XVI. Пора Истины

Все же остается еще непонятным переход от этого тела темноты к телу света, от смертного тела к телу истины. Мы говорили о «перетекании» одного в другое или, возможно, о поглощении одним другого, а также еще о превращении одного в другое. Но все это слова, скрывающие наше неведение. Как эта «корка», как назвала ее Она, продолжившая работу Шри Ауробиндо (и отважившаяся на рискованное приключение, на великий последний исход материальной эволюции), как она откроется, уступит место долго зревшему цветку огня? Как появится и конкретизируется эта новая материальная субстанция — субстанция нового мира? Ибо она уже здесь, она не упадет с небес; она уже светит для тех, кто имеет видение истины, она строится, конденсируется пламенем стремления некоторых тел; словно достаточно пустяка, чтобы однажды она проявилась, стала видимой и ощутимой для нас — но мы не знаем, что это за «пустяк», что это за неуловимая вуаль, что это за последний экран и что заставит его упасть. Это действительно «пустяк», ничтожество, едва ли корка, а за ней бьется и вибрирует новый мир, такой интенсивный, такой сияющий, теплый, со столь быстрым ритмом и живым светом, настолько более живым и более истинным, чем сегодняшний свет на земле, что действительно задаешься вопросом, как еще можно жить в этой старой субстанции, очерствевшей, ограниченной, грубой, неумелой; и вся жизнь, как она есть, в самом деле кажется старой высушенной коркой, скудной, плоской и бесцветной, нечто вроде карикатуры на настоящую жизнь, кажется двумерным образом другого материального мира, наполненного глубинами и «дрожанием», богатством наслоенного и расплавленного смысла, реальной жизнью, реальной радостью, реальным движением. Здесь, снаружи, движутся словно марионетки, проходят пляшущие тени, освещаемые нечто иным, проецируемые нечто иным, что является жизнью их тени, светом их ночи, священным смыслом их маленького пустого жеста, истинным телом их бледного силуэта. И однако это материальный, материальный, материальный мир, это не блаженный вымысел, не галлюцинация с закрытыми глазами, не расплывчатый ореол маленьких святош: это здесь, это словно «настоящая материя», как говорил Шри Ауробиндо, это стучится в наши двери, это хочет быть для наших глаз и в наших телах, это колотит по миру, как если бы великий извечный Образ хотел бы войти в маленький образ, настоящий мир хотел бы войти в эту карикатуру, трещащую по швам, Истина материи хотела бы войти в эту ложную и иллюзорную оболочку — как если бы действительно иллюзия была бы на этой стороне, в этом ложном взгляде материи, в этой ложной ментальной структуре, которая мешает нам видеть вещи такими, как они есть. Ибо они действительно уже есть, как и полная луна, только скрываемая нашим теневым взглядом.

Эта твердость тени, эта действенность иллюзии, вероятно, и есть тот маленький «пустяк», который стоит на пути. Могла ли гусеница помешать себе видеть одномерный мир, такой конкретный и объективный для нее и такой неполный и субъективный для нас? Наша земля не полна, наша жизнь не полна, даже наша материя не полна: она бьется и бьется, чтобы стать целой и полной. И очень даже может быть, что вся ложь земли содержится в ее ложном взгляде, который приводит к ложной жизни, к ложному действию, к ложному существу, которого даже нет, которое кричит, чтобы быть, которое стучится и стучится в наши двери и в двери мира. И все же эта «корка» существует — она страдает, она умирает. Это не иллюзия, даже если за ней находится свет ее тени, источник ее движения, настоящее лицо под ее маской. Что же мешает соединению?… Возможно, просто нечто в старой субстанции, что еще принимает себя за свою тень, вместо того, чтобы принимать себя за свое солнце — возможно, это только вопрос некоего переноса нашего материального сознания, его полного и интегрального перехода от маленькой тени к великой Личности? Этот переход подобен смерти, это как полное разрушение старого доброго малого: мгновенная смерть–возрождение? Внезапно другой взгляд, стремительное погружение в Жизнь, настоящую жизнь, которая упраздняет или «делает нереальной» старую тень?

Весь путь, простой путь, может быть, состоит в том, чтобы только заметить то, что уже есть — и научиться доверять.

Но эта упрямая корка, эта старая иллюзорная материя под нашими ногами продолжает существовать, по крайней мере, для других. Критерий объективности, то, что мы называем миром, как он есть, это его общее восприятие. Можно ли представить, что горстка наиболее развитых существ, пионеров нового мира, заживет этим истинным образом, в истинном теле (невидимом для других), тогда как остальные будут продолжать жить и видеть в старой тени и спотыкаться вместе с ней, умирать и страдать вместе с ней, до тех пор, пока и они не смогут вступить в новый мир, который станет общей объективностью, и все же на этой земле и в этой материи, только видимой истинным взглядом. Старая корка отвалится тогда, когда весь мир сможет смотреть одним и тем же взглядом — когда весь мир, ввергнутый в более передовую «пору», увидит дерево во цвету вместо старого стручка?… Дерево в цвету, потому что время пришло; может быть, следует подождать, пока люди не осознают, что время пришло, и все цветы уже здесь, на прекрасном дереве — но они уже здесь, на самом деле, кроме тех, кто задержался в зиме, тогда как весна распускается повсюду. В действительности, супраментальное сознание, супраментальный ритм — это чрезвычайно быстрый ритм — по сравнению с ним сегодняшняя земля кажется статической и застойной — и, возможно, именно это простое «ускорение» составляет всю разницу, раскрывает оранжевую сладость супраментального излучения, его теплую и живую глубину, его легкую землю, как ускорение галактик окрашивает звезды в красный или фиолетовый цвет в зависимости от направления их движения. И как это новое видение, столь же конкретное, как все Гималаи вместе, даже более конкретное из–за того, что вскрывает все сокровенные глубины Гималаев и их живой мир, их прочную вечность, как оно может не изменить столь же радикально всю жизнь человечества, по меньшей мере, тех, кто может видеть, и постепенно жизнь всего мира, как восприятие человека изменило мир, воспринимаемый гусеницей?… Ибо, в конечном счете, это новое видение не упраздняет мир, оно раскрывает его таким, как он есть (и это супраментальное «как он есть» еще способно расти в будущем — где конец?). Это не так, что материя вдруг станет «другой» в результате какого–то чудесного преобразующего толчка — она станет (для наших глаз) тем, чем она всегда была: она перестанет быть извилистой крутой дорогой гусеницы, чтобы расшириться в солнечной прерии, которая под нашим взглядом расширяется все дальше и дальше. Истинная материя, супраментальная материя всегда ожидала и ждет нашего истинного взгляда — только подобное распознает подобное. Божественная пора ожидает нас на земле, если мы согласимся распознать это Подобное, только подобием которого мы сейчас являемся.

И снова возникает вся проблема преображения: преобразование ли это материи или преобразование видения?… Несомненно, и то, и другое; но именно изменение видения вызывает изменение материи, изменение видения дает возможность новой манипуляции с материей, как наши человеческие глаза дали возможность по–новому манипулировать миром; и кажется, что это изменение материи не возможно до тех пор, пока человечество в целом или достаточно большая часть великого земного тела — потому что у нас одно тело, о чем мы всегда забываем — не согласится вдохнуть новый воздух, не пропитается этим соком, не перестанет верить в свои фантомы, в свои страхи и в свои старые ментальные невозможности. И мы можем верить — мы можем даже видеть, что это изменение видения заразительно; есть заражение Истиной, неудержимое распространение Истины: именно она прорывает наши формы и наши сознания, наши законы и наши системы, наши страны своим невидимым золотым давлением — над миром нависло солнечное время, которое заставляет вибрировать наш век и сводит его с ума наплывом своей силы, и Истина немногих заставляет измениться всех остальных, столь же просто, столь же неизбежно, как первое касание весны передается с ветки на ветку и раскрывает почку за почкой.

Все секреты просты, как мы уже говорили, и мы спрашиваем себя, не является ли это «трудное» превращение, эта сложная алхимия, эти толстенные писания, эти таинственные посвящения, эти мудреные строгости и эти духовные гимнастики, эти медитации и уходы, весь этот тяжкий труд духа — не является ли все это на самом деле тяжким трудом разума, который хочет, чтобы было трудно, невообразимо трудно, чтобы раздуть себя еще дальше, а затем гордиться тем, что развязан грандиозный узел, который он сам же и завязал? Если все слишком просто, разум не поверит в это, потому что нечего делать — ведь он хочет делать, любой ценой, это его пища и средство к существованию, заработок для его эго. И, может быть, это преувеличение и ментальная напыщенность скрывают от нас бесконечную простоту, всевышнюю легкость, всевышнее неделание, обладающее мастерством делать все. Мы должны были делать и переделывать, бродить по ментальным дорогам, чтобы индивидуализировать частичку этой грандиозной, необъятной Сознательной Силы, этой универсальной Энергии Гармонии, чтобы сделать ее как–то сознающей саму себя, в одной форме и в миллиардах форм, но разве не пришло время в конце долгого приключения маленького пламени, разбить форму, которая помогала нам расти, и вновь обрести, в маленьком центре существа, в маленькой точке материи, в маленькой ясной ноте тотального Сознания, Энергии и Гармонии, и позволить Тому действовать и менять наш взгляд, пропитывать наши ткани и расширять нашу субстанцию — позволить играть в нас всевышнему Ребенку, который бегает на великом лугу мира и который просит только играть с нами и для нас, если мы хотим, потому что он — это мы. Возможно, в конце концов, что это трудное преображение не такое уж трудное, оно должно быть простым как истина, простым как улыбка, простым как играющий ребенок. Возможно, все кроется только в том, хотим ли мы разделить трудный путь — путь разума, который отчаянно раздувается, чтобы попытаться стать размером со вселенную, путь «но», «почему» и «как» и всей железной логики, которая душит и душит нас в рубашке ментальной силы — или путь неведомо чего, что скользит по воздуху, что искрится в воздухе, что подмигивает глазом на каждом углу и во всех встречах, во всех вещах, во всех пустяковых повседневных банальностях, как будто бы увлекая нас в несказанную золотую струю, где все просто, легко и чудесно — мы прямо посреди чуда! Мы полностью в супраментальной поре, она стучится во все наши закрытые стены, в наши страны, в наши сердца, в наши рушащиеся системы, в наши шатающиеся законы, в наши спотыкающиеся мудрости, в тысячи наших зол, которые выходят и изгоняются, в тысячи наших маленьких ложностей, который оставляют свой тонущий корабль — супраментальная пора мягко подводит свой золотой корабль под старой обманчивой видимостью, она распускает свои неожиданные почки под старой логикой, она ждет совсем крошечного разлома внутри, чтобы расцвести, ждет совсем маленького призыва. Превращение не трудно, оно целиком здесь, оно полностью сделано, оно только ждет, чтобы мы открыли наш взгляд на нереальность убогости, нереальность лжи, нереальность смерти, нереальной нашей немощности — на нереальность разума и всех ментальных законов. Оно ждет нашего радикального исхода в это будущее истины, нашего массового восстания против старой тюрьмы, нашей всеобщей забастовки против Машины. А! давайте оставим все это старикам, старым старикам старого мира, старым верующим в убогость, страдания, бомбы, евангелие и миллионы евангелий, соперничающих в мире; пусть они покрутят еще несколько дней свою старую скрипящую машину, поспорят о границах, пообсуждают реформы гнили, обсудят согласия и разногласия, покопят бомб, покопят ложных знаний, набьют библиотеки и музеи, помолятся во благо, помолятся во зло, наставят друга, наставят недруга, поагитируют за партии и не–партии, наготовят машин и супер–машин, ракет для запуска на луну, а также нищету во всех карманах — оставим им последние конвульсии лжи, последние крики гнили, мы, кто не считается с частями, не считается с границами, не считается с машинами и со всем этим замурованным будущем, мы, кто верит в нечто невыразимое и легкое, что стучится в двери мира, что стучится в наши сердца, в совершенно новое, совершенно ясное, совершенно вибрирующее и чудесное будущее без границ, без законов, без евангелий, по ту сторону всех их возможностей и невозможностей, их добра и зла, их маленьких стран и маленьких мыслей — мы, кто верит в Истину, во всевышнюю красоту Истины, всевышнюю радость Истины, всевышнюю силу Истины. Мы — дети более чудесного Будущего, которое уже здесь, которое под нашими глазами благодаря нашему крику доверия, сметая всю эту старую механику как нереальный сон, сметая ментальный кошмар, старые легкие, содержащие только столько воздуха, сколько мы согласны предоставить им. Преображение надо сделать в наших сердцах, это последняя революция, которую надо совершить: это супраментальная революция человеческого вида — как другие делали человеческую революцию среди обезьян — великая революция против Механики, всеобщая забастовка против ментального знания, ментальной силы и ментальной выделки — массовый выход из старой болезненной колеи, крик зова к тому, что должно быть, простой крик истины на обломках ментального века: истины, истины, истины и ничего, кроме истины.

Тогда Истина будет.

Потому что она проста как ребенок и откликается на малейший зов.

И она все сделает для нас.

Пондишери,

20 августа — 13 ноября 1970