Глава IV

Великий город

— Я не хочу есть, Гефест. Не приставай ко мне.

— Хозяйка прислала тебе эти пирожки, молодой хозяин.

— Ну, съешь их сам и отвяжись!

— Пирожки пекут не для рабов, — усмехнулся Гефест.

Лин удивленно поднял глаза на педагога.

— Разве наших рабов кормят плохо?

— Нет, молодой хозяин. Мы всегда получаем и ячменные лепешки, и фиги, и чеснок.

— И все?

— Почему же? За обедом мы едим ячменную похлебку, гороховый суп, соленую рыбу, чечевицу и сколько угодно воды…

Губы мальчика дрогнули, а на лбу пролегли легкие морщинки.

— Но ведь все это ужасно невкусно… Знаешь, Гефест, я буду, пожалуй, прятать для тебя часть сластей, которые мне дает мать…

Черные глаза педагога потеплели.

— Молодой хозяин очень добр ко мне. Но я ничем не хочу отличаться от других рабов. Да и обманывать хозяйку нехорошо. Пирожки ты можешь съесть потом, когда проголодаешься. А теперь продолжай читать. Я не буду тебе мешать.

Поставив блюдо на столик, Гефест вышел. Мальчик снова склонился над старым папирусом из отцовской библиотеки. Аккуратными крупными буквами чернели на нем строчки великого поэта Гомера:

Раб нерадив, не принудь господин повелением строгим
К делу его, за работу он сам не возьмется охотой;
Тягостный жребий печального рабства избрав человеку,
Лучшую доблестей в нем половину Зевес истребляет.

«Если даже это и так, — подумал Лин, — все-таки можно же иногда давать рабам что-нибудь вкусное. Они бы тогда, наверное, лучше работали…»

— Что поделываешь, братишка? — весело спросил вошедший Каллий.

— Читаю Гомера…

— Молодец! Я тоже любил его.

Так он сказал: и мачта встает, и парус раскрылся;
Вздулась от ветра средина его; они распустили
Возле еще паруса. И тут чудеса началися.

— Откуда берутся рабы, Каллий?

Юноша изумленно посмотрел на брата.

— По-разному. Рабами становятся побежденные противники и жители завоеванных городов. Например, после войны с персами на афинский рынок привезли более двадцати тысяч пленных. Дети, которые рождаются у рабов, становятся рабами. Знаешь, сколько таких ребятишек бегает у нас в доме.

— А греки бывают рабами?

— Редко. Вот разве те, которых родители горшковали?

— Как это?

— Видишь ли, мальчик, в Афинах есть немало бедняков. А в бедных семьях рождение девочки считается несчастьем, потому что из нее не выйдет ни работника, ни воина. И случается, что отец кладет новорожденную дочку в глиняный горшок и оставляет у дверей какого-нибудь храма. Это и называется «горшковать ребенка».

— Что же будет с такой девочкой?

— Тот, кто возьмет ее, имеет право делать с ней все, что хочет, даже превратить в рабыню.

Лин слушал брата, глядя на него широко открытыми глазами.

— Значит, если бы наш отец был бедным, он мог бы положить в горшок Геро и Ариадну? И они стали бы рабынями?

Каллий засмеялся:

— Не забивай свою голову пустяками, Лин. Тебе нужно думать совсем о другом. Ты должен стать достойным сыном уважаемого всеми гражданина, изучить все науки, которые преподаются юношам из знатных родов, а главное — готовить себя к тому, чтобы быть готовым защищать свою прекрасную родину. Кстати, не хочешь ли ты пойти погулять и посмотреть наш чудесный город?

— Конечно хочу, Каллий! — обрадовался Лин.

Выйдя из ворот дома, братья направились к центру города. Вначале пришлось идти медленно и осторожно, глядя под ноги. Улицы жилого района Афин, узкие и неровные, были невероятно грязны, потому что все помои выплескивались вместе с отбросами прямо из дверей, и все это, застаиваясь в многочисленных ямах, издавало отвратительное зловоние. Названий греческие улицы не имели. Они назывались или по ближайшему храму, или по лавке какого-нибудь ремесленника. Например, у дома Арифрона был такой адрес: «Во внутреннем Керамике, недалеко от горшечной Евфрония, по левой стороне». Вблизи агоры — центральной площади Афин — дорога стала почище, и Лин ускорил шаг.

— Не спеши, братишка, — остановил его Каллий, — быстро ходить и громко говорить на улице неприлично.

Лин с любопытством разглядывал шумную, пеструю толпу. Крестьяне несли на плечах мешки с визжащими поросятами. Заклинатели змей предлагали полюбоваться своими ядовитыми питомцами. Пронзительно кричали, зазывая зрителей, фокусники, жонглеры, глотатели клинков и пылающей пакли. Повара-рабы с бритыми головами спешили на рынок или возвращались домой с корзинами, полными рыбой, кроликами, грудами овощей, фруктов и связками пряных трав. Путник в запыленном плаще жадно ел гороховую похлебку, запивая водой из тыквенной бутыли. Богатый афинянин важно шел в сопровождении рабов с покупками для вечернего пира, и медовые соты соперничали ароматом с венками из роз и сельдерея.

Обогнув район агоры, братья поднялись по широкой дороге на высокий холм, где находился Акрополь — начало великого города, его крепость и святилище. Венок из стен окружал расположенное наверху плоскогорье. Войдя внутрь, Каллий и Лин сразу оказались перед лицом богини, давшей имя городу. На голове бронзовой Афины-воительницы, возвышаясь на шестнадцать метров над землей, сверкал в лучах солнца позолоченный шлем. Каллий указал мальчику вверх.

— Взгляни, Лин, на золотой наконечник копья богини. Когда корабль плывет к Афинам, этот наконечник, как золотая звезда, сверкает на синем небе и служит маяком для моряков. Богиня, охраняющая Афины, первой встречает своих гостей.

— Кто же сделал эту статую?

— Наш земляк, скульптор Фидий. Он был тогда еще совсем молодым. Сейчас ты увидишь еще одну его работу.

— Где, Каллий?

— В самом прекрасном из всех созданий нашей архитектуры — в великом Парфеноне. Смотри же…

И восхищенный Лин увидел величественный храм из белого пентеликонского мрамора.

Громадный, он казался воздушным и легким, словно случайно опустившимся на мгновение, чтобы увенчать собою вершину Акрополя. Восемь белоснежных колонн по фасаду и семнадцать по бокам, окружая храм, устремлялись к синему небу. На восточном и западном фасадах ряды колонн удваивались и над ними возвышались скульптурные фронтоны.

— Войдем внутрь, братишка, — сказал Каллий, — и ты увидишь еще одно чудо, созданное Фидием…

Окруженная с трех сторон двойным портиком, перед братьями предстала богиня Афина. Она стояла незыблемая в прямых складках своего золотого пеплоса. Ее левая рука покоилась на щите, обвитом кольцами змеи, правая держала фигуру Победы из слоновой кости и золота. Шлем, украшенный рельефными фигурами, заканчивался высоким гребнем, а нагрудник пеплоса был украшен страшной маской Горгоны, дочери морского божества, со змеями вместо волос, взгляд которой превращал, по преданию, людей в камень. Статую поставили так, чтобы лучи солнца падали через открытые двери храма прямо на сверкающую одежду и бледное, спокойное лицо богини.

— Вот она, Лин, — почти прошептал Каллий, не отводя взгляда от прекрасной скульптуры.

— Наверное, Фидий был самым знаменитым человеком в Афинах, правда, Каллий? Ведь никто другой не может создавать такие удивительные статуи!

— Нет, мальчик, — с грустью ответил Каллий. — Афины не сумели достойно отблагодарить великого скульптора. Ему пришлось даже покинуть родину…

— Почему, Каллий, почему?

— Видишь ли, Фидию многие завидовали. Завистники всячески старались погубить его. И прославленная на весь мир статуя не принесла счастья своему творцу. Дело в том, что из его мастерской исчезла часть слоновой кости и золота, выданных ему для работы. Фидия обвинили в краже и заключили в тюрьму. Он был бы казнен, если бы жители города Элиды не выкупили его, заплатив громадную сумму. А потом они его увезли…

— Куда?

— Скоро узнаешь, — таинственно улыбнулся Каллий. — Обещаю тебе, что ты еще встретишься с третьей, последней в жизни работой Фидия. Ну, вот и все на сегодня, братишка. Нам пора домой, иначе мы опоздаем к обеду.

— Пойдем, — неохотно ответил Лин.