужила явлению правды; та последовала совету змия, эта представила истребителя змия и произвела на свет даровавшего свет».

Противоположность их лучше всего изъясняется словами, сказанными той и другой. Еве сказано: «В болезни будешь рождать детей, и к мужу твоему влечение твое» (Быт. 3, 16), а Деве Марии возвещено: «Радуйся, Благодатная! Господь с Тобою» (Лк. 1,28).

Первое слово о Пресвятой Богородице произнесено еще в раю. Оно сказано самим Богом в обетовании об искусителе павших прародителей наших. Это обетование, называемое у изъяснителей Священного Писания «Первоевангелием», находится в словах Божиих, обращенных к змию-обольстителю: «Вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ея: оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту» (Быт. 3, 15). Так как в образе змия скрывался «великий дракон, древний змий, называемый Диаволом» (Откр. 12, 9), то под женою надо разуметь здесь не собственно Еву и не какую-нибудь другую обыкновенную жену – тем более что потомство Евы до самого пришествия в мир Господа Иисуса Христа не имело большого успеха в борьбе со «змием».

Ковчег, в котором патриарх Ной спасся от всемирного потопа, предызображал Пресвятую Деву. По преданию, ковчег строили сто лет, и род человеческий долго готовился к приятию Спасителя. Ковчег был построен из негниющего дерева; Пресвятая Богородица пребыла Приснодевою. В ковчеге Ной и дети его спаслись от потопа; через Марию все послушные гласу благодати Божией спасаются от погибели вечной. От Ноя по выходе из ковчега населился послепотопный мир, от Христа, родившегося от Пресвятой Девы, ведут начало чада Нового Завета.

Находясь в ковчеге, Ной узнал о конце всемирного потопа только тогда, когда выпущенная им голубица прилетела с масличным сучком; выпущенная же вновь, она более не возвратилась. Эта голубица предызображала Пресвятую Деву. «Голубице, – говорит Святая Церковь, – милостивого рождшая». Рождением милостивого Она действительно возвестила окончание гнева Божия и наступление мира на Земле. «Радуйся, спасшая мир от потопления греховного!»

На пути в Месопотамию, в Вефиле, патриарху Иакову было таинственное видение, в котором лестница, стоящая на земле, достигала неба (Быт. 28, 12). Эта лестница изображала Пресвятую Деву. «Радуйся, – поет Святая Церковь, – лествице высокая, юже Иаков виде». «Тебе мысленную и одушевленную лествицу, на нейже Бог наш утвердися, еюже к небеси обретохом восхождение, песньми; Богородице, величаем». В других местах Церковь называет Богородицу «лествицею, возвысившею всех от земли благодатию, – лествицею небесною, еюже сниде Бог». Господь, – говорит св. Иоанн Дамаскин, – «соорудил Себе одушевленную лествицу, основание которой утверждено на земле, а верх касается неба и на которой утверждается Бог. Лествица духовная, т. е. Дева, утверждена на земле, потому что Она родилась на земле; глава Ея касается неба, потому что главою Ея был Бог и Отец». Ангелы на лествице восходят и нисходят, потому что в молитвах Богородица велит ангелам вместе с Нею непрестанно помогать людям, вознося к Богу их молитвы и принося им от Бога в помощь дарования.

Моисей видел образ Божией Матери в купине[162], которая горела, но не сгорала. Купина, объятая огнем, оставалась невредимою: так и Дева по рождестве Спасителя не утратила своего девства. «Образ чистого рождества Твоего огнепалимая купина показа неопальная». «Якоже купина не сгараше опаляема: тако Дева родила еси и Дева пребыла еси». Святой Григорий Нисский говорит: «Что там (т. е. в Ветхом Завете) предызобража-лось пламенем и купиной, то со временем ясно открылось в тайне Девы; как там купина горит и не сгорает, так и здесь (т. е. в Новом Завете) Дева рождает свет и пребывает нетленно. По этой причине Святая Церковь именует Богоматерь „неопалимою купиною“, а христианское искусство нередко изображает Ее окруженною огненным сиянием. Такие иконы издревле называют Неопалимою Купиною.

Евреи в своем странствовании к земле обетованной были ведомы не столько Моисеем, сколько Богом. Он присутствовал в облачном столпе, который осенял их днем и освещал ночью. Этот столп предызображал Пресвятую Деву. Явив нам телесно Христа – Солнце правды – и излив на весь мир Его благодать, Она сделалась всесветлым, светоносным облаком, осеняющим верных. Рассеяв мрак неверия и распространив свет истинного Богознания, Она явилась огненным столпом, наставляющим сущих во тьме, вводящим человечество в высшую жизнь. Как «покров миру» Она защищает верующих своим заступничеством от всех бед и напастей. Ходатайствуя о всех новозаветных чадах своих, Она стремится всех привести во царство Сына своего и Господа: «Световидный облак, предводящий новыя люди к земле обетования, во истину Богоблагодатная явилася еси, и врата вводящая к жизни».

«Мы не отчаиваемся в Божием милосердии, – говорит св. Димитрий Ростовский, – ибо имеем в пути жизни нашей премилостивую Одигитрию (путеводительницу), милосердную наставницу, Пречистую Деву Богородицу, данную нам от Бога словно столп, ведущий израильтян к обетованной земле, ибо Она – столп огнеоблачный, как обращается к Ней в акафисте Церковь. Она – огонь не вещественный, но божественный, ибо просвещает во тьме сущих и всех наставляет к разуму божественному. Она – облако, ибо носила Бога и изливала нам Божию милость и благодать. Она – столп, ибо утверждает Церковь на земле и защищает ее от врагов видимых и невидимых.

Скажем вместе со Святою Церковью: «В Чермнем мори неискусо-брачныя Невесты образ написася иногда; тамо Моисей разделитель воды: зде же Гавриил служитель чудесе; тогда глубину шествова немокренно Израиль: ныне же Христа роди безсеменно Дева; море, по прошествии Израилеве, пребысть непроходно: Непорочная, по рождестве Еммануи-лев, пребысть нетленна». Чермное (Красное) море, пропустив по сухому дну израильтян, сомкнуло воды свои и потопило полчища фараона, устремившиеся за народом Божиим – и Пресвятая Дева, именуется морем, потопившим мысленного фараона. В силу рождения Господа Она явилась для сатаны морем погибели, а для верующих во Христа – морем спасения.

Странствуя к земле обетованной по безводной пустыне, евреи ощутили недостаток в воде. Моисей, по воле Божией, ударил жезлом в камень горы Хорив, и вода истекла оттуда в изобилии. Пресвятая Богородица есть камень, напоивший жаждущих жизни. «Премудрости, Пречистая, Тя сокровище вемы, – воспевает Церковь, – и благодати точащую источник приснотекущий разума». От Пресвятой Девы, в силу рождения от Нее Господа Иисуса Христа, которого апостол Павел разумеет под камнем Хоривским (1 Кор. 10, 4), истекла вода благодати, способная утолить жажду жизни вечной.

Местом особенного присутствия Божия в Ветхом Завете были – сначала скиния Моисеева, потом храм Соломонов. Здесь Господь как бы пребывал между людьми, принимая молитвы Своего народа и давая откровения избранным. Как только скиния Моисеева и храм Соломонов были освящены, слава Господня наполнила их. Пресвятая Дева, как одушевленный храм Божий, именуется «местом освящения славы», «пространным селением Слова», «вместилищем Бога невместимого», «селением преславным сущего на серафимах».

Скиния и храм служили прообразами Девы Богородицы. «Исполнися вопиющаго пророчество, глаголет бо: возставлю скинию падшую священного Давида, в Тебе, чистая, преобразившуюся». «Храм Тя чист и пренепорочен, Приснодево Богородице», – поет Святая Церковь. Богородица воистину «Божественная сень Слова», чистотою превзошедшая ангелов.

По учению Святой Церкви и Святых Отцов Божию Матерь преды-зображали разные священные принадлежности ветхозаветного богослужения. Рассмотрим эти прообразы.

Важнейшим местом скинии и храма было «Святое святых», где находился Ковчег Завета. Оно было доступно только первосвященнику один раз в год, когда он в день очищения входил сюда для кропления жертвенною кровью. Святое святых служило образом Божией Матери, вместившей воплощенное Слово Божие. Но насколько жертва, принесенная Богу Господом, превосходит ветхозаветные жертвы и насколько Сам Господь выше первосвященников израильских, настолько и Пречистая Дева выше Святого святых.

В этом внутреннем отделении скинии и храма («Святое святых») стоял Ковчег Завета – ящик, покрытый золотом внутри и снаружи, вмещавший в себя самые священные предметы. Этот кивот уподобляется Божией Матери, вместившей не скрижали закона, а Самого Законодателя. «Ковчег, Божественным духом позлащенный, Пречистая показася: не скрижали носящ закона, но Христа Господа, Егоже закон и природы древле предвозвестиша». Ковчег Божий был «позлащен Духом», то есть Пресвятая Дева была украшена всеми духовными дарами. И как к древнему кивоту нельзя было прикасаться неосвященною и дерзновенною рукою, так и новозаветный кивот Божий огражден силою Божиею от всяких подобных попыток. Во втором храме не было кивота Божия; вместо него в этом храме вскоре явилась сама Пресвятая Дева.

Ковчег Завета сверху был покрыт «очистилищем» – золотою крышкою, над которою распростирали свои крылья два херувима, изваянные из золота. Это очистилище собственно и было в Ветхом Завете местом, где Вездесущий обнаруживал Свое присутствие, раскрывал Свою волю и принимал молитвы Своего народа. Пресвятая Дева, по учению Церкви, есть «теплое очистилище», «очистилище миру», «всего мира очищение». Через Нее пришел на землю единородный Сын Божий для того, чтобы оправдать перед Богом всех верующих в Него.

В Ковчеге Завета находился чудесным образом процветший жезл Аронов. Этот жезл прообразовал Пресвятую Богородицу. Она произошла от бесплодных родителей подобно тому, как процвел сухой жезл. Еще более чудесным было рождение Господа от Пресвятой Девы. Приснодева воистину есть «тайный жезл процветший», и по своей чистоте и непорочности Она неувядаемый «цвет нетления».

Кроме Аронова жезла, в Ковчеге стояла «стамна», или золотой сосуд, наполненный манною, «небесным хлебом», которым Господь питал израильский народ в бесплодной пустыне. Святая Церковь видит в этой стамне образ Божией Матери. В этом сосуде вмещалась «манна жизни» – Христос, хлеб жизни и бессмертия, насыщающий и услаждающий души верных.

За второю завесою скинии, по свидетельству апостола Павла (Евр. 9, 4), находилась золотая кадильница для воскурения фимиама перед Господом. «Златая кадильница была еси, огнь бо во утробе Твоей вселися, Слово от Духа Свята». «Радуйся, кадильница, золотой сосуд, – говорит св. Иоанн Дамаскин. – Ты носишь в себе божественный угль, и из Тебя разлилось благоухание Духа, изгоняющее из мира зловонное тление». Божественный угль этой кадильницы есть сам Господь, как поет Святая Церковь: «Угль проявлейся – Солнце из девственныя утробы возсия во тьме заблудшим». Возношение фимиама, по мысли Священного Писания, означает возношение молитвы к престолу Божию. И в этом отношении Пресвятая Дева есть «кадило благовонное» молитвы, потому что Она самая усердная и надежная наша молитвенница и заступница перед Богом.

В святилище скинии и храма находился золотой светильник с семью лампадами, наполненными чистым елеем и постоянно горевшими. Пресвятая Богородица была таким светильником, украшенным всеми дарами Духа Святого. «Радуйся, – обращается к Божией Матери св. Иоанн Дамаскин, – радуйся, светильник, золотой и твердый сосуд девства… отсюда происходит невечерний свет – Христос, озаривший вечною жизнию пребывающих во тьме и сени смертной».

В том же отделении скинии и храма находился деревянный стол, украшенный золотом, на котором приносили в жертву Богу двенадцать хлебов. Отсюда мы имеем хлеб жизни вечной, то есть Христа. Поэтому Пресвятую Богородицу называют «одушевленною трапезою» хлеба жизни.

Во дворе скинии между жертвенным алтарем и самою скиниею находилась медная умывальница, в которой омывались жрецы перед началом своего служения. Пресвятая Дева есть «баня, омывающая совесть».

В скинии и храме израильтяне приносили в жертву Богу животных разного рода, но непременно непорочных и чистых. В частности, юница (телица) приносилась в жертву ради спасения и мира. «Радуйся, – взывает Святая Церковь к Пресвятой Деве, – юница, юнца рождшая непорочнаго; агнице, рождшая Божия агнца, вземлющаго мира всего прегрешения».

Ханаанская земля, обетованная израильскому народу и занятая им после сорокалетнего странствования, была в древности чрезвычайно пло-доносна: в ней, по выражению Священного Писания, «течет молоко и мед» (Исх. 3,8 и др.). Пресвятая Дева, даровавшая нам хлеб жизни – Христа, есть для нас истинная земля обетованная. «Радуйся, – возглашает ей Святая Церковь, – земле обетования, из неяже течет мед и млеко».

Вступив в обетованную землю, израильтяне разделили ее между двенадцатью коленами. И из 48 городов колена Левина шесть стали убежищем для неумышленных убийц: там эти несчастные, достойные скорее сожаления, чем наказания, пребывали в безопасности и лишь после смерти первосвященника могли возвратиться на прежнее местожительство. Пресвятая Дева есть для верующих душ «спасения град», «пристанище», «хранилище, ограждение, утверждение и священное прибежище».

Гедеон, пятый судья израильского народа, услышав от Ангела волю Божию – избавить отечество от власти мадиамлян, пожелал получить знамение и удостовериться, что таково благословение Божие. Знамение было таким: на руно, положенное на гумне, ночью сошла обильная роса, тогда как вся земля вокруг высохла; в другую ночь земля покрылась росою, а руно на гумне осталось сухим. Все обстоятельства этого чудесного события имеют отношение к Пресвятой Богородице. Гумно в таинственном смысле означало избранный народ Божий, а руно – Пречистую Деву. Руно было орошено росою, и Пресвятая Дева была орошена небесным, божественным дождем. Одушевленное руно – Дева была обильно орошена благодатию Божиею, тогда как язычники и израильтяне оставались духовно сухими из-за суеверий и неверия. Руно Гедеона было сухим, а земля покрылась росою: так и Дева, по рождестве Господа, не претерпела изменений, тогда как земля увлажнилась росою истинной веры.

В псалме 44 пророк Давид живописно изображает славу великого Царя и Царицы. Если черты величия Царя таковы, что заставляют видеть в нем Царя непреходящего и вечного духовного царства, Господа Иисуса Христа, то под Царицею следует разуметь небесную Царицу и Владычицу нашу – Богородицу. «Стала царица одесную Тебя в офирском золоте. Слыши, дщерь, и смотри, и приклони ухо твое, и забудь народ твой и дом отца твоего… Вся слава дщери Царя внутри; одежда ее шита золотом; в испещренной одежде ведется она к Царю; за нею ведутся к Тебе девы, подруги ее, приводятся с весельем и ликованием, входят в чертог Царя» (Пс. 44: 10-11,14-16). Святая Церковь в богослужебных песнопениях прилагает это пророчество к Богоматери.

Для объяснения этого пророчества надо помнить, что нахождение «одесную» царя издревле означало особую почесть, принадлежавшую лицам, близким к престолу. Чистота, смирение, вера, любовь к Богу, терпение – вот те шитые золотом одежды, в которых Она предстоит Сыну и Богу своему. То, что в этом псалме украшения Царицы не внешние, а внутренние, духовные, псалмопевец ясно указывает следующим образом: «вся слава дщери Царя внутри». Слова «За нею… девы… с весельем и ликованием входят в чертог Царя» можно понимать как приведение всех чистых и праведных душ в обитель Отца Небесного.

В псалме 67 говорится: «Гора Божия – гора Васанская! Гора высокая – гора Васанская! Что вы завистливо смотрите, горы высокие, на гору, на которой Бог благоволит обитать и будет Господь обитать вечно?» (Пс. 67: 16-17).

Пресвятая Дева, по толкованию Святой Церкви, есть высокая гора, орошенная благодатью Святого Духа. Она – гора по высочайшему достоинству Матери Божией. «Взыграйте, горы, – говорит св. Иоанн Дамаскин, – существа разумные, стремящиеся к высотам духовного созерцания: рождается преславная гора Господня, высотою превосходящая всякий холм и всякую гору – величие ангелов и человеков… Вершина Синая святейшая, которую покрывает не мрак, не буря, не страшный огонь, а светлый блеск Святого Духа». В этом смысле Божия Матерь называется «высотою неудобовосходимою человеческими помыслами». Как орошенной благодатью Святого Духа, Ей по преимуществу принадлежит наименование Благодатной.

В псалме 86 говорится: «славное возвещается о тебе, град Божий» (Пс. 86:3). Град Божий – это Иерусалим, столица Иудейского царства. Пресвятая Дева в отношении славы своей, по учению Святой Церкви, подобна граду Иерусалиму. Она «чертог и престол Царствующего, град избранный». Происходя из царственного рода Давидова, уже не пользовавшегося прежними своими правами, Пресвятая Дева вначале, подобно Иерусалиму, не имела никакой внешней славы, была смиреннейшею среди дев своего народа. Но, сделавшись Богоизбранною Матерью Спасителя мира, Она приобрела единственную и всемирную славу. Богоматерь, согласно предсказанию Ее, ублажают все племена; Она сделалась «всемирным чудом».

В Песни Песней, изображающей в высоких и таинственных чертах жениха и невесту, под которыми обыкновенно понимают Господа Иисуса Христа и Святую Церковь Его, имеется много указаний на Пресвятую Богородицу.

«Пленила ты сердце мое, сестра моя, невеста!» (Песн. 4:9) – читаем мы. По учению святой Церкви, Богоматерь есть «Дева Богоневеста», «Невеста Божия», «Невеста неневестная» и «неискусобрачная». Невестою Она называется по отношению к Святому Духу, а неневестною обозначается Она по отношению к людям, как несочетавшаяся браком, небрачная.

«Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе!» (Песн. 4:7). Святая Церковь называет Пресвятую Деву «пренепорочною», «все-непорочною», «пречистою». «Радуйся, непорочная, – говорит св. Иоанн Дамаскин, – неприкосновенное украшение девства: Ты родила непорочное Слово и от Тебя воссияло девство».

«Кто эта, блистающая, как заря, прекрасная, как луна, светлая, как солнце…» (Песн. 6:10). Это Пречистая Дева, по толкованию Святой Церкви. Как утренняя заря, рассеивающая ночной мрак, предшествует лучезарному солнцу, заимствуя от него свой свет, так и Пресвятая Дева непосредственно предварила «Солнце правды» – Иисуса Христа и от Него получила свою славу Богоматери. С рождением Господа исчезла тьма идолопоклонства и многобожия и настал невечерний день боговедения и благочестия. Поэтому Божия Матерь, носящая Солнце – Христа, тьму разрушившая и мрачных бесов отогнавшая, есть «утро светлейшее», «звезда, являющая Солнце», «заря таинственного дня».

«Запертый сад – сестра моя, невеста, заключенный колодезь, запечатанный источник» (Песн. 4:12). Вода в Священном Писании означает благодать Святого Духа (Ин. 7:37), утоляющая жажду человеческой души. Богоматерь есть живой и неоскудевающий источник этой таинственной воды. Послужив тайне вочеловечения Сына Божия, она сделалась для нас нетленным источником живоначального и спасительного воплощения Божия, источающим разрушение смерти и жизнь для верных. Слово «запечатлен», по толкованию св. Иоанна Дамаскина, указывает на приснодевство Божией Матери.

«Кто эта, восходящая от пустыни как бы столбы дыма, окуриваемая миррою и фимиамом, всякими порошками мироварника?» (Песн. 3:6). Господь Иисус Христос есть «благовоние… лучше всех ароматов» (Песн. 4:10), самое имя Его означает «миро излиянное». Он – помазанник в степени несравненно высшей, чем все ветхозаветные помазанники – цари, первосвященники и пророки. Но и Пресвятая Дева, как причастная славы Сына Своего и Бога, есть также миро многоценное, или, точнее, «сосуд, принявший миро неистощимое на Нее излиянное».

«Что лилия между тернами, то возлюбленная моя между девицами» (Песн. 2:2). Такова Пресвятая Дева Мария между человеческими дочерьми. Она – благоуханная лилия, потому что светится блистанием чистоты и светом девства. Как Приснодева, Она называется «цветом неувядаемым».

В книге Притчей (9:1) говорится, что «премудрость построила себе дом, вытесала семь столбов его». По мысли Святой Церкви, это ипостас-ная премудрость Божия – Господь Иисус Христос, научивший нас истинному Богопознанию, а храм, устроенный ею – Пресвятая Богородица. Потому Богоматерь называется «палатою Царя всех», «чертогом бессеменного обручения», «чертогом Слова нескверным», «всесветлым».

Премудрый царь Соломон, устроив в своем доме судную палату, поставил в ней великолепный престол из слоновой кости и золота: такого не было нигде, ни в каком другом царстве. «Радуйся, яко еси царево седалище», – говорит Святая Церковь Пречистой Деве. Вместив Господа Иисуса Христа, Она сделалась одушевленным престолом Царя Небесного. Седалище Соломона было высоким, и седалище Господа – Пресвятая Дева Мария – превыше херувимов и серафимов, служащих престолами Царю славы. «Престол Тя Божия Слова прославляем, Богородице, на немже яко человек Бог седе».

Три благочестивых отрока – Анания, Азария и Мисаил – были воспитанниками Даниила при дворе царя Вавилонского, а потом и соправителями его. Однажды царь Навуходоносор воздвиг золотого истукана и повелел всем знатным людям своего царства поклониться бездушному идолу. Три отрока не устрашились и не поклонились твари вместо Творца. За такое непослушание они были ввергнуты в раскаленную печь, но силою Божиею остались невредимы. Ангел Божий – Господь Иисус Христос, сошедши в печь, превратил пламя в росу и тем предобразил чудесное рождение Свое от Пресвятой Девы Марии. Неопалением отроков в Вавилонской печи предуказано неопаление Пресвятой Богородицы от огня божества: печь есть образ сверхъестественного чуда, ибо она не опаляет юношей, как огонь божества не опаляет утробы Девы. Невредимость юношей в огне означает также приснодевство Богоматери: «Чуда преестественнаго показа образ огнеросная пещь древле: огнь бо не опали юныя дети, Христово являя безсеменно от Девы божественное рождество». Ветхозаветные юноши, не опаленные огнем, прообразуют сверхъестественно рождающую утробу отроковицы. Наконец, Вавилонская печь явилась для трех отроков орудием не истребления, а жизни: так через Пресвятую Деву мир достиг своего обновления.

Прообраз приснодевства Божией Матери Святая Церковь усматривает в невредимости пророка Ионы в утробе кита. «Иону (как) младенца из чрева морской зверь изрыгнул, каким принял, а Слово, вселившись в Деву и принявши плоть, прошло, сохранив (Ее) нетленною».

Пророк Исайя предсказывал, что Господь наш Иисус Христос и Пречистая Матерь Его произойдут от рода Давидова: «И произойдет отрасль от корня Иессеева, и ветвь произрастет от корня его; и почиет на нем Дух Господень» (Ис. 11: 1-2). Под словом «отрасль» (по-церковнославянски «жезл») Святая Церковь разумеет Деву Марию. Это пророчество относит к Иисусу Христу апостол Павел (Рим. 15:12). В других местах Священного Писания Спаситель также называется «корнем из рода Давидова».

Тот же пророк говорит о путешествии Божией матери с Богомладенцем в Египет: «Вот, Господь восседит на облаке легком и грядет в Египет. И потрясутся от лица Его идолы Египетские» (Ис. 19:1). Здесь, по учению Святой Церкви, «облако легкое» есть Пресвятая Дева. Богоматерь называют облаком, во-первых, потому, что от Нее «воссияло Солнце праведное», а во-вторых, потому, что Она «источает жаждущим воду живую оставления грехов».

У Исайи (29:11) мы читаем: «И всякое пророчество для вас то же, что слова в запечатанной книге, которую подают умеющему читать книгу и говорят: “прочитай ее”; и тот отвечает: “не могу, потому что она запечатана”. Эта таинственная, запечатленная книга есть Пресвятая Дева. В этой «одушевленной» книге «перстом божественным» начертано Божие Слово. Такой же смысл имеет слово «свиток», заимствованное у пророка Иезекииля (2:9) и прилагаемое к Божией Матери. «Свиток Тя иногда Пророк, Отроковице, зряше, в нем же перстом Отчим написася Слово воплощаемо». Пресвятая Дева есть книга запечатленная в силу непостижимой тайны воплощения Божия.

Пророку Иезекиилю на реке Ховар было таинственное видение: он видел Господа, сидящего на престоле, под которым представлялись твердь, четыре животных и столько же одушевленных колес (Иез. 1). Дивные животные, по изъяснению пророка, были херувимы. Восседающий на престоле был Господь Иисус Христос, а чудная колесница означала Пречистую Деву. Она – «колесница Солнца умнаго», «огнеоб-разная колесница Слова», «колесница пресвятая Сущаго на херувимах».

Пророк видел Господа на престоле высоком; серафимы стояли вокруг и прославляли величие Его. Пророк Даниил также говорит о престоле, на котором восседал Бог. Святая Церковь часто называет Богородицу престолом: «Палата одушевленная Царева и престол огнеобраз-ный, Дево, показалася еси, на нем же седя, (Господь) воздвиже от перваго падения вся человеки».

Пророк Иезекииль говорит: «И привел Он меня обратно ко внешним воротам святилища, обращенным лицом на восток, и они были затворены. И сказал мне Господь: ворота сии будут затворены, не отворятся, и никакой человек не войдет ими, ибо Господь, Бог Израилев, вошел ими, и они будут затворены» (Иез. 44: 1-2). По толкованию Святой Церкви и святых Отцов, врата, обращенные на восток, которыми проходит один Господь, – Пречистая Богородица. Под образом врат, затворенных до прошествия и по прошествии через них Господа, разумеется приснодевство Богоматери; причину же того, что они обращены на восток, надобно видеть в назначении их для входа Господа Иисуса Христа, который называется в Священном Писании «востоком». «Ныне устроены, – говорит св. Иоанн Дамаскин, – святые врата со стороны востока, через которые Христос войдет и изыдет, и врата сии будут затворены».

В книге пророка Даниила (2: 34-35) описывается удивительное видение царя Навуходоносора: он видел великое тело, составленное из разных веществ – золота, серебра, меди, железа, глины, – и вот «камень… оторвался от горы без содействия рук, ударил в истукана, в железные и глиняные ноги его, и разбил их. Тогда все вместе раздробилось: железо, глина, медь, серебро и золото сделались как прах на летних гумнах, и ветер унес их, и следа не осталось от них; а камень, разбивший истукана, сделался великою горою и наполнил всю землю». Такова была судьба четырех великих царств: Вавилонского, Мидийско-Персидского, Македонского и Римского! Камень (Господь Иисус Христос), отделившийся без рук от горы (Пресвятой Богородицы), сокрушил смесь, из которой был составлен древний языческий мир, и положил начало новому царству, «которое вовеки не разрушится». (Дан. 2,44). «Несекомая гора, нерукосечный камень» – такими словами выражается мысль о приснодевстве Божией Матери. Эту же таинственную гору видит и пророк Аввакум: «Бог от Фемана грядет и Святый – от горы Фаран». (Авв. 3:3).

Но все эти прообразования, указывавшие ветхозаветным чадам на будущее величие Приснодевы Богоматери, далеко уступают самому первообразу. Святой Иоанн Дамаскин так изъясняет соотношение ветхозаветных предызображений и Пресвятой Девы: «Там Слово Божие на каменных скрижалях начертало закон Духом, словно перстом своим, а здесь само Слово Божие воплотилось от Духа Святого и девственных кровей… Там манна, здесь услаждающий манну… Да поклонится великолепная скиния, построенная Моисеем в пустыне из всякого драгоценного вещества, и прежде нее бывшая скиния праотца Авраама – да поклонится одушевленной и умной Скинии Божией! Эта соделалась не только местом особого действия Божия, но существенным вместилищем ипостасного Сына и Бога. Да осознает свое ничтожество перед Нею позлащенный кивот, и несущая манну златая стамна, и светильник, и трапеза, и все древнее! Все это потому только важно было, что прообразовало Скинию духовную, так как это тень истинного первообраза».

Прости неопытную руку, Дева.
И грешный, ах, сколь грешный мой язык,
Но к клятвам верности я так привык,
Что Ты словам хвалебного напева
Внемли без гнева.

Будь я царем – Тебе моя порфира,
Будь я монах – поклялся б в чистоте,
Но что мне дать в смиренной нищете:
Мое богатство, данное от мира –
Одна лишь лира.

Слагаю набожно простые строки,
Святая Дева, благостно внемли!
Ты видишь все на небе, на земли,
Тебе известны тайных слез потоки
И смерти сроки.

И как мне петь? Откуда взять хвалений?
Что я с юдоли сей? Никто, ничто.
Но сердце страстное, оно не заперто,
Оно дрожит и жаждет умилений
В часы горений.

Анна плакала в пустыне:
«Ах, не знать мне благостыни!
Люди, звери, мошка, птица –
Все вокруг нас веселится,
Мне же, бедной, никогда
Не свивать себе гнезда.

О, неплодная утроба!
Кто проводит к двери гроба?
Мы, как грешники в притворе:
Скрыт упрек во всяком взоре.
Всякий чище, всяк святей
Той, что ходит без детей».

Иоаким вдали тоскует,
Ангел с неба возвествует:
«Божий раб, тоска напрасна.
Глаз Господень ежечасно
Скорби праведников зрит
И награду им дарит.

Браки людям не запретны,
Не тужи, что вы бездетны,
А иди к своим воротам, –
Анна ждет за поворотом.
Ты жену свою прими,
Сердце грустью не томи!»

Где наш путь? Куда, откуда?
Все мы ждем святого чуда,
Кто покорен, кто смиренен,
Тот в пути лишь будет верен.
Претерпевый до конца
Удостоится венца.

Молвит, плача, мать седая:
«Богу верила всегда я,
Он, слезу мою отерший,
Он, покров свой распростерший,
Не покинет Он меня,
Сладкой вестью возманя!»

Дни и ночи, ближе, ближе,
Анна молит: «О, внемли же,
Милосерд к Своим созданьям,
Не томи нас ожиданьем!»
А в назначенную ночь
Родила Марию дочь.

О Мария, Дева девам,
Ты внемли моим напевам!
Спаса мира Ты носила,
Пусть и мне подастся сила
Песни свято довести
И себя Тобой спасти.

Вводится Девица в храм по ступеням,
Сверстницы-девушки идут за Ней.
Зыблется свет от лампадных огней.
Вводится Девица в храм по ступеням.

В митре рогатой седой иерей
Деву встречает, подняв свои руки,
Бренный свидетель нетленной поруки,
В митре рогатой седой иерей.

Лестницу поступью легкой проходит
Дева Мария, смиренно спеша.
Белой одеждой тихонько шурша,
Лестницу поступью легкой проходит.

Старец, послушный совету небес,
Вводит Ее во святилище храма.
Он не боится упреков и срама,
Старец, послушный совету небес.

Белой голубкою скрылась внутри,
Плотно закрылась святая завеса.
Чуждая злым искушениям беса,
Белой голубкою скрылась внутри.

Что вы, подружки, глядите вослед?
Та, что исчезла белей голубицы,
Снова придет к вам в одежде Царицы.
Что вы, подружки, глядите вослед?

Какую книгу Ты читала
И дочитала ль до конца,
Когда в калитку постучала
Рука небесного гонца?
Перед лилеей назаретской
Склонился набожно посол.
Она глядит с улыбкой детской:
«Ты – вестник счастья или зол?»
Вещает гость, цветок давая:
«Благословенна Ты в женах!»
Она глядит, не понимая,
А в сердце радость, в сердце страх.
Румяной розою зардела
И говорит, уняв испуг:
«Непостижимо это дело:
Не знаю мужа я, мой друг».
Спасенья нашего начало
Ей возвещает Гавриил;
Она смиренно промолчала,
Покорна воле высших сил,
И утро новым блеском блещет,
Небесны розы скромных гряд,
А сердце сладостно трепещет,
И узким кажется наряд.
«Вот Я – раба, раба Господня!»
И долу клонится чело.
Как солнце светится сегодня!
Какой весной все расцвело!
Умолкли ангельские звуки,
И нет небесного гонца.
Взяла Ты снова книгу в руки,
Но дочитала ль до конца?

Успение Твое, Мати Богородица,
Опозданием Фомы нам открылося.
Святым Духом апостол вводится
Далеко от братского клироса.
Покидает он страны далекие,
Переходит он реки широкие,
Горы высокие –
И приходит к братьям апостолам.

Вскричал Фома со рыданием:
«Завела меня пучина понтова!
Вы блаженны последним лобызанием,
А Фома, сирота, он лишен того!
Уж вы дайте мне, рабу покорному,
Поклониться тому месту горнему,
Гробу чудотворному,
Как дано было прочим апостолам».

Между двух дерев холм виднеется,
Красно солнце садится за море,
На холме том гроб белеется,
Гроб белеется беломраморен.
Белы ноги у Фомы подгибаются,
Белы руки у него опускаются,
Очи смыкаются, –
И нашла туга на апостолов.

Снова плач близнеца возносится,
Подымается к небу ясному,
Злая грусть в сердца братьев просится.
«Ах, увы мне, увы мне, несчастному!
Неужели, Мати, в таком затоне я,
Что стал хуже жида – Авфония,
Лишен благовония?
Нелюбимый я среди апостолов!»

И ко гробу Фома подводится,
Подводится ко гробу белому,
Где почила Святая Богородица.
Диво дивное сердцу оробелому!
Расцвели там, большие и малые,
Цветы белые, желтые и алые,
Цветы небывалые.
И склонились святые апостолы.

Вместо тела Богородицы Пречистой –
Купина цветов благовонная,
Поясок из парчи золотистой
Оставила Матерь благосклонная
В награду за Фомино терпение,
В награду за Фомино смирение
И уверение.
И прославили Деву апостолы.

Под чтение пономарей,
Под звонкие напевы клироса
Юродивый узрел Андрей,
Как небо пламенем раскрылося.
А в пламени, как царский хор,
Блистает воинство небесное,
И распростертый омофор
В руках Невесты неневестной.
Ударил колокольный звон
И клиры праздничными гласами, –
Выходит дьякон на амвон
Пред царскими иконостасами.
А дьякон тот – святой Роман,
Что «Сладкопевцем» называется, –
Он видит чудо, не обман,
Что златом в небе расстилается.
Андрей бросается вперед,
Навстречу воинству победному
И омофору, что дает
Покров богатому и бедному.
И чудом вещим поражен
Народ и причт, и царь с царицею,
И сонм благочестивых жен
Склонился долу вереницею.
«Даю вам, дети, свой покров:
Без пастыря – глухое стадо вы,
Но пастырь здесь – и нет оков,
Как дым исчезнут козни адовы».
Горит звезда святых небес,
Мечи дрожат лучом пылающим, –
И лик божественный исчез,
Растаяв в куполе сияющем.
Край неба утром засерел,
Андрей поведал нищей братии,
Что в ночь протекшую он зрел
В святом соборе Халкопратии.[163]

Водительница-Одигитрия!
Ты в море движешь корабли,
Звездой сияешь нам вдали,
Далеко от родной земли!
Ведешь Ты средь камней и скал,
Где волны воют, как шакал,
Где рок смертельный нас искал, –
Ты же из бури, пучины, погибели, рева
Выведешь к пристани нас, Одигитрия-Дева!

Водительница-Одигитрия!
Ты воинство ведешь на бой,
И ратные – сильны Тобой,
На смерть готов из них любой.
Стучат блаженные мечи!
И воздух жарок, как в печи,
А в небе светлые лучи!
Ты не допустишь детей до последнего срама,
Ты распростерла над ними Свою орифламму![165]

Водительница Одигитрия!
Ты целым возвратишь царя,
Ты миру – красная заря!
Ты не сгораешь, век горя!
Победа дастся в свой черед:
Как знамя, с нами Мать идет, –
И вражий клонится народ.
Ты нам – охрана, победа, защита и сила,
Оком Своим Ты враждебные рати скосила!

Водительница-Одигитрия!
Помазан не был я царем,
Мне дан лишь в жизни злой ярем:
Не сами мы судьбу берем.
Но я, как странник, страха полн,
Грозит разбиться утлый челн,
И как спастись от ярых волн?
Ты приведешь меня в тихую, сладкую воду,
Где я узнаю покорности ясной свободу.

О, Владычице Царице Небесная!

Ты мне упование и прибежище, покров и заступление и помощь!

Моление теплое и стена необоримая,

Милости источниче, мирови прибежище…

(Из молитв)

Было это в начале Х века, в 911 году, когда в пределы Византийской империи вторглись полчища сарацин. Однажды, во время воскресного всенощного бдения, во Влахернский храм в Константинополе, где хранились риза, омофор и часть пояса Богоматери, вошел блаженный Андрей, Христа ради юродивый. Был в то время в храме и Епифаний – знатный юноша, ученик блаженного, вместе со своим слугой. И в четвертом часу ночи Андрей увидел величественную Деву, идущую со свитой от царских врат. Ей предшествовало множество святых, а Иоанн Предтеча и Иоанн Богослов поддерживали Ее. Когда Дева приблизилась к амвону, блаженный Андрей спросил Епифания:

– Видишь ли Госпожу и Царицу всех, молящуюся о всем мире? – Вижу, святый отче, и ужасаюсь, – ответил Епифаний.

Дева долго, со слезами молилась и по окончании молитвы сняла с Себя покрывало и распростерла его над народом в храме.

Жители Константинополя, узнав о знамении, воспряли духом – и действительно, вскоре греческие войска погнали сарацин.

В Византийской империи этот день не был внесен в число праздничных, но в Русской Православной Церкви в память этого события установлен праздник Покрова Пресвятой Богородицы, который празднуется 1 (14) октября. Это один из самых почитаемых праздников нашего народа. В акафисте Покрову поется: «Покрый нас честным Твоим покровом и избави нас от всякого зла, молящи Сына Твоего Христа Бога нашего спасти души наша…»

Существуют многочисленные свидетельства о том, что Божия Матерь – покровительница и заступница христиан перед Богом. Не раз Она удерживала бич Божий, уже поднятый для удара. Причем входит Она в судьбы не только народов, но и отдельных людей, не только святых и благочестивых, но и злых и грешных. Она может предупредить какого-нибудь нечестивца: «Покайся, а то худо будет!» Может прийти незваной и нежданной к больному, который и не думал о Ней. Может помочь в самом простом, бытовом деле. А может и обратить в бегство вражескую рать, потопить корабли…

Одна из самых распространенных и любимых молитв Богородице звучит так:

«Царице моя преблагая, надежда моя Богородице, приятелище сирых и странных предстательнице, скорбящих радосте, обидимых покровительнице! Зриши мою беду, зриши мою скорбь, помози ми яко немощну, окорми мя яко странна. Обиду мою веси, разреши ту яко волиши: яко не имам иныя помощи разве тебе, ни иныя предстательницы, ни благие утешительницы, токмо Тебе, о Богомати, яко да сохраниши мя и покрыеши во веки веков. Аминь».

С самого начала Божия Матерь покровительствовала Константинополю, городу, который еще основателем его Константином был посвящен Богородице.

В древности неподалеку от Константинополя, на расстоянии одной стадии от Золотых ворот, была роща кипарисов и платанов с источником чистой воды. Со временем источник засорился и иссяк, и о нем забыли. И вот однажды воин Лев Макелл, проходя в этом месте, встретил слепца, который утомился и изнемогал от жажды. Усадив слепого в тени, воин пошел искать воду. Он искал долго, но тщетно, и вдруг услышал голос: «Не трудись, Лев, искать воды далеко, она подле тебя».

Тот осмотрелся, но ничего не нашел. И тогда он снова услышал: «Лев-царь, войди в эту густую, тенистую рощу, почерпни воды и утоли жажду немощного, а тиною от источника помажь ему глаза. Ты скоро узнаешь, кто я. Устрой мне в этом месте храм, в котором я буду внимать молитвам и даровать желаемое всем, приходящим сюда с усердием и верою. Ничто не сможет противиться моей власти: ни демон, ни неизлечимая болезнь, ни что-либо иное – лишь бы меня с благоговением просили».

И в самом деле в роще оказался источник. Лев принес слепому воды и помазал ему илом глаза, после чего слепой от рождения человек прозрел.

Прошло несколько лет, и Лев[166] стал императором. Он приказал очистить источник от земли и мусора и воздвиг над ним храм. Этот храм подробно описан византийским историком Никифором Каллистом, поэтому мы знаем, как он выглядел. «Он был устроен вдоль самого родника, имел вид продолговатого четвероугольника. Из четырех портиков два – восточный и западный, – высоко поднимались кверху, а два другие примыкали к соседним стенам. Вокруг верхней части здания виднелись полукружия, опиравшиеся на колонны в равных расстояниях, и в этих промежутках были устроены просветы, через которые обильный свет ниспадал на источник. Над всем этим возвышался купол с круглою и высокою крышею: “он был прекрасен, как небо, и блистал, подобно огню”. Изящной внешности здания вполне соответствовало внутреннее устройство его: “cвод храма был украшен золотом, а стены выложены мозаикою, так что свет, входя окнами и отражаемый сводами и стенами, освещал весь храм, подобно молнии”. Внутри храма были изображены чудеса Господа Иисуса Христа и Его Пречистой Матери, на самой его средине изображен Живоносный Источник и Богоматерь с Предвечным Младенцем на руках. Лик Богоматери, обращенный к воде, отражался в источнике, как в зеркале. Самый источник находился почти на середине храма; к нему вели двадцать пять ступеней; мраморная решетка служила к украшению и предохраняла от падения сходивших вниз по скользкому пути. Мраморное вместилище… окружало источник со всех сторон. У верхней части источника было в мраморе круглое углубление, в которое прежде всего и втекала вода и потом уже через скважины вливалась в мраморный бассейн. Наверху посреди храма стояла круглая каменная чаша, а другое вместилище, узкое и продолговатое, находилось у алтаря, откуда люди и черпали ковшом животворящую влагу».[167] Этот храм получил название «Живоносного источника».

Чудеса здесь совершались в таком множестве, что еще в древности церковь установила в пятницу Светлой недели празднование в память об этих чудесных исцелениях. А икона «Живоносный источник» и сейчас – одна из самых знаменитых.

Сто лет спустя тяжело больному императору Юстиниану во сне явилась Богоматерь и велела ему пойти к Своему источнику. Император, как и многие другие, также получил исцеление и впоследствии построил здесь новый, еще более великолепный храм и монашескую обитель. Несколько позже церковь пострадала от землетрясения, и в конце IX века император Василий Македонянин обновил святилище.

При взятии Константинополя турками храм был разрушен до основания, но и после этого православные не забыли об источнике, и там время от времени случались исцеления. Через некоторое время турецкие власти разрешили христианам поставить над источником небольшую часовню. С приходивших за исцелением сторож собирал дань в пользу мусульманской больницы.

Во время греческого восстания (1821—1829) часовню сожгли разбойники, а источник заглох, заваленный камнями, но все равно исцеления продолжали совершаться. Десять из них было записано на установленной здесь мраморной доске. В их числе оказался турецкий разбойник, который участвовал в разрушении часовни, – потом его разбил паралич, и он сюда же пришел за исцелением.

Наконец, в 1830 году турецкий султан разрешил восстановить церковь над источником, и патриарх Константин соорудил здесь великолепный храм. При строительстве обнаружили основание древнего храма, на котором была возведена малая церковь самого источника. Когда копали землю для фундамента, то нашли два древних захоронения. Одно принадлежало человеку по имени Феттал. Он был тяжело болен и, чувствуя, что не доберется живым до источника, попросил своих близких все-таки донести его, хотя бы мертвого, и, прежде чем похоронить, три раза облить тело водой. Так и сделали. Феттал воскрес и после выздоровления до самой смерти оставался в обители.

Другой гроб принадлежал Елене, жене придворного сановника. Она после землетрясения взяла себе две мозаичные иконы из святилища и возвратила их лишь после тайного напоминания Богородицы. Когда Елена лишилась троих детей, то пожелала, чтобы ее вместе со всей семьей похоронили в обители. Эти гробы и теперь находятся у входа в храм.

Уже при строительстве новой церкви чудесным образом исцелились несколько рабочих, пострадавших при постройке храма.

В 626 году, при императоре Ираклии, войска персидского царя Хазроя вторглись в пределы империи. Персидский воевода Сарвар, не встречая на своем пути серьезного сопротивления, дошел до Халкидона, разрушая все на своем пути. В то же время скифы на ладьях подошли к Константинополю со стороны Черного моря. Жители готовились к обороне, а патриарх Сергий с иконами Богоматери обходил городские стены, прося Ее о заступничестве. Скифы высадились на берег и пошли на приступ в том месте, где находился храм Живоносного источника, однако приступ был отбит.

Но затем захватчики соединились. Персидское войско подошло к стенам Константинополя, а скифские ладьи вошли в залив Золотой Рог и попытались взять город со стороны Влахернского храма. Пока воины отражали удар персов, на море действовали иные силы: разыгралась страшная буря, которая потопила скифские ладьи. В сказании говорится: «Море свирепствовало и бушевало, как дикий зверь, яростно нападало на врагов Богоматери и немилосердно поглощало их». Обрадованные греки перешли в наступление, за врагами гнались даже женщины и дети. Кончилось все тем, что и скифы, и персы отступили с большими потерями.

Вскоре городу снова понадобилось заступничество Богородицы. При императоре Льве III Исаврийце[168] агаряне повадились грабить Константинополь. Семь лет подряд они подходили на кораблях к городу и опустошали окрестности и, наконец, решили осадить его. Жители Константинополя с иконой Богородицы обходили стены, моля о спасении. Грекам удалось сжечь часть вражеских кораблей, еще часть погибла от разыгравшейся бури. Остальные попытались выйти в Эгейское море, но попали под внезапно налетевший град и затонули. Разгром был полный: из 1800 судов, подошедших к Константинополю, уцелело лишь десять.

В третий раз заступничеством Богородицы Константинополь был спасен от наших соотечественников – гроза пришла со стороны Киева. В середине IX века двое витязей из дружины Рюрика, не получившие в управление городов – Аскольд и Дир, отпросились у своего князя грабить Царьград, как называли в России Константинополь. Для начала они утвердились в Киеве, четыре года копили силы и, наконец, в 866 году им представились и возможность, и повод для нападения.

Отношения между русскими и греками, делившими влияние на константинопольском рынке, всегда были сложными. Идеологию набега сформулировал русский историк Александр Нечволодов: они «могли привести в исполнение заветное желание руссов – отомстить коварным и высокомерным грекам за все обиды и унижения, которые претерпели от них наши предки во время хазарского ига».[169] Повод тоже был – в Константинополе, по ходу торговых взаимоотношений, убили нескольких русских торговцев зерном. А по правде, конечно, шли грабить…

Русские князья собрали двести ладей, посадили на каждую от сорока до шестидесяти человек и пошли на Константинополь. Шли умело и скрытно, так что до самого их появления у городских стен греки и не подозревали о набеге. Императора с войском в городе не было – он ушел в поход против арабов, и столица осталась беззащитной.

Стоял прекрасный летний день, море было абсолютно спокойно. Руссы появились, словно вынырнули из морской пучины. Они разгромили предместья до самых крепостных стен, захватили пристани с кораблями и товарами, а затем окружили город и стали насыпать землю к стенам, готовясь к штурму.

Народ, кроме тех, кто был на стенах, кинулся в храмы. Святитель Фотий произнес подобающую нравоучительную речь: «Не за грехи ли наши все это ниспослано на нас! Не обличение ли это наших беззаконий, не доказывает ли эта кара, что будет суд страшный и неумолимый… И как не терпеть нам страшных бед – вспомните, как греки несправедливо обижали в Царьграде приезжих руссов, когда мы убийственно рассчитались с теми, которые должны были нам что-то малое, ничтожное… Мы получали прощение и не миловали ближнего. Сами обрадованные, всех огорчали, сами прославленные, всех бесчестили, сами сильные и всем довольные, всех обижали, безумствовали, утолстели, разжирели, расширились… Вы теперь плачете, и я с вами плачу. Но слезы наши напрасны. Кого они могут умолить теперь, когда перед нашими глазами мечи врагов…»

Окончив речь, святитель велел взять Ризу Богоматери. Святыню обнесли крестным ходом вокруг городских стен и погрузили в воду. «Вид православного крестного хода, – пишет А. Нечволодов, – с патриархом и духовенством в полном облачении, множество хоругвей, стройное пение и несомая впереди чудотворная риза – все это представило совершенно необычное зрелище для язычников руссов; они настолько были устрашены им, что повсюду, как только видели приближение к себе крестного хода, поспешно бросали работы по ведению приступа и спешили к своим ладьям, после чего оставили город. Так, заступничеством Божией Матери, был чудесно спасен Царьград от полного истребления».[170]

Впрочем, справедливости ради надо сказать, что и без того добычу руссы взяли богатейшую, а также прославили себя успешным походом и сполна рассчитались за все обиды, как подлинные, так и придуманные. Через два года Аскольд прислал в Константинополь послов, чтобы заключить мир и договориться о правилах торговли. Кроме того, заинтересованный греческой верой, князь попросил просветить его в христианстве, и константинопольский патриарх назначил в Киев епископа. По преданию, когда тот прибыл, Аскольд собрал вече. Киевляне долго слушали греческого проповедника, а потом заявили, что желают увидеть воочию чудо. Например, пусть епископ бросит в огонь Евангелие, а оно останется невредимым. Епископ, помолившись Богу, положил книгу в огонь, и та не сгорела. Многие из видевших это крестились, в том числе и князь Аскольд.

Троекратную помощь Богородицы – против скифов с персами, агарян и руссов – Святая Церковь воспевает в субботу пятой недели Великого поста. Этот акафист начинается с кондака,[171] известного всем:

«Взбранной воеводе победительная, яко избавльшеся от злых, благодарственная восписуем Ти раби Твои, Богородице; но яко имущая державу непобедимую, от всяких нас бед свободи, да зовем Ти: радуйся, Невесто неневестная!»

В русском переводе эта молитва звучит так:

«Мы, рабы Твои, Богородица, приносим Тебе песни победные, как помогающей нам в борьбе военачальнице, и благодарственные – как избавленные Тобою от бед. Ты же, имеющая непобедимую силу, освободи нас от всяких бед, дабы мы взывали к Тебе: радуйся, Невеста неневестная».[172]

Окончательно убежденные в заступничестве Богоматери, греки теперь чествовали Ее при своих военных успехах. Одержав победу над скифами, император Иоанн Цимисхий¹ возвращался в Константинополь. Патриарх вместе с народом вышел ему навстречу. Для торжественного въезда императора в столицу была приготовлена колесница, запряженная четырьмя лошадьми. Но император поставил на повозку икону Богоматери, а сам пошел рядом пешком.

Император Иоанн Комнин, также возвращаясь после победы над скифами, тоже поставил икону на колесницу. Вельможи вели лошадей, а сам император нес крест.

Церковное предание хранит множество рассказов об явлениях Богоматери – в разных странах и самым разным людям, от святых подвижников до неграмотных крестьян, во сне и наяву. Конечно, от древних времен до нас дошло очень немного свидетельств о таких явлениях, но это не значит, что их было мало – в те времена вообще меньше событий записывалось «в анналы», только те, что считались особо значимыми. Если явление было монаху, а особенно святому, оно становилось известным, а если какому-нибудь землепашцу – то об этом узнавал только его священник да приход, и оно благополучно уходило в Лету вместе с очевидцем.

В 240 году, когда св. Григорий Неокесарийский перед принятием епископского сана в уединении изучал догматы Церкви, ему явилась Матерь Божия, излучающая небесный свет. С Ней вместе был апостол Иоанн Богослов, которому Она поручила преподать св. Григорию изложение христианской веры.

Преподобный Кириак видел во сне Царицу Небесную с Иоанном Крестителем и Иоанном Богословом. Он просил их посетить его келью, но Богородица сказала: «У тебя враг в келье». Проснувшись, Кириак принялся искать «врага» и решил, что это были суждения Нестория в одной из книг, которая у него имелась.

Святой Алексей, Человек Божий, семнадцать лет простоял на паперти с нищими. Никто не обращал на него внимания, пока Богоматерь, изображенная на храмовой иконе, не сказала пономарю: «Введи в церковь человека Божия, достойного Царствия Небесного».

Преподобный Роман Сладкопевец в молодости не был искусен в чтении и пении, из-за чего над ним смеялись. Накануне Рождества Христова, после вечернего богослужения, Роман, осмеянный товарищами, пал ниц перед иконой и горько заплакал. Ночью во сне ему явилась Богоматерь и подала свиток. В праздник Рождества Роман поднялся на амвон и начал вдохновенно петь: «Дева днесь пресущественного рождает». Патриарх, удивленный его талантом, рукоположил его во диакона. Впоследствии преподобный Роман составил около тысячи кондаков.

Преподобная Мария Египетская в молодости была блудницей. Придя в Иерусалим, она несколько раз пыталась войти в храм, но каждый раз ей мешала какая-то таинственная сила. Мария принялась молиться перед иконой Богородицы в притворе храма, обещая раскаяться. Затем она вошла в церковь, приложилась к иконе Богоматери и услышала голос: «За Иорданом найдешь себе покой». Мария удалилась в пустыню и всю оставшуюся жизнь провела там в покаянии.

Анна, мать преподобного Стефана Нового, молилась во Влахернской церкви перед иконой Пресвятой Богородицы и просила даровать ей сына, которого обещала посвятить Богу. После молитв Анна задремала и увидела Богородицу. Та сказала: «Иди с миром. У тебя будет сын по молитвам твоим». Вскоре у Анны действительно родился сын, ставший великим ревнителем славы Божией.

Во время иконоборческих гонений преподобный Иоанн Дамаскин, выступавший против иконоборчества, однажды был оклеветан императором Львом Исаврянином перед эмиром Дамаска. Эмир поверил клевете и велел отсечь святому руку, которой он будто бы писал Льву письма, свидетельствующие об измене. Отсеченная рука была вывешена на базаре. Вечером, когда ярость эмира успокоилась, Иоанн через друзей упросил позволить взять вывешенную кисть. Эмир позволил, и рука была возвращена.

Ночью Иоанн пал ниц перед иконой Богородицы и молил исцелить ему руку, во свидетельство торжества православия и поражения иконоборческой ереси. После долгой молитвы Иоанн задремал и во сне увидел Богоматерь.

– Вот, твоя рука теперь здорова, – сказала Она Иоанну. – Не скорби больше.

Преподобный проснулся и с изумлением обнаружил, что его рука цела, остался лишь тонкий рубец.

В благодарность Иоанн вычеканил из серебра кисть руки и приложил ее к иконе Богоматери. С тех пор эту икону стали называть «Троеручицей».

Позднее, когда Иоанн поступил в монастырь св. Саввы близ Иерусалима, наставник запретил ему составлять духовные гимны. Однако Богоматерь явилась старцу во сне и велела не мешать Иоанну. «Не заграждай источника Моего», – сказала Она.

В 1453 году Византийская империя пала под натиском турок. Однако земной удел Богоматери – гора Афон – осталась в руках православных монахов. «История Афона, – говорит писатель А. Н. Муравьев, – есть как бы летопись посмертного жительства на земле Пречистой Девы: на каждом шагу, в каждой обители есть чудотворные Ее иконы и какое-либо предание о видимом Ее предстательстве».[173]

Богоматерь спасла Иверский монастырь от нашествия персов, которые на пятнадцати кораблях пристали к берегу и окружили обитель. Иноки взяли священные сосуды из храмов и Иверскую икону Божией Матери и спрятались в башне. Враги разграбили монастырь, ворвались в собор, опутали канатами столбы и хотели его обрушить, но не смогли этого сделать. Более того, внезапно налетела буря, потопившая корабли. Персидский военачальник Амира, увидев, что у монахов есть заступники посильнее его воинов, раскаялся, просил иноков молить Бога об избавлении его от гибели и передал им золото и серебро для строительства новых стен вокруг монастыря.

Когда Византия ослабела, Рим, пользуясь случаем, попытался подчинить себе православную церковь и в том числе захватить Афон. В то время вблизи Зографского монастыря в уединении жил старец. Однажды он, став перед иконой, обратился к ней с обычным приветствием: «Радуйся!» И услышал в ответ: «Радуйся и ты, старец Божий!»

– Не бойся, – услышал он далее. – Иди скорее в монастырь и объяви монашествующим и игумену что враги Мои и Моего Сына уже близко. Кто слаб духом, пусть спрячется, пока пройдет искушение, а готовые пострадать пусть останутся. Спеши же!

Старец тотчас побежал в монастырь. Едва он вступил в ворота, как увидел икону, от которой слышал голос и которая осталась в его келье. Старец пал ниц перед иконой, а потом, взяв ее, явился с ней к настоятелю. Те монахи, которые были слабы духом, ушли в горы, а в обители осталось 26 человек. Они заперлись в башне и стали ждать врагов. Вскоре и вправду появились латиняне и начали убеждать иноков открыть ворота монастыря и признать Папу главой Вселенской Церкви.

– А кто вам сказал, что ваш Папа – глава Церкви? – спросили с башни монахи. – У нас глава церкви – Христос! Мы скорее умрем, чем позволим вам осквернить это место. Прочь отсюда!

– Так умирайте же! – закричали пришельцы.

Они обложили башню хворостом и подожгли. Это случилось 26 октября 1276 года.

Икона, от которой старец слышал голос, находилась в башне. Огонь не повредил ее, и впоследствии ее нашли под развалинами.

В XII веке был на Афоне святой подвижник Иоанн Кукузель. Однажды в субботу, пропев акафист Пресвятой Богородице, он сел против иконы и задремал было, когда вдруг услышал голос: «Радуйся, Иоанн! Пой и не переставай петь. Я не оставлю тебя».

Инок увидел стоявшую перед ним Богоматерь, которая положила в его руку златницу и стала невидима. Иоанн проснулся – в руке его была златница. Он привесил подарок Богородицы к иконе, от которой стали совершаться чудеса.

Однажды в лавре, где подвизался св. Афанасий, начался голод. Монахи стали поодиночке постепенно покидать обитель. В конце концов, не выдержал и Афанасий, решил оставить лавру. И вот рано утром он, взяв свой железный посох, пошел по дороге в Карею. Через два часа он хотел присесть отдохнуть и вдруг увидел впереди Деву под голубым воздушным покрывалом.

«Откуда здесь женщина? – подумал старец. – Ведь женщинам вход на Афон запрещен».

Святой Афанасий пошел навстречу таинственной незнакомке.

– Куда ты, старец? – спросила та, когда они поравнялись.

– Кто ты и как пришла сюда? – спросил в ответ св. Афанасий. – Зачем тебе знать, куда я иду? Ты же видишь, что я здешний инок. Чего же более?

– Если ты инок, – ответила Дева, – ты должен иначе отвечать и быть простодушным, доверчивым, скромным. Я знаю о твоем горе и могу тебе помочь. Но прежде я желаю знать, куда ты идешь?

Удивленный ее поведением, св. Афанасий рассказал о своей беде.

– И ты этого не вынес? – спросила Дева. – Ради куска хлеба ты покинул обитель? Разве это в духе иночества? Где же твоя вера? Вернись, и я помогу тебе. У тебя все будет с избытком, только не оставляй обители, которой предстоит прославиться среди всех других, возникших в этом месте.

– Кто же ты? – спросил св. Афанасий.

– Та, имени которой ты посвятил свою обитель, которой вверил ее судьбу и собственное спасение. Я – Матерь Господа твоего.

Святой Афанасий посмотрел недоверчиво:

– Я боюсь поверить тебе, ибо и враг превращается в ангела. Чем ты убедишь меня в справедливости твоих слов?

– Видишь этот камень? – спросила Дева. – Ударь по нему жезлом, и тогда узнаешь, кто с тобой говорит.

Святой Афанасий ударил о камень, и из трещины полилась вода, ручей побежал по склону холма к морю. Пораженный старец обернулся, но Дева уже скрылась.

Когда св. Афанасий возвратился в лавру, сосуды и кладовые были наполнены всем, что нужно. А источник и поныне струится в лесу, сбегая к морю. Рядом с ним построена небольшая каменная церковь во имя Богоматери Живоносного источника. В память об этом событии была написана икона Пресвятой Богородицы Домостроительницы. С тех пор в этой обители не бывает эконома, а только помощник Экономиссы.

Существуют и еще предания о подобных чудесах. В обителях Вседержителя и в Ватопедской помнят об умножении елея милостью Богоматери, а Иверский монастырь – об умножении муки, вина и елея.

…А это чудо произошло сравнительно недавно, в XIX веке. В русском Пантелеймоновском монастыре, у схимонаха Мартиниана, известного своей подвижнической жизнью, была чудотворная икона «Избавительница». В начале 1841 года старцу потребовалось отправиться в Элладу. Прибыв в Спарту, он узнал, что окрестные места поражены саранчой, от которой ничто не помогало. Когда стали ходить с крестным ходом по полям, саранча начала кидаться на людей, и все в испуге разбежались по домам.

Старец Мартиниан принес святую икону и, едва вынес ее в поле и принялся молиться, как саранча поднялась и полетела. Тут же появилось откуда-то множество птиц, которые стали ее истреблять.

В 1073 году в Киев прибыли четверо строителей из Византии и стали расспрашивать, где обитают преподобные Антоний и Феодосий. Разузнав и придя к святым старцам, они спросили:

– Где хотите вы начать церковь?

Те удивились: как византийские строители попали в Киев и почему вдруг решили строить здесь церковь? И выяснилась удивительная история.

Незадолго до того, еще в Константинополе, каждому из четверых во сне привиделись благообразные юноши, сказавшие: «Идите, вас зовет Царица во Влахерну». Все четверо послушно отправились во Влахернскую церковь, встретились там и, расспросив друг друга, узнали, что им всем было одинаковое видение. Потом строители увидели Царицу, окруженную множеством воинов. Она сказала: «Я хочу построить Себе церковь на Руси, в Киеве. Ступайте туда, вот вам золото и мощи для основания церкви, вот и икона для нее». В Киеве Она велела обращаться к преподобным Антонию и Феодосию, прибавив при этом, что Антоний отойдет в вечность, едва благословив начало постройки, а Феодосий вслед за ним, на второй год. Что же касается размеров и вида церкви, то Царица сказала: «Для меры послала я пояс Сына Моего, по Его же повелению выйдете на открытое место и увидите размеры». Выйдя из храма, зодчие увидели в воздухе церковь. Вернувшись, они поклонились Царице и спросили: «Госпожа, а во чье имя будет церковь?» – «Моя, – ответила та и, заметив смущение зодчих, не решавшихся спросить Ее об имени, добавила: – Богородицына будет церковь».

Три дня молился преподобный Антоний, чтобы Господь указал ему место для церкви. После первой ночи по всей земле была роса, а на святом месте сухо, после второй ночи – наоборот. На третье утро измерили золотым поясом длину и ширину церкви, и огонь, спустившийся с неба, показал, что можно начинать работу. Едва благословив начало работы, преподобный Антоний, как и было сказано, умер.

Точно таким же образом Богородица «наняла» и иконописцев для этого храма. Те поплыли было в Киев, но, увидев во сне храм, испугались его огромности и решили вернуться. Однако в какую бы сторону они ни плыли, к каким бы берегам ни приставали, ладья их всегда оказывалась возле монастыря, до тех пор, пока иконописцы наконец не покорились и не принялись за украшение церкви.

Икона, которую Царица Небесная передала зодчим, была икона Успения Божией Матери, изображающая Ее и апостолов. Во все время бурной истории Киева, несмотря на многочисленные войны, пожары и прочие бедствия, она оставалась в храме. Когда Петру Великому донесли о страшном пожаре в Киево-Печерской лавре, царь первым делом спросил, спасена ли икона, и, узнав, что спасена, сказал, что в таком случае спасена и обитель.

«Икона эта, как венец всей Святыни монастыря, висит над главными Царскими вратами, – пишет историк Александр Нечволодов, – в серебряно-позлащенном сиянии. Она написана древней греческой живописью, на кипарисной доске, шириною в 9 вершков, а вышиной в 6,5 вершков. Божия Матерь изображена на ней почивающей на одре, пред которым стоит Евангелие, покрывающее отверстие в середине доски, где хранились частицы мощей семи мучеников, положенных Ею при передаче иконы зодчим. При главе Богоматери изображены шесть апостолов, из них Петр представлен с кадилом, а при ногах – пять… по середине иконы, с левой стороны, стоит Спаситель и держит в пеленах душу Богоматери, а вверху, около Него, изображены два ангела с белыми убрусами. Вся икона, кроме лица и рук, покрыта золотой ризой и украшена драгоценными камнями».[174] По имени храма, построенного в лавре над пещерами, икона называется Киево-Печерскою, а по месту ее первоначального явления – Влахернскою.

Строительство храма отмечено и еще одним чудом. По преданию, в 1085 году, когда иконописцы украшали храм, в алтаре сама собой изобразилась икона Богоматери. «С недоумением смотрели они на образ; вдруг просветился он паче солнца, так что иконописцы должны были пасть ниц, – записано в киевском патерике. – Когда они приподнялись с земли и стали смотреть на икону, вдруг из уст Богородицы вылетел белый голубь, полетел горе к образу Спасителя и там скрылся. Чрез несколько времени голубь вылетел из уст Спасителя и летал по всей церкви, подлетая к иконам всех святых, и сел за чудотворною местною иконою Богоматери. Стоявшие внизу хотели его поймать, но ни за иконою, ни за занавесью не могли найти его. Вдруг голубь опять вылетел из уст Богоматери в алтаре и полетел кверху, к образу Спасителя. Бывшие вверху хотели его поймать, но он опять влетел в уста Спасителя, и свет облистал иконы».[175]

Постепенно, по мере того как Византийская империя слабела и все больше шаталась под ударами турок, центр Православия перемещался в Россию. Позднее это нашло свое выражение в концепции «третьего Рима», как третьей империи, призванной быть центром Вселенской церкви. Постепенно перемещались в Россию подлинные иконы Богородицы, написанные евангелистом Лукой. Все больше было зафиксировано явлений и чудес. Учитывая особенности русской истории, о которых пойдет речь в следующей главе, а именно то, что, говоря словами Ивана Солоневича, «нас в среднем жгли дотла по разу лет в двадцать-тридцать», от давних времен уцелело немного письменных свидетельств. Впрочем, и того, что уцелело, достаточно…

Некоторые из явлений Богоматери на русской земле[176]

О заступничестве Богоматери за весь русский народ будет речь в следующей главе. Пока что поговорим об Ее участии в судьбах монастырей, деревень, отдельных людей, об Ее покровительстве, нередко нежданном. Не стоит искать в этих историях какой-то особой занимательности или разнообразия. Во все времена нужды у людей одинаковы: исцеление в болезни, помощь в каких-то делах, иногда важных, а чаще повседневных, обретение готовности к перемене судьбы. Удивительно тут другое: непрестанная забота о людях, то, до какой степени Бог входит в судьбы каждого из миллионов людей. Воистину, «у вас и волосы на голове все сочтены».[177]

Около 1160 года Эразм, инок Киево-Печерского монастыря, отдал все свои средства на украшение Печерской церкви, но потом пожалел об этом так сильно, что заболел. Семь дней он лежал в беспамятстве, на восьмой внезапно встал и рассказал, что видел Богородицу с Сыном на руках. Она сказала: «Эразм, поелику ты украсил церковь Мою иконами, и Я украшу тебя в церкви Сына Моего; встань, покайся, облекись в ангельский образ, а на третий день я возьму тебя к Себе как возлюбившего благолепие дома Моего». Эразм выполнил все, что повелела ему Богородица, и на третий день скончался.

В 1165 году св. Иоанн, будущий архиепископ Новгородский, был пресвитером при церкви. Они с братом строили каменный храм, но средства заканчивались, и тогда братья обратились с молитвой к Богородице. Явившись им во сне, Божия Матерь сказала: «Зачем вы впадаете в такую печаль и предаетесь сетованию о том, что строительство храма замедлилось? Я не оставлю моления вашего, ибо вижу вашу веру и любовь, в скором времени у вас будет все необходимое для сооружения храма и даже останется излишек; только не оставляйте благого дела и не охладевайте в вере». И в самом деле, на следующий день братьям, неизвестно от кого, было прислано золото, и они благополучно достроили храм.

У князя Михаила Всеволодовича, княжившего в Чернигове, не было детей. В 1212 году, ночью, явилась ему с женой Пресвятая Богородица и сказала: «Дерзайте, дерзайте и молитесь; ваша молитва услышана и вот вам знамение: возьмите благоухание и покадите им весь дом свой». Испуганные супруги поднялись и увидели в изголовье узелок с благоуханием. Спустя несколько дней Богородица снова явилась им и на сей раз вручила голубицу, что предвещало рождение дочери.

Князь и княгиня отправились в Печерский монастырь, в Киев, и там им было третье видение Богоматери, сопровождаемой преподобными Антонием и Феодосием. Она возвестила, что у них родится дочь, и велела назвать ее Феодулией, сказав также, что та станет монахиней.

И в самом деле, у княжеской четы родилась девочка. Когда Феодулии исполнилось 15 лет, родители решили выдать ее замуж и обручили с суздальским князем Миной. Девушка молилась Богоматери, чтобы та помогла ей, поскольку хотела постричься в монахини. Тогда и ей явилась Богородица и сказала: «Чти отца и матерь и не противься своим родителям. Не бойся: скверна мира сего не прикоснется к тебе, и твоего брака не будет…»

И действительно, княжна так и не успела выйти замуж: ее нареченный умер, а она, с именем Евфросиния, постриглась в суздальском монастыре Положения Ризы Пресвятой Богородицы, где впоследствии стала игуменьей.

Еще два раза являлась Богородица преподобной Евфросинии Суздальской. Когда на Руси появились повальные болезни, преподобная обратилась с молитвой к Богоматери. Та явилась ей и обещала: «Я умолю Сына Моего, да дарует Он тебе власть спасать и исцелять всех, кто через тебя будет призывать Христа и Меня, рождшую Его».

Незадолго до кончины подвижнице было видение, в котором ей открылось, что город Суздаль постигнет землетрясение. И действительно, в тот же день, во время литургии, земля колебалась, из недр ее слышался страшный шум, город накрыло густое облако. Однако подвижница была спокойна и говорила:

– Кайтесь и просите милости у Бога; я видела небо отверсто и в неизреченном свете Сына Божия, а пред Ним стояла Пречистая Матерь Его со святыми угодниками и умоляла Господа ниспослать щедроты Свои, пощадить град сей и повелеть бедствию прекратиться.

И вскоре действительно все успокоилось.

Много раз Богородица являлась инокам, указывая место для основания монастыря или постройки храма. В 1360 году Она явилась преподобному Лазарю Муромскому, услышавшему голос от иконы, перед которой тот молился: «Призрю на смиренные рабы и на это место. Повелеваю тебе: поставь на сем месте церковь во имя Успения Богородицы», – и икона, стоявшая на воздухе, спустилась ему в руки.

В 1385 году, в пятницу рождественского поста, глубокой ночью, преподобный Сергий Радонежский молился перед иконой Божией Матери. Совершив молитвенное правило, он сел отдохнуть, но внезапно сказал своему ученику по имени Михей:

– Бодрствуй, чадо, ибо мы будем иметь чудное посещение.

И, едва произнес он эти слова, как послышался голос: «Пречистая грядет!»

Преподобный поспешил в сени, и тут его осиял свет, и он увидел Пречистую Деву, сопровождаемую апостолами Иоанном и Петром. Богородица коснулась Сергия и сказала:

– Не бойся, избранник Мой! Я пришла посетить тебя, ибо услышала твою молитву. Не скорби более об учениках твоих и о месте сем. Молитва твоя услышана: отныне всем будет изобиловать твое жительство, и не только во дни твоей жизни, но и после твоего отшествия к Богу не отступна буду от обители твоей, неоскудно подавая ей все потребное и покрывая ее в нуждах ее.

Около 1394 года преподобный Кирилл, впоследствии названный Белозерским, а тогда еще инок Симонова монастыря в Москве, был послан Богородицей на север для основания новой обители. Достигнув Тихвинского монастыря, он молился трое суток на паперти монастырского храма и, когда задремал, во сне ему явилась Богоматерь и сказала: «Угодник Пресвятой Троицы, раб Мой Кирилл, ступай к востоку, к Белуозеру, и явит тебе Господь, Сын Мой и Бог, покой старости твоей».

В 1484 году инок Валаамского монастыря Александр, живший в пещерной келье, во время ночной молитвы увидел Богоматерь, которая указала ему небесным светом место его будущих подвигов.

– Александре! Изыди отсюда и иди на преждепоказанное тебе место, в нем же возможеши спастись.

На следующий день Александр ушел с Валаама и поселился на том месте, которое показала ему Богоматерь, в диком лесу на берегу Рощинского озера, неподалеку от реки Свирь. В полном уединении он прожил семь лет. Потом к преподобному Александру стали стекаться ученики, и постепенно появился на этом месте монастырь. Инок же Александр прославился под именем преподобного Александра Свирского.

За несколько лет до смерти преподобному еще раз явилась Богородица. Незадолго до того он заложил основание церкви Покрова Божией Матери. Однажды ночью Александр молился Ей о помощи его обители, потом сказал своему духовному сыну Афанасию, который был с ним:

– Чадо, трезвись и бодрствуй, поскольку будет сейчас посещение чудное и ужасное.

И сразу же прозвучал голос:

– Се Господь грядет и Рождшая Его.

Выйдя из кельи, иноки увидели великий свет над обителью. Над фундаментом алтаря заложенной церкви восседала на престоле Богоматерь с Младенцем, в окружении ангелов. Иноки пали ниц перед Ней.

– Встань, избранник Сына и Бога Моего, – услышали они голос. – Я пришла посетить тебя, возлюбленный Мой, поглядеть на основание церкви Моей, потому что услышала твою молитву. А о прочем не скорби.

Александр увидел множество иноков с камнями и инструментами, которые шли к заложенной им церкви. А Божия Матерь продолжала:

– Возлюбленный Мой, если кто и один кирпич принесет для церкви Моей, во Имя Иисуса Христа, Сына и Бога Моего, не погубит мзды своей.

Когда видение окончилось, преподобный поднял Афанасия, который все это время лежал на земле. Инок, рыдая, говорил:

– Скажи мне, отче, что это было за чудное и страшное видение, так что дух мой едва не разлучился с телом от этого неизреченного света?

Александро-Свирский монастырь и сегодня – одна из величайших святынь северо-запада России.

Впрочем, являлась Богоматерь не только монахам и подвижникам, но и простым людям. Так, около 1524 года Она явилась во сне расслабленному крестьянину села Отводное, близ Вологды, и повелела пойти в Сямскую область и объявить, что Она желает, чтобы в этой волости, у речки Крутцы, была построена обитель в честь Ее Рождества. Крестьянин все исполнил и исцелился.

В 1540 году Богородица явилась больному по имени Семен, лежавшему в монастыре Павла Обнорского, в каком-то помещении за оградой. Она сказала:

– Встань, человек, что лежишь! Пойди в церковь на молитву. Здесь никто из живущих не пребывает в лености, но всякий по силе своей трудится. Ты же столько времени в монастыре и без труда хлеб ешь.

И, взяв больного за два пальца правой руки, потянула его. Больной, страшно смущенный, вскочил и бросился в монастырь.

В 1520 (по другим данным, в 1560) году в местечке Жировицы, в Литовском княжестве, сгорела церковь, в которой была чудотворная икона. Жители очень горевали о потере. И вот однажды дети, возвращаясь из школы домой, подошли к горе, у подножия которой стоял сгоревший храм, и увидели Деву необычайной красоты, сидевшую на камне. Подойти к ней дети не осмелились, однако рассказали о видении родителям. Взрослые отправились на гору и увидели на камне горящую свечу, а подойдя ближе, обнаружили на нем же икону Богоматери Жировицкой, нисколько не пострадавшую от пожара.

В конце XVI века, в день Рождества Пресвятой Богородицы, крестьянин Никита Кучков, живший неподалеку от Хлынова, увидел во сне, будто бы он находится в городе и видит Царицу Небесную с небесными силами и Иоанном Предтечей. Богородица сказала собравшимся вокруг людям:

– Вы обещали построить монастырь во имя Мое, зачем же ныне забыли о своем обещании? Есть у вас и строитель, данный вам от Бога. Он скорбит и непрестанно просит о том Господа. Вы презираете его, не исполняете его велений. Если же не исполните Моего повеления, то постигнет вас гнев Божий: пожар, голод и мор.

После чего Богоматерь указала рукой место, где надо было строить монастырь.

Предание говорит, что при царе Иване Грозном в Благовещенскую башню Московского Кремля был заключен некий оклеветанный воевода. Однажды узнику явилась Богородица и повелела просить царя о свободе. Воевода не решился на это, боясь лишний раз напоминать о себе грозному самодержцу. Тогда Богоматерь еще раз явилась ему и обещала Свою помощь, и воевода решился, попросил доложить о себе царю. Когда за ним явились посланные от государя, они увидели на стене самописанную икону Благовещения.

В 1603 году в Кевроле, на реке Пинеге, был храм Воскресения Христова, где служил игумен Варлаам. У него имелась икона Владимирской Божией Матери, с которой он никогда не расставался. Когда игумен состарился и почувствовал приближение смерти, он решил завещать икону некоему юродивому Харитону. Однажды Варлаам, придя после утрени в свою келью, задремал и услышал во сне женский голос: «Зачем, старец, хочешь отдать икону Пресвятой Богородицы мужу неискусному? Лучше отдай ее вдовому попу Мирону. Бог хочет прославить иконою место Черной Горы». Игумен, проснувшись, не сомневался в том, что это было видение – однако кто же таков этот «вдовый поп Мирон»?

Вскоре пришел к нему для сбора святительской дани священник Мирон. Игумен стал расспрашивать его и узнал, что тот служил в двух верстах от места, которое здесь именовалось Черной горой.

– Есть такая гора, – сказал священник, – но она необитаема. Думаю, что она удобна для монашеской жизни.

Игумен передал образ Мирону. Тот принес икону и поставил ее в своем храме. Вскоре он постригся в монахи и основал на указанном Богородицей месте монастырь.

У царя Федора Алексеевича был стремянный конюх Дмитрий Колошин, который особенно почитал икону Богоматери «Неопалимая купина», стоявшую при Грановитой палате. Однажды царь разгневался на него: Колошин, не зная, как оправдаться, просил Царицу Небесную заступиться. Божия Матерь явилась во сне царю и объявила конюшего невинным. Царь внимательно расследовал дело и возвратил Колошину прежнее расположение.

В июле 1712 года, находясь в шести верстах от Анзерского скита, иеросхимонах[178] отец Иисус в тонком сне[179] увидел Пресвятую Богородицу, сиявшую неизреченным светом, и при Ней преподобного Елеазара Анзерского. Старец в благоговейном ужасе упал пред Нею ниц и услышал Ее голос:

– Сия гора отныне нарицается второю Голгофою. На ней будет церковь во имя Распятия Сына Моего и Бога, устроится скит и наречется Распятским. Соберется множество монахов, и прославится на ней имя Божие. Я Сама буду посещать гору и пребуду с вами вовеки!

Видение прекратилось, но тотчас послышался другой голос:

– Освяти гору Голгофою и поставь на ней крест!

Старец рассказал о видении своему духовному брату, о. Паисию, который сделал деревянный крест и вырезал на нем рассказ о случившемся.

Позже, около 1714 года, о. Иисус удостоился второго видения.

Монахам, живущим в скиту, приходилось носить воду из-под горы. Жалея их, старец обратился за помощью к Божией Матери. Молитва его была услышана: Пресвятая Дева вторично явилась о. Иисусу, вместе с преподобным Елеазаром Анзерским и двумя ангелами.

– Встань, твоя молитва услышана, – сказала ему Богородица и указала место на горе. – Завтра возьми учеников твоих и выкопай колодезь. Тут будет вода на потребу тебе и братии.

Наутро монахи принялись копать в указанном месте колодец и нашли источник воды.

В царствование Петра Великого, когда была основана Борисовская женская Тихвинская пустынь, граф Борис Шереметев поднес ей в дар список Тихвинской иконы Богоматери.

Вскоре недоброжелатели из соседней слободы решили сжечь обитель. Но, едва злоумышленники подошли к стене монастыря, как увидели на ней величественного вида женщину в белой одежде, грозившую им. Испугавшись видения, они поспешно ушли от обители, поняв, что это была сама Царица Небесная.

Несколько позже одна благочестивая старица по имени Афанасия, на обязанности которой было возжигать неугасимую лампаду перед чудотворной иконой Богородицы, шла из слободы в монастырь. По дороге она встретила девицу необыкновенной красоты и величественного вида. Старица поклонилась и сказала:

– Откуда идешь, госпожа?

– Из монастыря, – отвечала та.

– А давно ли ты прибыла в монастырь?

– Я всегда живу там.

– Что же я тебя не видала? – удивилась монахиня. Дева ответила:

– Ты всегда пред Моей иконой лампаду зажигаешь и свечи ставишь, – и, сказав это, стала невидима.

Только тогда старица поняла, что это была не простая дева, а сама Пресвятая Богородица.

Спустя некоторое время Афанасия опять шла по дороге из слободы в монастырь и снова встретила женщину величественного вида.

– Откуда ты? – спросила старица и услышала в ответ:

– Из монастыря. Я иду навестить больную: она и мать ее усердно просили меня навестить их.

Сказав это, женщина стала невидимой. Афанасия, поняв, что это была Пречистая Богоматерь, отправилась к больной. То была бедная расслабленная девушка. Когда старица пришла к ней, то нашла ее совершенно здоровой. Девушка рассказала ей о своем ночном видении: ей явился некто и повелел взять Тихвинскую икону Богоматери из Борисовского монастыря. Проснувшись, она попросила родных исполнить это повеление. Родные согласились: икона была принесена, больная приложилась к ней, перед иконой отслужили молебен, и девушка получила исцеление.

Летом 1739 года священник о. Даниил, служивший в Покровской церкви города Ахтырки, Харьковской губернии, косил траву у себя на огороде и увидел в траве ярко сияющую икону Богоматери. Священник поставил ее у себя дома, где она и оставалась на протяжении трех лет. Через три года, в праздник Покрова, войдя в комнату, где стояла икона, о. Даниил снова увидел, что она сияет небесным светом. Не зная, что об этом думать, он снова никому ничего не сказал.

Однажды в тонком сне он увидел Богоматерь и услышал Ее повеление – освободить икону от пыли, омыть чистой водой и накрыть покрывалом. Он проснулся и тут же, ночью, исполнил приказание Царицы Небесной, а воду собрал в сосуд, чтобы утром вылить в реку.

Отец Даниил заснул и опять увидел необыкновенный сон. Снилось ему, что он идет к реке, чтобы вылить в нее воду, оставшуюся после омовения иконы. Ему встречается Богоматерь в образе прекрасной Девы и говорит: «Куда несешь воду? Вернись домой и храни ее: она будет исцелять страждущих от лихорадки». У священника была дочь, давно страдавшая лихорадкой: утром он дал ей этой воды, и девочка тотчас же исцелилась.

В 1748 году, проездом в Петербург, в Ахтырке остановилась больная вдова баронесса Вейдель с двумя малолетними дочерьми. Беспокоясь за своих девочек, которым грозило круглое сиротство, баронесса горячо молилась пред иконою Богоматери об исцелении. Ночью она увидела во сне Владычицу, которая сказала:

– Напрасно просишь об исцелении. Это для тебя не нужно, ты скоро оставишь жизнь. Поспеши раздать по церквам и нуждающимся все твое имение. Это полезно будет для твоей души.

Больная указала на детей.

– Не заботься о детях, – отвечала Богоматерь. – Я буду всегдашнею их Покровительницею. А ты готовься к смерти, так как умрешь через пять дней, и раздавай свое имущество по церквам и нищим, чтоб они молились о тебе.

Больная поступила так, как велела ей Царица Небесная. О случившемся услышала императрица Екатерина II и взяла ее дочерей на свое попечение.

В Киево-Печерской лавре Пречистая явилась в тонком сне Агафье Семеновне Мельгуновой, основательнице Дивеевского монастыря. Однажды ночью, после долгого стояния на молитве, она увидела Пресвятую Владычицу и услышала от Нее следующее повеление:

– Это Я, Госпожа и Владычица твоя, которой ты всегда молишься. Я пришла возвестить тебе Мою волю. Не здесь хочу Я, чтобы ты кончила жизнь свою. Но, как Я раба Моего Антония вывела из Афонского жребия Моего, святой горы Моей, чтоб он здесь, в Киеве, основал новый жребий Мой, Киево-Печерскую лавру, так тебе ныне глаголю: изыди отсюда и иди в землю, которую Я покажу тебе. Иди на север России и обходи все великорусские места святых обителей Моих. И будет место, где Я укажу тебе окончить богоугодную жизнь твою и прославлю имя Мое там, ибо в месте жительства твоего Я осную великую обитель Мою. Иди же, раба Моя, и милость Моя, и щедроты Мои – да будут с тобою.

Ей же еще раз являлась Богоматерь, когда она в 1760 году шла из города Мурома в Саровскую пустынь. Не дойдя 12 верст до Сарова, Агафья Семеновна остановилась на отдых в селе Дивееве, находящемся в 55 верстах от Арзамаса и в 24 верстах от Ардатова Нижегородской губернии. Расположившись на лужайке у западной стены небольшого сельского деревянного храма, она села на лежавшие там бревна и сидя уснула, и во сне ей снова было видение Богоматери. Пречистая Дева сказала:

– Вот то самое место, которое Я повелела тебе искать на севере России, когда еще в первый раз являлась тебе в Киеве. Здесь предел, который Божественным Промыслом положен тебе: живи и угождай здесь Господу Богу до конца дней твоих. И Я всегда буду с тобою, и всегда буду посещать место это, и в пределе твоего жительства Я осную здесь такую обитель Мою, равной которой не было, нет и не будет никогда во всем свете. Это четвертый Жребий Мой во Вселенной. И как звезды небесные, и как песок морской умножу Я тут служащих Господу Богу и Меня величающих: и благодать Всесвятаго Духа Божия, и обилие всех благ земных и небесных, с малыми трудами человеческими, не оскудеют от этого места Моего возлюбленного!

Агафья Семеновна выполнила повеление Богородицы. На этом месте вскоре появилась знаменитая на всю Россию Дивеевская обитель.

В 1768 году, по повелению императрицы Екатерины II, осетины аула Марьям-Kay должны были выселиться из Куртатинского округа. Отправляясь в дорогу, они взяли с собой Иверскую икону, которую в свое время, по принятии черкасами христианства, прислала им царица Тамара. Путники заночевали на берегу Терека, у города Моздока. Всю ночь от святой иконы лился яркий свет, освещавший окрестности. Утром за святыней прибыл Моздокский епископ с крестным ходом, но волы, запряженные в арбу, на которой помещалась икона, не могли двинуться с места. Ночью одному осетину было во сне видение: Богоматерь приказала оставить икону на этом месте. Здесь построили сначала часовню, а потом и церковь.

В народе говорят, что когда главный начальник мятежных кавказских горцев Шамиль подходил со своим войском к Моздоку, ему явилась в видении женщина в белой одежде и приказала не трогать города.

В 1778 году св. Тихону Задонскому в тонком сне было такое видение: Божия Матерь стояла на облаках и вместе с Нею два апостола – св. Петр и св. Павел. Сам святитель стоял на коленях и просил Царицу Небесную о продолжении Ее милости к миру сему. Апостол Павел громко сказал: «Когда рекут мир и утверждение, тогда нападет на них внезапно всегубительство».

В следующем году святитель опять удостоился видеть Богоматерь. Владычица Небесная явилась ему на воздухе, окруженная несколькими лицами. Святой Тихон упал на колени, и около него тотчас же пали на колени четверо, облаченные в белые одеяния. Он умолял Пречистую за кого-то, чтобы тот не удалялся от него. Кто были эти четыре коленопреклоненных мужа? За кого именно св. Тихон просил? Все это осталось неизвестным. Святитель не открыл этой тайны даже своему келейнику, которому рассказывал почти все, что было с ним в жизни. Известно только, что Богоматерь ответила святителю: «Будет по просьбе твоей».

Святому Серафиму Саровскому Божия Матерь являлась несколько раз. Самое первое явление произошло еще в детстве, когда ему было около десяти лет от роду и он жил в Курске, у матери. Однажды мальчик так сильно заболел, что мать потеряла всякую надежду на его выздоровление. И вот как-то раз, в самое тяжелое время болезни, Прохор – так звали святого в миру, – проснувшись, стал рассказывать матери о дивном сонном видении. Больной ребенок говорил, что ему явилась Пресвятая Богородица, обещая прийти к нему и исцелить от болезни…

Еще раз Божия Матеря явилась св. Серафиму около 1780 года, когда он уже вступил на путь подвижничества и был послушником в Саровской пустыни. Там он заболел тяжелой болезнью, которая длилась три года. Почти половину этого времени Прохор провел в постели. Окружавшие больного, судя по внешним признакам болезни, полагали, что он страдал водянкой, но так как среди братии не было врача, то помочь ему ничем не могли. А потом он внезапно и быстро выздоровел.

Только под конец своей жизни преподобный Серафим открыл тайну своего исцеления. Он рассказывал близким людям, что однажды, по причащении Святых Тайн, явилась ему в несказанном свете Пресвятая Дева Мария вместе с двумя апостолами: Иоанном Богословом и Петром. Повернувшись к апостолу Иоанну и указывая на больного Прохора, Богоматерь сказала:

– Этот нашего рода.

Говоря это, Пресвятая Дева положила руку на голову больного. В его правом боку появилось отверстие, через которое стала выходить материя, наполнявшая тело, и Прохору стало легче. След от этой раны оставался на теле преподобного всю жизнь.

И еще раз Богородица явилась преподобному Серафиму в 1804 году, после нападения разбойников, которые жестоко избили его.

Пока врачи совещались, преподобный на короткое время заснул. И во сне он видит, что с правой стороны постели подходит к нему Пресвятая Богородица в царской порфире в сопровождении апостолов Петра и Иоанна Богослова. Богоматерь, остановившись у постели, перстом правой руки указала на больного и, обратясь в сторону врачей, спросила:

– Что вы трудитесь?

После этого Она обратилась к старцу и прибавила:

– Этот от рода Моего.

Видение тотчас кончилось, и больной проснулся.

Через 5-6 лет после этого явления преподобный Серафим предался затворнической жизни в своей уединенной келье, в монастыре. Когда он провел пятнадцать лет в этом трудном подвиге, он удостоился нового явления Пречистой Девы. 25 ноября 1825 года явилась ему во сне Божия Матерь в сопровождении св. Климента, епископа Римского, скончавшегося в 101 году, и Петра Александрийского, скончавшегося в 311 году (память которых празднуется в этот день), и разрешила преподобному выйти из затвора.

Наконец, последнее явление Богоматери преподобному Серафиму было 25 марта 1831 года, незадолго до блаженной кончины святого старца. Теперь Матерь Божия явилась ему не в сонном видении, а наяву, так же как некогда явилась другому великому русскому подвижнику и угоднику Божию – преподобному Сергию. Cвидетельство об этом явлении Богоматери записала старица Евдокия Ефремовна (впоследствии мать Евпраксия).

«В последний год жизни батюшки Серафима я прихожу к нему вечером, по его приказанию, накануне праздника Благовещения Божией Матери. Батюшка встретил и говорит: “Ах, радость моя, я тебя давно ожидал! Какая нам с тобою милость и благодать от Божией Матери готовится в настоящий праздник! Велик этот день будет для нас!” – “Достойна ли я, батюшка, получать благодать по грехам моим?” – отвечаю я. Но батюшка приказал: “Повторяй, матушка, несколько раз сряду: Радуйся, Невесто Неневестная! Аллилуйа!” Потом начал говорить: “И слышать-то никогда не случалось, какой праздник нас с тобою ожидает!” Я начала было плакать… Говорю, что я недостойна, а батюшка не приказал, стал утешать меня, говоря: “Хотя и недостойна ты, но я о тебе упросил Господа и Божию Матерь, чтоб видеть тебе эту радость! Давай молиться!” И, сняв с себя мантию, надел ее на меня и начал читать акафисты: Господу Иисусу, Божией Матери, Святителю Николаю, Иоанну Крестителю; каноны: Ангелу Хранителю, всем святым. Прочитав все это, говорит мне: “Не убойся, не устрашись, благодать Божия к нам является! Держись за меня крепко!” И вдруг сделался шум, подобно ветру, явился блистающий свет, послышалось пение. Я не могла все это видеть и слышать без трепета. Батюшка упал на колени и, воздев руки к небу, воззвал: “О, Преблагословенная, Пречистая Дево, Владычица Богородица!” И вижу, как впереди идут два Ангела с ветвями в руках, а за ними сама Владычица наша. За Богородицей шли двенадцать дев, потом еще св. Иоанн Предтеча и св. Иоанн Богослов. Я упала от страха замертво на землю и не знаю, долго ли я была в таком состоянии и что изволила говорить Царица Небесная с батюшкой Серафимом. Я ничего не слышала также, о чем батюшка просил Владычицу. Перед концом видения услышала я, лежа на полу, что Матерь Божия изволила спрашивать батюшку Серафима: “Кто это у тебя лежит на земле?” Батюшка ответил: “Это та самая старица, о которой я просил Тебя, Владычица, быть ей при явлении Твоем!” Тогда Пречистая изволила взять меня, недостойную, за правую руку, и батюшка за левую и через батюшку приказала мне подойти к девам, пришедшим с Нею, и спросить, как их имена и какая жизнь была их на земле. Я и пошла по ряду спрашивать. Во-первых, подхожу к Ангелам, спрашиваю: кто вы? Они отвечают: мы Ангелы Божии. Потом подошла к св. Иоанну Крестителю; он также сказал мне имя свое и жизнь вкратце; точно так же св. Иоанн Богослов. Подошла к девам и их спросила каждую об имени; они рассказали мне свою жизнь. Святые девы по именам были: великомученицы Варвара и Екатерина, св. первомученица Фекла, св. великомученица Марина, св. великомученица и царица Ирина, преподобная Евпраксия, св. великомученицы Пелагея и Дорофея, преподобная Макрина, мученица Иустина, св. великомученица Иулиания и мученица Анисия. Когда я спросила их всех, то подумала – пойду, упаду к ножкам Царицы Небесной и буду просить прощения в грехах моих, но вдруг все стало невидимо. После батюшка говорил, что это явление продолжалось четыре часа. Когда мы остались одни с батюшкой, я говорю ему: “Ах, батюшка, я думала, что умру от страха, и не успела попросить Царицу Небесную об отпущении грехов моих”, но батюшка отвечал мне: “Я, убогий, просил о вас Божию Матерь, и не только о вас, но о всех любящих меня и о тех, кто служил мне и мое слово исполнял, кто трудился для меня, кто обитель мою любит, а кольми паче вас не оставлю и не забуду. Я, отец ваш, попекусь о вас и в сем веке и в будущем, и кто в моей пустыни жить будет, всех не оставлю и роды ваши не оставлены будут. Вот какой радости Господь сподобил нас, зачем нам унывать!” Тогда я стала просить батюшку, чтобы он научил меня, как жить и молиться. Он ответил: “Вот как молитесь: Господи, сподоби мне умереть христианскою кончиною, не остави меня, Господи, на Страшном Суде Твоем, не лиши Царствия Небесного! Царица Небесная, не остави меня!” После всего я поклонилась в ножки батюшке, а он, благословивши меня, сказал: “Гряди, чадо, с миром в Серафимову пустынь”.

В другом рассказе старицы Евдокии Ефремовны встречаются еще большие подробности. Так, она говорит: “Впереди шли два Ангела, держа один в правой, а другой в левой руке по ветке, усаженной только что расцветшими цветами. Волосы их, похожие на золотисто-желтый лен, лежали распущенными на плечах. Одежда Иоанна Предтечи и апостола Иоанна Богослова была белая, блестящая от чистоты. Царица Небесная имела на себе мантию, подобно той, как пишется на образе Скорбящей Божией Матери, блестящую, но какого цвета – сказать не могу, несказанной красоты, застегнутую под шеею большою круглою пряжкою-застежкою, убранной крестами, разнообразно разукрашенными, но чем – не знаю, а помню только, что она сияла необыкновенным светом. Платье, сверх коего была мантия, зеленое, перепоясанное высоким поясом. Сверх мантии была как бы епитрахиль, а на руках поручи, которые, равно как и епитрахиль, были убраны крестами. Владычица казалась ростом выше всех дев; на голове Ее была возвышенная корона, украшенная разнообразными крестами, прекрасная, чудная, сиявшая таким светом, что нельзя было смотреть глазами, равно как и на пряжку-застежку и на самое лицо Царицы Небесной. Волосы Ее были распущены, лежали на плечах и были длиннее и прекраснее Ангельских. Девы шли за Нею попарно, в венцах, в одеждах разного цвета и с распущенными волосами; они стали кругом всех нас. Царица Небесная была в середине. Келия батюшки сделалась просторная, и весь верх исполнился огней, как бы горящих свеч. Свет был особый, непохожий на дневной свет, и светлее солнечного.

Взяв меня за правую руку, Царица Небесная изволила сказать: “Встань, девица, и не убойся нас. Такие же девы, как ты, пришли сюда со мною”. Я не почувствовала, как встала. Царица Небесная изволила повторить: “Не убойся, мы пришли посетить вас”. Батюшка Серафим стоял уже не на коленях, а на ногах пред Пресвятою Богородицею, и она говорила столь милостиво, как бы с родным человеком. Объятая великою радостию, спросила я батюшку Серафима: “Где мы?” Я думала, что я уже неживая; потом, когда спросила его: “Кто это?” – то Пречистая Богородица приказала мне подойти ко всем самой и спросить их…

Девы все говорили: “Не так Бог даровал нам эту славу, а за страдание и за поношение; и ты пострадаешь!” Пресвятая Богородица много говорила батюшке Серафиму, но всего не могла я расслышать, а вот что слышала хорошо: “Не оставь дев моих дивеевских!” Отец Серафим отвечал: “О, Владычица! Я собираю их, но сам собою не могу их управить!” На это Царица Небесная ответила: “Я тебе, любимиче мой, во всем помогу! Возложи на них послушание, если исправят, то будут с тобою и близ Меня, и если потеряют мудрость, то лишатся участи сих ближних дев моих; ни места, ни венца такого не будет. Кто обидит их, тот поражен будет от Меня; кто послужит им ради Господа, тот помилован будет пред Богом!” Потом, обратясь ко мне, сказала: “Вот, посмотри на сих дев Моих и на венцы их; иные из них оставили земное царство и богатство, возжелав царства вечного и небесного, возлюбили нищету самоизвольную, возлюбили Единого Господа, и за то, видишь, какой славы и почести сподобились. Как было прежде, так и ныне. Только прежние мученицы страдали явно, а нынешние – тайно, сердечными скорбями, и мзда им будет такая же”. Видение кончилось тем, что Пресвятая Богородица сказала о. Серафиму: “Скоро, любимиче мой, будешь с нами!” и благословила его. Простились с ним и все святые: девы целовались с ним рука в руку. Мне сказано было: “Это видение тебе дано ради молитв о. Серафима, Марка, Назария и Пахомия”. Батюшка, обратясь после этого ко мне, сказал: “Вот, матушка, какой благодати сподобил Господь нас, убогих. Мне таким образом уже двенадцатый раз было явление от Бога, и тебя Господь сподобил; вот какой радости достигли! Есть нам, почему веру и надежду иметь ко Господу Побеждай врага-диавола и противу его будь во всем мудра; Господь тебе во всем поможет!”…»

В Вельских лесах Смоленской губернии, после 1810 года, Богородица явилась монаху Мелхиседеку.

Как-то раз по окончании вечернего правила старец задремал, и во сне видит Пречистую Деву.

– Что спишь, старче? – говорит Она. – Встань, иди к пустыннику Андрею, он впал в прелесть и находится в опасном положении.

Пробудившись, старец никого не увидел, лишь почувствовал благоухание. Разбудив келейника, он благословил его на молитву, а сам поспешил к Андрею.

Другой случай явления Богоматери ему же произошел чуть позднее.

Почитаемый и прославляемый всеми, о. Мелхиседек все же принял решение удалиться из Вельских лесов. Однажды, стоя на молитве, он долго со слезами просил Господа и Его Пречистую Матерь указать ему новое пустынное место для упражнения в богомыслии. В следующую ночь Матерь Божия явилась ему в сонном видении и сказала:

– Иди в пределы Калужской губернии, там обрящешь себе место.

В начале XIX века на Соловках Богородица явилась во сне старцу Феофану Соловецкому. Она была в сопровождении двух светозарных мужей и ободряла, чтобы он не боялся бесовских искушений.

Около 1812 года Божия Матерь явилась священнику о. Иоанну Преображенскому в Ельце.

«А Владычица наша Пресвятая Богородица прежде того явилась мне, грешному, в храме этом, очевидно, как Царица. И я думал, кто эта приезжая госпожа? И смело смотрел на Нее. Она же, подойдя к Своей иконе, рукой поправила лик ее, который прежде отвращен был от меня, а потом остался прямозрящим. И при этом сказала мне: “Рабе Божий! Время твое близко, уготовися ко исходу твоему”. И пошла Сама в алтарь».

В 1817 году было видение монахине Тарсилии в Борисовской Тихвинской пустыни. За четыре года до кончины она заболела и почти не вставала с постели, принимая все с благодарностью и смирением. В минуту своей блаженной кончины Тарсилия имела благодатное видение. Присутствующие ничего не видели, но слышали ее беседу с незримой гостьей: «Откуда ты пришла ко мне, прекрасная девица? – спрашивала ее старица. – Ты не из Иерусалима?» И, помолчав немного, продолжала: «Так ты из Иерусалима! Возьми ж мою душечку, возьми ж мою душечку!» С этими словами она начала креститься и вскоре предала душу Богу.

В Трегуляевом Предтеченском монастыре был монах Агапит Задонский, который принял схиму по особому Божию призванию, о чем впоследствии рассказывал: «…Молился усердно, да будет со мною и в сем по воле Господней. Что же однажды во сне вижу? Благолепнейшую и величественную Деву и слышу от Нее: “Схима (такому-то) готова, да он не дождется ее, ты же прими ее”. А в это время, нужно сказать, представлен был к схиме некоторый иеромонах Трегуляева монастыря, который, действительно, еще до разрешения на пострижение епархиального начальства скончался. Между тем благословение архипастырское последовало, и настоятель рассуждал с братиею: кого посвятить в схиму? К удивлению моему, братия указала на меня. Когда объявили мне это, я с благоговением покорился воле Богоматери, изреченной устами настоятеля, и начал готовиться к принятию великого ангельского чина. Помолившись и приняв благословение настоятеля, определил я себе сорокадневное говение. Двадцать дней провел без тягости – в молитве, без сна и пищи, но ослабел и, по совету настоятеля скушав гривенную просфору, около фунта весом, и испив чашу воды, продолжил говение, которое только с помощью Божиею совершил. Предпоследние дни были чрезвычайно тяжки: я весь горел, изнеможение одолело, я впал, так сказать, в забытье тонкого сна, и вижу опять оную Деву, Которая, напомнив мне о немощи моей, приказала с опасением и надеждою не на себя, а на Господа Бога приниматься за особенные подвиги и произнесла: “Крепись и надейся на Меня”. Затем благословила подкрепиться пищею и питием».

В 1813 году в селе Давыдово, что недалеко от Сарова, у крестьянина Бориса Федорова Захарова родилась дочь, которую назвали Неонилой. «Родилась… в Давыдове девочка, имя ей Нишенька; людям она будет на посмеяние, Царице Небесной на прославление!» – предсказал преподобный Серафим Саровский деду Неонилы, Козьме Григорьевичу Кербеневу. С самого отрочества избрав путь подвижничества, девочка, чтобы избежать соблазнов окружающего мира, стала юродствовать, и в своем селе всеми принималась за слабоумную. В первый раз Матерь Божия явилась ей еще в молодости.

Однажды Неонила видела сон – будто стоит она на паперти своей приходской церкви, и вот перед ней сама собою открывается входная дверь, и икона Царицы Небесной, предшествуемая ангелами, несется по воздуху с паперти, над которою устроена была колокольня, прямо в алтарь. В то же время в царских вратах появляется в сиянии Жена и велит Неониле взять икону и убрать ее бархатом, золотом и бисером. В ответ Неонила говорит Царице Небесной, что она бедна и дурочка, как же ей это справить? Владычица же повелела сказать об этом священнику и односельчанам.

Проснувшись, девушка пошла к священнику отцу Иоанну, но он ей не поверил и не стал искать икону, на которую указала Матерь Божия. На другую ночь и на третью сон повторился. Неонила пошла опять к священнику, но тот снова не поверил и, чтобы заставить девушку молчать, послал ее на жнитво в деревню Валтово, за двенадцать верст от Давыдова. Там ей явился во сне угодник Божий Николай Чудотворец с такими словами:

– Приступай к делу, тебе Царицею Небесною назначенному, а то будешь наказана.

На следующую ночь она увидела опять знаменательный сон. На этот раз Матерь Божия уже строго сказала:

– Если ты из боязни не исполнишь Моего повеления, то будешь наказана смертью.

После того как Неонила нашла икону «Утоли моя печали» и поновила ее, как приказала Владычица, она возвратилась в Давыдово и в первый воскресный день пошла к обедне, в свою сельскую церковь. Она молилась со слезами и во время херувимской песни удостоилась снова увидеть Матерь Божию. Та стояла в царских вратах, а угодник Божий Николай Чудотворец – в северных. Неонила упала, не вынесши ослепившего ее света, и услышала голос Владычицы:

– Неонила! Укрась Мой образ «Утоли моя печали», и тогда ты будешь разумна, и Я Сама тебе помогу.

Со времени первого чудесного своего видения Неонила перестала юродствовать и стала жить на пользу и утешение всем к ней обращающимся. Приходской священник о. Иоанн стал ее преследовать: отгонял народ от ее домика, неоднократно жаловался становому приставу, который, веря священнику, взял девушку с братом под арест и отправил в острог.

И тогда ей на помощь пришла Божия Матерь. Она явилась во сне жене станового пристава и сказала:

– Зачем засадил твой муж невинную девицу и брата ее в острог?

Проснувшись, женщина рассказала о видении мужу и тот, пораженный, тотчас же приказал выпустить арестованных на свободу и в собственном экипаже отправил их домой, с предписанием в волостное правление – ничем не оскорблять Неонилу и допускать к ней всех приходящих.

Одновременно явилась Пресвятая Дева и приходскому священнику о. Иоанну, сказав:

– За что ты гонишь Неонилу?!

Вскоре после того он сильно заболел и пред кончиною своею послал за Неонилой, просил у нее прощения и, как только получил его, вскоре умер. Неонила молилась три дня и три ночи у его гроба. На третьи сутки он явился ей во сне и благодарил, говоря:

– Твоими молитвами я получил облегчение; я буду в хорошем месте.

Однажды на Покров, когда ее сожительницы пошли к поздней обедне, Неонила, по нездоровью, осталась дома. Но так как день был праздничный, то она, затворив дверь, стала на молитву. Во время молитвы она сподобилась такого видения: вдруг отворилась пред нею запертая дверь, и дивный свет осветил ее; затем, точно по воздуху, вошла Матерь Божия со святыми апостолами Петром и Павлом, им предшествовали ангелы и пели: «Кто Тебя не ублажит, Пресвятая Дево…»

В жизнеописании Неонилы рассказывается, что Божия Матерь являлась ей на протяжении всей ее жизни:

«Однажды Неонила пришла к своему деду Феодору со словами: “Пойдем, дедушка, на ключи, там свеча горит!” Он исполнил просьбу и, придя, сам видел это пламя. По просьбе Неонилы тогда же был отслужен молебен, после которого она сказала: “Здесь, на этом месте, будет монастырь в честь иконы Божией Матери “Утоли моя печали”, но мне не придется в нем умереть, мне придется выехать из него, для основания другой обители. Так повелевает мне Владычица: я не свое передаю тебе, дедушка, а передаю волю Пречистой…” Свеча продолжала гореть, все находившиеся тут молились с благоговением и страхом; это было последнее чудесное знамение благодати Божией над праведной труженицей перед повелением ей свыше в сонном видении – оставить свой сельский домик и поселиться близ указанного ей оврага, на ту самую часть, где были ключи и являлось горящее пламя. Неонила переселилась на Кряжеву сечь… это было в 1845 году, на 33 году ее жизни.

…В первое время жизнь была суровая, труда было очень много. Неонила, как рассказывают сестры, с нею жившие, твердо уповала на помощь Пресвятой Богородицы, явившейся ей на молитве со словами:

– Неонила! Устрой монастырь во имя Мое, обещаю тебе Свою помощь; Я Сама буду управлять этим делом!»

В этой местности был еще случай явления Богородицы, связанный с подвижницей Неонилой.

Монахиня Валентина (в миру – Вера), с малолетства поступившая со своей матерью на жительство в монастырь к Неониле, рассказывала, как во время трудов по устройству монастыря однажды, когда она пошла с Неонилой в лес, «старица легла на поляне вблизи их убогого жилища, а свою возлюбленную Веруню посадила возле себя. Устремив глаза свои к небу, Неонила молилась молча, затем вдруг быстро встала и с воздетыми руками бросилась на колени, слезы текли из ее глаз, и она громко воскликнула: “А, Веруня! Что я вижу! – Матерь Божия, Владычица Пресвятая, это Тебя я вижу! Ты Сама, Владычица мира, покрываешь нас здесь живущих Своим святым омофором! Матерь Божия! Ты к нам грешным пришла со святыми апостолами, мучениками и всеми святыми!”»

В 1825 году было явление святителю Антонию в Киево-Печерской лавре. За полгода до его хиротонии во епископа Воронежского он получил о том откровение свыше. Вот как сам преосвященный Антоний рассказывал об этом: «Отслужив утреню, пришел я в келью в Лавре и начал читать книгу. В восемь или в девять часов утра отворилась ко мне дверь, и взошла, великолепно убранная, в бриллиантах, Царица и подошла ко мне. Я принужден был встать с кресла, а Она, посмотрев на меня, сказала мне: “Отец Антоний! Иди за мною”. Я в ту же минуту пошел в дверь, а за нами фрейлин шесть или семь и, выйдя из кельи, они пошли к воротам, я за ними и вышел из ворот на улицу. Вдруг подъезжает в четыре лошади карета, а лакей отворяет дверцы в карете, и Она села и сказала мне: “Садись и ты в карету”, и посадила меня по левую сторону, и поскакали очень шибко. Я подумал, что на Подол поехали, но усмотрел, что не туда, а налево, т. е. в поле, и ехали с час или более, а куда? Не знаю. Я, в большом сомнении, сижу, крещусь и творю молитву. Она обернулась ко мне и сказала: “Что ты сомневаешься во Мне? Я такая же женщина, как ты видишь”. Перекрестила меня и замолчала.

Но мы ехали по полю и по большой дороге. Оглянулся я в стекло и вижу с обеих сторон по дороге множество народа – иные стоят, а иные на коленях стоят, и все подняли руки кверху и кланяются нам, а я все удивляюсь, смотря на них. Чем далее едем, тем больше народу Взглянул я в переднее стекло и увидел великолепную церковь: вся снаружи вызолоченная и превысокая, какой у нас в Киеве нет и не было. Подъезжаем мы к церкви, отворились дверцы, и выходит Она с поддержкою лакеев. Она взглянула на меня и сказала: “Выходи и ступай за мною”. Я вышел из кареты и пошел за Нею по устланным коврам персидским и пришел в оную церковь. Она остановилась напротив аналоя и сказала мне: “Становись и ты по левую сторону”, – я вижу, что на аналое крест и Евангелие; все это удивляло меня. Она сказала священнику: “Венчайте”. Я, испугавшись, осмелился уже сказать: “Ваше Величество! Ведь я монах”. Потом, по правилу церковному, как должно, отпели: “Исайе, ликуй”. Она взяла меня за руку и водила вокруг аналоя. По окончании приложились к иконам, и тут уж начали нас поздравлять; но я смотрю: все сторонние люди, в крестах и кавалериях, и никого из них знакомого не видел. Пошли из церкви, сели в карету и поскакали скоро опять. Я сомневался, – куда меня теперь повезут? Ехали столько же времени и приехали опять в Лавру, прямо в наместнический дом. Подъехавши к крыльцу, Она вышла из кареты и говорит мне: “Ступай же и ты”. Тут встретило нас множество народа, но более министров и генералов, а лица их мне совсем незнакомы, только наш митрополит Серапион, который уже давно без ног и из комнаты не выходит. Мы, войдя в залу, сели рядом в креслах; тут начали нас поздравлять с законным браком, а мы откланивались. Потом пошла Она в другую залу и мне приказала следовать за Нею. Войдя в оную, увидели мы, что фрейлины держат большую вощанку во всю залу, которая ветха и совсем худая. Она, подойдя к ней, сказала мне: “Видишь, что она худа, так следует тебе оную исправить заново”. За сим пошла в залы, я за Нею тоже вышел. По выходе оттуда, села в карету и сказала: “Прощай”. Выехала опять в ворота, а я остался по-прежнему в Лавре. Оглянувшись назад, уже на крыльце никого больше не видел из провожатых; тут я задумался – куда идти? – и решился возвратиться опять в свою келью; сел на том же кресле, где и книга еще раскрытая осталась, и задумался: что со мною это случилось? И вздумал пойти к своему духовнику, отцу Вассиану, и рассказал ему, какое со мною случилось происшествие, и он мне на оное сказал: “Это к тебе приходила Царица Небесная, а что повенчан ты с Нею браком, то значит – благословение на тебе Божие и будешь ты архиереем, т. е. владыкою, и дана будет тебе худая епархия, которую ты должен исправить непременно, что означала большая ветхая вощанка”».

На границе Киевской и Херсонской губерний, в селении Сухая Калигорка, имеется чудотворная икона Богоматери. Среди привесок на ней есть серебряная пуля весом в полфунта. В церковной записи о ней говорилось следующее:

В 1828 году во время русско-турецкой войны, полковник С. 3., проходя со своим войском по этой местности, стоял на квартире вблизи села и посетил местный храм, где молился пред чудотворной иконой. На войне он был ранен. Осколок пули застрял около сердца, так, что врачи не надеялись его вылечить. Ухаживавший за раненым денщик видел во сне старца (храм в Сухой Калигорке – во имя апостола Иоанна Богослова), который велел ему сказать своему барину, чтобы тот обратился за помощью к Пресвятой Богоматери. Раненый полковник поверил денщику и стал усердно молиться Пречистой Владычице о своем выздоровлении, при этом вспомнив чудотворный Калигорский образ. Затем, в первый раз за трое суток, он уснул.

Во сне раненый увидел женщину, лицом подобную изображению на Калигорской иконе. Она рукой вынула пулю и сказала: «Встань!» Пробудившись, полковник увидел около себя на постели выпавший из груди осколок. По окончательном выздоровлении своем он велел сделать серебряную пулю, вложить в нее тот осколок и вычеканить на пуле сердце со словами около него: «С. 3.» и «Чем ранен, близ чего, то в жертву приношу». Вместе с пулей полковник прислал и письмо, в котором сообщал о случившемся с ним.

Несколько раз являлась Богоматерь в Киево-Печерской лавре иеро-схимонаху Парфению. Перед рукоположением во священство он имел следующее видение. «Вижу я, – рассказывал он, – что вхожу в алтарь Великой церкви, как бы уготовляясь к служению. У престола стоит неведомый мне архиерей в полном облачении, одесную Жена благолепная в царской одежде, а на престоле Евангелие в необычайном сиянии. Святитель говорит мне: “Пафнутий (имя Парфения до пострижения), возьми Евангелие и священнодействуй”. А я, пораженный светом, окружающим престол и Евангелие, говорю: “Не дерзаю, Владыко святый, приблизиться к престолу святому, не только прикоснуться к Евангелию…” Тогда предстоящая Царица говорит мне неизреченно сладким голосом: “Возьми, Пафнутий, Я поручаюсь за тебя”. – “Если Ты, Владычица, поручаешься (я узнал в царице Пресвятую Деву), то я на все готов; буди воля Твоя!”»

Еще не раз видел Парфений Пресвятую Богородицу. Так, однажды он размышлял, с некоторым сомнением, о читанном где-то – что Пресвятая Дева была первою инокинею на земле. Задремав, он увидел идущую от святых врат Лавры, в сопровождении многочисленного сонма иноков, величественную монахиню в мантии, с жезлом в руках. Приблизившись к нему, она сказала: «Парфений, Я – монахиня!» Он пробудился и с той поры стал именовать Пресвятую Богородицу пещерно-лаврскою Игуменьей.

В другой раз, после всенощного молитвенного бдения, забывшись тонким сном, он видит свою келью наполненной множеством зверообразных чудовищ, которые с яростью устремились на него. В ужасе он возопил: «Пресвятая Владычица моя, Богородица!» И тут дивный свет осиял келью, и в ней предстала Пречистая Дева, в сопровождении Архангела Михаила. Страшилища исчезли, как дым, а Парфений, пробудившись в восторге, увидел сияние на том месте, где стояла Пречистая. В другой раз, молясь перед иконою Богоматери, он просил Владычицу поведать ему, что есть принятое им на себя схимничество. И услышал от Нее голос: «Схимничество есть посвятить себя молитве за весь мир».

В августе 1834 года в селе Преображенском, недалеко от Смоленска, в праздник Покрова Богородицы Ольга Васильевна Азанчевская была исцелена от тяжелого недуга на глазах многих свидетелей. За неделю до этого события Ангел-Хранитель открыл ей, что скоро она удостоится благодатного посещения: в день Покрова Пресвятой Богородицы Пречистая покроет ее Своим святым омофором. Вот как описывают свидетели то, что было в день Покрова.

«30-го к вечеру она стала слабеть и велела положить себя в спальне Анны Андреевны, на ее кровать; и тут начались страдания – тоска о неверующих; и так она металась, что многие не могли смотреть и вышли из комнаты, кроме Анны Андреевны Соколовской и Елизаветы Андреевны Храповицкой, которых она от себя не отпускала.

К девятому часу вечера опять все собрались около нее, но она так ослабела, что более походила на мертвую, чем на больную. Тут мы заметили, что она начинает вытягиваться, как при последних минутах жизни, с хрипотой в груди, и наконец видим непостижимые для человека чудеса: она поднимает руки вверх и так оставляет их в распростертом положении. Потом опускает ноги с постели и делает земной поклон, опуская голову до полу без помощи рук; потом привстает и по движениям рук и ног, которыми она обнажает грудь и спину, мы заключаем, что она помазуется Царицей Небесной. При сих действиях говорит: “Радуйся, Радосте наша! Покрый нас честным Твоим омофором”. Сие повторила два раза. Потом становится на колени и от слабости падает на постель, а ноги ее уже мы должны были положить на постель при помощи других, близко стоявших.

Затем мы увидели, что сложила руки, как будто для получения благословления. Тут она начала говорить имена всех родных, всех здесь присутствующих, отсутствующих и всех христиан, верующих во Имя Божие, – и все очень внятным языком. Потом, помолчав немного и все продолжая держать руки в том же положении, она сказала: “Еще прикажешь?… Не угодно?” Приняла руки и положила их на грудь со словами: “Да будет воля Твоя!”

Немного погодя она воскликнула: “Свершилось, свершилось!” – и с сими словами села на постели и уже в полном сознании сказала: “Прославим единым сердцем и едиными устами чудеса Божии!”

За сим начала с нами обниматься, а мы ее поздравлять с благодатию исцеления…»

В 1848 году в Царском Селе благочестивой девице Марии Давыдовой приснилось, будто перед нею стоит на воздухе чудотворная икона «Знамение», и она вышивает на нее великолепную ризу. Мария рассказала об этом видении родным, слух о нем быстро распространился и дошел до императрицы Александры Федоровны, и, после ее личного посещения и осмотра иконы, она предложила Марии вышить ризу для этого образа. Давыдова обрадовалась и вместе с тем смутилась. Она не умела рисовать, у нее не было никаких средств для исполнения священного дела, и она не знала, откуда взять все необходимое.

В ночь на 27 июня во сне девица внезапно увидела пред собою Матерь Божию с таким ликом и в таком виде, как она изображена на иконе. На Богоматери была риза прекрасного узора, на плечах омофор и на голове убрус.[180] Очнувшись, Давыдова тотчас захотела встать, чтобы начертить образец ризы, но опять забылась сном. Видение повторилось еще живее и яснее, так что она как бы наяву созерцала Богоматерь. Пробудившись, она со слезами благодарила Владычицу и начертила узор для ризы таким, каким видела его во сне.

Рисунок очень понравился императрице и был ею сразу утвержден. Вслед за тем в Знаменскую церковь стали во множестве стекаться пожертвования. Иногда среди приношений не находилось нужного, тогда Давыдова взывала к Богородице, и всегда являлись жертвователи именно с той вещью, которая была нужна.

У Софии Снессоревой так описывается ее работа:

«Риза эта представляет Богородицу облеченною в разноцветную мантию с широкими рукавами, поверх которой спускается широкий омофор, нисходящий от плеч и окаймляющий всю мантию. Чело Богородицы украшено убрусом, шитым из жемчуга, бриллиантов и самых драгоценных камней. Такая же мантия и омофор покрывают и Предвечного Младенца. Основою ризы служит золотая фольга, которая дополняет своим блеском общую красоту. При свете солнечном здесь ярко отражаются все цвета радуги; при вечернем освещении риза горит разноцветными огнями и кажется, как бы соткана из самых драгоценных украшений. Тут можно отыскать во множестве алмазы, бриллианты, бирюзу, топазы, аметисты, сапфиры, изумруды, аквамарины, опалы, гиацинты. В церковной описи 1860 года значится 32 группы самых замечательных драгоценностей. Жемчугу, бурмицких зерен, гранат и других драгоценностей стекалось так много, что невозможно исчислить их. Приношений стекалось в таком множестве, что все не вмещалось в ризе. И потому из них составилась еще большая драгоценная корона в венце Приснодевы, и самый венец украсился замечательными драгоценностями. Лики святых по краям иконы покрылись такими же драгоценными ризами; даже нижняя кайма осыпана большими и дорогими камнями, а среди них красуется сердцеобразный огнистый топаз, приношение В. А. Прянишниковой, на котором вырезана надпись: 1831 и 1848 годы, указывающая на двукратное избавление Царского Села от холеры…

Внизу святой иконы находится сердцевидная золотая дощечка, устроенная из разных мелких золотых вещей, как-то: цепочек, серег, колец, брошек, пожертвованных богомольцами. На этой дощечке вырезаны следующие слова: “За спасение от эпидемии прими, Милосердная Владычице, покровительнице града Царского Села, сии перла, яко слезы благодарности, орошающия Твою пречистую ризу, от усердных рабов Твоих и впредь помилуй нас”».[181]

В версте от села Павловского, Звенигородского уезда, Московской губернии, был источник под названием «Святой колодец». Один павловский крестьянин от невоздержанной жизни заболел. Тогда Богоматерь явилась во сне другому крестьянину, благочестивой жизни, и сказала: «Объяви больному, чтобы он молил о своем исцелении Богоматерь, сходил умыться на святой колодец и перестал жить невоздержно: иначе умрет без покаяния». Больной приполз к колодцу, умылся и выздоровел.

Однажды иеромонах Нил, подвизавшийся в Нило-Сорской пустыни, сильно заболел. Он совсем ослабел и лежал на своем ложе, не в силах даже головы поднять. Подошел Богородичный праздник; накануне его келейник пришел к старцу – тот лежал по-прежнему. Спустя час келейник пришел опять и, к удивлению своему, нашел старца уже в церкви, совершенно здорового. «Батюшка, давно ли вы встали?» – спросил он удивленно. «Да, Царица Небесная восставила меня от одра болезни, чтобы мог я праздновать Ее праздник и отслужить Ей, – отвечал старец. – Когда ты ушел от меня, я в большом изнеможении находился и очень скорбел, что праздник Владычицы останется у меня без служения. От изнеможения задремал, вижу – входит ко мне в келью молодого вида Монахиня в длинной мантии, подошла очень близко и говорит мне: “Нил, Я ведь Монахиня! – Потом спросила меня: – Ты болен?” – и, взяв кадило, трижды покадила меня. Я тотчас проснулся, думал Ей поклониться, смотрю – никого нет…»

В Нижегородской губернии, в двенадцати верстах от села Кудлей, на месте подвигов Анастасии Семеновны Логачевой, Богородица явилась ее сотаиннице схимнице Марии. Женщины жили в землянке на горе, а воду брали под горой. Однажды Анастасия Семеновна вышла и стала совещаться с Марией, где бы покопать, чтобы найти воду. Потом она вернулась в келью, а Мария еще оставалась на том месте, где они разговаривали. И вот видит она пред собой благообразную монахиню в мантии, стоящую у ели. Монахиня спросила: «Что вы хотите тут делать?» – «Ищем родниковой воды». – «Здесь будет вода, – сказала она, – дай мне заступ». У Марии была в руках тяпка, которую схимница и подала ей. Монахиня начертала три раза крест на земле, потом три раза копнула, и заструилась вода. Мария засмотрелась на воду, а монахиня скрылась.

Мария не поняла, что это было видение. Она решила, что к ним пришла какая-то гостья, вошла в келью и спрашивает: «А где же гостья-то?» – «Никакой гостьи не было», – отвечала Анастасия Семеновна.

Некоторое время спустя ей было откровение, что в образе Монахини являлась Богоматерь.

В 1863 году Божия Матерь явилась Анастасии Семеновне в Покровском монастыре. Во время всенощного бдения перед ней вдруг засиял необыкновенный свет и, взглянув вверх, она увидела Богоматерь, стоявшую на воздухе с распростертыми руками, как изображается Она на иконе Покрова, но без омофора в руках. «Ах! Матушка, Царица Небесная!» – в простоте сердечной воскликнула Анастасия. «Что с тобою, матушка?» – спросили ее подошедшие монашки. – «Забылась, – ответила она, – вздремнула…»

В Костромской губернии, в деревне Ч., Царица Небесная явилась тяжело больному крестьянину Филиппу А, в сопровождении двух архангелов, и сказала: «Не бойся и не унывай, Филипп. Ты Меня скоро увидишь, – Я тебя Сама встречу». Раны на теле больного чудесно зажили, но в ту же ночь страдалец умер. Во время проводов тела на кладбище процессия встретилась с крестным ходом, несущим икону Богоматери «Толгская», которой покойный при жизни особенно любил молиться.

Было это около 1870 года, в Калужской губернии. Захарий, будущий схиархимандрит Троице-Сергиевой лавры, которому еще в отрочестве предопределено было стать монахом, в двадцать лет собрался жениться. Сестра его, Мария, была замужняя женщина, гораздо старше него. Господь ей внушил сказать следующее: «Ты, братец, пойдешь другим путем, это все на тебя вражье наваждение. Сегодня ночью, Захарушка, твоя судьба решится. Как будешь ты ложиться спать, перекрести свою кровать большим крестом в голове, и в ногах, и снизу, и с боков также… Вот тогда и увидишь, что будет».

Захарий так и сделал и уснул спокойно. К утру видит сон: приходит к нему в комнату женщина в белой, как снег, мантии, сделала три низких поклона на иконы и, оборотясь к нему, сказала: «Что это ты, Захарий, жениться вздумал? Нет, не женись. Ты монахом будешь. Помнишь, мать благословила тебя, чтобы ты сходил к Троеручице в Белые Берега, вот и сходи. Отец не пускал, а теперь пустит». Захарий сразу узнал Пречистую Матерь Божию, и у него стало на душе легко, тихо и радостно, будто прошла какая-то внутренняя болезнь, и он выздоровел.

Тому же Захарию, на пути в Оптину Пустынь, было еще одно явление. Шел он лесом. Видит, стоит маленькая деревянная часовенка, а около нее величественная женщина с воздетыми вверх руками, как изображают Матерь Божию на Ее иконе «Знамение». Захарий спрятался за дерево, чтобы не помешать, и стал ждать. Она окончила молитву, увидела Захария и говорит:

– Ты у нас был в монастыре у Троеручицы? Тебя берут в обитель? После стольких прошений берут… А сейчас идешь за паспортом?… Сперва, однако, иди за мною.

Захарий сразу покорился слову неведомой женщины и пошел за ней. Во время пути она твердо и властно сказала:

– Ты сходи в Оптину, побывай у старца Амвросия, пусть он благословит тебя. Но раньше, чем к нему идти, зайди на могилку старца Макария и помолись за него. Положи за него двенадцать поклонов и говори: «Со святыми упокой, Господи, старца схиархимандрита Макария». Он святой был человек.

Так, разговаривая, они шли все дальше и дальше, совсем не в ту сторону, в которую шел Захарий.

– Был у меня единственный сыночек, – еще сказала женщина, – да злые люди отняли его у меня и убили его…

Так, незаметно, прошли они версты три. Женщина остановилась и говорит:

– Вот, я в эту деревню иду. Тебе благополучный путь. Так побудь же у старца Макария на могилке и побеседуй со старцем Амвросием, он благословит тебя поступить в монастырь.

Сказала она это и стала невидима. Пораженный ее исчезновением, Захарий смотрит направо, налево, вверх – нет нигде. Кто же это был? Стал думать, вспоминать разговор и понял, что это Матерь Божия.

В Оптиной Пустыни он еще раз удостоился видения Богоматери. Дни его пребывания в монастыре окончились, а отца Амвросия он так и не увидел. Горестно ему было, что, не повидав его, надо уходить – а ничего не поделаешь. Отстоял Захарий раннюю и позднюю литургию, молился горячо. Монахи позвали его в трапезную, накормили, напоили, но грусть его не проходила.

Возвратясь в гостиницу, взял он сумку, чтобы сложить вещи, но сперва вынул из сумки икону Божией Матери Казанскую – материнское благословение. Взглянул на нее и залился слезами: «Матерь Божия, не Ты ли меня провожала, не Ты ли мне сказала, что я буду у отца Амвросия, а вот ухожу и не видел его». Горячие слезы залили икону.

Вдруг Матерь Божия ожила и вышла из иконы наружу, словно девица неописуемой красоты. Взглянула на Захария и говорит:

– Иди за Мной!

И пошла быстро, так быстро, что Захарий едва поспевал за Ней. По дороге встретили о. Пимена. Это был старец очень строгой жизни – никому не позволял подходить к себе. Матерь Божия показала на Захария рукой и сказала: «Пимен, благослови его», – и он тотчас же благословил. Наконец вышли за ограду, подошли к Святым Воротам. Матерь Божия остановилась и произнесла:

– Сюда женам вход воспрещен, а ты иди теперь к отцу Амвросию, он примет тебя.

И стала невидима.

В городе Брянске, когда Захарий тяжело заболел и был помещен в городскую больницу, он взмолился Богоматери: «Матерь Небесная, Ты одна у меня заступница, помоги мне, исцели меня…» И видит он сон: пришла к нему Пречистая Приснодева, коснулась головы его рукой и сказала:

– Ты еще поживешь, монахом будешь… ты у меня поживешь…

Сказав это, Богородица стала уходить. Ограда перед Ней расступилась, Она прошла в дивный сад, и вновь ограда заперлась. Захарию захотелось идти вслед за Нею… Но как? Через стену не пройти. «Ох, хоть бы воробьишечкой быть и за Нею лететь…» – и вмиг превратился в пчелку и полетел… Дальше видит Захарий во сне, как он в виде воробьишки забрался на ограду, и видит в саду Матерь Божию и Самого Спасителя в отроческом возрасте, и сотни ангелов, крест-накрест опоясанных разноцветными лентами, рассаживают деревца. И слышит голос: «Сюда никто не войдет, если Владычица не возьмет». Вдруг послышался голос Царицы Небесной:

– Посадите и на его имя деревце.

Как только Владычица произнесла эти слова, ангелы между собой заговорили: «Наш, принят». Захарий несказанно обрадовался, прямо с ограды упал в сад, да там и остался.

Явление Пресвятой Богородицы игуменье Таисии, настоятельнице Леушинского монастыря, на месте постройки храма, 27 ноября 1886 года: «С вечера на двадцать седьмое, день Знамения Богоматери, я решилась непременно наутро идти к утрени. Озабоченная этой мыслью, я проснулась в начале четвертого часа, а так как утреня у нас бывает в 5 часов, то, одевшись и приготовившись совсем, легла еще полежать и заснула. В этот краткий промежуток до звонка к утрени мне и привиделось следующее чудное явление.

Все мы в нашей домовой церкви; пришли, чтобы отсюда крестным ходом идти встречать идущую к нам Царицу.

У всех в руках свечи зажженные, а у меня в руках, кроме моей зажженной свечи, еще толстая необожженная восковая свеча, которую мне и приказано, когда придет Царица, зажечь от своей горевшей свечи и подать Ей.

Все мы крестным ходом вышли на монастырскую площадь, где ныне храм, и остановились в ожидании прихода Царицы. Долго, долго Ее не было, так что у нас от свечей оставались в руках лишь маленькие огарки.

Вдруг вдали, по направлению к святым воротам, на горизонте показалось как бы восходящее солнце, между тем как был яркий полдень, и солнце светило над головами. Мы стали вглядываться и увидели, что оно не подымается, как обычно солнцу, а, идя по земле, подвигается по направлению к нам. Когда этот солнечный шар подошел ближе, то ясно можно было разглядеть, что он овальный, то есть продолговатый, и ядро света заключается в самой середине, в центре его. Когда оно подошло еще ближе к святым вратам, то уже ясно все увидели, что это Царица Небесная (во весь рост) шла к нам, Она-то и была ядро света солнечного, а круг, образовавшийся около Нее, были лучи. Как только Она взошла в святые врата обители, над Ней в небе запели невидимые Силы “Достойно есть”. Эту же песнь запели и сестры, ожидавшие Ее, зазвонили все колокола, и произошло нечто необычное. Между тем я раздумывала: “Так вот какая Царица пришла, не земная, как я ожидала, а Небесная Царица; так подавать ли мне Ей свечу, приготовленную для Нее, или нет?”

На эту мысль ответила следующая мысль: “Да ведь тот, кто дал такое распоряжение (а кто это был, я не знаю), может быть, и знал, какая Царица придет; да при том же “истинное послушание не рассуждает”; мне велено подать, я и должна”. Решив таким образом, я зажгла приготовленную большую свечу от своего горевшего огарка и, подошед к Царице, низко поклонилась Ей, но не в ноги, потому что обе руки были заняты, и молча со страхом и благоговением подала Ей свечу зажженную. Но, к удивлению моему, Она, милостиво смотря на меня, подняла ручку и протянула ее не к подаваемой Ей большой свече, а к моему огарку, который я держала в левой руке, и при этом сказала мне: “Мне угодна свеча, горевшая в твоих трудах для Меня, а эту свечку (указав на большую) возьми себе и снова трудись с ней, пока Я опять приду на то место”. Я, объятая благоговением, не могла ни слова вымолвить и молча поклонилась Ей, взявшей из моей руки мой огарок. Тут я снова услышала пение (которое или за разговором с Царицей уже не слыхала, или же действительно оно прекращалось, не знаю) и проснулась, объятая трепетом благоговейным; из этого я поняла, что Царица Небесная как бы благословила Своим посещением место, назначенное для Ее храма (храм в честь Похвалы Богородицы), ибо Она на этом именно месте стояла; благословила и труды мои, приняв прежние и указав новые, большие и труднейшие, которые предстояли мне в деле созидания храма Ее».

Запись из дневника св. о. Иоанна Кронштадтского:

«На 15-е августа, в день Успения Богоматери, 1898 года, я имел счастье в первый раз видеть во сне явственно лицом к лицу Царицу Небесную и слышать Ее сладчайший, блаженный, ободрительный глас: “Милейшие вы чада Отца Небесного”, тогда как я сознавал свое окаянство, взирал на пречистый лик Ее с трепетом и с мыслию: не отринет ли меня от Себя с гневом Царица Небесная! О, лик пресвятый и преблагий, о, очи голубые и голубиные, добрые, смиренные, спокойные, величественные, небесные, божественные! Не забуду я вас, дивные очи! Минуту продолжалось это явление, потом Она ушла от меня неторопливо, перешагнула за небольшой овраг и – скрылась! Я видел сзади шествие Небесной Посетительницы. Сначала я видел Ее, как бы на иконе, ясно, – а потом Она отделилась от нее, сошла и подвиглась в путь».

Из рассказов митрополита Вениамина (Федченкова)[182]

…Одно время у меня встал вопрос: удалить ли от себя некоего сотрудника или же потерпеть? Ум говорил одно, а христианская любовь другое. И в этом недоумении я написал письмо Святейшему Патриарху. Он ответил мне в том смысле, что и правда должна быть с любовью, и любовь с правдой. Написал я второе письмо с более подробным разъяснением. Он мне ответил. Теперь уж я позабыл что. И я продолжал колебаться.

Однажды я лег спать в 3 часа утра, дел было много. И только я лег в постель и потушил электричество, как в это мгновение (я нисколько еще не засыпал, это я точно знаю) около стола спальни, перед окном комнаты, с левой стороны от входа, в полутемноте (светилась малюсенькая электрическая лампочка) увидел полутемную фигуру Божией Матери (без Младенца Иисуса Христа), сидящей на стуле в смиренной позе с нагнутой направо головой.

И ТАКАЯ ОНА БЫЛА СМИРЕННАЯ!

И этим она указывала путь смирения мне.

Это длилось минуты три. Я был спокоен. Написал Патриарху, он ответил мне: самому решать вопрос. А через месяц или два тот человек сам подал просьбу об отставке.

…Этот случай произошел в Ялте. Мне рассказывал его архиепископ Ф.[183], лично слышавший все от матери же.

У одной вдовы заболел единственный ребенок. Врачи не помогали. Дело быстро шло к «роковому», как неразумно привыкли говорить, концу. Страдалица-мать обратилась с горячей молитвой к Божией Матери, прося оставить в живых дитя, единственную утеху… Утомленная, она села в кресло и быстро задремала… Было ли дальнейшее в тонком сне или в явном видении, она не может сказать. Только ей явилась Божия Матерь и, точно отвечая на ее просьбу, сказала:

– А ты можешь поручиться, что воспитаешь его как должно и он останется таким же чистым, какой он сейчас?

Ребенку тогда было, кажется, около восьми лет всего.

– Ручаюсь! Ручаюсь! – с горячностью ответила мать. – Только оставь в живых!

Видение кончилось. Она проснулась. Ребенок, к удивлению врачей, выздоровел. Мать ликовала…

Скоро нужно было отдавать его в школу. Мальчик оказался очень способным. Но вместе с тем и очень восприимчивым к разным дурным наклонностям… Началась борьба матери за душу ребенка… Но ни уговоры, ни угрозы, ни наказания не помогали. Мальчик портился все больше. Мать оказалась бессильной. И, вспоминая данное ей обещание Божией Матери воспитать дитя, а особенно ужасаясь вечных мук, ожидающих грешников (она была глубокой христианкой), – однажды обратилась вслух с молитвою к Божией Матери:

– Матерь Божия! Если уж он не исправится, лучше возьми его из этой жизни: лишь бы он не погиб для будущей. Воля Твоя!

…Скоро же после этого произошло следующее. Мальчик отправился на одну из обычных верховых прогулок по горам. Будучи бойким, он на сильном беге очень круто повернул коня на повороте дороги и, вылетев из седла, разбился насмерть.

Мать теперь знала, что так ему лучше… Слез она не могла сдержать на похоронах, – но они были тихие, облегчающие.

…Этот рассказ был сообщен мне лицом, которое принимало потом непосредственное участие во всем деле.[184]

В одном селе, недалеко от города Уфы, в 1910 году жила бедная семья, состоявшая из вдовы псаломщика, трех ее детей и бабушки.

Детей звали: Христина, Степан (попросту Степка) и Мария (попросту Манька). Старшей было около десяти лет, Степке – около семи и Маньке – года четыре. Мать их страдала пристрастием к вину и иным немощам, но бабушка была благочестивая и кроткая, терпеливица и богомольница. Она почти постоянно читала молитву: «Богородице Дево, радуйся»…

Не имея чем содержать детей, мать стала посылать их по миру, милосердный народ давал, что мог. Особенно щедро оделяли крохотную нищенку, четырехлетнюю Маньку, когда она с протянутой ручонкою, картавя, жалобно выводила под окнами: «Подай-те бедным Хлиста лади» (Христа ради). А вечерами иззябшие, продрогшие дети возвращались домой, неся милостыню. Поевши, забирались на печь, изба-то была холодная. Да и печка уже по местам провалилась, но еще действовала.

И тут начиналось ученье. Бабушка, как могла, научила внучат самым главным молитвам, но особенно она убеждала их читать «Богородицу».

– Когда вам плохо будет, читайте, милые мои, горемычные, «Богородицу», и Она, Заступница, не покинет вас.

Так шли месяцы. Но вот померла и бабушка. За детьми мать не смотрела. И решила она освободиться от обузы. Собрала их как-то раз, одела в последние нищенские лохмотья и отправилась в губернию, чтобы рассовать полюдно по приютам или в чужие люди.

Дело было незадолго перед Рождеством. Зимы в Уфе сухие, суровые. До города не один десяток верст. Кое-где подвезут попутчики, кое-где пешком; добрались до города к вечеру. Остановились на постоялом дворе. На другой день мать начала обивать пороги по всем начальствам, начиная с губернаторши, которая заведовала детским приютом для мальчиков. Но все мольбы были напрасны, везде было полно, а лишних не хотели брать.

Тогда мать решилась на крайнее средство. Оставив ребятишек на каком-то углу, она сказала им, чтобы ее здесь подождали, «скоро приду». А сама, бросивши их, скрылась и ушла обратно в свое село. Постояли, постояли дети и, не дождавшись мамы, стали бродить по городу, ища ее. Иные встречные спрашивали: «Кто вы? Что делаете?»

– Маму ищем…

Прохожие понимали, что дети брошены, и торопились проходить далее, какая кому охота возиться с чужим горем? У всякого и своих забот довольно. Кто-то жалостливый купил им по калачу, и они погрызли их. Наступал уже вечер. Холод пронизывал через детское тряпье до костей. А у маленькой Маньки обувенка была совсем сношенная, и пальчики, нежные, еще младенческие, стали замерзать. И она заплакала. За нею другие… Тогда Манька вспомнила завет бабушки: читайте «Богородицу». И предложила всем читать ее. И бедные малые дети стали повторять с Манькой Архангелово приветствие Деве: «Богородице Дево, радуйся! Благодатная Мария, Господь с Тобою!»

Сколько они времени повторяли эту радостную молитву, Бог весть. Но она была услышана. В своих бесцельных блужданиях и поисках мамы они дошли до церкви Успения Божией Матери.

«А церковь эта, – говорила мне очевидица, – как раз почти против нашего дома, который мы снимали в аренду. Я же в это время была больна и, лежа в постели, читала книгу о молитве Иисусовой, о кавказских пустынниках и так перенеслась туда мыслью, что даже мне казалось, будто я ощущаю запах фиалок. А муж и сын уехали на охоту в лес на несколько дней. Вдруг я слышу какой-то шум в доме, громкие голоса прислуги и, ничего не понимая, звоню в стоявший возле постели звонок, но меня никто не слышит. Звоню сильнее, наконец входит горничная. Я спрашиваю, в чем дело. И мне она объясняет, что пришли с улицы какие-то нищие дети и не знает, куда их деть. А Абдул (так звали кучера-татарина) говорит: “В полицию их, оборванцев!” Но И. О. (повариха) стала защищать от Абдула: “Нужно, – говорит, – доложить барыне”.

Я “с гор Кавказа” сразу слетела в зимнюю стужу Уфы и приказала привести детей к себе. Входят они, бедные, испуганные, оборванные, замерзшие, маленькие. Вижу, что не до рассказов им. И лишь спросила:

– Откуда вы?

Они назвали свое село.

– А кто вас к нам привел?

– Тетенька в черном.

– Какая тетенька? – спрашиваю.

– Не знаем.

Горничная и повариха, стоявшие тут же, рассказали мне, что дети в кухне уже говорили им, будто какая-то высокая тетенька в черном платье, без шубы, а в одной лишь черной шали, которою она накрывала лицо, вышла из Успенской церкви, взяла детей за руки, перевела через улицу, отворила калитку и с черного хода втолкнула в кухню, а сама исчезла.

– Мы же никого не видели, кроме них, – сказала горничная.

А когда спросили их и узнали о тетеньке, то Абдул выбежал на улицу, но никого не видно было. Абдул уже сбегал и в сторожку, но сторож говорит, что церковь закрыта и заперта.

Тогда мне сразу мелькнула мысль: “Тетенька, вышедшая из запертого храма, была Сама Богородица”.

Но я отложила расспросы на будущее, а велела тотчас же уложить детей спать, так как они перемучились и иззябли, а потом – приготовить им ванну, белье, оставшееся от наших детей, и пищу. А по телефону позвонила епископу Н.[185], прося его приехать, слишком уже необычное выходило дело.

Абдул принес прямо в кухню солому, и дети повалились спать. На другой день прибыл и владыка. Детей уже помыли, накормили и приодели. Владыка сам стал их расспрашивать обо всем. Подтвердил, что действительно псаломщик такого-то села скончался, оставив сиротскую семью. Когда же речь дошла до их похождений по Уфе, то дети рассказали, что они, замерзая, стали читать с Манькой “Богородицу” и подошли к церкви. Из нее в это время вышла “тетенька в черном”, взяла их за руки и привела сюда. Владыка тотчас же послал за сторожем, и тот снова подтвердил, что храм был заперт, службы никакой не было и никакой “монахини в черном” быть не могло. Но дети настаивали, что “тетенька вышла из церкви”. Владыка перекрестился и отослал сторожа.

А я стала просить владыку устроить двух девочек в женский Уфимский монастырь, Степку же я обещалась упросить губернаторшу поместить в приют. Так и случилось.

Владыка тотчас же поехал к игуменье, та согласилась и просила привести детей показать. А в это время случилось, что у казначеи монастыря заболел опасно брат, купец, и она за молитвой дала обещание: чтобы он выздоровел, она возьмет на воспитание сиротку.

– Вот и кстати! – сказал владыка. – Сама Божия Матерь и здесь устраивает одну, а другую уж вы, матушка, благоволите взять в ваш монастырский приют.

Игуменья согласилась. И на другой день я повезла обеих девочек в монастырь. Христину устроили в ремесленную школу, Степку – в приют».

…Двадцатый век также не оскудел на чудеса. Наоборот: благодаря средствам массовой информации о них теперь становится известно куда больше. Чудесам Богородицы в современной России будет посвящена отдельная, двенадцатая глава.

А теперь поговорим о другом: о небесном покровительстве Божией Матери всему нашему народу…

Купола в России кроют чистым золотом —

Чтобы чаще Господь замечал…

(В. Высоцкий)

Взаимоотношение народа и его религии – вопрос сложный. Христианство было проповедовано многим народам. Где-то оно приживалось, где-то – нет, а там, где приживалось, принимало какие-то национальные формы. Порой оно переживало тяжелые кризисы. Почему вдруг, в середине второго тысячелетия, огромная часть европейцев отказалась от традиционного для них католичества? Внешние причины понятны, но ведь и у других народов были те же причины, а перемены религии не было. Почему немцы ушли в протестантизм, французы – ушли частично, а испанцы и итальянцы об этом и не думали? Почему завоеванная испанцами Латинская Америка стала христианской, а завоеванная англичанами Индия – не стала? Ну и так далее…

…Так сложилось исторически, что сейчас Православие, в первую очередь и в основном – это вера русского народа. Русские как приняли его тысячу лет назад без особого сопротивления, так и стояли в нем твердо и неуклонно, почти что без шатаний и ересей, вплоть до самого 1917 года. А значит, вера народа совпала с его характером очень хорошо. Может быть, сейчас Православие кажется нелепым, архаичным. Может быть, слишком сладким – золотым, медовым, парчовым, приторным. Наших предков оно, однако, устраивало именно таким – иначе было бы оно сейчас иным, или мы были бы какими-нибудь баптистами или лютеранами.

О вере, которую принял и пронес через тысячелетие своего христианства русский народ, здесь уже говорилось, и много. Сложнее другой вопрос: что представляет собой народ, с характером которого она так хорошо совпала? Вопрос не праздный: вот уже двести лет одно из любимых занятий нашего образованного общества – размышления о русском народе и судьбах России, и свидетелями этих своих размышлений оно с упорством маньяка делает всех, до кого может дотянуться. И за эти двести лет голову нам озабоченные «национальной идеей» литераторы, историки и философы задурили так, что уже вообще ничего непонятно: откуда есть пошла Русская земля, кто на ней живет, как и зачем…

Откуда взялась господствующая у нас концепция русской истории и русского духа, почему возобладала над прочими – разговор долгий и к теме не относящийся. Но так сложилось, что в последние три века русская, как теперь принято говорить, «элита общества» страну свою не любит и, более того, старается привить эту нелюбовь и всем прочим гражданам России. А поскольку все эти три века в ее руках находятся образование и средства массовой информации, ей это неплохо удается.

То, что русского интеллигента-разночинца Ленина от слова «русский» трясло – факт общеизвестный. Он не один был такой, для «элиты» того времени это явление обычное. Вот вам типичный пример размышления русского интеллигента подобного толка о русском народе. Максим Горький в очерке о Льве Толстом говорит:

«Он был национальным писателем в самом лучшем и полном смысле этого слова. В своей великой душе носил он все недостатки своего народа, всю искалеченность, которая досталась нам от нашего прошлого. Его туманные проповеди “ничегонеделания”, “непротивления злу”, его “учение пассивности” – все это нездоровые бродильные элементы старой русской крови, отравленной монгольским фатализмом. Это все чуждо и враждебно Западу в его активном и неистребимом сопротивлении злу жизни…

То, что называется толстовским анархизмом, есть по существу наше славянское бродяжничество, истинно национальная черта характера, издревле живущий в нашей крови позыв к кочевому распылению. И до сих пор мы страстно поддаемся этому позыву… Мы знаем, что это гибельно, и все-таки расползаемся все дальше и дальше один от другого – и эти унылые тараканьи странствования мы называем “русской историей”, – историей государства, которое почти случайно, механически создано силой норманнов, татар, балтийцев, немцев и комиссаров, к изумлению большинства его же честно настроенных граждан… Но и среди нас появлялись люди, которым было ясно, что свет для нас пришел с Запада, а не с Востока, с Запада с его активностью, которая требует высочайшего напряжения всех духовных сил…»

Горький – откровенный западник, уж коли для него даже солнце правды, и то восходит на Западе, то с ним все ясно. Но и оппоненты его не лучше. Взять того же Толстого, создавшего в «Войне и мире» великолепную галерею героев-дворян. А что у него с мужиками? Платон Каратаев, конечно, мужчина колоритный. Один такой персонаж на крупное село, человек в тысячу, этакий «городской сумасшедший» – будет самое то. Но ведь это единственный более-менее заметный персонаж из народа на весь огромный роман, один за весь народ!

Многие так называемые «русофилы» поступают еще проще. Они попросту мажут медом все, сплошняком, и русский народ у них предстает собранием всех добродетелей – аж зубы болят от сладкого. Оно, конечно, так – русский человек любит Великим постом покаяться и повздыхать о грехах, и в это время он весьма добродетелен. Но при этом не надо забывать, например, о такой праздничной забаве, как кулачный бой стенка на стенку. Это всего лишь забава – не драка за межи и уж тем более не война.

Примерно такова у нас почти вся дворянская и интеллигентская литература и философия, творцы которой и людей, наполняющих ее, творят согласно своим выдумкам. Да и как иначе? На реального мужика они смотрят в лучшем случае из окна барской усадьбы. (Кстати, разговаривая с барином, русский простолюдин нередко (часто? всегда?) начинал придуриваться, и делал это с большущим удовольствием.) На самом-то деле народа не любят ни те, ни другие. Но «западники» его просто не любят, а «русофилы» и их последователи – современные «патриоты» вроде бы понимают, что любить свой народ надо, но вот принять его таким, какой он есть, не получается. Вот и придумывают…

И чего только не напридумывали господа и баре, чтобы оправдать лезущую изо всех щелей высокомерную нелюбовь к собственной стране. Какая-то «загадочная русская душа», «умом Россию не понять», «да, скифы – мы, да – азиаты мы»…

А чего такого уж загадочного в нашей душе, непостижимого умом – кроме того, что она в придуманные философами концепции не влазит? Сами русского человека сочинили, сами вокруг него концепций понастроили, и сами же обижаются, когда их одежка на реальном мужике не сходится. Да мужик еще у них и виноват…

Но этой точке зрения был сделан такой пиар, в основном с помощью великой русской литературы и великой русской философии, что она и сейчас на коне. К сожалению, преобладает она и в школьных программах.

Но в одном эти крайности сходятся. Как бы ни смотреть на русского человека – как на изначального раба со «смутной душой» и «тараканьими странствованиями», или на медово-пряничного русофильского мужика, ходячее собрание всех добродетелей – та вера, которую мы видим, в обоих случаях все равно предстает парчовой, елейной, медовой до приторности. А главное – безнадежно даже не рабской, а, я бы сказала, нищенской. Не в смысле «рабов Божиих» и «нищих духом», а в смысле холопов и попрошаек…

Альтернативные воззрения на нашу историю распиарены куда меньше. Почитаем, пожалуй, хотя бы русского публициста Ивана Солоневича.

«Таинственная славянская душа оказывается вместилищем загадок и противоречий, нелепости и даже некоторой сумасшедшинки. Когда я пытаюсь стать на точку зрения американского приват-доцента по кафедре славяноведения… то начинаю приходить к убеждению, что такая точка зрения… является неизбежностью. Всякий зауряд-философ, пишущий или желающий писать о России, прежде всего кидается к великой русской литературе. Из великой русской литературы высовываются чахоточные “безвольные интеллигенты”. Американские корреспонденты с фронта Второй мировой войны писали о красноармейцах, которые с куском черствого хлеба в зубах и с соломой под шинелями – для плавучести – переправлялись вплавь через полузамерзший Одер и из последних сил вели последние бои с последними остатками когда-то непобедимых гитлеровских армий. Для всякого разумного человека ясно: ни каратаевское непротивление злу, ни чеховское безволие, ни достоевская любовь к страданию – со всей этой эпопеей несовместимы никак».[186]

Ладно, советские солдаты – безбожники, они, наверное, про непротивление злу да про любовь к страданию уже успели позабыть. Может быть, эти прекрасные качества были у воинов Дмитрия Донского, что отменно били татар на Куликовом поле? Или у мужиков, громивших наполеоновские обозы и поднимавших французов на вилы? Ой, вряд ли…

Оплот евангельских ценностей – монастырь. Это общеизвестно. Как общеизвестно, поскольку входит в школьную программу, что Куликовская битва началась с поединка русского витязя Пересвета с татарским богатырем Челубеем. Менее известно, что Пересвет был иноком – то есть монахом, одним из двоих монахов, которых Сергий Радонежский отправил сопровождать Дмитрия Донского на битву. Кстати, зачем он это сделал? Ведь священники у князя были свои, а молиться за воинов можно и в собственной келье? О каком сопровождении шла речь? А вот о каком: «Святой Сергий отпустил с ним двух иноков-богатырей – Александра Пересвета, бывшего в миру брянским боярином, и Ослябю, и дал каждому из них схиму с нашитым крестом, чтобы возлагать ее поверх шлема (курсив мой. – Е П.)».[187]

А в Смутное время, когда шведы, литовцы и поляки брали один за другим русские города, вплоть до самой Москвы, Троице-Сергиева лавра, монастырь, так и не была взята. Или возьмем Соловки – это одна из мощнейших крепостей севера России.

Вот такие монахи были на Святой Руси…

Монастырей в России было великое множество. И, кстати, совершенно нелишне вдуматься: а за счет каких слоев общества они пополнялись? Народ там встречался разный, от бывшего боярина до его бывшего холопа. Но крестьяне, ремесленники, купцы достаточно неприязненно относились к тому, что человек, который может работать, заниматься делом, кормить семью, вдруг пойдет в монахи. (Феодосия, великого подвижника земли русской, когда тот еще молодым человеком отправился в Киев к старцу Антонию, мать несколько раз привозила домой насильно – на телеге, связанного.) А делом своим они занимались до глубокой старости. Но была одна прослойка общества, которая после 45 – 50 лет для своего дела уже не годилась, а другого не знала – и вот им-то и была самая дорога в монастырь. Это воины, ратные люди. По преданию, былинный богатырь Илья Муромец окончил жизнь монахом Киево-Печерской лавры.

А вы говорите – Каратаев…

Но продолжим читать Солоневича.

«В начале Второй мировой войны немцы писали об энергии таких динамических рас, как немцы и японцы, и о государственной и прочей пассивности русского народа. И я ставил вопрос: если это так, то как вы объясните то обстоятельство, что пассивные русские люди – по тайге и по тундре – прошли десять тысяч верст от Москвы до Камчатки и Сахалина, а динамическая японская раса не ухитрилась переправиться через 50 верст Лаперузова пролива? Или – как это самый пассивный народ в Европе – русские, смогли обзавестись 21 миллионом квадратных километров, а динамичные немцы так и остались на своих 450 000?

Так что: или непротивление злу насилием, или двадцать один миллион квадратных километров. Или любовь к страданию – или народная война против Гитлера, Наполеона, поляков, шведов и прочих. Или “анархизм русской души” – или империя на одну шестую часть земной суши».[188]

Великая вещь – пиар! В той же школьной программе упоминается об «империи Карла Великого», о «Священной Римской империи германской нации». И даже не упоминается о том, что означал взятый Иваном Грозным титул «царя», почему это было для него так важно. Важно было потому, что «царь» означает «цезарь», или «кесарь», то есть – император. То же самое значит и знаменитая концепция «Третьего Рима» – то, что Московское государство есть христианская империя. За полтора века до Петра Первого Россия не стала, а уже была империей, о чем Иван Грозный и заявил на весь мир. Мир поморщился, но возразить было, в общем-то, и нечего…

Среди тех государств новой эры, которые громко именовали себя «империями», не было ни одной хотя бы сколько-нибудь сравнимой с Российским государством – ни по территории, ни по населению, ни по стабильности. Германские и французские империи – всего лишь мимолетные государственные образования с громкими названиями, Британская была сильнее, но и она давно развалилась, а Российская стоит себе как минимум шестьсот лет, и разваливаться пока вроде бы не собирается…

Так что это было – «унылые тараканьи странствования» или все же государственное строительство?

А теперь об условиях, в которых это строительство протекало.

«Ни один из выживших народов мира такой трагической судьбы не имел, – пишет тот же Солоневич. – По нашей земле проходили величайшие нашествия мировой истории: татарские, польские, французские и два немецких. До разгрома татарских орд – нас в среднем жгли дотла по разу лет в двадцать-тридцать. Потом по разу лет в пятьдесят-сто».[189]

Вся история русского народа есть история войн, ибо земля наша велика и обильна, и всем хочется… На юге и на востоке – татары, на западе и севере – поляки, литовцы, шведы, немцы. Для степных варваров мы были потенциальными славянскими рабами, товаром, для западноевропейских варваров – дикарями, хотя наши придворные, в отличие от французских, вшей за королевским карточным столом не давили.

Впрочем, история любого мало-мальски заметного народа есть тоже история войн. Но вопрос в другом – какие это войны. Иными словами, почему великая победа Наполеона – взятие Москвы – обернулась сокрушительным поражением французов?

Да потому, что правила войны у нас были другие. А правила другие, потому что… И опять слово Солоневичу

«Англия, конечно, воевала. Но она воевала за интересы. Мы тоже воевали. Но мы воевали за собственную шкуру. Английские короли эпохи Рюриковичей занимались, в общем, ерундой: феодальными войнами в пределах своего собственного острова и флибустьерскими походами в Святую Землю… Перед Россией со времен Олега до времен Сталина история непрерывно ставила вопрос: “Быть или не быть?” “Съедят или не съедят?” И даже не столько в смысле “национального суверенитета”, сколько в смысле каждой национальной спины: при Кончаках времен Рюриковичей, при Батыях времен Москвы, при Гитлерах времен коммунизма… – дело шло об одном и том же: придет сволочь и заберет в рабство. Причем ни одна последующая сволочь не вынесет никаких уроков из живого и грустного опыта всей предшествующей сволочи. Тысячелетний “прогресс человечества” сказался в этом отношении только в вопросах техники: Кончаки налетали на конях, Гитлеры – на самолетах. Морально-политические основы всех этих налетов остались по-прежнему на уровне Кончаков и Батыев…»[190]

С этим тезисом можно спорить, сколько угодно. Можно обидеться за крестоносцев (которые, кстати, помимо мусульманских городов, взяли и разорили Константинополь). Можно сказать, что европейские феодальные войны мало отличались от наших усобиц. И что даже в сваре двух баронов простому люду приходилось очень солоно. Однако против фактов не попрешь: в ходе европейской истории их войны стали войнами по правилам, вроде шахмат. Оттого и ждал Наполеон ключей от Москвы, а гитлеровская оккупация для «братьев» по Европе была совсем не тем, чем она была для России. И эти правила за века европейской истории угнездились у них в спинном мозгу.

Наши войны были войнами без правил. Наполеоновский приближенный Арман де Коленкур в своих мемуарах вспоминал о встречах с русским императором Александром.

«– Если император Наполеон начнет против меня войну, – сказал мне Александр, – то возможно и даже вероятно, что он нас побьет, если мы примем сражение, но это еще не даст ему мира… Если жребий оружия решит дело против меня, то я скорее отступлю на Камчатку, чем уступлю свои губернии и подпишу в своей столице договоры, которые являются только передышкой… Я не обнажу шпаги первым, но я вложу ее в ножны не иначе, как последним».[191]

Беседу с другим представителем Наполеона, де Нарбонном, русский царь завершил так: он раскрыл перед французом карту России, указал на самые далекие окраины и сказал:

– Если император Наполеон решится на войну и судьба не будет благосклонной к нашему справедливому делу, то ему придется идти до самого конца, чтобы добиваться мира.

Другими словами: если не погоним сразу, то придется вам, господа, идти с боями до Тихого океана.

Наполеон, считавший Александра «византийцем» и «человеком фальшивым», не поверил. А ведь его честно предупреждали, хотя и не обо всем. Про сожженные на пути французов города и деревни, про партизан, про горящую Москву в качестве единственного трофея и прочие «русские подарки» французский император узнал уже по ходу войны.

Спустя век с небольшим Гитлер повторил ту же ошибку. Он начал войну летом, чтобы закончить ее до зимы. Максимум, что до зимы можно было сделать – это взять Москву. Он тоже не поверил, что для того чтобы добиться мира, нужно пройти всю Россию – а ведь наша оборонная промышленность к первой военной зиме уже работала за Уралом, а в Куйбышеве была подготовлена «запасная ставка». Сталин тоже не собирался подписывать в своей столице какие бы то ни было договоры с победителем. Чтобы победить СССР, надо было идти до Тихого океана.

Какой армии по силам пройти всю Россию?

Про тысячи километров коммуникаций, по которым везли все, от армейских пайков до патронов и горючего, про партизан и диверсантов, про сорокаградусные морозы, распутицу русских грунтовок и прочие «русские подарки» Гитлер узнал уже по ходу войны.

Так воюют те народы, которые веками истории приучены к войнам на уничтожение: «придет сволочь и заберет в рабство». Те, кто не умел отбиться, пополнили собой ненасытные невольничьи рынки Востока. Остались те, кто отбиваться умел. Такой вот был тысячелетний исторический отбор.

А чем иным можно объяснить то, что Франция, имевшая вполне сравнимую с вермахтом армию, фактически сдалась Гитлеру, а Россия – нет? Да, фюрер имел относительно России совсем не те планы, что относительно Франции, но ведь наши солдаты, цеплявшиеся за каждый куст, об этом не знали! Они не читали «Майн кампф», но изначально ничего иного от немцев и не ждали. Потому что основная идея всех наших войн, сидящая тоже уже не в головном, а в спинном мозгу, – «придет сволочь и заберет в рабство».

Вышеупомянутое соотношение хорошо иллюстрирует одна история, которую мне рассказали – как говорится, за что купила, за то и продаю. Перевод на русский язык знаменитого фильма «Звездные войны», в общем, адекватен – за исключением одного эпизода, который переводчик отказался переводить дословно, сказав: «У нас этого не поймут». Эпизод был такой: джедаи ввязались в очередную драку, и главный из них говорит: «Силы равные. Отходим».

И вправду не поняли бы… Способны были бы понять – не книжки бы сейчас читали, а навоз разгребали на немецких сельхозпредприятиях Всемирной Германской империи.

Впрочем, Солоневич тоже идеалист. Сами русские далеко не были агнцами. Еще Аскольд и Дир ходили грабить Константинополь, а потом Олег, да и после русские точно так же налетали на соседей, как и соседи на них, и Великой Отечественной войне, кстати, предшествовала финская война. Или взять «Слово о полку Игореве», где так горестно повествуется о судьбе пленного русского князя. Да, в плен-то он угодил, и Ярославна плачет в Путивле – но неплохо бы вспомнить и сюжет великого памятника древнерусской литературы. Ведь не половцы пришли с набегом на Русь, а русские князья отправились грабить половцев – ну и нарвались…

А к Кончакам и Батыям надо прибавить еще бесчисленных Мстиславов и Ростиславов, которые громили владения сопредельных князей, не оставляя «ни людины, ни скотины», и русские русских тащили в плен и продавали в рабство степнякам, и русские грабили православные церкви, а половцы на русской службе покрывали бока коней священными облачениями.

Вот теперь – все!

Не кажется ли вам, что характер и история «народа-Богоносца» удивительно похожи на характер и историю «Богоизбранного народа». Если сделать поправку на численность, территорию и особенности конкретного исторического периода, то легко вычленяется основа – оба народа были сильными и упрямыми. Очень сильными и очень упрямыми. И, кстати, очень воинственными. «Пассионарные» составляющие русского народа (помимо спокойных финнов) – славяне, варяги и татары. Каждый из этих компонентов и сам по себе легендарен по части пограбить и подраться, а уж какое жуткое зелье получится, если их смешать! А финно-угорские народы, при небольшой агрессивности, отличаются редкой упертостью, так что и они внесли неплохой вклад в русский характер.

Не правда ли, если рассматривать Православие как веру такого народа, оно воспринимается иначе?

Сильному коню нужна крепкая узда, и под золотом, парчой и елеем должно было быть каменное основание, чтобы подчинить этих людей полностью и на тысячу лет. Золото куполов и парча облачений – не затем, чтобы по-нищенски выпросить что-либо у Бога, а потому, что у нас бытовало убеждение: святое место должно быть красивым, в конце концов, за это и веру себе выбирали. Ну нравилось нашим предкам красивое да сладкое! А что – нельзя?

То, что сейчас это основание не видно – еще не значит, что его нет. Возможно, это значит, что нет бури. Когда нет бури, религия является частным делом каждого человека, но не всего народа. Спрашивают мужика: «Как живешь?» – «Живем, с Божьей помощью!» – ответит он. Если грозит беда, молится: «Господи, помоги!» Если беда все же случилась, ну что ж: «Бог дал, Бог и взял»…

И только если случается не беда, а бедствие, от земли к небу поднимается вопль: «Господи, спаси!» Или, рассудив, что женщины отзывчивее: «Пресвятая Богородица, заступись, спаси нас!»

Какие бедствия знала Россия?

Моровое поветрие.

Пожар.

Война.

Спасают там, где нельзя помочь.

Спасают там, где мало только помочь.

(Отец А. Кураев)

…В 1169 году южнорусские князья, невзлюбив киевского князя Мстислава Изяславовича, призвали против него Андрея Боголюбского с войском. Андрей усобиц не любил и воевать не поехал, но войско послал, а с ним сына своего Мстислава. Соединенные Ростовская, Владимирская и Суздальская рати осадили Киев. Через три дня осады город был взят приступом. Андрею и стол киевский тоже был не нужен. Князь не взял его и сыну не дал, а посадил там своего брата.

В Новгороде сидел сын изгнанного князя Мстислава – Роман. Новгородцы, несмотря на неблагоприятную политическую конъюнктуру, от него не отказались.

В конце 1169 года, собрав сильное войско, где, по свидетельству летописца, было семьдесят два князя со своими ратями, и снова поставив во главе своего сына Мстислава, Андрей послал войско против Новгорода.

Новгородцы хорошо знали, что их ждет, на примере Киева. Победители два дня грабили древнюю русскую столицу. «Не было никому и ничему помилования, – пишет историк, – жителей били и вязали, жен разлучали с мужьями и вели в плен, младенцы рыдали; все церкви были пожжены и пограблены; в своем ожесточении победители осквернили множество самых дорогих для русского сердца святынь».[192] Пришедшие с захватчиками половцы зажгли даже Киево-Печерскую лавру – к счастью, монахи сумели потушить пожар.

С 25 февраля соединенные войска окружили Новгород, и начались приступы. Горожане, понимая, что терять нечего, оборонялись отчаянно. Предание говорит, что в трех храмах плакали иконы Богоматери, предвещая беду.

Новгородский архиепископ Иоанн три дня и три ночи стоял при алтаре в храме Святой Софии на молитве. В последнюю ночь, перед последним приступом, он услышал голос: «Иди на Ильину улицу, в церковь Спаса, возьми икону Пресвятой Богородицы и вознеси ее на верх стены: она спасет Новгород».

На следующий день икону вынесли на городскую стену Суздальцев это не смутило, наоборот, они осыпали святителя стрелами. Одна из стрел попала в икону – и внезапно Богоматерь отвернулась от нападавших и обратилась к городу Из глаз Богородицы текли слезы. Святитель Иоанн принял их на свою фелонь[193] и воскликнул: «О, дивное чудо! Как из сухого дерева текут слезы? Царица! Ты даешь нам знамение, что сим образом молишься перед Сыном твоим и Богом нашим об избавлении града».

Ободренные, новгородцы вышли из города. В то же самое время внезапный ужас и смятение нашли на суздальцев, те принялись стрелять друг в друга, а потом побежали. Победа новгородцев была полной, пленных они взяли столько, что продавали их по цене половины барана.

Святитель Иоанн в память этого события 27 ноября (10 декабря) установил праздник Знамения Божией Матери. Теперь его празднует вся Россия. Икона в честь этого события была названа «Знамение».

…В 1237 году войско Батыя внезапно подступило в Смоленску. Жители ничего не знали о нападении и не были готовы к защите. Ночью сторож соборного храма, где находилась Смоленская икона Божией Матери, услышал от нее повеление: призвать воина Меркурия, жителя Смоленска. Тот пришел в храм, пал ниц перед иконой и услышал голос:

– Угодник Мой Меркурий, посылаю тебя оградить дом Мой. Властитель ордынский втайне хочет в нынешнюю ночь напасть на город Мой со всею своею ратью и с исполином своим, на силу которого возлагают свои надежды, чтобы опустошить город. Но я умолила Сына и Бога Моего о доме Моем, да не предаст его в работу вражескую. Иди навстречу врагу, втайне от народа, святителя и князя, не ведающих о нападении татар, и силою Христа Бога победишь исполина. Сама Я буду с тобою, помогая рабу Своему; но там вместе с победою ожидает тебя венец мученичества, который прими от Христа.

Меркурий со слезами поклонился иконе и вышел из храма и из города. Он сумел попасть в центр вражеской рати и убил татарского богатыря, а потом перебил множество врагов. Утомленный, он прилег отдохнуть, и увидевший его татарин отрубил русскому витязю голову. Церковь причла Меркурия к лику святых.

…В 1566 году в Новгороде вспыхнул пожар. Пламя быстро распространялось и грозило истребить весь город. Тогда митрополит Макарий пришел в церковь Знамения Богородицы и, взяв икону Знамения – ту самую – с крестным ходом понес ее по берегу Волхова, умоляя пощадить город и кропя водой на разгоравшееся пламя. Вдруг ветер подул в сторону Волхова, огонь стал утихать и пожар прекратился.

…В августе 1581 года польский король Стефан Баторий осадил Псков. При приближении поляков к городу архиепископ велел принести из Печерского монастыря чудотворные иконы Успения Богоматери и Умиления. К 7 сентября поляки сделали пролом в городской стене, захватили две башни и вот-вот готовы были взять город. Тогда благочестивому старцу Дорофею, бывшему во Пскове кузнецом, было видение Богоматери. Она явилась ему, грядущая по воздуху, в сопровождении преподобных Антония Киево-Печерского и Корнилия Псково-Печерского. Божия Матерь вошла в Покровскую церковь, потом вышла из нее на площадь и, взирая с гневом на город, сказала:

– О люди беззаконные! Вы прогневали Сына и Бога Моего и осквернили град сей грехами своими.

Однако преподобный Корнилий и псковские угодники стали молить Ее, чтобы пощадила город. Тогда Она подозвала Дорофея и сказала ему:

– Иди немедленно к воеводам, к Печерскому игумену и в собор Святой Троицы и возвести им, чтобы прилежно и непрестанно молили Бога и принесли бы старый Печерский образ и хоругвь на стену города, на то место, где Я теперь стою, и чтобы поставили здесь одну пушку, а другую внизу и стреляли бы из них по королевским шатрам и влево за королевские шатры. Объяви людям, чтоб они плакали о грехах своих и молили бы Милостивого Бога о помиловании, а Я буду молиться Сыну и Богу Моему о прощении ваших грехов.

Дорофей передал все, сказанное ему Богоматерью. Еще через несколько дней начался жестокий приступ, который псковитяне отбили. Так и не добившись успеха, Баторий отступил от стен города, но решил в отместку взять Печерский монастырь. Там, кроме монахов, было две или три сотни воинов. Осада началась 5 ноября, полякам удалось даже проломить стену, но монахи вынесли к пролому чудотворную икону Успения Богородицы, и поляки так и не сумели взять монастырь.

«С тех пор, – как не без юмора пишет София Снессорева, – многочисленная рать неприятельская сражалась более всего с холодом», разделив страдания многих других агрессоров, опрометчиво задерживавшихся в России до зимы.

…В 1591 году крымский царевич Нурадын с братом во главе большого войска подошел к Москве. Царь Федор Иоаннович, понимая, что отразить татар будет трудно, обратился к Небесной Царице. Он приказал совершить крестный ход вокруг города с Донской иконой Богоматери и потом поставить чудотворную икону в походной церкви, в воинском стане. Икона была выбрана не случайно: в 1380 году, в день Куликовской битвы, ее носили среди воинов, и в память этой победы она и была названа Донскою.

Целую ночь царь молился и просил пресвятую Богородицу помочь одолеть татар, и получил извещение, что русское войско одержит победу. На следующее утро началась страшная битва, которая длилась уже целые сутки, когда вдруг татары, неведомо чего испугавшись, бросились бежать с поля боя. В том же году на месте, где среди воинского лагеря стояла чудотворная икона, был основан Донской монастырь.

…В 1611 году шведы, взяв Новгород, принялись грабить город. Они расхищали в числе прочего и церковную утварь, а иконы бросали на землю и топтали ногами. Однако шведские воины, которые пытались войти в церковь Знамения во время совершения там службы, были невидимой силой отброшены назад. Испугавшись, они уже не смели больше входить в церковь, так что та осталась цела, и икона Знамения не была осквернена.

…В 1612 году, при осаде Курска поляками, пленные из них рассказывали, что видели на стенах города некую Жену со светоносными мужами. При начале осады некоторые из горожан тоже видели в облаках над городом Пречистую с двумя светлыми иноками, осенявшую город крестом. Вскоре поляки были отогнаны от города.

…В июне 1654 года в Москве вспыхнуло моровое поветрие, занесенное прибывшими из Константинополя греками. Народ в страхе бежал из города, разнося заразу, и эпидемия распространялась по стране. На Волге она опустошила Ярославль, Кострому, Нижний Новгород и дошла до Казани.

В семнадцати верстах от города, в Седмиезерской пустыни, находилась чудотворная икона Богородицы. Ее и решили принести в Казань для избавления от язвы. Жители встретили икону в двух верстах от города, затем ее торжественно обнесли вокруг Казани и поставили в Благовещенском соборе, а потом стали носить по домам: там, где появлялась икона, эпидемия утихала.

Семь дней пробыла чудотворная в Казани, затем монахи Седмиезерской пустыни стали просить возвратить ее. Но лишь только стали ее поднимать, как началась буря, пошел дождь и снег, так что невозможно было выйти из храма, и это повторялось трижды. Ясно было, что Богородица не хочет выходить из города, так что икона целый год оставалась в Казани.

В 1656 году эпидемия возобновилась, и снова Седмиезерская икона спасла город. Помогла она также и против моровой язвы 1771 года.

…В 1675 году, во время войны Польши с Турцией, татары, союзники турок, осадили Почаевскую обитель. Монахи и окрестные жители, затворившиеся в монастыре, непрестанно молились Богоматери. На третий день осады татары решили пойти на приступ. Игумен велел петь акафист Божией Матери, и, едва начали петь «Взбранной воеводе победительная», как над церковью пресвятой Троицы явилась Богородица с ангелами, вооруженными обнаженными мечами. Возле Нее находился преподобный Иов, который молил не предавать татарам монастыря, где он был игуменом. Татары приняли явление за привидение и пустили тучу стрел, но стрелы, возвращаясь назад, ранили самих же стрелков. Тогда татары испугались и побежали прочь от обители. Сидевшие в осаде погнались за ними и, настигнув, взяли много пленных.

Полвека спустя почаевский инок Гавриил был в Константинополе и разговорился с одним турком, который, услышав, что монах из Почаева, спросил:

– Жива ли ваша богиня?

– Жива и вечно будет жить, – ответил Гавриил, поняв, что турок имеет в виду.

– Люта ваша богиня, – сказал ему собеседник. – Там погиб мой отец и многие из наших. Я тогда был еще мал, но никогда этой беды не забуду.

…В 1717 году астраханские и саратовские ногайские татары осадили город Пензу. Разнесся слух, что 4 августа осаждающие решили всеми силами обрушиться на город и взять его приступом. Ночью перед приступом жители города молились перед Казанской иконой, список которой был в городе. Утром, когда защитники города увидели, что татары собираются начать наступление, на Никольскую площадь вынесли икону с крестами и хоругвями. Внезапно лик Богоматери на иконе почернел, из глаз потекли слезы, однако к концу молебна Ее лик снова просветлел и засиял. А скоро с валов пришла весть, что ногайцы прекратили наступление и бегут, еле успевая забрать свои повозки.

Из рассказов пленных ногайцев выяснилось, что, когда они уже собрались начать штурм, из Пензы выехала прекрасная Дева на белом коне в сопровождении двух старцев. От Нее исходили огненные лучи, поражавшие ногайцев, которые в ужасе бросились бежать.

…19 ноября 1853 года при Баш-Кадык-Ларе, что между Александрополем и Карсом, девятитысячный русский отряд наголову разбил турецкий отряд в 39 тысяч человек. Турки уверяли, что во время боя они увидели сходящую с небес светозарную Жену с двумя воинами. В руках Она держала знамя. При виде Ее турки пришли в ужас и в панике побежали. Русские этого явления не видели.

…В 1919 году, когда белые войска покидали Архангельск, группа детей, гимназистов и гимназисток, от 10 до 13 лет, видели над Почтамтской улицей, невысоко над горизонтом, Пресвятую Богородицу. Она словно сидела в небе, с Младенцем на коленях, и простирала руки ладонями вниз, благословляя город. Дитя все время двигало ручками, потом сложило пальцы, крестообразно осенив землю. Видение продолжалось около часа, затем начало бледнеть, пока не исчезло.

Дети прибежали к протоиерею Воскресенского собора о. Михаилу (Попову), который передал их рассказ епископу Павлу. Владыка написал: «Милость Божия и заступление Божией Матери с нами и над градом нашим».

…В 1922 году в станице Килермецкой, под Майкопом, чекисты расстреляли группу невинных людей. Один чудом остался жив. Чекисты уехали, он зарылся в стог соломы и видел, как к убитым подходила Богоматерь и надевала им на головы венцы.

…В 1941 году, перед самым началом Великой Отечественной войны, одному старцу Валаамского монастыря во время службы было три видения.

Сперва он увидел Божию Матерь, Иоанна Крестителя и множество святых, которые молили Спасителя, чтобы Он не оставлял Россию. Спаситель же отвечал, что в России так велик упадок веры и благочестия, что это невозможно терпеть. Однако святые и Богородица продолжали неотступно молить Его, пока наконец Спаситель не сказал: «Я не оставлю Россию».

Во второй раз Матерь Божия и Иоанн Креститель стояли перед престолом Спасителя и молили Его о спасении России. И Спаситель снова ответил: «Я не оставлю Россию».

И в третий раз Матерь Божия одна стояла перед Своим Сыном и со слезами молила Его о спасении России. «Вспомни, Сын Мой, – говорила Она, – как Я стояла у Твоего Креста». Богоматерь хотела опуститься на колени, однако Спаситель сказал: «Не надо. Я знаю, как Ты любишь Россию, и ради слов Твоих не оставлю ее. Накажу, но сохраню».

…Рассказывают, что во время Курской битвы на небе явилась Богоматерь, сделала движение в сторону немцев, как бы указывая направление наступления. И с этого дня война пошла в обратную сторону.

Из многочисленных икон Богоматери, находящихся в России, выделяют несколько таких, с которыми особенным образом связана русская история.

…Одно из трех изображений Богоматери, написанных еще при Ее жизни евангелистом Лукой, было сделано на доске от того стола, за которым совершалась Тайная вечеря. Увидев это изображение, как говорит предание, Богоматерь сказала: «Благодать Родившегося от Меня и Моя да будет с сей иконой».

В 450 году, при императоре Феодосии-младшем, икона была принесена из Иерусалима в Константинополь, а в начале XII века патриарх Цареградский Лука Хризоверх прислал ее в дар великому князю Юрию Долгорукому. Она была поставлена в девичьем монастыре в городе Вышгороде, который в древности был удельным городом благоверной княгини Ольги.

Однако икона повела себя странно. Сначала она вышла из своего киота, и ее видели стоявшей посередине церкви на воздухе. Ее поставили на другое место, но она и с него сошла и повернулась лицом к алтарю. Тогда поставили в алтарь, но и там она не оставалась в покое, так, словно бы не находила себе места в храме.

Это было жестокое время. Вся Русская земля была охвачена усобицами, большие княжества дробились на средние, средние – на мелкие, все воевали со всеми, престолы брались силой, и брат в этой войне не щадил брата. Население Южной Руси, устав от постоянных войн и половецких набегов, уходило на север, в лесные края.

Юрий Долгорукий был князем Ростово-Суздальской земли. Много лет он пытался захватить Киев, наконец ему это удалось, и он стал великим князем. Старшего сына своего Андрея он посадил в Вышгороде, Глеба – в Переяславле, а Суздаль, край, ставший для него неважным, оставил младшим.

Андрею, старшему сыну Долгорукого, было в то время уже за сорок лет. Вырос он в тихой лесной Суздальской стороне, киевская жизнь и княжеские усобицы были ему противны, южных родичей своих он не знал и чувствовал себя среди них чужим. Новая жизнь не понравилась князю, и вот в один прекрасный день он, тайно от отца, ушел из Вышгорода домой, в Суздальский край. Уходил навсегда, о чем говорит то, что князь взял с собой и чудотворную икону, как крестьяне переносят образа, переходя на новое место жительства.

Они дошли почти до Суздаля, когда неподалеку от нового города Владимира, который основали переселенцы из Южной Руси, лошади, что везли икону, стали. Запрягли новых, но и те отказались идти. Тогда решено было остановиться здесь на ночлег – утро вечера мудренее.

В полночь князю Андрею явилась Богоматерь, со свитком в руках, и велела не ехать дальше в Суздаль, а поставить Ее икону во Владимире, на месте же явления построить монастырь. Так и было сделано, и место это с тех пор прозвали Боголюбовом. Князь Андрей построил здесь каменную церковь и монастырь, и вскоре на этом месте вырос небольшой городок. Андрей очень полюбил новый город, часто бывал здесь, так что получил прозвище Боголюбский, хотя и жил во Владимире.

Для иконы же князь Андрей построил во Владимире храм, который был окончен через два года, в 1160 году. Икону обложили окладом из золота и серебра с драгоценными камнями и поставили в новом Успенском храме. С тех пор она стала называться Владимирской.

Эта икона стала одной из главных святынь Русской земли. Она участвовала во многих воинских походах. Уже в 1164 году Андрей Боголюбский взял ее с собой в поход против волжских болгар. Победив врага, он отслужил благодарственный молебен перед иконой, и в это время от креста и иконы разлился свет, озаривший все войско. Впоследствии оказалось, что в тот же самый день константинопольский император Мануил тоже видел свет от Креста и победил сарацин. В память об этих чудесных победах был установлен праздник Происхождения честных древ Креста Господня 1 (14) августа.

В 1174 году Андрей Боголюбский был убит в результате боярского заговора. Само собой, дружины заговорщиков тут же кинулись грабить, к ним присоединились и многие из народа. Дело пахло крупной резней. Тогда священник Николай, прибывший вместе с Боголюбским еще из Вышгорода, надел облачение, взял икону и пошел с ней по улицам Владимира. Мятеж утих, город остался цел.

После гибели князя Андрея Владимир отдали его племянникам Ярополку и Мстиславу Ростиславичам. Те первым делом ограбили Успенский храм, забрали золото и серебро и захватили себе земли, пожертвованные храму Боголюбским. Чудотворную же икону Ярополк отдал своему племяннику Глебу Рязанскому. Все это – и способ прихода к власти, и обхождение со святынями – очень сильно не понравилось жителям Владимира, которые тут же восстали, решив прогнать Ростиславичей. Княжеские воины, не принимая боя, бросили знамя и кинулись бежать, как говорили потом, «гонимые гневом Божиим и Святой Богородицы», а испуганный Глеб поспешил возвратить икону.

С тех пор почти два с половиной века икона была покровительницей Владимира. В 1185 году в городе сгорел соборный храм со всем, что в нем было, – однако образ уцелел. Во время нашествия татар под предводительством Батыя он лишился драгоценного оклада, но сам остался невредимым. С его помощью князь Димитрий Донской одержал победу над Мамаем в 1380 году.

…В 1395 году в пределы России вступил со своим войском великий завоеватель Темир-Аксак, или Тамерлан, прозванный «железным хромцом». Пройдя по Рязанской земле, он направился к Москве. Великий князь Василий Дмитриевич вышел с войском на берег Оки, готовясь к бою, и послал во Владимир за чудотворной иконой, слава о которой шла по всей русской земле. В день Успения духовенство Московского Успенского собора взяло икону, и через десять дней ее принесли в Москву. Все духовенство Москвы с крестным ходом, все семейство великого князя и бесчисленное множество народа встречали святыню и проводили ее до самого кремлевского Успенского собора.

Предание говорит, что в тот самый день и час, когда жители Москвы встречали икону Богоматери, Тамерлан дремал в своем шатре. Во сне он увидел огромную гору и идущих к нему святителей с золотыми жезлами, а над ними в лучезарном сиянии – Деву, в окружении ангелов с пламенными мечами, которые устремились к нему Проснувшись в ужасе, Тамерлан призвал старейшин и рассказал о своем видении. Ему ответили, что Дева – это мать христианского Бога, защитница русских. «Мы не одолеем их», – сказал Тамерлан и повернул назад.

…В 1409 году к Москве внезапно подступил ордынский царь Едигей. В Москве не было ни князя, ни митрополита, помощи ждать неоткуда, и люди обратились к Богоматери. Едигей готовился уже сесть в осаду, но внезапно получил известие о каком-то возмущении в Орде и принужден был вернуться обратно.

…В 1451 году к Москве подошел ногайский царевич Мазовша с войском. Великого князя в столице не было, и защитником города оставался один лишь святитель Иона. Подойдя к городу 2 июля, в день Положения Ризы Пресвятой Богородицы, татары подожгли посады. Погода была сухой и жаркой, ветер нес дым и горящие головни прямо на Кремль, так, что воины на стенах и народ, в страшной тесноте запершийся в Кремле, задыхались. Святитель Иона, в облаках дыма, совершал крестный ход по стенам города. Увидев инока Чудовского монастыря Антония, известного святостью жизни, он попросил его молиться об избавлении города, на что инок отвечал: «Ты великий архиерей Божий, и твоей молитвы не презрит Богоматерь, наша скорая помощница. Она уже умолила Сына Своего спасти город». Едва успев сказать это, инок, на глазах святителя, погиб от татарской стрелы.

Битва с татарами продолжалась до самого вечера, и ночью ждали нового приступа. Однако ночь прошла спокойно. Восходит солнце, и москвичи видят перед собой пустой неприятельский стан, посреди которого брошены телеги с трофеями, земля усеяна оружием. По преданию, ночью татары услышали вдалеке сильный шум и, решив, что на них идет великий князь с многочисленным войском, поспешно бежали из-под стен русской столицы.

…Легенда рассказывает о заступничестве Богоматери в 1521 году, когда под Москву подошел Махмет-Гирей с войском, состоявшим из крымских, ногайских и казанских татар. Пройдя от Нижнего Новгорода и Воронежа до Москвы-реки, он остановился в нескольких верстах от столицы. Жители Москвы и окрестностей бежали в Кремль. Жара, теснота невообразимая, вдобавок ко всему оказалось, что слишком мало пороха для успешной обороны. Находившийся в Москве царевич Петр вступил в переговоры с татарами. О том, что было дальше, рассказывает легенда.

«В полночь один блаженный, по имени Василий, со слезами молился у дверей Успенского собора. Вдруг молитва его была прервана сильным шумом, и ему представилось, что двери невидимой силою растворяются, и чудотворная икона Богоматери выходит из своего места, и от иконы слышен голос: “Выйду из града с российскими святителями”, и тут же вся церковь наполнилась пламенем, которое мгновенно исчезло. В ту же ночь одна престарелая монахиня Вознесенского монастыря, лишенная зрения, сидя в своей келье, вдруг увидела, что в Спасские ворота идет целый сонм святителей и других светолепных мужей в священных одеждах; а среди них чудотворная икона Богоматери. Но едва вышли они из Фроловских ворот, как встретили их преподобные Сергий Радонежский и Варлаам Хутынский, припали к ногам святителей и спрашивали их, куда они идут и на кого оставляют город. Святители со слезами отвечали: “Много молили мы Всемилостивого Бога и Пречистую Богородицу об избавлении от предлежащей скорби; Господь же повелел нам не только выйти из города, но и вынести с собою чудотворную икону Пречистой Его Матери; ибо люди презрели страх Божий и о заповедях Его не радели. Почему Бог попустил прийти варварскому народу, да накажутся ныне и чрез покаяние возвратятся к Богу”.

Святые подвижники Сергий и Варлаам стали умолять отходящих святителей, чтобы ходатайством своим умилостивили правосудие Божие, и вместе с ними начали молитвенно взывать ко Господу и Пречистой Его матери. Святители осенили город крестообразно. Икона Богоматери возвратилась в Успенский собор.

Летописцы повествуют, что татары хотели было выжечь московские посады, но вдруг увидели вокруг города бесчисленное русское войско и с ужасом возвестили о том хану. Хан не поверил и послал других удостовериться: “И видеша того сугубейшее воинство русское и сказаша ему, и третие посла некоего от ближних уведати истину и трепеща прибежа и вопия: о царю, что косниши? Побегнем, грядет на нас безмерное множество войска от Москвы, и побегоша”»[194].

Во время страшного пожара Москвы в 1547 году, по преданию, икону хотели вынести из храма, но не могли сдвинуть ее с места. Многие видели над Успенским собором Жену в светоносных одеждах. Храм, в котором находилась икона, уцелел.

Один только раз Владимирская икона надолго покинула Москву – в 1812 году. 2 сентября ее отправили обратно во Владимир, и вернулась она обратно лишь 20 октября, когда французские войска оставили город.

До самого 1917 года Владимирская икона была «главной» иконой Богоматери в России. Перед ней русские цари венчались на царство, перед ней приносили клятвы и принимали благословение, перед ней молились в самых важных обстоятельствах жизни. При избрании всероссийских митрополитов и патриархов Владимирская икона служила поручительницей и благословением: имена избираемых, запечатанные царем, клали на пелену в киот иконы, и после молитвы сам царь или старейший из святителей вынимал жребий, как если бы Сама Богоматерь водила его рукой.

Сейчас Владимирская икона находится в церкви Св. Николая в Толмачах, в пригороде Москвы. Этот храм является филиалом Третьяковской галереи. Там созданы все условия для хранения ценного экспоната: все, кроме одного – он не является «главным храмом» России.

Неужели так трудно создать «необходимые условия», скажем, в Успенском соборе Кремля? Или в новопостроенном Храме Христа Спасителя?

В начале XII века неподалеку от города Кидекша была часовня, в которой имелась чудотворная икона Богоматери. Князь Псковский Георгий Всеволодович хотел перенести ее в город, но посланные никак не могли сдвинуть икону с места. Так она и осталась в часовне, на месте которой князь Георгий основал обитель. Обитель получила двойное название: Городецкой и Федоровской, потому что поначалу икона стояла в деревянной церкви Федора Стратилата. Во время нашествия Батыя Городец был разорен, жители бежали. Икона осталась в церкви, и думали, что она так и погибла в огне.

В 1239 году князь Василий Георгиевич Квашня был на охоте в лесу и увидел перед собой на сосне икону Богоматери. Князь хотел было снять ее с дерева, но икона поднялась в воздух и не давалась ему. Устрашенный, князь вернулся в город. Духовенство и народ с крестным ходом отправились к месту явления и принесли икону в город Кострому, в соборный храм во имя великомученика Федора Стратилата. Некоторые люди сказали князю, что видели, как этот образ нес по городу человек в богатой воинской одежде, подобной той, в какой Федор Стратилат изображается на своей иконе. Между жителями Костромы были несколько купцов из Городца, которые и узнали в обретенной святыне свою чудотворную.

Через несколько лет соборный храм сгорел, и икону вновь сочли погибшей. Но, разбирая обломки после пожара, на третий день ее нашли нисколько не пострадавшей.

После пожара пришли новые татары. Когда они подошли к Костроме, князь Георгий Васильевич, надеясь на помощь Богоматери, взял икону с собой на битву. Чудотворную понесли перед русским ополчением. Предание говорит, что татары увидели икону, которая сияла ярче солнца, лучи ее жгли степняков, как огонь. Они пришли в ужас и бросились в бегство. Кострома была спасена. На том месте, где должна была происходить битва, был поставлен крест, а близлежащее озеро с тех пор называется Святым.

Прошло еще некоторое время, и соборная церковь опять загорелась. Пламя было таким сильным, что никто не решился войти в храм, чтобы вынести икону. Однако люди увидели, что она стоит на воздухе над пламенем пожара. Потом она спустилась за землю посреди площади.

На месте сгоревшего собора был построен новый каменный Успенский храм с приделом во имя Федора Стратилата, куда и перенесли образ. Там он и пребывал много лет, до самого Смутного времени.

Это длинное, запутанное предание приводит в своей книге София Снессорева. Кира Цеханская рассказывает историю более простую. Федоровская икона действительно была найдена князем Георгием Всеволодовичем около Городца Нижегородской губернии в старинной часовне. Однако потом все было более прозаично. После гибели князя Георгия в битве его младший брат Ярослав благословил ею на брак своего сына Александра Невского. С тех пор образ стал родовой иконой семьи. После смерти князя он перешел к его младшему брату Василию, княжившему в Костроме.

Но это не так уж важно, поскольку особое свое значение икона приобрела гораздо позднее.

В 1612 году, когда Москва была освобождена от поляков, находившаяся в Кремле старица Марфа Романова вместе со своим сыном Михаилом уехала в Кострому, в Ипатьевский монастырь. Когда Земский собор избрал шестнадцатилетнего Михаила на царство, к ним были отправлены послы, которые несли с собой образ Владимирской Божией Матери. Проходя через Кострому, они взяли и Федоровскую икону.

Когда Марфа отказалась позволить сыну взойти на престол, архиепископ Рязанский взял в руки образ Богоматери и произнес: «Для чего же иконы пресвятой Владычицы шествовали с нами в далекий путь? Если нас не слушаетесь, то ради Богоматери склонитесь на милость и не прогневайте Господа Бога».

14 марта 1613 года инокиня Марфа Федоровской иконой благословила сына на царство. С тех пор этот образ всегда особо почитался в доме Романовых, считаясь их покровителем. Немецкие невесты русских царей, когда принимали крещение, назывались Федоровнами в честь этой иконы. Тем не менее она так и оставалась в Костроме.

«Единственный раз великая святыня покинула Кострому в 1919 году, – пишет протоиерей Александр Шаргунов, – и находилась она не в храме, а в московской мастерской известного реставратора И. Грабаря. Реставратор недоумевал: перед ним была совершенно черная – глубокой живой черноты – древняя доска… Он попробовал потравить ее какими-то составами. Увы! – безрезультатно! А ведь в руках у него были превосходные фотоснимки, и даже цветные, неоднократно публиковавшиеся, 1909, 1913 и других годов. Лики Богоматери и Богомладенца на них видны во всех деталях…

Икона потемнела в период от 1914 до 1918 года. Отчего? Не от плохого же хранения! Она бывала много раз в пожарах, не повредивших ей, и чудесно на глазах у множества людей спасалась. Ведь это чудотворная икона, список ее чудес огромен, и все они совершались прилюдно… Так отчего же?

Ответ будет ясен, если вспомнить события, происшедшие в эти несколько лет. События, которые вряд ли можно забыть: война, арест и высылка в Сибирь царской семьи, революция, вероломное убийство Царственных страстотерпцев.

Феодоровская икона – фамильная святыня династии Романовых. Ныне она в скорби…»[195]

В той же книге протоиерея Александра Шаргунова приводится свидетельство о том, что в октябре 1996 года, когда в Церкви начали, наконец, всерьез рассматривать вопрос о канонизации Царственных мучеников, в с. Дивеево, в Свято-Троице Серафимо-Дивеевском женском монастыре, начала благоухать Федоровская икона Богоматери. Место это теснейшим образом связано с именем преподобного Серафима Саровского, и как не вспомнить об его известных словах: «Тот царь, который меня прославит, и я его прославлю». Действительно, преподобный Серафим был прославлен в 1903 году, при Николае II. Царская семья приезжала на торжества, там, в Дивеево, им было предсказано рождение сына…

…В это же время, когда почернела Федоровская икона, в 1917 году, была чудесно обретена и так же чудесно обновилась другая икона Богоматери, теснейшим образом связанная с судьбами российского престола. Но о ней – несколько позже…

Если о Владимирской иконе точно известно, кем, когда и при каких обстоятельствах она была написана, как попала в Россию, то про другую икону – покровительницу Русской земли этого сказать нельзя. Явилась она чудесным образом и так же покинула нас.

Одним из самых страшных бедствий для средневекового города был пожар. Даже в Западной Европе, где строили много каменных зданий, пожара боялись не меньше, чем войны и осады, а для деревянных русских городов страшнее не было ничего.

В 1552 году войска Иоанна Грозного, после семинедельной осады, штурмом взяли Казань. Город был почти полностью разрушен, коренное население, то, которое не было перебито или взято в плен, выселено на окраины. В городе появилось новое, русское население, по приказу царя русские зодчие возвели белокаменный кремль.

И вдруг, едва город успел отстроиться, в 1579 году страшный пожар почти уничтожил его. Выгорели половина кремля, прилегавшая к нему часть города и окрестные посады. Обе половины населения Казани – мусульманская и христианская – равно видели в страшном бедствии гнев Божий, только мусульмане считали, что Бог гневается на христиан, а христиане – на мусульман. Но мусульман было больше. «И вера Христова, – пишет летописец, – сделалась притчею и поруганием».

Неподалеку от того места, где начался пожар, стоял дом одного стрельца, у которого была девятилетняя дочь Матрена. И вот, когда стрелец уже собирался начать строительство нового дома, девочке приснился сон. Ей явилась Божия Матерь и повелела рассказать городским властям, духовным и светским, чтобы взяли Ее икону «из недр земли» – и указала место на пепелище сгоревшего дома.

Что такое сон девятилетнего ребенка? Девочка рассказала о нем матери, та не обратила внимания. Однако и на вторую, и на третью ночь Матрене приснился тот же сон. На третий день девочка, плача, говорила матери: «Я видела во сне икону Богородицы, от лица которой исходило ужасное пламя, прямо на меня, и слышался голос: “Если не поведаешь глаголов моих, то Я явлюсь в другом месте, а ты погибнешь”».

Мать, не зная, что и думать, пошла с девочкой к воеводам и архиепископу Иеремии, но никто не хотел верить рассказам ребенка. Тогда женщина сама взяла заступ и начала копать землю. Вскоре к ней присоединись и другие, разрыли весь двор, однако ничего не нашли. Лишь когда заступ взяла Матрена и стала рыть землю на том месте, где в их доме стояла печь, она действительно нашла икону Богородицы. Та была завернута в рукав какой-то старой одежды вишневого цвета, но сама светлая, словно только что написанная.

Теперь уже всполошился весь город, о явлении иконы передавали из уст в уста, люди собирались к дому стрельца. Архиепископ с крестным ходом отнес святыню в ближайший храм Св. Николая Тульского, а затем в Благовещенский собор. По пути от нее совершились два чуда – двое слепцов получили исцеление.

Впоследствии выяснилось, что обретенная икона была списком с образа, написанного евангелистом Лукой. Царица Евдокия, супруга императора Феодосия, переслала его из Иерусалима в Константинополь царице Пульхерии, которая поставила образ во Влахернском храме. (Кстати, перед Влахернской иконой, названной Одигитрией, также исцелились двое слепых, и впоследствии от Казанской иконы часто получали исцеление именно слепые.) Но кем был сделан список и при каких обстоятельствах попал в Россию, так никому и не было известно.

Архиепископ и градоначальник, сняв с иконы список, отправили его в Москву к царю с рассказом о ее явлении и чудесах. (По другим данным, икону отправили в Москву, где с нее сняли список и вернули обратно. И тогда сразу возникает вопрос: что вернули – оригинал или копию? Грозный был очень привержен к святыням.) Царь повелел на месте обретения иконы построить храм в ее честь и устроить женский монастырь. Матрена стала первой инокиней этого монастыря, а затем и его настоятельницей.

Но это все было только началом.

Обретенная в Казани икона поначалу не была очень популярна. Чтили ее только в городе и его окрестностях, праздник ее был 8 июля, в день обретения. Так продолжалось до 1612 года, когда нижегородское ополчение подошло под стены занятой поляками Москвы. Поляки сидели крепко, на помощь им уже шли новые войска, да и в самом ополчении, которому надоело стоять под стенами, дисциплина расшаталась.

Отряд ополченцев, который пришел к нижегородцам из Казани, имел с собой список чудотворной Казанской иконы. После трехдневного поста и молитвы всего войска перед этой иконой ополченцы 22 октября (4 ноября) пошли на штурм и заняли Китай-город. Поляки остались только в Кремле, откуда через некоторое время вышли сами.

Князь Пожарский украсил икону золотым венцом, в знак того, что образ этот – чудотворный и помог одержать победу русскому воинству. Князь поставил ее сперва во Введенской церкви, на Лубянке, а затем – в специально построенном для нее Казанском соборе на Красной площади, где она и хранилась до тех пор, пока храм не был снесен в 1934 году. Теперь Казанская церковь снова восстановлена.

Со времени восшествия на престол Михаила Феодоровича Казанская икона сделалась семейной в царском роде. Правда, до 1649 года все равно она почиталась только в Казани и в Москве, и лишь в 1649 году царь Алексей Михайлович, в честь рождения сына Дмитрия, повелел праздновать 22 октября по всей Руси.

Еще один знаменитый список Казанской иконы был привезен в 1798 году, после визита императора Павла I в Казань, в Петербург. Помещен он был сначала в деревянной часовне на Петроградской стороне, потом в церкви Рождества Богородицы на Невском проспекте. В 1811 году ее установили в построенном на Невском Казанском соборе. Сам вид и размеры этого храма показывают, какое значение придавалось этой иконе в России.

Впрочем, София Снессорева приводит другую историю. Она пишет: «Чудотворная икона Богородицы перенесена из Казани в Москву в 1579 году, в царствование Иоанна Васильевича, где и оставалась до 1721 года, когда по воле императора Петра была перенесена в С. – Петербург и поставлена во временной каменной церкви на месте нынешнего Андреевского собора, что на Васильевском острове, а оттуда вскоре перенесена в Троицкий собор, что на Петербургской стороне. Императрица Анна Иоанновна соорудила деревянный храм в честь Рождества Богородицы на Невском проспекте близ нынешнего Казанского собора, куда в 1737 году и перенесена чудотворная икона, украшенная императрицею драгоценными камнями. Со времен же императора Павла этот храм именовался уже Казанским собором…»[196]. Вот и разбирайся, какая из икон – подлинная!

Во времена социализма, когда Казанский собор был превращен в музей истории религии и атеизма, петербургский образ хранился в Князь-Владимирском соборе на Петроградской стороне, и лишь после возвращения Казанского собора Церкви был перенесен обратно.

Эти три списка в представлении народном как бы слились в одну икону – Казанскую, Заступницу Русской земли. Рассказывали, что именно перед ней молились солдаты накануне Бородинской битвы, что сам фельдмаршал Кутузов вынес ее на груди из горящей Москвы. Но все же – где оригинал, тот образ, что явился в Казани, на пепелище сгоревшего дома? Остался ли он в городе или попал в Москву, а может статься, хранится в Петербурге? Может быть, это было бы и не так важно – тем более что чудотворных списков с Казанской иконы известно достаточно много, – если бы не загадочное продолжение, о промыслительном смысле которого спорят до сих пор. Ибо с иконой, находившейся в Казани, произошла история, заставившая задуматься о многом.

«Казань. 12 июля 1904 года. 1 час ночи.

Шаркая ногами и кряхтя, по двору Богородицкого монастыря бредет сгорбленный 69-летний сторож Федор Захаров. Вглядываясь подслеповатыми старческими глазами в ночную тьму, он осматривает соборные храмы монастыря: неотапливаемый (“летний”) в честь Казанской иконы Божией Матери, и теплый – во имя святого Николая Тульского.

Работа у Захарова была хотя и не слишком денежной, но очень ответственной. Монастырь хранил чудотворный образ “Матушки Казанской”, заступницы Русской земли… А жуликов вокруг развелось – страсть! Три года назад карманники на Пасху Петропавловский собор подожгли, чтобы в панике обчистить карманы православных. Ничего святого для них нет! А тут одних бриллиантов на иконном окладе, подаренном Екатериной II, говорят, тыщ на сто целковиков…

Скрашивая свое ночное бдение подобными мыслями, старик вдруг услышал царапанье у двери на западной паперти собора Казанской иконы Божией Матери, в котором хранился чудотворный образ. А затем увидел четырех воров, громадными зажимами ломавших замок на входе. Заметив дряхлого старика, к нему бросились двое, с револьвером и ножом в руках…

Современному читателю тут впору вздрогнуть. Один из воров был по внешнему облику просто двойником… Владимира Ульянова (Ленина). В материалах следствия сохранилась фотография, которую потом печатали казанские газеты. На ней, со своей любовницей, организатор святотатства Чайкин, он же Варфоломей Андреевич Стоян, крестьянин села Жеребец, Александровского уезда, Екатеринославской губернии, 28 лет, профессиональный вор и грабитель. Он… выглядел точь-в-точь как 30-летний Ленин, снявшийся в 1900 году по возвращении из ссылки – высокий лоб, переходящий в лысину, бородка клинышком, узнаваемый овал лица и цепкий взгляд!

Позже в зале суда газетный репортер так описывал этого рецидивиста, специализировавшегося на церковных кражах: “красивый молодой мужчина, с умными и выразительными, но в то же время наглыми до дерзости глазами. Он с некоторой важностью разглаживал свои всклокоченные волосы, усы и бороду и суетливо, с гримасами начал всматриваться в публику”.

В том же репортаже газетчик описал и 30-летнего подельника Чайкина, профессионального карманного вора Анания Комова (крестьянина села Долженкова, Обоянского уезда, Курской губернии): “юркий подвижный человек с плутовато-хищным выражением глаз и характерным длинным тонким носом, загнутым кверху”.

Именно эти двое, угрожая револьвером и ножом, втолкнули сторожа в церковный подвал и заперли. О дальнейшем скупо сообщает предписание прокурора Казанского окружного суда начальнику жандармского управления: “…около 2 часов утра совершена в г. Казани, в летнем храме при Богородицком женском монастыре, кража двух икон: чудотворной Казанской Божией Матери и Спасителя. Обе иконы эти были в драгоценных ризах, ценимых: на иконе Божией Матери до 70 тысяч рублей и на иконе Спасителя до 30 тысяч рублей. Кроме того, из двух свечных ящиков, через взлом их, было похищено около 600 рублей…”

В третьем часу ночи опомнившийся старик стал звать на помощь: “Караул, жулики!”. Его услышала послушница монастыря Татьяна Кривошеева. “Оглядите скорее двери у церкви, несчастье у нас большое – воры меня сюда посадили”, – горестно произнес старик.

Казань. Кирпично-Заводская улица, дом Шевлягина. 12 июля 1904 года. Через 5 часов после ограбления.

В новом доме на окраине города, где Чайкин арендовал целый этаж, несмотря на предрассветный час, вовсю кипела работа. Чайкин большим ножом кромсал икону Христа Спасителя, а Ананий Комов рубил топором чудотворную икону Казанской Божией Матери. Грабители торопились отделить драгоценные камни и золото от бесполезных для них досок.

Когда все было кончено, теща Чайкина, 49-летняя Елена Ивановна Шиллинг (про которую позже газеты напишут: “некрасивая, отталкивающей наружности старуха, тип старой сводни”) сложила разрубленные иконы в железную печку и подожгла.

А в это время монахини монастыря осматривали окрестности в надежде найти следы пропавшей святыни, а газетчики уже набирали тексты с сенсационными репортажами в свежий выпуск новостей.

Поиск по горячим следам результатов не дал. Лишь в соседнем с монастырским двором частном земельном владении Попрядухина было обнаружено два кусочка шелковой ленты и около десяти жемчужин. Помогли газетчики. Казанское “Общество трезвости” назначило премию в размере трехсот рублей тому кто укажет место нахождения похищенной иконы.

Прочитавший газетное сообщение смотритель Александровского ремесленного училища Владимир Вольман 15 июля заявил полиции, что незадолго до того, 5 июля, золотых дел мастер Николай Максимов заказал в мастерской училища щипцы – “разжим для растяжения”. Вольман еще тогда подумал: “Зачем ювелиру гигантские щипцы? Ведь его инструменты – пинцет и лупа”. А узнав о краже, Вольман решил, что этими щипцами вполне можно было взломать монастырские замки. В тот же день Максимова доставили в полицию.

В стенограмме судебного заседания про него записано: “младший унтер-офицер из казанских цеховых, 37 лет, ювелир”.

В день ареста Максимов как раз пытался продать жемчуг, очень похожий на украденный с ризы Казанской иконы. Поэтому долго отпираться он не стал и назвал подельника – Чайкина.

На квартире опытного рецидивиста уже не было. “Теща” заявила полиции, что дочь ее вместе с “мужем” уехали. Казанский полицмейстер Панфилов произвел обыск на квартире Чайкина, но ничего не нашел. Однако все улики вели в эту квартиру, поэтому полиция решила обыск повторить. И не зря.

На кухне в русской печке были обнаружены куски пережженной проволоки, в других местах – 205 зерен жемчуга, обломки серебра, 26 обломков серебряных украшений с камнями, 72 золотых обрезка, 63 обрезка серебряной ризы, пластинка с подписью “Спас нерукотворный”; в зале, в специально выдолбленном тайнике – нитки с жемчугом, 260 отдельных жемчужин, 439 разноцветных камней, несколько серебряных гаек, в чулане – серебряные проволоки и три жемчужины; в железной печке – 17 петель, четыре обгоревших жемчужины, грунтовка с позолотой, обгорелая материя. Кроме того, в квартире обнаружили плавильную лампу и весы.

18 июля в Нижнем Новгороде на пароходе “Ниагара” были задержаны Чайкин с Кучеровой.

А 21-го полиция арестовала последнего подозреваемого – Анания Комова.

8 декабря того же года все преступники были осуждены. До самой своей смерти на каторге в 1917 году Чайкин утверждал, что сжег икону».[197]

Странно – зачем жечь иконы, если в шайке был ювелир, который мог легко снять ризы? Следы заметали? Или вчерашних крестьян тоже захватил богоборческий настрой, которым было буквально пропитано российское общество накануне революции? Впрочем, гибель Казанской так и не доказана, так что можно утверждать, что судьба ее неизвестна до сих пор. Из огня пришла – в огонь ушла, а что это за икона и куда она направилась – Бог весть…

Архиепископ Никон, Вологодский и Тотемский, писал в 1913 году: «Девять лет назад была выкрадена великая святыня русской земли – чудотворная икона Казанская. Болью, тоскою, тяжелым предчувствием грядущих бед отозвалось в русском сердце это событие, и разве не оправдались наши предчувствия? Недаром в народе издавна было верование, что пока цела эта святая икона, пока она стоит на страже между христианской Европой и иноверным, языческо-магометанским миром Азии, дотоле и мы можем быть спокойны, а покинет Она, наша Заступница усердная, место Свое – и горе, беды грозят нам, и останемся мы беззащитными… Так ведь оно и случилось… нет нужды говорить о том, что мы пережили за эти девять лет… Да, это попущение Божие – похитить святую икону – было знамением, вразумлением Божиим для нас. Но мы не вняли сему знамению…»

Владыка писал это в 1913 году! Мог ли он знать, что все пережитое за «эти девять лет» было даже не началом, а предначалием, первыми сполохами будущего пожара…

Еще у одного списка с Казанской иконы своя, и тоже удивительная, судьба. Русский эмигрант, купец Шевлягин (не хозяин ли дома, где снимал квартиру Чайкин?) продал в Лондоне Казанскую икону Богородицы, утверждая, что она – та самая, подлинная. Однако потом эксперты установили, что это все-таки список, сделанный в XVIII веке. В 1970 году икона была передана в церковь Девы Марии в Фатиме, в Португалии, а в 1981 году подарена Папе Римскому Иоанну Павлу II.

31 августа 2004 года в Успенском соборе Кремля делегация Ватикана передала Патриарху Московскому и Всея Руси Алексию этот список Казанской иконы. А 21 июля 2005 года, в год празднования 1000-летия Казани и 450-летия Казанской епархии, Патриарх передал икону в Казань. Круг замкнулся.

Кстати, до сих пор так и не ясно, что это за образ. Вроде бы есть все же основания утверждать, что в Россию вернулась подлинная икона Казанской Божией Матери. Если так – то тем лучше, особенно по нынешним временам. Ведь у Казанской – особый дозор, в ее ведении граница между православным и мусульманским миром.

Но история Казанской иконы этим не исчерпывается. Уже в XX веке ей снова пришлось стать особой заступницей за Россию. На сей раз это был петербургский список – или подлинник? – ибо кто сейчас может распутать пути списков этой иконы. Но об этом речь впереди. А пока что – обещанный рассказ о том, кто заступил в России место предстоятеля перед небом после отречения последнего русского императора…

…13 (26) февраля 1917 года крестьянка деревни Починок, что в Бронницком уезде, Евдокия Адрианова услышала во сне голос: «Есть в селе Коломенском большая черная икона. Ее нужно взять, сделать красной, и пусть молятся». 26 февраля ей снится еще один сон: белая церковь, а в ней торжественно восседает Женщина. Лица ее не видно, но и без того крестьянка догадывается, что это Богородица.

2 марта Евдокия отправилась в село Коломенское. Подходя к церкви, она сразу же узнала храм, который видела во сне.

Настоятелем церкви был о. Николай Лихачев. Адрианова рассказала ему о своих сновидениях. Священник поверил ей и показал женщине все иконы, которые были в храме, но ни в одной из них та не узнала образа, виденного во сне. Тогда вместе со сторожем священник принялся искать всюду: на колокольне, на лестнице, в чуланах – до тех пор, пока в подвале, среди старых досок и рухляди, не нашел большую старую узкую икону, совсем черную. Когда ее промыли от грязи и пыли, присутствующим представился образ, который до тех пор в России был неизвестен: Царица Небесная, величественно восседающая на царском троне, в красной царской порфире на зеленой подкладке, с короной на голове, со скипетром и державой в руках. Это был тот самый образ, который Евдокия видела во сне.

И лишь спустя несколько дней действующие лица этой истории узнали, что именно в тот день, 2 (15) марта 1917 года, последний русский царь Николай II отрекся от престола. Явление такой иконы в тот самый день можно понимать одним-единственным образом, как его и понимают: Богородица взяла на Себя царскую власть над Россией.

Спустя несколько недель икона сама по себе, таинственным образом обновилась, краски ожили, порфира казалась пропитанной кровью. Вскоре после ее появления Воскресенский женский монастырь в Москве по своим записям установил, что этот образ был в 1812 году вывезен в Коломенское при эвакуации монастыря. Потом о нем в монастыре забыли, забыли и в Коломенском.

Существует еще предание о том, что после явления иконы Евдокия Адрианова стала собирать деньги на ризу к ней и снова удостоилась видения Божией Матери. Та ей сказала, что собранные деньги надо вернуть и не нужно возлагать на икону ризу, так как скоро в России будут снимать ризы со всех икон. А после российских испытаний риза сама к Ней подойдет.

Слух о явлении иконы прошел по всей России, в Коломенское отовсюду стекались паломники. Более того, она оказалась чудотворной, от нее начались исцеления. Естественно, большевикам это было как нож острый. Через несколько лет на головы почитателей Державной обрушились гонения, составители службы и канона были расстреляны, а иконы изъяты из церквей. Лишь в начале 1990-х годов были обнаружены несколько списков.

О появлении одного из них повествует газета «Град Китеж».

«Весной 1991 года в Москве произошло чудесное событие. Его свидетелями стали клир и прихожане недавно возвращенного православной Церкви храма Святителя Николая. Храм этот принадлежит Николо-Перервенской обители, территория которой до сих пор находится в ведении одного из московских заводов. В 1991 г. (в среду или четверг Светлой седмицы) настоятелю Никольского храма протоиерею Владимиру Чувикину принесли икону Божией Матери “Державная”. Икона благоухала и источала миро, и очевидцами этого чуда были все, кто приходил в Николо-Перервенскую обитель. Икона была настолько благодатна и столь отличалась от “общепризнанного списка” (где преобладают черные, принципиально неприемлемые в иконописи тона и резкие очертания), что, наверное, необходимо дать краткое описание этого образа.

На небесно-лазоревом фоне писан благостный лик Пресвятой Богородицы… На короне Ее – крест, держава в Ее руках тоже имеет наверху крест и сама перекрещена крестом, как лентой. У Богомладенца и у Господа Вседержителя именословное благословение. Светлые, чистые тона преобладают в иконе. Смотришь на излучающий безграничную любовь лик Божией Матери и веришь – Пресвятая Богородица по великой Своей милости и милосердию приняла под Свой Покров многострадальную землю Русскую, восприняв и трон, и скипетр, и державу…»[198]

Явление Богоматери Державной тесно связывают с личностью последнего русского царя. Николай II – одна из самых спорных фигур русской истории. Пожалуй, только о Петре Первом суждения так же полярны: либо черное, либо белое – и никакой середины. Но есть один аспект в этом деле, напрямую связанный с пониманием императорской власти как служения предстоятеля – связующей точки между небом и землей.

Вскоре после революции 1917 года митрополиту Московскому Макарию, которого Временное правительство лишило кафедры, приснился сон.

«Вижу я – поле, по тропинке идет Спаситель. Я – за Ним, и все твержу: “Господи, иду за Тобой!” – а Он, оборачиваясь ко мне, все отвечает: “Иди за Мной!” Наконец, подошли мы к громадной арке, разукрашенной цветами. На пороге арки Спаситель обернулся ко мне и вновь сказал: “Иди за Мной!” – и вошел в чудесный сад. А я остался на пороге и проснулся. Заснувши вскоре, я вижу себя стоящим в той же арке. А за нею со Спасителем стоит Государь Николай Александрович. Спаситель говорит Государю: “Видишь, в Моих руках две чаши. Вот эта – горькая, для твоего народа, а другая, сладкая, для тебя”. Государь падает на колени и долго молит Господа дать ему выпить горькую чашу вместо его народа. Господь долго не соглашался, а Государь все неотступно молил. Тогда Спаситель вынул из горькой чаши большой раскаленный уголь и положил его Государю на ладонь. Государь начал перекладывать уголь с ладони на ладонь и в то же время телом стал просветляться, пока не стал весь пресветлый, как светлый дух. На этом я опять проснулся. Заснув вторично, я вижу громадное поле, покрытое цветами. Стоит среди поля Государь, окруженный множеством народа, и своими руками раздает ему манну. Незримый голос в это время говорит: “Государь взял вину русского народа на себя, и русский народ прощен”».[199]

Да, но в чем заключается эта вина?

Вернемся на три века назад, в 1613 год, когда Земским собором был избран на царство Михаил Романов. Можно сколько угодно комментировать и оспаривать это избрание – но оно состоялось. И, по совершении этого дела, была принесена соборная клятва в верности новому государю. Об этом пишет Иоанн, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский, в своей книге «Самодержавие духа».

«Особенно ярко понимание религиозного смысла произошедшего проявляется в заключительных словах соборной клятвы, данной народом на Совете Всея Земли. Преступление против государства и государя признается в ней равно преступлением церковным, религиозным, направленным против промыслительного устройства земли Русской и достойным самых тяжких духовных кар. “Если же кто не похощет послушати сего соборного уложения, – говорит клятва, – которое Бог благословил, и станет иное говорить, таковой, будь он священного чину, от бояр ли, воинов и простых людей – по священным правилам Святых Апостолов и Седьми Вселенских Соборов… да будет извержен из чину своего и от Церкви Божией отлучен, и лишен приобщения Святых Христовых Таин, как раскольник Церкви Божией и всего православного христианства мятежник… и да не будет на нем благословения отныне и до века, ибо, нарушив соборное уложение, сам попал под проклятие”».[200]

Один из самых спорных моментов биографии последнего русского царя – это его отречение, совершенно не согласующееся с тем, как Николай II понимал царское служение. Здесь его готовы осудить, кажется, даже многие из упертых «патриотов», а если не осудить, то признать этот шаг проявлением слабости. Но есть одна версия, которая неправославным историкам не видна вообще, а между тем именно такое понимание смысла событий – очень в духе Николая II. Отрекаясь от престола, государь четко понимал, что корона с его головы будет сброшена в любом случае. И своим отречением он выводил народ из-под последствий нарушения клятвы. А последствия эти были – отлучение от Церкви, ни больше ни меньше…

Если рассматривать события таким образом, то и сон митрополита Макария о горькой и сладкой чаше, и явление Державной иконы выстраиваются в один логический ряд, венцом которого служат слова: «Русский народ прощен», а значит, история России не кончается в 1917 году.

Не кончается – а ведь могла бы…

Когда началась Великая Отечественная война, Патриарх Антиохийский Александр III обратился с посланием к христианам всего мира о помощи России – молитвенной и материальной. В числе других христиан это обращение услышал и на него отозвался митрополит Гор Ливанских Илия (Карам). Это был удивительный священнослужитель и не менее удивительный человек. Митрополитом он стал в 1934 году, в 31 год, а в 1941 году ему не исполнилось и сорока лет. Еще до того, как он стал митрополитом, по молитвам этого совсем молодого священника совершались исцеления. Он был человеком, у которого ни с кем не было вражды, его любили люди всех религий за совершенно исключительные человеческие качества, за горячую веру, доброту и скромность.

Особо почитал митрополит Божию Матерь. Еще в десять лет он в одном из виноградников родного села устроил себе маленькую часовенку в честь Божией Матери. Со всех Ее икон он заказывал копии. В его собрании почти все иконы изображали Богородицу. Он выписал из Греции иконописца, который писал ему иконы, и раздавал их прихожанам, чтобы икона Божией Матери была в каждом доме.

Адвокат Илии (Карама) Адиб Мужаэс рассказывал, что как-то раз митрополит отправился вместе с родителями Мужаэса на встречу с верующими, но по дороге вспомнил, что забыл зажечь лампаду перед иконой Богоматери, и попросил их вернуться. Зажженная им лампада вспыхнула так ярко, что его спутник сказал: «Тот, кому так светит Богородица, никогда не собьется с пути и будет благословен во всех делах».

Епископ Илия Наджен вспоминал: «Он очень любил Богоматерь. У него был писанный масляными красками образок Одигитрии, или Путеводительницы слепых. Он носил ее под сутаной, нигде не оставляя.

Помню случай, который произошел со мной после назначения настоятелем монастыря святого Илии в Шуэре. Я повстречал митрополита ранним утром. “Спешу предупредить тебя, чтобы ты не продавал ни клочка земли в аль-Каннабе”, – сказал он, объяснив, что прийти ко мне как можно раньше его просила Богородица. Проект продажи монастырских земель в аль-Каннабе действительно существовал. Я сказал, что, конечно же, не буду участвовать в этом деле. Он показал на сутану: “Вот где Она. Я всегда Ее здесь держу. Она-то и велела мне прийти к тебе”.[201]

Таков был человек, которого Божия Матерь избрала для Своей миссии в России.

Митрополит Илия любил всех, но особенно хорошо он относился к России, много помогал оказавшимся в Ливане русским эмигрантам. И, когда до него дошел призыв Антиохийского Патриарха, он затворился в пещерной церкви, стал на колени перед иконой Богородицы и начал молиться, чтобы Та помогла России, чтобы дала и ему совет: чем он может помочь России, оказавшейся в беде?

На четвертые сутки такого затвора, без еды, питья и сна, митрополиту Илии явилась Божия Матерь. Она сказала, что в России по всей стране должны быть открыты храмы, монастыри, духовные академии и семинарии, начаты богослужения, священники немедленно выпущены из тюрем.

Особенное место в указаниях Богородицы отводилось двум иконам, двум спискам Казанского образа Божией Матери, один из которых находился в Москве, в Елоховском соборе, другой – в Ленинграде. Перед иконой, находящейся в Москве, надо было отслужить молебен, а затем она вместе с армией должна была проследовать до границ СССР. Ленинградскую же икону следовало с крестным ходом обнести вокруг города, и тогда немцы не смогут войти в Ленинград, который нельзя было сдавать врагу, потому что это – избранный город.

Все, что поведала митрополиту Илии Божия Матерь, он должен был сообщить в Россию, а после войны поехать туда и рассказать, как все было. Митрополит тут же через Красный Крест направил письмо Сталину, а по церковным каналам известил о случившемся митрополита Сергия.

Повеление Богородицы было выполнено, и обещание Ее – исполнено. Немцев ожидал сокрушительный разгром под Москвой, у которого хотя и были объективные причины, но все же до последнего часа нельзя было сказать, устоит ли столица. Во многом она устояла благодаря упорству Сталина, который вел себя так, будто точно знал: враг в Москву не войдет. Кстати, есть достаточные основания полагать, что неверующим в то время глава советского государства не был…

«Из Владимирского собора вынесли Казанскую икону Божией Матери и обошли с ней крестным ходом вокруг Ленинграда, – пишет протоиерей Василий Швец. – Город был спасен. Многим до сих пор непонятно, чем держался Ленинград, ведь помощи ему практически не было: то, что подвозили, было каплей в море. И, тем не менее, город выстоял. Снова подтвердились слова, сказанные святителем Митрофаном Воронежским Петру I о том, что город святого апостола Петра избран Самой Божией Матерью, и пока Казанская Ее икона в городе и есть молящиеся, враг не может войти в город».[202]

Ленинградская икона оставалась в осажденном городе, а московская шла вместе с армией, словно бы вернулись времена князей. В конце 1942 года она была в Сталинграде, на правом берегу Волги, и немцы так и не смогли перейти реку. Сталинградская битва началась с молебна перед этой иконой. Ее привозили на самые опасные участки фронта, а также туда, где готовилось наступление. Кстати, единственным зданием, уцелевшим в полностью разрушенном городе, был храм во имя Казанской иконы Божией Матери с приделом преподобного Сергия Радонежского. Рассказывают, что туда часто заходил командарм Чуйков, ставил свечи…

Шествие чудотворной иконы по фронтам все продолжалось…

И снова слово протоиерею Василию Швецу.

«…Произошло это во время штурма Кенигсберга в 1944 году. Вот что рассказывает офицер, бывший в самом центре событий битвы за этот город-крепость: “Наши войска уже совсем выдохлись, а немцы были все еще сильны, потери были огромны, и чаша весов колебалась, мы могли там потерпеть страшное поражение. Вдруг видим: приехал командующий фронтом, много офицеров и с ними священники с иконой. Многие стали шутить: “Вот попов привезли, сейчас они нам помогут…” Но командующий быстро прекратил всякие шутки, приказал всем построиться, снять головные уборы. Священники отслужили молебен и пошли с иконой к передовой. Мы с недоумением смотрели: куда они идут во весь рост? Их же всех перебьют! От немцев была такая стрельба – огненная стена! Но они спокойно шли в огонь.

И вдруг стрельба с немецкой стороны одновременно прекратилась, как оборвалась. Тогда был дан сигнал – и наши войска начали общий штурм Кенигсберга с суши и с моря. Произошло невероятное: немцы гибли тысячами и тысячами сдавались в плен! Как потом в один голос рассказывали пленные: перед самым русским штурмом “в небе появилась Мадонна (так они называют Богородицу), которая была видна всей немецкой армии, и у всех абсолютно отказало оружие – они не смогли сделать ни одного выстрела”. Тогда-то наши войска, преодолев заграждения, легко сломили сопротивление и взяли город, который до этого был неприступен! Во время этого явления немцы падали на колени, и очень многие поняли, в чем здесь дело и Кто помогает русским!”».[203]

А в 1947 году митрополит Илия, как и велела Богородица, приехал в Советский Союз. Перед этим визитом Сталин вызвал Патриарха Алексия и спросил, чем может отблагодарить митрополита Илию Русская Церковь. Святейший предложил подарить ему список Казанской иконы Божией Матери, драгоценный крест и панагию, украшенную драгоценными камнями из всех областей страны. По распоряжению главы государства крест и панагия были изготовлены. Наградили его также и Сталинской премией, от которой владыка отказался, сказав: «Пусть эти деньги пойдут на нужды вашей страны».

Митрополит Илия сначала посетил Москву, а потом направился в Ленинград. Там, в Князь-Владимирском соборе, он возложил на Казанскую икону, спасшую город, драгоценный венец, как за три века до того князь Пожарский возложил венец на московскую икону. А потом произнес проповедь, рассказав о явлении Божией Матери.

Митрополит Гор Ливанских еще четыре раза побывал в СССР – в 1948, 1954, 1960 и в 1963 годах. Последний его визит совпал по времени с волной хрущевских гонений на Церковь. Владыка отслужил в Троицком соборе во Пскове молебен Казанской иконе Божией Матери. «Это было хрущевское время безумной ненависти к многострадальной Церкви нашей и нового гонения на нее. Богомудрый святитель все понимал. И, может быть, по его молитвам это безумное неронство на следующий год кончилось с таким позором для ненавистника – “пример будущим нечестивцам” (2 Пет. 2:6)».[204]

И уже совсем удивительную историю рассказал Валерий Поволяев, автор статьи «По местам молитвенных подвигов митрополита Илии». Он побывал в Ливане вместе со съемочной группой фильма о митрополите. Группа решила найти ту церковь, где ему было видение Богоматери.

«В Ливане об этой истории знают, к сожалению, мало, сам митрополит умер тридцать лет назад, могила его была взорвана в годы гражданской войны вместе с храмом в городе Бхамдуне. В общем, следов никаких… Бывшая резиденция митрополита Илии была разбита прямым попаданием ракеты, от некогда нарядного дома остались лишь одни дыры да искромсанные осколками стены. Живут там сейчас несколько православных арабов, переселившихся в Хадет с юга, с израильской границы. Из завалов переселенцы извлекли мозаичную икону Божией Матери, совершенно целую, греческой работы, поставили ее в изгородь, а точнее, в нишу и затеплили перед ней свечу».

…Искали долго, добрались до личного секретаря митрополита Мату Ассаада, находившегося при нем неотлучно последние десять лет его жизни, – но так ничего и не нашли.

«Итак, где владыка молился Божией Матери? Где было видение? Пришлось выстраивать некую логическую версию относительно того, где это могло произойти. Какие были любимые молельные места у митрополита? Где он чаще всего бывал?

– Первое место – это пещерная церковь недалеко от города Триполи, – задумчиво произнес Мата и загнул первый палец, – примерно в десяти километрах. Второе место – храм в Бейруте… Скорее всего, это собор Святого Георгия. Третье место – здесь, в Хадете, в здании митрополии, где имелась домашняя церковь. Четвертое место – часовня Святого Михаила, расположенная между Бейрутом и Хадетом. Пятое место – пещера под небольшим городом на юге Ливана Канна-эль-Джалиль, где, по преданию, Божия Матерь несколько дней дожидалась Своего Сына, ходившего в Сайду…

…Не буду детально описывать наши поиски, это займет слишком много времени и места. Скажу только: нам сопутствовала удача, словно нас вели небесные силы. Мы нашли эту церковь, как и икону Божией Матери, перед которой на коленях стоял в 1941 году владыка Илия.

Произошло это не в горах Ливанских, и не на юге, и не в Бейруте, а на севере, примерно в шестидесяти километрах от Бейрута.

Там, если ехать вдоль моря по старой автомобильной дороге, стоит монастырь “Дейр Сайдет эль Нурия”, – дословно, в переводе на русский – “Монастырь Божией Матери, несущей свет”. Монастырь расположен на вершине высокой зеленой скалы, чуть ниже его, метрах в пятидесяти, и находится древняя пещера – церковь. А икона, перед которой молился владыка Илия, была написана, как утверждают, самим святым Лукой.

У иконы этой – интересная история. Когда-то, давным-давно, из Константинополя на запад, в сторону Гибралтара, плыли по морю купцы. Ночью они попали в жестокий шторм. Волны поднимались до небес, ночь была черна, хоть глаз выколи. Где находится берег и куда плыть, купцы не знали. Все накрыла зловещая тьма. А волны все били и били в борта судна… И тогда, поняв, что пришел последний час, купцы начали молиться Божией Матери. Неожиданно черноту ночи прорезал яркий свет, словно бы где-то, совсем недалеко, на берегу, находился маяк. Купцы поплыли на этот свет и вскоре оказались в безопасности, в тихом месте, под прикрытием высокой скалы.

Утром, когда рассвело, они принялись искать, откуда же ударил таинственный луч света и спас их? Никакого маяка они, конечно же, не нашли, но нашли пещеру, в которой находился образок Божией Матери.

Вскоре в этой пещере начали справляться службы и появилась икона, которая дошла до нынешних дней. На ней была изображена Божия Матерь с Младенцем, посылающая свет людям, в том числе и кораблю, добиваемому бурными волнами.

Впоследствии над пещерным храмом был возведен монастырь, потом построен большой собор. Икона же продолжала оставаться в пещерной церкви, но потом кому-то из монастырского начальства показалось, что негоже держать такую икону в убогом помещении (хотя церковный зал, даже самый непритязательный, никак не может быть убогим), и икону перенесли наверх, в большой храм, на почтенное место.

Отслужили службу, храм закрыли на ключ. Монастырь опустел. Утром пришли, иконы – нет. Кинулись вниз, в пещеру – висит там, на обычном своем месте.

Взяли, перенесли икону наверх вновь. Утром она опять оказалась на старом месте. Это происходило уже в пору владыки Илии – он руководил митрополией Гор Ливанских. Тогда Илия отслужил молебен и попросил Божию Матерь, чтобы икона осталась в храме.

Так икона переселилась в монастырский храм.

Но до того в пещере случился сильный пожар, огонь поглотил в ней все – и иконостас, и иконы, висевшие на стенах, и скамейки, на которых отдыхали паломники, – абсолютно все. Но вот какая вещь: огонь, лютовавший в пещере, окружил икону со всех сторон, приблизился к ней и угас. Икона лишь обгорела с боков – с одного боку чуть больше, с другого – меньше. Ничего в этой пещере не осталось, только икона.

После пожара церковь была приведена в порядок, обложена камнем… Слава об иконе, которую не сумел взять огонь, распространилась очень широко, число паломников значительно увеличилось, сюда стали приезжать православные люди из многих стран мира».[205]

И, в завершение этой главы, последнее по времени свидетельство того, что Божия Матерь по-прежнему молится за нашу землю.

…В июне 1995 года в городе Буденновске, который раньше назывался Святой Крест, боевики под руководством Шамиля Басаева захватили больницу В это время многие люди видели, как в небе над больницей явилась Богородица в багряных одеждах и молилась перед крестом о спасении заложников. «Басаев разговаривал по телефону с Черномырдиным, видя его по телевизору, стоящему в больнице, – рассказывает одна из заложниц. – А вообще страшно там было только вначале, пока надеялись выжить. Когда начался штурм, и палата, где мы лежали, простреливалась с двух сторон автоматным огнем да снаряды стали пробивать стены, я поняла, что умру, попрощалась с жизнью – и страх прошел. Смотрю на небо – а там святой крест обозначился и Девушка, к нему склоненная…»

Ты видишь – небо становится ближе

С каждым днем…

(Б. Гребенщиков)

По-гречески «икона» значит «образ».

По преданию, первые иконы были написаны евангелистом Лукой. И с тех самых пор о них спорят.

Иконоборцы кричали: «Доскам молитесь!» Святой Епифаний Кипрский (IV век) однажды, будучи в Палестине, увидел в церкви завесу с вышитой на ней иконой. Не смущаясь тем, что это, вообще-то, чужая епархия, он сорвал эту завесу, разодрал и отдал на покрытие гроба нищего, а церкви подарил новый кусок материи.

С другой стороны, в русском крестьянском быту иконы иногда называли «богами», и наверняка не только в русском.

С третьей, сейчас на иконы вообще смотрят, как на произведения искусства. И висят они в музеях, в отделах Древней Руси, как будто так и надо…

С четвертой, в Церкви есть немало людей, которые признают иконами только написанные живописцем на доске, а напечатанные в типографии таковыми не считают.

Есть еще и пятая, и шестая сторона, и т. д…

Но икона – это не доска, и не «бог», и не произведение искусства…

Галина Колпакова, искусствовед. «Мне кажется, лучше всего об этом сказал поэт, композитор и богослов VIII века св. Иоанн Дамаскин: “Я узрел человеческое лицо Бога, и душа моя была спасена”. Икона нужна для того, чтобы человек видел Того, с Кем он хочет молитвенно общаться. Потому что без этого человеку трудно молиться.

Если приводить примеры из истории, то надо сказать, что икона и литургия – это осуществление на земле иного пространственно-временного единства, воплощение неба на земле. Помните рассказ из “Повести временных лет”? Русские послы, вернувшиеся из Константинополя, уверяли, что во время литургии в храме Софии Константинопольской они даже не знали, где находились: на земле или на небе – так это было прекрасно. Так же и созерцающий икону приобщен к внеземному измерению. Красота, спасающая мир – это красота небесного, понуждающая человека приводить свой собственный микрокосм в соответствие с распорядком Божественного космоса (слово “космос” в греческой культуре означало и порядок, и красоту, и гармонию)».[206]

Галина Колпакова. «Отличий множество, назовем самые очевидные. Во-первых, икона связана с совершенно особым свойством, о котором всегда приходится говорить, когда мы касаемся икон, – с истечением Божественных энергий, Божественного света. Через икону источается Божественный свет. В Евангелии мы читаем об этом свете в рассказе о Преображении Господнем на горе Фавор, когда апостолы увидели Христа в сиянии… Православная икона, изображая Бога или святых, преображенных Божественным светом, сама является его проводником.

Во-вторых, изображение на иконе очень мало зависит от индивидуального желания художника. Если картина всегда есть прежде всего творческий поиск отдельного художника, то икона никогда не является собственно созданием одного человека. Не случайно отлученные от Церкви не имеют права писать иконы.

В-третьих, картина – это иллюстрация, аллегория. Икона же всегда есть воплощение того, что находится за пределами земного мира.

Также важное отличие заключается в том, что картина существует сама по себе, а икона немыслима вне нашего к ней обращения, почитания. Когда мы смотрим на Владимирскую Богоматерь, то ее ритм, цвет и свет, длинные линии, бесконечное пространство – все это выходит за ее пределы и замыкается в сердце предстоящего человека».[207]

Митрополит Антоний Сурожский. «Если сравнивать икону и картину – у каждой свои преимущества, в зависимости от того, о чем вы говорите и что хотите сказать. Картина дает изображение того, что этот наш тварный мир на сей день содержит: добро и зло, свет и тьму, борение – и победу, и поражение, совокупность всего, включая и неудачу, и становление, и двусмысленность. В этом смысле охват картины шире, чем охват иконы, потому что икона исключает целый ряд вещей. Икона не старается дать картину становления зла; вернее, когда зло присутствует в иконе, оно приражается добру (скажем, дракон на иконе Георгия Победоносца), но это олицетворенное зло, которое ясно присутствует, оно не пронизывает вещи так, как двусмысленность может пронизывать их в картине.

Из иконы исключено очень многое. Но зато в ней очень ясно присутствует божественное, вечное измерение, абсолютное измерение. В этом смысле она дает больше, чем картина. Но я не думаю, что справедливо было бы сказать: или – или. Если вы держите картину в храме вместо иконы, вы делаете ошибку, потому что она не на месте; но как прозрение в действительность вещей и картина имеет свое место. И когда я говорю о картинах, то же самое можно сказать и о всех проявлениях в порядке искусства…»[208]

Галина Колпакова. «В Богословском институте студенты часто задавали этот вопрос: “Господь один и тот же, а почему же Его изображают по-разному?” Мне кажется это очень естественным, потому что видим мы его по-разному в разные эпохи. Даже на протяжении своей жизни мы видим – воспринимаем – ощущаем – Бога всегда по-разному. И поэтому иконы все разные.

Кроме того, в иконописном творчестве в очень большой степени проявляется участие промысла Божия в истории человечества. Ведь икона – это и один из способов воздействия Бога на реальную историю. С этим связано появление различных изводов. Например, Богородичных икон или икон Спасителя. Они появились именно в тот момент, когда были необходимы церковному сообществу. Поймите меня правильно: реальная история не есть катализатор появления иконы. Наоборот, икона спускается к нам свыше для того, чтобы мы шли правильным путем».[209]

Отличаются ли «в святости» иконы, написанные живописцем или отпечатанные в типографии?

Архимандрит Зинон (Теодор). «Икона должна быть написана натуральными красками и только на прочном материале – обычно на доске, но не на бумаге, стекле или каком-нибудь хрупком веществе.

Л. А. Успенский в одной из своих статей о красках в иконе, опубликованной некогда в одном из номеров “Журнала Московской Патриархии”, очень просто и убедительно объясняет, почему цветная фотография не может быть применена в церковном обиходе: она только имитирует цвет, тогда как собственного цвета не имеет. Потому употреблять цветные фотографии в качестве икон не следует. Икона свидетельствует об истине, а мы вводим элемент лжи туда, где ее не должно быть… Всякие механические способы воспроизведения икон Церковью не одобряются. Но, очевидно, теперь обстоятельства заставляют…».[210]

Митрополит Антоний Сурожский. «Существуют два совершенно различных направления среди верующих. Некоторые, а может быть, и все иконописцы считают, что икона не только должна быть написана по канонам, но пронизана благоговением и молитвой и освящена в церкви и что икона, воспроизводимая искусственным образом (напечатанная в типографии. – Е П.), в этом отношении чего-то лишена. Меня бесконечно радует, что, вопреки суду опытных иконописцев, на Руси столько чудотворных икон, которые любой знающий иконописец назвал бы плохими иконами, что Бог Свою благодать соединяет не с совершенством иконописного искусства. Как через нас, людей несовершенных, передается другим благодать, так и через несовершенное человеческое произведение Бог доносит благодать до людей.

Я не сомневаюсь в том, что бумажная икона – надорванная, заклеенная, приделанная к дощечке или клейкой бумаге… является святыней в самом сильном смысле этого слова (так же, как каждый из нас является образом Божиим, как бы мы ни были изуродованы грехом и несовершенством). И икона, по моему глубокому убеждению, делается такой святыней не потому, что ее писали так или иначе, а потому, что она взята, положена на святой престол, окроплена святой водой; в древности иконы еще миропомазывали так же, как миропомазывают христианина после его крещения, – и она тогда входит в тайну Церкви и благодати».[211]

Понимал ли все это народ? Безусловно понимал – если не сознательно, на уровне идеи, то подсознательно, на уровне чувства. Последний из вопросов был решен просто: о нем не задумывались. Любой материал, на котором был изображен образ – тем самым уже освящался. Поэтому священники не уставали (и не устают) объяснять: доска, изображение на которой стерлось, уже не является святыней. И все равно ни один верующий человек не выбросит такую доску на помойку.

Все остальные вопросы тоже понимались правильно – с одной стороны. С другой – сколько ни объясняй простому, да и не очень простому человеку, что икона – это не сам Бог, Богородица или святой, до конца, наверное, этого так и не объяснить. Умом-то он понимает, да… но в отношении что-то этакое все равно остается.

Нет, конечно, все понимали, что Богородица – одна, и молиться Ей можно где угодно, но все же иконы между собой различали. Зачем тяжелобольной помещице ехать незнамо за сколько верст в Москву, чтобы помолиться перед увиденным во сне образом? Однако же она ехала, и ей давалось по ее вере, равно как и многим другим, получавшим просимое перед чудотворными иконами.

Взаимоотношение народа и икон – отдельная сложная тема. От язычества, конечно, здесь что-то было. В крестьянской среде образа иной раз так и называли – «богами», хотя чаще все же – образами, или «святыми».

В старину иконы ставили и вешали везде, где только возможно, а не только в «красном» углу. Они были над воротами и входами в дома, лавки, даже склады, над воротами домов и городов, на улицах, на дорогах. Множество в России было придорожных крестов и часовенок с иконами, иной раз это был просто столб с двускатной крышей и маленькой иконкой под ним, иногда – целое произведение искусства. Так отмечались места, где происходили какие-то памятные события, или кто-то внезапно умер, или их ставили просто так – у мостов, на перекрестках.

Эта традиция долго сохранялась в России, но постепенно, с общим упадком народного духа, была заброшена. Русский религиозный писатель Сергей Нилус решил в своей деревне ее возродить. И вот что из этого опыта вышло:

«Из поездки в Саров и Дивеев я привез с собой память об одном добром и благочестивом обычае крестьян нижегородских и тамбовских, который меня глубоко тронул: на всех дорожных перекрестках и деревенских околицах, где только я ни проезжал, я встречал маленькие деревянные часовенки простой бесхитростной работы, и в них за стеклом – образа Спасителя, Божией Матери и Божиих угодников. Незатейливое устройство этих часовен: столб, на столбу – четырехугольный деревянный ящик с крышкой, как у домика, увенчанный подобием церковных головок, и на каждой стороне ящика – по иконе за стеклом, а где и вовсе без стекла. Но мне не красота была нужна, не изящество и богатство мне были дороги, а дорога была любовь и вера тех простых сердец, которые воздвигали эти убогие видом, но великие духом хранилища народной святыни. Вот, этот-то обычай я и ввел у себя тотчас по возвращении своем из Сарова в родное поместье. Вскоре на двух пустынных перекрестках, вдали от жилья, воздвиглись две часовенки с иконами на четыре страны Божьего света, и пред каждой иконой под большие праздники затеплились разноцветные лампадки. И что же это за красота была, особенно в темные летние ночи!

Полюбилось это и окрест меня жившему православному люду.

– Дай же тебе Господь здоровья доброго, – так стали мне кое-кто сказывать, – видишь ведь, что надумал! Едешь иной раз из города под хмельком, в голове бес буровит; едешь, переругиваешься со спутниками или, там, со своей бабой… Смотришь: иконы да еще лампадки – опомнишься, перекрестишься, тебе доброго здоровья пожелаешь – глядь, ругаться-то и забудешь!

Пришла зима. Стали поговаривать, а там и до моего слуха дошло, что мои часовенки великую пользу принесли народу православному и в осенние темные ночи, и в зимние метели; сказывали даже, что и от смерти кое-кого спасли эти Божьи домики: заблудится человек в зимнюю вьюгу, набредет на часовенку, стоящую на распутье, и выйдет на свою дорогу. Радостны были для сердца моего эти слухи добрые…

И стал народ носить к часовенкам свои трудовые копеечки, грошики свои, трудом, потом да слезами политые; положат копеечки на земле, отойдут; а кто положил, – Бог знает. Приедут старосты с объезда и привезут когда – копеек 7-8, а то и больше. Что делать с ними? И покупали мы на эти деньги свечи в храм Божий, и ставили их за здравие и спасение Богу ведомых душ христианских, тайных доброхотных жертвователей…»[212]

Во всех слоях общества – от черной избы до царских палат – относились к иконам с величайшим почтением. У царей, бояр и купцов были особые крестовые, или моленные, комнаты, в более бедных домах образа ставили в переднем, или «красном» углу – угол направо от входа, противоположный печке. Это был, как правило, восточный или юго-восточный угол, поскольку на молитву вставали лицом к востоку. Если икона падала на пол, это считалось дурным предзнаменованием – к несчастью или к смерти кого-либо из домашних.

Когда человек входил в дом, он сначала крестился и кланялся на иконы, а уж потом здоровался с хозяином. Перед образами снимали шапку, в их присутствии старались не ссориться, не сквернословили, не курили. Если в доме творилось что-нибудь непотребное, то говорили: «Хоть святых выноси».

«Снять образ со стены» означало самую верную клятву.

В 1446 году великий князь Василий Васильевич был в Троице-Сергиевой лавре, когда туда прибыли с войском его неприятели – Дмитрий Шемяка и князь Иван Можайский. Великий князь заперся в храме Святой Троицы. Его стали искать по всей лавре, и, поняв, что его все равно найдут, князь Василий взял икону «Явление Богоматери преподобному Сергию», отпер южные двери и вышел с ней к князю Ивану.

– Брат, – сказал он. – Мы целовали животворящий крест и сию икону, чтобы нам не мыслить зла друг на друга.

Предание говорит, что князь Иван был тронут таким обращением и перед чудотворной иконой поклялся не мыслить великому князю никакого зла.

Правда, справедливости ради следует сказать, что это не помогло князю Василию – даже если Иван Можайский смягчился, то ведь Шемяка-то никаких клятв не приносил. Но мы говорим не об истории, а об обычае.

Очень болезненно относились к любой возможности осквернения икон. Так, например, если в доме останавливался иноверец, то после его отъезда приходил священник и заново освящал иконы. В Москве был такой случай: русский купец продал свой дом немцу. В доме, по-видимому, были настенные изображения. Так их не только сбили со стен, но даже осколки увезли.

В середине XVII века Патриарх издал указ, которым запрещалось держать иконы в комнатах, где жили люди иного вероисповедания. Едва ли он сам верил, что от этого святыня оскверняется, но с народным мнением приходилось считаться.

Большую проблему представляли собой старые образа. В России любили новые, яркие иконы, а старые ставили на божнице на задний план, вешали где-нибудь во дворе, делали оклады из фольги, чтобы прикрыть вытертые места. Когда образ приходил уже в полную ветхость, его иногда приносили в иконную лавку и меняли на новый, с соответствующей доплатой. Иной раз несли в церковь, где старые образа обычно складывали где-нибудь на колокольне – пусть там лежат. Случалось, пускали «по воде», хоронили на кладбищах или же в саду.

Если икона сгорала в пожаре, то о ней никогда не говорили, что она сгорела, но «вознеслась». Говорили, что если в горящем доме оставалась икона, то огонь поднимался столбом до неба.

В преданиях говорится о Божиих наказаниях за неуважение к иконам. Об одном таком предании рассказывает К. Цеханская. «В Ахтырском уезде Симбирской губернии существовало предание о чтимой иконе “Знамение” Божией Матери. В середине прошлого (XIX. – Е. П.) века случилась засуха. В предчувствии неурожая народ совсем упал духом. И тут один крестьянин ехал домой с базара и повстречался с незнакомым диаконом, одетым по сану. Диакон и спрашивает мужика: “Как народ относится к наказанию Божьему?” Крестьянин отвечал, что, мол, народ приуныл и сильно тужит. Тогда диакон говорит: “У вас в церкви была икона “Знамение” Божией Матери, но почему-то ее забросили, вот Бог и лишил вас своей милости. Иди и скажи священнику и старосте, чтобы они отыскали эту икону и поставили в приличное место. Потом, в таком-то месте (сказал, где именно) покопайте землю, и откроется Яков-источник, тогда Бог даст вам дождь”»[213]. Надо ли говорить, что мужик так и поступил, и все исполнилось по слову неведомого диакона?

По мере сил иконы украшали. Мужики делали на них оклады из фольги, цари – из золота с жемчугами. Иной раз оклады играли роковую роль – вспомним хотя бы судьбу Казанской иконы. С другой стороны, как запретишь? Ведь большей частью драгоценные ризы, или оклады на икону, жертвовали в знак благодарности или по обету. Так, митрополит Киприан после победы над татарами украсил драгоценным окладом Владимирскую икону Богоматери. Были увенчаны золотыми венцами образа Казанской Божией Матери в Москве – за помощь в изгнании поляков, и в Ленинграде – за спасение от немцев. Иван Грозный с царицей Анастасией украсил чудотворную Свенскую-Печерскую икону двухфунтовой золотой ризой и жемчугами, а помещик Демидов сделал на золотую ризу Свенской иконы корону с бриллиантами, бриллиантовую звезду на плече Богородицы и венец с нарукавниками для Младенца.

Но ведь иконы помогали не только богатым. И, как правило, любой человек, в благодарность за помощь или исцеление, что-либо жертвовал помогавшему ему образу. Эти пожертвования назывались не окладами, а прикладами и привешивались к иконе.

«На небольшом новгородском чудотворном образе XII в. “Знамение”, – пишет К. Цеханская, – в начале XVII в., кроме золотых панагий, двух крестов, цепи, четырех пар серег и двух пар рясен, трех перстней и множества золотых монет, находились: “2 понагеи серебряные, 126 крестов и понагей на аспидех и на раковинех и на ентарех, 2 убрусца жемчужных, 19 гривен серебряных, 47 серги кошелки и голубцы, 8 цепочек серебряны”. А на чудотворной иконе “Богородицы Грузинской” в Суздальском Покровском монастыре в конце XVI в. было 225 прикладов».[214]

В благодарность за исцеления, по примеру Иоанна Дамаскина, привесившего к иконе изображение исцеленной руки, был обычай заказывать из золота или серебра изображения исцеленного органа и привешивать к иконе. (В главе 8 рассказывается о полковнике, исцеленном Богоматерью и привесившем к Ее образу серебряную пулю и изображение сердца.) Часто на икону вешали нательные крестики, которые иногда использовались для поновления ризы. В деревнях прикладами могли быть ленты, бусы, кольца, вышитые полотенца – кто что мог, то и приносил. Под иконы вешали пелены, иной раз шитые золотом и жемчугом, а иной раз вышитые скромным крестиком. Что дороже? Ведь на небесах иная мера, там ценят не по видимому золоту подношений, а по сокровенному золоту сердца.

Все предметы, касавшиеся святыни, уже не могли быть употребляемы в быту, поскольку почитались священными. Вода, которой омывали чудотворные иконы, считалась целебной. В праздник Благовещения образ Богородицы ставили в кадку с зерном, приготовленным для посева, – чтобы был хороший урожай.

Причем ни время, ни просвещение ни на кого не действовали. В 1987 году чудотворная икона «Достойно есть» была привезена в Афины. Собравшиеся вокруг люди не только прикладывались к ней, но и просили монахов перекрестить возле святыни самые разные предметы. Одежду – чтобы надеть на больного, очки – чтобы лучше видеть, учебники – чтобы дети лучше учились и т. п.

Богородицу на Руси почитали все, но особенно женщины. Во многих селах был обычай: войдя в храм, мужчина ставил свечу «за здравие» Спасителю, а женщины – Богородице.

Ну и, конечно, под Ее особым покровительством было рождение детей. «В Пудожском уезде Олонецкой губернии, – рассказывает К. Цеханская, – с первого дня шевеления ребенка будущая мать каждый вечер делала три поклона и читала следующую молитву: “Рождество Богородицы, жена Мироносица зародила невидимо и разроди невидимо. Милостивая Пресвятая Богородица, не оставь, не покинь меня грешную, потерпи моим грехам”. На Кенозере, в дер. Глушево, в начале века была часовня во имя Собора Пресвятой Богородицы (в этот день церковь чтит также Иосифа Обручника). В народе она считалась поставленной в честь “Богородицы Жены Мироносицы”[215], сюда ходили будущие матери, молились и ставили свечи перед местной иконой. Д. И. Успенский писал, что в Тульской губернии, Веневском и Каширском уездах, женщины особенно верили в помощь распространенного в народе апокрифического сказания “Сон Пресвятой Богородицы”, текст которого хранили за иконами. Считалось, что женщине будет легче рожать, если она постоянно будет носить его с собой или во время родов положит в головах, прочтет сама или ей кто-нибудь прочтет его, или выучит такую молитву, помещенную в некоторых вариантах этого произведения: “Господь со мной, Господь оберегает меня, рабу Твою (имя рек), во дни и в нощи, и на всякий час! Прошу и молю Тя, Господи, через муку Твою святую, которую претерпел нас ради грешных, и кровь святую праведную, юже излиял! Святый Пророче, Предтече Господень Иоанн и вси святии! Молите о мне грешной Милостивого Бога дати мне дитя породить!”

Корреспондент Тенишевского бюро В. Чапурский из Вологодской губернии сообщал в 1899 году, что при начале родов женщина молилась: “Пресвятая Богородица, отпусти матушку Соломониду, не погнушайся мене, грешной, помоги мне при родах”.

Соломонида упоминается в этой молитве, потому что, по представлениям крестьян, видимо почерпнутым из апокрифов, когда Божией Матери пришло время разрешиться от бремени, то святой Иосиф позвал к Ней Соломониду, которая и приняла Младенца.

В честь восприемницы Спасителя на Севере, в Сибири и других областях России 26 (иногда 27) декабря (ст. ст.) варили кашу и угощали повитух – “бабьи каши”. На юге России в этот день сельские женщины, пока не запретил Киевский митрополит Михаил в 1590 году, носили в церковь пироги, чтобы таким образом почтить Богородицу.

Очевидно, не случайно этот народный праздник совпадает с чествованием икон Божией Матери “Помощь в родах” и “Чрева рождения”, которое отмечается 27 декабря».[216]

Само собой, ребенка, как положено, крестили в церкви. Но, кроме того, существовал и еще обычай – на первый или на восьмой день приходил священник и нарекал будущего младенца христианским именем. По окончании особой молитвы священник брал младенца в руки и знаменовал им крест перед иконой Богородицы, читая в это время тропарь Сретения: «Радуйся Благодатная Богородице Дево…»

Особым почитанием окружали чудотворные иконы. Когда деревне удавалось выпросить к себе такой образ, то его встречали за несколько верст от деревни с крестным ходом, а все время пребывания его в деревне обращалось в сплошной праздник.

В 1648 году в Москву привезли список с чудотворного Афонского образа Иверской Богоматери, заказанный патриархом Никоном. Образ поставили в часовне у Воскресенских ворот, при въезде на Красную площадь. Все приезжавшие в Москву непременно ходили приложиться к знаменитой иконе. Вскоре она стала «путешествовать» по Москве – ее сначала носили, а потом возили по домам. Желающие оставляли запись в книге, находившейся в часовне, и в назначенный час ждали к себе икону.

«Возили Иверскую в большой карете, запряженной шестеркой лошадей; перед образом горел большой, укрепленный в полу фонарь. Около полудня икону привозили к часовне для смены духовенства и иногда на четверть часа вносили в часовню (на время отсутствия Иверской иконы в часовню ставили сделанный с нее список). Но чаще – оставляли в карете с распахнутыми дверцами. Уже ожидавшие ее богомольцы спешили поскорее приложиться, иногда приходилось применять силу, чтобы закрыть дверцы и тронуться дальше. После полуночи икона опять возвращалась в часовню уже на более продолжительное время. Но и тогда она не оставалась в одиночестве. Даже ночью в любое время года здесь было многолюдно: ждали возвращения иконы. В Москве даже существовал такой обычай: люди, ищущие особого предстательства Богоматери, давали обет – известное количество раз сходить на богомолье к Иверской. Многие богомольцы, прикладываясь к Иверской, помазывались и даже вкушали и афонского лампадного масла, которое хранилось тут же в серебряном горшочке с ложкой на цепочке. Через недолгое время икону опять увозили. Желание москвичей принять у себя чтимую святыню было так велико, что людей не останавливали и ночные часы…»[217]

Уже в наше время прославилась другая икона – Монреальская, у которой была такая же «странническая» судьба, но путешествовала она уже не по Москве на карете, а по всему миру на поездах и самолетах. И что интересно – это тоже была Иверская икона, и тоже написанная на Афоне… Но о ней – несколько позже. А пока поговорим о более древних образах.

Иконоборчество обошло Русь стороной. Православие было избрано нашим народом не за идею, а за красоту. И икона, поскольку она красива, отринута быть не могла.

Наше церковное предание приводит множество историй чудотворных икон. Нередко их появление было сверхъестественным или окутанным тайной – такие, явленные, иконы почитались особо. Самый известный пример – чудесное явление иконы Казанской Божией Матери. Но это лишь один случай, а на самом деле в России только явленных богородичных икон – более 450.[218]

Ну и, конечно, самое трепетное отношение было к самонаписанным, нерукотворным иконам.

По преданию, первый самонаписанный образ Богородицы относится еще к апостольским временам. Когда апостолы построили Лидийский храм и призвали Богоматерь на его освящение, Она ответила: «Идите, Я с вами там буду». И действительно, на столпе северных врат чудесным образом появилось изображение Богоматери с Младенцем. При Юлиане Отступнике его пытались сбить, но чем больше старались каменотесы, тем глубже изображение уходило в камень.

Подобные образа были и на Руси. Самые известные – икона Богоматери в Киево-Печерской лавре, о которой рассказывалось выше, икона Благовещения в церкви на Житном дворе в Москве. Впрочем, на самом деле таких явлений было намного больше, и не только в старое время. Например, незадолго до Великой Отечественной войны на внешней стене Успенского собора Рязанского кремля появился образ Богоматери с Младенцем. Его пытались закрасить, забить досками, но изображение все равно проступало…

…Итак, по преданию, первые иконы были написаны евангелистом Лукой. Это были три иконы Богоматери. А затем с них уже стали писать другие образа. «До XVI века иконы списывались, но не копировались, – пишет архимандрит Зинон. – Если взять списки, например, с икон Владимирской Богоматери или святого Николая, самого почитаемого на Руси святого, – двух одинаковых икон вы не найдете… Всякий иконописец во все времена неизменно вносил личный духовный опыт в свое творчество».

Однако на той же странице он же пишет: «Есть старое церковнославянское слово, теперь уже забытое, – “иконник”. Это человек, который создает произведения в рамках церковного канона и своим в них ничего не считает, – никто из иконописцев своих икон не подписывал. Потому что искусство Церкви – соборное. Иконник, иконописец – только исполнитель. Самое опасное – подмена предания самовыражением».[219]

По лезвию бритвы между этими двумя опасностями и шла иконопись. С одной стороны – самочинность, самовыражение или, как вкусно говорили в старину, «ячество». С другой – слепое бездумное копирование. А посередине – узкий путь.

Но и это все – лишь с одной стороны. Потому что с другой – «дух дышит, где хочет». Вспомним еще раз слова митрополита Антония Сурожского: «Меня бесконечно радует, что на Руси столько чудотворных икон, которые любой знающий иконописец назвал бы плохими иконами, что Бог Свою благодать соединяет не с совершенством иконописного искусства».

Есть такое понятие – «намоленная икона». Когда от многих молитв образ меняется, озаряется неким внутренним светом. И тогда уже совершенно неважно, хорошо икона сделана или плохо, мастерство иконописца не имеет значения, а важно лишь присутствие Того, Кто на ней изображен. А чудеса, как мы увидим в конце этой главы, могут совершаться и от потертой бумажной иконки, на которую ни один музей и не посмотрит…

Этот образ берет начало от той самой нерукотворной иконы, которая появилась на столпе церкви в Лидде. Предание говорит, что Сама Богоматерь посетила этот храм и дала иконе силу чудотворения. В IV веке император Юлиан Отступник приказал уничтожить образ. Но, сколько ни старались мастера стесать с камня изображение, оно лишь еще больше углублялось.

Однако это было только началом истории иконы. В VIII столетии патриарх Герман ходил паломником в Иерусалим. Побывав в Лидде, он заказал иконописцу список с иконы и принес его с собой в Константинополь. Когда император Лев Исаврянин начал иконоборческие гонения, он низложил патриарха. Изгнанный из церкви и из дома, Герман успел взять с собой образ, который разделил с ним ссылку.

Почувствовав приближение смерти и понимая, что икона остается в опасности, он вырезал в доске углубление и, вложив туда послание к Папе Григорию, пустил ее по морским волнам, воскликнув: «Иди, Владычица! Спасайся ныне, не от Ирода в Египет, но от звероименитого врага в Рим, к благочестивым христианам, чтобы там укрыться вместе с Предвечным Младенцем от мерзостных рук иконоборческих. Прейди сие великое и пространное море плаванием безбедным».

Папа Григорий Святой узнал о прибытии образа из вещего сна и поплыл по Тибру к морю, чтобы его встретить. В устье Тибра увидели икону, шествующую по воде: Папа сам взял ее из воды. Из письма он узнал о близкой кончине патриарха Германа. Икону поставили в церковь Св. апостола Петра, в алтарь.

Прошло 112 лет. В 842 году в Константинополе воцарился Михаил, иконопочитание было торжественно восстановлено. Тогда Лиддская икона стала колебаться, словно бы не желая оставаться на своем месте. Однажды, когда в храме служил сам Папа Сергий, она поднялась в воздух и направилась в церковные двери, затем спустилась на воду Тибра и поплыла к морю.

Новое странствие Лиддского образа закончилось в Константинополе: он остановился на пристани против царского дворца. Сначала думали, что это одна из тех икон, которые во время гонений вверяли морским волнам. Однако вскоре император узнал о случае в Риме. Когда появившуюся напротив дворца икону показали послам, те тотчас узнали в ней чудотворный Лиддский образ. Обретенную чудесным образом святыню поставили в Халкопратии, в храме Пресвятой Богородицы.

Это очень древняя икона. Первоначально она находилась в Антиохии, а в первой половине V века была перенесена императрицей Евдокией в Иерусалим и оттуда в Константинополь. Сестра императора святая Пульхерия поставила ее во Влахернскую церковь.

В VIII веке, когда началась ересь иконоборчества, икону отнесли в Пантократорову обитель, спрятали в церковной стене и, затеплив перед ней лампаду, заложили камнями. Там она находилась все время, пока длилась иконоборческая ересь, то есть около ста лет. Когда же иконопочитание было восстановлено, икону, по Божьему откровению, нашли в стене церкви. Лампада перед ней по-прежнему горела.

После взятия турками Константинополя Влахернский образ отправили на Афон, откуда в 1654 году привезли в Москву, к царю Алексею Михайловичу, который велел поставить его в Успенском соборе.

На Афоне особо почитается икона Богоматери «Достойно есть». История ее такая.

Недалеко от Кареи есть келья с небольшой церковью Успения Богородицы. В этой келье некогда жили иеромонах с послушником. Однажды в воскресенье старец отправился в храм на всенощное бдение, а послушник остался в келье. Ночью он вдруг услышал стук в дверь и увидел незнакомого инока, который попросил приюта.

Когда настало время совершения службы, они стали петь древнюю песнь св. Космы, епископа Майюмского: «Честнейшую херувим…». Однако гость иначе исполнил начало песнопения: «Достойно есть…» – начал он.

– Чудесно! – воскликнул послушник. – Ни мы, ни наши предки никогда этого не слыхали! Прошу тебя, напиши мне начало этой песни, чтобы и я мог так же величать Богородицу.

– Хорошо, – ответил незнакомец. – Дай мне бумаги и чернил, и я напишу тебе для памяти.

– Прости, – ответил инок, – мы молимся и занимаемся рукоделием, и редко нуждаемся в бумаге и чернилах. У меня их нет.

– Тогда принеси мне какую-нибудь каменную плиту, – сказал гость.

Когда инок принес плиту, неизвестный пальцем начертал на ней пропетое им начало песни и сказал:

– Отныне всегда пойте так и вы, и все православные христиане, – и исчез.

Послушник понял, что это был архангел Гавриил. Он несколько раз перечитал написанный текст, выучил наизусть, и на рассвете в его устах зазвучала новая песнь.

Когда вернулся старец, послушник рассказал ему обо всем и показал каменную доску со словами песнопения. Старец внимательно выслушал рассказ и долго рассматривал каменную плиту. Затем они показали плиту старцам монастыря и рассказали о случившемся.

С этого времени песнь «Достойно есть…» стали петь во всей Православной Церкви, и сейчас она является одной из самых распространенных молитв. Икона, перед которой молились послушник с архангелом, была перенесена в карейский храм. Каменную плиту доставили в Константинополь и показали патриарху и императору.

Достойно есть яко воистину блажити Тя Богородицу, присноблажен-ную и пренепорочную и Матерь Бога нашего. Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим, без истления Бога Слова рождшую, сущую Богородицу Тя величаем.

В 807 году, 21 января, к Афонской горе подошла шайка разбойников. Они собирались захватить и разграбить Ватопедский монастырь. Вечером разбойники высадились на берег и спрятались в кустах близ монастыря, чтобы утром, когда откроют ворота, ворваться в обитель. Однако после утрени, когда монахи разошлись по кельям, настоятель внезапно услышал голос, шедший от иконы Богородицы: «Не открывайте сегодня ворота обители. Поднимитесь на стены монастыря и прогоните разбойников». Игумен взглянул на икону, и ему показалось, что лик Богоматери ожил. Младенец на Ее руках, протянув руку и закрывая уста Матери, обратил к ней Свое лицо и сказал: «Нет, Мать Моя, не говори им этого: пусть они накажутся». Но Богоматерь, уклоняясь от руки Сына, снова произнесла, еще два раза, те же слова. Игумен собрал монахов, пересказал им случившееся с ним, они поднялись на стены монастыря и отразили нападение разбойников.

С тех пор Ватопедская икона Богоматери пребывает в таком виде: Мать, склоняясь вправо, старается отвести руку Младенца от своих уст, чтобы предупредить монахов об опасности.

Случилось это в Византии, в IX веке, при императоре Феофиле (829—842) – в самый разгар иконоборческих гонений. В то время неподалеку от Никеи жила богатая вдова, у которой был образ Богоматери. По приказу императора, по домам ходили солдаты, разыскивая иконы. Пришли они и к вдове, и, увидев икону, хотели ее уничтожить. Насилу женщина уговорила их подождать до утра, обещая заплатить богатый выкуп. Все же, уходя, один из солдат ударил мечом по образу и попал в щеку изображения. Из раны потекла кровь. Увидев это, солдат пришел в такой ужас, что тут же покаялся и ушел в монахи. Церковное предание говорит, что его звали Варваром.

Вдова же, понимая, что сохранить святыню не удастся, решилась вручить ее морским волнам. Рано утром она отнесла икону на берег, опустила ее в море и с великим удивлением увидела, что та не упала на воду, а встала стоймя и в таком положении поплыла на запад. Обо всем этом несколько лет спустя рассказал афонским монахам сын вдовы, который принял иночество на Афоне.

С тех пор прошло много лет – сколько точно не известно, но не меньше полутора веков. В 980 году на Афоне была основана Иверская обитель. И вот однажды иноки этой обители увидели вечером на море огненный столп, касавшийся вершиной неба. Это повторилось несколько ночей подряд. На берег собрались монахи всех окрестных монастырей и наконец разглядели, что огненный столп возвышался над иконой Богоматери, стоявшей на воде. Однако когда монахи подходили к морю, икона удалялась от них.

В то время в Иверской обители жил благочестивый старец Гавриил. И вот, ему во сне явилась Богородица и повелела передать настоятелю и братии монастыря, что Она хочет дать им Свою икону в покров и в помощь. Старец должен был пройти по волнам и взять икону. Наутро монахи собрались на берегу, и Гавриил прошел по морским волнам и принес чудесный образ. Его внесли в соборную церковь и поставили в алтаре. То, что это был образ, некогда пущенный вдовой из Никеи по морским волнам, узнали по тому, что на щеке Богородицы был виден шрам от раны, нанесенной солдатом.

На следующий день перед утреней монах, обязанный зажигать лампады, не обнаружил новоявленную икону на своем месте. Ее долго искали, пока наконец не нашли на стене над монастырскими вратами и не отнесли на прежнее место. На следующее утро она снова оказалась над воротами, и вновь ее вернули в алтарь. Это повторялось несколько раз, пока, наконец, Богоматерь снова не явилась во сне все тому же старцу Гавриилу и не сообщила ему, чтобы не пытались удержать икону в соборе. Божия Матерь не желает быть охраняемой монахами, а, наоборот, будет их хранительницей. Тогда над воротами устроили небольшой храм, куда и поместили чудесную икону. С тех пор она так и находится там. По имени обители икона называется Иверской, а по месту пребывания – над воротами – Портаитиссою, что значит Вратарница или Привратница.

С тех пор Иверская икона хранит как Свою обитель, так и весь Афон. В Иверском монастыре не имеется ни в чем недостатка, несколько раз Богородица спасала его и от нашествия врагов. Нередки бывали случаи, когда Вратарница не допускала входить в обитель недостойных людей, вплоть до того, что иной раз те, кто пытался все же силой войти внутрь, падали мертвыми.

В 1854 году на Афоне из сорока тысяч монахов оставалось не более одной тысячи, да и те хотели бежать оттуда, полагая, что Матерь Божия оставила Афон. Тогда Богородица явилась многим из монахов и сказала, что до тех пор, пока Иверская икона находится на своем месте, монахи могут, ничего не опасаясь, жить в своих кельях. А когда она уйдет из монастыря, тогда «каждый да берет свою суму и грядет, кто куда знает».

Иверский образ был одним из самых почитаемых в России, и с него было сделано множество списков. Ту икону, которую привезли в 1648 году с Афона, поставили в палатах царицы Марии Ильиничны, а после ее смерти передали в Новодевичий монастырь, где приняла постриг царевна Софья. Другой список, тот, о котором уже рассказывалось, находившийся в часовне у Воскресенских ворот, был по размеру больше привезенной с Афона и, вероятно, является все же копией. После разрушения часовни икону перенесли в храм Воскресения Христова у станции метро «Сокольники». Сейчас часовня восстановлена в первоначальном виде, и в ней стоит новый привезенный с Афона список. Чудотворная Иверская икона имеется также в храме Святителя Николы в Кузнецах. Известно, что патриарх Никон заказывал список для Валаамского Иверского монастыря, но где он сейчас – неизвестно.

Еще один список Иверской иконы был похищен французами в 1812 году, и с тех пор находился в семье маршала, который увез образ из Москвы. В 1931 году в семье произошел раздел имущества, и икону продали вместе с поместьем, где она находилась. В конце концов она попала к антиквару, который выставил ее в окне своего магазина. Там икону увидели русские эмигранты и решили выкупить святыню.

Антиквар назначил невероятную цену – двадцать пять тысяч золотых франков, и не соглашался уступить. Русским удалось собрать всего около пяти тысяч. В конце концов, комитет обратился к митрополиту Вениамину (Федченкову), который возглавлял приход не Зарубежной, а Русской Православной или, как ее называли в то время, «большевистской» церкви.

«Храм, где служил митрополит Вениамин, был крайне беден, сам владыка настолько нуждался, что иной раз просил у прихожан билетик на метро. Однако когда представители комитета сказали ему о возможности купить образ, он тут же поехал в указанный магазин. Образ уже отправили на склад, где хранились неходовые вещи. Когда епископ Вениамин вошел в это помещение, то с ужасом увидел икону, поставленную вниз головой…»

После долгих переговоров сумели сторговаться. Антиквар так и не сбавил цену, но предоставил рассрочку. Восемь тысяч должен был составить первый взнос, еще четыре тысячи надо было уплатить в течение года и остальные тринадцать тысяч – в течение трех лет.

«В воскресенье в храме стали собирать деньги; многие принесли последнее: одна простая женщина пожертвовала довольно крупную сумму, собранную на собственные похороны, другой прихожанин принес свое жалованье, взятое авансом за несколько месяцев вперед, было много и других подобных жертв. Но и на этот раз собранной суммы не хватило. Тогда епископ Вениамин пошел на крайнюю меру: он написал своим друзьям в разные города Франции с просьбой ссудить его неприкосновенными деньгами, которые каждый из них откладывал для уплаты в срок за квартиру, чтобы не оказаться на улице. Ни один не ответил отказом. Так собрали первый взнос.

Для уплаты следующих сняли с образа фотографии и каждому из прихожан вручили по пять экземпляров иконок, а купивших, в свою очередь, просили продать еще пять, и т. д. Таким образом иконки распространились по многим странам с рассказом о бедном русском храме в Париже, где стоит образ Иверской Божией Матери. Люди стали приезжать из других стран и жертвовали на выкуп святыни, другие присылали почтой. Так, буквально всем миром, соборно отстояли святыню. Теперь икона Иверской Божией Матери стоит в русском Трехсвятительском храме на улице Петэль и утешает всех, взывающих о помощи».[220]

История, связанная с этой иконой, которую называют Троеручицей в память о чудесном исцелении св. Иоанна Дамаскина, уже рассказывалась выше. Приняв иночество, св. Иоанн взял икону с собой в лавру св. Саввы Освященного, где она и пребывала с половины VIII до XIII века. Затем она была перенесена св. Саввой, архиепископом Сербским, в Сербию, а оттуда попала на Афон, в монастырь Хилендар.

Когда икона появилась в обители, ее поставили в алтаре соборного храма. В начале XVII столетия умер настоятель, и избрание нового игумена вызвало смуту среди монахов. Однажды, собравшись в храме к утрене, они увидели икону не на своем месте, а на игуменском. Приписав это чьим-то тайным действиям, ее вернули в алтарь, но на следующий день икона опять оказалась там же. Ее снова поставили в алтаре и запечатали двери церкви, однако на третий день образ вновь переместился на место игумена. Кроме того, Богородица явилась во сне одному затворнику и изъявила Свою волю: для устранения несогласий Она Сама хочет занять это место и управлять монастырем. С тех пор в Хилендаре нет игумена, а есть только наместник, икона же находится над игуменским местом.

Митрополит Афонской горы Леонтий, будучи в 1686 году в Новом Иерусалиме, рассказывал еще одно предание об этой иконе. Один живописец в Хилендаре решил написать образ Богородицы и начертил изображение мелом. Затем он вышел из кельи и, вернувшись, увидел изображение третьей руки. Решив, что это чья-то насмешка, живописец стер изображение, но оно возобновилось, и так было три раза, пока от иконы не послышался голос: «Не дерзай стирать третьей руки, на то Моя воля». Он послушался и написал образ Троеручицы, который прославился многими чудесами.

Интересное сказание приводит К. Цеханская. Оно хорошо иллюстрирует, каким образом церковные события и праздники преломляются в умах народа.

«Один раз гнались за Богородицей разбойники, а Она была с Младенцем на руках. Бежала Она, бежала, глядь – река. Она и бросилась вплавь через реку – одной рукой Младенца держит, а другой гребет, а трудно плыть-то, вот и взмолилась Она Младенцу Своему: “Сын мой милый! Дай мне третью руку, а то плыть-то мне невмоготу!” И появилась у Нее третья рученька, и тогда легонько переплыла Она реку и спаслась от разбойников».

А дальше – еще более интересно.

«Этим рассказом местные жители объясняли праздник Преполовения или, по их названию, “Преплавления”, связывая как бы приплавленную руку Богородицы на иконе с историей из жизни Богоматери. Однако древний христианский праздник Преполовения имеет совсем другие истоки.

Преполовение – половина Пятидесятницы, между Пасхой и Сошествием Святого Духа… В службе в день преполовения прославляется учение о таинственной воде, под которою разумеется учение Христово и дары Святого Духа»[221].

Вот так, от взаимодействия услышанного в церкви и фантазии, и рождалось «народное богословие». Воистину, специально такого не придумаешь…

По преданию, Смоленская икона была написана святым евангелистом Лукой. О том, как она попала в Россию, говорят двояко. Одни утверждают, что ею благословили в путь царевну Анну, сестру греческого императора, выданную за святого князя Владимира; иные говорят, что икону привезла другая константинопольская царевна, тоже Анна, дочь императора Константина Порфироносного, выданная в 1046 году за черниговского князя Всеволода Ярославича: император также благословил ею царевну в путь. По этой причине икона и названа Одигитрия – Путеводительница. Затем образ достался по наследству сыну Всеволода Владимиру Мономаху, который перенес его в Смоленск и поставил в соборном храме Успения Богородицы, построенном им в 1101 году.

В 1398 году, во время нашествия Тамерлана на русский юг, князь Витовт благословил Смоленской иконой свою дочь Софию, которая была замужем за князем Василием Дмитриевичем и в то время гостила у отца. София привезла икону в Москву, где ее поставили в Благовещенском соборе. В 1456 году, в царствование великого князя Василия Темного, смоленский епископ Мисаил со свитой из почтенных граждан прибыл в Москву от польского короля Казимира и просил отпустить икону в Смоленск. Великий князь посовещался с духовенством и боярами, и они решили, что нельзя держать в плену Владычицу мира. Икону вернули в Смоленск, предварительно сняв с нее список.

В 1812 году, перед Бородинской битвой, преосвященный Ириней принес древнюю икону в Москву, где ее поставили в Успенском соборе на поклонение народу

Россия – страна лесная, равно как Византия – морская держава. И если константинопольские иконы имели обыкновение приходить и уходить по морю, то в России их чаще находили в лесу – то на ветвях дерева, то при корнях, а иной раз и вовсе в траве. Таким же образом была обретена и Курская Коренная…

…Войско Батыя, шедшее по России, так разорило город Курск, что жители оставили его, и он весь зарос лесом. Жители соседнего Рыльска ходили в те места на охоту. В 1295 году один из них, пробираясь по берегу реки Тускары, увидел возле корня дерева икону, обращенную ликом к земле. Это оказалась икона Знамения Божией Матери, а на том месте, где она лежала, пробился источник.

Этот случай дошел до сведения рыльского князя Василия Шемяки, который приказал принести икону в город. Весь народ вышел навстречу святыне, один лишь князь остался дома и был наказан за непочтение внезапной слепотой. Шемяка покаялся, помолился перед новообретенным образом, и зрение вернулось к нему. В благодарность он построил в Рыльске храм во имя Рождества Богородицы, куда и поставили найденную охотником икону. Однако та не пожелала оставаться в храме и все время возвращалась на прежнее место, до тех пор, пока жители Рыльска не поставили там часовню, в которую был назначен священник.

В 1383 году татары снова напали на эти края. Проходя мимо часовни, они увели с собой священника, а часовню решили сжечь, но, пока там была икона, у них ничего не получалось. Тогда татары раскололи образ надвое, и после этого сожгли часовню. Одну половину иконы бросили в огонь, другую – отшвырнули в сторону.

Пленный священник оказался в Крыму. Однажды послы московского великого князя, проезжая мимо татарского села, услышали русские песнопения к Пресвятой Богородице и, узнав, что там среди рабов находится русский священник, выкупили его. Он вернулся на прежнее место, к остаткам часовни, нашел половинки расколотой иконы – и они тотчас срослись, лишь в том месте, где она была расколота, выступили капли жидкости, «аки роса». Жители Рыльска снова попытались перенести икону в церковь – три раза – и все три раза она возвращалась на прежнее место, где прославилась многими чудесами.

Слух о чудотворном образе дошел до царя Федора Иоанновича, который в 1597 году приказал принести его в Москву однако задерживать в столице не стал. Царица украсила икону золотой ризой, вставила в позолоченную раму и убрала шитыми атласными пеленами, после чего святыню вернули на место, а вместо часовни был устроен монастырь, который стал известен под именем Коренного – поскольку главная его святыня была найдена «при корне» дерева. По повелению царя на месте прежнего разрушенного города построен был новый Курск, куда перенесли и святую икону, которая с тех пор много помогала городу. Она спасла Курск от голода, бывшего при царе Борисе Годунове. Лжедмитрий, проходя мимо с войском, взял икону, перенес в Москву и поставил в царских чертогах.

Несмотря на отсутствие святыни, в 1612 году Божия Матерь помогала жителям Курска, когда их город осаждали поляки. В то время над стенами города видели Богородицу с двумя светлыми иноками, осеняющую город, – и поляки так и не взяли Курск. В благодарность жители построили в городе монастырь во имя Знамения Пресвятой Богородицы.

В 1615 году, по просьбам курян, царь Михаил Федорович вернул святыню из Москвы в Курск, где ее поставили в новопостроенном монастыре.

Эта икона считалась особой покровительницей воинства. В 1676 году ее возили на Дон, в 1689 году с нее был снят список для полков, отправлявшихся в поход. В 1812 году куряне послали список с чудотворной иконы в действующую армию, к Кутузову.

Еще одним чудом было ознаменовано обретение Толгской иконы.

В 1324 году епископ Ростовский и Ярославский Прохор, совершая поездку по епархии, посетил монастырь Кирилла Белоезерского, а оттуда поехал водой вниз по реке Шексне в Волгу. За семь верст до Ярославля он остановился на правом берегу Волги, на горе, напротив того места, где в Волгу впадает река Толга. На левом берегу в то время был дремучий лес.

В полночь епископ проснулся от яркого света. Он вышел из палатки и увидел на противоположном берегу огненный столп, к которому от правого берега шел мост через Волгу. Помолившись Богу, епископ взошел на этот мост, перешел на другую сторону и увидел в столпе образ Божией Матери, который стоял на такой высоте, что человеку нельзя было дотянуться. Епископ долго молился перед образом, а потом вернулся обратно, забыв свой посох.

На другой день, когда уже пора было пускаться в путь, слуги епископа стали искать его посох, но нигде не могли найти. Тогда епископ рассказал им о случившемся ночью и послал слуг на другой берег Волги. Те переправились и нашли в лесу икону Пресвятой Богородицы, а подле нее епископский посох. Взяв его, они вернулись и рассказали о том, что видели.

Тогда епископ тоже переправился на правый берег, взял топор и принялся собственноручно рубить лес, очищая место для постройки церкви, которую тут же и заложили, а прослышавшие о чуде жителя Ярославля, собравшиеся к месту явления иконы, быстро докончили дело. Так появилась Толгская обитель.

Неопалимая Купина – явившийся Моисею куст, что горит и не сгорает, – является одним из прообразований Божией Матери в Ветхом Завете. На таких иконах Ее изображают окруженною огненным сиянием. Вот описание одной из подобных икон – в церкви в Хамовниках – приведенное Софией Снессоревой.

«Эта икона изображается в виде осьмиугольной звезды, состоящей из двух острых четвероугольников с вогнутыми концами, из которых один красного цвета, напоминающий собою огонь, объявший виденную Моисеем купину; другой зеленого цвета, указывающий на естественный цвет купины, который она сохранила, объятая огненным пламенем. В середине осьмиугольной звезды, как бы в купине, изображена Пречистая Дева с Предвечным Младенцем. По углам красного четвероугольника изображены: человек, лев, телец и орел, как видимые знаки особенностей повествования четырех евангелистов о жизни и учении Божественного и Невещественного огня, который неопально приняла в Свое чрево Пресвятая Дева Мария».

«Неопалимая Купина» была одной из самых распространенных икон по той причине, что в народе ее считали охраняющей от пожаров, которые были бедствием лесной, деревянной Руси. Если начинался пожар, то с этой иконой ходили вокруг горящего дома, чтобы огонь не распространился на соседние дома. До сих пор ее ставят, как правило, на кухне, теперь уже, скорее, по традиции, поскольку в городских квартирах дровами давно не топят.

В Киево-Печерской лавре существует предание, относящееся к XII веку. В лавре была больница, и ее привратник несколько раз видел по ночам, как туда приходила какая-то женщина, и заметил, что каждый раз после такого визита кто-нибудь из тяжелобольных исцелялся. Он стал расспрашивать больных, и оказалось, что некоторые из них тоже видели Ее и даже спрашивали, кто Она, и на вопрос получали ответ:

– Я – скорбящих радость.

Тогда сторож решил проследить за таинственной посетительницей. Однажды ночью, заметив, что Она снова пришла в больницу, он тихонько последовал за Ней. Женщина направилась к тяжелобольному монаху, и на стене над умирающим сторож, в отблеске лунного света, заметил неясное изображение Богоматери. Сторож бросился на колени и начал молиться. Больной монах тоже увидел чудесную гостью. После видения он заснул и, проспав несколько дней, проснулся здоровым.

Списки этой иконы были также распространены в народе и прославились исцелениями и помощью в бедах. Так, в Москве в 1688 году родная сестра патриарха Иоакима страдала тяжелой язвой в боку. Потеряв надежду на исцеление, она уже приготовилась к смерти, причастилась и после причастия заснула. Проснувшись, она рассказала, что слышала голос, поведавший ей, будто в Преображенском храме есть икона «Всех скорбящих радость», и что она должна призвать к себе священника с этим образом и отслужить водосвятный молебен, после чего получит исцеление. Все это было исполнено, и женщина выздоровела. После этого икона получила славу чудотворной.

В 1711 году, когда Петр перенес царскую резиденцию в Петербург, сестра его Наталья взяла с собой эту икону и поставила ее в своем дворце. При дворце царевна открыла два первых в Санкт-Петербурге богоугодных заведения: богадельню для престарелых и убогих женщин и больницу для бедных, а после ее смерти Петр повелел устроить там же Воспитательный Дом для сирот и подкидышей.

В царствование императрицы Елизаветы Петровны для иконы был воздвигнут каменный храм. К этой иконе приходили не только православные, но и люди других исповеданий, и тоже получали помощь по вере своей.

В 1299 году киевский митрополит Максим, не в силах ужиться с татарами, вынужден был искать нового места для своей кафедры и переселился вместе со своим клиром из Киева во Владимир. Когда митрополит прибыл во Владимир, то, после тяжелого пути, задремал в своей келье и увидел во сне, как, озаренная неземным светом, явилась ему Богоматерь.

– Раб Мой Максим, хорошо ты сделал, придя в сей град, – сказала Она и, подавая митрополиту омофор, продолжила: – Прими сей омофор и паси в граде Моем словесныя овцы.

Митрополит проснулся: в келье никого не было, но в руках у него находился омофор. В память об этом событии была написана икона Богоматери «Максимовская». Чудесный омофор хранился в золотом ковчеге 112 лет, до 1412 года, когда татарский царевич Талыч напал на Владимир. Ключарь собора Патрикий вместе с прочими соборными драгоценностями спрятал ларец и, сколько ни пытали его татары, так и не выдал места, так что до сих пор никто не знает, где находится святыня.

Само основание Почаевской лавры связано с чудесным явлением Богородицы. В XIV веке на Почаевской горе, что находится на Волыни, между Кременцом и Бродами, в небольшой пещере жили два инока. Как-то раз один из них взошел на вершину горы – и вдруг увидел Богоматерь, стоявшую на камне и окруженную пламенем. Он тут же позвал второго отшельника, и тот также увидел Пречистую. Увидел Ее и пастух, который вместе с мальчиками пас под горой стадо.

На том месте, где стояла Богоматерь, на поверхности камня остался отпечаток Ее правой стопы, наполненный водой, – этот удивительный родник никогда не пересыхает и никогда не переливается через край. Произошло это около 1340 года. С тех пор на горе была построена обитель, а от чудесного родника стали совершаться многочисленные исцеления.

В 1595 году Константинопольский митрополит Неофит путешествовал по России. Местная помещица Анна Гойская приняла его так хорошо, что митрополит благословил ее иконой Богородицы, привезенной из Константинополя. От иконы начались чудеса, и, когда брат помещицы Филипп, слепой от рождения, получил перед ней исцеление, Анна передала святыню в Почаевскую обитель. Вскоре там же построена была и церковь во имя Успения Богоматери.

После смерти Гойской все ее имение, которое включало и Почаевскую гору, досталось по наследству некоему Андрею Фирлею. Тот, будучи лютеранином, не любил Православие. Он отнял у обители землю, приказал жечь кельи, бить монахов и запретил людям приходить на Почаевскую гору для поклонения чудотворной иконе. Наконец, он решил забрать и саму икону, и в 1623 году, взяв вооруженных людей, напал на монастырь, разграбил его и отнял святыню. В довершение всего, он приказал своей жене надеть церковное облачение и, взяв в руки святую чашу, прийти туда, где он пировал со своими друзьями. За такое кощунство женой его, как сообщает сказание, «овладел злой дух и страшно мучил ее» до тех пор, пока Фирлей, испугавшись, не возвратил икону в монастырь.

В 1770 году, когда обитель перешла в ведение униатской церкви, униаты учредили особую комиссию, чтобы исследовать предания об иконе. Выяснилось, что на поклонение Почаевской иконе приходили не только православные и униаты, но и католики, и даже евреи, которые по исцелении крестились.

В 1831 году, когда Почаевский монастырь был возвращен Православной церкви, он был назван Успенской Почаевской лаврой.

Когда войско Иоанна Грозного, возвращаясь после покорения Новгорода, проходило мимо села Выдропусска, один из царских воинов, некий боярский сын, вошел в церковь и взял находившуюся там икону Одигитрии, которая в тех местах почиталась чудотворной. Вернувшись в свою муромскую вотчину, он поставил ее в своем храме во имя святителя Николая. В субботу после утрени воин велел иерею: «Отпой молебен полонянке» (то есть пленнице). Вдруг во время молебна налетел вихрь, крыша расступилась, и икона, поднявшись в воздух, покинула церковь, оставив находившихся там в полубеспамятстве от ужаса.

В Выдропусске после разорения церкви не было священника и службы не совершались, однако оставались еще кое-какие иконы, и живший неподалеку пономарь приходил иногда в храм, чтобы кадить им ладаном. Так и в эту субботу он вошел в церковь – и увидел, что похищенная икона Одигитрии лежит в алтаре на престоле, ликом вниз, и рядом с ней другая икона Богородицы – «Умиление». Пономарь побежал в село созывать народ. Припомнили и то, как на этом месте сгорела церковь, а образ нашли невредимым. «Пленная» икона так и осталась в храме, а пришедшая вместе с ней икона «Умиления» вернулась обратно, в вотчину того боярина.

После всего случившегося воина, похитившего икону, стало мучить раскаяние. «Увы мне! – говорил он. – Я тяжко согрешил, назвав пленницей Заступницу мира». В конце концов ему пришла в голову мысль, что икона вернулась туда, откуда он взял ее, и боярин решил, сложив с себя воинский чин, идти в Выдропусск, чтобы всенародно покаяться в своем грехе – что и исполнил.

Эта чудотворная икона Божией Матери принесена в Москву казаками в 1640 году, в царствование Алексея Михайловича, и помещена в церковь Николая Чудотворца. Прошло несколько десятилетий, и об иконе забыли. И вот одна знатная женщина, тяжело больная и жившая далеко от Москвы, увидела сон. Ей явился образ Богоматери, от которого исходил голос: «Вели везти себя в Москву. Там, на Пупышеве, в церкви святителя Николая, есть образ Божией Матери “Утоли моя печали”, молись пред ним – и получишь исцеление».

Больная, которая до тех пор была без сознания, очнулась, рассказала домашним о своем видении и велела везти себя в Москву. Добравшись туда, они отыскали церковь и внесли туда больную. Женщина осмотрела все иконы, но не нашла той, которая явилась ей во сне. Тогда священник приказал принести с колокольни находившиеся там старые образа. Когда внесли в церковь икону «Утоли моя печали», она была так покрыта пылью, что с трудом можно было ее разглядеть. Но больная, давно уже не владевшая ни руками, ни ногами, воскликнула: «Она! Она!» – и перекрестилась. Когда после молебна она приложилась к иконе, то почувствовала в себе столько силы, что встала на ноги, сама вышла из церкви и вернулась домой совершенно здоровой.

С того времени образ стал почитаемым, с него сделано много списков.

«Изображение этой иконы представляет Божию Матерь, держащую Предвечного Младенца правою рукою; левую же она приложила к Своей главе, несколько склоненной набок. Спаситель держит перед Собой развернутый свиток»[222].

В 1644 году в Невьянском монастыре решили сделать игуменом инока Далмата. Однако тот не захотел высокого сана и ушел в Пермскую губернию, взяв с собой икону «Успения Богоматер». Инок поселился в пещере на берегу реки Исети, во владениях тюменского татарина Илигея. Когда Илигей узнал об этом, то разгневался и, собрав родственников, отправился туда, чтобы изгнать отшельника. Он остановился на ночлег неподалеку от пещеры, за рекой Исетью. В эту ночь во сне Илигею явилась Божия Матерь в венце и багряном одеянии, с пламенным мечом в руках, и запретила причинять иноку какую-либо обиду, а, наоборот, велела дать ему землю для того, чтобы построить обитель. Испуганный татарин выполнил сказанное. В 1646 году началось строительство монастыря.

В 1664 году сибирский князь Девлет-Гирей напал на монастырь и сжег его, но икона Богоматери осталась невредимой, лишь на задней доске обгорело место, к которому прикоснулся некий мусульманин.

По преданию, это одна из икон, написанных евангелистом Лукой, которая была принесена в Константинополь царицей Еленой в 326 году. Из Константинополя в Россию икону привез русский князь Лев, основатель города Львова, и поставил ее в своем Бользском замке, где та прославилась многими чудесами.

Потом, когда юго-западную Россию захватили поляки, икона вместе с замком досталась тогдашнему правителю Царства Польского князю Опольскому Владиславу. Во время одного из набегов замок Больз осадили татары. Владислав приказал поставить икону на городской стене. Татары попали в нее стрелой, и из раны потекла кровь, следы которой видны до сих пор.

Однако и татары не остались без наказания: на них опустилась какая-то «мгла», от которой они стали умирать, так что им пришлось отойти от замка. После этого Владислав услышал во сне голос, повелевавший ему перенести икону на Ясную гору Ченстоховскую. Владислав построил там монастырь и перенес в него святыню, отдав ее католическим монахам Паулинского ордена.

Через несколько лет эта обитель подверглась нападению гуситов, которые ограбили ее и решили, в числе прочей добычи, увезти и чудотворную икону. Однако лошади не смогли двинуться с места. В ярости один из гуситов бросил икону на землю, а другой ударил мечом в Ее лик. В то же мгновение первый был разорван на части, а у второго отсохла рука. Из прочих некоторые погибли, а другие были поражены слепотой.

Случилось это в середине XVIII века. В селе Бор Калужской губернии жил благочестивый крестьянин Федот Алексеев Обухов. Однажды, в день Крещения Господня, когда он ехал домой из города Болхова, его застигла на пути страшная вьюга с сильным морозом, и он заблудился. Наконец лошадь выбилась из сил и остановилась возле непроходимого оврага. Ехать дальше было некуда. Обухов укутался и лег в сани. Он сильно замерз и постепенно стал засыпать от холода. Тогда, понимая, что приходит смерть, он воззвал о помощи к Царице Небесной и дал обещание написать икону «Взыскание погибших».

В ту же ночь в соседнем селе один из крестьян услышал под окном чей-то голос, сказавший: «Возьмите». Он вышел и увидел в санях, полузамерзшим, своего приятеля Федота Обухова. Как и кто его сюда доставил – так и осталось тайной.

По выздоровлении Обухов заказал живописцу икону Божией Матери «Взыскание погибших» и поместил ее в храме села Бор.

София Снессорева дает такое описание Борской иконы.

«Весь верх иконы занят изображением Богоявления Господня: Царь Небесный, с крестообразно сложенными на персях руками, с согбенною от всемирного греховного бремени выею и со смиренно наклоненною под руку Предтечи главою, стоит в водах Иорданских и, как человек, принимает крещение. Над его главой Дух Святой в виде голубя, испускающий на Сына Божия лучи, на которых мельчайшими словами начертан глас Бога Отца: “Сей есть Сын Мой возлюбленный, о Немже благоволих”.

С левой стороны Спасителя изображены ангелы, благоговейно держащие его одежды, с правой – Иоанн Креститель, со страхом приступающий к Царю и Господу и держащий в левой руке хартию со словами: “Покайтеся, приближибося Царствие Небесное”.

В нижней части иконы изображена Матерь-Дева. В Ее объятиях Сын Божий, к Которому Она приклонила Свою голову. Он изображен стоящим и держащим в Своих объятиях пречистую Матерь Свою, а в лице Ее всякую преданную Ему душу».

В 1844 году летом в Николаевский Одрин монастырь Орловской епархии пришла жена купца Почепина с двухлетним сыном, тяжело страдавшим от припадков. Женщина попросила отслужить молебен перед иконой «Споручница грешных», находящейся в монастырской часовне.

В эту часовню монахи составляли старые и ветхие иконы. По просьбам женщины образ нашли, очистили от пыли, отслужили молебен, и ребенок выздоровел. После этого икона была перенесена в монастырскую церковь, на почетное место. Вскоре последовали другие чудеса, и ее стали почитать как чудотворную.

В 1846 году иеромонах Одрина монастыря приехал в Москву. Его приютил полковник Бонческул, а в знак благодарности полковнику прислали из монастыря список чудотворной иконы, который был поставлен в домашнем иконостасе. Вскоре и перед ним тоже стали исцеляться больные.

Через два года, в 1848 году, в день Пасхи, полковник заметил, что икона сделалась «блестящею и как бы стеклянною» и на ней мелькал какой-то отблеск. Затем на ее поверхности начали появляться капли маслянистой влаги, которой мазали больных, и те исцелялись. Мироточение иконы в те времена было большой редкостью, полковник не решился держать дома такую святыню и пожертвовал ее в приходскую Николаевскую церковь в Хамовниках.

Вскоре чудеса начались и в церкви. В алтаре на горнем месте стал появляться свет, в виде появлявшихся и исчезавших звезд. Икона продолжала мироточить: стоявший при ней диакон отирал миро хлопчатой бумагой и раздавал народу.

Слух о великом чуде быстро прошел по Москве, и к иконе стали приходить сотни людей. Ночью у церкви также стояла толпа, наблюдавшая через окно исходящий от образа свет. Особенно этот образ прославился в дни эпидемии холеры, свирепствовавшей в 1848 году.

Биография Тихвинской иконы теснейшим образом связана с войнами. Ей приходилось защищать русскую землю от врага, но еще в большей степени ее можно назвать жертвой войны. В первый раз она эмигрировала, спасаясь от турок-мусульман, во второй – от большевиков. Разве что разница в том, что в первый раз у нее не было человека, который хранил бы ее на этом пути, так что ей пришлось самой позаботиться о себе. По крайней мере, так говорит предание…

По преданию, икона Богоматери Одигитрии, впоследствии названная Тихвинской, покинула Константинополь незадолго до того, как столица Византии была захвачена турками, и в 1383 году явилась на севере Руси, на новгородской земле. Рыбаки на Ладожском озере внезапно увидели «предивное и страшное знамение, которое двигалось, как солнце, по воздуху над великим озером Нево с неописуемой скоростью, быстрее полета орла». Когда знамение приблизилось, рыбаки увидели, что это икона Богородицы, которая ушла от них на север.

Сначала она явилась на реке Оять, потом на реке Паше и, наконец, остановилась на реке Тихвине, близ селения Пречистенский Погост, на пересечении крупных торговых дорог. Жители селения, заметив свет на холме, пошли взглянуть, что там такое, – и увидели икону, стоявшую на воздухе. В память о чудесном явлении на этом месте решили заложить церковь Успения Богородицы и в тот же день сделали три венца сруба. Придя на следующий день, люди не нашли никаких следов сделанной накануне работы. Стали искать и обнаружили икону и сруб на другом берегу реки, в пустынном болотистом месте. Послушные воле Божией, люди воздвигли церковь на том месте, которое икона сама избрала для себя. В 1390 году церковь сгорела, но образ остался цел – его нашли в полуверсте от пожарища, в зарослях можжевельника. Построили новую церковь, но и та сгорела, а икона вновь осталась невредимой. Тогда выстроили третью. Та простояла 105 лет, но, в конце концов, сгорела и она.

В начале XVI века великий князь Василий повелел построить для чудотворной иконы каменный храм и даже прислал из Москвы архитектора-итальянца. Храм выстроили громадный, не уступавший столичным, что говорит о том, что уже тогда Тихвинский образ был особо почитаем на Руси. С другой стороны, и место это было более обжитым и оживленным, чем сейчас. Правда, города Санкт-Петербурга тогда не было, но зато вблизи находились Новгород и Псков.

Чудеса продолжались. По ходу строительства обрушились своды паперти и камнями завалило двадцать человек строителей. Через три дня их откопали, и все оказались живыми и невредимыми. О том, какое значение придавалось этой иконе, говорит и то, что поклониться ей на Тихвину приезжали и великий князь Василий Иоаннович, и сын его Иоанн Грозный. В 1547 году он побывал здесь, а спустя тринадцать лет повелел заложить на этом месте монастырь. Икона по-прежнему была главной святыней монастыря и прославилась множеством чудес.

Прошло пятьдесят лет. В 1608 году сидевший на русском престоле Василий Шуйский заключил с Швецией союз против поляков, и весной 1609 года в Новгород, в распоряжение русского воеводы, прибыл пятнадцатитысячный отряд шведских наемников под командованием Якоба Делагарди. Однако после взятия Москвы поляками в 1611 году шведы решили, что выгоднее грабить Россию, чем помогать ей. В июне 1611 года они взяли Новгород и объявили, что «новгородское государство» переходит под покровительство шведского короля, а попросту говоря, воспользовавшись тем, что Россия ослаблена смутой, отхватили себе огромный кусок территории, который находился под их властью до 1617 года.

Когда Москва была взята ополчением Минина и Пожарского и в России появился царь, тихвинцы сразу стали на сторону Москвы. В мае 1613 года они подняли восстание, перебили стоявший в монастыре шведский гарнизон и впустили в его стены русский полк. Шведы осадили обитель. Чудотворную икону обнесли вокруг монастыря по стенам, и враги так и не смогли его взять. Этой же иконой благословили мир со Швецией, заключенный в 1617 году. После этого образ так и оставался в Тихвине.

С наступлением советской власти монастырь был преобразован в трудовую артель и в 1924 году закрыт. Драгоценную ризу с иконы ободрали, однако сама чудотворная так и оставалась в закрытом Успенском соборе до самого 1941 года, когда город был взят немецкими войсками.

В числе прочих трофеев Тихвинская икона была отправлена в Псков, куда немцы свозили захваченные в пригородах Ленинграда и в Новгороде предметы искусства. В том же году ее передали Псковской миссии и с крестным ходом торжественно перенесли в Троицкий собор. В апреле 1944 года трофейные ценности отправили в Ригу, где икону торжественно встретил архиепископ Рижский Иоанн (Гарклавс). По-видимому, для немцев икона не представляла особой ценности, поскольку с этого момента вся ее история связана с именем архиепископа Иоанна и его семьи.

В сентябре 1944 года владыка вместе со своим приемным сыном Сергеем покинул территорию СССР, взяв с собой святыню. В 1945 году он обратился к правительству СССР с прошением о возвращении на родину, однако ответа не получил. Четыре года они жили в лагере беженцев на территории Западной Германии, затем, в 1949 году, отправились в США, где до самой смерти в 1982 году владыка Иоанн был настоятелем Свято-Троицкого собора в Чикаго. Перед смертью он завещал сыну, тоже ставшему священником, вернуть икону в Россию, «когда не будет угрозы Православию». Что отец Сергий и исполнил в 2004 году.

Это только некоторые из знаменитых чудотворных икон. На самом деле их было намного больше – на конец XIX века в России насчитывалось не меньше 650 чудотворных. К рассказам о них можно относиться по-разному. Если явления икон, скорее всего, во многом плод народной фантазии, то чудеса – а в основном это исцеления – нет оснований считать вымышленными. Многие из них засвидетельствованы соответствующими комиссиями, другие записаны просто по рассказам людей. Впрочем, исцеления, более или менее чудесные, совершались все время, происходят они и сейчас.

ХХ век внес свой вклад, пополнив число чудес, но такого строгого учета уже не велось. Почему?

Во-первых, это был «темный век» для нашей Церкви, когда многое приходилось утаивать и прятать от богоборческих властей. Особенно приходилось скрывать чудеса, потому что вслед за ними шли преследования. Тех, кто совершал паломничество к чудотворным иконам, участвовал в крестных ходах, даже просто рассказывал о чудесах, преследовали, а то и судили за «распространение контрреволюционных слухов» и по прочим подобным статьям.

А во-вторых – точное сравнение, конечно, невозможно – но похоже, что самих чудес стало намного больше. Учет исцелений уже просто не ведется – да о них далеко не всегда и рассказывают. Верующих стало меньше, но вера их, пожалуй что, крепче, и то, что человек помолился перед иконой и выздоровел, считается уже делом обычным. Тем более что и медицина все же несколько более развита, чем при московских царях. Нет, конечно, если речь идет о раке в последней стадии, то о таком говорят и пишут, но… В главе 12 будет приведено несколько рассказов о чудесных исцелениях – судите сами.

Но совершаются чудеса и иного рода – такие, которые в прежние времена считались величайшей редкостью и особым знамением свыше. А теперь они насчитываются десятками, сотнями, а то и тысячами. Произошла совершенно невероятная вещь: чудо стало обыденностью. В прежние времена мироточивые иконы насчитывались единицами на столетие, к ним ходили толпы богомольцев. А теперь? В самом начале работы над этой книгой я стояла в большом запущенном храме на Васильевском острове, наблюдая, как по щеке Богородицы на Иверской иконе сползает капелька мира, долго стояла – и в полном одиночестве. Сто лет назад весь город бы сбежался почтить плачущую икону Родственница моих друзей, у которой вдруг стала мироточить икона – самая обычная, бумажная, сделанная типографским способом, даже в храм, кажется, с ней не пошла, так и оставила дома.

А ведь чудо-то величайшее!

Привыкли…

По правде сказать, старые рассказы об иконах, приведенные в этой главе, все же отдают сказкой. Но то, о чем пойдет речь дальше, уж точно не сказка. Слишком близко все это от нас, слишком много свидетелей, видевших эти чудеса своими глазами, слишком велико само количество чудес. Так, словно бы Господь тычет нас носом, как слепых котят в молоко: ну смотрите же, смотрите, что происходит!

Современный человек так редко поднимает глаза к небу, так упорно смотрит в землю. Может быть, и вправду небо становится ближе – чтобы даже подземный житель, проводящий жизнь в метро, в заводских цехах, офисах и супермаркетах, смог заметить, что оно существует?

Самый поразивший меня случай был на мои именины. Мы остались на молебен, и тут пришел «новый русский» в красном пальто, полный такой. Вынул бережно маленькую икону, положил ее на аналой. Начался молебен. И на этой иконе – все это видели – стали появляться крупные капли мира – не по всей иконе, а только на ликах Богородицы и Младенца. К концу молебна лики были полны миром. Ощущение совершенно непередаваемое.

Кстати, позднее я узнал историю этой иконы и этого человека. У него тяжело болел ребенок. Его жена очень сильно молилась перед этой иконой. А как ребенок выздоровел, она об этом забыла. И потом снова что-то случилось в семье, женщина опять вспомнила про эту икону, и тут икона начала мироточить.

Говорят, так Господь призывает человека для укрепления в вере…[223]

(Александр Белашов, иконописец)

Если чудеса от икон исчисляются тысячами, то чудеса, происходящие с иконами, до последнего времени встречались гораздо реже. Сейчас не так, но об этом – чуть ниже.

В VI веке в городе Созополе была икона, источавшая миро. Множество людей помазывались им и получали исцеление. Неподалеку от Созополя жила супружеская пара, все дети которой рождались мертвыми. Патриарх Евтихий помазал их миром, и вскоре у них родились здоровые дети – Петр и Иоанн.

На Афоне, в Ватопедском монастыре, был диакон, в обязанности которого входило убирать церковь. Поэтому он часто опаздывал к трапезе, и однажды трапезарь отказался кормить его – надо, мол, приходить вовремя. Взбешенный, диакон вернулся в церковь и набросился на икону Богородицы со злыми словами: «Сколько еще служить Тебе? Тружусь, тружусь, а куска хлеба не имею!» И, сказав это, взял нож и ударил в лик иконы. Удар пришелся в щеку, и из раны потекла кровь. Диакон в ужасе упал перед образом. От потрясения он ослеп и помешался. Игумен молился о нем, и через три года диакон был прощен. Эта икона с тех пор называется «Закланная».

На Кипре на воротах одной из церквей была укреплена икона Божией Матери, сидевшей с Младенцем на коленях. Однажды какой-то араб, проезжая мимо церкви, для забавы пустил стрелу и попал в колено Богоматери. Тотчас же из раны обильно потекла кровь. Араб перепугался, пришпорил коня, но, не успев доехать до дому, упал мертвым.

В IX веке, во время иконоборческих гонений, воин ударил мечом по образу Иверской иконы – и из раны на лике Богоматери потекла кровь. Увидев это, воин от ужаса тут же покаялся и ушел в монахи.

Когда в 1169 году стрела вонзилась в икону, которую новгородцы вынесли на стену, Богоматерь, изображенная на ней, заплакала. Святитель Иоанн, потрясенный, повторял: «Как из сухого дерева текут слезы?»

Во Франции, в местечке Долис, в средние века была каменная статуя Богородицы с Младенцем. Некий человек бросил в нее камнем. У Младенца откололась рука, а из раны потекла кровь.

В конце XIII века в Великом Устюге подвизался св. Прокопий, Христа ради юродивый. В 1290 году он всенародно объявил, что Бог хочет наказать людей за их грехи и что город погибнет, и призывал устюжан покаяться, однако в ответ получал лишь насмешки.

Прошла неделя. В воскресенье, в полдень, на небе появилось черное облако и разразилась невиданная гроза. Тут народ вспомнил о проповеди Прокопия и бросился в храмы, особенно в соборную церковь, где юродивый много молился перед иконой Богоматери. И вдруг от иконы потекло миро в таком количестве, что им смогли наполнить церковные сосуды. Затем страшная туча отошла от города на двадцать верст и там, над пустым местом, разразилась раскаленными камнями. От чудотворного мира многие получали исцеление.

8 июля 1337 года сторож Троицкой церкви в Новгороде услышал шум в храме. Войдя, он увидел, что икона Божией Матери «Умиление» сошла со своего места и стоит посреди храма на воздухе, а из очей ее капают слезы. В том же году в Новгороде было моровое поветрие, которое благодаря этой иконе прекратилось.

В 1381 году митрополит Пимен привез из Константинополя чудотворную икону Богоматери. Однажды купец Тотрум попросил отслужить молебен в своем доме, и там от иконы истекло благовонное миро.

Несколько выше уже говорилось о чудесном обретении Толгской иконы Богоматери. В 1392 году в Толгской обители, во время утрени, из правой руки Богоматери и из левой ноги Младенца истекло миро, наполнившее церковь благоуханием.

Во время одного из набегов замок Больз, где находилась Ченстоховская икона Богоматери, осадили татары. Князь Владислав приказал поставить икону на городской стене. Татары попали в икону стрелой, из раны потекла кровь, которая видна до сих пор.

Во время эпидемии 1426 года в доме псковского крестьянина, неподалеку от Опочки, начала источать кровь икона Божией Матери «Знамение». Ее отнесли во Псков, причем кровь из правого глаза Божией матери текла так обильно, что смочила полотенце. Во время эпидемий в псковских землях источали слезы икона Чирская (1420 г.) и Мирожская (1567 г.).

В первой половине XVII века в окрестностях Нижнего Новгорода был основан монастырь. Там имелась чудотворная икона, которая называлась «Владимирская-Оранская». В 1635 году, на пятой неделе Великого поста, от головы Младенца истекло благовонное миро.

В 1592 году из Дионисиатского монастыря на Афоне была украдена знаменитая икона «Похвала Пресвятой Богородице». В ту же ночь корабль, на котором находились похитители, попал в шторм. Ящик, куда поместили икону, разбился, а сам образ был покрыт благовонным миром. И едва человек, обнаруживший чудо, взял его в руки, как шторм утих. Потрясенные чудом, похитители отправились обратно и вернули икону.

В 1657 году немцы, напав на нашу землю, подошли к городу Избор-ску Жители посадов укрылись в городе. Среди них была вдова Евдокия, которая имела дома икону Богородицы. Евдокия взяла ее с собой в город и поставила там, где поселилась. 22 марта, в Вербное воскресенье, икона заплакала: слезы текли у нее из обоих глаз.

В 1662 году, во время войны с Речью Посполитой, плакала Ильинская-Черниговская икона Богоматери. Во время Северной войны источали слезы Балыкинская под Стародубом и Казанская в Каргополе (1711 и 1714 гг.)

В память о чудесном истечении крови дано имя образу «Нечаянная радость». Икона находилась в доме некоего грешника, который все же по утрам молился перед ней, говоря: «Радуйся, Обрадованная!» И вот однажды он увидел, что образ движется, а у Младенца на руках, на ногах и на боку – раны, из которых течет кровь. Хозяин дома упал на колени и воскликнул:

– О Госпожа, кто это сотворил?

И услышал ответ:

– Ты и прочие грешники грехами Сына Моего распинаете, как иудеи!

– Помилуй мя, Мати Милосердная! – воскликнул он.

– Вы называете меня Мати Милосердная, и сами исполняете Меня скорби! – был ответ.

И тогда человек взмолился:

– О, Владычице, да не преодолеет моя злоба Твоей неизреченной благодати! Умоли о мне Сына Твоего, Отца моего!

Так была дана грешнику нечаянная радость покаяния…

В конце XVIII века на Украине, в селе Пряжево, слезы потекли из глаз иконы, когда католический ксендз пытался забрать ее из села.

В 1848 году в Москве мироточила икона «Споручница грешных», принадлежавшая полковнику Бонческулу.

1 февраля 1854 года стала плакать икона Богоматери в Сокольском монастыре в Румынии. Истечение слез происходило иногда ежедневно, иногда с промежутками в несколько дней. О чуде вскоре узнала вся Румыния, и в монастырь приходило множество паломников. Шла Крымская война, и Румыния была занята австрийскими войсками. Австрийский главнокомандующий прислал в монастырь полковника, чтобы тот разузнал дело. Полковник долго рассматривал икону, потом, не найдя ничего особенного, поставил ее обратно в киот – и тут из глаз Богородицы снова покатились слезы. Австриец отскочил от иконы в ужасе, воскликнув:

– Плачет? Это великое чудо!

Епископ Мелхиседек позднее говорил, что это было знамение тяжелых испытаний для румынских христиан.

17 февраля 1877 года в Ильинском скиту на Афоне текли слезы из глаз Тихвинской иконы Божией Матери.

Иноки скита решили, что это знамение милости к ним и установили в память об этом событии праздник.

Не все случаи сохранились «в анналах», да не все и становились известны церковным властям. Вот что вспоминает митрополит Вениамин (Федченков), которого однажды попросили прийти в одну семью отслужить молебен:

«Это были мои знакомые: вдова фельдшера и ее сын… Жили они, кажется, на Обводном канале. Когда я вошел к ним в комнату, в углу, перед иконой Божией Матери, я увидел зажженную лампаду: под иконою – большая тарелка, на нее капала непрерывно какая-то маслообразная жидкость бесцветного вида и без запаха. Сочившаяся жидкость впитывалась в вату, которую вдова раздавала знакомым, не объявляя, по смирению, о необыкновенном событии церковным властям…»[224]

К чудесам, происходящим с иконами, можно отнести истечение от них крови, слез и мира и их чудесное обновление. До XX века такие случаи были огромной редкостью, эти иконы почитались как великие святыни, хотя «образованные люди» нередко считали все это обманом.

Действительно, основания такие у них были. В 1720 году в Санкт-Петербурге стала плакать икона Богоматери в Троицкой церкви на Петербургской стороне, и по городу сразу же пошли слухи о грядущих несчастьях. Тогда Петр Первый приказал принести к нему икону и, тщательно исследовав ее, обнаружил с обратной стороны небольшие емкости с маслом, а в глазах образа – крохотные дырочки. Это был единственный случай, когда подобная икона исследовалась, – и такой результат!

Однако XX век развеял все подозрения в «рукотворности» подобных чудес. Во-первых, в дешевой бумажной иконке никакой емкости не спрячешь. Во-вторых, чудесное обновление и вообще никакого научного объяснения не имеет.

Итак…

После революции 1917 года стали происходить вещи небывалые. В 1920-х годах по всей стране прошла буквально волна обновлений – икон, куполов, священных сосудов в храмах. В России, под властью большевиков, церковь не имела возможности систематически собирать и записывать свидетельства о чудесах, но на Дальнем Востоке, в епархии Харбинской и Маньчжурской, за пределами влияния богоборческой власти, эта работа велась как должно, и свидетельства были записаны.

«Иконы обновлялись в таких городах, как Иман (Дальнереченск), Владивосток, Хабаровск, во многих селах. Это были не только древние иконы, но самые обычные бумажные литографии – ветхие, закопченные, засиженные мухами. Часто на иконах оставались необновившимися темные пятна или полосы – словно бы в удостоверение того, каким образ был раньше. В церкви села Воздвиженка обновились храмовые иконы, паникадило и священные сосуды в алтаре. В селе Михайлова обновилась икона в киоте, под стеклом, при этом внутри киота осталась нетронутой покрывавшая икону паутина. В селе Полтавка иконы обновились у 18 лиц, и главным образом в домах коммунистов. Власти делали все, чтобы скрыть чудо и остановить религиозный подъем в народе: агенты ГПУ снаряжали комиссии, собирали людей, мыли необновившиеся места на иконах мылом, содой, пытаясь доказать, что обновление есть не более как обман и шарлатанство, проделка попов. Однако количество чудесных обновлений все возрастало».[225]

«Явление обновления происходило с некоторыми перерывами; переходя на новое место, обновление обыкновенно прекращалось на прежнем месте, – пишет владыка Мефодий. – Процесс обновления длился от нескольких недель, даже месяцев, до нескольких часов и еще менее. В последнем случае можно было заметить и самый процесс обновления: грязь и пыль, въевшиеся в икону, исчезали на глазах у всех, подобно рассеивающемуся туману; в некоторых случаях в первый момент обновления от иконы исходил как бы блеск и свет, иногда совершенно явственный и сильный; священные изображения обновившихся икон имеют иногда особенный приятный и умилительный вид, хотя эти изображения в большинстве случаев самой простой работы».[226]

Один из таких примеров быстрого обновления случился в августе 1925 года в Харбине, в общине беженок – сестер Владивостокского женского монастыря. Это была Владимирская икона Божией Матери. «По письму она не представляла ценности, а дешевая фольговая риза и сам лик Божией Матери были настолько темного вида, что один иеромонах Казанского Богородицкого монастыря, побывавший в храме 24 августа, спросил, указывая на икону: “Зачем это жертвуют в храм такое барахло?” Любопытно, что священник даже не совершал каждения перед этой иконой, настолько она казалась ему неблаголепной, а протоиерей Евгений Панормов, посетив общину, посоветовал поместить образ в уголок, чтобы он не бросался в глаза».

Этот образ решили подарить одному из бывших руководителей КВЖД, который только что освободился из китайской тюрьмы, и ради этого вытащили из темного угла, в котором он висел. И вот что было дальше:

«Рассматривая икону, игуменья вдруг изменилась в лице: образ стал мгновенно светлеть, подобно тому, как под влиянием солнечных лучей рассеивается туман, и как бы очищаться от пыли и грязи, насевших на него от времени.

“Смотрите, смотрите, ведь совершается чудо… икона обновляется…” – игуменья стала показывать образ присутствующим. Люди столпились вокруг нее; не прошло и нескольких минут, как икона приняла совершенно новый, блестящий вид: лик под стеклом просветлел и стал словно бы только что написанным; фольговая риза ярко заблистала; венчик над ликом засиял переливающимся светом. Вся икона сверкала, только кое-где на ней остались темные пятна, словно бы в удостоверение совершившегося чуда».[227]

Одну из таких икон видел митрополит Вениамин (Федченков) у одного из русских беженцев. «Иконочка была небольшая, вершков пять высоты и три-четыре ширины. Изображение, вероятно, Божией Матери, наискось с правого угла до противоположного левого было темное, а с другой стороны совсем светлое и ясное».[228]

Начавшись в Приморье, волна обновлений двинулась в Китай, прошла по городам и станицам с русским населением и снова вернулась в Россию. На самом-то деле волна шла по всей стране, но в пределах Советской России о ней можно было судить лишь по упоминаниям в соответствующих судебных процессах да по рассказам немногих очевидцев. Святыни обновлялись, словно бы предсказывая, что будет время, когда не станут ремонтировать церкви, золотить купола и писать иконы.

Этими чудесами было ознаменовано начало гонений на церковь. Но еще большие чудеса стали совершаться в их конце.

До последнего времени мироточащие, плачущие или кровоточащие иконы воспринимались как великое чудо. Сейчас это чудо стало обыденным до такой степени, что не все такие иконы даже приносят в храм. Расскажут священнику, тот даст несколько советов, как вести себя, имея дома такую святыню, – и все. Потому что в 1990-е годы мироточение от икон стало массовым.

Началось все, кажется, в 1988 году. 16 ноября находившиеся во Введенском соборе Оптиной пустыни люди увидели, как на изображении Казанской Божией Матери выступили прозрачные капли. Влагу собрали, икону вытерли, но капли все появлялись и появлялись. И в тот же день стала мироточить икона преподобного Амвросия Оптинского.

Очевидец вспоминал: «Капельки то тут, то там загорались, увеличивались на наших глазах, превращались в полновесные капли, а потом некоторые из них уменьшались и исчезали. Истечение мира сопровождалось благоуханием. Оно действовало как бы волнами, то сразу захватывая всех, то пропадая до едва ощутимого. Среди земных запахов ему нельзя подобрать аналогичный. Если постараться назвать производимое им впечатление, то это как бы благовонная, сконцентрированная свежесть».[229]

Прошло еще несколько лет, и началось что-то небывалое! Уже в 1991 году есть свидетельства о восьми плачущих иконах, из них четыре иконы Богоматери.

10 апреля, на Светлой седмице, в храм святителя Николая Николо-Перервенской обители в Москве принесли икону Державной Божией Матери, которая благоухала и источала миро.

Летом в Грузии, в обители преподобного Антония Марткопского, заплакала старинная икона, предположительно Казанская.

В конце августа в Санкт-Петербурге, в храме Иова Многострадального на Волковском кладбище, мироточила икона Успения Божией Матери.

22 ноября в Смоленске, в Свято-Успенском соборе, плакала Казанская икона, находившаяся в алтаре. Алтарь был полон благоуханием.

Уже в следующем, 1992 году в одной только Спасо-Преображенской пустыни под Елгавой, ничем не примечательном женском монастыре, мироточили уже семь икон!

В 1993—1995 гг. мироточили десять икон в петербургском храме Симеона и Анны, из них четыре иконы Богородицы.

«С 11 апреля 1993 года по 1 сентября 1995 года в храме было зафиксировано, в общей сложности, 404 случая мироточения от икон, в том числе:

“Игуменья Святой горы Афонской” – 85;

“Троеручица” – 53;

“Знамение” – 38;

“Умиление” – 2».[230]

История Церкви не знала ничего подобного – чтобы величайшее чудо совершалось в таких количествах!

Но и это было всего лишь началом. Иконы начали мироточить повсеместно, по всей стране, не только в храмах, но и в домах. Особняком стоит совершенно уже невероятное чудо в Иваново: там в Свято-Введенском монастыре с декабря 1998 по декабрь 1999 года мироточили семь с половиной тысяч (!) икон.

…Первой мироточение заметила дочка одной из монахинь, Маша.

«Спрашиваю, как это было. Оказывается, очень просто.

– Я увидела, что икона мокрая, и говорю: “Мама, смотри, капли”.

– Мы думали, что масло как-то брызнуло на икону – может, из лампадки, – поясняет матушка Лариса. – И еще подумалось: если это миро, то через неделю все станет ясно. Через семь дней был праздник Амвросия Медиоланского, и в этот день (тезоименитство батюшки и архиерея) миро выступило на устах, на звезде Богородицы, на благословляющей руке Младенца… Вот эта икона.

Матушка Лариса достает с полки небольшую Тихвинскую икону в деревянном окладе. Икона самая обычная, картонная, современного производства Софринских мастерских (размер 11х13 см). Такие сейчас выпускаются десятками тысяч и продаются в каждой церковной лавке. Но эта икона вставлена в деревянный киот, под стекло.

Сама икона блестит от мира; внутри киота проложен толстый слой ваты – на случай, если икона снова начнет мироточить.

Мы открываем киот. Ни вчера, ни сегодня икона не мироточила, но следы прошлых мироточений более чем заметны: бумажная основа насквозь пропиталась чудесным миром.

– Сестры принесли к нам в келью свои Тихвинские иконки. И вскоре все семь замироточили. А потом, к мясопусту, все начало мироточить, – рассказывает матушка. – Первое время у нас большое воодушевление было. Устраивали крестные ходы, постоянно читали акафисты, служили молебны. Монастырь прямо гудел – особенно в Великий пост 1999 года, когда мироточение было необычайно сильным. Тогда иконы не плакали только в Великую Пятницу. А в Великий Вторник после богослужения началось крупное мироточение. Миро источали почти все иконы, более трех сотен образов. Мироточение длилось более трех часов. Сейчас уже попривыкли, можно сказать, стадия потрясения прошла…

Мироточение в Иваново имеет свои особенности. Во-первых, в подавляющем большинстве случаев миро, проступающее на иконах, не имеет запаха. Во-вторых, сам характер мироточения разный. Некоторые иконы сплошь покрыты мельчайшими каплями, вся их поверхность увлажнена (небесная роса); другие покрыты крупными каплями, причем эти капли могут идти и по краю иконы (миро-окропление); наконец, в третьем случае миро источается из глаз, из уст, от благословляющих рук, от свитка, из ран (собственно мироточение).

От чудесного мира происходят исцеления… По словам матушки Ларисы, у людей после помазывания миром проходят головные боли, радикулит, болезни горла, глаз, ушей… У многих иконы продолжают мироточить дома, и, помазываясь миром от своих икон, люди также получают исцеления».[231]

Автор книги беседовал с настоятелем ивановского Введенского собора, архимандритом Антонием (Юрасовым).

«Мироточение икон для человека есть видимое присутствие Бога, милость свыше, – начал говорить он. – В Древней Греции самым ценным лекарством был елей – масло. Поэтому по-гречески “Господи, помилуй” звучит “Кирие, элейсон”, что означает: Господи, уврачуй мои раны душевные. Через миропомазание Господь укрепляет нас в вере и приводит к покаянию… Господь через мироточение показал, что он не оставляет нас. Мироточение – это милость Божия… Знамение это еще дается к гонениям или к природным бедствиям. Возможно, впереди нас ждут испытания, природные катаклизмы. Но и бедствия эти – милость к нам, заблудшим, потому что испытания напоминают всем, живущим на земле: у нас не только тело, но и бессмертная душа… Ведь что хочется людям? Им хочется, чтобы в холодильнике была колбаса да водка, да чтоб телевизор работал. А когда тяжело – задумываются, обращаются к Богу…

Я спросил об исцелениях.

– Христос говорит: “По вере вашей да будет вам”, и Сам, когда исцелял, говорил: “А веруешь ли?” Самые главные исцеления души – от язв греховных, а потом идет исцеление и телесное… Ко мне приходят иной раз на исповедь и говорят: у нас нет грехов. Спрашиваю: ходите ли в Церковь, молитесь ли? Оказывается, нет: не ходят, не молятся. Но грехов за собой не признают: мол, мы добро делаем, пользу приносим. Тогда я спрашиваю таких людей: эти стулья пользу приносят? – “Да, приносят”. Добро делают? – “Делают”. – Они живые или мертвые? – “Мертвые”. Вот и вы, как эти стулья…

– Ученые исследовали миро?

Отец Амвросий кивнул.

– Эксперты говорят, что по своему составу такого вещества ни в природе, ни в производстве нет. Но это не главное; здесь даже миллион экспертиз ничего не докажут. Если бы мы закрыли келью, запечатали ее, а потом открыли бы дверь и миро рекой полилось бы, – безбожники сказали бы, что мы трубу подвели и масло пустили. Тем, кто духовно не умер, не нужны доказательства, они принимают чудо, как святыню. А те, которые умерли, что им чудо! Даже если Христос покажет им Свои раны – не поверят».[232]

А мироточения продолжались и продолжаются, и теперь уже и речи нет ни о каком обмане. Во-первых, чудес слишком много. А во-вторых, среди мироточивых икон много таких, в которых просто физически не спрятать тайную емкость – например, бумажных.

«Трудно и, пожалуй, просто невозможно представить дальнейшую хронику чудес, – пишет Д. Басов. – Во-первых, факты мироточения стали слишком многочисленны, а во-вторых, во многих храмах и монастырях священнослужители предпочли умолчать о чуде, не оглашали его ни устно, ни письменно и не благословляли прихожан рассказывать о нем. Причины тому находились разные. Алексей Любомудров, собирая данные о мироточении, услышал, например, от одного священника следующее: “Да, иконы в нашем храме обильно мироточат на протяжении двух лет. Но мы стараемся не придавать этому значения, не обращать сугубого внимания. Ведь нет выработанной позиции Церкви – как воспринимать подобные сверхъестественные явления. И я не знаю, что они означают. Об этом пусть выскажутся старцы. Я – простой священник, могу отвечать на вопросы ко мне как к священнику, а об этом судить не берусь”. Другой клирик сказал ему так: “Церковь благословляет почитать мироточивый образ, когда есть акт освидетельствования, составлен рапорт архиерею, когда все удостоверено. А если этого не было – возможна ситуация, что разные неуравновешенные люди могут впасть в соблазн, пойдут слухи, а затем может случиться и поругание святыни”.

Среди причин, по которым священнослужители не решались разглашать о чуде, нужно назвать и осторожность, опасение привлечь в храм любопытных, вызвать ненужный ажиотаж. Пишущему эти строки, например, иногда приходилось отказываться от мысли написать о некоторых чудесах, потому что священники не хотели привлекать внимание к своему храму. А в одном монастыре в Москве мне сказали примерно следующее: “Мы – монастырь. Наше дело – молиться, а не рассказывать о чудесах”.

Понятно, что многие иереи, наверное, просто не знали (и не знают), что делать в таких случаях. “Здесь сказывается и боязнь прослыть “пустосвятом”, – замечает А. Любомудров. – Встречается, увы, и обычное равнодушие. “В нашем храме делается все, что положено: таинства, требы. А то, что выходит за рамки этого, – не наше дело, это пусть решают церковные власти, епархия, Синод”, – останавливает иерей вопрошающего».[233]

А кроме того, в середине 1990-х годов и политика новых российских властей в отношении церкви была еще неясна. Ведь все было еще в будущем – и восстановление храма Христа Спасителя светскими властями, и президент, не скрывающий перед всей страной своего православия, и прочее… Зато по стране была дана полная воля сектантам самого мрачного толка. Так что никто не мог сказать тогда, куда повернет штурвал новая власть, и не обрушатся ли на церковь, слишком открыто свидетельствующую о чудесах, новые гонения.

И все же грустно это. Ведь наверняка все эти массовые чудеса были даны для того, чтобы в полуязыческой, полубезбожной стране приводить людей к вере и чтобы поддержать тех, кто стоит на пороге храма. Кого винить, что не получилось?

Говорят, что плачущую икону можно рассматривать двояко: как знамение радости и как предвестие беды. Ну не знаю, не знаю… Как это слезы могут быть знамением радости? По крайней мере, выражение лица той мироточащей иконы, перед которой я стояла в храме святой Екатерины, что на Васильевском острове, не давало оснований для радостных толкований – такой бесконечной скорбью было наполнено лицо Богородицы. Потом я вышла из церкви в плоский серый мир под плоским серым небом…

Почему люди не видят чудес? Неужели и вправду сбывается пророчество Исайи: «И сказал Он: пойди и скажи этому народу: слухом услышите, и не уразумеете; и очами смотреть будете, и не увидите. Ибо огрубело сердце народа сего, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтоб Я исцелил их».

Руки Хосе выглядели так, как будто он остановил ими огненный шар кометы, или же Земной шар, летящий в бездну.

А может, так оно и было на самом деле?

(Л. Гумерова. «Иверский избранник»)

А пример того, как можно себя вести в такой ситуации, пришел к нам из-за границы, из Канады. Мироточили-то многие иконы, но только одна стала известна на весь мир и стала подлинным свидетельством веры. Но и человек рядом с ней оказался слишком уж необычный.

…Хосе Муньос-Кортес родился 13 мая 1948 года в Сантьяго, в Чили. Он был сыном моряка и аристократки, происходившей из рода Кортесов – тех самых, покорителей Америки. Служение Деве Марии было потомственным в семье Кортесов. Семьсот лет первенцев нарекали Хосе, в честь Иосифа Обручника. В этом служении мать, ревностная католичка, с раннего детства воспитывала сына.

Воспитанный в строгой католической вере, в двенадцать лет Хосе однажды случайно зашел в православный храм и… остался там навсегда. В 1964 году он принимает Православие с именем Иосиф.

Талантливый художник, Хосе закончил художественную академию в Сантьяго, после чего архиепископ Виталий пригласил его в Канаду для изучения искусства иконописи. В Монреале Хосе поселился на церковном подворье и стал готовиться к принятию монашества.

Трудно сказать, что было потом. Точнее, что было, сказать нетрудно – потребности души не совпали с тем путем, который перед ним открылся. Бывает… А вот какие конкретно события произошли? Известно, что Хосе отказался от мастерской и квартиры на подворье архиепископа, начал изучать французский язык, занялся художественным самообразованием, в конце 1970-х поступил на богословский факультет Монреальского университета. Автор книги «Иверский избранник» Лариса Гумерова пишет:

«Прежде всего он ощущал себя именно художником и, при совершенно искреннем стремлении посвятить жизнь Богу, после долгих раздумий и испытаний понял, что не может пока уместить свои потребности и интересы в рамки православной аскезы… Внутренняя предопределенность судьбы имеет свои непреложные законы. Для дальнейшего роста и развития ему необходима была полная духовная свобода.

Мне неоднократно и от очень уважаемых людей приходилось выслушивать в адрес Хосе отнюдь не лестные мнения и суждения. Чаще всего они касались его “непослушания”, “неповиновения”, “неблагодарности”, “неискренности”, “метаний и капризов баловня судьбы”. Конечно, с точки зрения всех правил поведение Хосе выглядело порой, мягко говоря, вызывающим нарекания. А вслед за констатацией нарушений отрицается и все остальное. Отрицается миссия, искупительный подвиг, его страдания и раны – все становится неинтересным, раз были нарушены правила».[234]

Впрочем, это не является чем-то необычным. Многие почитаемые в Церкви люди, в том числе и святые, не находили общего языка с окружающими, и не только мирянами, но и монахами. Знать бы, какие психологические драмы стоят за строкой, которая так часто звучит в этой книге: «Инок ушел из монастыря…»

Однако то, что Хосе ушел с подворья, отнюдь не значит, что он ушел от Церкви. Он по-прежнему старался соблюдать все монастырские требования, посещал службы, его молитвенное правило было огромным. Но в духовной жизни этот человек шел своим путем. И больше всех, как привито было еще в детстве родителями, он почитал Божию Матерь.

Начало 1980-х было тяжелым временем для Хосе Муньоса-Кортеса. Одиночество, сомнения, тяжелая болезнь, безысходность окружающей жизни. «Ни любви, ни сострадания!» – не раз с горечью говорил он.

А потом пришло чудо.

В начале октября 1982 года, ночью, когда Хосе молился, к нему в комнату вошла Женщина, и он услышал:

«Восстань, чадо, не скорби и не сомневайся! Ибо исполнена мера и услышаны твои молитвы. Ступай на гору Мою Афон и возьми там большую икону, которую укажу, на которой Сын Мой дарует миру сему новую Заповедь Свою на Новые времена. Привези ее сюда, и обретешь путь, и послужишь Христу. И вступишь в семью твою, к возлюбленным братьям твоим, ждущим тебя с великим нетерпением и последней надеждой. И спасешь их. И тогда стяжаешь то, о чем мечтаешь. И возрадуется сердце твое вовеки. Воспрянь и прими единственное благословение».

На следующий день чудеса продолжались. Легко сказать: отправиться на Афон. А деньги?

Но рано утром в дверь постучали. Какая-то старушка заказала Хосе икону, за которую заплатила столько, что денег хватило на поездку ему и двоим спутникам.

На Афоне он, едва увидев, сразу же узнал свою икону. Это была Иверская Божия Матерь, всего год назад написанная отцом Хризостомом. Однако монахи наотрез отказывались отдать икону. Предложили написать копию – но копия была ему не нужна.

Время пребывания в монастыре закончилось, они уже спускались по тропинке, когда их догнал настоятель Свято-Рождественского скита, отец Климент, с большим свертком.

– Божия Матерь пожелала уйти с тобой, – сказал монах.

Отсюда их путь шел в Иверскую обитель. Следующим шагом, как узнал Хосе, было приложить икону к оригиналу Монахи не хотели тревожить Иверскую. Тогда Хосе сказал:

– Послушайте, мы живем в Америке, где сатана все взял в свои руки. Нам просто необходимо привезти с собой что-то истинно святое.

Получилось и это.

И вот икона в монреальской квартире Хосе. Три недели он молился перед ней, пел акафисты. А в ночь на 24 ноября проснулся от сильнейшего аромата роз. Сначала даже решил, что сосед разбил флакон духов. Но утром выяснилось, что благоухание исходит от иконы, а по ее поверхности текут маслянистые струйки. Подложенное полотенце вскоре пропиталось маслом.

Икону отнесли архиепископу Виталию, и тот, пав перед ней ниц, провозгласил, что свершилось великое чудо.

С тех пор жизнь Хосе полностью переменилась. Теперь она протекала не в уединенной квартире, а в гостиницах и салонах самолетов.

– Я теперь ничего не могу планировать заранее, – говорил он на съезде православной молодежи в Сан-Пауло, – что будет завтра или, например, через неделю. Потому что жизнь моя сейчас полностью принадлежит людям. Я должен быть всегда готов идти с иконой туда, куда нужно…

«Как Хосе всегда точно знал, кто на этот раз ждет помощи, – до сих пор остается загадкой. Как справлялся он с трудностями дорог, визами, стихийными бедствиями, собственными болезнями и проблемами, один Господь ведает. Но ни одна просьба к Божией Матери не должна была остаться без ответа. Ни одна капелька драгоценного мира не могла пропасть даром. А ведь никто не отменял ему его собственного христианского долга и обязанностей зарабатывать на нужды иконы, на хлеб, на разъезды».[235]

Богородица Сама указывала ему, как действовать. Он ориентировался по состоянию иконы. Она меняла выражение и цвет лика, взгляда, потухала или вспыхивала лампадка (это случалось накануне больших бедствий). Во время августовского путча в России Богородица впервые заплакала. И тут нелишне вспомнить, что слезы – знамение, толкуемое двояко: и как предвещающее беду, и наоборот.

При первой возможности Хосе старался вырваться на Афон, в тот самый Свято-Рождественский скит, откуда он привез свою икону. В 1992 году, когда чудо длилось уже десять лет, о. Климент постриг его в монахи с именем Амвросий.

«Только тому безграничному состраданию, каковым и был от рождения так щедро наделен Хосе, могло достаться подобное трудное счастье… Бог дает верным с избытком. Хосе просил о любви – Божия Матерь дала ему возможность любить и защищать каждого, кого Сама возлюбила. Он просил о близких, о родной душе – Она дала ему семью, размером в земной шар. Хосе жаждал поделиться с кем-то своими мыслями, чувствами, поговорить о самом важном – теперь все обращались к нему за советом и ловили каждое его слово. У него никогда не было детей – и он стал отцом. Да еще каким! Крестным отцом пятидесяти восьми детей и целого нового поколения, принявшего крещение и подросшего около его иконы»[236] – так пишет в книге «Иверский избранник» Лариса Гумерова.

Хорошо бы на этом и закончить. Но на этом книга не кончается. Автор продолжает:

«Так Божия Матерь возвысила и возвеличила того, кого всю жизнь не принимали всерьез, считая последним пришельцем, чужаком, отщепенцем».

Автор не раз повторяет, что Хосе был рыцарем. Но ведь рыцарь в первую очередь – воин. В данном случае – воин Христов. И нелишне будет привести первое впечатление автора от знакомства с ним.

«Когда впервые увидела его в нашем храме, захотелось протереть глаза: не показалось ли подобное?

Откуда здесь такие люди? Он всегда стоял в притворе, так удобней было наблюдать за службой. Всегда начеку, охранял. На голову выше толпы – ему было видно все, с высоты его гренадерского роста. Не двигаясь, ни с кем не разговаривая, стоял на одном месте, огромной тенью в черном…

Сразу же бросились в глаза его мужественная красота, безупречная элегантность: аккуратно причесан, стрелочки на брюках, куртка и рубашка невиданного покроя.

И все же внешнее отступало на задний план перед ореолом возвышенной и печальной Тайны…

Я увидела Хосе и, наверное, впервые в жизни испытала необъяснимый трепет, даже страх. Ни за что на свете не смогла бы к нему обратиться и что-то такое сказать. Это казалось невероятным, все равно что подойти к Архангелу Гавриилу и спросить, как у него дела.

Страх и робость только усилились, когда я наблюдала перед отъездом Хосе, как он укладывал в футляр свою икону.

Привычная мягкая полуулыбка сошла с лица. Скулы страшно сведены, взгляд мечет молнии. Веки огромных черных глаз опущены, но этот огонь невозможно спрятать. Хосе видел все и за всем зорко следил, словно и впрямь исполненный очей. Сосредоточенность и собранность, как перед боем.

А с иконой обращался удивительно нежно. Пальцы побелели от напряжения, но все движения отточенно плавны и легки. Я на всю жизнь запомнила его облик в ту минуту: силу и пластику какого-то огромного существа, явно не обыкновенного человека…»[237]

И на этом хорошо бы закончить. Но и на этом книга не кончается.

Избранник Богоматери знал свою судьбу. Он говорил, что мечтает умереть за Христа. В его квартире, среди икон и картин, на стенах гостиной висели эстампы с изображениями средневековых пыток.

13 сентября 1997 года он приехал в Нью-Йорк на крестины, и с глубокой печалью сказал: «Это будет мой последний крестник».

В начале октября икона перестала мироточить и начала плакать.

Той же осенью некто разместил в Интернете информацию о том, что икону украшают драгоценности.

– Теперь мне недолго осталось жить, – сказал Хосе.

13 октября 1997 года он приехал в Афины на всемирную выставку икон. 29 октября посетил Свято-Николаевский храм на острове Андрос. Когда Хосе подошел к фреске молящейся Богородицы, она заплакала.

30 октября ему позвонили и попросили о помощи. Как обычно…

«Тело было обнаружено ранним утром в 806-м номере Гранд-отеля.

С кляпом во рту, с руками и ногами, связанными по всем требованиям профессионального мучительства. Убивали несколько человек, долго пытали, не оставив живого места на лице и на теле. На руках электрические ожоги, на переломанных пальцах – проволока, электроды.

Устав и вконец озверев, сокрушили кости шеи.

Человек в соседнем номере всю ночь слышал стоны, но, парализованный ужасом, никуда не обратился…»[238]

Кто и почему убил Хосе Муньоса-Кортеса, до сих пор так и остается загадкой. Ну не было на иконе драгоценностей, это же невооруженным глазом видно. Собственно, исчез только поминальник Хосе, куда он записывал имена тех, с кем свела его судьба. Исчезла также икона – но это и вообще несерьезно, если говорить о корыстных мотивах: неужели кто-то всерьез вознамерился, как не раз предлагали Хосе, торговать миром?

Нет, ничего на ум не приходит, кроме одного, того самого, что и в Древнем Риме: похули Христа, и останешься цел.

Косвенно о том, что все так и было, говорят следующие факты:

«12 ноября, почти через две недели после убийства, смогли состояться похороны в Джорданвилле, штат Нью-Йорк.

Когда вскрывали пластиковый мешок с телом, разлилось благоухание роз.

Владыка Лавр с благоговением срезал прядь волос.

Люди прикладывали к телу крестики, четки, иконы, обручальные кольца. Все были охвачены небывалой благодатью…

А вот от вида его изломанных, черных рук в гробу добрая знакомая Хосе лишилась чувств.

Руки Хосе выглядели так, будто он остановил ими огненный шар кометы, или же Земной шар, летящий в бездну.

А может, так оно и было на самом деле?

На сороковой день был мороз и ветер, ни одной свечи на панихиде зажечь не удалось. В снегу сами собой вспыхнули две большие свечи и горели на ветру восемь часов».[239]

Иверская Монреальская икона исчезла бесследно.

Жил на свете рыцарь бедный,
Молчаливый и простой,
С виду сумрачный и бледный,
Духом смелый и прямой.

Он имел одно виденье,
Непостижное уму,
И глубоко впечатленье
В сердце врезалось ему.

Путешествуя в Женеву,
На дороге у креста
Видел он Марию-Деву,
Матерь Господа Христа.

С той поры, сгорев душою,
Он на женщин не смотрел
И до гроба ни с одною
Молвить слова не хотел.

С той поры стальной решетки
Он с лица не подымал
И себе на шею четки
Вместо шарфа привязал.

Несть мольбы Отцу, ни Сыну,
Ни Святому Духу ввек
Не случилось паладину,
Странный был он человек.

Проводил он целы ночи
Перед ликом Пресвятой,
Устремив к ней скорбны очи,
Тихо слезы лья рекой.

Полон верой и любовью,
Верен набожной мечте,
Ave, Mater Dei[240] кровью
Написал он на щите.

Между тем как паладины
Востречу трепетным врагам
По равнинам Палестины
Мчались, именуя дам, –

«Lumen coetum, sancta rosa!»[241] –
Восклицал всех громче он.
И гнала его угроза
Мусульман со всех сторон.

Возвратясь в свой замок дальный,
Жил он строго заключен,
Всё безмолвный, всё печальный,
Без причастья умер он;

Между тем как он кончался,
Дух лукавый подоспел,
Душу рыцаря сбирался
Бес тащить уж в свой предел:

Он-де Богу не молился,
Он не ведал-де поста,
Не путем-де волочился
Он за матушкой Христа.

Но Пречистая сердечно
Заступилась за него
И впустила в царство вечно
Паладина Своего.

Рассказ о чудесах и почитании Божией Матери в католическом мире не входит в задачу данной книги. Это отдельная большая и сложная тема. Тем не менее коснуться ее будет далеко не лишним, хотя бы только потому, что это вера рыцарей-крестоносцев и шевалье д Артаньяна, героев Жана Маре и Вальтера Скотта, без знакомства с которыми немыслим даже минимально культурный русский человек. Мы связаны с католическим миром сотнями нитей, которые иной раз даже и не ощущаем. Многие ли знают, слушая дивную «Ave, Maria» Шуберта, что это на самом деле хорошо нам знакомая молитва «Богородице, Дево, радуйся», только по-латыни и в иной культурной традиции?

Если наше светское общество относится к Западу с симпатией, то об отношении православных к католикам этого сказать нельзя, тут все сложнее. И неудивительно: сотни лет немцы, литовцы, поляки старались огнем, мечом и золотом насадить на Руси католичество – столь же усердно, сколь и безуспешно. Большого религиозного смысла в этом не было, единственным смыслом было увеличение зоны влияния, а значит, и доходов Рима. Тем более что у православного мира с католическим существует огромная общая граница, а где граница – там и неизбежные пограничные конфликты, в которых Церковь, уже в который раз, становится заложницей страстей, властей и политики мира сего.

И за всеми этими распрями прочно забылось главное – что среди множества церквей и вероисповеданий никто не стоит ближе к православным, чем католики. Если, конечно, смотреть на то, что нас объединяет, а не на то, что разделяет…

Опять берет Его диавол на весьма высокую гору, и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: все это дам Тебе, если падши поклонишься мне.

Матф. 4:8 – 9

Итак, если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой.

Матф. 5:23 – 24

Если вспомнить, кто ссорит братьев, разделяет людей и народы и натравливает их друг на друга, то надо признать, что этому рогатому господину кое-что удалось, и даже весьма много. По крайней мере в том, что касается разделения церквей. Нет, конечно же, можно верить и в то, что все произошло из-за пресловутого придуманного латинянами filioque[242]… Но, по правде сказать, верится в это слабо. Ведь даже Ария, как мы помним, сначала прокатили на выборах епископа, а уж потом он пустился в богословские изыскания. Нет, для того чтобы единая Церковь разделилась на две, нужны были более серьезные основания. И они, конечно же, существовали. Во-первых, эти церкви находились в разных государствах…

…Впервые Римская империя разделилась на Восточную и Западную еще в IV веке, после смерти императора Константина. После этого она то объединялась, то снова делилась. Восточная половина империи сумела устоять и укрепиться, на западе все было иначе.

Уже в IV веке германские племена готов прорвались на территорию Западной Римской империи и осели в пограничных районах. Это стало началом почти столетней агонии великой державы. В 410 году готы взяли Рим, а в 476 году Западная Римская империя окончательно перестала существовать.

Племена, захватившие некогда великую империю, не могли, да и не хотели устанавливать в ней новые порядки. Они жили на ее территории своими кланами, говорили на своем языке, исповедовали свою веру, постепенно заменяя язычество христианством (большей частью арианского толка), но неизбежно воспринимали и порядки Рима.

В V веке был низложен последний римский император. Тем не менее жители Западной Римской империи пока еще не расстались с имперским сознанием и признавали императора – того, которого имели, то есть восточного. (По крайней мере, до тех пор, пока его политика их устраивала.) Пришельцы цивилизовались, перенимая римскую культуру, но и привносили что-то свое, и этого своего было слишком много. Европа медленно погружалась в Темные века.

Соответственно, у каждой половины разделенной империи были и свои церкви, с центрами в Константинополе и в Риме. На Востоке, как мы помним, Церковь была подчинена императору и, еще в большей степени, имперской идее. А вот на Западе, где культура народов-победителей оказалась несравнимо ниже римской, Церковь играла совершенно особую роль. Во-первых, она была источником просвещения – вскоре духовенство стало практически единственным грамотным слоем общества. А кроме того, именно по церковным каналам сюда доходили распоряжения императора и новости из имперской столицы, так что Папа Римский стал восприниматься и в качестве наместника императора. Если на Востоке светская власть подмяла под себя духовную, то на Западе все обстояло с точностью до наоборот. Вожди захвативших Европу варваров не могли тягаться в политической культуре с Церковью, и постепенно она стала и оплотом светской власти. Были времена, когда папы повелевали королями, были и иные – когда короли вырывали власть из рук Рима, но светская власть у западной Церкви была огромна – куда больше, чем у восточной. Власть и стала для нее основным соблазном.

С самого начала Рим и Константинополь постоянно боролись за верховенство в Церкви. В Риме находилась кафедра Святого Петра, первого из апостолов, поэтому римский епископ с самого начала претендовал на особое положение в Церкви, а потом и на главенствующую роль, с чем другие епископы, естественно, не соглашались. А в Константинополе сидел император, и ему нужна была управляемая Церковь, руководство которой находится не за тридевять земель, а рядом, чтобы можно было рукой достать. Против столь могущественного противника Римский Папа шансов не имел – почти никогда. (А тот единственный раз, когда у него этот шанс появился, стал величайшей трагедией для всего христианского мира.)

Противоборство обострилось, когда в Византии начался период иконоборчества. Римский Папа резко выступил против церковных инициатив императора. Обозленный император, не пускаясь в богословские диспуты, послал флот в Италию, а когда тот погиб от бури, то своей властью приписал к Константинополю до сих пор находившиеся под церковной властью Рима области, где говорили и служили по-гречески: юг Италии и Балканский полуостров. Римские иерархи этого Византии не простили. Сделать они ничего не могли, но отношения были испорчены всерьез. Да и простой здравый смысл говорил, что от имперской столицы, в которой творятся такие дела, лучше держаться подальше – они и держались. Когда, спустя почти сто лет, иконоборчеству пришел конец, дело уже было сделано: после не слишком долгого выяснения того, кто в Церкви главный, Восток и Запад окончательно развернулись в разные стороны, тем более что и условия жизни, и интересы в двух бывших половинах некогда великой империи были совершенно различны.

В том, что касается церковной жизни, тоже постепенно появились некоторые расхождения. Точнее, даже не появились, а возникли естественным образом – поначалу конкретные формы богослужения устанавливались самими общинами, делали они это кто во что горазд, и к единообразию их приводили постепенно, в течение веков. К XI веку, к моменту разделения церквей, расхождения были следующими:

«Различия между византийцами и латинянами можно разделить на две категории: богослужебно-бытовую и вероучительную. Вот их краткий перечень:

Различия богослужебные и бытовые:

1. Латиняне постились по субботам, греки – нет. Для франков византийский отказ от субботнего поста казался распущенностью; а византийцы в свою очередь обвиняли франков в иудаистических тенденциях.

2. Латиняне совершали евхаристию[243] в Великий пост, что для греков было совершенно недопустимым.[244]

3. На Западе было принято употреблять в пищу кровь. Византийцы видели в этом нарушение решений апостольского собора.[245]

4. Византийцы, бывающие на Западе, часто могли видеть клириков с оружием в руках и даже клириков, принимающих участие в битвах. Представители восточных церквей видели в этом нарушение целого ряда канонов множества соборов, в том числе и Вселенских, запрещающих клирикам не только проливать кровь, но и вообще служить в армии и брать в руки оружие.

5. Восточные клирики носили бороды, западные – брились. Вообще, на Востоке брадобритие ассоциировалось с желанием выглядеть женственно. Отсюда понятно, какие подозрения вызывали у восточных гладко выбритые западные епископы и священники.

6. На Западе и на Востоке были различные формы тонзур для клириков: на Востоке лишь выбривали на затылке “гуменцо”, а на Западе подбривали волосы и снизу, делая некое подобие тернового венца Христова.

7. На Востоке приходские священники были женатыми. На Западе, настаивающем на целибате, это считалось грехом николаитизма.

8. По законам Византийской империи допускался развод, но не позволялось более трех последовательных браков. На Западе развод исключался совершенно, зато количество последовательных браков в случае смерти одного из супругов не ограничивалось вовсе.

9. На Востоке по окончании Евхаристического канона в чашу добавлялась теплота (зеон) – обычай, неизвестный на Западе.

10. В римской литургии отсутствовала эпиклеза – воззвание к Святому Духу после слов Христа при освящении Даров. На Востоке эпиклеза считалась неотъемлемой частью Евхаристического канона.

11. На Западе после IX в. появился обычай использовать для евхаристии опресноки. К XI в. он уже повсеместно вошел в употребление. На Востоке, где использовался только квасной хлеб, западный обычай казался еще одной иудаистической тенденцией…

Различия вероучительные:

1. Filioque.

2. Роль папы в Церкви».[246]

Из всего вышеизложенного серьезным можно признать лишь последний пункт: да, вопрос о власти – вещь важная и, можно сказать, даже лежит в основе принятия решений. Что же касается всего остального… Нет, конечно, если надо объяснить народным массам причину раскола, то сойдет и это. Сходило и меньшее: например, сколькими перстами креститься. Но если говорить серьезно… то все это получается как-то легковесно и неубедительно.

Цену этим расхождениям особенно хорошо видишь сейчас, когда обе церкви стали островками в языческом море. Когда со всех сторон вокруг тебя христиане, то можно всерьез спорить о том, брить бороду или не брить, поститься по субботам или не поститься. Но когда с одной стороны оккультисты, с другой – сайентологи, а с третьей – телевизор – самое, конечно, время сосредоточиться на спорах о filioque…

…Дело, конечно, было не в расхождениях, а в куда более серьезной вещи – во власти. Византийский император хотел подобрать под себя Рим, Папа под себя – греческую церковь. Ни то, ни другое не удавалось, что злило обе стороны. А потом произошло событие, после которого никакое примирение между церквами на многие века стало невозможным. Это та страница крестовых походов, которую апологеты крестоносного рыцарства предпочитают стыдливо обходить – завоевание крестоносцами Константинополя. Само собой, из этого ничего не вышло, удержать захваченное не удалось, но именно это событие посеяло между двумя половинами некогда единой Церкви уже не отчуждение, а ненависть. Сейчас большая часть как православных, так и католиков обо всем этом и не знает, однако память где-то в генах живет и порождает у православных отчуждение и неприязнь, а у католиков удивление: за что?

Поэтому неплохо все же разобраться, что такое был этот самый Четвертый крестовый поход, положивший начало открытой вражде братских церквей – поход, во время которого христианские рыцари захватили христианскую столицу, как вражескую крепость.

…К концу XII века Византийская империя ослабела. И тут как раз европейские рыцари собрались в очередной крестовый поход – брать у мусульман Иерусалим. В Палестину они добирались морским путем, а возили их на своих кораблях венецианцы, причем не «за идею», хотя тоже были христианами, но за хорошую плату. А Венеция давно спорила с Византией из-за господства на море и не прочь была воспользоваться случаем и расправиться с конкурентом. (Кроме того, дожа Венеции за тридцать лет до того побили в Константинополе… подумать только, от какой малости подчас зависит мировая история!)

В общем, венецианцы все рассчитали точно и интригу провели блестяще. Крестоносцы сели на корабли, однако денег на переезд до Палестины у них, как и предполагали корабельщики, не хватило. Их отвезли на остров в лагуне, где они некоторое время провели в голодном ожидании, так как продовольствия не хватало. И тогда, как следует выдержав рыцарей, венецианцы предложили договор: вместо уплаты долга крестоносцы берут для них город Зару, принадлежавший Венгрии.

Деваться рыцарям, оказавшимся заложниками хитрых торговцев, было некуда. Город они взяли. Папа Иннокентий, в ярости от того, что христианские рыцари, отправившиеся на священную войну, вместо этого захватили христианский город, отлучил их от церкви – но потом, узнав обстоятельства дела и поняв, что экспедиция была вынужденной, решение отменил. Рыцари поняли – можно бить и христиан, понтифик простит!

Когда крестоносцы зимовали в Заре, там – надо сказать, как-то подозрительно своевременно, – появился сын одного из свергнутых византийских императоров (их все время свергали, дело обычное) и предложил очень хорошие условия, если крестоносцы восстановят его семью на престоле. Кроме различных материальных благ, он пообещал подчинить Православную Церковь Риму. Один из вождей крестоносцев, Симон де Монфор, возмутился и, сумев найти корабли, увел небольшую часть войска – тех, кто действительно шел освобождать Святую Землю, – в Палестину. Остались те, кому больше нравилось грабить. Они пошли на Константинополь, взяли его и разграбили, а то, что не смогли увезти, уничтожили. Через три дня, на которые взятый город отдается пьяной солдатне, столица Византийской Империи лежала в руинах.

К освобождению Гроба Господня и вообще к битве за веру это предприятие не имело ни малейшего отношения. О подлинном характере экспедиции, сугубо материальном, свидетельствует договор о разделе добычи: новопосаженный император получает трон и четверть империи, а остальная территория и вся захваченная добыча делятся пополам между крестоносцами и венецианцами. Последние получают и вожделенное господство на море. А чтобы как-то урегулировать отношения с Папой – а то вдруг опять отлучит! – победители объявили, что Византийская Церковь отныне подчиняется Риму.

Собственно говоря, ничего необычного в этом нет. Множество раз в мировой истории, как на Востоке, так и на Западе, христиане брали христианские города, грабили церкви, убивали священников и насиловали монахинь, и это не влекло за собой никаких церковных недоразумений – на войне как на войне! Но в данном случае грабеж совершался под прикрытием религиозной идеологии – священной войны. Это уже не один король у другого кусок земли отнимает, это совсем иное. А кроме того, папа Иннокентий совершил самую, наверное, роковую ошибку за всю историю Церкви – не устояв перед соблазном, он принял трофей, положенный к его ногам крестоносцами, и провозгласил греческую Церковь присоединенной к Риму. (Заодно положив тем самым начало новой традиции крестовых походов католического рыцарства против православного мира.)

Из всего этого предприятия, разумеется, не вышло ровным счетом ничего. То есть положительный результат похода был равен нулю (не считая грабежа – пограбили отменно!). Византийскую империю, естественно, теплой венецианско-рыцарской компании не то что удержать, но даже и захватить толком не удалось, через какое-то время их оттуда прогнали. Объединение христианского мира под рукой Рима тоже провалилось. Папы и императоры могли издавать любые эдикты, какие им угодно, но ни Православная Церковь, ни народ Византии римского владычества не признали. А кроме того, к этому времени на севере, на Руси, уже набирал силу новый центр православного мира.

Зато отрицательные результаты были колоссальны. Константинопольская экспедиция предопределила окончательный провал миссии крестоносцев на Ближнем Востоке. Крестоносцы всегда испытывали недостаток в людях, а после этого похода он стал катастрофическим. И в самом деле, зачем сражаться с сарацинами, когда проще и безопаснее грабить христианские земли? Вскоре Палестина окончательно перешла под власть мусульман.

Византийская империя через некоторое время была восстановлена, но уже никогда не обрела прежней мощи и не смогла устоять перед мусульманской экспансией. Вскоре ее захватили турки, которые потом двинулись на Европу, на многие века став угрозой не только православному, но и католическому миру.

И, наконец, поскольку эта грабительская экспедиция проводилась под флагом священной войны, она на века и века посеяла ненависть между двумя основными христианскими конфессиями, превратив их из рассорившихся братьев в смертельных врагов. С тех пор ни о каком объединении, ни на каких условиях, не могло быть и речи. В конце XIII века, под угрозой нового крестового похода, византийский император Михаил Палеолог согласился было на унию с Римом – но ее снова не приняли ни Церковь, ни народ. Дошло до того, что самого императора отлучили от Церкви[247]. Многовековая война между Россией, с одной стороны, и ее католическими соседями – с другой, в ходе которой за армиями следовали священнослужители, довершила дело. (А униаты на Украине, например, не успокоились и по сей день.)

И лишь теперь, когда делить стало нечего, когда нет уже ни светской власти пап, ни императоров, когда мир затопило новое язычество, на фоне которого все прежние расхождения кажутся несерьезными, потихоньку начинает вспоминаться, что православные и католики все же две братские церкви.

Правда, очень потихоньку и с таким трудом…

В Католической Церкви своя история почитания Богородицы. Во многом она похожа на православную – такое же множество явлений, святынь, исцелений и чудес. Но перед тем как перейти к ним, несколько слов о самых общих вещах. О них рассказывает петербургский журналист, католик по вероисповеданию, Михаил Фатеев.

Е. П. Сильно ли отличается католический взгляд на Божию Матерь от православного?

М. Фатеев: Из числа серьезных отличий я бы назвал только одно. В Католической Церкви существует догмат о непорочном зачатии Девы Марии, согласно которому, Пресвятая Богородица была рождена без первородного греха.

Е. П.: А на чем догмат основан?

М. Фатеев: Этот догмат – современный, его приняли только в XIX веке. Католическая Церковь считает, что догматическое развитие церкви не закончилось на VII Вселенском Соборе, что оно продолжается. О том, что непорочное зачатие Богородицы все же имело место, говорили очень давно. Грубо говоря, из нечистого, грешного чрева не мог родиться безгрешный Бог, поэтому Богородица была безгрешной. Одним из тех, кто больше всего разработал богословскую подоплеку этого вопроса, был блаженный Иоанн Дунс Cкот. Споры по этому поводу были большие, но в конце концов догмат все же был принят. Разумеется, в значительной мере он является отображением народного благочестия. Догмат ведь не спускается «сверху» – с такого-то числа все обязаны в это верить. Наоборот, он является завершением процессов, которые уже существуют в Церкви – иначе он просто не приживется.

М. Фатеев: Почитание Богородицы и в церковном, и в народном благочестии занимает огромное место. Молитва Ей пропитывает все служение Церкви.

Самой известной и распространенной является молитва: «Ave, Maria» (или, в переводе, «Радуйся, Мария»), известная даже в далеких от Церкви кругах, поскольку на нее известнейшие композиторы писали прекрасную музыку. Это одна из древнейших молитв, она появилась еще в неразделенной Церкви – фраза, известная нам из Евангелия от Луки, которой Елисавета приветствует Пресвятую Богородицу.

Е. П. У православных эта молитва тоже очень распространена.

М. Фатеев: Да, «Богородице Дево». По сути, это одно и то же, хотя имеются и некоторые отличия. Первоначально молитва состояла только из фразы, взятой из Евангелия. Потом, помимо евангельского воззвания, начали появляться дополнительные воззвания различного типа, т. н. «клаусуале». Выгдядело это примерно так: «Радуйся… плод чрева Твоего Иисус, который как Сын нам дан», или «который придет во Славе как Судия», и т. п.

Решительную роль в том, какой дошла до нас эта молитва: «Радуйся, Мария благодатная, благословенна ты между женами, и благословен плод чрева Твоего, Иисус. Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей. Аминь», – это заслуга францисканцев, ордена, появившегося в XIII веке.

Францисканцы были нищенствующим, бродячим орденом, они ходили по городам и весям и были очень популярны. Сердце ордена францисканцев – Порциункола, Церковь Матери Божией Ангелов, и культ Богородицы в ордене очень и очень развит. В таком виде молитва «Ave, Maria», была принята у них. И потихоньку, благодаря популярности ордена, благодаря его активности – они проводили внутреннюю миссию в Католической Церкви, возбуждали набожность – к XV веку в таком виде, в каком она нам знакома, молитва вошла в общий обиход. В 1568 году папа Пий V ввел ее в римский бревиарий, то есть часослов. Но, как я уже говорил, никакой указ Рима не будет выполнен, если он не подтверждается существующим народным благочестием. Молитва «Ave, Maria» не только существует сама по себе, но составляет неотъемлемую и основную часть двух других молитвословий, которые являются самыми популярными Богородичными молитвами в католической церкви. Это Розарий и Ангел Господень, или, как его часто называют, Ангелус.

М. Фатеев: Как эта молитва выглядит? Сначала произносится фраза: «Ангел Господень возвестил Марии и она зачала от Духа Святого», затем идет молитва «Радуйся, Мария». Потом: «Се, я раба Господня, да будет мне по слову твоему», и снова «Радуйся, Мария», вновь фрагмент из Писания: «И Слово стало плотью и обитало с нами», и вновь «Радуйся, Мария». В завершение – молитва, которая показывает суть Ангелуса: «Просим Тебя, Господи, наполни нас Своею благодатью, чтобы мы, познав через ангельское приветствие воплощение Христа, Сына Твоего, его же страданием и крестной смертью достигли славы Воскресения. Во имя Христа, Господа нашего, аминь».

Ангелус очень популярен в католическом мире. Ныне он совершается три раза в день – утром, в полдень и вечером. Неоднократно я сам был свидетелем того, как в польских деревнях в полдень, когда в 12 часов дня слышится колокол, призывающий на молитву, люди бросают работу в поле и читают «Ангел Господень», либо преклоняя голову, либо став на колени. Кстати, распространение этой молитвы – тоже в немалой степени заслуга францисканцев, которые ввели ее в употребление в первой половине XIII века. Поначалу она читалась, когда колокол возвещал об окончании дня. В 1456 году папа Калликст III ввел чтение «Ангела Господня» и в полдень, причем причина была весьма интересной, может быть, даже актуальной и для нашего времени: чтобы испросить у Богородицы защиты от турецкого нашествия. Ну, а в общее употребление в течение дня – то есть еще и утром – ее ввел в 1743 году Бенедикт XIV.

В последнее десятилетие ХХ века появилась следующая традиция: по воскресеньям в Ватикане или в Кастель Гандольфо Папа Римский в полдень обращается к собравшимся на площади Святого Петра паломникам, читает с ними Ангелус и говорит небольшую проповедь.

Е. П. А до какого времени молитвы в Католической Церкви читались на латыни?

М. Фатеев: Самый простой ответ, и верный и неверный одновременно – до второго Ватиканского собора, который состоялся в конце 1960-х годов ХХ века. Но это будет не совсем точно. На латыни читались литургические молитвы, однако существовало огромное число внелитургических молитв на национальных языках. Впрочем, в современной Хорватии издавна служили латинскую литургию на славянском языке.

М. Фатеев: Самая популярная Богородичная молитва, или, вернее, молитвенное правило в Католической Церкви – это Розарий.

Происходит это название от латинского слова «розариум», что значит «розовый куст», или «венок из роз». Конечно же, существует и благочестивая легенда: что Святой Иосиф однажды подарил Пресвятой Деве Марии венок из роз, и Розарий символизирует этот венок. Еще одна версия: венок из роз надевали на голову невесте. Не знаю, росли ли в те времена в Палестине розы… Во всяком случае, на самом деле история гораздо сложнее.

Когда появился суточный круг богослужений, бревиарий, не все монахи были грамотными. Кто-то учил молитвенное правило наизусть, но это могли далеко не все, и надо было его чем-то заменить. Например, псалмы заменялись определенным количеством «Отче наш» или «Аве, Мария» – ее ввели в молитвенное правило примерно в XII веке. Через некоторое время появилось правило, состоявшее из чередующихся «Отче наш» и «Радуйся, Мария», которое потом начали называть Розарий – как венок из роз, что отдавали Богородице.

Существовали разные способы считать молитвы. Чтобы не сбиться, египетские монахи, например, перебирали камушки. А во время крестовых походов христианские рыцари увидели у мусульман четки и стали делать себе такие же.

В распространении этой молитвы огромная заслуга принадлежит доминиканцам. Существует еще одна благочестивая легенда – о том, что святому Доминику, основателю ордена, явилась Дева Мария и преподнесла ему Розарий как способ победить ереси.

Окончательное становление молитвы произошло благодаря Доминику Хэллиону, которого называют также Домиником Прусским. Он жил в XV веке, был аббатом картезианского монастыря. Доминик стал добавлять к каждому ангельскому приветствию всевозможные окончания, «клаусуале» (о них я уже говорил): «Иисус, который как ребенок родился», или «который был искушаем дьяволом» и так далее. Всего он сочинил пятьдесят таких окончаний, которые быстро распространились среди верующих. А доминиканцы в Кельне выбрали из них пятнадцать, послуживших началом так называемых «тайн Розария».

Что же это за тайны такие? Розарий еще называют «Псалтирь для неграмотных» – он состоит из 150 молитв «Ave, Maria», по количеству псалмов в Псалтири, которые разделены на три круга, по пять десятков каждый, посвященные определенным событиям из жизни Иисуса Христа и Богородицы. Это так называемые радостные тайны, скорбные тайны и славные тайны. Радостные тайны – это Благовещение, посещение Марией Елисаветы, Рождество Христово, Сретение и обретение двенадцатилетнего Иисуса в Иерусалимском храме. Дальше идут скорбные тайны: молитва Христа в Гефсимании, бичевание, венчание терновым венцом, крестный путь на Голгофу и распятие. И славные тайны: Воскресение Христово, Вознесение Его на небо, сошествие Святого Духа на апостолов, Успение Пресвятой Богородицы и увенчание Ее небесной славой. Иоанн Павел II в 2002 году ввел еще пять тайн, но не очень-то они приживаются в Церкви.

Как читается Розарий? Сначала крестное знамение, потом, держа в руках крестик, находящийся на конце четок, читают Символ веры, затем «Отче наш», потом три раза «Радуйся, Мария», потом «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу». И затем выбираются тайны и в честь каждой из них читаются «Отче наш», десять раз «Радуйся, Мария» и, в конце, «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу».

Обычно люди читают пять десятков, иногда один десяток – редко когда читается сто пятьдесят молитв за один раз.

7 октября в Католической Церкви – День Богородицы Пресвятого Розария. Отмечается этот праздник в честь того, что в 1571 году христианский флот победил турок. Папа Римский призвал свою паству, для победы над мусульманами, читать Розарий. Битву выиграли, и в благодарность был установлен этот праздник. Кстати, именно в этот день, уже в ХХ веке, был утвержден монашеский устав сестер матери Терезы. Сам октябрь месяц в Католической Церкви целиком посвящен Розарию.

С этой молитвой связан один из тех случаев, когда католический Запад повлиял на православный Восток, что не часто бывало. Серафим Саровский в свое время рекомендовал своим духовным дочерям в Дивеево Богородичное правило, которое как раз и состояло из 150 молитв «Богородице Дево, радуйся», причем он ссылался на книгу «Звезда пресветлая». А эта книжка, как утверждают католические источники, была издана греко-католиками в Белоруссии и повествует о чудесах и дарах, которые посылает Пресвятая Богородица тем, кто читает Розарий.

После канонизации Серафима Саровского его Богородичное правило стало широко распространяться по России. А один из хранителей наследия преподобного Серафима, архиепископ Серафим (Звездинский), модифицировал это правило, введя тайны для каждого десятка. Эти тайны несколько отличаются от католических: Рождество Богородицы, Введение во храм, Благовещение, встреча с Елизаветой, Рождество Христово, Сретение, бегство в Египет и т. д.

М. Фатеев: После Розария очень часто читается так называемая Лоретанская литания.

Что это такое? Литания – слово, происходящее от греческого «моление». В латинском обряде это разновидность молитвы, в которой различные призывания Бога и святых дополняются повторяющимися прошениями. Некоторые говорят, что в восточной традиции на нее похожа ектения. Вообще литания как стиль молитвы возник в IV веке в Иране и вскоре распространился в разнообразных формах по всему христианскому миру.

Самой древней в Католической Церкви является литания Всем Святым. Вторая по древности из ныне существующих – это Лоретанская литания. С ней связан месяц май, когда в церквах проводится так называемое майское богослужение, и вся церковь читает или поет эту литанию. Это очень красиво, особенно если хорошо поют. Кстати, на этот текст написано много прекрасной музыки – например, две Лоретанские литании есть у Моцарта.

Лорето – это город в Италии, один из известнейших и популярнейших центров почитания Девы Марии. В одной из церквей этого города находится Дом Пресвятой Богородицы. Разумеется, и тут существует народная легенда: когда бусурмане пришли на Святую Землю, то ангелы небесные, чтобы спасти Дом Богородицы от поругания, взяли его и перенесли в Лорето. Но я все же придерживаюсь другой, более реалистичной точки зрения.

Святой Дом, или Дом Богородицы, был привезен в Лорето 10 декабря 1295 года, после падения Иерусалимского королевства крестоносцев. Он представляет собой каменную пристройку длиной почти 10 метров, шириной чуть больше четырех метров и высотой 4 с половиной метра. У дома нет фундамента и одной из стен, в настоящее время на месте недостающей стены установлен алтарь. Этот дом не имеет аналогов в архитектуре средних веков, но представляет собой типичное галилейское жилище I века. Скорее всего, он был разобран христианами, а камни вывезены на корабле из Дамаска в Европу. Недавно был найден документ, датированный сентябрем 1295 года. В нем говорится, что деспот Эпира Никифор Ангел дал в приданое своей дочери Итхамар, выходившей замуж за сына неаполитанского короля, помимо прочего имущества, святые камни, вынесенные из Дома Пресвятой Богородицы.

В 1295 году Святой Дом был поставлен в Лорето на древней римской дороге.

Недавно археологи сравнили камни того Дома Пресвятой Богородицы, фундамент которого сохранился в Назарете, и камни Дома в Лорето. Они оказались идентичными. То есть, скорее всего, это действительно камни с того самого фундамента.

В истории ордена кармелитов снова переплетены вместе Восток и Запад. Гора Кармель считалась святой горой еще в иудейской традиции. Первая монашеская отшельническая группа появилась там в IV веке, в месте, которое сейчас называется Вади-эин-Сиах – «Долина мучеников». Потом, во время крестовых походов, туда пришли уже латинские монахи – это место зарождения ордена кармелитов.

Что любопытно: в ХХ веке, когда начали исследовать «Долину мучеников», где был первый монастырь кармелитов, то обнаружили, что часовня монастыря сделана в виде хлева – там были устроены стойла и кормушки. Сперва, историки решили, что это арабы превратили церковь в хлев. Но потом оказалось, что стойла находятся очень высоко, так что единственное животное, которое могло бы там содержаться – это лошадь, но лошадям по этим горам не пройти, да и кормушки стоят слишком близко. Более того, в кормушках обнаружили кусочки ладана. И потом, методом исключения, пришли к выводу: более древняя община, которая появилась фактически сразу после Эфесского собора, сделала свою часовню в таком виде, как символ стойла, в котором появился на свет Иисус Христос. Это была декларация монахов о том, что они исповедовали Марию как Богородицу.

Потом, когда там, уже во времена крестовых походов, поселились латинские монахи, они назвали себя братством Пресвятой Богородицы горы Кармель. Когда мусульмане захватили монастырь, они перерезали всех монахов, оттого и место называется «Долиной мучеников». Потом монастырь был основан в другом месте – в пещере, где, как считается по христианской традиции, жил пророк Илия. Церковь этого монастыря называется «Марис Стелла» – «Морская звезда», и, разумеется, посвящена Богородице. И в этой церкви, прямо над пещерой пророка Илии, где находится главный алтарь, установлена статуя Богородицы горы Кармель. В жизни христиан современного Израиля существуют две самые важные процессии: первая, в которой принимают участие христиане всего Израиля – это процессия, идущая с Оливковой горы к храму Гроба Господня в Вербное Воскресенье, с пальмовыми ветвями. А вторая по важности – это процессия с фигурой Богоматери Кармельской. На второе или третье воскресенье после Пасхи ее выносят из этой церкви, приносят в приходскую католическую церковь в Хайфе, там совершается торжественная литургия, и потом с этой же процессией ее возвращают на гору Кармель в церковь Марис Стелла.

Орден кармелитов тоже внес свой вклад в то, что культ Пресвятой Богородицы распространился по всему миру. Когда мусульмане перебили христиан, те, что остались живы, уехали в Европу. Одним из первых кармелитов и приором их монастыря был Симон Сток, причисленный к лику святых. Когда он вернулся в Европу, то был избран генералом ордена кармелитов, главой монашеской общины. Как пишут благочестивые католические книги, он, увидев, что ордену грозят многочисленные опасности, молил Пресвятую Богородицу о помощи. В ночь с 15 на 16 июня Дева явилась ему в окружении ангелов и вручила коричневый скапулярий.

Что такое скапулярий? Это часть монашеского облачения: продолговатый кусок материи с прорезью для головы. Он есть у доминиканцев, у кармелитов и ряда других монашеских орденов. Надевается он поверх рясы, носят его монахи в знак принадлежности к определенному братству. Благочестивые миряне могут носить так называемый «малый скапулярий», в честь почитания того или иного образа, входящего в католический культ. Самый известный из всех существующих – коричневый скапулярий Девы Марии, сделанный из той же коричневой материи, что и рясы кармелитов. Носил его, еще с юности, и папа Иоанн Павел II…

Как видим, большой разницы в почитании Богоматери у католиков и у православных нет, хотя имеются свои особенности. Есть в истории Католической Церкви и свои чудотворные святыни, и явления Богородицы. Самые известные из них – это, пожалуй, явления в Мексике, в Лурде и в Фатиме.

Явление Девы Марии Гваделупской[248]

Дело было в Мексике. В 1525 году пятидесятилетний мексиканский индеец из деревни Кваутитлап, что в 15 милях от Мехико, одним из первых среди аборигенов принял крещение с именем Хуана Диего. Они с женой занимались земледелием, рыболовством и охотой, и регулярно ходили пешком через горный хребет на мессу в деревню Тлателолко, где находился францисканский монастырь. В 1529 году, после смерти жены, Хуан переселился в деревню Толпетлак, к своему дяде Хуану Бернардино. Отсюда до монастыря было девять миль, но он по-прежнему ходил к утренней службе.

Утром 9 декабря 1531 года Хуан шел по горной тропе. Вдруг он услышал тихие звуки музыки и пение птиц, доносящиеся с вершины горы Тепеяк, и увидел белое облако, на фоне которого переливалась яркая многоцветная радуга. Он остановился. Музыка и пение прекратились, и Хуан услышал женский голос: «Хуанито, Хуан-Диегито». Он стал быстро подниматься по склону и, достигнув вершины, внезапно оказался перед Девой необыкновенной красоты, в сияющей одежде. Дева кивнула, и он упал на колени. Послышался чистый, мягкий голос:

– Хуанито, сын мой, куда ты идешь?

– Госпожа моя, я иду на утреннюю мессу.

Она улыбнулась:

– Знай же, что Я есть истинная Дева Мария, Матерь Божия. На этом месте люди должны построить храм, где Я смогу оказывать помощь нуждающимся, защищать и утешать страждущих. Я Мать тех, кто верит в Меня и любит Меня. Здесь Я увижу их слезы, услышу их молитвы ко Мне. Пойди и передай Мое желание епископу города Мехико. Расскажи ему все, что ты видел и слышал. Будь уверен, что Я не оставлю тебя. А теперь иди и исполняй Мою волю.

– Госпожа, я сделаю все, – с трепетом ответил Хуан.

Вместо того, чтобы идти в монастырь, индеец немедленно отправился в город. Солнце только что взошло, когда он остановился у дома епископа Зумарраго. Епископ принял Хуана ласково и сердечно, но не поверил ему.

Хуан возвратился на Тепеяк, и вновь перед ним в сиянии появилась Святая Дева Мария.

– Не отступай, пойди снова к епископу и повтори волю Мою, – сказала Она.

Крестьянин вернулся к епископу. Тот вновь ему не поверил, но послал своих слуг проследить за странным посетителем.

Те не упускали его из виду до самой вершины горы, однако новую, третью встречу Хуана с Девой Марией не видели – индеец вдруг бесследно исчез. Тогда они вышли из положения просто, заявив, что он обманщик.

…А Хуану в это время сообщили, что его дядя лежит при смерти после приступа лихорадки, и он тут же отправился в деревню за священником. Душа разрывалась от сознания того, что не выполнено третье напутствие Святой Девы, но допустить, чтобы дядя умер без покаяния, он тоже не мог. Не решаясь встретиться с Госпожой, он решил обойти гору Тепеяк по противоположному склону. Но хитрость не помогла. Хуан увидел, как Она спускается с вершины, пересекая ему путь. Так они встретились в четвертый раз.

– Что с тобой, мой маленький сын? – нежно спросила Дева Мария.

Он упал на колени и рассказал, почему не может немедленно снова пойти в город. Богоматерь ответила:

– Успокойся, твой дядя не умрет, он выздоравливает.

Тогда Хуан решил, что немедленно снова пойдет к епископу, но Дева Мария улыбнулась:

– Не торопись. Поднимись на вершину горы, там растут цветы, собери их и принеси Мне.

На вершине горы, действительно, оказалось множество цветов, растущих прямо в мерзлой земле, и среди них дивной красоты кастильские розы. Хуан был поражен – здесь никогда ничего, кроме кактусов, не росло. Он бережно собрал цветы, завернул в свой плащ и принес Госпоже. Та сделала из них букет и сказала:

– Эти цветы будут для епископа знаком и доказательством Моей воли. Разверни свой плащ только в его присутствии. Расскажи ему все, что произошло с тобою, и повтори Мою просьбу построить храм на этой горе.

Индеец снова направился к епископу. Слуги пытались не пускать его, и тогда он заявил, что будет стоять у ворот хоть всю ночь. Лишь когда он показал цветы, его провели к епископу, у которого в это время находился губернатор Мехико дон Себастьян Рамирес.

– Ваше преосвященство, – сказал Хуан, – я принес доказательство. Он развернул плащ. Комната наполнилась ароматом кастильских роз,

и в этот момент на плаще появился образ, окруженный сиянием. Индеец узнал Пресвятую Деву Марию.

На следующий же день епископ вместе с Хуаном отправился на гору Тепеяк. Взойдя на вершину, он распорядился немедленно построить здесь часовню. Плащ с изображением Пресвятой Девы был помещен в кафедральный собор Мехико-Сити, и весть о чуде тут же разнеслась по городу.

…Хуан очень беспокоился о дяде и попросил позволения навестить его. В сопровождении епископа он приехал в деревню. Дядя сидел на крыльце и удивленно смотрел на племянника, которого окружали важные господа.

Хуан Бернардино рассказал, что лежал на постели настолько ослабевший, что не мог дотянуться до лекарства у изголовья, и чувствовал, что настал его последний час. Вдруг комната наполнилась светом, и перед ним возникла прекрасная Дева. Он почувствовал, что освобождается от лихорадки, встал с постели и изумленно смотрел на Нее. Она произнесла:

– Я хочу быть известной миру под именем Приснодевы Святой Марии Гваделупской.

Епископ, которому перевели этот рассказ с языка индейцев, был очень удивлен. Гваделупа – это селение в испанской провинции Эстремадура, где находилась часовня со статуей Девы Марии, история которой полна чудес и знамений. Колумб молился в этой часовне перед своей первой экспедицией к Новому Свету и получил благословение настоятеля. Но откуда мог знать об этом мексиканский индеец из горной деревушки?

Впрочем, первые христиане-индейцы вплоть до конца XVI века вместо испанского слова «Гваделупа» давали образу свои, похожие названия. Многие исследователи считают, что Дева Мария, говоря с крестьянином-ацтеком, произнесла не «Гваделупа», а «Теквотлупа», что по-индейски значит: «Та, которая спасает вас от дьявола». Эти споры идут до сих пор.

На следующий день оба индейца прибыли в город, в резиденцию епископа. А тем временем тысячи людей приходили в собор посмотреть на изображение «Матери Бога белого человека».

Черты Ее лица необыкновенно живые. От Нее во все стороны веером исходят серебристые лучи. Голова немного наклонена вправо. Полуприкрытые глаза смотрят с глубокой задумчивостью, полные печали, любви и смирения. У Нее нежный румянец на щеках, темно-каштановые волосы и красивые, чуть припухлые, как у детей, губы. Лик освещен мягким светом, ладони сложены в молитве. На Ней розовое блестящее одеяние, зеленовато-голубая мантия покрывает Ее с головы до пят. Но самое поразительное – то, что в уголках Ее глаз отражаются фигуры людей, находившихся перед Нею в момент явления Ее образа на плаще Хуана.

…Тем временем епископ Зумарраго отдал распоряжение о строительстве часовни, которая была воздвигнута всего за две недели. К ней сразу потянулся нескончаемый поток пилигримов.

26 декабря 1531 года плащ с изображением был торжественно перенесен из кафедрального собора в часовню. Индейцы в честь этого события стреляли из луков, и одна стрела поразила мексиканского юношу. Его тело положили перед образом и молили Деву Марию вернуть ему жизнь. Через некоторое время юноша открыл глаза и встал.

Хуану была отведена комната при часовне. Воскрешенный юноша тоже поселился здесь, поддерживая в часовне чистоту.

Однажды епископ Зумарраго попросил Хуана показать ему место, где Дева Мария встретилась с ним в четвертый раз. Они пришли туда, и в это время недалеко от них забил горячий источник. К нему тоже стали ходить паломники и пить воду, многие из них исцелялись от различных недугов.

Хуан Бернардино скончался в 1544 году, в возрасте 85 лет. Его дом жители деревни перестроили в маленькую часовню. А в мае 1548 года умер Хуан Диего. В день его смерти Дева Мария явилась ему в пятый раз.

Тело Хуана похоронено у часовни. Комната его стала местом крещения мексиканцев, на стене укрепили доску с надписью: «На этом месте индейцу Хуану Диего явилась Дева Мария Гваделупская».

Епископ Зумарраго стал первым архиепископом Нового Света. Он умер через несколько месяцев после Хуана Диего.

Явление Девы Марии Гваделупской и впечатления паломников привели к тому, что за несколько лет в языческой Мексике появилось около 9 миллионов католиков.

…Старая часовня сохранилась до нашего времени. Кроме нее, на горе Тепеяк построены два больших храма. Плащ с образом хранится в одном из них. Все исследователи, изучавшие плащ Хуана, подтверждают, что его свойства абсолютно уникальны и не могут быть объяснены земными физическими законами. Сделанный из грубых растительных волокон традиционный плащ мексиканского индейца XV – XVI вв. обычно сохранялся не более 20-30 лет, а затем превращался в труху. Но плащ Хуана пережил более четырех веков, ткань его по-прежнему крепка и не поддается тлению.

Профессор Галлахан в мае 1979 года исследовал плащ в инфракрасных лучах. Его заключение таково: «Я испытывал такое же чувство, какое испытывали специалисты при изучении Туринской плащаницы, и я убежден в сверхъестественном происхождении Образа Девы Марии Гваделупской на плаще Хуана».

Другое доказательство сверхъестественного – отражение в глазах Девы Марии фигур людей, находившихся в комнате в тот момент, когда Ее изображение появилось на плаще Хуана. 29 мая 1951 года художник и фотограф Карлос Салинос рассматривал фотографию лика Девы Марии под мощными увеличительными стеклами и увидел в Ее глазах изображение бородатого мужчины, Голова его поднята вверх, а руки простерты вперед. Комиссия по исследованию этого феномена установила, что это лицо Хуана Диего, прижизненные портреты которого сохранились с середины XVI века. В 1962 году доктор С. Уайлиг при 25-кратном увеличении фотографии Святого Образа обнаружил еще два лица, запечатленные в Ее глазах. После этого целый ряд специалистов-офтальмологов изучал это явление, и все они подтверждали, что глаза образа Девы Марии Гваделупской в момент Ее явления обладали такой же способностью отражать стоящих перед Ней людей, какой обладают глаза живых людей. Ни на каких рукотворных изображениях такой эффект невозможен.

7 января 1844 года в семье мельника, жившего во французском городе Лурде, родилась девочка, которую назвали Бернадеттой. Родители ее были очень бедны – отец, лишившись мельницы, стал поденщиком, мать работала в поле, а дочери приходилось вести хозяйство и следить за малышами. Жили они в сыром помещении, от влажного воздуха девочка заболела астмой, и родители отправили ее к своим друзьям в деревню, где она пасла овец и помогала по хозяйству.

В 1858 году Бернадетте исполнилось 14 лет. 11 февраля, в очень холодный день, она с подругой и младшей сестренкой пошла в лес за хворостом.

«Однажды я отправилась с двумя другими девочками на берег реки Гейв, – вспоминала потом Бернадетта. – Внезапно я услышала странный звук, напоминающий шелест листьев. Я огляделась, бросила взгляд на поляну недалеко от берега реки, но деревья вокруг были неподвижны, и было непонятно, откуда же доносится звук. Когда я подняла глаза, то вдруг увидела пещеру, у входа в которую стояла женщина, одетая в прелестное белое платье с ярко-голубым поясом. Ее ступни были украшены бледно-желтыми розами, такого же цвета четки Она держала в руках.

Я протерла глаза, не понимая, что или кто передо мной, и коснулась рукой складки платья, где был мой Розарий[249]. Попыталась осенить себя крестом, но не смогла, руки опустились сами собой.

Женщина перекрестилась. И только тогда я тоже смогла это сделать, хотя рука моя дрожала. Потом я начала читать Розарий, а Она в это время молча перебирала четки пальцами. Когда же я остановилась, в последний раз произнеся: “Радуйся, Мария Благодатная…” – Она исчезла.

Я спросила своих подружек, видели ли они что-нибудь необычное. Они сказали, что нет. Тогда я рассказала им о том, что видела женщину, одетую в красивое белое платье, но кто она, не знаю. Я попросила их никому об этом не рассказывать. Когда же они сказали в ответ, что все это просто глупо и было бы смешно обращать на это внимание, я с ними не согласилась и в следующее воскресенье снова пришла туда, чувствуя, как меня манит это место.

Когда я появилась там в третий раз, женщина заговорила со мной и попросила приходить ежедневно в течение пятнадцати дней. Я пообещала выполнить Ее просьбу. Потом женщина сказала, что Она бы хотела, чтобы я обратилась к священникам с просьбой поставить на этом месте часовню. После этого Она попросила меня попить из ручья. Я подошла к реке, но Она указала мне на маленький ручеек, протекавший рядом. Я наклонилась к ручью, однако смогла набрать всего лишь несколько капель. Я начала разгребать землю, и вскоре вода показалась на поверхности. Трижды отбрасывала я землю, пока наконец смогла попить немного. После этого женщина исчезла, и я вернулась домой.

Я приходила туда ежедневно в течение пятнадцати дней, и каждый раз, кроме одного понедельника и одной пятницы, Она появлялась и просила меня следить за источником, умываться в нем и не забывать о том, что на этом месте должна быть поставлена часовня.

Также Она говорила, что я должна денно и нощно молиться об отпущении грехов, прощении грешников и обращении их. Я неоднократно спрашивала Ее о том, как Она это понимает. Но Она только улыбалась».

25 марта на вопрос Бернадетты, кто она такая, женщина ответила: «Я есть Непорочное Зачатие».

Кроме того, Бернадетта утверждала, что женщина поведала ей три тайны, но она не может сказать о них никому.

В течение двух недель Бернадетта приходила к гроту и говорила с Пречистой Девой. После этого она видела Богоматерь всего несколько раз, а по прошествии июля – больше никогда.

После того как Пречистая Дева ответила на вопрос, кто Она такая, Бернадетта побежала к священнику. Ворвавшись к аббату, она произнесла:

– Я Непорочное Зачатие.

– Что? – спросил пораженный священник.

– Отец мой, так говорила дама, которую я встретила в Масабелле.

– О чем ты говоришь? Никто не может иметь такое имя! Ты знаешь смысл этих слов?

Девочка покачала головой.

– Тогда почему ты говоришь о том, чего не понимаешь?

– Я только повторяю то, что слышала…

…Между тем походы Бернадетты в лес уже привлекли внимание окрестных поселян. Те приходили к гроту, смотрели на девочку, которая разговаривала с кем-то, кого они не видели, расчищала землю возле входа в пещеру, где был источник знаменитой лурдской воды, которая потом исцелила очень многих. Затем этим заинтересовались городские власти. Чтобы укрыть девочку от излишнего внимания, родители отправили ее в монастырскую школу в Лурд. Шесть лет спустя Бернадетта ушла в монастырь ордена Сестер Милосердия, где была пострижена с именем сестры Марии-Бернард. Она умерла в монастыре в возрасте 36 лет. 20 апреля 1908 года было обнаружено, что ее тело нетленно. 14 июня 1925 года она была причислена к лику блаженных и канонизирована 8 декабря 1933 года.

Место явления Божией Матери в Лурде сейчас – одна из самых популярных святынь католического мира. Каждый год к гроту приходит более трех миллионов паломников.

Но самым, пожалуй, известным в католическом мире, затмившим даже Лурд, стало явление Божией Матери трем детям из небольшого португальского местечка, или, как их называют, фатимские явления.

Летним днем 1916 года трое ребятишек – Франсиско и Жасинта Маро и Люсия Абобора – стерегли овец неподалеку от деревушки Анжустел, в центре Португалии (старое арабской название этой местности – Фатима). Дети играли рядом со стадом, когда вдруг сильный порыв ветра встряхнул деревья, и они увидели свет, который вскоре приобрел вид прозрачной сияющей фигуры. Это был юноша. Приблизившись к детям, он сказал:

– Не бойтесь, я Ангел мира. Молитесь со мной.

Дети опустились рядом с ним на колени и стали послушно повторять слова молитвы:

– Боже, я верую в Тебя, я молюсь Тебе, я надеюсь на Тебя, я люблю Тебя. Я прошу у Тебя прощения за тех, кто не верит в Тебя, не молится Тебе, не надеется на Тебя, не любит Тебя.

Когда дети вместе с ним повторили молитву три раза, юноша поднялся и сказал:

– Молитесь так. Сердца Иисуса и Девы Марии внимают вашей молитве.

Второй раз они увидели Ангела в разгар лета, в жаркий полдень, когда играли в тени дерева.

– Что вы делаете? – спросил он. – Молитесь больше! Сердца Иисуса и Девы Марии предназначили вас для дела милосердия. Беспрерывно обращайте к Ним свои молитвы и жертвоприношения.

– Но как приносить жертвы? – спросила Лусия.

– Превратите все, что можете, в жертву Господу, чтобы искупить грехи, которые оскорбляют Его, и как мольбу за обращение грешников. Это принесет мир вашей стране. Я – Ангел-хранитель Португалии. Принимайте и смиренно несите все те страдания, которые ниспошлет вам Господь.

Третье явление было осенью, когда дети шли неподалеку от своей деревни. Сначала они читали Розарий, а потом молитву, которую дал им Ангел. И тут он явился в третий раз. Он держал в руке чашу для причастия, а над ней была гостия[250], из которой в чашу капала кровь. Ангел прочел вместе с детьми молитву и причастил их.

Прошла зима. 13 мая 1917 года дети снова пасли овец. Почти на том же месте, где им явился Ангел, они увидели вспышку света. Решив, что начинается гроза, дети торопливо погнали овец домой, но на середине склона их застала еще одна вспышка, и они увидели над небольшим дубом, на вершине дерева – женщину. Лусия позже написала: «Это была Дама, вся в белом, ярче, чем солнце, изливавшая лучи света яснее и сильнее, чем хрустальная чаша, наполненная искристой водой, сквозь которую проникают обжигающие лучи солнца».

«Потрясенные этим явлением, мы остановились, – пишет дальше Лусия. – Мы стояли так близко, что находились в сиянии, которое Ее окружало или которое Она излучала. Расстояние было примерно полтора метра. Тогда Богородица сказала:

– Не бойтесь! Я не причиню вам зла!

– Откуда Вы явились, – спросила я Ее.

– Я пришла с неба!

– И что вы от меня хотите?

– Я пришла для того, чтобы попросить вас приходить сюда в течение шести последующих месяцев, каждое тринадцатое число, в то же самое время. Тогда Я скажу вам, кто Я и чего Я хочу После этого Я вернусь сюда в седьмой раз.

– Я тоже попаду на небо?

– Да!

– И Жасинта?

– Тоже.

– И Франсиско?

– Тоже, но он должен будет еще много раз прочитать Розарий… Потом Богородица спросила:

– Хотите ли вы предложить себя Богу, чтобы переносить все страдания, которые Он вам пошлет, во искупление грехов, которые так оскорбляют Его, и ради обращения грешников?

– Да, мы хотим!

– Тогда вы должны будете много страдать, но милость Божия будет вашей силой!

Когда Она сказала эти слова, Она открыла ладони и передала нам сильный свет, который как бы отражался от Ее рук. Он проник нам в грудь и в глубину души, и мы почувствовали себя в Боге, Который и был Свет, более ясно, чем если бы мы отражались в зеркале. Движимые внутренним побуждением, которое было нам сообщено, мы упали на колени и с большой искренностью повторили:

– О, Пресвятая Троица, я молюсь Тебе, Боже мой, я люблю Тебя в Святом Таинстве.

Через несколько мгновений Богородица добавила:

– Читайте ежедневно Розарий, чтобы обрести мир на земле и чтобы пришел конец войны!

После этого Она начала медленно подниматься в направлении восхода солнца, пока не исчезла в бесконечности пространства. Свет, который Ее окружал, казалось, прокладывал Ей путь через небосклон…»

Разговаривали с Богородицей девочки, а Франсиско видел Ее, но не слышал слов. Время от времени мальчик поглядывал на овец, которые ходили возле чужого поля, и даже побежал было за ними, но Дева Мария остановила его: «Пусть Франсиско останется тут. Овцы ничего не испортят».

Дети решили никому не рассказывать о чудном явлении, опасаясь, что над ними будут смеяться, но самая младшая, шестилетняя Жасинта, все же проговорилась матери, и на следующий день об этом знала вся деревня. Над детьми смеялись все, а Лусию даже побили. Через месяц местный священник, отец Мануэль Ферейра, посоветовал тринадцатого числа отослать детей на ярмарку. Однако они все равно вернулись на место явления, куда пришли и любопытные – человек пятьдесят. Правда, те ничего не увидели, кроме того, что на несколько минут ослабел солнечный свет, а верхушка дерева, покрытого листвой, словно бы склонилась под некоей тяжестью. А ребятишки снова увидели Даму.

– Что Вы хотите от меня? – спросила Ее Лусия.

– Я хочу, чтобы ты все дни читала Розарий и научилась читать. Позднее Я скажу вам, что Я хочу.

– А я хочу попросить взять нас на небо, – сказала Лусия.

– Да! Жасинту и Франсиско я заберу уже скоро. Но ты еще некоторое время останешься здесь. Иисус хочет, чтобы при твоей помощи люди узнали и полюбили Меня. Он хочет основать на Земле поклонение Моему Непорочному Сердцу.[251]

– Я останусь здесь одна? – печально спросила девочка.

– Нет, дитя Мое! Ты страдаешь? Не теряй мужества. Я никогда не покину тебя. Мое Непорочное Сердце будет тебе убежищем и путем, ведущим тебя к Богу.

«В то мгновение, как Она сказала последние слова, – вспоминала потом Лусия, – Она раскрыла руки и одарила нас во второй раз отражением этого бесподобного света. В нем мы чувствовали себя погруженными в Бога. Жасинта и Франсиско стояли, казалось, в той части света, которая поднималась к Небу, а я в той части, которая проливалась на землю. На правой ладони Богородицы было Сердце, окруженное шипами, которые казались вонзившимися в Него. Мы поняли, что это было Непорочное Сердце Девы Марии, раненное грехами человечества и желающее искупления».

Еще через месяц, как рассказывала впоследствии Лусия, Богородица показала им картины ада и сказала:

– Вы видели ад, куда попадают души бедных грешников. Чтобы их спасти, Господь хочет основать в мире моление к Моему Непорочному Сердцу. Если будет сделано то, что Я вам скажу, то будет спасено много душ и наступит мир. Война окончится. Если же не будут прекращены оскорбления Господа, то во время понтификата Папы Пия XI начнется другая война, еще более страшная. Если вы увидите, что ночь озарена необычайным светом, знайте, что это великое знамение, которое Господь вам дает, что Он покарает мир войной, голодом, преследованием Церкви и Святого Отца за его (мира) преступления. Чтобы это предотвратить, Я приду и потребую посвящения России Моему Непорочному Сердцу и искупительного причастия по первым субботам каждого месяца. Если будут услышаны мои желания, то Россия обратится и наступит мир. Если же нет, то она распространит свои лжеучения по всему миру, вызовет войну и преследование Церкви.

Непонятно лишь, почему детям было велено никому не говорить о пророчествах – какой тогда во всем этом смысл? О видениях ада и необходимости поклонения Непорочному Сердцу Лусия сообщила несколько лет спустя, а второе пророчество – о России – открыла лишь в 1960 году.

Еще через месяц, 13 августа, на месте явления собралось 18 тысяч человек, однако дети так и не пришли. Их запер в своем доме деревенский староста. Пока собравшиеся обсуждали, не следует ли пойти и освободить их, в ясном небе послышался гром и вспыхнула молния, а затем над дубом возникло светлое облако.

13 сентября зрителей было уже не менее двадцати пяти тысяч. Люди просили детей помолиться о них – в основном об исцелении больных. На этот раз Богородица не сказала детям ничего нового, лишь опять велела молиться и читать Розарий, чтобы испросить конец войне, и обещала также, что в октябре они увидят чудо. Но и в этот раз не обошлось без чудес. Воздух вдруг стал тепло-золотистым, и в небе проплыл светящийся лучезарный шар. Затем дуб окутало белое облако и с неба посыпался дождь белых лепестков, которые таяли, не достигая земли. Такой же «дождь» наблюдался в 1918 и в 1924 годах, в последнем случае он был даже сфотографирован.

13 октября погода была – хуже некуда. Накануне разразилась буря, потом резко похолодало, а с утра шел дождь. Несмотря на это, собралась немыслимых размеров толпа. И снова люди увидели лишь белое облако, окутавшее детей.

– Кто Вы, Госпожа, и чего Вы хотите от меня? – спросила Лусия.

– Я – Богоматерь святого Розария, и Я хочу, чтобы на этом месте построили церковь во имя Мое.

Она снова говорила о молитве, о том, что война скоро кончится, о необходимости исправиться. Последними Ее словами были:

– Пусть люди перестанут оскорблять Господа. Он и без того претерпел уже слишком много оскорблений.

После того как чудесная гостья исчезла, дождь вдруг прекратился и облака рассеялись. Солнце над головами было похоже на серебряный круг, окруженный сверкающей короной. Потом серебряный диск задрожал, закружился, бросая во все стороны снопы яркого света, окрашивавшего все вокруг в разные цвета. Это продолжалось три раза по несколько минут, а потом солнце, сорвавшись со своего места, устремилось к людям, после чего вернулось обратно на небо. «Пляска солнца» продолжалась минут десять. Его необычное движение видели за несколько километров. Кстати, мокрая одежда на людях во время этого явления высохла.

Лусия рассказывала, что после «пляски солнца» она увидела возле него все Святое Семейство: Богородицу и святого Иосифа Обручника с Младенцем, которые, как ей показалось, благословляют мир.

Католическая Церковь, несмотря на некоторые сомнения поначалу, все же признала фатимское явление Богоматери. Чудеса были слишком уж явными, да и что сказала чудесная гостья такого, что не согласовывалось бы с учением Церкви? (Два пророчества, напоминаю, были раскрыты Лусией гораздо позже.) Ходят слухи, что имело место и третье пророчество, которое Ватикан скрывает, но это не более чем слухи.

А нам здесь особо интересно, что с совершенно неожиданной стороны получило подтверждение то, что Россия является уделом Богородицы и имеет особое значение в судьбах мира. Хотя едва ли удастся посвятить ее Сердцу Девы Марии – в Православии этого культа нет, а о католической России, даже при самом добром отношении к братьям-католикам, речи как не было, так и нет…

Это только три самых известных явления Божией Матери в католическом мире. На самом деле у католиков подобных чудес не меньше, чем у православных. Как и у нас, далеко не все они признаны Церковью, зачастую рассказы о них относятся к разряду апокрифов. Приведем один из таких рассказов – о явлении в Закарпатье, где главными свидетелями опять были дети, да и само явление имеет много общего с фатимским. О нем рассказал в Интернете о. Атанасий Михаил.[252]

…27 августа 2002 года две девочки – Алена, 10 лет, и Марианна, 9-ти, пришли к источнику, где часто брали воду для домашних потребностей. Когда одна из девочек, наклонившись, брала воду, другая в изумлении чуть ли не закричала: «Посмотри, кто сзади тебя стоит?!»

Там они впервые увидели прекрасную белую Госпожу. Она стояла на облаке, которое не прикасалось к земле и было усеяно чудесными живыми цветами. Дети испугались. Подумали даже, что это какая-то гадалка. Они спешили домой, неся воду из родника, а Госпожа на облаке молча плыла за ними над землей почти к их жилищам.

Дома дети рассказали родителям о том, что увидели, но родители им не поверили, упрекнув девочек в том, что они начитались разных книг и что все это им кажется. Но все-таки отец Марианны, священник о. Петр, человек серьезный и требовательный, сказал: «Если опять увидите Госпожу на облаке, перекрестите Ее и себя».

В тот же вечер девочки пошли в детский садик, чтобы забрать младшую сестру Аленки, и опять увидели ту же Госпожу на облаке, которая сопровождала детей, уже не отходя от них. Дети перекрестили Ее, как учил о. Петр, но Госпожа только улыбнулась в ответ и тоже перекрестилась. Это добавило девочкам храбрости. Они спросили: «Как вас зовут, Госпожа?» – и услышали два ответа. Одной девочке было сказано, что Она – Пресвятая Дева, а другой – Пречистая Дева Мария.

Когда дети возвращались домой, ясная Госпожа, которая называла себя Пречистой Девой Марией, шла вместе с ними в обществе двух ангелов. «Один из них был большой и высокий, как мой отец, – так рассказывала Марианна, – а другой – маленький». Спросив Пресвятую Деву об этом видении через несколько дней, девочки узнали, что было три Ангела: один – большой, которого Она назвала Архангелом, и два маленьких – Ангелы, которые охраняют девочек.

Родители через детей спросили у Нее:

– Что Вы хотите, почему Вы пришли?

– Я пришла помочь, – услышали они в ответ. – Скажите своим родителям, чтобы они пришли с вами молиться в Джублык, где вы увидели Меня впервые.

Родители начинали понемногу верить своим детям. Отец Марианны, о. Петр, вначале колебался. Он думал: стоит ли ему, как священнику, идти на место первого явления? Сначала он отправил с детьми свою жену, но на третий день все-таки решился. А девочки продолжали видеть то, чего не видел никто другой и по-прежнему утверждали: «Мы видим Божию Матерь».

Маму Аленки, сомневающуюся в том, что ее дочь говорит правду, неожиданно охватила непонятная болезнь. Врачи были не в состоянии что-либо сделать, женщина угасала на глазах. Только тогда, когда ее сердце открылось и она приняла тот факт, что Богоматерь присутствует в жизни ее ребенка, она полностью выздоровела.

А 31 августа, в субботу, Божия Матерь попросила известить церковные власти, что это именно Она, Пречистая Дева Мария, Богородица, пришла и просит здесь, на месте Ее явления, молиться. На вопрос о. Петра: «Кому именно из епископов это сообщить?» – он услышал из уст детей ответ Пресвятой Девы: «Старенькому владыке Маргитычу».

Тогда он поехал к владыке и рассказал ему все, о чем говорят и что видят дети. Внимательно выслушав рассказ, владыка спросил:

– Что вы об этом думаете, отец Петр?

– Я верю, что это действительно Божия Матерь.

– Тогда поехали, – ответил епископ.

Приехав в Джублык, владыка пригласил детей в машину и долго разговаривал с ними, расспрашивая о всех подробностях видения, о том, как выглядит Госпожа, о чем Она говорит.

– Можете ли вы сейчас разговаривать с Той, которую видите?

– Да, – ответили дети.

– Тогда спросите Ее, каким будет знак, что это именно Она, Божия Матерь, здесь является.

– Самым большим знаком будет то, что люди здесь станут собираться на молитву, – передали дети слова Богородицы.

Епископ огляделся вокруг и увидел множество людей, которые шли с разных сторон к месту явления.

Между тем в деревне уже разошлись слухи, что епископ разговаривает с детьми, которые видят Божию Матерь, и что сейчас будет Божественная Литургия. Люди побросали домашние дела, спеша к источнику, хотя скептиков еще хватало.

Суббота 31 августа стала днем, когда в первый раз в лесу под Джублыком служилась Божественная Литургия, и не простая, а архиерейская, с участием епископа. Владыка объявил, что и на следующий день, 1 сентября, в воскресенье, будет проведено богослужение.

1 сентября, по окончании Божественной Литургии, желая еще раз убедиться в правдивости явления Пресвятой Богородицы, о. Петр и о. Атанасий[253] молились вместе с детьми, читали Розарий, а когда девочки снова увидели Пресвятую Деву, попросили их побрызгать видение святой водой. И снова Она не исчезла, только радостно улыбнулась и поблагодарила.

На вопрос, зачем пришла Пречистая Дева Мария и не предупреждает ли Ее приход о каких-то катаклизмах, Богородица ответила, как и прежде:

– Я пришла помочь.

– В чем Вы хотите помочь?

– Я хочу помочь возобновить авторитет священников среди народа, объединить этот разделенный народ и объединить Церковь, – послышался ответ.

– Долго ли еще Вы будете с нами здесь, на этом месте?

– До следующего четверга, – ответило видение устами детей.

И все это время, с воскресенья 1 сентября по четверг 5-го, «под Джублыком» собиралось большое количество людей. Пятого сентября их число достигло почти пятнадцати тысяч. Всех беспокоило одно: действительно ли Матерь Божия больше не будет здесь являться? И тогда через детей услышали утешительный ответ:

– Я буду здесь всегда. А вы (дети) будете Меня видеть до тех пор, пока много народа не соберется здесь на молитву.

– Значит, это не последний день, когда мы с Вами разговариваем?

– Нет, – прозвучал радостный для всех ответ.

Со 2 сентября дети каждый день видели Пресвятую Деву Марию во время Божественной Литургии, и всегда возле престола. Она молится вместе со священниками и вместе с ними приступает к Святому Причастию. Она держит в руках Чашу, из которой причащается.

А в воскресенье, 8 сентября, утром вдруг начало «танцевать» солнце. Вначале оно кружилось, а потом на его фоне стали появляться разные знаки и буквы. На вопрос, что это означает, Пресвятая Богородица ответила:

– Это знак для тех, кто не верует.

Кто-то из людей записал небесные буквы в той последовательности, в которой они появлялись, и получился призыв к молитве. Вот эти слова: «Придите поклонимся!»

Этот знак можно было наблюдать на протяжении следующей недели в разных местах Закарпатья. Он появлялся на небе всегда в одно и то же время: утром около 8 часов и вечером, перед началом Божественной Литургии, и длился до окончания богослужения. Часто люди, которые молились под Джублыком, на месте постоянных явлений Божией Матери, чувствовали запах ладана.

Начиная с 18 сентября, Аленка и Марианна утверждали, что во время Божественной Литургии видят между священниками, возле престола, не только Пресвятую Деву, но и Ее Сына, Иисуса Христа… Часто на Богослужение приходит вся Пресвятая Семья – Иисус, Мария, Иосиф. Девочки видят их возле престола, сосредоточенных на молитве.

Имеются свидетельства других очевидцев, которые видели очертания или фигуру Божией Матери. Немало людей получили здесь исцеление.

Лишь немногие чудеса становятся известными на весь мир, хотя на самом деле их случается очень много. Свидетельства о таких «незаметных» чудесах, о помощи Богоматери разным людям и в разных обстоятельствах, не привлекают внимания Церкви. Как правило, их невозможно и проверить – можно лишь верить или не верить рассказам тех, с кем они случаются. Эти рассказы относятся к категории апокрифов, благочестивых преданий. В таком качестве они и предлагаются читателю.

Моя мать была благочестива, принимала в дом странников и странниц. Помню одного старца, с длинными седыми волосами, в белом холщовом подряснике. За спиной он носил тяжелую сумку, как песком набитую, в руках железный посох, такой тяжелый, что мы, дети, не могли его поднять.

Когда умер у нас отец, мать осталась с шестью малолетними детьми. Она решила открыть белошвейную мастерскую, чтобы прокормить детей. Взяла денег в долг, накупила материала, набрала мастериц и у парадного входа вывесила дощечку – вывеску о приеме заказов.

Дни идут, а заказчиков нет. Месяц к концу подходит, жалованье мастерицам платить надо, а денег нет. Мать начала в отчаянье впадать.

Вдруг приходит тот странник. Мать со слезами рассказывает ему свое горе.

– Не горюй, Ульянушка, – говорит странник, – я тебе дам великую помощницу – от заказов отбою не будет. Пошли со мною для помощи кого-нибудь.

Мама послала нашу няню, и она со странником принесли большой образ Владимирской Божией Матери из кельи странника. Странник мало бывал в своей келье, а больше все ходил по святым местам.

Он велел поместить этот образ в мастерской, и чтобы пред ним горела неугасимая лампада.

Странник (он был батюшкой) читал молитвы пред образом, и мы все молились. Потом он благословил всех, велел не отчаиваться и ушел.

И вдруг начались звонки от заказчиков. Звонок за звонком – до обеда 12 заказов приняли. А на другой день временно прекратили принимать заказы, их набралось за один день на целый месяц. Потом пришлось расширить мастерскую.

Так, с помощью Божией и Царицы Небесной наша семья не имела нужды, и мастерицы имели работу и пропитание.

У моей прабабушки отнялись ноги и она более десяти лет лежала недвижимо в постели, в своей усадьбе в Ярославской губернии.

В изголовье у нее висела икона Владимирской Божией Матери, которой она молилась, страдая в болезни.

Однажды она слышит стук, – как будто что-то упало, – и слышит голос: «Встань и подними». Она осмотрелась – никого нет. Наверно послышалось, подумала она.

И вот, во второй раз слышит голос: «Встань и подними».

На нее напал страх и – удивление: «Как я встану, когда столько лет лежу неподвижно?».

И в третий раз слышит голос, твердый, как приказание: «Тебе говорю, встань и подними».

Она почувствовала в себе силу, спустила ноги и пошла в тот угол, откуда слышала голос.

И что же видит? Икона – без оклада, написана очень хорошо, лик как живой – лежала на полу, расколотая на две части.

Она в страхе наклонилась, подняла икону и стала ее соединять. И икона срослась. Но так как она соединила неточно части изображения, то на иконе у Матери Божией, на лике, одна сторона повыше, другая пониже – в свидетельство истинности свершившегося чуда.

С тех пор моя прабабушка поправилась.

Икону перенесли в храм и от нее стали совершаться чудеса.[254]

Решил я провести свой отпуск на Кавказе, на Черноморском побережье, в это время там отдыхала семья моего дяди. День был жаркий, легкий ветерок дул с моря. Дядя посоветовал нанять лодку и поплавать в море. Я пошел, нанял большую парусную лодку с веслами, и мы поплыли. Ветер стал попутным, несильно надувал парус, и мы медленно уходили все дальше и дальше от берега. Вдалеке еле виднелись дома, и только горы возвышались на горизонте.

Хозяин лодки начал проявлять беспокойство и на ломаном русском языке говорил: «Скорее к берегу, смотрите» – и показывал на небольшое темное облачко, двигающееся к берегу. Ветер сразу переменился и с большой силой дул к берегу. «Скорее, буря, скорее, Аллах, Аллах!» Вначале не понимали мы, в чем таится опасность, но волны становились все больше и больше. Хозяин лодки все время менял положение паруса, предложил взяться за весла и что есть силы грести к берегу. Лодку на волнах бросало, но пошла она быстрей. Хозяин повторял: «Аллах! Аллах!»

На лодке были: моя двоюродная сестра Анастасия, ее жених Андрей Сергеев, Соня, подруга Насти, ее брат Юра шестнадцати лет, я и абхазец Ахмет. Внезапно ветер стал порывистым, море бурлило, лодку бросало и заливало водой, парус сорвало. Где был берег? Близко, далеко? Весла вырвало из рук, и неуправляемая лодка захлестывалась водой. Я стал громко молиться, одновременно сбрасывая одежду и сапоги, то же делали Андрей и Юра, девушки прижались друг к другу. Слышу, громко молится Анастасия, абхазец призывает Аллаха. Господи! Как взывал я тогда о помощи, просил, умолял Пресвятую Богородицу спасти нас! Взглянув на небо, я увидел на нем огромный образ Божией Матери и мою маму, стоящую на коленях и молящуюся. «Анастасия! – крикнул я двоюродной сестре, – ты видишь?» – и перекрестился несколько раз. «Вижу», – ответила Настя, и я понял, что Пресвятая Богородица спасет нас. Огромная волна ударила в борт лодки, и мы оказались в морской воде. Я схватил Анастасию и Соню, пытался держаться на воде, поднял голову, и вновь в небе ослепительно горел образ Богоматери, и моя мама молилась перед ним, и вдруг волны подхватили нас и выбросили на берег. Поднявшись и оттащив женщин от бушующих волн, вновь увидел образ Богородицы…

Подробно рассказал отцу и маме, что было с нами, о видении иконы Божией Матери и молитве ее перед иконой, и мама сказала: «Павел! В этот день мучила меня тревога о тебе, в два часа дня подошла к иконе Владимирской Божией Матери, упала на колени и стала молиться о тебе, молюсь, слезами заливаюсь. Почему страдало и ныло сердце о тебе, тогда не знала, но молилась и молилась. Ты говоришь, что именно в два часа погибали. Заступница Богородица явила тебе великое чудо, спасение от погибели не только тебе, но и Анастасии».[255]

В молодости я был неверующим, атеистом, а родители – верующие. Незадолго перед смертью своего отца я видел сон: будто я стою на коленях перед иконой Божией Матери и молюсь.

Вызванный телеграммой к умирающему отцу, я не застал его в живых. Мать моя сообщила мне, что в последние дни отец жалел, что его сын Константин живет без Бога. Но за несколько часов до смерти он радостно сказал: «Ну, теперь я умираю спокойно – я видел во сне, что я и Костя вместе перед иконой Божией Матери молились на коленях, – это значит, он придет к вере в Бога».

Услышав это, я рассказал матери свой, очень похожий, сон! И вот, с того времени, с помощью Царицы Небесной я покончил с атеизмом. Но это еще не все.

Через несколько месяцев мне пришлось быть в «Параклите», в мужском монастыре в семи километрах от Троице-Сергиевой лавры. Когда я вошел в храм, то с правой стороны, у колонны, увидел икону Божией Матери. Ту самую, которую видел во сне! Это был образ Тихвинской Пресвятой Богородицы.

Тут же я опустился перед Нею со слезами на колени.[256]

Голодная зима. Две сестры, обменяв что-то на картошку, погрузили ее на санки и повезли. Путь был далекий. Они, измученные и голодные, выбивались из сил. Взмолились: «Пресвятая Богородица, помоги нам!»

Стоят на дороге без сил. Видят: подходит к ним благообразная женщина и говорит:

– Устали вы очень, дайте я помогу вам довезти картошку.

И взялась она вместе с ними везти. И стало им так легко с ней. И изумились они, глядя на нее, а спросить ее, кто она, боялись. И только подвезли картофель к дому – стала она невидима.

Тут поняли они, что это Сама Скоропослушница была, Пресвятая Богородица.[257]

У меня заболела рука. Лечение не помогало. Сверху на синей жиле образовалась болячка, которая все увеличивалась. Пойду к врачу, там перевяжут, а на другой день, как снимут бинт, болячка все больше и глубже. Наконец, врач сказал, что спасения нет, болезнь проест кожу и будет заражение крови. А лечить отказался (дело было в 1920-х годах).

Я пошла на Никольскую в часовню великомученика Пантелеймона, плакала и молилась. Батюшка пожалел меня, ласково поднял и говорил великие слова веры и успокоения. Взял маслица из лампады от иконы Матери Божией «Скоропослушницы», дал мне вкусить с ложечки и капнул под бинт на больное место. Дал пузырек с этим маслом и, успокоенную, отправил домой.

Наутро я сняла бинт и – о чудо! – вместо гниющей страшной болячки, которая осталась на тряпочке, была розовая новая кожица.

В слезах благодарности и умиления я упала пред иконами на колени.

Прихожу в больницу к тому же врачу (а лечащим врачом в то время был мой двоюродный брат, неверующий человек).

– Ты жива? – встретил он меня язвительно.

– Посмотрите мою руку, – говорю ему весело. Он развязывает.

– Не понимаю! Чем ты лечила? – восклицает он удивленно. – Что прикладывала?

– Маслице от иконы Божией Матери и великомученика Пантелеймона – вот и все мое лечение.

– Да, – промолвил он удивленно, – это действительно чудо.[258]

Московский список иконы «Взыскание погибших» прославился в середине восемнадцатого века. Икона была родовой святыней старинной дворянской фамилии. Последний владелец ее неожиданно и страшно разорился. В то же время скончалась его жена, оставив трех дочерей. Помощи ждать было неоткуда. Мысль о самоубийстве завладела несчастным. Но, вопреки помраченному рассудку, он последним усилием воли воззвал пред иконой и – получил ответ… Жизнь неожиданно стала налаживаться: восстановился достаток, бесприданницы дочери вышли счастливо замуж. В благодарность владелец передал икону в храм Рождества Христова в Палашах, что на Тверской. В 1812 году храм был разорен французами; икона, расколотая на три части, оказалась среди мусора. После обретения, во время которого произошло множество чудес, икона была восстановлена, но до сих пор на ней остаются следы трещин.

…В двадцатом веке икона находилась в Рождественском храме, до самого его уничтожения в 1935 году. Она стояла в освященном в ее честь приделе, сень и риза ее были богато украшены. Пред ней горело 37 лампад – дар благодарных почитателей, получивших милость. Ежедневно в приделе совершалась Божественная литургия.

После разорения храма настоятель его просил митрополита Сергия определить новое место иконе. Было получено благословение перенести ее в храм Пимена Великого. Настоятель пришел с платом, хотел ее забрать, но не смог. На следующий день, отслужив обедню и молебен в честь иконы, настоятель Пименовского храма приехал уже с певчими и подводой. Отслужив еще один молебен, икону поместили на подводу, но лошадь не тронулась с места.

Пришлось опять идти к митрополиту Сергию. Он указал теперь храм Воскресения Христова на Малой Бронной. Священник, пришедший оттуда с платом, легко забрал образ. Он находился там до уничтожения церкви, затем икону перенесли в Вознесенский храм («Малое Вознесение»), а когда и его закрыли – в церковь Воскресения словущего. В день праздника в честь иконы (5/18 февраля) в этот небольшой храм стало стекаться столько народу, что власти хотели забрать икону, но так и не смогли.

Получивший исцеление перед иконой, по обычаю, приносил ей свой нательный крестик. Крестики использовались для поновления ризы или подвешивались на цепочке перед образом. Во времена поругания и грабежа почти со всех икон храма Воскресения словущего были содраны ризы – нет их и теперь. Но серебряная с золотом тончайшей работы риза на иконе «Взыскание погибших» сохранилась. Когда власть имущие разбойники добрались до нее, отец настоятель сказал: «Во сколько вы цените ризу? Мы постараемся возместить стоимость». И понесли прихожане, у кого еще оставалось что нести, серебряные вещи. Их стоимость оказалась значительно больше стоимости выкупа, и ризу удалось спасти.

Благодатная сила иконы проявлялась в чудесах: в исцелении от болезней и избавлении от опасностей, в исполнении мысленных просьб, в избавлении от многолетних грешных привычек.

«Получив в эвакуации тяжелый астматический бронхит, – свидетельствует прихожанка храма Людмила Константиновна Новицкая, – я мучилась от приступов кашля и удушья. Болезнь, усугубленная дистрофией, стала хронической. Но неожиданно для меня самой помогла мне Матерь Божия. Во время воскресной службы, когда я хотела стать подальше, чтобы другим не мешать кашлем, какая-то сила подтолкнула меня вперед, к образу. Вдруг, на молебне, меня схватил кашель. Бежать не могу, я в гуще толпы. Опустившись на колени пред иконой, задыхаясь, взмолилась: “Подай мне по вере моей”. И вот кашель стал затихать, и припадок прекратился, впервые за пять лет, без применения каких-либо средств. Я просила лишь прекратить приступ, чтобы не задохнуться, но мне было даровано полное исцеление».

Больше всего свидетельств о чудесных исцелениях и помощи относится ко временам недавних гонений. Жена репрессированного священника, оставшись без работы, без всяких средств, умирала с голоду. Уже на грани самоубийства она взмолилась перед иконой: «Матерь Божия, изнемогаю, помоги, отведи от греха!». Вечером, уже дома, она нашла в сумке сверток с золотыми червонцами царской чеканки…

В год объявления афганской войны было от иконы страшное знамение. Ночью она загорелась. Причины пожара установить не удалось. Так Богородица предупреждала о грядущих испытаниях. Один из священнослужителей сказал тогда: «Это знамение не только для нашего храма (Воскресения словущего), но и для всего мира».

Огонь лишь закоптил лик, икона не сгорела, но ее пришлось реставрировать. Сильно закопчена была и запрестольная икона «Державная» Божией Матери. Ее хотели заменить на другую, но она стала сама собой постепенно светлеть, светлеть и засияла, как прежде. Быть может, это знак надежды.[259]

Я жил тогда в Киево-Печерской лавре и был дружен с ее игуменом и казначеем. Были гонения на православную Церковь. И однажды они попросили меня помочь им снять и уложить в тайник чудотворный образ Успения Божией Матери, который висел над царскими вратами в Успенском соборе лавры. Они боялись, что в это тревожное время кто-нибудь надругается над святынею или похитит ее.

Втроем мы вынули образ, заменили его копией и спокойно разошлись по своим кельям. Наступила ночь. Я лег спать, но сон не шел. Какое-то чувство беспокойства стало охватывать мою душу.

Я вертелся с боку на бок, наконец, почувствовал, что лежать сил моих больше нет, и вышел на лаврский двор. Ночь была лунная, светлая.

Вижу, по двору выхаживает отец казначей. «И ему не спится», – подумал я и подошел к нему. Он обрадовался, увидев меня, и сказал:

– До чего на душе неспокойно, и сам не могу понять, от какой причины. Вот, вышел, а то в келии прямо оторопь берет.

Прохаживаемся вместе, а беспокойство во мне все растет. Вдруг видим, открывается тихо дверь и из своих покоев выходит игумен.

– Смотри, и ему не спится, – сказал отец казначей.

А игумен, увидев нас, быстро подошел. При свете месяца мне было видно, что он встревожен, даже больше – потрясен чем-то.

– Как хорошо, что вы оба здесь, а ведь я за вами шел.

– Что случилось? – в один голос спросили мы.

– Страшное… – Игумен прижался к стене и тяжело дышал. – Сейчас во сне пришла ко мне Царица Небесная и так строго сказала: «Хочу пострадать». Идемте, поставим обратно на место чудотворный образ, это Ее воля.

Молча, взволнованные и робкие, мы вынули из тайника образ и поставили его на свое место.[260]

Прожив у отца Арсения больше двух недель, Наташа возвратилась и привезла целую пачку писем, которые надо было срочно раздать.[261] Половину писем поручили разнести мне.

Время было тревожное, шел 1936 год, многих из наших арестовали, чувствовалось, что за оставшимися установлена слежка, поэтому разноска писем была довольно опасной.

Наташа рассказывала, что когда она жила у о. Арсения, то за домом явно следили, а хозяйку и многих соседей вызвали в райотдел и спрашивали, кто приезжает, пишет, останавливается и служит ли он дома.

«Когда я ехала в поезде в Москву, у меня было такое ощущение, что кто-то постоянно ходит за мной. Ехала в общем вагоне, на станции сели несколько человек, но внимание мое привлекла только одна женщина, беспрерывно вертевшаяся около той части вагона, где была я.

Всю дорогу думала – как быть с письмами, если возьмут меня, но ничего придумать не могла и положилась тогда на слова о. Арсения, когда он благословил меня при прощании: “Господь милостив. Он сохранит вас, он будет с вами, ничего не бойтесь! Все будет хорошо!”

Вышла в Москве из поезда и сразу почувствовала, что за мной никто не следит. Успокоилась и без всякой тревоги пошла домой. Нервное напряжение спало, и подумалось, что все это мне казалось».

Так говорила Наташа по приезде, передавая мне письма. Мы разложили письма на столе и стали разбирать, раскладывая по известным нам именам. Ночевала я у Наташи, и половину ночи проговорили об о. Арсении, его поручениях, о том, как он живет.

В семь утра вышла я из дома. Было воскресенье, народу на улицах почти не было, попадались редкие прохожие. Шла я радостная, возбужденная. Полученное мною письмо от о. Арсения принесло мне много хорошего, вселило уверенность, и прежние мои неустроенности сразу улеглись.

Отошла я от дома метров пятьдесят и почувствовала, что за мной идут. Обернулась – женщина. Возникла мысль – следят! Решила проверить, пошла быстрее и свернула в ближайший переулок. Шаги не отставали, я опять свернула у следующего переулка, женщина по-прежнему шла за мной. Стало неприятно и страшно. Защемило сердце, ноги перестали повиноваться, и я растерялась. Письма со мной, если возьмут, то подведу многих. Дошла я до конца квартала, свернула опять за угол и перешла на другую сторону улицы. Женщина упорно шла за мной, держась на расстоянии 50-70 метров. Было ясно, что следят. Возникла мысль бросить письма куда-нибудь и бежать, но их, вероятно, найдут, а меня знают, ведь я шла от Наташи.

Переборов растерянность и взяв себя в руки, я начала молиться. Сперва сбиваясь, но потом сосредоточилась. Пошла не спеша.

Может быть, это было и дерзновенно, но я, молясь Матери Божией, сказала: «Матерь Божия! На Тебя уповаю и на Твою только помощь надеюсь. Возьми меня под защиту Свою, вручаю себя Тебе! Помоги!»

Иду и молюсь, возложив все на Матерь Божию. Прошел страх, тревога, и на душу легла уверенность – я не одна. Охраняет меня Матерь Божия, если что и будет, то во всем воля Божия. Что бы ни было! Все зависит от Тебя, Богородица, как Ты велишь, так и будет. Иду уверенно, ничего не боясь, а шаги преследующей меня женщины стучат, стучат сзади. Пошла я еще тише и, понимая безвыходность моего положения и возложив в молитве все упование свое на Матерь Божию, обрела уверенность и спокойствие еще больше. Иду и молюсь, даже не замечаю, где иду. Одна мысль, одно прошение – к Богородице, но слышу, что меня догоняют шаги. Дошла до пересечения улиц, завернула за угол, перекрестилась и вижу – идет рядом со мной женщина моих лет. Так же, как я, одета, все в точности, платок легкий на голове, пальто, сумочка. Идет рядом, вполоборота ко мне лицом. Лицо мне до удивления знакомое, но светлое, озаренное необычным светом.

Взглянула я, и больше на Ее лицо смотреть не могла, так оно было светло и прекрасно. Идем рядом, я молюсь, радуюсь, что со мной необычайная Спутница, но что за спутница, не знаю, а шаги за спиной по-прежнему стучат. Прошли до следующего перекрестка, и моя спутница, обернувшись ко мне, сказала повелительно, строго: «Остановитесь и стойте. Я пойду вперед». Сказала строго, а лицо полно доброты и света. Остановилась я, а Она пошла вперед. Одеждой, ростом, фигурой на меня полностью похожа. Странно мне показалось это, но я остановилась. Женщина, что шла за нами, дошла до меня, оглядела с ног до головы, потопталась, но было такое впечатление, что она на меня смотрит с удивлением. Обошла меня стороной и побежала за моей Спутницей, а Та быстро шла вперед.

У женщины, что следила за мной, когда она ненавидящим взглядом оглядывала меня, лицо было злобным и темным, казалось, вся она переполнена ненавистью ко всему живущему.

Я стояла, не имея сил сдвинуться с места, и смотрела, как впереди шла моя спутница, похожая на меня одеждой, а за Ней – женщина-агент, шедшая до этого за нами. Дойдя до перекрестка, завернули они за угол и скрылись, я очнулась и, молясь, пошла в обратную сторону и часам к двум разнесла все письма.

«Кого послала мне в помощь Матерь Божия? Кого?» – постоянно думала я. Но это была Ее благодатная и великая помощь.

Через год меня арестовали, допрашивали несколько раз, следователь настойчиво добивался, что за Женщина шла рядом со мной и куда Она или я скрылись. Вызывали даже женщину-агента, рассказавшую: «Иду я, товарищ лейтенант, за ней следом, а она все петляет и за углы заскакивает, смотрю – на углу ул. Казакова кто-то стоит, подошла, и задвоилось у меня в глазах. Обе одеты одинаково, точка в точку, в платках, в ботинках, пальто, сумка, повадка при походке, наклон головы. Пошла я за ними и понять не могу, какую я от дома вела, а какая на углу появилась. Смотрю – одна остановилась, а другая быстро вперед идет, я подумала да и пошла за уходящей. Шла, шла минут десять, а потом она у меня посреди улицы вдруг исчезла. Я вам, товарищ лейтенант, и тогда и сейчас правду говорю – прямо так и исчезла. Вы спросите, пусть признается, как сделала? Словно в цирке».

Что я могла ответить. Следователь кричал, даже на одном допросе бил, а я все молчала и отвечала: «Не знаю», – беспрерывно молясь Матери Божией, и наконец не выдержала и сказала: «Никуда я не пряталась и не исчезала, это меня Матерь Божия спасала, я шла и всю дорогу Ей молилась». Следователь на это засмеялся, но бить перестал.

Приговоры в эти годы были суровые, но и здесь помогла мне Богородица, дали мне только высылку на три года за сто километров от Москвы, что было самым малым наказанием.

Отца Арсения пришлось мне увидеть только в 1958 году. Рассказала я ему и спросила, что это было? И о. Арсений сказал: «По молитвенной просьбе Вашей оказала Вам великую милость Пресвятая Богородица, наша Заступница и Охранительница от бед и напастей. Чудо и большая милость была явлена вам и мне, ибо, сохранив письма, отвела Она от многих ссылки и лагеря».[262]

Есть сны пустые, а есть особенные, вещие. Вот такой сон я видела в молодости.

Мне приснилось, что я стою в полной тьме и слышу обращенный ко мне голос: «Родная мать хочет убить своего ребенка». Слова и голос наполнили меня ужасом. Я проснулась, полная страха.

Солнце ярко освещало комнату, за окном чирикали воробьи. Я посмотрела на часы – было восемь. Свекровь, с которой мы спали в одной комнате, проснулась тоже.

– Какой страшный сон мне сейчас приснился, – сказала я ей и начала рассказывать. Свекровь взволнованно села на кровати и пытливо посмотрела на меня:

– Тебе сейчас приснилось?

– Да, – ответила я. Она заплакала.

– Что с вами, мама? – изумилась я. Она вытерла глаза и грустно сказала:

– Зная твои убеждения, мы хотели скрыть, что сегодня в девять часов Ксана (моя золовка, Ксения) должна идти в больницу на аборт, но теперь я не могу скрывать.

Я ужаснулась:

– Мама, почему вы не остановили Ксану?

– Что делать?! У них с Аркадием уже трое детей. Он один не может прокормить такую семью. Ксана тоже должна работать, а если будет малыш, ей придется сидеть дома.

– Когда Господь посылает ребенка, Он дает родителям силы вырастить его. Ничего не бывает без воли Божией. Я пойду и попытаюсь отговорить ее.

Свекровь покачала головой:

– Ты не успеешь: она вот-вот уйдет в больницу.

Но я уже ничего не слушала. Не одеваясь, а как была в ночной сорочке, я набросила на себя пальто, сунула босые ноги в туфли и, на ходу надевая берет, выбежала на улицу.

Ехать было далеко. Я пересаживалась с трамвая на автобус, с автобуса на другой трамвай, стараясь сократить путь, а стрелка часов между тем перешла за девять…

– Царица Небесная, помоги! – молилась я.

С Ксаной мы столкнулись в вестибюле ее дома. Лицо у нее было осунувшееся, мрачное, в руках она держала маленький чемодан. Я обхватила ее за плечи:

– Дорогая, я все знаю! Мне сейчас приснился о тебе страшный сон: чей-то голос сказал: родная мать хочет убить свое дитя. Не ходи в больницу!

Ксана стояла молча, потом схватила меня за руку и потянула к лифту:

– Я никуда не пойду, – плача сказала она. – Никуда! Пусть живет!

Ксения родила мальчика. Он вырос самым лучшим из всех ее детей и самым любимым.[263]

Шел второй месяц войны. Вести с фронта приходили тревожные; у нас на заводе прошел слух об эвакуации, и я начал готовить к ней заводскую лабораторию, которой заведовал.

В конце августа мне позвонили утром из парткома и попросили немедленно прийти. В кабинете секретаря парткома толпилось несколько человек; по тем распоряжениям, которые он давал им, я понял, что завод эвакуируется. Отпустив всех, секретарь обратился ко мне:

– Юрий Павлович, немцы прорвали линию обороны и быстро продвигаются в нашем направлении. Завод эвакуируется ночью, а сию минуту должно быть вывезено самое дорогое для всех нас – дети. Вы назначены ответственным по эвакуации заводского детсада и его персонала. Детей 102 человека. Поедете в двух грузовиках, третий повезет продукты и все необходимое. Машины поведут лучшие водители – Пинчук Михаил Степанович и Костя Рябченко, на третьей машине Светлана Уткина. В помощники вам даем Финикова. В этом пакете – документы, деньги, маршрут. Выезжать сейчас, без промедления. Ваша жена ожидает вас внизу с вещами. Ну, доброго пути и до скорой встречи!

– А как же лаборатория? – растерянно спросил я.

– Все будет сделано вашим заместителем, не беспокойтесь. Счастливо!

Как во сне, прощался я с сослуживцами, обнимал жену, говорил ей какие-то ободряющие слова.

На заводском дворе стояли готовые к отъезду крытые брезентом грузовики; заглянул – ребят битком набито, сидят перепуганные, недоумевающие, многие плачут. Поздоровался с заведующей садом, воспитательницами и пошел к передней машине. За рулем сидел Михаил Степанович, кряжистый сильный человек со спокойно-сосредоточенным выражением лица и легкой смешинкой в глазах. Мы давно знали друг друга. Я вскочил в кабину пожал ему руку и сел рядом.

– Пошли? – спросил он.

– Да.

Михаил Степанович нажал сирену и мы тронулись. За грузовиками бежали и что-то кричали матери, отцы, бабушки, дети плакали и тянули к ним руки. Я все видел, все слышал, но был как в полусне.

Машины выехали за город и покатили по загруженному транспортом шоссе. Не прошло и часа, как немецкий самолет закружил над нами, и снаряд упал на обочину дороги.

– Тикать надо с нашим грузом, – проворчал Михаил Степанович и повел грузовик к лесу, мимо которого шло шоссе. Я оглянулся – Костя и Светлана ехали за нами. Постояв в лесу, пока не окончился обстрел, мы снова тронулись в путь, но не прошло и часа, как немецкий самолет застрекотал над головами. Местность была лесистой, и мы успели благополучно скрыться в чаще деревьев.

Понимая всю опасность нашего положения, я собрал Финикова, шоферов, заведующую детским садом, и мы стали совещаться, как ехать дальше.

– Я думаю так: пока дорога идет возле леса, то доедем до Красного вала и там остановимся дотемна, потому что дальше пойдет 90 километров ровной местности. А ночью нас немцу не увидеть, вот ночью мы и поедем, – предложил Михаил Степанович.

– А как же в темноте без фар ехать? – забеспокоился осторожный Фиников.

– Если ночь без облаков, то очень просто, а вот ежели облачка – поплутаем, – усмехнулся Костя.

Доехав до Красного вала, мы остановились. Я заставил Финикова и шоферов лечь спать, а на себя взял охрану нашего маленького лагеря. Меня поразила тишина, царившая среди детей: никто не капризничал, не плакал, они молча жались к своим воспитательницам и няням, и личики у них были сосредоточенные.

Когда совсем стемнело, мы тронулись в путь.

– Вы эту дорогу хорошо знаете? – спросил я Михаила Степановича.

– Нет, здесь ездить не приходилось, но вы не беспокойтесь, шоссе идет до самой Ветвички и мы его к утру проскочим, а дальше дорога такой чащобой пойдет, что никакой немец не увидит.

Тихо зашелестел дождь. Я смертельно устал. Шепот дождя убаюкивал меня, глаза слипались, голова упорно падала на грудь, и я уснул. Проснулся оттого, что машина остановилась.

– Что случилось?

– По полю едем, с дороги сошли, – сердито отвечал Михаил Степанович, – темнота ведь, как в животе у негра. Ну-ка, хлопцы, пошукайте дорогу, – обратился он к подошедшим Косте и Финикову. Дороги не нашли.

– Пойдем по компасу, – сказал Михаил Степанович, – не стоять же на месте.

Едва мы тронулись, я уснул снова. Сильный толчок машины и громкий окрик разбудили меня:

– Ну, куда же этот человек под колеса прет, соображения нет! Чего надо?

Я посмотрел в окно. В нескольких шагах от нас, резко белея в густой черноте ночи, стояла женская фигура с раскинутыми в обе стороны руками.

– Гражданка, чего вам надо?

Женщина молчала. Шофер выскочил из кабины, но через минуту, бранясь, вернулся обратно:

– Никого нету. Померещилось мне, что ли?!

– Нет, женщина здесь стояла, – сказал я, – высокая, в белом.

– Значит, спряталась, нашла время шутки шутить, а у меня от нее аж мороз по коже, – занервничал вдруг Михаил Степанович. Он тронул машину, но колеса не успели сделать второй оборот, как белая фигура появилась вновь, и я почувствовал от ее появления страх, доходящий до смертного ужаса, особенно от предостерегающе раскинутых рук.

– Михаил Степанович, остановитесь! – отчаянно закричал я. Мы оба выскочили из кабины, к нам подбежал Костя:

– Что случилось?

Не ожидая нас, Михаил Степанович бросился к стоящей женщине, и через секунду оба исчезли из моих глаз.

– Скорей ко мне! – вдруг раздался вблизи его крик. Мы побежали на голос.

– Осторожно, стойте! – сдавленным голосом прошептал он, указывая на что-то рядом с нами. Мы посмотрели и отпрянули – там был обрыв. Мы стояли на его краю, камешки с шорохом падали вниз, когда мы делали неосторожное движение.

– Почему стоим? – подбежала к нам Светлана.

– Вот поэтому, – проворчал Костя, показывая на обрыв. Светлана ахнула и всплеснула руками.

– Кабы не Она, – Михаил Степанович снял шапку, – все бы сейчас там, на дне, были.

Его голос дрожал, он едва стоял на ногах.

– Дядя Миша, да кто она-то? – испуганно спросил Костя.

– Ты что, не понимаешь?! Кто же мог быть еще, как не Матерь Божия?!

– Где ж Она была? – робко прошептала Светлана.

– Здесь, сейчас, – так же шепотом ответил Костя и тоже снял шапку.[264]

Задержалась я у подруги. Заговорилась. Взглянула на часы, одиннадцать вечера. Быстро простилась – и на станцию. Идти недалеко, сперва дачными улицами и только у станции минут семь леском. Луна на ущербе, темно, от провожатых отказалась и побежала. Молодые мы все смелые. Иду и думаю: мама сердиться будет, что поздно пришла, а завтра вставать рано к ранней обедне, а потом дел невпроворот. Иду быстро, улицы прошла и вбежала в лесок. Темно, мрачно и, конечно, страшно, но ничего, тропка широкая, не раз хоженая. Вошла и чувствую: домашним духом тянет, а людей – никого. Бегу, и вдруг меня сзади кто-то схватил за руки и на голову что-то накинул. Вырываюсь, крикнуть хочу, но мне рукой через тряпку рот зажали. Борюсь, вырываюсь, пытаюсь ногами ударить напавших, но от сильного удара по голове на какие-то мгновения затихла. Оттащили с тропинки в сторону, с головы материю сняли, потом я поняла, что это был пиджак, но рот тряпкой зажимают еще. Мужской голос сказал: «Пикнешь – зарежем!» – и нож перед глазами появился. «Ложись, дура, будешь тихо себя вести, не убьем», – смотрю на человека, один низкий, другой высокий, и от обоих вином пахнет. «Ложись!» – рот разжали и толкают на землю, а я шепотом говорю им: «Отпустите, пощадите!» – и рванулась, а высокий приставил нож к груди и колет. Поняла, что ничто меня не спасет. Высокий парень сказал второму: «Пойди шагов за тридцать к тропке. Справлюсь с ней, тебя крикну», – невысокий ушел.

Я стою и отчетливо понимаю, что нет мне сейчас спасения, никто помочь не может. Что делать? Как защититься? И вся мысль ушла к Богу: «Помоги, Господи!» Молитв вдруг никаких не помню, внезапно возникла только одна, к Богородице, и я поняла: одна Матерь Божия может меня спасти, и стала в исступлении читать: «Взбранной Воеводе победительная, яко избавльшеся от злых, благодарственная восписуем Ти раби Твои, Богородице, но яко имущая державу непобедимую, от всяких нас бед свободи, да зовем Ти: радуйся, Невесто Неневестная», – а в это время высокий повалил меня и стал рвать одежду. Сорвал, наклонился надо мной, нож в руке держит. Я это отчетливо вижу и в то же время исступленно молюсь Богородице, повторяя одну и ту же молитву и, вероятно, молилась вслух. Наклонился высокий и вдруг спросил меня: «Ты что там бормочешь?» – а я все молюсь и в этот момент услышала свой голос, а парень опять сказал: «Спрашиваю, чего?» – и тут же выпрямился и стал смотреть куда-то поверх меня. Посмотрел внимательно, взглянул на меня и со злобой ударил в бок ногой, поднял с земли и сказал: «Пойдем отсюда», – и, держа нож в руке и сорванное с меня белье, повел куда-то в сторону. Дошли, бросил меня на землю, опять наклонился надо мною, а я молюсь и молюсь.

Стоит около меня и опять поверх вглядывается, а я все время призываю Божию Матерь и в то же время чувствую, что ничего почему-то не боюсь. Парень стоит и смотрит куда-то в лес, потом взглянул на меня и сказал: «Чего ей здесь, в лесу, ночью надо?» Поднял меня, отбросил нож и повел в лес. Идет молча, я молюсь вполголоса и ничему не удивляюсь и ничего уже не боюсь, помню только, что Божия Матерь со мною. Конечно, мысль дерзновенная, но я тогда так думала.

Шли недолго. Вижу – мелькают между деревьями огни станции. Не выходя из леса, парень сказал мне: «На! Оденься! – и бросил мои вещи. – Я отвернусь». Отвернулся, я оделась. Пошли, взял он билет до Москвы, подвел к бачку с питьевой водой и платком вытер мне лицо. Кровь у меня от удара была на голове.

Сели в поезд, вагоны пустые, поздно, мы только вдвоем в вагоне. Сидим, молчим, а я все время молюсь про себя, беспрерывно повторяя: «Взбранной Воеводе победительная…»

Доехали, вышли из поезда, он спросил: «Где живешь?» Я ответила. Доехали трамваем, на задней площадке, до Смоленской площади, а потом пошли в Неопалимовский переулок ко мне домой. Я молюсь, он идет молча, только на меня изредка взглядывает.

Дошли до дома, поднялись по лестнице, я ключ достала и опять на меня страх напал. А зачем он здесь? Дверь не открываю, стою. Посмотрел парень на меня и стал спускаться по лестнице. Открыла я дверь, бросилась в комнату и перед иконой Божией Матери Владимирской упала на колени. Благодарю Ее, плачу. Сестра проснулась и спрашивает: «Что с тобой?» – молюсь и не отвечаю, молюсь.

Часа через два пошла, лицо вымыла, привела себя в порядок и до утра молилась, благодаря Матерь Божию, а утром побежала в церковь к ранней обедне и все о. Александру рассказала. Выслушал он меня и сказал: «Великую милость оказали вам Господь и Матерь Божия. Благодарить их надо, а злодея покарает».

Прошел год. Сижу я дома и занимаюсь. Окна открыты, жарко, душно. В квартире мама да я. Звонок, мама кому-то открывает и говорит: «Проходите. Дома!» – и мне из коридора кричит: «Мария, к тебе». Подумала я: «Вот некстати, – но крикнула: – Входите!» Встала, решила, что кто-нибудь из товарищей-студентов. Дверь открылась, и я замерла. Он, тот парень из леса. Спросили бы меня минуту тому назад – какой он, я не смогла бы сказать, а тут мгновенно узнала.

Стою, словно одеревенела, а он вошел, почему-то осмотрел комнату и, не обращая на меня внимания, рванулся в угол, где у меня висела цветная литография с иконы Владимирской Божией Матери. Иконы мы с мамой держали в маленьком шкафчике, а Владимирскую повесили под видом картины на стене.

Подошел, посмотрел и сказал: «Она», – постоял некоторое время и подошел ко мне. «Не бойтесь меня, я пришел попросить у Вас прощения. Простите меня, виноват я перед вами страшно. Простите!» А я стою, окаменевшая, растерянная, а он подошел ко мне близко, близко и еще раз сказал: «Простите меня!» – повернулся и вышел. Эта встреча произвела на меня страшно тяжелое впечатление. Зачем приходил? Что хотел этот бандит? В голову пришла мысль: надо бы милицию позвать, задержать его, но вместо этого открыла шкафчик с иконами и стала молиться.

В голове все время неотвязчиво стояла мысль, почему, взглянув на икону Владимирскую, сказал: «Она».

Потом все раздумывала. Почему его тогда не разглядела, почему такой бандит прощения просил, зачем это ему нужно? И совсем он не высокий, и глаза его смотрят пытливо и пристально, не по-бандитски.

…Началась война, был 43-й год. Голодали мы ужасно. Я работала в госпитале сестрой и пыталась учиться в медицинском институте, сестра болела, но училась в седьмом классе, а мама еле-еле ходила от слабости.

Жизнь была тяжелой, но я все-таки успевала иногда забегать в церковь. Прошли бои под Москвой, на Кавказе, под Сталинградом, начиналась весна 43-го года. Дежурила я эти дни два дня подряд. Пришла усталая, есть нечего, сестра лежит, мама тоже. Ослабли обе.

Разделась, разжигаю печку, руки трясутся, болят. Пытаюсь молиться, читаю акафист Божией Матери по памяти. Слышу, стучат в дверь, открываю, стоит лейтенант с палкой и большим вещевым мешком: «Я к вам!»

Спрашиваю: «Кто вы?» Он не отвечает и втаскивает в комнату мешок, потом говорит: «Тот я! Андрей!» – и тогда я мгновенно узнаю его. Мама приподнимается и смотрит на него.

Андрей развязывает мешок, неуклюже отставляет ногу, садится на стул без приглашения и начинает вынимать что-то из мешка.

На столе появляются банки с тушенкой, сгущенным молоком, сало, сахар и еще, и еще что-то. Вынув, завязывает мешок и говорит: «Ранен я был тяжело, три месяца с лишним по госпиталям валялся, думал, не выживу, сейчас в клиниках ногу долечивают. Лежал, Вас вспоминал и Матери Божией молился, как Вы тогда. Говорили врачи, что умру, безнадежен. Выжил, живу, а эти продукты братень мне притащил от радости, что в госпитале разыскал, он тут под Москвой в председателях колхоза ходит. Наменял – и ко мне».

Встал, подошел к шкафчику с иконами, открыт он был, перекрестился несколько раз, приложился к иконам, подошел ко мне и опять, как прошлый раз, сказал: «Простите меня, Бога ради. Прошу. Гнетет меня прошлое беспрерывно. Тяжело мне», – а я посмотрела на его продукты, на него самого, стоящего с палкой около стола и закричала: «Возьмите, возьмите все сейчас же. Убирайтесь вон!» – и расплакалась. Стою, реву, мама лежит, ничего понять не может, сестра из-под одеяла голову высунула. Андрей посмотрел на меня и сказал: «Нет, не возьму», – подошел к печке, разжег ее, положил полешки, постоял минут пять около нее, поклонился и вышел, а я все время навзрыд плакала.

Мама спрашивает: «Маша, что с тобой и кто этот человек?» Я ей тогда все рассказала. Выслушала она меня и сказала: «Не знаю, Маша, почему ты тогда спаслась, но что бы ни было, хороший и очень хороший Андрей. Молись за него».

Спас нашу семью в 1943 году Андрей своей помощью. Недели две его не было, а потом к маме приходил раз пять без меня и каждый раз приносил бездну всякого-всякого и часами с мамой разговаривал.

Шестой раз пришел вечером, я была дома. Пришел, поздоровался, подошел ко мне и опять сказал: «Простите вы меня!» Разговорилась я с ним. Много о себе рассказывал. Рассказал, как увидел меня в лесу и почему напали тогда, все рассказал. Рассказал, как наклонился надо мною и услышал, что я что-то шепчу, удивился, не понял и вдруг увидел стоящую рядом Женщину, и Она остановила его повелительным жестом, и когда он меня второй раз на землю бросил, то опять эта Женщина властно рукой Своей заслонила меня, и стало ему страшно. Решил отпустить меня, довел до станции, увидел, что я не в себе, и повез в Москву. «Мучила меня совесть за вас постоянно, не давала покоя, понял, что все неспроста было. Много думал о той Женщине. Кто, что Она? Почему меня остановила? Решил пойти к вам, попросить прощения, расспросить о Ней. Не мог больше мучиться. Пришел к вам, трудно было, стыдно было идти, страшно, но пришел. Вошел к вам и увидел на стене образ Матери Божией Владимирской и сразу понял, кто была эта Женщина. Ушел от вас и стал узнавать все, что можно было узнать о Божией Матери. Все, все узнал, что мог. Верующим стал и понял, что великое и страшное было мне явление, и я совершил тяжелое прегрешение. Очень сильно повлияло на меня происшедшее, и ощутил я глубокую перед вами вину. Вину, которую нет возможности искупить».

Много Андрей мне рассказывал о себе.

Мама моя была человеком исключительной души и веры и еще до прихода Андрея последний раз говорила мне: «Мария! Матерь Божия явила этому человеку великое чудо, не тебе, а ему. Для тебя это был страх и ужас, и ты не знала, почему Господь отвел от тебя насилие. Ты верила, что тебя спасла молитва, а его сама Матерь Господа остановила. Поверь мне, плохому человеку такого явления не было бы. Матерь Божия никогда не оставит Андрея, и ты должна простить его». Андрей маме тоже все рассказал.

Сестра моя Катерина была от Андрея без ума, а у меня до самой последней встречи с ним к нему жило чувство брезгливости и даже ненависти, и продукты, которые он приносил, я старалась не есть… Когда же разговорилась с ним, то поняла многое, взглянула на него по-другому и успокоилась. Подошла я тогда к Андрею и сказала: «Андрей! Вы изменились, другим стали. Простите меня, что долго не могла я победить в себе чувство ненависти к вам», – и подала ему руку.

Прощаться стал – уезжал в батальон выздоравливающих, а после на фронт должны были отправить.

Мама сняла со своей крестовой цепочки маленький образок Божией Матери с надписью: «Спаси и сохрани», благословила им Андрея, перекрестила и по русскому обычаю трижды расцеловала. Расстегнул он ворот гимнастерки, снял ее, и мама куда-то зашила ему образок. Катька, прощаясь, порывисто обняла Андрея и поцеловала в щеку. Подошел он ко мне, низко поклонился и, как всегда, сказал: «Простите меня Бога ради и Матери Божией, молитесь обо мне», – подошел к иконе Владимирской Божией Матери, приложился к ней несколько раз, поклонился всем нам и, не оборачиваясь, вышел.

Хлопнула дверь, мама и Катя заплакали, а я потушила в комнате свет, подняла светомаскировочную штору и вижу в лунном свете, как он вышел из дома, обернулся на наши окна, перекрестился несколько раз и пошел.

Больше никогда его не видела, только в 1952 г., была я уже замужем, получила письмо от него на старый адрес, мама мне письмо передала. Письмо было коротким, без обратного адреса, но по почтовому штемпелю увидела, что оно послано из-под Саратова.

«Спасибо, спасибо вам всем. Знаю, страшен я был для Вас, но Вы не отбросили меня, а в одну из самых тяжелых минут поддержали прощением своим. Только Матерь Божия была Вам и мне помощницей и покровительницей. Ей и только Ей обязаны Вы жизнью, а я еще больше – верой, дающей две жизни – человеческую и духовную. Она дала веру и спасла меня на военных дорогах. Спаси и сохрани Вас Матерь Божия. Наконец-то я живу христианином. Андрей».

Это последнее, что мы узнали о нем.[265]

…Проработав несколько лет после войны в военных ведомствах, Таисия Алексеевна демобилизовалась и собралась домой, в город Киров, так тогда называлась Вятка. Утром проснулась, а поезд через реку идет, вдали крутые холмы Днепровские, на них золотятся купола. Куда же она заехала?

Переоформив билет, она, в ожидании поезда на Киров, решила посетить Киево-Печерскую лавру. С зажженной свечой она спускается в ближние пещеры, где, озаренные тусклыми лампадами, покоятся нетленные тела земных ангелов, небесных человеков. Своды озарены тусклым пламенем свечей. Таисия Алексеевна, крестясь, идет по извилистым переходам, припадает к коричневым ручкам праведников, просит их святых молитв.

Тем временем братия монастыря пошла встречать митрополита Иоанна. Послушник запер пещеры, не заметив посетительницу, и она осталась в подземной полутьме. Сначала испугалась, потом успокоилась: ей ли бояться святых угодников, если на фронте каждый день трупы видела? Господь просвещение мое и Спаситель мой, кого убоюся? Господь защититель живота моего, от кого устрашуся? (Пс. 26: 1 – 2). Села на приступочку, Иисусову молитву творит.

Вдруг слышит приятное женское пение – сначала приглушенное, потом все ближе. По затененным коридорам идет высокая монахиня в апостольнике, на вид молодая, но совсем особая, тоже мощам кланяется. Филина обрадовалась, что она не одна: «И вас закрыли, матушка?»

Монахиня кивнула, присела рядом, спросила: «Кто вы, откуда?» – «По военной части, на фронте была», – отвечает как есть. «А в чем вы грешны перед Богом?» – спросила Матушка. Припомнилось то, другое: сказать или умолчать? А Матушка ее уже крестит: «Милостив Бог, простит», – словно мысли ее читает. Сама не заметила, как все рассказала. И произносить ничего не потребовалось: удивительная монахиня исповедовала ее «от Адама» и все грехи отпустила.

«А вы хотите стать Христовой невестой?» – спрашивает вдруг. «Да», – кивнула Таисия Алексеевна. Она не смела об этом и мечтать. «Хорошо, Я попрошу Своего Сына». – «Такая юная, какой у Нее может быть сын?» – смущенно подумала Филина. – «Мой Сын всем отцам Отец!»

Монахиня на глазах преобразилась, стала величественнее, за спиной очертилась мантия. Протянула ей руку: «Пойдемте».

«Как же я не заметил, я двух монашек закрыл», – лязгнул засовом послушник. Он и Таисию Алексеевну увидел в иноческом образе. Они прошли наверх в Крестовоздвиженскую церковь, где над Царскими вратами в нимбе серебряных лучей парит чудотворная икона Успения Божией Матери… Пещерная Матушка вступила на солею и, легко приподнявшись в воздухе, вихрем вошла в Успенскую икону. Таисия Алексеевна глазам не поверила: стоит, терпеливо ждет. Служба окончена, храм закрывается, дежурный просит на выход. «Не могу, я Матушку жду». – «Какую Матушку?» – «Она у вас в алтаре…»

Дальше события сложились чудесным образом. В Киров Таисия Алексеевна Филина так и не попала, осталась в Киеве, приняла постриг…[266]

Когда я была молодой, решила стать монахиней. Много молилась Матери Божией, прося указать мне место и путь спасения. И вот по Ее святой молитве я пришла в этот женский скит послушницей. Мы все носили мирские одежды, ведь время тогда было очень страшное…

Я была послушницей схимонахини Анании. Однажды один священник дал моей матушке старое полотно, на котором раньше была икона Пресвятой Богородицы, но в течение многих лет святая икона совсем обветшала и стерлась с полотна. Этот священник сказал, что полотно больше не нужно и чтобы схимонахиня Анания выкинула его в реку.

А моя матушка была богобоязненная и сказала про себя: «Господи, прости меня, грешную, я не могу выбросить это святое полотно». Принесла его в келью и все мне рассказала. Матушка положила полотно мне под голову и молилась Пресвятой Деве, чтобы Она не наказала ее, грешную, за непослушание священнику. Прошло время. Однажды мать Анания мне сказала: «Давай мы с тобой немножко потрудимся, сделаем деревянную рамку и натянем на нее полотно, потом повесим на стене, да будет святая воля Господа и Его Пречистой Матери!». Так и сделали. Натянули совсем чистое полотно на деревянную рамку и повесили в нашей келье между святыми. Прошло еще какое-то время.

В один прекрасный день захожу в келью. Матушка уже была там. Она, стоя на коленях, молилась и без слов позвала меня: дала понять, что с полотном происходит какое-то чудо Божие. Я посмотрела туда, где оно висело, и что же я вижу? На чистом полотне Духом Святым перед нашими глазами стал рисоваться тот крест, который виден на короне Пресвятой Богородицы.[267] Мы замерли и боялись дышать. Три дня и три ночи, не выходя из кельи, не спали, не ели, только про себя внутренне молились и славили Господа нашего Иисуса Христа и Предивную, Всехвальную и Пресвятую Богородицу за такое великое чудо.

Через три дня отдохнули. Несколько дней на полотне ничего не прибавлялось, потом стал вырисовываться лик Пресвятой Девы и Богомладенца Иисуса. Я, монахиня Гавриила, живой свидетель того великого чуда, которое соизволила сотворить Небесная Царица с нами, грешными людьми, со мной и моей духовной матерью схимонахиней Ананией. Будь сейчас мать Анания жива, она бы засвидетельствовала, что эта святая икона, которая носит имя «Избавительница», не написана рукой человека, а пред нашими глазами Дух Святой рисовал ее на чистом полотне!»[268]

…Икона была закончена, смущало одно: Спаситель был без одежды. Матушки пригласили опытного реставратора, умолчав, откуда икона. Едва взглянув на полотно, старый живописец опустился на колени… Наконец вымолвил: «Я ничего не могу здесь сделать, это не человеческая работа».

Мать Гавриила и мать Анания усилили молитву Особую усладу они находили в чтении Псалтири. Это была радость общения с чувствами Богоматери, которая тоже читала, слушала, может быть, пела псалмы и мыслила словами пророка Давида. Молитва их была принята. На Введение 1968 года Дитя оделось беленькой рубашечкой и икона просияла несказанным светом. От нее исходил удивительный неземной аромат. Сомнений быть не могло: это была икона Божией Матери «Избавительница».[269]

Женщина, врач по профессии, рассказала следующее.

«У меня началось серьезное заболевание горла, которое, как я знала по предыдущим случаям, должно было пройти не ранее, чем через месяц.

Наступил праздник Рождества Богородицы. Я стояла за всенощной в храме в Сокольниках (в Москве) и решила ничего не просить для себя, а только славить Матерь Божию и Ее Сына, Спасителя всего рода человеческого.

После прикладывания к иконе, елеопомазания и вкушения благословенного хлеба я вдруг почувствовала: что-то произошло в горле. Болезнь исчезла. Вначале я не поверила своему исцелению. Но ни в тот вечер, ни на следующий день и далее – никаких признаков болезни горла».

Этот рассказ врача можно сравнить с молитвенным обращением разбойника на кресте. Он попросил Господа помянуть его: «Помяни мя, Господи, когда приидеши во царствие Твое». (Лук. 23:42 – 43). И за это получил прощение грехов и спасение. Он получил больше, чем просил. Бог любит смиренных и дает им благодать, дает все, нужное в этой жизни и в будущей[270].

В одном городе строили новый поселок для работников завода. При этом сносили много частных домов, чтобы освободить место для нового строительства. Одной семье – состоящей из мужа, жены, их двенадцатилетней дочери и тещи – проживавшей в таком деревянном доме, подлежащем сносу, дали квартиру в новопостроенном доме.

Когда стали собирать все вещи, то муж сказал жене, что незачем в новую квартиру брать большую икону Божией Матери «Казанская», а надо оставить ее в доме, как ненужную вещь. В то время, в 1960-х годах, многие боялись всего церковного, опасаясь, чтобы из-за какого-либо соприкосновения с Церковью не было бы у них неприятностей от властей. Муж этот и жена его были с детства крещеные, но в Бога почти не верили и в храм никогда не ходили.

Тут теща, услышав такой разговор, – а была она женщина верующая, посещавшая часто храм, – вступилась за икону и сказала, что икона эта ей очень дорога и она не оставит ее, возьмет с собой. Муж был недоволен, но уступил.

Когда переехали в новую квартиру, икону временно поставили на стул, а муж, опасаясь, как бы ее кто-нибудь не увидел из приходящих по разным поводам в квартиру, закрыл ее простыней.

Девочка у них была больная, у нее были парализованы ноги и она не могла ходить. Раз она осталась в квартире одна, лежала на кровати и думала о чем-то своем. Вдруг слышит она от иконы голос:

– Открой Меня.

Девочка отвечает:

– Я не могу ходить. У меня ножки больные.

Тогда голос от иконы говорит:

– А ты попробуй.

Повинуясь этому голосу, девочка постепенно спустила ноги на пол, встала, подошла к иконе, сняла с нее простыню. Вернулась обратно, легла на кровать и неотрывно стала смотреть на икону.

Крещена она была с детства, но в Бога особенно не верила, хотя знала от бабушки, что есть Бог и Божия Матерь. Это чудо поразило девочку, но она не знала, что ей делать дальше и как Матерь Божию благодарить.

С этого времени ноги у нее совершенно окрепли, и она стала свободно ходить. С тех пор все в этой семье стали искренне верующими, ходили часто в храм, а чудотворную икону Божией Матери «Казанская» берегли как великую свою святыню.[271]

В 30 лет я был совсем больным: хроническое расстройство желудка, полное нервное истощение, сильнейшие головные боли, потеря способности читать и беседовать более десяти минут (тогда начинала болеть голова и туманилось сознание). Я жил тогда в городе Муроме и лечиться не имел возможности.

В один из праздников Богородицы, на всенощной, я впервые в жизни обратился с горячей молитвой к Божией Матери:

– Я могу перетерпеть постоянную болезнь желудка, но жить без труда, без чтения духовных книг и духовных бесед – я не могу.

Я горячо молился о моем исцелении. Когда я подошел к священнику, поцеловал праздничную икону Богородицы, получил помазание елеем и вкусил благословенного хлеба, то почувствовал: мысли в голове стали совершенно ясными – некая сила вселилась в меня. Не осталось и следа моей болезни головы и расстройства нервов. Более того, я получил способность говорить и беседовать, или читать любое количество часов без малейшего утомления.

Болезнь желудка у меня осталась, но я и не просил об исцелении его; терпеливо переношу болезнь, помня, что сила Божия в нашей немощи совершается и такие же болезни терпел апостол (I Тим. 5,23).[272]

Новый Афон. Рядом с ним Иверская гора. На ней древнейший монастырь с храмом Иверской Божией Матери и чудотворный источник. Этот источник возник таинственным образом – на самой вершине горы, где нет воды, а есть карстовые отложения. С горы видна Богом благоустроенная местность.

И вот, лет восемнадцать назад, гражданские власти решили на Иверской горе устроить ресторан и провести туда канатную дорогу, фуникулер. Начали с подготовки, повели асфальтовую дорогу для удобства строительства.

Провели дорогу до высоты, где начинались двенадцать колен (по числу апостолов). Колена – это двенадцать прямых дорожек, идущих зигзагами: кончается одна дорожка, от нее под углом идет другая.

Здесь рабочим, строившим дорогу, явилась Женщина и сказала:

– Дальше строить нельзя. Дальше Мое место.

Рабочие сообщили об этом прорабу. Прораб, обругав их, велел продолжать работу. Но рабочим опять явилась Женщина:

– Я же вам сказала, что дальше нельзя. Дальше Мое место.

Рабочие опять сообщили прорабу, что явилась Та Женщина и Она запрещает вести дорогу дальше. Сказали:

– Мы Ее боимся.

Прораб опять их грубо обругал и, по их просьбе, пошел посмотреть, кто же препятствует рабочим.

Явившаяся ожидала его на том же месте. Он хотел было с руганью прогнать Ее, но был внезапно поражен ударом, наказанием. Он заболел и умер.

У него были признаки паралича, расслабления в теле.

Дорога так и осталась недостроенной. Никто больше не дерзнул строить на месте Владычицы. Только осталась асфальтовая дорожка к первому колену (откуда начинается подъем к монастырю) да внизу остались следы брошенной стройки.

Великий урок нам: строить с Богом и свято место не сквернить.[273]

Явление Божией Матери в селе Грушеве[274] в 1987 году

Около двухсот лет назад на окраине Грушева росла большая развесистая верба. В ее стволе образовалось дупло, со временем наполнившееся водой. Вода обладала чудодейственной силой, исцеляя приходивших туда верующих. Неизвестно, когда и кем, на самой верхушке дерева была укреплена икона Божией Матери, благословляющая эту святую «купель» и многочисленных паломников вокруг нее.

Местные власти, раздраженные большим стечением православного люда, посылали гайдуков плетьми разгонять народ. Эта мера, однако, возымела обратное действие: число верующих увеличилось. Тогда власти решились на кощунство: разбойнику по имени Юстин приказали разрушить святыню…

Предание говорит, что тот Юстин претерпел вскоре возмездие. Один за другим умерли все его родные. О святом же месте с тех пор свидетельствовала лишь изрубленная верба, долгие годы источавшая слезы росы в память некогда бывшей здесь славы. Все эти события произошли около 1840 года.

В 1855 году случилась страшная эпидемия холеры. И в самый тяжелый ее час жители Грушева услышали голос, говорящий, что Господь послал на них бедствия как кару за осквернения святыни и что избавление придет, когда она будет восстановлена.

Сразу же после этого были собраны деньги и в соседнем селе Дорожеве куплена старая часовня, которую там должны были заменить новой церковью. Затем очистили дупло и «купель» старой, но еще здоровой вербы. Построили над ней из привезенного дерева малую церковь и возвратили с подобающими почестями образ Пресвятой Богородицы. Все это было устроено в три дня – и холера отступила.

Основание часовни сопровождалось чудесными знамениями: одни видели три свечи, горящие над святой «купелью», другим неоднократно являлась Божия Матерь, третьи слышали в том месте мелодичный звон. Освящение часовни состоялось на Успение Божией Матери в 1856 году.

Часовня, построенная поспешно и без прочного фундамента, простояла всего 22 года. Вместо нее попечением местного священника отца Иоанна Коростенского на средства верующих была построена просторная деревянная церковь во имя Пресвятой Троицы.

В этих краях бытует и еще одно предание, связанное со святыней. Во время Отечественной войны в Грушево вошли советские танки. Селяне упрашивали солдат не подъезжать близко к колодцу-родничку. Люди боялись, что танки порушат колодец и загрязнят воду. Один из танкистов, услышав о том, что это место явления Божией Матери, возмутился: «Я неверующий, а фашисты-верующие убивают людей. Никакого Бога нет!» Он развернул танк и проехал несколько раз по колодцу, сровняв его с землей.

Отвоевав, солдат вернулся домой. Через некоторое время у его единственного сына открылась болезнь глаз, и он ослеп. Медицина была бессильна. Во сне бывшему танкисту явился некто и сказал: «Сына твоего вылечит вода из колодца, который ты уничтожил». Отец отправился на поиски колодца, нашел его, привез воду и омыл глаза сына. Тот прозрел. После этого отец раздал свое имущество, приехал в Грушево и начал там отстраивать колодец и возводить над ним часовню. Этому стали препятствовать местные власти. Бывший танкист сдал свой партбилет и фронтовые награды, но часовню достроил.

26 апреля 1987 года, в начале недели о Фоме[275], около часовни явилась Божия Матерь в нимбе и светоносной короне. Царица Небесная ходила около часовни. Вскоре Она позвала к себе двенадцатилетнюю девочку по имени Мария. Дом родителей Марии стоит на пригорке против часовни и отделен от церковной ограды небольшим картофельным полем. (С этого пригорка видение наблюдалось особенно хорошо.)

С апреля по 28 августа (Успение Божией Матери) сотни тысяч самых разных людей, съехавшихся со всей страны, могли видеть пречистый Образ (верующие) или силуэт (неверующие). Рассказывают, что приблизительно в это время явления Божией Матери были и в других местах Львовской и Ивано-Франковской областей. Богородица являлась на куполах храмов и на крышах жилых домов, одна и в окружении святых.

Попробуем обобщить, что разные люди видели в Грушеве.

Божия Матерь стояла в темном монашеском одеянии (иногда на платке была видна белая кайма) на внешнем балконе часовни. Время от времени (ранним утром) Богородица спускалась с балкона на землю и ходила вокруг часовни. Позже Она стала являться и на куполе.

Почти все присутствовавшие видели темный силуэт: женскую фигуру в человеческий рост, иногда – одну голову. Верующие сравнивают видение с изображением на Почаевской и Казанской иконах Божией Матери. Богородица ходила по балкону, кланялась, делала движения рукой. Рука светилась.

Многие видели, как золотая дымка окутывала часовню и всю окрестность (при этом зелень травы и листьев делалась еще ярче). Иногда очень ярко начинал сиять нимб вокруг головы Божией Матери. Его цвет можно сравнить с внутренним блеском червонного золота. Круг этот разрастался, заполняя собой все пространство.

Преображалось и само пространство. Оно становилось плоским. С пригорка напротив часовни все предметы, кроме людей у часовни, казались расположенными в одной плоскости. Иногда пространство разделялось надвое: обычное и преображенное. Божия Матерь казалась стоящей одновременно и на балконе, и за ним.

Очевидец рассказывает, что образ источал что-то похожее на энергию, незримый свет, мягкое нежное тепло, входящее прямо в сердце. Ощущение можно сравнить с тем, которое многие испытывают после Святого Причастия (только усиленное и протяженное во времени).

По ночам с обратной стороны часовни в двух окнах были видны две разгорающиеся лампады. Свет от фар проходивших машин не только не скрадывал, но даже усиливал свет лампад. Те, кто заглядывал в щели, видели внутри часовни Божию Матерь, стоящую возле родничка. Наутро люди обнаружили, что в одном месте, где светила лампада, вообще нет окна, а в другом оно забито досками (хотя ночью видели даже блеск стекол).

Около часовни росло большое дерево. Неверующие пытались объяснить видения тем, что на балкон падала тень от его густой кроны. В один из дней совершенно неожиданно огромное зеленое дерево рухнуло.

Местные власти пытались забить балкон досками и обтянуть холстом. Но образ Божией Матери проступал на холсте еще отчетливее. Поэтому холст пришлось снять. Многие утверждают, что на нем появились три иконы Божией Матери с Младенцем. Ходят слухи, что этот холст то ли утопили, то ли увезли куда-то.

Рассказывают и о других чудесах. На Вознесение и на день Святой Троицы часовню облетел серебряный голубь, прямо над головами людей проносились звезды, на стеклах появлялось изображение Тайной Вечери.

Безбожные власти все это время строили различные козни паломникам. Вокруг Грушева был установлен круглосуточный пост милиции. Верующим запрещалось заходить на территорию часовни. По ночам зажигались прожектора. Посты ГАИ перекрывали дороги и не пропускали машины в Грушево. У тех же, кто проезжал, записывали номера. Дорогу перед часовней несколько раз заливали толстым слоем гудрона.

Жителям было негласно запрещено оставлять у себя на ночлег приезжавших. В домах без всяких ордеров устраивали обыски: осматривали помещения и вещи приехавших. Предельно запугана была семья девочки Марии, впервые увидевшей Божию Матерь. Говорили, что ее родителей на несколько дней куда-то увозили. Они не появлялись у часовни, ничего не рассказывали.

…Ближе к Успению чудеса почти прекратились. Богородица сместилась на балконе вправо и была едва различима. За час до Успения луна и все звезды исчезли с неба, хотя был тихий теплый вечер. Через час звезды появились снова. В сам день Успения образ был виден очень отчетливо, а потом исчез[276].

В наши дни в Киеве, в третьем уделе Пресвятой Богородицы, просияла еще одна чудотворная икона. Закрытый во времена гонений Киевский Введенский монастырь возобновлен совсем недавно, но уже прославился чудотворением: икона Божией Матери «Призри на смирение» явила на киоте нерукотворный отпечаток Своего Пречистого образа.

По преданию, икона эта была написана одной княгиней, которая удалилась в монастырь, где приняла схиму с именем Мария. Она не только имела талант живописицы, но несла невидимые миру иноческие подвиги, за что Господь удостоил написать ее Лик Своей Непорочной Матери…

Она писала икону косточкой от мощей, обмакивая ее в краски, замешанные на святой воде. Все это время схимница ничего не вкушала, кроме Святых Христовых Таин, и творила молитву Иисусову. В сердце своем она просила Господа, чтобы каждый, кто будет молиться перед этой иконой, получал утоление своих скорбей, избавление от нужд.

Перед революцией икона хранилась у одного протоиерея; когда отца арестовали, перешла к сыну. Тот побоялся хранить религиозную святыню в условиях гонений и подарил ее матери Феофании. В то время она была послушницей Введенского монастыря, семи лет поступив в обитель, где во иноческом чине служила Богу ее тетя.

Когда в 1961 году обитель разогнали, многие матушки переселились во Флоровский монастырь на Подоле. Этот монастырь тоже пытались закрыть, но игумения Анимаиса отказалась подписать документ: «Лучше руку мне отрубите». Блаженной Ольге было видение, что над обителью носились черные вороны, потом все в Лавру улетели. Печерскую твердыню закрыли, а Флоровский устоял. Здесь более тридцати лет и подвизалась монахиня Феофания.

Святой образ она забрала с собой. Икона большая, храмовая, на тяжелой кипарисной доске, тем не менее матушка как пушинку перенесла ее в заплечном мешке на новое место жительства. «Как вы ее носите?» – удивлялись люди. «Не я ее ношу, она меня носит».

…Первое чудо икона явила еще во Флоровском монастыре: исцеление глухонемой девочки. Пока взрослые ходили по делам, крошка ждала их в келье. Вернувшись, они обнаружили больного от рождения ребенка говорящим и слышащим. «Тетя на меня дохнула», – как могла, объяснила малышка, кивнув на Преблагословенную.

За пять лет до смерти мать Феофания приняла схиму с именем Феодоры. Когда восьмидесяти девяти лет от роду она отошла ко Господу, Введенские матушки, доживающие свой век во Флоровском, стали держать совет, что делать со святыней. И единодушно решили, что место ей в Введенской обители. Так Царица Небесная вернулась домой, вводя с Собой в храм почившую на Ней благодать.

Через некоторое время люди заметили, что икона как будто потускнела. После праздничной обедни ее торжественно проводили на реставрацию. Нести со стеклом было тяжело, решили снять киот. Изумлению присутствующих не было предела! Икона осталась, как была, краски на ней свежие, чистые – замутилось прикрывавшее ее стекло. На нем, строго по контуру, словно легкими меловыми штрихами отпечатался образ Богоматери с Младенцем. Самое удивительное, что изображение на стекле являет собой негатив: темные места – белые, лицо, руки, складки – темные.[277]

…Сегодня чудесная икона стоит в храме слева от алтаря. На плечи Владычицы ниспадает вишневая накидка, переходящая в покрывало, на голове – богатый венец. В руке Она держит жезл. Божественный Младенец стоит в рост, на ладони держит сферу…

Рядом со святым образом – украшенное кружевной занавеской чудотворное стекло с нерукотворным отпечатком, такое же духовно благодатное, как сама икона. Впечатление, что прозрачная гладь слегка покрыта изморозью. Искусный рисунок воздушных линий лежит не на поверхности стекла, а в толще его. Человеческими силами нанести такое изображение невозможно.[278]