АЗЫ ВРАТАРСТВА

Николай Андриенко, в прошлом футболист, был моим первым тренером. Для спортсмена это то же самое, что для летчика первый инструктор или для школьника – первая учительница. Первый тренер – это объект искреннего боготворения.

Когда на стадионе «Динамо» начались тренировки юношей, все во мне напряглось от тревожного ожидания. Я жил в постоянном страхе быть отчисленным из-за недостаточного преуспевания на футбольном поле. Тяжело было еще и потому, что я дома не мог поделиться своими горестями. Семья была настроена явно против футбола. Прослышав, что я несколько раз играл на стадионе, что мои симпатии к футболу из платонического чувства превратились в активное действие, мать категорически потребовала от меня, чтобы я забыл мяч.

– Ты хочешь, чтобы с тобой случилось то, что с дядей Толей? – говорила она.

– Но, мама, – пробовал я выгородить футбол, – ведь это исключительный случай. Ты же знаешь, что дядя сам промедлил. Если бы он сразу обратился к врачу…

Но разве есть такая мать, которая не ухватилась бы за любой повод, лишь бы отвадить сына от футбола! Моя же мать имела конкретный, весьма печальный повод возненавидеть футбол больше других. Спорить с ней было бесполезно, тем более, что отец мог мне оказать только «тайную» поддержку. На эту тему он с матерью не вступал в спор. И поскольку мы очень любили ее, оставалось одно: не говорить в доме о футболе, скрывать тренировки. Конечно, это было плохо. Но другого я придумать не мог.

Помощь пришла с совершенно неожиданной стороны. К нам приехала погостить сестра матери, тетя Тоня. Как выяснилось, она была неравнодушна к футболу и обожала всякие «тайны». Тетя Тоня заверила меня, что рано или поздно все как-то образуется, и вызвалась помочь всем, что было в ее силах.

Я очень обрадовался этому предложению. Мне нужны были ватные трусы, потому что падать в воротах становилось все больнее. Но трусы на вате нужны были еще по одной причине. Поле стадиона «Динамо» содержало в себе большое количество мелкой гальки. При скольжении по траве в падении, когда надо было перехватить дальний мяч, я нередко сдирал себе этой галькой кожу на бедрах до крови.

И вот тетя Тоня тайком от сестры принялась шить мне ватные трусы. Она была в восторге от нашей затеи. Я тоже. Между прочим, такими ватными трусами я пользуюсь по сей день. Они не раз выручали меня, когда приходилось выступать на полях с жестким покровом – в Баку, Кишиневе, в Исландии, Каире. Но об этом дальше.

Итак, моя экипировка обогатилась. Играть сразу стало легче. Возвращаясь после тренировок домой, я тщательно прятал свои трусы… на груди, а бутсы нередко оставлял у соседских мальчишек. Мать уже пару раз сжигала мою форму, больше рисковать не стоило.

Тренировки, как правило, сопровождались купаньем в море. Стадион «Динамо» расположен над самым пляжем.

После игры мы немного остывали и спускались с обрыва.

Прогулки на море сперва носили чисто развлекательный характер. Это был приятный отдых после довольно утомительной тренировки. Но постепенно море и морской берег стали моими помощниками, я бы сказал, спаринг-партнерами.

Это началось с прихода в команду юношей нового тренера – Сергея Романовича Роздорожнюка. Он поныне здравствует в Одессе, возглавляя местную футбольную жизнь. Инженер по специальности, начальник цеха коммунистического труда, Сергей Романович является одним из лучших в республике, да и не только в республике, судей по футболу, активным общественным деятелем. Очень много полезного делает он для украинского футбола.

В сорок шестом году я знал его только с одной стороны – как тренера. Высокий, плечистый, белокурый, он казался олицетворением доброты и веселья. Тем не менее, с нами он был строг и требователен. И именно он первый начал работать со мной как с вратарем.

Я уже писал, что еще в пору куйбышевских тренировок мне удалось «раскусить» некоторые «откровения» вратарского мастерства. Поняв, что важно держать ноги вместе, и уловив характер движений при притягивании мяча к груди, я вообразил, что добрался до самого сокровенного. Уж коль руки мои научились действовать, значит, я на верном пути. Поэтому для меня было полнейшей неожиданностью, когда Роздорожнюк сказал:

– Помни, Олег, для вратаря самое главное – работа ног. Руки только завершают то, что начали ноги. Понятно?

Нет, это не укладывалось в моей голове. Я позволил себе даже недоверчиво улыбнуться. Сергей Романович вздохнул:

– Наверное, я говорю непонятно. Знаешь что, давай сделаем арифметический расчет.

Вооружившись веточкой, он принялся чертить на земле ворота.

– Вот ворота. Ты в центре. Отсюда до каждой из боковых штанг больше, чем по три с половиной метра. Верно? Твой рост – пока сто семьдесят пять сантиметров. Если ты ляжешь на землю и вытянешь руки, то от пальцев до штанги останется еще почти два метра. Предположим, что за счет толчка ты проедешь по земле еще полметра. И даже в этом случае не дотянешься до мяча, пробитого в угол. Теперь-то понял?

– Понял. Надо сделать в сторону мяча еще шаг или два?

– Совершенно верно. Значит, напрашивается вывод: от правильной работы ног зависит, смогут ли твои руки преградить путь мячу.

Я рассмеялся, мне показалось очень легким заставить ноги делать то, что требует тренер. Стоило ли так долго толковать об этом. Роздорожнюк посмотрел на меня с насмешкой.

– Просто? Ну, становись в ворота. Я побросаю мяч рукой в угол. Заметь – только рукой. Посмотрим, просто ли это.

Первая же попытка поймать мяч, пущенный в общем-то слабо, но в самый уголок, привела к тому, что мои ноги сразу запутались. Они отставали от моего желания, они не знали, что делать. И я не знал, как ими правильно переступать. Поэтому махнул рукой, стал падать так, как привык, – толкаясь с места. Бросок получался коротким, мяч беспрепятственно влетал в сетку.

– То-то же, – сказал тренер, – сам убедился, что это далеко не просто. Но когда ноги у вратаря работают правильно, со стороны кажется, что он ими вообще не работает – так естественны и экономны его движения. Вот почему ты обращал внимание только на руки других вратарей. А какой ты толкаешься ногой, когда, скажем, хочешь упасть вниз и вправо?

– Правой, конечно, – ответил я, не задумываясь.

– Я так и знал, – Роздорожнюк даже хлопнул меня по плечу от удовольствия. – Типичная ошибка вратарей-самоучек. Это в корне неправильно. Надо левой толкаться, а при броске влево – правой. Подумай сам, почему так. Потом скажешь.

Я ушел в растерянности. То немногое, что я уже умел, оказывается, было ошибкой. Последний вопрос Сергея Романовича вообще сбил меня с толку. Бросок вправо – толчок левой, бросок влево – толчок правой! Почему, в самом деле? И правильно ли это? Может, он хочет просто посмеяться надо мной?

Дома я положил перед собой лист бумаги и принялся чертить. Нет, я не мог найти закономерности в том, что говорил тренер. На следующем занятии я сказал, что не согласен. По-моему, я делал правильно.

И опять пришлось в поте лица познавать секреты вратарского мастерства. Заставляя меня падать так, как я привык, Роздорожнюк пояснил:

– Обрати внимание: когда ты падаешь влево и при этом отталкиваешься левой ногой, толчок получается не вбок, а вверх. Это закон физики, и тут ничего не попишешь. Но взлетев вверх, тебе, чтобы поймать нижний мяч, надо в полете изогнуться дугой и искать его уже не сбоку от себя, а внизу, под руками. Вообрази, как много места в воротах ты оставляешь незащищенным!

Да и себе значительно усложняешь работу, А вот сделай наоборот.

Я сделал. Бросок вышел таким, будто я стелился по траве. Тело пролетело большое расстояние, руки оказались перед мячом, а не над мим. Боже мой, как же я этого не понял сразу! Ведь так намного легче.

– Вот об этом-то я и толкую, – обрадовался Сергей Романович. – Ты падал так, как тебе подсказывал логический рефлекс. Его надо перебороть. Учись падать только так, как мы говорили.

Он же растолковал мне, что у каждого вратаря должна быть «своя» средняя стойка, удобная для парирования как верхних, так и нижних мячей. Так сказать, универсальная стойка, учитывающая индивидуальные особенности спортсмена.

Итак, мне надо было переучиваться. Первоочередная задача – научиться выполнять в воротах скрестные шаги и отталкиваться противоположной к стороне броска ногой. Первое было необходимо для того, чтобы правильно сокращать расстояние между собой и мячом, летящим в угол, второе – чтобы ловить его в полете не сверху вниз, а сбоку и даже снизу вверх. О, теперь я начал догадываться, какую роль в действиях вратаря играют ноги! Роздорожнюк был прав: я никогда не обращал на них внимания – ни у себя, ни у других. Следил только за руками, запоминая их движения и потом восстанавливая их на практике.

Кстати, мои ноги вообще не нравились Роздорожнюку. Он находил их недостаточно сильными и выносливыми. Поэтому мне пришлось вооружиться боксерской скакалкой и каждый день прыгать, прыгать, прыгать через нее до десятого пота. Кроме того, часть моих тренировок Роздорожнюк перенес на берег моря.

– Когда грунт ускользает из-под ног, – пояснял он, – ногам вдвойне тяжелее трудиться. Они вынуждены больше напрягаться и, следовательно, быстрее крепнут. Береговой песок – самая лучшая почва для развития ног. Хочешь сделать их сильными, почаще приходи на берег.

Купанья, которые мне еще совсем недавно доставляли так много радости, сразу утратили былую беззаботность. Теперь я являлся на море, чтобы позаимствовать у него частицу его собственной силы. И если плавание помогало мне укрепить руки, «ставило» правильное дыхание, закаляло сердце, то броски на песке, прыжки и мгновенные падения развивали в повышенном темпе мускулатуру ног.

Это требовало от меня напряжения сил и воли, но я понял, что так надо, что когда-нибудь эти дни изнурительных тренировок будут вознаграждены уверенной игрой в воротах. Приходилось, как говорил Владимир Маяковский, наступать на горло собственной песне: когда другие просто развлекаются на пляже, ты работаешь, словно одержимый. Возможность просто поплавать или поваляться на волне уже воспринималась как награда за нелегкий труд. Эта нагрузка, осмысленность самого процесса усовершенствования, крепнущее чувство долга сразу и навсегда вытеснили из моей жизни остатки детства. Теперь я знаю, почему так быстро взрослеют футболисты, почему их лица изборождены глубокими морщинами.

Сергей Романович требовал от каждого из нас такого трудолюбия, которое могло бы стать залогом успеха. И мы старались изо всех сил. Между тем, нагрузка повышалась с каждым днем. Ему хотелось научить нас всему, что знал он сам и что, с его точки зрения, было необходимо молодым футболистам.

Вот, например, он задает мне внешне невинный вопрос: как я держу ладони перед приемом мяча?

– Вот так, – показываю ему и раздвигаю пошире пальцы.

Он недовольно покачивает головой.

– Этого мало. Не лучше ли, если положение ладоней и пальцев будет напоминать форму мяча? Так делают волейболисты.

Он отводит мои большие пальцы назад и сдвигает ладони так, чтобы эти пальцы почти соединялись. Остальные пальцы он чуть пригибает, и теперь кажется, что у меня в руках мяч. Будто колодка, в которой надо его сжать.

– Привыкай к такому положению рук. Это поможет при ловле мяча.

Я вынужден подчиниться еще одному требованию: каждое утро выполнять специальную зарядку. Ее цель – всячески укреплять руки, ноги, плечи, развивать прыгучесть и выносливость.

Встав пораньше, я бегу на стадион «Спартак». Он пустынен по утрам. Выполняю комплекс специальных упражнений. Для усиления кистей сжимаю и разжимаю бесчисленное количество раз упругий теннисный мячик. Поставив два камня – это ворота, – замираю посередине и впиваюсь взглядом в пространство впереди себя. Мысленно представляю атаку.

Вот передо мной нападающий. Он ударит вправо. И я падаю вправо. Бьет влево, Я лечу туда же.

Потом я прыгаю через скакалку, подбрасываю вверх легкие камни и ловлю их – стоя, в прыжке, сидя.

Так продолжается минут тридцать. Затем я бегу на море. Утренняя зарядка заканчивается спортивным плаванием. Затем я быстро возвращаюсь назад и отправляюсь в школу. И так каждый день.

Отец догадывается о характере моих тренировок, но помалкивает. Мать делает вид, что не догадывается: ей, наверное, уже надоело спорить со мной. Лишь однажды она говорит мне такое, что я начинаю понимать ее истинное отношение к моим утренним занятиям и длительным исчезновениям из дому после уроков. Она говорит:

– Только не запусти учебу. Помни – это самое главное для тебя.

«Только!» – сказала она. Следовательно, знает, чем я увлечен, и уже озабочена лишь одним – моей учебой. Неужели она смирилась с тем, что я навсегда принадлежу футболу? Очевидно, так оно и есть. Значит, все в порядке. Или я неправильно понял ее?

Но, увы, дела в школе идут неважно. Я перебиваюсь на посредственных отметках. Не потому, что не хочу учиться лучше. Просто мои мысли витают далеко за пределами школьных стен. Я еще не в силах заставить себя с одинаковым рвением относиться к спорту и учебе. Да, я учусь пока плохо. К чему лукавить. Хочу как получше, но не выходит. Хотя бы Роздорожнюк не пронюхал про это. Не простит. Он не терпит небрежности ни в чем и часто говорит, что хочет видеть всех нас настоящими людьми.

Что это значит – настоящий человек? Разве хороший футболист не такой? Или помимо футбола надо заниматься еще чем-то? Раньше мне не приходили в голову сомнения на этот счет. Зачем играю, с какой целью, – я не задумывался над этим. Мне было интересно, я полюбил футбол за его смелость, отвагу, за ловкость. Но до сих пор я еще никогда не спрашивал себя, а кем же я все-таки хочу стать?

Сейчас эти мысли все больше занимали меня. И как-то я решил: после школы поступлю в военное училище.

Год, который Роздорожнюк провел с нашей командой, дал мне исключительно много. До сих пор я напоминал путника, блуждающего в незнакомом лесу. Хотелось выйти на правильную дорогу, но я не знал, где она проходит, да и какая она. Подвернувшуюся узенькую тропинку принял за тот путь, который выведет из леса. И только Сергей Романович полностью (так я думал) раскрыл мне все секреты настоящих вратарей. В моих тренировках появилась определенная система. Я уже знал, к чему надо стремиться и как.

За этот год я быстро возмужал, уже в достаточной мере владел координацией движений, обрел необходимую смелость. В воротах чувствовал себя спокойно. Во мне постепенно нарастала уверенность, что я буду признан как вратарь и что этот день не так уж далек. Однако до сих пор я еще ни разу не участвовал в серьезном матче. Игры на первенство Одессы, в которые включилась и наша команда, казались только подготовкой к этому. Тем более, что у меня и моих ровесников, казалось, не было шансов, чтобы отличиться в этом первенстве: клубные команды других обществ были посильнее.

Но вот как-то незаметно мы «положили», как любят говорить одесские болельщики, всех противников. Если еще обыграть «Водника», можно стать чемпионом города. Понятно, как мы сразу загорелись.

Финальный матч должен был состояться в воскресный день на стадионе «Водника» в Шампанском переулке. И уже с вечера меня начала трясти лихорадка нетерпения. Родители заметили что-то неладное, но промолчали. Однако утром мать все же сказала:

– Ты, кажется, собираешься на футбол. Если так, выбрось это из головы. Никуда не пойдешь.

Вступать с ней в спор было бы тактической сшибкой. Поэтому я слукавил:

– Ну, что ты, ма, я только в баньку хочу сходить.

Под этим благовидным предлогом я незаметно положил в чемоданчик свои доспехи и выскользнул из дому.

То был мой первый матч, где уже решалось «что-то», и с каждой минутой я все больше волновался.

Но легко догадаться, что эта игра не вызвала переполоха в Одессе. На нас пришли посмотреть только «фартовые» парнишечки из соседнего Водопроводного переулка, известные в районе своим высокомерным отношением к правилам общественного порядка. Да и этих было не много. Однако «публика» все же присутствовала на игре, и это ускоряло биение сердца.

В полном блеске футбольной экипировки я занял место в воротах. Перед ними стояла большая лужа. Шел дождь, два десятка ног на разминке замесили грязь, и поле сразу стало отвратительным. Через несколько минут я был уже грязен, как трубочист. Но редкие хлопки, адресовавшиеся мне после нескольких удачных приемов мяча, вызвали в сердце чувство радости и гордости.

Матч мы выиграли со счетом 2:0. Это было очень приятно, тем более, что городской комитет по физкультуре и спорту наградил нас грамотами и памятным кубком.

Однако домой я возвращался в таком виде, что не могло возникнуть никаких сомнений насчет того, где я был и чем занимался. Лицо и руки были покрыты ссадинами, синяками. Я знал, что теперь скандала уже не избежать. Так и случилось.

Хотя я предусмотрительно оставил форму у соседей, она была разыскана матерью. Через несколько минут от нее осталась в печке только кучка пепла. Уцелели лишь бутсы, спрятанные в абсолютно надежном месте. Но эта вспышка гнева уже не могла ничего изменить. Юноша, познавший первую победу в футболе, уже не изменяет ему. Угнетал лишь тот факт, что любить мяч мне все еще приходилось тайно. Обман унижал меня в собственных глазах и отравлял радость. Как мне хотелось, чтобы мать не только смирилась с моим увлечением, но даже ходила со мной на стадион, чтобы она увидела, как я научился играть. Но об этом пока можно было лишь мечтать. Ее слова «только не запусти учебу…» все еще звучали в моих ушах как грозное напутствие. Оказывается, я переоценил их значение. Просто мне разрешалось тренироваться в надежде, что ничего толкового из меня на футбольной ниве не получится. Теперь этот план рухнул, мать поняла, что я еще глубже ушел в футбольные дела. Ну что ж, остается ждать, когда она и с этим смирится.

Тем временем наступила зима – рыхлая, вялая, обильная дождями. На Соборной площади мокнул под косыми струями дождя гигантский Дед Мороз, почернели толстые стволы каштанов, на море прижимался к воде едкий туман. Тренировки «Пищевика» были перенесены в закрытое помещение. И – о радость! – мне разрешили посещать их. Впервые я оказался рядом с настоящими мастерами футбола. Я близко увидел вратарей Александра Михальченко, гремевшего еще до войны, и Близинского, я тренировался рядом с Хижняковым, Малхасовым, Чиркисом, Потаповым, Пуховским, Брагиным и другими. Они приняли меня просто, сердечно, потому что уже кое-что слышали обо мне и поэтому мое появление в команде не было для них неожиданностью.

Я ликовал так, что, наверное, на моем лице было написано все, что творилось в душе. Мне показалось, я могу горы свернуть. Однако этого не требовал никто. Просто надо было на правах «сына полка» попытаться стать полезным коллективу. Стоит ли подчеркивать, что я старался изо всех сил, что меня не надо было подгонять? То, о чем я робко мечтал, начинало постепенно сбываться. А ведь, пожалуй, ничто так не окрыляет человека, как осуществление мечты. Все шло прекрасно!

И все же, когда начался весенний розыгрыш, меня вернули в команду юношей. Впрочем, она уже являлась первой клубной командой общества «Пищевик» и должна была отстаивать его честь на всех внутренних состязаниях, в то время как мастера оспаривали первенство Советского Союза.

Запомнился мне розыгрыш «Приза открытия сезона». В нем приняли участие ведущие клубы Одессы – команды «Пищевик», канатного завода, армейцев и другие. Игры проходили на стадионе «Спартак», который начал восстанавливаться и уже приобрел почти нормальный вид.

Нашим самым опасным соперником была команда Военного округа, за которую играл известный в Одессе футболист Александр Орехов. Он напоминал Петра Дементьева – такой же невысокий, такой же быстрый в обработке мяча и к тому же отличный «пенальтист». Еще до войны о нем говорили, что нет такого вратаря, которому Орехов не мог бы забить мяч с одиннадцатиметрового удара.

Как мы и опасались, армейцы обыграли нас и завоевали приз. «Пищевик» остался вторым. Но хоть это и было бесспорным успехом для вчерашних футбольных птенцов, все же не второе место вскружило мне голову.

Во время игры с армейцами в мои ворота был назначен одиннадцатиметровый штрафной удар. Бить пошел Орехов. Счет тогда еще был ничейным, и при виде того, как он спокойно приближается к мячу на белой отметке, я почувствовал, что меня охватывает непривычная робость. Я остановился в воротах, как загипнотизированный, и машинально отмечал все, что делает Орехов.

А он в это время нагнулся, поправил мяч и снизу посмотрел на меня. Потом подмигнул мне: дескать, держись, вратарь, не таких еще мы видели на своем веку!

И он пробил. Я успел рвануться именно туда, куда следовало, и сразу же почувствовал сильный удар в ладони. Пенальти был взят.

Сам не веря такой удаче, я медленно поднимался с земли. Орехов был обескуражен случившимся. Приблизившись ко мне, он как-то очень внимательно оглядел виновника своей неудачи. Коротко сказал:

– А ты, Макаров, будешь играть. Помяни мое слово.

Это случилось в 1947 году. Я на всю жизнь запомнил свой «первый пенал».

Дома меня ждала еще одна радость. Мы сели за стол обедать, и, когда мать на минутку вышла в кухню, отец сказал как бы между прочим:

– А ведь Орехов ударил сильно и точно… Я едва не подавился куском мяса. Значит, и Макаров-старший был на матче! Он видел мою игру! Он одобряет меня! Это ли не величайшая психологическая победа! Ура! Батя со мной, союз укрепляется! Нас двое, а мать одна. Неужели же мы не переубедим ее?

Он понял меня и добавил:

– Я с матерью сам поговорю. Понимаю – невозможно бросить то, на что уже столько сил пошло. Ты только не подводи меня, учись хорошо.

– О чем речь, батя! – воскликнул я, в полной уверенности, что стоит мне только захотеть, и в школе все сразу же пойдет на лад.

– Отлично! Будем считать, что договорились.

В тот сезон все складывалось удачно, одна радость следовала за другой. Я все еще переживал важную для меня победу «семейного» порядка, как вдруг однажды ко мне забежал Витя Листов и еще с порога закричал:

– Кореш, беги к Фомину, он вызывает тебя. Михальченко заболел.

Я вскочил, словно подброшенный электрическим током. Вызывает Фомин… Михальченко заболел… Это могло означать только одно – меня берут в команду мастеров! Сердце остановилось в груди от радости. Я со всех ног кинулся к тренеру Акиму Евгеньевичу Фомину. Рядом со мной трусил Витька.

Фомин, понятно, моего восторга не разделял. Напротив, он был угрюм и лаконичен.

– Мы уезжаем во Львов и Ужгород. Вратарь Михальченко остается дома. Если у тебя нет никаких особых планов на каникулы, можешь поехать с нами. Одному Близинскому не справиться, всякое ведь может случиться. Поедешь?

Я кивнул.

– Иди и собирайся. Едем завтра.