В сборной – как на чужбине

За сборную России я сыграл 35 матчей. Наверное, мог бы и больше. С 1992 года по 2006–й присутствовал почти на всех сборах, за исключением романцевской сборной, которая не вышла на чемпионат Европы в 2000 году.

Впервые в сборную России меня пригласили в 1992 году, когда главному тренеру Павлу Садырину помогали Борис Игнатьев и Юрий Семин, но дебютировал я в ней только 17 февраля 1993 года во время турне сборной по США. Первую игру в Лос – Анджелесе против сборной США ворота нашей команды защищал Черчесов, во второй – с Сальвадором – я, а в третьей, снова с американцами, Стас. Сальвадор мы победили – 2:1. Игра выдалась тяжелой, проходила в сильную жару. Сальвадорцы оказались техничными ребятами, но наша сборная посерьезнее была. Уверенно вели – 2:0, потом они один мяч отквитали. Конечно, очень волновался, но ребята – Витя Онопко, Дима Радченко поддержали: «Не робей, надо же когда – то начинать». Было очень приятно. Вышел, сыграл, все оказалось не так страшно. Осенью в Саудовскую Аравию поехал экспериментальный состав сборной. Жара стояла жуткая, во время разминки чуть сознание не потерял. Первый тайм отыграл прилично, несколько раз выручил команду. Наши открыли счет, но с непривычки быстро задохнулись и встали, судорожно глотая воздух, стали пропускать выходы соперников один на один, пришлось отражать удары в упор. В конце тайма мне забили с необязательного пенальти – с судейством там все понятно было. 1:1. После перерыва игра продолжалась в том же ключе, счет стал 2:2, и тут в один из моментов я столкнулся с игроком соперников и захромал – на голени вздулась огромная шишка. Я бы доиграл, но Семин сказал: «Чего ты будешь мучиться?», и меня заменили торпедовцем Александром Подшиваловым. Ему тут же забили два просто чумовых гола – в «девятки», и – 2:4. При счете 2:3 Сергей Юран не реализовал пенальти, а то сыграли бы – 3:3, минут семь до конца оставалось. Однако помню, что никто не расстроился.

Я присутствовал на всех сборах и во время отборочного турнира к чемпионату мира 1994 года, хотя в матчах не участвовал. Сборная России завоевала путевку в США за тур до окончания квалификации и в случае победы над Грецией выходила в финальный этап с первого места. Но грекам 17 ноября в Афинах она проиграла – 0:1, и это поражение стало поводом сначала для громкого скандала, а потом и знаменитого «письма четырнадцати». Я находился тогда в раздевалке и был непосредственным свидетелем всех происходивших событий. Главный тренер сборной Павел Садырин по окончании матча просто кипел, Юран, другие игроки – тоже. Когда в раздевалку вошел президент РФС Вячеслав Колосков, досталось и ему. Сначала я не мог понять, что происходит, настолько жесткий разговор шел. Сидел себе и помалкивал, понимал, что молодой парень и авторитетом еще не вышел, чтобы высказывать собственное мнение: никакой роли в жизни сборной я не играл. И особо ни во что не вникал, хотя на всякий случай в тот момент позицию имел четкую: я – игрок, и вступать в дебаты с тренерами, с руководством РФС не мое дело. О подводных течениях извне, разъедавших сборную, не догадывался. Лидеры сборной правильно рассудили: чего молодого дергать, тем более что помимо меня в команде достаточно известных личностей, значащих, решающих гораздо больше. Андрей Канчельскис заглянул было к нам с Димой Радченко в номер с тем самым злополучным письмом, но скорее всего по ошибке, только и сказал: «Вам не надо в этом участвовать». И закрыл за собой дверь. Как дальше развивались события, точно не знаю, я сидел в своем номере, неинтересно мне все это было. Не понравилось, конечно, что потом футболисты вынесли сор из избы в прессу. Думал, что печальная история не получит продолжения – ну побузят, и на том, как всегда, все закончится. В какой команде такого не бывает? Но зашумела пресса. В любой ситуации надо быть интеллигентными людьми, все проблемы решать тактично, с помощью диалога с главным тренером. А там все получилось как – то топорно. Я бы так себя никогда не повел. Перепалка, взаимные претензии нарастали снежным комом. Тогда наши первые легионеры почувствовали свободу, свободу слова и дела вне поля и начали ее вовсю эксплуатировать. Может быть, они и были правы, хотя и у руководства сборной имелась своя правда. РФС не обладал такими возможностями, как, скажем, «Интер», в котором играл Шаля (Игорь Шалимов. – Прим. автора), и это тоже надо было учитывать. Не могу сказать, кто был инициатором мятежа, не вдавался в подробности, тем более что нормальные отношения у меня были и с бунтовщиками, и с Садыриным. Если люди так решили, то Бог им судья. А моя позиция была четко очерчена: лезть ни во что не надо, тем более что Садырину и Семину абсолютно неинтересно было выслушивать мнение третьего вратаря. И подумал, что для меня лучше соблюдать нейтралитет. Это не было трусостью, я ничем не рисковал, просто решил, что меня все это не касается. И таких, как я, в основном молодых, которые не знали подробностей конфликта и не хотели в них вникать, оказалась треть команды.

По – человечески было очень жаль Садырина после поражения нашей сборной в Греции, и потом, когда появилось на свет «письмо четырнадцати». Понимал: ребята что – то не то делают. Но все молодые, неопытные, может быть, им подсказывали в каких – то корыстных целях. А Садырин – то был ни при чем, просто он оказался заложником обстоятельств. Как потом выяснилось, виноваты в тех событиях были руководители нашего футбола. А пострадал тренер. Конечно, не все плохо было в деятельности первого президента РФС Вячеслава Колоскова. За многие вещи мы можем сказать ему спасибо. Но если взять только российский футбол, негатива все – таки больше.

В феврале 1994 года сборная поехала в Мексику в рамках подготовки к мировому первенству, но я накануне в динамовском манеже в очередной раз повредил заднюю поверхность бедра, выбыл из строя на месяц. А так надеялся поехать на чемпионат мира хотя бы третьим вратарем. Но в Америку тогда взяли только двух, хотя, думаю, не получи я травмы, Семин обязательно включил бы меня в состав. Остался в Москве заявленным условно: вызвали бы в США, если бы произошло ЧП с кем – то из двух основных вратарей. Хотя у меня тогда случилось недоразумение с Семиным. Ему не понравилось, как я тренировался, между нами произошел неприятный диалог. И когда я получил травму, он сказал: «Это тебе в наказание».

У Садырина существовали свои вратарские привязанности – Черчесов, Харин. А я считался как бы третьим, «на подхвате», но отношения с тренером были прекрасные. Он верил в меня как в молодого вратаря, словом, никаких трений между нами не возникало. Да и какие сложности могут возникнуть у третьего вратаря с тренером сборной? Он взял меня в команду, а это уже немало. Понятно, что взял больше под давлением Юрия Павловича, его тогдашнего помощника, но в памяти о нем осталось только хорошее.

По окончании чемпионата мира последовала отставка Павла Садырина и его штаба, два с половиной года сборную возглавлял Олег Романцев, и меня в ее составе не было. Хотя моя фамилия постоянно фигурировала в списке кандидатов, но честно признаюсь: приезжая в Тарасовку, я чувствовал себя словно на чужбине. Не знаю почему, но неуютно мне было там находиться. Может быть, из – за того, что это спартаковская база. Вообще – то я человек не депрессивный, мало что меня может выбить из колеи, и со всем могу совладать, но аура тарасовской базы меня угнетала. Главное же, я понимал всю ненужность своего там пребывания. Не то чтобы обижался, что меня не ставят – чего обижаться, если играют нормальные вратари, просто не мог взять в толк, зачем меня вызывают – возьмите третьим кого – то из «Спартака» на случай чрезвычайной ситуации. Тем более в сборной я чаще всего был единственным представителем «Локо», поговорить – то толком было не с кем, и меня все время тянуло к своим ребятам. При этом я присутствовал в сборной на многих играх, хотя на какие – то не ездил из – за травм.

Только в 1996 году я сыграл за сборную пять минут в Дохе с Катаром, заменив Харина. Не знаю, зачем меня выпустили, объявили ведь, что на поле не выйду. И я тренировался полтора часа до игры, 15 минут в перерыве матча, уже снял бутсы, как вдруг услышал от Романцева: «Иди, вставай в ворота». Пока одевался, до конца матча осталось минут пять. Встал в обычном послерабочем состоянии, какой – то чудак ударил по воротам и попал в «девятку». Вместо 5:1 мы выиграли 5:2. Подумал: «И зачем я вышел? Да еще гол пропустил».

Основным вратарем сборной России я стал после того, как национальную команду по окончании Евро–96 возглавил Борис Игнатьев, а Юрия Павловича пригласил помощником. Основным вратарем команды был опытнейший Черчесов, но со временем я его сменил. Для начала минут 15 я провел на поле в последнем матче сезона сборной с Люксембургом 10 ноября в свой день рождения. Ничего не пропустил, голевой пас еще Андрюхе Канчельскису рукой выдал, он подал, и Валера Карпин забил.

1997 год в воротах сборной начинал Черчесов, но не очень удачно. А потом я стал регулярно появляться в составе, даже когда, перейдя в «Бенфику», сидел на лавке за спиной Мишеля Прюдомма. В Лужниках мы проиграли сборной мира – 0:2, я стоял в первом тайме, когда счет не был открыт, потом Черчесову забили два мяча. До этого я видел знаменитый «Матч века» 1963 года с участием Льва Яшина спустя много лет по телевидению, а тут сам вышел против сборной зарубежных звезд. Матч запомнился. Собралось много зрителей, против нас выступали игроки с именами – Субисаррета, Маттеус, Джоркаефф, Папен, Эффенберг, Андрей Шевченко, приятно было играть.

Как я уже отметил, случалось, что я не играл в «Бенфике», но выходил за сборную. И вдруг на матч с Францией, который Россия выиграла 1:0, поставили не меня, а Сашу Филимонова. Я болезненно воспринял тот выбор, хотя и не привык сомневаться в Семине, да и в Игнатьеве тоже. Если бы на их месте оказались другие наставники, реакция моя была бы. не знаю, какой, но явно не спокойной.