«Адидас» – «Пума»: гонка слонов

Высокомерие до добра не доводит. Неприятности начались с 1984 года. «Адидас» спокойно почивал на лаврах, находясь в полной уверенности, что клуб «Кельн» на веки вечные приписан к его епархии. Что могло произойти, если фирму успешно представлял сам Вольфганг Оверат. «Адидас» легкомысленно злоупотреблял симпатиями кельнцев, тем временем люди «Пумы» разворачивали свою акцию. Они установили контакты как на уровне правления, так и с игроками и тренерами. Затем приступили к их обработке. Руководство «Кельна» получило предложение осмотреть предприятие «Пумы», разумеется, ни к чему не обязывающий визит.

Никому и в голову не приходило, что кельнцы могут переметнуться к «Пуме». Наоборот, планировались переговоры между клубом и «Адидасом». Подготовительную работу осуществляли Вернер фон Мольтке, руководитель рекламного отдела «Адидаса», и Вольфганг Оверат. Оба долго договаривались с президентом клуба Петером Вайандом. Все вопросы были урегулированы. Дело было только за поездкой в Герцогенаурах: там предстояло подписать договор.

Главу «Адидаса» Хорста Дасслера представлял его заместитель доктор Мартенс. Новый договор лежал на столе. «К сожалению, Мартенс не располагал ни знаниями о футболе, ни чутьем психолога», – жаловались впоследствии руководители «Кельна». Мартене попытался при помощи мелких вполне допустимых уловок и так называемого искусства ведения переговоров изменить некоторые абзацы, а кое-что даже вычеркнуть вообще. Кельнцам показалось, что их хотят провести. От этой невиданной наглости у них перехватило дыхание. Они почувствовали, что у них вот-вот вырастут ослиные уши.

«Адидас» заверял впоследствии, что исходил только из добрых намерений. Нужно было лишь уточнить некоторые детали, в том и заключалась цель этой поездки. Бесспорно одно: переговоры продолжались несколько часов, прежде чем они пришли к взаимоприемлемому варианту. Договор предстояло подписать. Было поздно. И секретарше нужно было заново отпечатать текст. «Не стоит, – сказали кельнцы (по утверждению «Адидаса»). – У нас еще есть время. Подписать можно и завтра».

Согласие было скреплено рукопожатием.

Тактика или недоразумение? Как бы то ни было, дух недоверия витал над ними.

Клуб в ту пору располагал предложением «Пумы». Как и в случае с «Адидасом», речь шла о миллионах. Руководство «Кельна» сочло за признак хорошего тона проинформировать в тот же вечер шефа «Пумы» Армина Дасслера о том, что договор с «Адидасом» – дело практически решенное. Офис «Пумы» тоже находится в Герцогенаурахе. Дасслера из «Пумы» зовут Армином. Адидасовский Дасслер приходится ему двоюродным братом, его зовут Хорст. Они заклятые враги.

Кельнцы нанесли «Пуме» короткий визит, их ожидал сердечный прием. Шеф фирмы остался дружелюбным, вежливым, предупредительным. Джентльмен. Насколько я знаю нашего Петера Вайанда, его чувствительность и слабость к лести, визит этот должен был прийтись ему по вкусу. После холодного душа в «Адидасе», где их встретил лишь несчастный «фокусник-подмастерье», позволивший себе наглое крохоборство… В «Пуме» же прием им оказывает сам гранд-сеньор, демонстрирующий, как проигрывают с достоинством.

По пути домой впечатлительные кельнцы предались размышлениям. Они спрашивали себя: нужен ли им такой высокомерный партнер, как менеджер «Адидаса»?

На следующей неделе Петер Вайанд добился того, чтобы правление ответило «Адидасу» отказом. Возобновились переговоры с «Пумой». Армии Дасслер подтвердил свое заманчивое предложение. «Адидас» грозил юридическими санкциями. Крайне уязвленный этим, Вайанд стоял твердо. И «Пума» своего добилась.

Произошло это лишь потому, что «Адидас» позабыл о простейших психологических правилах ведения дел. Только и всего. А подо мной, ставшим из благодарности верным сторонником «Адидаса», вдруг разверзлась преисподняя. В контракте, заключенном мною с «Кельном», ясно записано, что на любую свою деятельность, помимо футбола, я должен получить разрешение. Это касается и заключения контрактов на рекламу. Клуб теперь был окончательно связан с «Пумой». Немыслимо, чтобы кто-то из игроков стал исключением из общего правила. «Согласно нашему контракту, абсолютно все игроки должны выступать с эмблемами «Пумы», – однозначно требовал Армии Дасслер. – Я не потерплю отступлений!»

Я оказался в тупике. Оставаться верным «Адидасу» означало перейти дорогу «Пуме». Последовал десяток заседаний с правлением «Кельна», бесконечные переговоры с менеджером клуба Михаэлем Майером. Контракт с «Адидасом» истекал 31 декабря 1986 года. Договор между «Пумой» и клубом вступал в силу с июля 1985-го. Что делать? В конце концов я не мог появиться в воротах нагишом, чтобы не обидеть ни тех, ни других.

Перспектива становилась все более неопределенной, стороны прочно окопались на своих позициях. Остаться с «Адидасом» значило покинуть «Кельн». В то же время у меня была возможность продлить контракт с «Кельном» еще на три года. Но в этом случае пришлось бы бросить «Адидас». Решения этой дилеммы я не видел. Пресса вновь заговорила об «интригах Шумахера».

В один из вечеров у Рюдигера Шмитца зазвонил телефон. У аппарата был Армии Дасслер.

– Эта неопределенность затянулась, – сказал шеф «Пумы». – Я предлагаю еще раз обсудить все в спокойной обстановке. Хочу сделать новые предложения, касающиеся Тони Шумахера.

– Мне в самом деле жаль, господин Дасслер, – ответил Рюдигер Шмитц. – Вы очень любезны, однако наши переговоры ни к чему не приведут. Мы оставим скорее «Кельн», чем «Адидас».

И все же Дасслер настоял на встрече, она была назначена на следующий день в отеле «Эксельсиор».

Шеф «Пумы» явно подготовил для нас обольщающую атаку вроде той, которой подвергся наш президиум в Герцогенаурахе. Сама любезность, он принял нас в апартаментах.

– Мне понятно ваше неприятное положение, господин Шумахер. Вы попали в переплет. И совсем не в моих интересах оставлять вас в затруднительной ситуации. Хочу предложить вам прекрасный выход. А именно…

Тут я его прервал, попросив лучше говорить с Рюдигером Шмитцем. Я воспринимал тогда деловые переговоры как нечто крайне неприятное. Чувствовал себя при этом не в своей тарелке. Вопреки настояниям Рюдигера всегда уклонялся от ведения переговоров с клубом. От одной мысли о том, что я должен продавать себя, мое тело покрывается гусиной кожей. Посмотрите на меня – я самый лучший, самый красивый. Не стоит ли мне для большего эффекта изобразить из себя Тарзана на люстре?

Отвратительно. Унизительно. Смешно. В общем, я не могу. А мой партнер, конечно, постарается назначить самую выгодную для себя цену, принизив и уменьшив мои достоинства, умалив мои достижения. Так что у меня остаются лишь две возможности: либо наброситься на парня с кулаками, либо униженно ретироваться с поникшей головой.

Рюдигеру вести переговоры намного легче. Он нейтрален и не поддается на провокации.

Итак, беседа с Дасслером.

– Я внимательно слушаю вас, господин Дасслер. Ответ мой даст вам Рюдигер Шмитц.

– Как вам угодно, – рассмеялся Дасслер и повернулся к Рюдигеру. – Не может быть и речи о том, чтобы кто-нибудь из «Кельна» не носил мою эмблему. Я не могу допустить исключений. В особенности, если этим исключением хочет быть наш лучший вратарь.

– Вы польстили нам, – ответил мой менеджер, – однако мы остаемся верными «Адидасу». Именно так. Я не вижу выхода и еще вчера по телефону выразил опасение, что этот наш разговор ничего не способен изменить. Хотя мы и рады приветствовать вас в Кельне.

Армии Дасслер улыбнулся, он оставался предупредительным и дружелюбным.

– Но подождите. Вы же еще не знаете, с чем я пришел.

– Если вы имеете в виду деньги, то это ничего не изменит в нашем решении.

– Деньги – это всего лишь отражение ценности звезды. Тони – крупная звезда. Я хочу быть с ним. Ради «Пумы». Для себя. Это дело чести. Деньги же сами по себе для меня ничего не значат.

Ответа не последовало. Мы молчали.

– Как выражение моей высокой оценки, я предлагаю вам намного больше, чем «Адидас»…И он назвал сумму икс.

Рюдигер и я не верили своим ушам. Мы не могли и помышлять когда-нибудь о таком фантастическом предложении. Дасслер сулил нам целую кучу денег, к тому же изящно преподнося ее как дружеский подарок. Даже у Рюдигера, по-моему, слегка закружилась голова. Он был смущен, ему было неловко огорчать Дасслера отказом. Но он должен был это сделать.

– Невозможно, – с сожалением произнес он. – Никогда и ни при каких условиях. Ведь речь идет о доверии к нам.

На лице Дасслера отразилось глубочайшее разочарование. Но он удивительно владел собой. Подавленные, мы продолжали еще какое-то время сидеть, чувствуя каждый ужасное смущение.

Потом Дасслер проводил нас из отеля, пожелав на прощание всего наилучшего.

Сделав несколько шагов, я простонал:

– Рюдигер, это был последний раз, когда я участвовал в переговорах.

– Почему же?

– Это же бесполезно. Я ведь с самого начала знал, что останусь верным «Адидасу».

– Ну и что? Ты должен видеть, что думают о верности другие.

– Слава богу, что мы выстояли.

– Правильно. Но на то мы и есть настоящие парни, – произнес Рюдигер с радостью в голосе.

Я ощущал себя вымотанным, как после трехдневной тренировки. Однако решения проблемы мы так и не нашли. Оставалось единственное – переход. Вот только в какой клуб?

Я был готов переселиться во Францию, Испанию или Италию. Мы уже установили контакт с парижским клубом «Сен-Жермен». Оставалось ждать, сосредоточиться на тренировках и игре и перейти затем в клуб «Адидаса».

Мог ли кто-нибудь уступить? Откажется ли «Кельн» от своего договора с «Пумой»? Немыслимо. «Пума» отступит от этого контракта? Едва ли. «Адидас» продаст меня «Пуме»? Чего не случается… Последняя гипотеза представлялась мне унизительной. Ждать следовало чего угодно.

Правление клуба сделало мне тем временем заманчивое предложение: благоприятный для меня контракт мог быть продлен с июня 1985-го на 4 года, но при условии, что «Пума» и «Адидас» придут к компромиссу. «У тебя, конечно, есть время, чтобы все это обдумать», – сделал шаг мне навстречу менеджер клуба Михаэль Майер.

Тем временем весь Кельн праздновал карнавал. Почему бы в маске клоуна никем не узнанным не побродить по городу, позабыв про все свои заботы?

Я обсуждал с «Адидасом» новую коллекцию одежды в Герцогенаурахе. На обратном пути зазвонил радиотелефон Рюдигера. Звонила Марлис. Она была совсем растеряна. «По-моему, тут что-то происходит. Но я не знаю что. Постоянно звонят журналисты, чтобы поздравить тебя с новым контрактом. Мне становится не по себе. Что могут означать эти звонки? Они прощупывают почву? Или они в клубе хотят просто смять тебя, используя для этого цвета «Пумы»?»

Я был озадачен. Рюдигер тоже. Быть может, нас хотят поставить перед свершившимся фактом? Было ли карнавальное заседание вечером 11 февраля 1985 года ловушкой? Должен ли я вообще присутствовать там?

«Ты пойдешь, – решил Рюдигер. – Уклоняться – не выход. Кроме того, карнавальное заседание едва ли может быть местом подписания контрактов».

Я надел свой смокинг, как рыцарские доспехи, и отправился в «Сартори», где проходило заседание. Михаэль Майер ожидал меня.

Он торжественно объявил: «Харальд, дело сделано. Всю вторую половину дня мы договаривались с Дасслером. Вайанд и я добились того, что «Пума» дарит тебя клубу. Ты можешь оставаться у «Адидаса».

Возможно ли дарить человека, который никому не принадлежит? Я решил немедленно известить Рюдигера. В кухне отеля отыскал телефон.

– В этом шоу Вайанда – Дасслера участвовать не собираюсь. Я не шут. Даже на карнавале.

– Брось этот цирк, – посоветовал Рюдигер, – уходи оттуда. Сигарета на свежем воздухе – вот что тебе сейчас поможет прийти в себя. Предоставь другим веселиться, но только не позволяй себя провоцировать!

В зале аплодировали моим коллегам. Отныне они становились служащими «Пумы».

Толпа журналистов устремилась ко мне. Я выскользнул наружу. В зале – удрученные лица. «Это месть Тони за то, что мой муж отстранил его тогда от игры с мангеймским «Вельдхоформ», – жена Вайанда попыталась развеять всеобщее смущение. – Мой муж прервал серию Тони».

Это правда, что я по этой причине злился на нашего президента, да и злюсь на него до сих пор.

Осенью 1984 года в интервью агентству ДПА я покритиковал «политику закупок», проводимую «Кельном». Правление клуба в ответ вынесло приговор: «Шумахер отстранен от игры «Кельна» против команды Мангейма». Доктор Уормс, член совета клуба, его адвокат Шефер и я попытались переубедить Петера Вайанда.

В конце концов «адвокатам доброй воли» показалось, что президент сдается. В три часа утра было сказано: «Вайанд ждет тебя ровно в восемь у себя дома – со всем твоим снаряжением». Об этом мне сообщил Шефер.

Значит, проблема снята с повестки? Спустя несколько часов ровно в восемь я стоял перед моим президентом. Он с некоторым смущением посмотрел на меня, а потом выдал: «Тони, я сожалею, но ты не едешь в Мангейм – решение остается в силе!»

Мне казалось, что я ослышался, я готов был вот-вот взорваться. Удрученный Вайанд стоял передо мной.

Как обессиленный отец перед своим бунтующим сыном. Он боялся потерять свое лицо. Именно так пытался я объяснить себе впоследствии столь неожиданную перемену в нем. В три часа ночи он исходил, вероятно, из иных, более благородных побуждений.

По возрасту Петер Вайанд на самом деле мог бы быть моим отцом. Для меня он – одна из самых уважаемых персон. Мне он нравится. Как и я, он крайне импульсивен и подчас непредсказуем, способен взрываться и тщеславен, как павлин, – критику он не переносит вообще. Мы часто сталкиваемся: меня раздражает его опека, ему не по вкусу моя дерзость. Но вернемся к теме отстранения от игры. Я вбил себе в голову, что должен провести непрерывную серию из четырехсот игр. Мне хотелось превзойти в этом моего кумира Зеппа Майера.

Несмотря на травмы, я провел одну за другой 213 игр. Это означало шесть лет постоянства, 34 матча в 365 дней. А затем отец клуба разбил эту мою мечту.

Однако к происшедшему на карнавале случай с отстранением от игры никакого отношения не имел. Михаэль Майер говорил по телефону с Рюдигером, я курил предписанную мне сигарету. Тем временем Вольфганг Оверат, принц карнавала, буквально вытолкал меня на сцену. Отказывать принцу не принято. И я сдался. Президент Вайанд проявил такт, ни словом не помянув контракт. Только на следующий день он публично объявил о соглашении с «Пумой». Шеф «Пумы» Дасслер тоже остался джентльменом. О своих уступках, касающихся моего «освобождения», он говорил, во всяком случае, не в моем присутствии. Честь всех была спасена.

Все большему числу европейских клубов отводится роль «полировальных щеток», другими словами – они наводят лоск на имена международных концернов. Примеры? Во Франции это парижский «Рэсинг» во главе с Жаком Лагардером, генеральным директором «Мэтры» – гиганта электронной и военной индустрии. Далее следует «Марсель» с Бернардом Тапи, одним из удачливейших французских предпринимателей. В ФРГ – команды Юрдингена и Леверкузена, на 100 процентов принадлежащие химическому концерну «Байер». Мюнхенская «Бавария» работает на рекламу компьютеров «Коммодор». В спортивной студии ЦДФ тренер баварцев Удо Латтек дает свои интервью на фоне рекламы «Коммодора». «Адидас» и «Пума» приобрели целые коллективы. Другие гиганты подряжают игроков. Звезда приспособлена для рекламы с ног до головы. Прежде всего – реклама на футболках. Марки известных продуктов на трико. Вовсе не случайно Пьер Литтбарски был завербован парижским «Рэсингом», «Марсель» интересовался Карлом-Хайнцем Фёрстером, а мюнхенцы заплатили за переход Бреме 2 миллиона марок, самую крупную сумму в сезоне 1986/87 года. Немцы и французы вовсе не единственные в этом роде. Испанские и итальянские клубы не дремлют, когда разворачивается борьба за звезды. Барселона, Мадрид, Милан и Турин предлагают астрономические суммы за переход игроков. Выстоять нашим клубам становится все труднее. Они вынуждены безучастно наблюдать за тем, как уезжают за границу лучшие, как беднеет талантами бундеслига.

Это называется «свободным рынком». И нам приходится терпеливо сносить такое положение. Лучшие инженеры, прельстившись выгодами, уезжают в Америку, то же происходит уже долгое время с нашими химиками. Мы наблюдаем целые волны переселенцев. Ученых тянет в Штаты, где они зарабатывают в четыре раза больше, чем здесь.

В футболе существуют парадоксальные потоки с Севера на Юг. Беднейшие страны платят футболистам самые крупные суммы. В Италии, Франции, Испании футбол – любимейший спорт. В некотором смысле «опиум для народа». Рассказывают, что в Неаполе есть болельщики, и среди них даже безработные, которые отрывают кусок ото рта, чтобы купить билет на стадион.

Намного привлекательнее выглядит футбольная жизнь в Италии и в смысле налогов. Если бы в ФРГ зарабатывающему хорошие деньги не приходилось платить 56 процентов налогов, уверен, гораздо меньше моих коллег избрали бы для себя судьбу «легионеров».

Соблазн покинуть ФРГ испытал в свое время и я. Это было в 1985 году, когда на мне скрестились интересы «Адидаса» и «Пумы». Помимо контактов с «Сен-Жерменом» я мечтал и о солнце Неаполя, о 100 тысячах страстных болельщиков Барселоны – там, кстати, я повстречал бы своего старого приятеля Бернда Шустера. Но вышло по-иному. На вратарей нет такого спроса, как на нападающих или защитников. К сожалению. Заблуждение ли это? Я часто беседовал на эту тему с Берндом Шустером.

– Если бы ты играл со мной в Барселоне, – говорил он, – мы бы наверняка трижды стали чемпионами. Мы привезли бы в Барселону европейский кубок. Но испанцы и итальянцы ценят того, кто забивает голы, гораздо выше, чем того, кто этому мешает. Если кто-нибудь из игроков делает хет-трик, то пресса на следующий день расхваливает его на четырех страницах. А о вратаре, отразившем три пенальти, упомянут в двух строках. Это абсурд, но вполне по-испански. Задерживать мячи вместо того, чтобы забивать их, – этого публика, игроки, менеджеры не понимают.

Шустер был прав. Испанцам я не подошел бы.