Равнение на Яшина

Не скажу, что стоял всегда хорошо: никогда плохо, но чаще средне. И посильнее ребята были – Ведерников, Епифанов. С Андрюхой Епифановым, который был на год старше, лет семь мы проходили юношеский отрезок вместе, чередовались: один сезон – играл он, потом полсезона я. Не было такого, чтобы кто – то из нас был всегда первым. Андрей не стал профессионалом, хотя своей игрой много обещал, и, если бы выбрал футбол, думаю, не затерялся. Но встречаются люди, которые отдают предпочтение учебе перед спортом. В последний, выпускной школьный год Епифанова из – за этого никуда не брали, а у меня перед ним было полгода в запасе – родился после августа 1970 года – мог еще за 1971 год играть, то есть был более перспективен в возрастном смысле. За 1971 год мне было легче, всегда играл хорошо, считалось даже, что если я в воротах, победа обеспечена. Постепенно и в своей команде я стал уважаемым игроком не только по причине солидных габаритов, но прежде всего из – за преданности футболу. Ребята видели, как неистово я тренировался, порой даже ночевал в динамовском манеже. И еще я рано усвоил истину: чтобы завоевать уважение людей, надо быть честным, порядочным по отношению к окружающим. И никогда никому не делать подлостей. От старших ребят, случалось, за что – то и получал, хотя психологически сломать меня уже тогда было тяжело. Сам не любил решать какие – то вопросы силовыми методами, хотя мог вполне. Но родители учили меня доказывать свою правоту прежде всего словом, убеждением. И только если задевалось мое человеческое достоинство, без раздумий пускал в ход кулаки.

Учиться мне тоже нравилось, с удовольствием в школу ходил. Не скажу, что привлекали технические науки, все больше гуманитарные. Наверное, потому что в силу занятости спортом домашние задания по этим предметам выполнять было легче. Прочитал – и все, а тут считать, писать просто лень было, хотя мама великолепно знала физику, геометрию, химию. Но меня эти предметы не прельщали. А вот литература, история, география были интересны. Сначала я учился в общеобразовательной школе, а с 6–го класса перешел в динамовскую школу на улице Марины Расковой, неподалеку от Белорусского вокзала. Из нее вышло немало олимпийских чемпионов – пловец Вадик Куликов, хоккеисты Дарюс Каспарайтис, Саша Жамнов, фигуристка Маша Бутырская, всех и не упомнишь. Мы в своем классе так же дружили, как в обычной школе, ходили куда – то все вместе, отмечали праздники и так далее. Из нашего класса кто – то потом играл во второй футбольной лиге, кто – то в первой и даже в высшей, например, Альберт Щукин, Арестид Панайотиди – тоже вратари, Володя Долбоносов, но он на год старше учился… Игроки хорошие, просто им в силу каких – то обстоятельств не удалось заявить о себе – в Советском Союзе отбор был очень жестким.

Кесарев тренировал наш возраст недолго. Вскоре его сменил Гавриил Дмитриевич Качалин. Был он уже в преклонном возрасте, и ему в помощники назначили Александра Анатольевича Клокова, воспитанника московского «Динамо», правда, не сумевшего подняться выше дублирующего состава. На тот момент ему было всего 33 года. Первым памятным событием детских лет стал для меня выигрыш чемпионата Москвы в 1981 году, когда наш возраст вместе с Качалиным тренировал уже Геннадий Александрович Гусаров, знаменитый форвард «Торпедо», «Динамо» и сборной СССР. Это была потрясающая школа! Даже сейчас я в своей работе использую методы, даже некоторые разговорные обороты, примеры из жизни Качалина с Гусаровым, которые навсегда впитал в себя.

Каждый раз мы приходили за полчаса до тренировки, что выглядело необычно по тем временам. Качалин заставил нас купить тетрадки и занимался нашим светским образованием. Мы записывали, как надо себя вести в обществе с женщинами, как кушать в ресторане, какое вино подается к рыбе, к мясу. Гавриил Дмитриевич старался привить нам общую культуру и еще отвращение к мату. Учил нас уважать работников клуба, чтить память заслуженных людей и не только в футболе. Рассказывал много интересного про чемпионаты мира, Кубок Европы, про Олимпийские игры. Он говорил: «Мне важно, чтобы вы стали хорошими футболистами, но гораздо важнее, чтобы выросли достойными людьми. Футболисты – лицо нашей родины за границей. Если вы будете демонстрировать в других странах необразованность, бескультурье, какое мнение сложится там о Советском Союзе?» Качалин считал, что тренер в первую очередь должен быть педагогом, а уж какой футболист из кого у него получится, решит судьба. Не без его влияния мы росли продвинутыми ребятишками, особенно по части истории футбола. Спроси сейчас любого игрока о временах всего – то 20–летней давности, и он наверняка станет морщить лоб, силясь вспомнить звезд того времени. А мы знали на память, например, состав «Динамо» 30–х годов. Гавриил Дмитриевич никогда не кричал на нас, обращался к нам, детям, на «вы», и это производило сумасшедшее впечатление. Многое из его «наставлений» отложилось у меня на всю жизнь.

Геннадий Гусаров тоже был весьма неординарной личностью, простым в отношениях с ребятами, но глубоко понимавшим футбол специалистом. В своем еще достаточно молодом возрасте он мог исполнить любой финт. Демонстрировал и говорил: «Делай, как я». Мне показывал, как ловил мяч Лев Яшин, рассказывал, как тренировался величайший вратарь современности. Личность Яшина была великим благом для динамовских вратарей, причем она не давила на игрока недосягаемым авторитетом, а помогала ему раскрываться, оставаясь образцом. Сколько бы историй наши юношеские тренеры, а впоследствии даже Юрий Семин ни рассказывали о «Динамо», большинство из них сводилось к Яшину. Никаких параллелей с Яшиным не проводилось, сравниться с ним вообще было невозможно, но брать лучшее не возбранялось. И когда мы видели, с каким благоговением динамовские ветераны относились к Яшину, хотелось еще больше тренироваться, чтобы самому завоевать доброе расположение окружающих. Такое стремление у меня возникло еще раньше, когда лет в восемь запоем прочитал книжку о Яшине. Для меня она стала еще одной «Повестью о настоящем человеке». И подумал: если моя жизнь удастся хотя бы на один процент яшинской биографии, буду счастлив. И черный цвет вратарского свитера я предпочитал другим по примеру Яшина. Только первый сезон в «Локомотиве» я отыграл в желтом, отливавшим золотом свитере. Мне в нем везло, не было смысла менять. А первой моей футболкой в воротах «Динамо» стала черная – на пуговичках с нашитыми на ней отцом первым номером и литерой «Д». Отец радовался: «Теперь ты выглядишь как Лев Иванович». И правда, посмотрел фотографии Яшина и обнаружил полное сходство экипировки. Для меня это был человек – легенда, и, конечно, хотелось хоть в чем – то на него походить. Однажды, помню, пришел на тренировку в дедушкиной кепке. Она была мне велика и все время сваливалась на глаза. Зато в черном свитере и в этой смешной кепке 50–х годов я чувствовал себя вторым Яшиным.

– 12–летний Сережа мало напоминал вратаря – невысокий, медлительный и упитанный. Но менять амплуа было поздно. Я постоянно ставил ему в пример легендарного Льва Яшина, который никогда не уставал шлифовать мастерство. Судя по всему, мои слова подействовали – Овчинникова невозможно было выгнать с поля. Спустя три года он стал у нас первым номером.

(Геннадий Гусаров, в прошлом форвард «Торпедо», «Динамо» и сборной СССР, тренер СДЮСШОР «Динамо».)

Серьезно рассматривать футбол как род занятий я стал с первого года в организованной команде. Родители, люди достаточно образованные, понимали: учеба учебой, но если я выбрал спорт, лучше не препятствовать. И давали мне очень много послаблений. И отец, и мать, конечно, следили, чтобы я в школе не нашкодил, но в то же время карт – бланш у меня был полный. Я это понимал и учился хорошо, чтобы не создавать себе проблем. С поведением, правда, не всегда получалось, как, наверное, и у всех мальчишек, но за мою учебу родителей до 10–го класса в школу не вызывали.

Что интересно, никогда не любил смотреть футбол с трибуны, и даже сейчас не люблю. Лучше по телевизору. На трибуне слишком много отвлекающих факторов. Отец маленьким водил меня на футбол, но особого впечатления на мое воображение пребывание на стадионе не произвело, потому что ничего не видел: кругом шум, дядьки постоянно вскакивают, закрывают обзор. А по телевизору смотреть никто не мешает, да еще и повтор интересных моментов присутствует.

Любимыми футболистами в детстве у меня, естественно, были вратари. Следил за московским «Динамо», тбилисское тоже нравилось. Алексей Прудников, Отар Габелия тогда здорово играли. Николая Павловича Гонтаря в воротах московского «Динамо» еще застал. Любимым игроком был и Владимир Михайлович Пильгуй. В «Динамо» он потом открыл школу вратарей. Раз в неделю вратари каждой возрастной динамовской группы занимались у него. Наверное, Пильгуй был пионером в Союзе как тренер вратарей, первым решил попробовать. Только тогда я узнал, что с вратарями можно заниматься отдельно, специально, а то раньше на тренировке побили по твоим воротам и пошел. А тут разные упражнения, в том числе и для игры на выходах, все очень серьезно. Я тогда подумал: если Пильгуй с нами работает, значит, так давно принято за границей. Тогда это были только догадки. А когда пришел в динамовский дубль, со мной стал заниматься Николай Гонтарь. Это вообще была супершкола. Когда я впервые попал к нему на тренировку, чуть с ума не сошел от нагрузок. Николай Павлович очень воспитанный, даже я бы сказал, галантный педагог: никогда не орал, но спокойно поправлял, если я совершал ошибки. Вратари для него как дети. Тренер в принципе ведь тоже может говорить неправильные вещи, но Гонтарь говорил правильные, и это потом мне очень пригодилось. За те года два, что мы вместе работали, он заложил мне, молодому вратарю, хорошую базу, во – первых, трудолюбия, а, во – вторых, методическую: какие – то его упражнения я выполнял до самого конца своей футбольной карьеры. Из мальчишки он создал добротного вратаря, которого смело можно было ставить и не испортить игры. Могу с уверенностью сказать, что это наш самый лучший тренер вратарей, он постоянно пользуется передовыми методиками, и не случайно из – под его начала вышло столько известных личностей.

– Воля, целеустремленность, несгибаемый характер, сумасшедшая работоспособность сделали Сергея Овчинникова блестящим вратарем. Его технические недостатки компенсировались невероятным чувством коллективизма, стремлением во что бы то ни стало выручить свою команду. В наше время редко встретишь не только футболиста, вообще человека подобного склада.

Николай Гонтарь, в прошлом вратарь «Динамо» и сборной СССР, тренер вратарей «Динамо».)

Еще одно памятное событие юношеских лет: в 1989 году сборная Москвы, ворота которой я защищал, стала победительницей Всесоюзных молодежных игр, и нам присвоили звания кандидатов в мастера спорта, хотя обещали мастеров. Мастером спорта я стал лишь в 1991 году, когда в составе «Локомотива» сыграл в полуфинале Кубка СССР с ЦСКА. Как и многие футболисты моего поколения, да и предыдущих тоже, до сих пор горжусь этим званием. Тем более, что другого у меня нет.

Когда пришло время вступать в большой футбол, я уже ничего не боялся, уверенно работал с «основой» – спасибо Эдуарду Васильевичу Малофееву, который взял меня, единственного из нашей юношеской команды, на сборы – и не с дублем, а с основным составом еще в 1986 году, хотя мне тогда не исполнилось и 16 лет. Пригласить в легендарную команду 15–летнего мальчугана было нонсенсом, свалившимся на меня, как снег на голову. Чуть с ума не сошел, когда первый раз зашел в раздевалку, где уже находились Александр Новиков, Юрий Пудышев, Игорь Добровольский, Александр Бородюк – все динамовские премьеры. Тогда попасть не то что в основной состав «Динамо», а и в дубль представлялось чем – то нереальным.

У Малофеева вообще было особо чуткое отношение к молодым. Он меня порекомендовал потом и в юношескую сборную СССР Александру Пискареву. Я должен был ехать на юношеский чемпионат Европы, потом на чемпионат мира, хотя первым вратарем сборной безоговорочно считался Юра Окрошидзе, а моим конкурентом Витя Гузь из Волжского. Но проблемы со сборными у меня начались как раз с тех пор.

В феврале 1986 года я собирался с «Динамо» на сборы в Алахадзе, но за день до отъезда сломал ногу, да еще как: осколочный перелом со смещением большой и малой берцовых костей. Из строя выбыл на год. После этого на мне не то чтобы поставили крест, но если человек год не играет, не факт, что он потом восстановит свой уровень. Да и перелом случился такой, что ногу можно было потерять, если случится рецидив. А тут еще, месяц провалявшись на койке, я достиг 120 килограммов веса – вставать – то не разрешали. Мое счастье, что к 16 годам я почти перестал расти: если бы прибавлял в росте и дальше, одна нога оказалась бы короче другой, и пришлось бы пользоваться стельками для обуви. А так как я не Гарринча, мне бы это мешало. Травму спровоцировало заболевание коленей, возрастное, встречающееся у многих, но у меня была его разновидность, при которой запрещалось играть на синтетике. А я, невзирая на запрет, вышел на ковер манежа ЦСКА. Сделал шаг в сторону, и показалось, словно кто – то камнем мне попал в ногу, хотя какие же в манеже камни? Наверное, просто всем весом сел на ногу и получил перелом на ровном месте.

А Гусаров в меня особо не верил, отдавая предпочтение Андрею Епифанову. Фактура моя, наверное, тренера к себе не располагала, с юных лет был полноват, да еще и год пропустил из – за травмы – для юного возраста это очень большой срок. Родители даже сомневались, стоит ли мне оставаться в футболе. Но уже тогда полагались на мое собственное решение. А я хотел и опять начал играть. Гусаров оценил мою настойчивость, стал уделять мне много внимания, больше доверять, помогая вернуться в строй. И я, видя такое отношение, стал на поле еще злее, больше тренировался, играл и за 1970–й, и за 1971 год – везде, где был нужен. Хотя даже о динамовском дубле уже разговора никакого не было, Гусаров в это время меня очень сильно поддерживал, и понемногу стал замечать прогресс в моей игре.