ПОСВЯЩЕНИЕ В ДИНАМОВЦЫ

Незаметно прошла зима 1948 года. Весна заиграла всеми красками. На Черноморское побережье начали стягиваться многие иногородние команды, привыкшие проводить тут весенний учебно-тренировочный сбор. Вновь приехали динамовцы Киева и Ленинграда, прибыли команды второй группы. Наш «Пищевик» также обосновался лагерем для сосредоточенной подготовки к новому сезону. Место было выбрано приятное – санаторий имени Чкалова. Я все еще оставался на положении «блудного сына». Разрешили мне только приезжать на тренировки.

Фактически мое участие в подготовке команды, которая казалась самой желанной, было сведено до минимума. Тренировки также приносили мало радости. Я пребывал на них в роли «отверженного», которому никак не могут простить былые прегрешения. И хоть учителя на меня уже не жаловались, хоть школа, так сказать, не имела ко мне претензий, в команде до сих пор не могли забыть, что я пренебрег учебой. Может быть, тренер был бы со мной более покладистым, если бы у «Пищевика» не ладилось дело с вратарями. Но этого не было. Мои услуги могли потребоваться лишь где-то в будущем.

И все же, как ни странно, я чувствовал, что эта весна не пройдет для меня бесследно. Не могу сказать, на чем зиждилась такая уверенность. Может быть, заговорило сознание, что я вполне созрел для игры в воротах, а может быть, и юношеский оптимизм. Но так или иначе, я почти наверняка знал, что не одна, так другая команда пригласит меня к себе именно этой весной.

И случилось то, что я предчувствовал.

Однажды наш тренер сказал:

– Динамовцы Киева собираются провести двустороннюю игру своих составов. У них заболел один из вратарей, просят, чтоб их выручили. Сыграешь за их дубль?

– Конечно. Когда игра?

– Завтра.

Это была обычная тренировочная встреча. Но хотя о ней не было никаких специальных сообщений, маленький стадион «Динамо» оказался заполненным болельщиками. Среди них – немало моих друзей, где-то сбоку примостился и отец. Мне очень хотелось показать себя в полном блеске, и я играл так, как только мог.

Правда, это не помешало дублерам проиграть со счетом 1:3. Но тем не менее я чувствовал, что ко мне нельзя предъявить претензий. Несколько раз я брал мячи в самых углах ворот, два или три раза летел пулей в ноги нападающим и в последний момент выручал дублеров. Одним словом, сыграл прилично. Кто-то из товарищей рассказал мне, что стал свидетелем короткого разговора между тренером киевлян Константином Васильевичем Щегодским и представителем республиканской секции футбола, прославленным когда-то футболистом Михаилом Давыдовычем Товаровским. Оба эти игрока хорошо известны любителям футбола старшего поколения. Так вот, Товаровский якобы сказал тогда Щегодскому:

– Обрати внимание на этого вратаря. Паренек, по-моему, подает надежды.

– Мне он тоже понравился, – ответил тренер «Динамо». – Подумаю.

Через несколько дней, вернувшись домой, Я был поражен картиной, которую застал тут. В комнате сидели мои родители и Щегодский. Речь шла обо мне. Я вошел как раз в тот момент, когда тренер говорил:

– Вы, наверное, догадываетесь, что в Киеве тоже есть школы и что их можно кончать с таким же успехом, как в Одессе. Я даю вам слово, что Олег не останется без аттестата зрелости. Больше того, мы проследим, чтобы он и в институт поступил.

– А где же он будет жить? – не сдавалась мать. – Кто ему сварит горячее?

Щегодский рассмеялся, сверкнув веселыми огоньками золотых зубов.

– Неужели вам кажется, что наши ребята голодают! Он поселится в общежитии, условия там хорошие, ребята наладили свой быт. И, наконец, неужели взрослый парень нуждается в няньке? Скажи, Олег, неужели ты пропадешь без матери?

Я не знал, что ответить. Мужество сразу покинуло меня. Такого быстрого и такого счастливого поворота событий я все-таки не ожидал. Теперь все зависело от меня, от моего слова. Но слова, как назло, не шли на ум. Я глуповато ответил:

– Как все, так и я. Смешно говорить…

– Вот видите, – подхватил реплику Константин Васильевич, – он сам говорит. Ну, конечно, ваши страхи смешны. Все будет хорошо. Поверьте мне. Да и вы приедете, посмотрите, что и как. Не понравится, Олег вернется в Одессу. Так как – решено?…

– Не знаю, не знаю, – говорила мать, но в ее голосе уже не было уверенности. Она переводила взгляд с меня на отца, видимо, ожидая поддержки. Только откуда же было взяться ей? Ведь мы с отцом уже давно достигли полного согласия и, конечно, не могли отказаться от столь заманчивого предложения. Наконец, мать махнула рукой:

– Делайте, как знаете.

И вот уже наступает день отъезда. Проводить меня пришли многие товарищи по школе и по спорту. Даже вся наша юношеская команда явилась в полном составе, чтобы попрощаться со своим «выдвиженцем». Они гордились тем, что я приглашен в «Динамо», потому что еще никто из нашей юношеской команды не стал игроком команды мастеров.

А мать все плакала. Я старался ее утешить, но это было невозможно. Ей почему-то казалось, что мы расстаемся навеки и что отныне только самые коварные опасности будут подстерегать меня на каждом шагу.

– Я тебе пришлю посылку, Олегонька! – говорила она, всхлипывая.

– Не надо, мама, – упрашивал я ее, – успокойся. Что в этом особенного! Посмотри, как все рады за меня. Ты тоже должна радоваться. Не всякому так везет.

Последние минуты прощания, последние пожатия рук через окошко вагона. Протяжный звон медного колокола. Поезд трогается. И в тот же миг начинается мое служение киевскому «Динамо», которому суждено было продлиться до сего дня. В эту минуту разлуки с близкими, родными, с друзьями что-то сжало и мое горло. В глазах появилась дымка. И я растерялся.

Новые товарищи как могли старались развлечь меня. Павел Иванович Виньковатов, тот самый, которого я мысленно окрестил «танком» вдень кубкового матча между динамовцами и «Пищевиком», подсел ко мне и весело сказал:

– Хочешь конфетку? На вот, съешь.

От этой пустячной фразы я сразу повеселел: вспомнил, как в «Сильве» чудаковатый Бонн говорит всем: ты на меня не сердишься? Скушай конфетку. Любопытно, как выглядел бы Виньковатов, если бы его нарядили в цилиндр и фрак и заставили со сцены повторить рефрен Бонн?

Потом ко мне подошел Петр Дементьев.

– Робеешь, парнишка? Ничего, это скоро пройдет. А вот это ты умеешь делать?

Сцепив пальцы рук, он стал сжимать и разжимать ладони, извлекая из них какие-то звуки. Вскоре я уловил ритм знакомой мелодии. Ну, конечно, Дементьев играл ладонями «Яблочко». Это было до того удивительно, что я вытаращил глаза. Никогда – ни до ни после этого я не видел ничего подобного. Перехватив мой изумленный взгляд, Дементьев вполне серьезно сказал:

– Это что, парнишка, это чепуха, пройденный этап! – И добавил с серьезной миной: – Я сейчас работаю над «Соловьем» Алябьева. Представляешь – «Соловей» на ладонях! Мировой аттракцион. Еще я хочу включить в свой репертуар вторую рапсодию Листа и вступление к «Ивану Сусанину».

Тут уж я не выдержал и расхохотался вовсю. – Что и требовалось доказать, – заключил Дементьев и весело подмигнул мне.

Одним словом, динамовцы отнеслись ко мне чрезвычайно тепло и сердечно. Плохое настроение быстро рассеялось. Меня накормили, хотя в авоське было полно еды, заботливо припасенной матерью. Потом мы пели песни, говорили о предстоящем сезоне и улеглись спать. Утром команда прибыла в Киев. Я был невероятно горд, что вступаю в него динамовцем.