|
||||
|
|
Профессора кафедры «Сборная России» Не знаю, имею ли я право судить об Игнатьеве, при котором стабильно начал играть за сборную, как о тренере, не зная многих вещей и будучи гораздо моложе? Все же считаю, что главное тренерское предназначение Бориса Петровича – руководить юношескими и молодежными сборными, все его успехи связаны с ними. Сильнее специалиста, который многое может дать игрокам этого возраста, я не видел. Он более десяти лет занимался с молодежью, вывел на звездный уровень массу дарований, и, наверное, ему стоило продолжать начатое. Перейти в достаточно солидном возрасте на более высокую ступень, столкнуться с проблемами, которых не знает молодежный уровень, Игнатьеву оказалось очень сложно. Хотя по квалификации, тренерскому мышлению, жесткости он никому не уступит. В тактике – просто ас, буквально ежедневно совершенствует свою квалификацию, вникает во все нюансы. Несмотря на всем известное добродушие во внешнем облике, Романцеву он проигрывал только в одном: отношение к Борису Петровичу со стороны футбольного руководства не всегда было адекватным, по инерции его считали прежним сотрудником РФС, то есть подчиненным. Но это не его вина. И ему было тяжело реализовать себя на высшем профессиональном уровне. Он старался и хорошо делал свою работу, но каких – то звездных всплесков у его команд не наблюдалось. По складу своего характера он в футболе не лидер, хотя, может быть, обстоятельства, прежняя должностная привязка к высшим футбольным инстанциям не позволяли ему стать таковым.
Ко всему прочему Борису Петровичу со сборными фатально не везло. Мне кажется, он всегда оставался заложником каких – то не зависящих от него обстоятельств, внешних раскладов. Можно вспомнить матч нашей юниорской сборной, сильнейшей на мировом первенстве 1989 года, в котором она вела 4:0 против Нигерии, но сыграла вничью – 4:4 и, проиграв по пенальти, выбыла из турнира. Осенью 1997 года в решающем матче за первое место в отборочной группе к чемпионату мира с Болгарией, когда сборную России, руководимую Игнатьевым, устраивала даже ничья, чешский судья Крондл в открытую «убивал» нашу команду, не назначив четыре (!) очевидных пенальти. А потом в стыковых матчах сборной России достался самый сильный соперник – сборная Италии. И всем стало понятно, что на чемпионат мира нас не пустят. Российские туристы еще не заполонили трибуны зарубежных стадионов, и для ФИФА выгоднее было, чтобы на чемпионат мира пробилась Италия. Тем не менее, сыграй мы немного поудачнее – 1:0 или хотя бы 2:1 – с итальянцами в Москве, дома им пришлось бы гораздо тяжелее. А после московской ничьей – 1:1 их в Неаполе устраивал и счет 0:0, а судья редко выпускал наших за центр поля, «технично» прерывал атаки российской сборной. Единственный момент нам удался уже после гола Казираги. Обратно мы летели из Неаполя в Милан вместе с тренером итальянцев Чезаре Мальдини, наслушались от него комплиментов, да только какой прок был от них. Мы с Борисом Петровичем много лет в хороших отношениях, и ничего, кроме пользы, мне это сотрудничество не принесло. Сколько он помогал мне не только в профессиональном плане, но и по жизни! Я ему многим обязан. С Юрием Семиным они друзья, он привлекал Игнатьева помощником в сборную, а потом и в «Локомотив», как соратника, которому во всем доверяет. На втором тренере лежит анализ тренировочного процесса и игры соперников, составление различных программ. При этом еще и в глазах игроков второй должен выглядеть злым, в то время как главный добрым. Словом, не позавидуешь. Бориса Игнатьева у руля нашей главной команды на год сменил Анатолий Бышовец, у которого я сыграл в двух матчах. Первая наша рабочая встреча с Бышовцем после расставания в «Динамо» состоялась в сборной в 1998 году, когда мы не вышли на чемпионат мира. И мне стыдно за то, что по большому счету у него, может быть, не получилось из – за меня. Дома мы проиграли – 2:3 Франции в матче, в котором я отыграл далеко не блестяще. Ранее своими заявлениями перед выездным матчем с Украиной, когда Бышовец выбирал между мной, Хариным, Филимоновым и Черчесовым, еще и дал понять, что ко мне надо относиться, как ко всем, задирал свою планку, и в итоге ее не взял. Даже уехал с базы, потому что на игру с Украиной меня не поставили, хлопнул дверью. Считал, что со мной обошлись несправедливо: должен играть, и все. Конечно, был неправ. И все же перед Францией Бышовец снова вызвал меня сначала на товарищеский матч в Испанию, и там я сыграл нормально и перед игрой с французами снова стал настаивать на том, что должен играть я. Анатолий Федорович мне поверил, поставил и. Если бы я не вел себя так, не делал никаких заявлений, может быть, не было бы ничего страшного. А так с моей стороны это выглядело большой наглостью, и я на ней обжегся: по большому счету подвел человека. Я даже извинился перед Анатолием Федоровичем и услышал в ответ: «Забудь, в нашем поражении твоей вины нет». После этого случая в моей карьере многое пошло наперекосяк. Но на наших с Бышовцем отношениях это никак не сказалось, можно сказать, счет между нами стал 1:1. Анатолий Федорович – достаточно состоятельный человек и сам выбирает, где ему работать. Не ходит, как иные его коллеги, по кругу в стремлении заключить контракт все равно с каким клубом. Это тренер со своими принципами: прежде всего наличие сильных игроков, полный тренерский карт – бланш, он, а не президент – первое лицо в клубе, и если хоть один из его принципов не совпадет с предложением клубного руководства, работать он не согласится. А по – другому и я не стал бы работать. Во все, что касается тренировочного процесса, состава команды, ни президент клуба, никто вмешиваться не должен. Филатов, будучи сам в прошлом классным футболистом, с указаниями к Семину не лез. Иметь такого президента клуба – счастье для тренера. Не думаю, что тренерская работа так уж приоритетна для Бышовца, она не самое главное для его души. Человек он образованный, самодостаточный, может, например, писать книги или просто жить в свое удовольствие. И специалист очень сильный. Он выиграл Олимпиаду, на чемпионате Европы наша сборная во главе с ним чудом не прошла в полуфинал в силу объективных причин, с московским «Динамо» он завоевывал серебро союзного чемпионата, а это было по тем временам огромное достижение. Но и то, что я скажу еще о локомотивском периоде тренерской карьеры Бышовца, из общей канвы не выкинешь. Что было, то было. Затем у руля сборной вновь оказался Олег Романцев. Он поставил меня на тайм товарищеского матча с белорусами в Туле, а на одной из последних тренировок перед отъездом в Париж на очередной матч с Францией я получил растяжение мышц бедра и с командой не полетел. Уверенная игра Александра Филимонова на «Стад де Франс» заставила Романцева на год забыть обо мне. Когда в 1996 году мы вышли на чемпионат Европы, я понял, что Романцеву меня просто навязали. Надо было включать в состав трех вратарей, и тренер на динамовской базе в Новогорске раздал игрокам листки бумаги: «Напишите, кого не считаете нужным брать на чемпионат в Англию». (На сборах находилось 26 игроков, а в заявку можно было включить только 22. – Прим. автора). Я сидел в заднем ряду, и, не знаю, может быть, мне так показалось: на меня обернулись почти все. На что я с улыбкой ответил: «Три вратаря едут по – любому». Уверен, что и Романцев с удовольствием убрал бы меня из состава, но ему этого не позволили бы в РФС: тогда немного было кандидатур на роль третьего вратаря. И все равно спасибо ему, что я поехал, пусть и в качестве глубокого запасного. Хотя пришлось пережить немало неприятных моментов. Они касались, например, выплаты премиальных в Англии – вместо одних обещанных денег мне, например, выдали в три раза меньше. Игроки не выставляли никаких условий, они прозвучали из уст вице – президента РФС Александра Тукманова. Причем, если бы мы даже вышли в финал, все равно заработали бы меньше, чем игроки других команд только за участие в чемпионате. Но все понимали, что в России сложная политическая и экономическая обстановка, людям не могут много платить. Никто ни на чем не настаивал. Хотелось только, чтобы сдержали слово, выплатили обещанное. Мы месяц тренировались по два раза в день, во многом себе отказывая, не виделись с семьями. Пусть с результатом не очень получилось, но свою работу мы выполняли. Нам объявили: если не наберете ни одного очка, получите только суточные, а мы набрали очко в матче с Чехией. Тем не менее Тукманов озвучил другую сумму. Сначала и этих – то денег не хотели давать, еще и с бутсами какая – то проволочка случилась. Мне принесли спонсорские деньги, сказал «спасибо», все нормально, мне все равно, в каких бутсах играть. А деньги за очко, как мы считали, для всех должны быть одинаковыми – кто играл и кто нет: команда в полном составе не выполнила задачу. Эти деньги полагались не за достижение, а за участие в рабочем процессе. Но когда мне дали меньше всех, решил: «Больше в сборную не поеду». Дима Харин, с которым у меня были добрые отношения еще с динамовских времен, тогда поинтересовался: «Серега, ты чего такой грустный. Ну, проиграли, на твой век побед еще хватит». Я объяснил ему ситуацию. Всем, кто сыграл по три игры, дали по 25 тысяч долларов, кто выходил на несколько минут – по 15, а мне пять. Он, как игрок авторитетный, так этого не оставил, пошел к руководству и принес мне еще денег, хотя и не всю сумму. Я поблагодарил его за внимание, за проявленное участие, – это было очень трогательно. У меня самого – то и права голоса никакого не было в команде. И если бы я послал начальство подальше, что бы это изменило? Или подарили часы от какого – то спонсора всем, кроме меня, даже сапожнику из «Спартака». По – человечески мне было обидно. Пусть я третий вратарь, но на сборах тоже проделал определенную работу. А к нашим результатам на чемпионате Европы я отнесся своеобразно. Все очень расстроились, а тут еще эти скандалы. Я же про себя подумал: «Овчинников здесь был под 22–м номером, в справочниках об этом напишут – посмотрел на хороших вратарей, на хорошие команды». Вообще – то профессионал не должен быть подвержен эмоциональным всплескам или спадам из – за вызова или невызова в сборную. Вызвали – обязан ехать, не вызвали – спокойно работай в клубе. Если же на все реагировать, в психбольницу угодишь. Но если игрок имеет вес в сборной, то его вызов автоматически должен означать участие в матче. В 2000 году меня пригласили на матч против второй команды Германии. Однако все 90 минут отыграл Евгений Корнюхин, а потом произошел известный скандал с помощником Романцева Гершковичем, публично обвинившим меня в нежелании играть за сборную. Прежде у нас с Михаилом Даниловичем были прекрасные отношения, да и сейчас такие же. Приглашая меня на товарищеский матч с Германией–2, он пообещал, что буду играть. Сказал: «Приехав, можешь даже не тренироваться, потому что тебе долго лететь – в любом случае на поле выйдешь». А я ведь еще и потренировался! Восемь часов пришлось добираться до немецкого Оффенбаха с Азорских островов, но меня не поставили даже на тайм. После этого надо мной весь Лиссабон смеялся: «Зачем ты ездил в Германию? Пива попить?» Позже прочитал в газете интервью Михаила Гершковича: оказывается, я не вышел на поле потому, что выглядел на порядок слабее Корнюхина. Не очень понятно, на основании чего тренеры сборной сделали такой вывод. Ни в коем случае не утверждал, что Овчинников – хороший вратарь, а, допустим, Корнюхин – плохой. Но я был против того, чтобы со мной обращались столь бесцеремонно. Многие наши тренеры привыкли относиться к игрокам, как к крепостным. А я за три года в Португалии от такого отвык. Подошел к Гершковичу, тихо сказал, что думаю об этом: «Не вызывайте меня вообще, если не видите в составе. Какой смысл?» Совершенно не собирался конфликтовать. А он взял и выплеснул всю эту историю в газету. Потом Гершкович утверждал, что я предъявлял ему какие – то претензии. Но как игрок смеет предъявлять претензии тренеру? Мог ли я подумать, что из – за этой в целом правильной, а, если разобраться, невинной фразы не попаду на чемпионат мира? Причем Романцев в телефонном разговоре с Семиным попросил передать мне, что я еду в Японию и Корею, чтобы готовился.
Я ведь еще и в офис к Олегу Ивановичу перед чемпионатом мира съездил. Там все дико удивились: Овчинников в расположение «Спартака» приехал! Сказал Романцеву: «Олег Иванович, если вы меня берете, у вас никаких проблем не будет. Первым, вторым – без разницы. Я же с вами ездил на чемпионат Европы – и все было нормально». Он ответил: «Вот и я никаких проблем не вижу». Мы очень мило поговорили. Напоследок Романцев сказал: «Давай готовься!» Но объявляют состав – а меня в нем нет. Понятно, что по не футбольным причинам. Иногда я достаточно откровенно говорил о своем отношении к «Спартаку». Но разве «Спартак» и сборная – одно и то же? В моих словах не было ни оскорблений, ни унижений. Это – дела клубные, а противостояние, подогревающее интригу чемпионата, думаю, интересно и болельщикам, и специалистам. До сих пор считаю, что «Локомотив» и «Спартак» – непримиримые соперники. Если почитать испанские газеты, можно убедиться, как нелицеприятно игроки «Реала» отзываются о «Барселоне», и наоборот. Что здесь криминального? Спросите у Рауля или Касильяса, любят ли они «Барселону». Но полемика между игроками делает турнир в испанском примере интереснее, не мешая тем же футболистам встречаться в сборной и трудиться на ее благо. У меня были хорошие знакомые в «Спартаке» – Егор Титов, Володя Бесчастных и сейчас с ними нормальные отношения. Говорили еще, что меня не вызывают, дабы не усложнять атмосферу в сборной – мол, Нигматуллин занервничает. Да и вообще у Овчинникова сложный характер. Не знаю. Независимый – да, что на работе никоим образом не сказывается. По крайней мере у тренеров никогда не было ко мне никаких претензий. В сборной никого не интересуют взгляды отдельно взятого человека, здесь все подчинено общему делу. У нас же с Олегом Ивановичем не было конфликтов. Я никогда не оскорблял ни сборную, ни ее тренера, ни ее игроков, и продолжал надеяться на вызов, ждал до последнего.
Наверное, я мало знаю Романцева. Общались мы всего пару раз. Сложный человек. Мог не поздороваться. Да и приветствие – не ахти какое общение, тем более что здоровался он в этом случае сразу со всеми. И мнение как о тренере у меня о нем, когда играл, сложилось не самое лучшее. Считал, что тренер он обыкновенный, а возглавлять сборную России с середины и до конца 90–х годов, когда он работал в «Спартаке», мог любой. Самые лучшие игроки тогда приходили в «Спартак», тренировались у Романцева там. Альтернативы им в других клубах сильно не набиралось. Если и были один – два, они не могли обыграть 11 человек. Статистика говорила в его пользу, но когда я слышал: «Он выиграл девять чемпионатов», делил эти спартаковские успехи еще и на всех игроков. И упражнения, что он давал, выглядели для меня прошлым веком. Отторжение вызывало и то, что спартаковские флагманы, годами определявшие атмосферу в команде, выбрасывались за борт без сожаленья. А ведь от такого отношения рушатся традиции, клубные устои.
Романцев для меня долго оставался просто тренером сборной. Но это было субъективное мнение. При нем у меня в сборной ничего не получилось, отсюда, может быть, и элементы предвзятости в отношении к нему. Не взял он меня на чемпионат мира в 2002 году, это было его право. Прошло время, обид на Олега Ивановича, если когда – то они и были, сейчас не осталось. Я вообще ни на кого не обижаюсь – наверное, гордость не позволяет.
По прошествии лет я на себе испытал, как со временем меняется человеческое мировоззрение, а с ним и оценка людей, с которыми доводилось работать. Когда сам играешь, в твоих суждениях присутствует субъективизм, пытаешься хоть немного, но насолить человеку, когда – то тобою пренебрегшему, толком не осознавая масштабов его личности. Изредка сталкиваясь с тренером в сборной, невозможно оценить всю глубину его личности. Но анализируя пройденный путь в футболе и людей, сопровождавших тебя на нем, рано или поздно приходишь к выводу, что Романцев никак не может быть заурядным тренером. Он же столько выиграл, пусть и с сильной командой. Ведь многие тренеры и с классными игроками ничего не могут добиться. А Олег Иванович давал максимальный результат из года в год. Значит, он владел какой – то системой. Со «Спартаком» он постоянно побеждал, плюс удачно работал со сборной. Выйти с ней на чемпионат мира 1998 года ему помешал лишь несчастный случай. Сейчас мне уже кажется, что Романцев – на редкость творческая личность. Ему неинтересно работать с игроками, не соответствующими его требованиям. Когда он принял московское «Динамо», состав команды был, ну, что ли, обыкновенным, несмотря на наличие в нем португальцев. И тренер понял, что без кардинальных изменений там трудно что – то создать, что подтвердилось позднее, когда «Динамо» возглавил Семин. Считаю, что Романцев – большой тренер, потрясающе разбирающийся в тактике, прививающий своим командам зрелищный футбол. Подкупает в нем и то, что он не отошел от традиций спартаковского стиля. На чем строилась вся игра при Константине Бескове, что нравилось спартаковским болельщикам, он взял на вооружение, дополнив какими – то собственными находками, необходимыми на том этапе развития футбола. Но сама структура игры и выбор исполнителей стали продолжением концепции Бескова. Преемственность игровых традиций подразумевает узнаваемость любой команды на поле. Раньше игроков «Спартака», московского, киевского, тбилисского «Динамо», ЦСКА, «Арарата», «Нефтчи» в какую форму ни одень, можно было распознать по игровому почерку. У Алекса Фергюсона «Манчестер Юнайтед» много лет играет в традиционном стиле, и всегда есть результат, и болельщиков полно на трибунах. В российском футболе сейчас грани стерты. Но вот Валерий Карпин попытался придать «Спартаку» его традиционное лицо, и успех возвращается к команде. Это касается и «Локомотива» – стоит чуть – чуть обратиться к традициям, и все становится на свои места. И результат есть, и болельщик опять топает на стадион. Упражнения, которые предлагал Романцев на тренировках, я раньше оценивал, не понимая, что игрокам, которые находились в его распоряжении, только такой тренировочный процесс и был нужен. Когда мне довелось возглавить «Кубань», появилось огромное желание завалить ребят новыми, современными упражнениями. Спасибо Андрею Семину, остудившему мой пыл. «Подожди, многие же из них не понимают того, что ты им предлагаешь, – убеждал меня он. – Нельзя учить игрока передачам, открываниям, требующим стопроцентного исполнительского мастерства, если он даже мяч обработать не может. Нужен постепенный подход, сначала добиться от футболиста нормальной работы с мячом, потом научить его отдавать этот мяч, потом – открываться.» Конечно, и в жизни люди не сразу становятся профессорами, сначала учатся в школе, в институте, в аспирантуре. А Романцев чувствовал уровень и состояние подопечных, поэтому его работа оказывалась очень продуктивной. Нельзя определять тренировочный процесс как старье или, наоборот, модерн. Он должен быть единственно правильным, нужным в данный момент данным исполнителям. Валерию Газзаеву на пути в сборную пришлось преодолеть немало препятствий, порой искусственных. Ведь у нас принято навешивать на специалиста при его первых неудачных шагах определенное клеймо, а по прошествии времени все об этом забывают, и те же самые люди кричат: «Да это же я ему пророчил такой успех!» Газзаев, поднявшись на тренерский мостик, с первого же дня дал понять, что у нас появился один из амбициознейших специалистов, а это уже очень много значило. Заставлять игроков верить в успех, даже когда они ниже соперника на две головы, чисто западный подход. Это было его первым большим достижением. Организация тренировочного процесса на уровне «Интера», «Милана» – смело могу об этом говорить, потому что у него работал, финансовая подоплека на высочайшем уровне. Последнее мы долго считали отрицательным тренерским качеством, а за границей давно поняли, что оно первостепенно. В Советском Союзе нас приучали к тому, что мы должны все делать за символическую плату, жертвуя семьями, здоровьем на благо Родины. О Газзаеве, как о тренере, могу сказать только хорошее. Игроками в московском «Динамо» мы лишь однажды перед его уходом в «Динамо» тбилисское пересеклись на тренировке. Но потом, когда Газзаев стал тренером сборной, когда мы стали соседями по Баковке, мне от него шла только польза. Мало кто из тренеров выигрывал Кубок УЕФА. И мое отношение к его вынужденному уходу из ЦСКА, к замене на португальца Артура Жорже было однозначным: и слава богу, один из наших постоянных конкурентов станет слабее. Так оно и получилось. Может быть, со стороны армейского руководства это был бы сильный ход, если бы Жорже сменил другого тренера. А тут получился шаг назад. Что в армейском клубе быстро осознали, Газзаева вернули, и он с ЦСКА вон сколько всего навыигрывал. Считаю, Валерий Георгиевич многое для меня сделал. А однажды еще и по бытовому вопросу помог. Бывало между нами всякое, но не надо мешать спорт и жизнь. Я, например, не мешаю. И к Газзаеву отношусь с огромным уважением. Одно то, что он выиграл Кубок УЕФА, – очень существенный фактор. Та победа позволила многим нашим тренерам поверить в себя. Кстати, у меня в гостиной на столике стоят вина. Если Валерий Георгиевич придет в гости, а мне бы этого очень хотелось, открою самую лучшую бутылку. За запредельный максимализм его можно только уважать. Может, для кого – то это сейчас и прозвучит неожиданно, но я многому заочно у Газзаева научился. Читал его книги, интервью и нужное для себя там всегда подмечал. Чемпионат Европы 2004 года в Португалии – уже с Георгием Ярцевым во главе – мы тоже проиграли, но без каких бы то ни было скандалов. А то, что произошло там с Мостовым, никто не понял, ни один футболист сборной не знал, в чем суть конфликта. Но если никто ничего толком не знает, по приезде в Москву присядьте в кафе, закажите бутылку водки, выпейте, выясните отношения между собой, если вам двоим это интересно, в крайнем случае набейте друг другу морду. Это ваш вопрос. Почему вся Европа должна над нами смеяться: опять в России какой – то конфликт, не имеющий отношения к игре. Мало ли что сказал Мостовой, может быть, его не так поняли, вначале надо все выяснить. Когда Сашка уехал, никто не знал, куда, почему, зачем? Журналисты нас об этом спрашивали, а никто ничего не мог ответить. Замечу, что я в сборной старался соблюдать полный нейтралитет. Сказать мне: «А ты чего молчишь, не поддерживаешь нас?» никто не мог в силу моих физических данных, да и вообще в сборной люди в основном честные, добропорядочные, а если чем – то и испорченные, то в меру. Они с детства в коллективе, который воспитывает гораздо лучше, чем что бы то ни было. Если я ссорюсь с кем – то, то никого не стараюсь привлечь на свою сторону. Может быть, кто – то сам захочет примкнуть, будем вместе отстаивать свою позицию, спорить, но специально втягивать никого не буду. Считаю, что любому футболисту клуб ближе, чем сборная. И я себя в «Локомотиве», в Баковке чувствовал комфортнее, чем в сборной, независимо от того, где она готовилась к матчам – в Новогорске, Тарасовке или Бору. Родина в моем понимании не есть нечто необъятное, к чему нас приучали в советские времена, для меня родина – это семья, дом, клочок земли, на котором живешь и работаешь. Кто – то из ветеранов Великой Отечественной хорошо недавно сказал: «Для меня понятие Родины – мои родители, дети, мой дом. Мы шли в бой не какую – то абстрактную Родину защищать, а свой дом, свою семью, свою землю». И мне такое определение Родины ближе набивших оскомину лозунгов. В юности не раз слышал песню в исполнении Марка Бернеса: «С чего начинается Родина, с картинки в твоем букваре, с хороших и верных товарищей, живущих в соседнем дворе.» И для меня Родина в футбольном понимании начиналась с верных товарищей в моем «Локомотиве». Некоторые люди говорят только то, что им выгодно. Я так не могу, не умею подлизываться. Мама всегда говорила, что с таким характером мне будет трудно жить. Но век футболиста недолог. Думал: закончится карьера, и меня будут вспоминать таким, каким я был, пока играл. Если порядочным, прямым и открытым, значит, со мной можно иметь дело и вне поля. Если люди приезжают в сборную и заявляют: «Я – за Родину, я за честь сборной, для меня это все!», не верю им. Считал и считаю, что в первую очередь я должен быть патриотом своего клуба, свой частички футбольной России, ставшей фактически моим домом, отдать ей все, что могу. Для меня «Локомотив» был как отчий кров, как очаг, согревавший и в радости, и в печали. И не потому, что клуб платил мне зарплату, мы и в сборной нормально зарабатывали. Вопрос в другом: что мне по – человечески ближе? Мне ближе клуб, и я никогда не стеснялся об этом говорить не для эпатажа, не для пиара. Меня спрашивали, и я честно отвечал. Когда о моем клубе отзывались плохо, для меня это было сродни личному оскорблению. А ложный резонанс моим мыслям придали отдельные журналисты, преподносившие их в ином свете: якобы я не хочу ехать в сборную. Во – первых, что значит «не хочу»? Не приглашают. Я никогда не отказывался, приезжал, врачи сборной оценивали мое состояние. А потом, например, Георгий Ярцев обижался, что в сборной я оказался больным, а через пять дней сыграл за клуб. Но это же клуб, за который я могу выехать на поле даже на инвалидной коляске. А в сборной всегда есть выбор игроков, нет такого, чтобы тренер делал ставку на кого – то единственного. Реально здоровые вратари могут лучше справиться со своей работой, чем больной. И когда я впоследствии пообщался с Ярцевым, он все понял. Таких больных нередко уезжало со сборов по два – три человека. И про них не говорили: не хотят играть за сборную. Почему на мне свет клином сошелся?
Влияет и разное психологическое состояние. Иной раз едешь в сборную, а на душе по личным бытовым или иным причинам кошки скребут. Так не лучше ли вернуться, в дурном расположении духа пользы ты не принесешь. Просто удалить футболиста из сборной надо красиво, безболезненно для всех. И я считаю это честнее, чем с какими – то болячками или, будучи не в настроении, играть за сборную, лишь бы тебе это зачли. Конечно, мои рассуждения в большей степени абстрактные, сам я два раза не приезжал в сборную, потому что у меня действительно было плохо с коленом. Юрий Павлович в «Локомотиве» в подобной ситуации рассуждал так: можешь пять дней не тренироваться, но на шестой выйди и сыграй. В сборной такое нереально. Не могу же я пять дней сборов шататься по базе, ничего не делать, а потом меня поставят в состав. Я же не на три головы выше других вратарей, которые находятся в полном здравии. Конечно, если меня просит сыграть Семин, ситуация несколько иная. Думаю, что многие игроки, в каком бы состоянии ни находились, уважили бы «своего» тренера, но не пошли навстречу другим. Хотя если бы любой тренер сборной сказал, что без меня он никуда, я бы остался и сыграл, но для этого должно присутствовать взаимное доверие. Сыграл бы я неудачно в подобной ситуации при Семине, ни один камешек не полетел бы в мой огород, Семин никогда не стал бы меня публично критиковать. Один на один – да. Но никогда публично! А другие тренеры занимаются этим постоянно. Считаю, что обвинять в неудачах вратарей последнее дело, более того – вредно для вратарской психики. Полевые игроки порой ошибаются несколько раз в минуту, вратарю предъявляют претензии в двух – трех ошибках за сезон. А стоит ли ругать за ошибку? Ругают за безволие, за трусость, а за сдачу игры вратаря можно даже прибить. Но за разовую ошибку – глупость.
Ярцев мне доверял. Опять же, наверное, подставляюсь, но считаю, что Георгий Александрович в силу его характера, а может быть, и стечения обстоятельств – хороший тренер клуба, но не сборной. Мой главный аргумент: Ярцев – спартаковец. А еще с 50–х годов прошлого века говорят, что спартаковец – это определенный склад характера, это человек, который может играть только в «Спартаке». Есть в спартаковцах что – то такое, что отличает их от игроков других команд. |
|
||
|
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Верх |
||||
|
|
||||
