Мексиканская история

Карла-Хайнца Румменигге я все-таки никогда не считал своим врагом. По-другому обстояло дело с Ули Штайном. Взаимопонимания между нами быть не могло. Мне бы и строчки не хотелось посвящать этому типу. Однако это могут истолковать как проявление трусости.

Штайн владеет арсеналом запрещенных приемов, при этом его удары, к сожалению, в большинстве случаев приходятся ниже пояса. Честолюбие, стремление быть первым – нормальные и абсолютно законные свойства человеческой натуры. Я это понимаю. Однако Штайн считает, что для достижения намеченной цели достаточно опорочить соперника. И я не могу понять его постоянную склонность к распространению клеветы.

Штайн очень хороший вратарь, я охотно это признаю. Не жду, что он скажет подобное обо мне. Хотя он должен воздерживаться от совершенно противоположных оценок моей игры, чтобы выглядеть объективным. Его присутствие в Мексике было для меня почти невыносимым. Я попросил второго тренера дать мне возможность тренироваться подальше от косых взглядов и ядовитых слов пышущего ненавистью «коллеги». Хорст Кёппель был любезен и понял меня.

Однако этого маневра было недостаточно, чтобы, успокоить нашего второго вратаря. Он продолжал сеять обиды и враждебность. Сам Беккенбауэр не раз убеждался в подлости Штайна: тот назвал Франца «набитым дурнем». В конце концов дело закончилось заслуженным отчислением Штайна и досрочным его возвращением в Гамбург.

Его отъезд принес облегчение. Обрели свою обычную любезность и те, с кем он сидел за столом. Они теперь подходили ко мне, хлопали по плечу, поздравляли: «Здорово. Ты показал класс в воротах. Так и действуй».

Ангельское терпение Беккенбауэра по отношению к этому сосредоточию изъянов характера осталось для меня загадкой. Возможно, он был образцово сдержанным потому, что, как говорили журналисты, знал: Штайн за компанию с Хенессом, Аугенталером и Якобсом нарушали режим. В «Ла Мансьон Галинда» курсировали упорные слухи о неких любовных похождениях…

Однако убедительным мне кажется другое объяснение. Однажды вскоре после своего тренерского дебюта Франц сказал мне доверительно: «Ты был бы моим настоящим капитаном».

Я смутился. Ведь это звание принадлежало Румменигге. Со временем Франц убедился, что в моем лице он столкнулся с бескомпромиссной личностью. Быть может, он хотел видеть в Штайне противовес мне, «возбуждающую» меня фигуру? Штайн должен был понять эту тактику. Уязвило ли его такое открытие? Распространял ли он по этой причине глупые и скверные сплетни обо мне? И к тому же безнаказанно!

Во время перерыва в матче ФРГ – Уругвай он разлегся на газоне, снял трико, подставив шкуру неимоверно палящему солнцу. Казалось, он только и ждал солнечного удара. О чем он думал? Кто стал бы вместо меня в ворота, получи я травму?

А нашу игру против датской команды Штайн демонстративно наблюдал с трибуны, «сверху вниз». Но истина гласит, что и на вершине Гималаев карлик остается карликом… У Штайна никогда больше не будет шанса. Слишком много суматохи вокруг его персоны. Станет ли наследным принцем Иммель? Почему бы и нет? Он одарен. Быть может, ему не хватает стабильности и опыта. Но у него есть время. Меня пока еще рано списывать в архив.

Совместная жизнь – жизнь не из легких. Неужели столкновения и раздоры на самом деле неизбежны? Давайте немного помечтаем, вообразим, что сборной предстоит очередной матч. И вот вражда, косые взгляды, раздражение Изжиты. Все проблемы растворились в Чувстве коллективизма. Насколько выше была бы готовность команды благодаря этой гармонии! Насколько больше шансов на победу обрела бы она!

Я хотел бы быть более миролюбивым и спокойным. Возможно, мне удастся слегка умерить свой темперамент. Зачастую я слишком прямолинеен и открыт. Если что-то не по мне, я не умею играть в дипломатию. Францу Беккенбауэру это было не по душе. Наверное, потому, что у него самого похожий характер. И он тоже совершает глупости, которые на следующий день должен както исправлять… Это он делает по-баварски. А я – покельнски, с несколько большим шумом.

Несмотря на все ссоры и столкновения, мексиканские итоги катастрофическими для нас не были. По крайней мере, со спортивной точки зрения. Первая игра: ФРГ – Уругвай. Южноамериканцы остро атакуют. Помесь английского футбольного стиля и южного темперамента. Мы подавлены. Нас добивает жара. Ничейный результат: 1:1 – просто чудо.

Вторая игра: ФРГ – Шотландия. Тоже матч не из легких, вновь выматывающая жара. Наших полузащитников не видно на поле, нападение действует вяло и беззубо. Проигрывая 0:1, мы с большим трудом вырываем победу 2:1.

Датчане были подвижными, гибкими и атлетичными. И они преподали нам урок. Артисты мяча из Копенгагена знали, как им разрушить игру соперника. Всю работу организовал их немецкий тренер Зепп Пионтек. Мы проиграли – 0:2.

Страх перед матчем со сборной Марокко. Марокканцам достаточно опередить нас на один мяч – и мы вылетим. Лучше бороться с сильной командой, чем с никому не известным аутсайдером. Трудная победа с минимальным счетом 1:0.

Ведьмин котел Монтеррея: ФРГ – Мексика. Свисток. Беснующаяся масса. Вокруг творится черт знает что. Я не удивился бы, если бы все это как-то подействовало на судью. Но он остается объективным, беспристрастным.

У меня не так много работы. Но за несколько минут до окончания игры следует опасный удар головой. Я дотягиваюсь до мяча и перебрасываю его через перекладину. Повезло. Финальный свисток. Результат – 0:0. Запасные игроки бегут ко мне: «Класс, Тони! Ты отлично стоял! Твой последний бросок нас спас». «Я уже видел мяч в сетке», – поздравляет меня Руди Фёллер. И тут же бодро продолжает: «Ты и останешься самым лучшим! Возьмешь два, минимум два, одиннадцатиметровых. Наверняка. Тебе это удастся! В противном случае я съем свои бутсы вместе с шипами!»

На трибунах крики и рев. Мексиканские болельщики колотят в барабаны. Шум адский. Как раз то, что мне нужно. В этом гвалте я чувствую себя распрекрасно. Мне нужен этот вызов трибун, требующий что-то доказывать, вступить в поединок с могучим соперником. Это главное в моей жизни. Борьба за то, чтобы не позволить взять верх над собой.

Счастье отворачивается от мексиканцев – их вратарь должен первым занять место в своей клетке.

Аллофс делает свой ход – 1:0.

Теперь моя очередь. Мексиканец поправляет мяч, отходит назад. Барабанная дробь у меня за спиной. Мексиканский нападающий все ближе, он надвигается на меня. Отрываюсь от земли и лечу влево. Негрете бьет в правый угол – 1:1. Проваливаюсь в черную дыру, я повержен. Но уж следующий мяч будет моим! Бреме выстреливает еще резче Аллофса – 2:1.

Назад, на линию ворот. Очередного из бьющих мексиканцев зовут Кирарте. Задержать реакцию, Харальд. Ты должен быть, как авиалайнер, на старте у которого все турбины работают на полных оборотах, но тормоза еще удерживают его в неподвижности. Мяч летит по центру. Я падаю вправо, но в последний миг мне удается отбить его коленом.

Маттеус делает свое дело быстро – 3:1.

Как в трансе я парирую следующий одиннадцатиметровый. Пьер Литтбарски доводит счет до 4:1. Я не понимаю, почему наша команда взрывается от радости.

Пьер кидается ко мне.

– Класс, Тони! Это твоя игра. Мы…

– Оставь свои глупости, я должен еще сейчас…

– Ничего ты больше не должен! Игра позади! Позади, ты слышишь! Мы выходим дальше, в полуфинал!

Пьер говорил правду. Милый малыш Пьер. 4:1 в пользу ФРГ. Три гола разницы. Мексиканцы уже не могли сравнять счет.

Но я не сумел предаться безоглядной радости. Я знал, насколько важной для публики была бы эта победа мексиканцев, и теперь ощущал ее безмерное разочарование. Перед глазами встали картины невообразимой бедности, царящей за стенами стадиона. Футбол сродни надежде. А теперь у этих людей она отнята.

Победа и грусть. Так я воспринимал это.

Переполненный счастьем Руди Фёллер мчался ко мне. Для него и других я был сегодня кайзером, королем, господом богом и героем дня. Я испытывал чувство гордости, но не преувеличивал сделанного мною, прекрасно осознавая, что я – лишь точка над «i» в этой командной победе. Без моей команды я никто…

Перед встречей с командой Франции я посмотрел франко-бразильский футбольный балет. Сказочно красивое зрелище. Двойные пасы. Атаки, будто сошедшие с книжных картинок. Акробатические удары. Не было только одного – защиты. Они жили на поле и не мешали делать то же самое другим. Играли и позволяли играть сопернику. Свойственное южным широтам великодушие. Беккенбауэр расценил игру бразильцев так: «Если придется играть с ними, нам это будет не трудно. В их действиях есть очень слабое место: они стремятся играть эстетично. Это у них общепринято, они дают поиграть другим. Достаточно лишь вовремя помешать им развивать свои атаки, и с ними будет покончено».

Те же рекомендации вполне годились и в отношении французов. Кроме того, существовал еще один неблагоприятный для них фактор: футбольные звезды Севильи-82 и победного для них чемпионата Европы 1984 года стали старше и не выглядели больше такими свежими. Вольфганг Рольф попросту «выключил» из игры Мишеля Платини. Этого было достаточно, чтобы сбить с ритма всю французскую команду.

Впоследствии я слышал не раз о пресловутой психологической зажатости французов перед лицом «жестоких немцев». Это преувеличение, глупая болтовня, имеющая отношение скорее не к спорту, а к пережиткам прошлого в головах писак и политиков на обоих берегах Рейна. На спорт, словно на экран, проецируются отжившие стереотипы и старые предрассудки. Для меня все это слишком сложно. В Севилье мы выиграли потому, что французы, поведя в счете 3:1, сочли игру сделанной. В Мексике мы победили, определив для себя верную тактику игры: не давать им разворачиваться свободно, дестабилизировать игру звезд, нарушить ритм. Не позволять им играть красиво.

Из Мексики мы возвращались, не испытывая радости победителей.

Тем более ошарашивающим для нас был триумфальный прием во Франкфурте. На центральной площади нас чествовали 15 тысяч болельщиков. Мы были счастливы. «Гордимся вами!» – кричал с балкона бургомистр Франкфурта доктор Моог, когда команду приветствовали ликующие толпы.

Калле не было. Мне пришлось отвечать как вице-капитану: «Этот прием согревает сердце. Горжусь, что играю за ФРГ, горжусь, что я немец».

Шквал аплодисментов. Кажется, я затронул весьма чувствительную струнку, потому что письма затем стали приходить ко мне мешками: «Наконец нашелся тот, кто снова говорит о национальной гордости». «Браво! Можно ли стыдиться любви к отечеству!»

Неужто мы, немцы, дошли до того, что уже не считаем нужным извиняться за то что мы немцы?

Я осознал теперь одну вещь: нужно очень внимательно следить за своими словами и поступками. Как игроки сборной, мы представляем ФРГ – хотим мы этого или нет.

С горячностью молодого носорога я неизменно пытался в былые времена прошибить стену лбом. При этом и железобетонная стена не особо меня впечатляла. Ho поскольку мудрость, как известно, приходит с годами, сегодня у меня несколько иной взгляд на вещи. Мы все рано или поздно должны идти на уступки. Я не тороплюсь теперь категорично отказаться от приглашения на прием. К примеру, если НФС намечает посещение Белого дома вместе с нами, я отправляюсь туда, как и все остальные. В данном случае уже охотно. Спорт занял прочное место в общественной жизни нации. Некоторые люди при этом переносят на футбольное поле свою внутреннюю душевную воинственность, иллюзорно видя там почву для национальных чувств. Это достойно сожаления, однако, пожалуй, неизбежно. Оба эти явления – национализм и футбол – вышли из 19-го века. Случайное ли это совпадение? Сегодня победа или поражение – лишь для немногих безобидный и не значащий ничего особенного чисто спортивный результат. Футбол вторгся в политику. Лавина писем после моего выступления с балкона во Франкфурте подтверждает это.

Прежде чем футбол стал таким, какой он есть сегодня благодаря выработке точных правил игры, он был детским состязательным развлечением. Если в деревне резали поросенка, то молодежь гоняла свиной пузырь, и каждый пытался подцепить его получше. Поединок был своего рода клапаном для выпуска пара. Скопившаяся агрессивность находила выход.

Эта «разряжающая» функция присуща и сегодняшнему футболу, хотя и в более скрытой, упорядоченной форме. Впрочем, возможно найдутся и зрители, которые охотно наблюдали бы, как игроки рвут друг друга на части.

Агрессивность переносится зачастую и на относительно безобидные виды спорта. Но тяга к насилию и жестокости по большей части находится под контролем. Национализм и шовинизм тоже играют свою роль, проявляясь в нравах наших болельщиков. Однако это вовсе не значит, что они присутствуют и в головах играющих на поле. Держу пари, что, несмотря на весь национальный запал трибун, там не сыщется и 5 процентов готовых умереть «за фатерланд». Куда охотнее они «умрут» сто раз «спортивной» смертью во время напряженного международного матча. Через нас. Это куда лучше войны. Далеко не каждый, кто приходит на стадион, думает только о спорте. Но ведь и не каждый приходящий в церковь думает исключительно о боге.

Спортивный шовинизм не имеет зримых последствий. Победитель выигрывает все, но и для проигравшего поражение вовсе не означает немедленного конца света. В сущности победа – это сумма многих выигранных единоборств.

До сих пор я никогда не стыдился того, что я немец. Я гордился заслуженными похвалами своей игре. Наш национальный гимн я пою без малейшего стеснения – для меня это то в большей, то в меньшей степени волнующий момент. За многое я благодарен своей стране и доволен обществом, которое дало мне спорт – этот трамплин для социального взлета, возможность кое-чего добиться и приличный заработок. Поэтому в отличие от Бориса Беккера и других я буду и в дальнейшем платить свои налоги в ФРГ. Я ощущаю себя именно патриотом, но вовсе не националистом.