|
||||
|
|
Глава 12. Сверхсознательное Итак, тройное изменение сознания отмечает наше земное путешествие: открытие психического существа, или имманентного Духа, открытие Нирваны, или трансцендентного Духа, и открытие центрального существа, или космического Духа. Вероятно, истинное значение троицы Отец-Сын-Святой Дух в христианской традиции отвечает этим аспектам сознания. Однако наша цель состоит не в том, чтобы сравнивать один опыт с другим, а в том, чтобы самим удостовериться в них, выявить их для себя: Философии и религии спорят о приоритете того или иного аспекта Бога, и различные Йогины, Риши и Святые отдают предпочтение той или иной философии или религии. Наша задача — не обсуждать их, но реализовать и стать ими всеми, не следовать какому-то одному аспекту, исключая все остальные, но объявить Бога во всех его аспектах и за их пределами[170] — в этом смысл интегральной йоги. И все же мы можем сомневаться: не существует ли чего-нибудь за пределами этого тройного открытия — потому что, какими бы великими ни казались нам его составные части в момент их переживания, ни одно из них не дает нам того интегрального завершения, к которому мы стремимся, т. е. не дает, если мы считаем, что в этом свершении должны участвовать как земля, так и индивидуум. Открытие психического существа, например, — великое постижение: мы начинаем осознавать свою божественность; но это открытие ограничено рамками индивидуума, оно не выходит за пределы стен личности, которые держат нас в заточении. Открытие центрального существа — это реализация огромной широты и охвата — мир становится нашим собственным существом — но при этом мы теряем чувство индивидуальности, потому что это уже не месье Дюпон сидит в центре космического сознания, наслаждаясь видом, — месье Дюпона больше нет. Открытие Трансцендентного — величайшая реализация, но здесь мы теряем и индивидуальность, и мир — не остается ничего, кроме Того, что вечно находится вне человеческой игры. Теоретически мы можем говорить, что Отец, Сын и Святой Дух едины, — на словах мы можем говорить все что угодно, — но на практике, когда мы реализуем эти изменения сознания на опыте, они оказываются отрезанными друг от друга широкой пропастью. До тех пор, пока мы не найдем практический путь преодоления этого тройного разрыва между пантеистом, индивидуалистом и монистом, невозможно никакое завершение ни для индивидуума, ни для мира. Недостаточно найти наш индивидуальный центр и пренебречь полнотой мира или обрести полноту мира и потерять индивидуальность, или тем более обрести высший Покой, когда растворяются и мир, и индивидуальность — «Я не хочу быть сахаром, — восклицал великий Рамакришна, — я хочу есть сахар!» В этом хаотичном и измученном мире, где мы должны действовать, встречать явления и факты лицом к лицу, проходить через некое становление, нам прежде всего необходимо быть. Без этого «быть» наше становление рассеется в господствующем в мире хаосе. Без становления, однако, наше бытие растворится в блаженном Нуле.[171] А в отсутствие нашей индивидуальности какое значение имеют для нас, что нам все эти чудесные реализации, если нас уже нет? Таково противоречие, которое мы должны разрешить — не в философских терминах, а в терминах жизни и силы действия. Представляется, что такого объединяющего пути до сих пор либо не существовало, либо же он был неизвестен. Поэтому все религии и духовные учения поместили трансцендентного Отца на вершину иерархии, вне всего этого злосчастного хаоса, и побуждают нас искать полноту, к которой мы стремимся, вне этого мира. Однако интуиция говорит нам, что если мы, существа, наделенные телом, стремимся к полноте, то она должна быть достижима. Полнота должна быть достижима в теле; в противном случае мы не стремились бы к ней. Того, что мы называем фантазией, не существует — это реальные события, время которых еще не пришло, истины, ожидающие своего часа. Жюль Верн является тому своего рода подтверждением. Нет ли еще чего-нибудь, что нужно открыть, четвертого измерения сознания, которое изменит все? В железной клетке посреди зала суда Шри Ауробиндо достиг конца пути. Одно за другим постиг он Имманентное, Трансцендентное и Всеобщее Космическое — [l'Universel] — ведь в клетке не оставалось ничего, кроме тела: в сознании своем он мог быть повсюду по своей воле. Но при всем этом вспоминал ли он о молодом человеке по имени Ауробиндо, в котором, начиная еще с Кембриджа, а затем и в течение всех последующих лет происходила непрерывная аккумуляция сознания, который постиг это Бесконечное Сознание? В то же время он видел, что тело его остается таким же, как и тела миллионов других: подчиняется тем же законам Природы, испытывает голод и жажду, временами болеет, как и все другие тела, и медленно, но верно, приближается к своему разложению. Сознание — беспредельно, сияюще, бессмертно, но внизу все остается по-прежнему. И поскольку он видел вещи такими, какие они есть, поскольку его не могли уже ввести в заблуждение все те маски, которые навязываются законами морали и приличия, то он также, наверное, видел в подсознательном, под бесконечным Сознанием прежний животный оскал, под сияющим ореолом все ту же нетронутую грязь и запущение физического — внизу все идет, как обычно, ничего не меняется. Наверное, он также видел по другую сторону клетки все свои другие «я», которые продолжали судить и ненавидеть — продолжали страдать. Кто спасен? Ничто не спасено, пока не спасено все! И что сделало то бесконечное Сознание для всех этих людей? Оно видит, оно знает, но что оно может сделать? Разве он не покинул Бароду для того, чтобы действовать, делать что-то конкретное? Он видел все в своем беспредельном сознании, переживал безграничную радость наверху, ощущал, как чистая [nude] радость смеется на вершинах Абсолюта,[172] но что могла сделать эта радость, если внизу все было совсем не так, как наверху? Внизу все идет по-прежнему — страдания, смерть. Он даже не слушал судей и не отвечал на вопросы, от чего зависела его жизнь; он слышал лишь Голос, который повторял: Я веду тебя — не бойся. Займись своей Работой, ради которой Я привел тебя в тюрьму. И Шри Ауробиндо по-прежнему сидел в своей клетке, закрыв глаза, глядя внутрь. Нет ли наверху такой полноты, которая могла бы быть полнотой и внизу? Неужели путь завершится этим золотым бессилием?[173] Каков смысл всего этого путешествия? В силу каких-то непонятных причин душа нисходит в эту Материю или, вернее, становится этой Материей. В течение многих веков она развивается, растет и обретает индивидуальность посредством своих чувств, своего разума, своего опыта. Все в большей и большей степени припоминает она свою утраченную или скрытую под поверхностью божественность, свое сознание, погруженное в собственную силу. В конце концов она узнает себя и возвращается к своему Источнику — или трансцендентному и нирваническому, или же космическому — в зависимости от того, каковы ее удел и предрасположенность. Таким образом, вся эта история — это всего лишь длительный и трудный переход от Божественному к Божественному через темное чистилище Материи? Но для чего это чистилище, зачем эта Материя? Для чего мы когда-то погрузились в нее, неужели же лишь для того, чтобы снова выйти из нее? Иные говорят, что космическое или нирваническое блаженство в конечном итоге стоит всех трудностей на пути к нему. Может быть, но в то же время Земля страдает. Мы можем пребывать в сиянии высшего блаженства, но здесь, внизу, разрастаются и процветают мучения, болезни и смерть, а наше космическое сознание и тем более Нирвана ни на йоту не меняют хода земной эволюции. Иные скажут, что каждый должен делать то же самое, пробуждаться и выходить из состояния заблуждения — хорошо, но для чего тогда была нужна эта Земля, если ей нужно просто пробуждаться и выходить из состояния заблуждения Земли?[174] Мы говорим о «грехопадении», об Адаме и Еве, о каком-то нелепом первородном грехе, который разрушил то, что Бог создал совершенным вначале. Но ведь все есть Бог! Змей-искуситель, если он существовал — это был Бог; Сатана, его Великолепие и его Дела — это тоже Бог. Нет ничего кроме Него! Тогда неужели Он был настолько глуп, чтобы пасть не ведая того, настолько беспомощен, чтобы страдать не желая того, или столь жесток, чтобы играть в заблуждение только ради забавы — чтобы насладиться тем, как он выйдет из него? И тогда неужели же Земля — это только ошибка? Ведь если эта Земля не обладает смыслом для Земли, если страдания мира не несут в себе смысла для мира, если это только наше временное местонахождение, где мы должны очиститься и искупить какую-то нелепую ошибку, то тогда никто и ничто — ни высшее блаженство, ни экстаз в конце пути — никогда не смогут оправдать этот бесполезный промежуточный эпизод. Богу не нужно было входить в Материю только для того, чтобы выйти из нее; Богу не нужны были ни Смерть, ни Страдание, ни Невежество, если это Страдание, эта Смерть и это Невежество не несут в себе свой собственный смысл, если эта земля и это тело — не просто орудия очищения или средства чтобы уйти, но в конечном итоге — это место некой Тайны, которая все преобразует. Не стремлюсь я к твоему вечному Дню, I climb not to thy everlasting Day, Теперь, далее, если мы пристальнее взглянем на эту загадку, на центр, вокруг которого разворачивается вся мистерия, — на душу — то будем вынуждены признать, что ее, душу, не нужно «спасать», как принято говорить. Она вечно свободна, чиста, пребывая навеки спасенной в своем сиянии. Когда мы входим в душу с широко раскрытыми глазами, мы видим, что она — божественна, полна необыкновенного света и не затронута всей той грязью, которая набросана поверх нее. Но зато нужно спасать землю, потому что она находится под гнетом; нужно спасать жизнь, потому что она умирает. Где то семя, которое принесет Освобождение? Где та Сила, которая спасет? В чем состоит подлинное спасение мира? Последователи духовных учений правы, желая, чтобы мы вкусили высшей летучести души, но правы и материалисты, которые взбивают Материю, стремясь вырвать из этой уплотненности чудеса. Но ни те, ни другие не обладают Тайной. Чудеса первых не имеют тела, а у чудес вторых нет души. Тело, да, именно тело, которое поначалу казалось лишь темным и косным орудием освобождения Духа, является, как это ни парадоксально, местом непознанной полноты и цельности Духа: То, что кажется Орудиями [Instrumentals], является ключом к Тайне [a secret], без которого даже сами Основы [Fundamentals] не смогли бы раскрыть всей своей мистерии [mystery].[176] «Займись своей Работой», — сказал Голос. Работа эта состояла не в том, чтобы наслаждаться космическим блаженством, а в том, чтобы найти здесь, в этом теле и вообще для земли, новый путь, который объединит в единой форме сознания свободу Трансцендентного, живую беспредельность космического и радость индивидуальной души на совершенной земле и в более истинной жизни. Ибо подлинное изменение сознания, — говорит Мать, — это то, что изменит физические условия мира и создаст из него новое творение. Если мы хотим «изменить физические условия мира», т. е. так называемые «законы природы», которым подчинена наша жизнь и весь мир, и если мы хотим провести это изменение в жизнь с помощью силы сознания, то нам нужно соблюсти два условия. Во-первых, мы должны работать в нашем индивидуальном теле, не стремясь никуда из него уйти, потому что это тело является как раз тем местом, где сознание стыкуется с Материей; и, во-вторых, мы должны приложить усилия для того, чтобы открыть тот принцип сознания, который будет способен трансформировать Материю силой своей энергии. До сих пор ни одна из форм, ни один из планов сознания, известных человечеству, не обладали силой, способной выполнить это изменение — ни ментальное сознание, ни витальное, ни сознание физическое. И это очевидно. В самом деле, некоторым индивидуумам с помощью тренировки и дисциплины удавалось наперекор законам природы преодолевать силу тяжести, холод, голод, болезни и т. д. Но, во-первых, это индивидуальные изменения, которые невозможно передать другим, а, во-вторых, они на самом деле не изменяют Материю: законы, управляющие телом, остаются по сути своей теми же самыми; некоторые особые эффекты, кажущиеся сверхъестественными по своему внешнему проявлению, лишь накладываются на природу в течение более или менее продолжительного времени. Мы можем здесь привести пример одного йогина-революционера, сотрудника Шри Ауробиндо, которого однажды укусила бешеная собака. Используя силу своего сознания, он немедленно создал препятствие действию вируса и продолжал жить не думая об этом (заметим в скобках, что если бы этот йогин находился в совершенном состоянии сознания, то его не смогла бы укусить никакая собака). Но однажды, во время особо бурного политического митинга, он вышел из себя и с гневом обрушился на одного из выступавших. Через несколько часов он скончался в страшных муках бешенства [водобоязни]. Сила его заключалась только в контроле с помощью сознания. Как только сознание его споткнулось, все пошло по-прежнему, потому что законы тела не были изменены, их заставили лишь на время замолчать. Поэтому то изменение, которое имеют в виду Шри Ауробиндо и Мать, предполагает не достижение более или менее длительных «сверхъестественных» сил и умение сдерживать с их помощью воздействие природных условий и естественных сил, но изменение самой природы человека и условий его физического существования; т. е. не контроль, а настоящая трансформация. Кроме того, если мы хотим, чтобы эта реализация охватила всю землю. то этот новый принцип существования, который Шри Ауробиндо называет супраментальным, должен быть утвержден во всех нас полностью и окончательно — сначала в нескольких индивидуумах, а затем путем распространения, радиации во всех, кто готов принять его. Все это вполне подобно тому, как стали естественными и окончательно утвердились на земле принцип разума и принцип жизни. Иными словами, принцип этот предполагает создание на земле божественного сверхчеловечества, которое уже не будет подчиняться законам невежества, страдания и разложения. Предприятие это может показаться нам грандиозным и несбыточным, но только потому, что видение наше ограничено рамками нескольких десятилетий. На самом деле это находилось бы в полном соответствии с эволюционным процессом. Если мы признаем, что вся земная эволюция — это эволюция Духа в формах, а все человеческие перерождения — это рост души и Духа в человеке, то у нас наверняка возникнут сомнения: всегда ли Дух будет удовлетворен ограниченностью человека; более того, возникает такой вопрос: какой смысл Ему, этому Духу, возвращаться в конце путешествия к Своим сверхземным Великолепию и Радости, которые у Него не было никакой необходимости покидать — ведь, в конце концов, Свет существует там вечно, он уже там и всегда там, неизменный. Такое достижение вряд ли будет победой для Бога! Материя — вот где должны быть возведены небеса. Может быть, Он хочет испытать те же Великолепие и Радость в условиях, которые кажутся противоположными Его условиям, — в жизни, осаждаемой смертью, невежеством и тьмой, в многоликом разнообразии мира, а не пустом и чистом единстве? В таком случае и жизнь, и Материя обрели бы смысл — это было бы уже не чистилище, не бессодержательный переход в потустороннее, а лаборатория, в которой шаг за шагом, создав сначала материю, растения и животных, а затем создавая все более и более сознательные человеческие существа, Дух творит сверхчеловека, бога: Душа не завершила всего, что ей предназначено, развившись до уровня человека; она должна еще развить в этой человеческой природе его высшие возможности. Понятно, что душа, обитающая в каннибале, в нетронутом примитиве, в апаше [хулигане, бандите] Парижа или в американском гангстере, еще не исчерпала необходимости рождения в человеческом облике, не проявила все свои возможности, всего, что есть в человеческой природе и не выработала полностью ощущения Сат-Чит-Ананды во всемирном [universal] Человеке; то же самое можно сказать о душе, обитающей в энергичном европейце, занятым современным производством с его динамикой и охваченным витальными наслаждениями, или в азиатском крестьянине, огрубевшем в невежестве и рутине домашней и хозяйственной жизни. У нас даже есть основания усомниться, венчают ли вершину духа в человеке Платон или Шанкара, то есть являются ли они завершением его расцвета. Наша склонность считать их пределом развития объясняется тем, что они и им подобные кажутся нам высочайшей точкой, которой может достичь разум человека, но, может быть, это лишь заблуждение, источник которого — наши нынешние способности… У души было предчеловеческое прошлое, она имеет сверхчеловеческое будущее.[177] Шри Ауробиндо — не теоретик, а практик эволюции. Все, что они говорил или писал об эволюции, пришло к нему как реальный опыт. Мы пустились во все эти рассуждения лишь для того, чтобы пролить свет на его поиски и продвижения, происходившие в алипорской тюрьме. Он оказался лицом к лицу с фактом, что космическая блаженная беспредельность — это не то место, где может быть проделана какая-нибудь работа, что нужно покорно вернуться вниз, в тело, и искать там. Но мы можем поставить такой вопрос: если «трансформация» должна свершаться силой сознания, а не посредством каких-то внешних механизмов, то какое же сознание может быть выше космического? Разве не является оно вершиной лестницы и, следовательно, высшим пределом силы? Этот вопрос очень важен, если мы хотим понять, что собой представляет практический процесс открытия, и в конце концов проделать его. В качестве ответа приведем два соображения. Во-первых, недостаточно достичь высших сил; должен быть некто, кто воплощает их, — в противном случае мы уподобляемся охотнику, который находит необыкновенные сокровища с помощью своего бинокля. Где этот «некто» в космическом сознании? Там никого нет… Еще лучше это можно пояснить с помощью более современной аналогии: мы можем посылать ракеты на Солнце, достигая таким образом «вершины мира», но не «вершины» человека, потому что этот процесс его никак не касается: просто ракета улетает, выходит из земной атмосферы, вот и все. Точно так же йогин, концентрируясь на одной точке своего существа, собирает всю свою энергию в единое целое, пробивает свою внешнюю оболочку и покидает ее, как ракета, выходя в другое космическое или нирваническое измерение. Он вознесся сгорая, как огненный столп. He mounted burning like a cone of fire.[178] Но кто реализовал космическое сознание? Не йогин — йогин продолжает пить, есть, спать, иногда болеть и умирать, как и все люди-животные. Это не он, а крошечная точка его существа имеет переживание космического сознания — та самая точка, на которой он так усердно концентрировался для того, чтобы выйти из своей оболочки. Все остальное его существо, человеческая и земная природа, которой он пренебрег, которую он подавлял или умерщвлял, чтобы сконцентрироваться на этой единой точке ухода, не входит в космическое сознание, не участвует в нем — разве только посредством косвенного взаимодействия. Поэтому Шри Ауробиндо устанавливал следующий первый и очень важный принцип: недостаточно линейной реализации в одной точке, ибо необходима глобальная реализация во всех точках, реализация, охватывающая все существо индивидуума. Если вы хотите изменить свою природу и свое существо и участвовать в создании нового мира, — говорит Мать, — то такого вот стремления, такого однонаправленного и линейного усилия уже недостаточно; вы должны охватить все и вместить все в своем сознании. Отсюда — интегральная йога, или «полная йога», — пурна-йога. Мы пытались избавиться от индивидуальности для того, чтобы выпорхнуть в духовные и космические просторы, освободившись, наконец, от этого ужасного бремени, но без нее мы ничего не сможем сделать для земли, мы не сможем привнести вниз сокровища свыше: Есть нечто большее, чем простое саморазрушение иллюзорной оболочки индивидуальности в Бесконечном.[179] И Шри Ауробиндо приходит у выводу, очень для нас важному: Подавление индивидуального вполне может стать подавлением бога в человеке.[180] Второе соображение заслуживает еще большего внимания. Вернемся к аналогии с ракетой: она может преодолеть земную атмосферу в любой точке; причем она может достичь цели — например, Солнца — независимо от того, запустят ли ее с экватора, или, скажем, из Нью-Йорка. Нет никакой необходимости взбираться на Эверест для того, чтобы установить там стартовую площадку! Точно так же йогин может добиться реализации космического сознания в любой части или на любом плане своего существа — в уме, в сердце или даже в теле — ибо космический Дух — везде, в любой точке вселенной. Переживание может начаться где угодно, на любом уровне — посредством концентрации на камне или воробье, на идее или на молитве, на каком-то ощущении или на том, что люди презрительно называют идолом. Космическое сознание — это не высшая точка человеческого сознания; чтобы достичь его, мы не поднимаемся над индивидуальным, а выходим из него. Вряд ли нужно совершать восхождение в сознании или стать Плотином для того, чтобы достичь вселенского Духа. Наоборот: чем ниже ментальное развитие человека, тем доступнее для него такое переживание; у пастуха под звездным небом или у рыбака из Галилеи есть для этого больше шансов, чем у всех философов мира вместе взятых. Но тогда какой же смысл в развитии человеческого сознания, если народный мистицизм оказывается более эффективным? Нам приходится признать, что или мы находимся на ложном пути, или же эти мистические уходы не исчерпывают собою всего смысла эволюции. Если же мы допустим, что эволюционный путь, которым нужно следовать, — это путь гигантов, которые являли собою вершины развития земного сознания — Леонардо да Винчи, Бетховена, Александра Великого, Данте, — то мы тут же должны будем признать, что ни один из этих великих людей не был способен преобразовать жизнь. Таким образом, вершины развития ума или сердца, как и вершины космического сознания, не дают нам ключа к разгадке и силе, которая сможет изменить мир: необходим иной принцип сознания. Но этот новый принцип сознания должен быть неразрывно связан со всеми остальными принципами, потому что если эта связь разрывается или теряется индивидуальное, то мы снова впадаем в космическую или мистическую дисперсию, теряя нашу связь с землей. Осознание Единства и Трансцендентного — это, несомненно, необходимая основа любой реализации (создавать что-либо без этого — это все равно, что строить дом без фундамента), но основа эта должна быть достижима с сохранением эволюционной непрерывности — это должна быть эволюция, а не революция. Короче говоря, нам нужно выйти не выходя. Нам нужна не ракета, которая устремляется к Солнцу и разбивается там, а ракета, которая сможет загарпунить Солнце высшего сознания и привнести его во все точки земного сознания: Конечное знание — это то, которое постигает и принимает Бога во вселенной так же, как и за пределами вселенной, а интегральная йога — это та, которая, обретя Трансцендентное, может вернуться во вселенную, не теряя обретенного и сохраняя способность свободно нисходить и восходить по великой лестнице существования.[181] Это двойное движение восхождения и нисхождения представляет собою главный принцип, лежащий в основе супраментального открытия. Но на пути к нему Шри Ауробиндо предстояло коснуться некой, еще неизвестной пружины, что привело затем к коренным изменениям. Недостаточно описать открытие Шри Ауробиндо, мы должны также узнать, каким образом мы можем сделать его доступным для себя. Но вряд ли можно начертить диаграмму и сказать: «Вот — путь», потому что духовное развитие всегда приспосабливается к природе каждого индивидуума, — и это правильно, ведь мы изучаем себя, а не иностранный язык; а двух одинаковых натур не бывает: Идеал, который я ставлю перед нашей йогой, не налагает никаких пут ни на духовную жизнь, ни на устремления. Духовную жизнь невозможно сформулировать в виде каких-то жестких определений или связать фиксированными ментальными правилами; она представляет собою широкое поле эволюции, беспредельное царство, которое потенциально шире, чем все царства, находящиеся ниже, царство с сотней областей, с тысячью типов, стадий, форм, путей, разнообразных идеалов, степеней духовного прогресса.[182] Поэтому мы можем предложить лишь несколько указаний в надежде на то, что каждый сам сделает свое собственное особое открытие, которое осветит его путь. Всегда нужно помнить, что подлинный механизм йоги состоит в том, чтобы поймать нить своего сознания, — «сияющую нить», о которой говорили риши (Риг Веда. X.53), — держаться за нее и идти так до самого конца. Поскольку ни космическое сознание, ни Нирвана не дают нам того эволюционного ключа, который мы ищем, давайте возобновим наши поиски вместе с Шри Ауробиндо там, где они были оставлены, — т. е. в Бароде, — перед тем, как он обрел два великих переживания. Первый шаг — это восхождение к Сверхсознательному. Как мы уже говорили, когда в уме ищущего устанавливается безмолвие, когда он успокаивает свое витальное и освобождается из погружения в физическое, сознание выпутывается из бесчисленных видов деятельности, в которых оно незаметно перемешивалось и дробилось, и обретает независимое существование. Оно становится подобным независимому существу внутри нас, некой компактной Силе, интенсивность которой постоянно растет. И по мере своего роста его все меньше и меньше удовлетворяет ограниченное существование в теле. Мы обнаруживаем, что оно излучает себя вовне — сначала во время сна, затем в наших медитациях, а потом и тогда, когда глаза наши широко открыты. Но это движение вовне не является, так сказать, исключительно «горизонтальным» — в направлении всеобщего Разума, всеобщего Витального и всеобщего Физического; сознание стремится также и ввысь. Это стремление ввысь — не обязательно результат сознательной дисциплины, оно может быть естественной, спонтанной потребностью (никогда не следует забывать, что наши усилия в этой жизни — это продолжение множества усилий во многих прошлых жизнях — отсюда неравномерное развитие различных индивидуумов и невозможность установления фиксированных правил). Мы можем непроизвольно чувствовать над головой нечто, привлекающее наше внимание, подобное простору или свету, подобное некому намагниченному полюсу, который является источником всех наших действий и мыслей, некую зону концентрации над макушкой головы. Ищущий успокаивает свой разум не для того, чтобы стать бесчувственным, как чурбан. Безмолвие его не мертво, оно живо. Он настраивается на прием свыше, ибо там он чувствует жизнь. Безмолвие — это не конец, а средство, точно так же, как изучение нотной грамоты — это средство овладения музыкой, причем музыкой самой разной. День за днем по мере того, как его сознание становится все более конкретным, он получает сотни маленьких, почти незаметных опытов [переживаний], которые проистекают из этого Безмолвия наверху. Он не будет ни о чем думать — и вдруг мысль пересечет его ум, даже не мысль, а легкий щелчок, и он точно знает, что ему нужно делать и как это должно быть сделано — вплоть до малейших деталей, как будто составные части головоломки в мгновение ока встали на свои места — и все это с абсолютной определенностью (внизу всегда все неопределенно, любая проблема всегда имеет, по меньшей мере, два решения). Или он может ощутить легкий импульс, приказывающий: «Пойди, навести того-то и того-то», он идет, и оказывается, что тому человеку «случайно» нужна его помощь; или он может слышать внутри себя: «Не делай этого», но настаивает на своем и с ним происходит несчастный случай; или без всякой причины ноги несут его к какому-то месту, где он находит как раз те обстоятельства, которые ему помогут; или, если ему необходимо решить какую-то проблему, он остается неподвижным, безмолвным, обращенным ввысь — и приходит ответ, ясный и неопровержимый. Когда ищущий говорит или пишет, то над своей головой он может очень четко чувствовать некое пространство, откуда он вытягивает свои мысли, как сияющую нить из кокона — он не движется, а просто остается под потолком и расшифровывает его. Ничто не движется в его голове. Но если он хоть немного позволяет вмешаться своему уму, то все пропадает или, вернее, искажается, потому что ум пытается подделать указания свыше (он подобен обезьяне — так сильна его привычка к передразниванию и подражанию) и ошибочно принимает слабые свои вспышки за озарения. И чем больше ищущий научается слушать, внимая этим указаниям свыше и доверять им (они не настойчивы и не шумны и не носят приказного характера — наоборот, они едва различимы, как дыхание, не успеваешь даже подумать о них — их можно только ощутить, так они быстры), тем более частыми, точными и неотразимыми они становятся. Постепенно он приходит к пониманию, что все его действия, даже самые незначительные, могут определяться исключительно этим безмолвным источником наверху, что оттуда приходят все его мысли, лучащиеся и не вызывающие сомнений, и что внутри него рождается некое спонтанное знание. Вся жизнь его становится чередой маленьких чудес. Если бы человечество хоть мельком увидело, какие безбрежные радости, какие совершенные силы, какие светящиеся сферы спонтанного знания, какая беспредельная тишина нашего существа ожидают нас на просторах, которые еще не покорила наша животная эволюция, то они бросили бы все и не успокоились до тех пор, пока не овладели бы этими сокровищами. Но узок путь, трудно поддаются двери, а страх, недоверие и скептицизм, стражи Природы, не позволяют нам уйти, покинуть ее привычные пастбища.[183] Когда пространство наверху становится конкретным и живым, подобным некой световой протяженности над головой, ищущий чувствует необходимость войти с ним в более тесное общение, вырваться на волю, ибо он начинает ощущать с болезненной остротой, насколько ограничены и ложны разум и жизнь внизу — что-то вроде карикатуры. Он чувствует, что натыкается на все вокруг, что везде — дисгармония, что нигде он не дома. Все ложно — слова, идеи, ощущения — и все раздражает. Это не то, всегда не то — всегда около, приблизительное, всегда ниже отметки. Иногда во сне — это предвосхищающий знак — нас может охватить великий яркий свет — настолько ослепительный, что мы невольно закрываем глаза — солнце кажется темным в сравнении с ним, — говорила Мать. Нам нужно просто позволить расти этой Силе внутри нас, этой Сознанию-Силе, которая ощупью пробивает себе дорогу ввысь, мы должны зажечь ее нашей потребностью в чем-то ином — потребностью в более истинной жизни, в более истинном знании, в более истинных отношениях с миром и его существами — наш величайший прогресс — это углубляющаяся потребность. [Our greatest progress [is] a deepened need.][184] Мы должны отбросить все ментальные построения, которые ежесекундно пытаются украсть сияющую нить, мы должны постоянно находиться в состоянии открытости и быть выше идей. Потому что нам нужны не идеи, а пространство. Мы должны не только порвать силки ума и чувств, но избежать и других силков — не поддаться соблазну стать мыслителем, теологом и основателем церкви, не попасть в тенета Мира и в рабство Идеи. Все это находится внутри нас, ожидая того, чтобы заключить Дух в форму; но должны всегда идти за пределы, всегда отрекаться от меньшего для большего, от конечного ради Бесконечного; мы должны быть подготовлены к тому, чтобы следовать от озарения к озарению, от переживания к переживанию, от одного состояния души к другому… Мы не должны также привязываться даже к тем истинам, которые мы считаем самыми надежными, ибо они есть ни что иное, как формы и проявления Невыразимого, которое отказывается ограничить себя какой-либо формой или проявлением; мы всегда должны оставаться открытыми для высшего Слова свыше, которое не ограничивает себя своим собственным смыслом, открытыми свету Мысли, которая несет в себе свои противоположности.[185] И тогда однажды, силой нашего горячего желания — как под высоким давлением сжатого газа, — двери, в конце концов, открываются: Сознание поднимается, — говорит Мать, — ломает эту жесткую оболочку там, у макушки головы, и вы выходите в свет. Наверху была раскаленная белая тишина. Above was an ardent white tranquility.[186] Это переживание является отправной точкой йоги Шри Ауробиндо. Это выход в Сверхсознательное, переход из прошлого, которое связывает нас по рукам и ногам, к будущему, которое видит. Вместо того чтобы быть внизу, вечно чем-то отягощенными, мы находимся наверху и дышим полной грудью: Сознание уже не находится в теле и не ограничено им; оно ощущает себя не только наверху, но и протяженным в пространстве; тело находится ниже его *) более высокого расположения и окутано его[187] расширенным сознанием… оно становится лишь деталью в обширности существа, его инструментальной частью… в окончательной реализации установления сознания наверху ему уже по-настоящему нет возвращения вниз за исключением той его части, которая может нисходить для того, чтобы работать в теле или на низших планах, в то время как существо, постоянно находящееся наверху, осуществляет контроль над всем, что переживается и делается.[188] Когда мы осуществили такое вознесение, нам нужно систематически продолжать работу. Ибо первое побуждение сознания — это стремительно воспарить ввысь, как будто его засасывает вверх, что дает ощущение бесконечного восхождения, подобное ракетному взлету, которое достигает высшей точки в своего рода светящейся нирване. Блаженство, которым сопровождается этот окончательный расцвет (который нам кажется окончательным), или это растворение, настолько неотразимо, что сама идея возвращения вниз к промежуточным уровням и еще каких-то там поисков кажется поистине нелепой — это было бы подобно падению. Наше единственное желание — это оставаться как можно более неподвижными, чтобы не нарушить этого восхитительного Покоя. По сути дела, мы даже не замечаем никаких промежуточных уровней между выходом у макушки головы и слиянием с этим белым покоем, царящим вверху. Ослепленный, немного похожий на новорожденного ребенка, который впервые открывает глаза, ищущий неспособен ничего распознать, все сливается в белизне или голубой белизне, и он теряет почву под ногами, т. е. впадает в транс, в «экстаз», как говорят на Западе, или в самадхи, как говорят в Индии. Когда он возвращается оттуда, то обнаруживает, что абсолютно ничего не изменилось. В своей спешке достичь… [ищущий] полагает, что между думающим разумом и Высочайшим нет ничего, и, закрывая глаза в самадхи, пытается прорваться сквозь все то, что в действительности находится на промежуточных планах, даже не видя при этом великих и сияющих царств Духа. Возможно, он достигает своей цели, но лишь для того, чтобы уснуть в Бесконечном.[189] Естественно, ищущий, в свою очередь, скажет, что это чудесное, неописуемое, высшее состояние. И он будет прав, но, как заметила Мать, вы можете говорить об этом что угодно, потому что вы попросту ничего не помните… Когда вы выходите из своего сознательного существования и входите в ту часть себя, которая полностью несознательна, или, вернее, в зону, с которой у вас нет сознательной связи, вы входите в самадхи… Вы находитесь в безличном состоянии, т. е. в состоянии, в котором вы несознательны; поэтому, естественно, вы ничего не помните, потому что вы ничего не осознали. Шри Ауробиндо часто говорил, что экстаз — это просто высшая форма бессознания. Может оказаться, что то, что мы называем Трансцендентным, Абсолютным или Высшим, — это не то, что часто описывают как экстатическое растворение [личности, индивидуального], но просто предел, который является таковым для нашего теперешнего сознания. Ведь утверждение «Здесь кончается мир, а там начинается Трансцендентное» совершенно абсурдно — будто между ними есть какая-то перегородка или разрыв. Для пигмея Трансцендентное может начинаться с элементарного утверждения разума, что сумма букв к+о+т дает в результате слово «кот», а на уровне не выше интеллекта весь мир, наверное, исчезает для него. Т. е. если в действительности разрыв существует, то только в нашем сознании. Может быть, эволюционировать — это значит как раз исследовать новые богатые пласты сознания внутри неисчерпаемого Трансцендентного, которое на самом деле находится не «в вышине» или еще где-то вне этого мира, а здесь, повсюду, исследовать все это, постепенно раскрывая себя собственному взору. Ведь если доисторическое Трансцендентное находилось когда-то над протоплазмой, затем над амфибией, над шимпанзе и над человеком, то это не значит, что оно оставило мир протоплазмы для того, чтобы отступить выше, постоянно стремясь отсоединить себя от жизни — это мы оставили за собой примитивное бессознательное и продвинулись вперед в вездесущем Трансцендентном.[190] Следовательно, вместо того чтобы терять сознание в высшей точке сознания (или в той точке, которая ищущему кажется высшей) и считать экстаз признаком прогресса, он должен понять, что это признак несознания, и стремиться найти жизнь, скрытую таким вот ослеплением: Старайтесь развить свою внутреннюю индивидуальность, — говорила Мать, — и вы сможете войти в те же самые сферы полностью сознательными, насладиться общением с высшими сферами не теряя сознания, а не возвращаться оттуда с пустыми руками, не обретя никакого опыта.[191] А Шри Ауробиндо настаивал: Эта реализация должна прийти и закрепиться именно в бодрствующем состоянии, чтобы стать реальностью жизни… Переживание и транс полезны при открытии существа и при его подготовке, но по-настоящему овладевают реализацией лишь тогда, когда она постоянно присутствует в бодрствующем состоянии.[192] Цель, которую мы преследуем, — это состояние интегрального господства, а не духовное исключение себя из игры, и господство это возможно лишь при условии непрерывности сознания. Когда мы входим в экстаз, мы теряем «кого-то» — того, кто мог бы создать мост между силами наверху и бессилием внизу. После того, как в алипорской тюрьме Шри Ауробиндо прорвал оболочку у макушки головы, он приступил к методическому исследованию планов сознания, которые находятся выше обычного разума — точно так же, как он исследовал, будучи в Бароде, планы сознания, находящиеся внизу. Шри Ауробиндо возобновил это исследование в том месте, где он прекратил восхождение по великой лестнице сознания, которая простирается — непрерывно, без экстатических разрывов — от Материи до той непознанной точки, которая станет местом его открытия. Ибо высочайшая истина, интегральное самопознание достигается не самоослепляющим прыжком в Абсолютное, но терпеливым переходом за пределы разума.[193] Все мы постоянно и не сознавая того, получаем побудительные импульсы из этих высших, сверхсознательных сфер, подвергаемся их влиянию. Это влияние и импульсы проявляются в нас в виде идей, идеалов, стремлений или произведений искусства; они скрыто формируют нашу жизнь и наше будущее. Подобным же образом постоянно и не сознавая того, мы получаем витальные вибрации и вибрации тонкого физического, которые ежеминутно определяют нашу эмоциональную жизнь и отношения с миром. То, что мы заключены в индивидуальном теле, — это лишь зрительная иллюзия; на самом деле, все мы насквозь пористы и купаемся во всеобщих силах, как анемон в море: Человек впадает в интеллектуальный (бессмысленный)[194] лепет о смысле и значении следствий, проявляющихся на поверхности, и приписывает их все своему «благородному я», игнорируя тот факт, что его «благородное я» лежит далеко за пределами его видения, за покровами тускло искрящегося интеллекта и дымного тумана его витальных ощущений, эмоций, побуждений, чувств и впечатлений.[195] Наша единственная свобода заключается в том, чтобы поднять себя к высшим планам с помощью индивидуальной эволюции. Наша единственная задача — это транслировать и материально воплощать истины того плана, к которому мы принадлежим. Если мы хотим лучше понять механизм универсума, то особого внимания заслуживают два важных момента, общих для всех планов сознания от наивысшего до самых низших. Во-первых, эти планы зависят от нас или от того, что мы о них думаем, не более, чем море зависит от анемона; они существуют независимо от человека. Современная психология, согласно которой все уровни бытия перемешаны в так называемом «коллективном бессознательном», подобном огромной шляпе фокусника, откуда вы можете в любом порядке вытаскивать архетипы и неврозы, демонстрирует в этом отношении полное отсутствие видения: во-первых, потому что силы этих планов вовсе не являются бессознательными, несознательны только мы — они же вполне сознательны, гораздо более сознательны, чем мы; а, во-вторых, потому что силы эти не являются «коллективными» — в том смысле, что они представляют собой продукт человеческого существования не более, чем море является результатом деятельности анемона; скорее, наоборот, фронтальный человек — это продукт деятельности той Необъятности, которая простирается за ним. Градации сознания — это всеобщее состояние, не зависящее от точки зрения субъекта [the outlook of the subjective personality]; скорее, точка зрения субъекта определяется тем уровнем [grade] сознания, в котором оно формируется [is organised] в соответствии со своей природой [its typal nature] или эволюционным уровнем [its evolutionary stage].[196] Но6 естественно, только человеку присуще извращать порядок вещей, помещая себя в центр мира. Во всяком случае, это вопрос не теории, которую всегда можно оспорить, а опыта, который может получить каждый. Покидая наше тело и сознательно входя в эти планы, мы осознаем, что они существуют вне нас точно так же, как весь мир существует, например, вне Лонг-Айленда; силы, существа и даже пространства в них не имеют ничего общего с нашим земным миром — об этом свидетельствуют целые цивилизации, все это подтверждают их настенные росписи и резьба, позднее — храмы; причем эти цивилизации были, может быть, менее технически развиты, чем наша, но никак не менее развиты в интеллектуальном отношении. Второй важный момент касается сознательных сил и существ, которые населяют эти планы. Здесь нам нужно четко отличать суеверия и даже мистификации — результаты нашего «коллективного» вклада — от истины. Как всегда, они тесно перемешаны. Здесь ищущему, как никогда, нужно быть вооруженным ясной строгостью [простотой] [clear austerity], о которой так часто говорил Шри Ауробиндо. Он не должен смешивать сверхразум с отсутствием разума. На практике, когда мы сознательно входим в эти планы — во сне, в медитации или при произвольной экстериоризации [оставлении тела], - у нас могут быть видения двух типов: безличные потоки силы, которые могут быть более или менее светящимися, и существа. Но это два вида одного и того же явления: Стена между сознанием и силой, между безличностью и личностью становится гораздо тоньше, когда выходишь за пределы покрова материи. Если смотреть на процесс со стороны безличной силы, то видишь силу или энергию за работой, действующую ради некоторой цели с некоторым результатом, если же смотреть со стороны существа, то видишь существо, владеющее, управляющее сознательной силой и использующее ее, или же представителя этой силы, которого она использует в качестве орудия своего особого действия и выражения… Современная наука установила, что если вы смотрите на движение энергии, то, с одной стороны, кажется, что это волна, и оно ведет себя, как волна, с другой же стороны, оно являет собою массу частиц, причем и волна, и масса частиц действуют своим особым образом. Здесь примерно тот же принцип.[197] Одни на пути своих поисков никогда не будут видеть существа: но только светоносные силы; другие будут видеть только существа и никогда — силы; все зависит от их внутренней предрасположенности, от формы их стремления, от религиозных, духовных или даже культурных истоков. Именно здесь лежит начало субъективности, а с ней — всевозможные смешения и предрассудки. Но субъективность не отрицает самого переживания, она лишь показывает, что одно и то же можно видеть и передавать по-разному в зависимости от натуры человека — видели ли когда-нибудь двое художников один и тот же ландшафт одинаково? По мнению «специалистов» по естественным и сверхъестественным явлениям, критерием истины должно быть неизменное содержание опыта, но это больше похоже на критерий тупой монотонности; многообразие опыта доказывает лишь то, что имеем дело с живой истиной, а не с жестким куском дерева, которому подобны наши ментальные и физические истины. Кроме того, эти сознательные — высокосознательные — силы могут принимать по желанию любое обличье не для того, чтобы ввести нас в заблуждение, но для того, чтобы сделать себя доступными сознанию тех, кто открывается им или взывает к ним. Например, христианский святой, который имеет видение девы Марии, и индус, которому является Дурга, видят, возможно, одно и то же; они могли войти в контакт с одним и тем же планом сознания, с одними и теми же силами, но совершенно ясно, что видение Дурги ничего бы не значило для христианства. А если бы та же самая сила проявилась бы в своем чистом состоянии, т. е. как безличная излучающая вибрация, то ее не смог бы воспринять ни поклоняющийся деве Марии, ни верующий в Дургу; она не затронула бы их сердце. У поклонения ведь тоже своя правда; не каждый обладает развитием, необходимым для того, чтобы ощутить силу любви, которая содержится в простом маленьком золотом свете, не имеющем формы. Но еще более интересно то, что если поэт, например, Рембо или Шелли, войдет в контакт с теми же планами сознания, то он увидит нечто иное, что является тем не менее все тем же. Очевидно, ни Дурга, ни дева Мария особо не занимают поэтов, поэтому они ощутили бы великую вибрацию, пульсации света или разноцветные волны, которые превратились бы в них в сильное поэтическое чувство. Вспомним, например, Рембо: «Наконец-то — о, счастье! о, разум! — я раздвинул на небе лазурь, которая была черной, и зажил жизнью золотистой искры природного света».[198] Однако эта эмоция могла прийти из того же плана сознания, или, мы могли бы сказать, имеет ту же частоту, что и видение индусского и христианского мистиков, хотя поэтическая транскрипция вибрации может показаться совершенно противной всякому религиозному верованию. Математик, который во вспышке озарения, принесшей ему радость, вдруг увидел по-новому строение мира, соприкоснулся, может быть, с тем же уровнем сознания, с той же вибрацией откровения. Ведь ничто не происходит «случайно», все приходит откуда-то, из конкретного плана, каждый из которых имеет свою длину волны, свою интенсивность света, свою конкретную частоту, а достичь одного и того же плана сознания, одного и того же озарения можно тысячью различных путей. Те, кто вышли, или думают, что вышли, за пределы стадии религиозных форм, могут быстро заключить, что все личные образы обманчивы или что они представляют собой стадию низшего порядка и что истины только безличные силы. Однако это есть не что иное, как заблуждение нашей человеческой логики, которая всегда стремится свести все к некой однородной концепции. Видение Дурги — это не фикция и не плод воображения — так же, как не являются таковыми стихотворение Шелли или уравнения Эйнштейна, которые были подтверждены спустя десять лет после их открытия. Заблуждение и предрассудок начинаются с утверждения, что истинна только дева Мария или только Дурга, или одна лишь Поэзия. Объединяющая истина заключается в видении того, что все эти образы происходят из одного и того же божественного Света, что они являют собой различные степени этого Света. Но также неверно было бы полагать, что так называемые «безличные» силы — это просто механические силы, хотя и более высокого типа. Они обладают интенсивностью, теплотой, светящейся радостью, вызывая ощущение присутствия личности без облика — каждый, кто хоть однажды пережил массивный поток золотого света, сапфирно-голубое цветение или мерцание света белого, знает без всяких сомнений, что с этим золотом приходит спонтанное и полное радости Знание, с этой лазурью — самоподдерживающаяся сила, с этой белизной — невыразимое Присутствие. Некоторые силы нисходят на нас, как улыбка. И тогда мы поистине понимаем, что деление на личное и безличное, на сознание и силу есть следствие прагматизма человеческой логики, оно не имеет почти никакого отношения к реальности и вовсе необязательно видеть кого-то для того, чтобы находиться в присутствии Личности. То, что является существенным и что необходимо осуществить на практике — это открыться этим высшим регионам. Как только это сделано, каждый будет получать по своим способностям и нуждам или в соответствии с особенностями своего стремления. Все раздоры между материалистами и верующими, между философами, поэтами, художниками и музыкантами — это детские игры неискушеного человечества, где каждый хочет переделать остальных по своему образцу, подогнать их под свою мерку. Когда мы достигаем лучащейся Истины, мы видим, что Она может вместить в себя все без всяких конфликтов и что все — Ее дети. Мистик получает радость от своего возлюбленного Единого, поэт получает радость от поэзии, математик — от математики, художник — от многоцветных откровений. И все это — духовные радости. Тем не менее «ясная строгость» остается мощной защитой, поскольку, к сожалению, не каждый обладает способностью восходить к высшим регионам, где силы чисты. Гораздо легче открыться витальному плану, миру великой Силы Жизни, желаний и страстей (который хорошо известен медиумам и оккультистам). Низшие силы быстро надевают там на себя божественные маски ослепительных цветов или ужасающих образов. Если ищущий чист, то он всегда сможет распознать этот обман — устрашающий или чудесный; маленький свет его психического существа растворит все угрозы и все яркие, кричащие образы витальной мелодрамы. Но как можно быть уверенным в собственной чистоте? Если мы не стремимся реализовать личные представления и построения, а ищем все более и более высокой истины, не мешая Ей проявлять себя в той форме, которую она сама избирает, то в этом будет залог нашей защиты от заблуждений и предрассудков. Теперь мы можем попытаться описать в общих чертах эти уровни сверхсознательного так, как они воспринимаются теми, кто пошел дальше, чем экстаз бессознательного, и так, как пережил их Шри Ауробиндо. Конечно же, не образы находятся ближе всего к всеобщей истине (они всегда ограничены и принадлежат определенной традиции или веку, хотя и они имеют свое место и в них также заключается своя правда), но светящиеся вибрации. Когда мы говорим «вибрации», то имеем в виду не безжизненные волны квантовой физики, а движения света, полные невыразимой радости, любви, знания, красоты и всех тех качеств, которыми озарены высочайшие проявления человеческого сознания — религиозные и нерелигиозные: Свет, не рожденный ни солнцем, ни луной, ни огнем, A light not born of sun or moon or fire, Планы разума Прежде чем достичь супраментального плана, с которого начинается высшее полушарие существования,[200] ищущий пересечет различные ментальные планы или миры, которые Шри Ауробиндо назвал следующим образом (в восходящем порядке): высший разум, озаренный разум, интуитивный разум и глобальный разум [overmind]. Мы можем пользоваться и другой терминологией, если нам угодно, но каждой из этих четырех зон соответствуют характерные для нее переживания, которые может подтвердить каждый, кто способен сознательно предпринять это восхождение. Теоретически все эти четыре зоны принадлежат Сверхсознательному. Слово «теоретически» употреблено здесь потому, что порог Сверхсознательного не является общим для всех, для каждого он свой; для одних высший или даже озаренный разум вряд ли можно назвать сверхсознательным планом — это часть их нормального бодрствующего сознания, тогда как для других простой рассуждающий разум остается пока только отдаленной возможностью внутреннего развития. Иными словами, линия, отделяющая Сверхсознательное от остальных планов сознания, имеет тенденцию смещаться вверх в процессе нашей эволюции. Если подсознательное — это наше эволюционное прошлое, то Сверхсознательное — это наше эволюционное будущее; постепенно оно становится нашим нормальным бодрствующим сознанием. Мы не будем здесь пытаться описать, что собою представляют эти высшие планы сознания сами по себе, независимо от человека. Каждый из них — это целый мир, более широкий и более живой, чем земля, и наш ментальный язык слишком беден, чтобы адекватно их описать; необходим язык пророка или поэта — «иной язык» [une autre langue], как говорил Рембо. Шри Ауробиндо сделал это в «Савитри», своем поэтическом эпосе, к которому мы отсылаем читателя. Миллионы лотосов, качающихся на одном стебле, A million lotuses swaying on one stem, Мы скажем лишь о том, что эти планы приносят человеку и как они меняют наше видение мира, когда мы восходим к ним. Обычный разум, нам всем известный, видит вещи последовательно, одну за другой — это, так сказать, «линейное» видение. Он не может совершить прыжок, не сделав при этом бреши в своей логике — это ставит его в тупик, он теряется, и все становится для него несвязным, иррациональным или туманным. В каждый момент он видит что-то одно и не может видеть больше, иначе он впадает в противоречие. Если он принимает в поле своего сознания какую-либо истину или факт, то тем самым он автоматически отрицает все, что отлично от этой истины или факта — механизм его работы подобен действию затвора фотоаппарата, который в каждый момент пропускает одно и только одно изображение. Все, что не относится к его сиюминутному видению — это для него какие-то Тартарары, утопическая страна заблуждения, лжи или темноты. Все [у него] охвачено неумолимой системой противоположностей — белое и черное, истина и ложь, Бог и Сатана. Он движется как осел по дороге, который видит один пучок травы за другим. Одним словом, обыкновенный разум вечно дробит время и пространство на мелкие кусочки. Чем ниже спускаешься по лестнице сознания, тем мельче становятся эти кусочки. Для жука, например, любой предмет, пересекающий его дорогу, появляется с одной стороны (например, справа) из будущего, пересекает его линию настоящего и исчезает с другой стороны (слева) в прошлом; человек, стоящий над жуком, расставив ноги, то есть находящийся одновременно и справа, и слева от него — это просто чудо, которое находится вне всякой логики, поскольку если одна нога человека «истинна», то другая — «ложна», что невозможно; значит, человека не существует — его существование невозможно в пределах логики жука. Для нас окошко затвора — немного шире; прошлое и будущее находятся уже не в пространстве справа и слева от нас, а во времени — вчера и завтра; мы в сравнении с жуком выигрываем в этом измерении — «время». Но есть иное, супраментальное сознание, которое может расширить окошко затвора еще больше, позволяет выиграть еще больше в этом измерении и встать над вчера и над завтра. Оно может видеть одновременно настоящее, прошлое и будущее, белое и черное, истину и так называемую «ложь», добро и так называемое «зло», все «да» и «нет», ибо все противоположности — это результат дробления времени на мелкие кусочки. Мы говорим об ошибке, потому что не видим пока еще того добра, которое она готовит или видимой половиной которого она является; мы говорим о «неправде», потому что у нас не было достаточно времени, чтобы увидеть, как из грязи распускается лотос; мы говорим о темноте, но наш дневной свет кажется темным тому, кто видит Свет! Наше заблуждение было необходимым спутником добра; «нет» было неотделимой половиной «да»; белое, черное и все другие цвета радуги были различными проявлениями единого света, который постепенно обнаруживает себя. Нет противоречий, есть только дополнения. Вся история восхождения сознания — это история открытия пути, перехода от линейного и противоречивого сознания к сознанию глобальному. И Шри Ауробиндо действительно говорит о «глобальном сознании»; говоря о Супраментальном, он употребляет термин «высшая полусфера сознания», потому что высшая истина не исключает землю; она является неполной без своей низшей половины. То, что находится наверху, не исключает того, что находится внизу, а дополняет его; отсутствие времени — это не противоположность времени, так же, как руки, которые обнимают, не являются чем-то противоположным тому, кого они заключают в объятия. Тайна заключается как раз в том, чтобы найти вечное в преходящем, бесконечное — в конечном и всеохватывающую полноту вещей — в самой темной частичке. Без этого, в действительности, невозможно ни обнять что-либо, ни быть обнятым по-настоящему. Такое восхождение сознания — это не только победа над временем, но и обретение радости, любви и безбрежности бытия. Не только время и пространство дробятся на низших эволюционных уровнях на мелкие кусочки — там дробится все. На протяжении всего нисхождения от Духа до атома действует прогрессирующий закон фрагментации[202] [дробления] — это дробление радости, дробление любви и силы, и, конечно, дробление знания и видения. В конечном счете все превращается в кучу мелких тропизмов, в туманную пыль сомнабулического сознания,[203] которое, в свою очередь, являет собою уже поиски Света или, может быть, воспоминание о Радости. Общим признаком этого нисхождения всегда является уменьшение интенсивности — интенсивности бытия, интенсивности сознания, интенсивности силы, интенсивности радости в вещах и радости существования. Точно так же по мере нашего восхождения к высшему уровню эти интенсивности возрастают.[204] а. Обыкновенный Разум То, что существенным образом отличает один план сознания от другого — это характерные свойства света или качество вибраций. Если взять за отправную точку наш собственный эволюционный уровень и рассматривать сознание в аспекте света, по отношению к которому все остальные аспекты являются производными, то обыкновенный разум представляется видящему некой серой массой с множеством маленьких темных пятен или совершенно темных вибрационных узелков, которые роятся, подобно туче мух, вокруг голов людей и представляют собою их «тысячу и одну» мысль; они вращаются, приходят и уходят без конца, перелетая от одного человека к другому. Иногда случайно сверху нисходит маленькая вспышка света, маленькая радость, маленькое пламя любви, танцующее среди этой серости. Но эта нейтральная основа [ground of neutrality], как ее называет Шри Ауробиндо, настолько толста и всеобъемлюща, что она поглощает все, затуманивает, засасывает вниз в зону своего темного притяжения; мы не способны долго выносить ни радость, ни боль, мы не можем принять много света сразу; все жалко, спазматично и быстро истощается. И надо всем этим доминируют тысячи условностей. б. Высший Разум Высший Разум чаще всего встречается у философов и мыслителей. Он более прозрачен, более свободен. Общий фон уже не такой серый, с голубоватым оттенком, и незначительные нисходящие вспышки света поглощаются уже не так быстро. Кроме того, они нисходят чаще и становятся богаче и интенсивнее, Радость длится дольше, любовь становится глубже и уже не в такой степени подчиняется бесчисленным правилам низших уровней. Мы начинаем понимать, что такое любовь и радость сами по себе, без какой бы то ни было причины. Но свет все еще остается холодным и немного жестким. Тяжелая ментальная субстанция все еще поглощает свет, идущий свыше, перемешивает его со своим веществом и покрывает его толстым ментальным слоем, искажая до неузнаваемости. Этот разум способен по-настоящему понять полученный свет лишь после того, как он его должным образом переработал, разбавил, подверг логической экзекуции, разбил на параграфы, на слова, на идеи. Кроме того, выводы высшего разума исходят из единственной точки света, которой он завладел, или из небольшого числа таких точек (все заключения высшего разума суть априорные установки, это маленькие капельки интуиции, которые он поспешно поглотил), и поэтому ему стоит большого труда исключать и исключать в процессе собственного развития все, что противоречит этим установкам. Да, этот разум может открываться высшим планам и получать вспышки, но это, скорее, исключительные моменты, чем нормальное состояние; его ментальная субстанция такова, что она разрушает свет. Он начинает понимать что-либо лишь после того, как он себе это объяснил. в. Озаренный Разум Озаренный разум имеет другую природу. По мере того как высший разум постепенно обретает безмолвие, он получает доступ к этой сфере: его субстанция постепенно проясняется и то, что приходило по одной капле, льется теперь потоком: Основой является теперь уже не общая нейтральность, а чистая духовная легкость и радость, на этой основе возникают особые тона эстетического сознания. В этом заключается первое фундаментальное изменение.[205] Сознание наполняется потоком света, чаще всего золотого, в который вливаются различные цвета в зависимости от внутреннего состояния; это лучащееся вторжение [invasion lumineuse]. При этом находишься в состоянии «энтузиазма» — в том смысле, какой придавали этому слову греки: постоянное состояние пробужденности, как будто все существо находится наготове, бдит и вдруг погружается в совершенно иной, новый мир с поразительно ускоренным ритмом, новыми ценностями, новыми перспективами и неожиданными связями. Дымовая завеса мира приподнимается, все объединяется в великой вибрации радости. Жизнь становится шире, правдивее, живее. Повсюду возникают светящиеся точки истины (и уже не нужны слова), и каждый предмет несет в себе тайну, имеет особое значение и свою, особую жизнь. Человек купается в неописуемом состоянии истины, причем не анализирует происходящее — оно просто есть. И это чудесно. Все полно света, жизни, любви. Этот светящийся поток проявляет себя в каждом по-разному (мы всегда спешим заключить его в форму вместо того, чтобы позволить ему спокойно пропитать все существо и совершать работу по его прояснению). Для одних это внезапное поэтическое вдохновение, другие видят новые архитектурные формы, третьи приходят к новым уравнениям в науке, четвертые начинают поклоняться какому-то новому Богу. Обычно восхождение к этому новому сознанию сопровождается спонтанным расцветом творческих сил, особенно на поприще поэзии. Заслуживает внимания тот факт, что среди учеников Шри Ауробиндо есть много поэтов, пишущих на самых разных языках — на китайском, хинди, английском, — как будто поэзия и искусство — это первый практический результат его йоги: Как в самом себе, так и в других, я наблюдал внезапный расцвет способностей во всех видах деятельности, расцвет, который является следствием открытия сознания — так, например, тот, кто долго и безуспешно работал над тем, чтобы выразить себя в поэзии, в течение дня становится мастером поэтического языка и ритма. Это вопрос надлежащего безмолвия разума и надлежащей открытости Слову, которое стремится выразить себя — ибо Слово уже готово, оно сформировано в тех внутренних планах, где получают рождение все виды искусства, но измениться должен передающий разум — измениться и стать совершенным каналом [передачи], а не препятствием.[206] Поэзия — самое подходящее средство, позволяющее почувствовать, что собою представляют эти высшие планы сознания. В ритме поэтического произведения можно легко уловить вибрации. Поэтому далее мы будем прибегать к помощи поэзии, хотя Сверхсознательное не является привилегией одних только поэтов. В своей обширной переписке на тему поэзии и в работе «Поэзия будущего» Шри Ауробиндо приводит многочисленные примеры стихов, исходящих непосредственно из озаренного разума.[207] Прекрасной иллюстрацией поэзии озаренного разума являются отдельные пассажи творчества А.Рембо, особенно его «Пьяный корабль». Не следует привязываться к внешнему смыслу, надо слушать то, что вибрирует за ним; ибо поэзия и вообще все искусства — это в конечном счете не что иное, как средство уловить крошечную, неуловимую ноту, ноту, которая вроде бы ничего особенного собою не представляет и в то же время есть сама жизнь: Je sais les cieux crevant en eclairs, et les trombes Я знаю рвущееся небо и глубины, Шекспир, дает нам наиболее богатые примеры, если мы отвлечемся от внешнего значения и прислушаемся к вибрации за словами; ибо поэзия и все искусство является в конечном счете средством ухватить тонкую невыразимую ноту, просто ничто, «ничто», которое, все же, образует самую суть жизни: … that his virtues Поэма становится озаренной не в силу какого-то особого смысла, а благодаря тому, что несет в себе особую ноту озаренного плана. Ту же самую ноту мы можем найти в живописи Рембрандта, в музыкальных сочинениях Сезара Франка или даже просто в словах друга — это прикосновение истины, находящейся за поверхностью, может быть, не очень мощная, но прямо к сердцу идущая вибрация, а стихи, картина или соната — это лишь более или менее адекватные ее транскрипции. И чем выше мы восходим, тем чище, лучезарнее, шире и мощнее становится вибрация. Когда Рембо говорит[209] О замки, о смена времен! Когда Вордсфорт говорит: And beauty born of murmuring sound то вибрация почти ощутима — настолько ярко выражено ее присутствие. Но, очевидно, это не озаренная вибрация [не вибрация озаренного разума]: она исходит не из источника, находящегося выше головы, а из сердца — и это никак не связано со смыслом строк: слова — это только облачение вибрации. А вот строка из Малларме идет прямо из озаренного разума: Le transparent glacier des vols qui n'ont pas fui! Полетов скованных прозрачно-синий лед…[211] Тогда как эта строфа Фрэнсиса Томпсона идет прямо из освещенного ума: The abashless inquisition of each star. То, что существенным образом отличает произведения, которые исходят из этого плана, Шри Ауробиндо называет светящимся течением [luminous sweep], внезапным потоком света. Эта вибрация не похожа ни на какую другую; она всегда приносит какой-то толчок и продолжает еще долго вибрировать, как камертон. Но ей редко удается сохранять свою чистоту на протяжении всего произведения, ибо ритм произведения повторяет ритм сознания с его подъемами и падениями, так будет продолжаться до тех пор, пока сознание не стабилизировано с помощью специальной дисциплины. В «Пьяном корабле» зримо присутствует озаренный разум, хотя видно и присутствие витального, а также обычного ментального сознания; также очевидно и вмешательство сверхсознательного. Наряду с красотой озаренного разума нам открываются и его ограничения: поэзия озаренного разума льется потоками образов и слов откровения (потому что на этом плане часто открываются способности видения и слышания), чуть ли не лавиной богатых, пышных, иногда бессвязных образов, как будто сознание с трудом вмещает в себя такой поток света и такую непривычную интенсивность: это слишком много для него, это переполняет его. Восторг часто переходит в возбуждение, и если остальные части существа недостаточно подготовлены и очищены, то любая из низших частей может завладеть нисходящими силой и светом и использовать их для собственных целей; очень многие попадаются в эту ловушку. Когда низшие части существа, в особенности витальное, завладевают светящимся потоком, они делают его жестким, «драматизируют» и мучают его — сила еще присутствует, но является уже подчиненной и при этом становится жесткой, тогда как сущность озаренного разума — это радость. Здесь мы могли бы назвать имена многих поэтов и творческих натур.[212] Кроме того, субстанция озаренного разума на самом деле не является прозрачной, она лишь полупрозрачна; свет ее рассеян — как бы чувствуешь, что истина находится повсюду, но не можешь конкретно ощутить ее — отсюда частые бессвязность и отклонения. Это только начало нового рождения. Прежде чем идти выше, необходимо более совершенное очищение и прежде всего — больший покой, естественное равновесие и безмолвие. Чем выше мы растем в сознании, тем более необходимым является незыблемое равновесие. г. Интуитивный Разум Интуитивный Разум отличается от озаренного своей ясной прозрачностью. Он подвижен, как ртуть, он легко прыгает по скалам, не отягощенный обувью, босой, не касаясь поверхности земли. В отличие от высшего разума его не стесняют ментальные ортопедические подпорки, приковывающие нас к земному (как будто знание зависит от объема наших тяжеловесных размышлений!). Знание — это искра, рождающаяся, вспыхивающая из безмолвия. Оно находится прямо здесь, не выше и не глубже, а прямо перед нашими глазами, ожидая, когда мы станем немного чище, просветленней — это не столько вопрос нашего роста, сколько дело устранения с пути множества препятствий. Весной рисовые поля Индии, спокойные, зеленые, полные нежного аромата, простираются вдаль насколько хватает взгляда под тяжелым, мрачным небом; и вдруг с единым криком взлетают тысячи попугаев. Однако мы не успели ничего заметить. Это произошло в течение секунды, как вспышка молнии, — и сознание может проясняться с такой же невероятной быстротой! Одна деталь, один звук, одна капля света — и появляется целый мир во всем своем великолепии и полноте — тысячи стремительных птиц в единой вспышке. Интуиция воспроизводит в нашем масштабе первозданную мистерию великого Взгляда, грозного пристального взгляда, который, с одной стороны, видит все и знает все, а с другой, наслаждается последовательным видением, видением во времени, капля по капле, видением с множества точек зрения того, что Он охватил полностью в крупице вечности. Время есть только порожденье вечного мгновения.[213] An eternal instant is the cause of the years.[214] Вместе с интуицией приходит совершенно особая радость, которая явно отличается от радости озаренного разума. Нет уже ощущения потока, приходящего извне, а есть некое опознание, узнавание, как будто всегда в нас существовали двое — брат света, живущий в свете, и брат тьмы (то есть мы сами), живущий внизу, неуклюже, ощупью карабкающийся в темноте, подражающий знанию брата света и его великому путешествию, но подражающий как-то жалко, убого, грубо. И затем вдруг происходит слияние — мы становимся едины в области света. Наконец-то нет никаких различий. Радость. Когда мы станем едиными во всех точках, наступит божественная жизнь. В этой точке контакта и слияния приходит знание, которое может быть выражено в той или иной форме (в зависимости от вида деятельности в данный момент времени), но которое всегда по сути своей является проявлением тождественности, встречей — мы знаем потому, что мы узнаем [reconnait]. Шри Ауробиндо говорил, что интуиция — это воспоминание Истины.[215] Когда приходит вспышка интуиции, то ясно видно, что знание — это не открытие чего-то неизвестного — открывают только себя, больше нечего открывать, — это постепенное паспознавание во времени того мгновения Света, когда мы видели все. Есть ли кто-нибудь, кто не видел хотя бы раз? У кого в жизни не было этого Воспоминания? Какими бы ни были наши веры (вплоть до отсутствия всякой веры), наши способности или неспособности, наши достижения, высокие или нет, в жизни всегда есть момент, который является нашим моментом. Некоторые жизни длятся всего мгновение, а все остальное — это забытье. Язык интуиции сконцентрирован в сжатых формулировках без единого лишнего слова в противоположность пышному языку озаренного разума (который тем не менее именно благодаря своему богатству передает и «светящийся» ритм, и истину, может быть, не столь четко, но зато делает это как-то теплее, ближе). Когда Плотин суммровал смысл всех человеческих усилий в единой фразе — «Полет Единого к Единому», — он пользовался в высшей степени интуитивным языком, тем же языком говорят и Упанишады. Но такое свойство самовыражения обнаруживает и пределы интуиции: как бы ни были насыщены высоким жизненным смыслом наши озарения, изречения, они не могут охватить всей истины — нужна более полная, более всеобъемлющая теплота — та, которой обладает и озаренный разум, — но внутри более высокой прозрачности. Ибо Интуиция… видит вещи вспышками, точка за точкой, а не как [единое] целое.[216] Открывающееся в свете вспышки поразительно, неопровержимо, но это только пространство истины.[217] Кроме того, интуицией завладевает разум, который, как замечает Шри Ауробиндо, одновременно преуменьшает и преувеличивает ее значение [it makes at once too little and too much of it]. Преувеличивает потому, что он незаконно обобщает интуицию и стремится распространить ее открытие на все пространство; преуменьшает потому, что вместо того, чтобы позволить вспышке интуиции спокойно озарить и прояснить нашу субстанцию, разум немедленно завладевает ею, покрывает ее слоем мысли (или, может быть, растворяет ее в живописи, поэзии, математике или религии) и уже не в состоянии понять ее света, кроме как через интеллектуальный, художественный или религиозный покров, в который он ее облачил. Обычному разуму чрезвычайно трудно понять, что откровение может быть мощным, даже переполняющим, даже тогда, когда «смысл» его нам непонятен, и что особенно мощным оно бывает только тогда, когда его не низводят на несколько уровней ниже, разбавляя и дробя для того, чтобы «понять». Если бы мы могли сохранить спокойствие во время этой вибрирующей вспышки, быть как бы подвешенными в ее свете, а не хвататься сразу же за нее, чтобы раздробить на интеллектуальные куски, то через некоторое время мы бы заметили, что все наше существо поднялось на новый уровень и что мы обладаем новым видением, а не жалкой безжизненной формулой. Всякие объяснения, разъяснения и т. п. — причина того, что большая часть преобразующей силы быстро исчезает. Если вместо того, чтобы поспешно хвататься за перо или за кисть или погрузиться в поток слов, чтобы освободиться от избытка полученного света, ищущий будет стремиться сохранить безмолвие и прозрачность, если он будет терпелив, то он увидит, что число вспышек постепенно увеличивается, промежутки между ними становятся все меньше (они как бы учащаются) и что в нем медленно формируется иное сознание, которое является одновременно и завершением, и источником Озаренного и Интуитивного Разума, а также всех человеческих ментальных форм. Это Глобальный Разум. д. Глобальный Разум Глобальный Разум — это вершина, до которой человеческое сознание поднимается очень редко. Это космическое сознание, но без потери индивидуальности. Вместо того, чтобы все отринуть и воспарить высоко в небесную необъятность, ищущий терпеливо покоряет каждую ступень своего существа так, что основание существа остается связанным с его вершиной и в этой связи нет никаких разрывов. Глобальный Разум — это мир богов, источник вдохновения великих основателей религий. Именно здесь получили свое рождение все известные нам религии; все религии исходят из опыта [переживания] Глобального Разума в каком-то одном из его бесчисленных аспектов. Ибо религия или откровение, духовное переживание относятся к определенному плану; они порождаются не где-то и не как-то; те, кто осуществляет то, что открылось им в духовном переживании, получают это откровение не из ниоткуда: их источник — Глобальный Разум. Он же является источником величайших произведений искусства. Но мы должны помнить, что это все еще ментальный план, хотя и его вершина. Когда сознание достигает этого плана, то оно видит уже не «точку за точкой», оно созерцает в безмолвии, большими объемами [calmly, in great masses].[218] Это уже не рассеянный свет озаренного разума и не отдельные вспышки разума интуитивного, но, говоря прекрасным языком Вед, «океан непрерывных молний». Сознание уже не ограничено краткостью настоящего момента или узким диапазоном своего поля видения, оно раскрыто и охватывает единым взглядом обширные протяженности пространства и времени. Существенной чертой, отличающей Глобальный Разум от остальных планов сознания, является ровность света, почти полная его однородность. В особо восприимчивом интуитивном разуме, например, можно видеть голубоватый фон и внезапно появляющиеся струи света, вспышки интуиции или быстро несущиеся светящиеся извержения, а иногда и даже мощные потоки из сферы Глобального Разума, но все это — изменчивая игра света, нет ничего постоянного. Это обычное состояние величайших поэтов, которых мы знаем; они достигают определенного уровня или ритма, особой поэтической светоносности, а время от времени приходят в соприкосновение с теми редкими ослепительными строфами (или музыкальными фразами), которые потом повторяют многие поколения, повторяют, как «Сезам, откройся». Озаренный разум обычно является основой (основой уже очень высокой), а Глобальный Разум — это Царство Божье, доступ к которому предоставляется в минуты милости. Но для полного и постоянного глобального сознания, подобного тому, которое реализовали, например, Риши Вед, уже нет никаких неровностей. Сознание становится массой постоянного света. Результатом этого является нерушимое всеобщее видение; познаются всеобщая радость, всеобщая красота, вселенская любовь; ведь все противоречия низших планов — это следствие недостаточности света, или, так сказать, «ограниченности» света: он освещает лишь ограниченное поле; в этом же равномерном свете [все] противоречия, которые похожи на маленькие темные промежутки между двумя вспышками или на темные границы, которые очерчивают наше поле света, растворяются в однородной массе видимого света. А поскольку свет находится повсюду, гармония и радость тоже неизменно присутствуют повсюду, ибо противоположности ощущаются уже не как отрицания или теневые промежутки между двумя вспышками сознания, но как элементы, каждый из которых обладает своей интенсивностью внутри непрерывной космической Гармонии. И это происходит не потому, что глобальное сознание не способно видеть то, что мы называем уродством, злом или страданием, — просто все связано между собой во всеобъемлющей вселенской игре, где каждый объект имеет свое место и назначение. Это объединяющее, а не разъединяющее сознание. Степень единения — это точная мера совершенства глобального разума. Более того, вместе с видением этого единства — видением Божественным (Божественное уже не является чем-то предполагаемым или представляемым — мы видим его, касаемся его, становимся им самим, причем естественным образом, как наше сознание касается света) — глобальное существо воспринимает повсюду один и тот же свет, во всех существах и предметах так же, как воспринимает его в своем «я». Нет уже ни разделяющих пустот, ни пробелов неизвестности; все купается в единой субстанции. Человек [реализовавший глобальное сознание] чувствует всеобщую любовь, всеобщее понимание, всеобщее сострадание ко всем другим «я» — тем, кто тоже движется к своей божественности или, скорее, постепенно становится светом, которым все они уже являются. Таким образом, глобального сознания мы можем достичь многими различными путями: религиозной самоотдачей, поэтическими, интеллектуальными, художественными или героическими усилиями — всем, что помогает человеку преодолеть себя. Особое место отводил Шри Ауробиндо искусству, считая его одним из главных средств духовного прогресса. К сожалению, творческие и художественно одаренные натуры обычно наделены сильным эго, это преграждает им путь и является основным препятствием. Религиозный человек, который работает над тем, чтобы растворить на пути к совершенству свое эго, может продвинуться дальше, но ему редко удается достичь универсальности своими индивидуальными усилиями. Он, скорее, выпрыгивает за пределы индивидуальности, отталкивая от себя лестницу и не заботясь о том, чтобы развить все промежуточные ступени своего сознания; когда же он достигает «вершины»: то у него уже либо нет лестницы для того, чтобы вернуться вниз, либо он не желает возвращаться, либо нет индивидуального «я», которое могло бы выразить то, что он видит; или же это его старое индивидуальное «я» изо всех сил пытается выразить его новое сознание, если у него вообще есть потребность что-то выражать. Риши Вед, которые дают нам, наверное, единственный пример систематического и непрерывного духовного восхождения от плана к плану, являются одними из величайших поэтов, которых когда-либо знала Земля. Шри Ауробиндо показал это в своей работе «Тайна Вед». Слово кави означает одновременно «видящий Истину» и «поэт». Человек был поэтом потому, что он был пророком. Это очевидный, но совсем забытый факт. Поэтому, наверное, имеет смысл сказать несколько слов об искусстве как о средстве восхождения сознания и особенно в поэзии глобального разума. Планы сознания характеризуются не только различной интенсивностью светящихся вибраций, но и различными звуковыми вибрациями или ритмами, которые можно услышать, имея «ухо ушей», о котором говорится в Ведах. Звуки или образы, светы или силы, или существа — это различные аспекты одного и того же Существования, которое проявляет себя по-разному и с различной интенсивностью в зависимости от плана. Чем ниже нисходишь по лестнице сознания, тем более фрагментарными становятся звуковые вибрации, а вслед за ними и свет, и существа, и силы. На витальном плане, например, мы можем слышать нестройные и дребезжащие вибрации Жизни, подобные некоторым музыкальным произведениям, исходящим из этого плана, или некоторым видам витальной живописи, или поэзии, в которых отражается изломанный и многокрасочный ритм витального. Чем выше поднимаешься, тем более гармоничными, согласованными и обтекаемыми становятся вибрации, что-то похожее слышится иногда в струнных квартетах Бетховена, которые, кажется, уносят нас единым духом ввысь, к сверкающим вершинам чистого света. Энергия музыки передается уже количеством используемых средств, не ярко окрашенными вспышками, но высоким внутренним напряжением. Сама частота вибрации превращает радугу цветов в чистую белизну, в единую ноту, такую высокую, что она кажется недвижимой, как бы замершей в вечности — в одну-единственную звуко-цвето-силу, которая, может быть, как раз и есть священный слог индусов ОМ — Слово, сокрытое в пламени горнем.[219] «В начале было Слово», — гласит Писание. В Индии существует эзотерическое знание, основанное на изучении звуков и различия вибраций в зависимости от плана сознания. Когда мы произносим, например, звук ОМ, то мы четко ощущаем его вибрации вокруг головных центров, тогда как звук РАМ воздействует на пупочный центр. А поскольку каждый из наших центров сознания непосредственно связан с каким-нибудь планов сознания, то повторением (джапа) определенных звуков мы можем войти в контакт с соответствующим планом.[220] На этом основана целая духовная дисциплина, которую называют тантрической, потому что свое начало она берет в священных текстах, называемых тантра. Основные, или сущностные звуки, которые обладают силой установить такой контакт, называются мантрами. Мантры — это всегда тайна, они передаются ученику его Гуру[221] и могут быть самого разного рода (внутри каждого плана сознания есть много уровней) и служить самым разнообразным целям. Комбинацией определенных звуков можно войти в контакт на низших уровнях сознания, обычно на витальном уровне, с соответствующими силами и добиться многих необыкновенных эффектов: есть мантры, которые могут убить (в течение пяти минут, причем умирание сопровождается ужасной рвотой), мантры, которые могут лечить, мантры, способные вызвать пожар, защитить или околдовать. В основе этого вида магии, или химии вибраций, лежит сознательное овладевание низшими вибрациями. Но существует и высшая магия, в основе которой лежит овладевание вибрациями на высших планах сознания. Это — поэзия, музыка, духовные мантры Упанишад и Вед, мантры, данные Гуру своему ученику, чтобы помочь ему сознательно войти в непосредственный контакт с тем или иным планом сознания, силой или божественным существом. В этом случае звук в самом себе содержит энергию, приобретаемую опытом и реализацией, — это звук, который делает человека зрячим. Подобным же образом поэзия и музыка — которые есть не что иное, как неосознанный процесс овладевания этими тайными вибрациями — могут стать могущественными средствами открытия сознания. Если бы мы могли сознательно сочинять стихи или музыку путем сознательного обращения с этими высшими вибрациями, то это были бы великие произведения, наделенные приближающей к соответствующим планам, посвящающей силой. Вместо поэзии, которая является игрой интеллекта и баядерой ума,[222] по выражению Шри Ауробиндо, мы создавали бы мантрическую музыку и поэзию так, чтобы боги сходили в нашу жизнь.[223] Ибо подлинная поэзия — это действие, она буравит сознание — ведь мы так сильно замурованы, забаррикадированы! — и через отверстия в нас входит Реальное. Такова мантра Реального,[224] посвящение. Именно этого добивались риши Вед и пророки Упанишад своими мантрами, обладавшими силой сообщить озарение тому, кто готов,[225] и именно это изложил в своей работе «Поэзия будущего» Шри Ауробиндо и осуществил в «Савитри». Мантры, великая поэзия, великая музыка или священное Слово — все это приходит из Глобального Разума. Он — источник всякой творческой или духовной деятельности (их невозможно разделить: категорические подразделения интеллекта растворяются в этой прозрачности, где все священно, духовное и мирское). Теперь мы можем попытаться описать особую вибрацию или ритм, присущие Глобальному Разуму. Прежде всего каждому, кто обладает способностью входить более или менее сознательно в контакт с высшими планами — поэтам, писателям или художникам — хорошо известно, что за пределами определенного уровня сознания перестаешь видеть идеи, которые пытаешься передать, — начинаешь слышать. Вибрации, волны или ритмы обрушиваются буквально потоком и завладевают ищущим, а затем, по мере своего нисхождения облачаются в слова и идеи, в музыку или в цвета. Но слово или идея, музыка или цвет — это следствие, вторичный результат; они лишь придают форму первичной, мощно-повелительной вибрации. И если поэт, истинный поэт, исправляет, правит вновь и вновь свое произведение, то это не для того, чтобы усовершенствовать форму, как говорится, или найти лучшее выражение, но для того, чтобы лучше поймать эту запредельную вибрацию, и если истинная вибрация отсутствует, то вся магия рушится, как и в том случае, когда жрец-индус неправильно произносит мантру жертвоприношения. Когда сознание ищущего ясно, прозрачно, он может отчетливо слышать определенный звук, как бы видимый звук, звук-образ или звук-идею, который связует неразделимой связью слышание с видением и мыслью внутри одной и той же лучащейся сущности. Все заключено там, внутри единой вибрации. На всех промежуточных планах (Высший Разум, Озаренный или Интуитивный Разум) вибрации, как правило, отрывисты, разбиты — это вспышки, импульсы, взрывы — тогда как в Глобальном Разуме они широки, непрерывны и светятся своим светом, как великие пассажи Бетховена. Они не имеют ни начала, ни конца, кажется, что они рождаются из Бесконечного и в Бесконечности растворяются;[226] они не начинаются нигде, они приходят в сознание с неким сиянием вечности, которое вибрирует, предвосхищая вибрацию, и продолжают вибрировать долго после ее ухода, как отголосок путешествия иного, запредельного этому: Sunt lacrimae rerum et mentem mortalia tamgunt Плачут о вещах, и бренное касается мысли[227] Эта строка из Виргилия, которую Шри Ауробиндо приводил как пример выдающегося влохновения, исходящего из сферы Глобального Разума, является таковой не в силу значения слов, но благодаря ритму, который предшествует словам и следует за ними, как если бы они были вырезаны на подмостках вечности или, скорее, самой Вечностью. Точно так же следующая строка из Леопарди обязана своим величием не смыслу, но чему-то гораздо более тонкому (чем смысл), что трепещет по ту его сторону: Insano indegno mistero delle cose. Безумная, бесстыдная мистерия событий и вещей.[228] Или возьмем эту строку из Вордсворта: Voyaging through strange seas of thought, alone Плывя в одиночку по необыкновенному океану мысли.[229] И Шри Ауробиндо цитирует также Рембо: Million d'oiseaux d'or, o future Vigueur! Миллион золотых птиц, о будущая Мощь![230] Поэзии возвращается ее подлинная роль: не ублажать слух, но делать мир более реальным, вливая в него Реальность. Если в нас сильно религиозное начало, то, возможно, мы увидим богов, населяющих этот мир. Существа, силы, звуки, света и ритмы — все это не что иное, как множество форм, каждая из которых подлинна, так как принадлежит одной и той же неопределимой, но не непознаваемой Сущности, которую мы называем Богом. И мы называем Ее Богом и строим храмы, догматы и поэмы, пытаясь поймать одну маленькую пульсацию, которая наполняет нас солнечным светом, но при этом свободна, как ветер на покрытых пеной морских берегах. Может быть, мы также войдем в мир музыки, который, являясь особым проявлением все той же великой невыразимой Вибрации, в сущности не отличается от остальных. Если мы хоть раз, всего один раз, пусть даже в течение всего нескольких минут за всю нашу жизнь услышим эту Музыку, эту Радость, которая поет наверху, то нам откроется то, что слышали Бетховен и Бах; мы будем знать, что Бог существует, потому что мы услышим Бога. И мы не будем произносить великие слова; просто мы будем знать, что то существует и что искуплены все страдания мира. У высших границ Глобального Разума — лишь великие волны переливающегося многоцветного света, — говорит Мать, — игра духовных сил, которые позже воплощаются — причем иногда намного позже — в новые идеи, социальные изменения или земные события, но это уже после того, как они пересекут один за другим все пласты сознания, претерпят значительные искажения и потеряют бОльшую часть своего света. И все же есть на Земле мудрецы — их немного совсем — которые, пребывая в вечном безмолвии, могут управлять этими силами, комбинировать их так, как иные сочетают звуки при написании стихов, и изливать их на Землю. Может быть, они-то и являются истинными поэтами. Их существование — это живая мантра, влекущая Реальное воплотиться в земном. Этим заканчивается описание восхождения [по пути сознания], которое было предпринято Шри Ауробиндо в одиночной камере алипорской тюрьмы. Мы привели лишь бледное человеческое отображение этих высших сфер, ничего не сказав об их сущности, о том, каким образом существуют эти миры сами по себе, во всем своем великолепии, независимо от наших несовершенных выражений. Надо услышать самим, надо увидеть! Тихие небеса невечернего Света, Calm heavens of impershable Light, 5 мая 1909 г., после года заключения, Шри Ауробиндо был оправдан и освобожден. Своей жизнью он был обязан двум непредвиденным событиям. Один из заключенных предал его: он донес, что Шри Ауробиндо был лидером подпольного движения; его показания в суде означали бы смертный приговор для Шри Ауробиндо, но доносчик был таинственным образом застрелен в своей камере. Затем пришел день суда; когда все сидели, ожидая вынесения смертного приговора, адвокат Шри Ауробиндо был внезапно охвачен озарением, которое распространилось на весь зал и потрясло присяжных: «Еще долго после его смерти и ухода слова его будут отзываться вновь и вновь не только в Индии, но и в самой дальней дали от нее. Поэтому я утверждаю, что человек, такой, как этот, стоит не только перед барьером этого суда — он стоит перед Высшим Судом Истории». Шри Ауробиндо было тридцать семь лет. Его брат Барин, сидевший на суде в одной с ним клетке, был приговорен к повешению.[232] Но Шри Ауробиндо по-прежнему слышал голос: Помни: никогда не бойся, отбрось все колебания. Помни, что это Я делаю это, а не ты или кто другой. Поэтому, как бы ни сгущались тучи, какие бы опасности и страдания, какие бы трудности или то, что кажется невозможным [whatever impossibilities], ни встретились тебе, нет ничего невозможного, ничего трудного. Ибо это Я, кто все совершает.[233] Примечания:1 1. Thoughts and Glimpses, 16: 378 2 2. The Hour of God, 17: 148 17 3. The Synthesis of Yoga, 20: 51 18 Etrange имеет несколько значений во французском языке, в том числе: 1. чужой, чуждый, незнакомый; 2. необыкновенный, странный. Автор имеет в виду как раз эту двойственность. Говоря об индийцах, что это странный, необычный народ, мы выражаем тем самым и более глубинную правду: что они чужды этому миру, «не от мира сего» (прим. пер.) 19 4. The Synthesis of Yoga, 20: 439 20 Сохмет — «Могучая», богиня-львица, почитавшаяся в Мемфисе, где вместе с Пта и Нефертумом они составляли триаду. В Древнем Царстве ее называли Матерью царей (прим. пер.) 21 Храм Матери Кали в Дакшинешваре (на берегу Ганга в шести километрах от Калькутты) — место, где жил великий мистик и йогин Шри Рамакришна (1836 — 1886) (прим. пер.) 22 Шанкара (788–820) — мистик и поэт, ему принадлежит теория Майявады, или доктрины учения об иллюзии, которая вытеснила из Индии буддизм. 23 5. The Problem of Rebirth, 16: 241 170 1. The Hour of God, 17: 62 171 2. The Synthesis of Yoga, 20: 320 172 3. Savitri, 29: 454 173 4. The Synthesis of Yoga, 20: 162 174 Так в подлиннике (прим. пер.). 175 5. Savitri, 29: 686 176 6. The Synthesis of Yoga, 20: 110 177 7. The Life Divine, 19: 761 178 Savitri 28:80. 179 8. Essays on the Gita, 646 180 9. The Synthesis of Yoga, 20: 185 181 10. The Synthesis of Yoga, 20: 14 182 11. On Yoga II, Tome 2, 739 183 12. Thoughts and Aphorisms, 17: 79 184 13. Savitri, 28: 143 185 14. The Synthesis of Yoga, 20: 315 186 15. Savitri, 28: 239 187 Высшего существа (прим. пер.). 188 16. On Yoga II, Tome 2, 246 189 17. The Synthesis of Yoga, 20: 281 190 На данной стадии наших поисков вряд ли можно еще что-нибудь сказать по этому поводу. Необходимо супраментальное переживание, чтобы найти ключ к разрешению этого ложного противопоставления. 191 Некоторые полагают, что более правильным названием для того, что называется экстазом, было бы слово «энстаз». Но разве человек находится «в себе» лишь тогда, когда он находится вне себя? Ведь «экстаз» — ex-stare означает пребывание вне своего тела или вне восприятия мира. Другими словами, мы хотели бы определить как «в себе» то, что не находится вне нас. Значит, об «энстазе» мы сможем говорить лишь тогда, когда высшие переживания будут происходить в нашем теле и в гуще повседневной жизни. В противном случае это выражение неточно, хотя в нем наглядно отражена та пропасть, которую мы создали между жизнью и Духом. 192 18. Letters on Yoga, 23: 743 193 19. The Synthesis of Yoga, 20: 281 194 Вставка автора (прим. пер.). 195 Nirodbaran. Correspondence, Vol. II, 119 196 21. Letters on Yoga, 22: 235 197 22. On Yoga II, Tome 2, 197 198 Одно лето в аду. Бред II. Алхимия слова // Рембо А. Стихотворения. М., 1982. С. 172 (прим. пер.). 199 23. Savitri, 29: 525 200 О делении сферы бытия на два полушария см. ниже (прим. пер.). 201 24. Savitri, 29: 279 202 25. The Human Cycle, 209 203 26. The Hour of God, 17: 15 204 27. Letters, 3rd Series (1949), 134 205 28. Letters, 3rd Series (1949), 124 206 D.K. Roy. Sri Aurobindo Came to Me, 127 207 Далее автор говорит о том, что Шри Ауробиндо в качестве примеров поэзии озаренного разума (а также и других планов Разума) приводил стихи англоязычных поэтов (например, Шекспира, Вордсворта, Томпсона), которые были бы малопонятны французскому читателю, и поэтому Сатпрем приводит стихи А.Рембо. Поскольку переводчики не чувствуют себя вправе подобрать точные аналогии стихов, несущих адекватные вибрации, ниже приводятся те стихи Рембо и других поэтов, которые использованы самим Сатпремом. В сносках эти стихи сопровождаются переводом на русский, однако, очевидно, что основным является их звучание, музыка. В тех случаях, когда дается художественный перевод, приводится соответствующая ссылка (прим. пер.). 208 «Пьяный корабль». Пер. М.П.Кудинова (Рембо А. Стихотворения. М.,1982.С.82). 209 Дословно: О времена, о замки! Чья душа без недостатка? 210 «Одно лето в аду. Бред II.» (В пер. Н. Яковлевой.) 211 «Лебедь». Пер. М.А.Волошина // Французские стихи в переводе русских поэтов XIX–XX вв. 2-е издание. М.,1974.С.515. 212 Может быть, еще раз следует подчеркнуть, что существует четкое различие между человеком, который время от времени получает вдохновение и озарения (и потому они ненадежны), и тем, кто систематически развил свое сознание и может войти в контакт с любым из выбранных им планов сознания, оставаться там столько, сколько он пожелает, и получать без всяких искажений вдохновение и озарения, соответствующие этому плану. В этом и заключается работа интегральной йоги. 213 Дословно: «Вечное мгновение — причина [многих] лет» (прим. пер.). 214 30. Savitri, 28: 315 215 31. The Life Divine, 1127 216 32. Letters on Yoga, 22: 264 217 33. The Synthesis of Yoga, 21: 772 218 34. On Yoga II, Tome 2, 263 219 35. Poems Past and Present, I. 220 На диаграмме планов сознания (см. рисунок) можно заметить, что каждый центр содержит санскритскую букву: Лам, Вам, Рам, Ям, Хам, Ом — в восходящем порядке. Эти сущностные звуки представляют собой особые вибрации, которые управляют силами каждого из этих планов (см. книгу А.Авалона «Змеиная сила» — Avalon A. The Serpent Power. Madras, 1913). 221 Можно вычитать мантры из книги и повторять их до бесконечности, но если они не были даны Учителем, или Гуру, то они не будут обладать энергией или «активной силой». 222 36. The Human Cycle, 15: 5 223 37. The Future Poetry, 9: 233 224 The Future Poetry, 9:9 225 К сожалению, эти тексты приходят к нам в переводе — т. е. при этом теряется магия звука. Однако примечательно то, что когда слышишь оригинальный санскритский текст, который поет человек, обладающий знанием, можно получить озарение не понимая ни слова из того, что было сказано. 226 39. Letters, 3rd Series, 97 227 «Энеида». I,462.) 228 Дословный перевод. 229 Дословный перевод. 230 «Пьяный корабль». (Дословный перевод). 231 40. Savitri, 28: 120 232 Этот приговор был позднее заменен пожизненной высылкой на Андаманские острова. 233 41. Speeches, 2: 6 |
|
||
|
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Верх |
||||
|
|
||||
