Никогда не устану повторять, что мне повезло с воспитанием, которое позволило мне всегда быть уравновешенным, находиться в полной физической и психологической гармонии с самим собой.

Футбол – это приятный, стимулирующий «наркотик». Он не может превратиться в жесткий допинг, к которому с легкостью прибегает футболист, чтобы компенсировать свое техническое несовершенство и длительное отсутствие нужной формы. Вратарь сборной ФРГ Харальд Шумахер осуждает распространенную практику приема таких допингов игроками своей команды. В этом он признался в своей книге «Свисток». Не в результате ли именно такой практики мы два раза подряд споткнулись в полуфиналах чемпионатов мира о команду Шумахера? А его нападение на Баттистона в 1982 году в Севилье, эта неслыханная по своей жестокости атака? Не явилась ли она следствием употребления такого яда?

Я не стал бы отвечать сам на подобные вопросы, несомненно важные для нашего дела. Не мне здесь высказываться по этому поводу. Однако в 1986 году, четыре года спустя после Севильи, одержав победу над сборной Бразилии в Гвадалахаре, одну из самых красивых и самых изнуряющих за последние десять лет, мы считали вполне логичным, что выйдем в финал, для чего нам надо было устранить на своем пути в полуфинале немцев. И все же мы проиграли. Это произошло, надеюсь, потому, что мы оказались в конечном итоге слабее, так как чувствовали себя совершенно изможденными после нашей прямо-таки титанической борьбы с командой Бразилии. Хочется верить, что все произошло именно по этой причине, а не потому, что нам пришлось столкнуться с легионом заурядных солдат, возбужденных допингом, как позволяет думать об этом книга Харальда.

«Наркотик – это дерьмо». Редко какой рекламный призыв отличается большей справедливостью. Редко реклама бывает столь общественно полезной.

Я никогда не испытывал соблазна использовать допинг – не устану этого повторять – благодаря своему наследственному душевному равновесию. Но мне хорошо известен причиняемый наркотиками вред, и потому последние два года я столь активно занимался этой проблемой. Мне кажется, что люди, которые не задеты этим недугом, должны прийти на помощь тем, кто от него сильно страдает. Часто я говорил себе: «Используй свое время и после ухода из большого футбола для борьбы с этим злом. Оно задевает всю молодежь; по той или иной причине оно может коснуться и твоих детей, которые в один прекрасный день тоже могут стать его жертвами».

Теперь, несмотря на все мои планы, и в частности те, которые касаются моих телевизионных выступлений, я выделяю время для организации борьбы с наркоманией. Даже не обладая ярким воображением тех журналистов, которые являются инициаторами кампании против употребления наркотиков, я определил свою позицию и выдвинул собственный лозунг: «Больше не колитесь, вы ведь колете саму жизнь!».

Я принимаю борьбу с наркоманией очень близко к сердцу. Она должна стать для меня еще одним матчем, еще одним чемпионатом мира, может, даже самым важным в моей жизни. Она сулит нам самые заветные призы. Создавая фонд собственного имени, я приглашаю все солидные фирмы принять в нем участие, надеть желтую майку лидера в борьбе с наркотиками. Так как именно здесь, на стадионе жизни, разыгрывается будущее нашей молодежи, а заодно и всех наших начинаний.

В январе 1986 года я обратился ко всем фирмам с призывом организовать у себя годичную стажировку молодых людей четырнадцати – двадцати лет по программе борьбы с наркоманией. Должен с гордостью отметить, что целых пять далеко не заштатных фирм немедленно откликнулись на мой призыв. В наше время, когда повсюду проникает реклама, я без колебаний назову их: «Кальберсон», «ПатеМаркони», «Фиат-Франс», «Ли Купер» и «Ситроен». Их примеру последовали и другие.

Хочу привести наугад имена людей столь различных убеждений, таких, как Филипп Лабро, романист, киноработник и генеральный директор РТЛ, или же звезда рекламы Жак Сегела, которые тоже включились в борьбу с наркотиками. Бывший президент французской федерации футбола Састр стал казначеем нашего фонда, и на его приглашение отозвались доктора Оливенштейн и Шварценберг.

Наши государственные деятели тоже не остались в стороне: они меня приняли и внимательно выслушали.

В беседе с Миттераном в Елисейском дворце, несмотря на всю серьезность обсуждаемой темы, не обошлось и без юмора, – А что вам предлагает господин Ширак? – спросил он. Тут я, желая преодолеть заранее все возможные между ними разногласия, ловко поймал мяч, посланный в сетку ворот:

– То же, что и вы…

Прощаясь со мной, Франсуа Миттеран пообещал даже подыскать какую-нибудь работу в Елисейском дворце для молодого человека, сумевшего победить наркотики.

Жак Ширак, который принял меня в саду Матиньон, дал такое же обещание, что и президент Республики. Но я не намерен позволить убаюкать себя обещаниями и, клянусь, без колебаний позвоню в колокольчик у входа в оба правительственных парка, чтобы удостовериться, выполнены ли они на деле.

Я чувствую себя облеченным важной миссией, какой бы скромной она ни казалась. Я рассчитываю на заразительность собственного примера.

Я чувствую, что настроен на одну волну с молодыми. Ежедневно я получаю около тысячи писем и надеюсь, что постепенно я узнаю весь комплекс интересующих их проблем. Не так уж много авторов писем просят у меня автограф или фотографию с подписью. Большинство обращаются ко мне за советом, выражая мне полное доверие. Я никогда не был тем человеком, о котором любители сплетен и пересудов могли рассказать пикантные историйки. Нет, Мишель Платини, поскольку возможно, не украшал столбцы скандальной хроники. Почему? Потому что, как мне кажется, Мишель Платини, когда снимает свои бутсы, становится обычным человеком, как тысячи других, как все.

Молодые мне доверяют, так как, глядя на меня, у них всегда складывалось впечатление безмятежности, спокойствия, внутренней гармонии. Все пересуды, клеветнические измышления обо мне могут касаться только моего ремесла.

Во Франции, где существует более двух с половиной миллионов безработных, молодым людям приходится несладко в поисках своего первого рабочего места. В результате именно они становятся излюбленной мишенью для наркотиков. Наркотическое опьянение становится для них отдушиной.

Итак, сыграем «в обводку» с наркотиком, забьем ему как можно больше голов, выиграем у него «поле», взорвем, словно динамитом, своими настырными, хорошо организованными атаками его бетонную защиту. Не дадим ему захватить нас, защитим себя точными ударами, хладнокровно нанесенными в нужный момент и в нужном месте. Отберем у него «мяч», то есть мучительные переживания из-за перспективы остаться без работы, оказаться никем, болезненным типом, очутившимся на задворках общества, лишенным уверенности в завтрашнем дне, которую это общество может предложить… правда, за весьма дорогую цену!

Более того, если молодой человек выбирается с помощью лечения из тисков наркомании, он уже ею «зачумлен», она до бесконечности уменьшает и без того мизерные его шансы получить работу, освоить какое-то ремесло. И довольно часто молодой человек вновь прибегает к наркотикам.

В Сент-Сиприене, в Восточных Пиренеях, на своем «Большом стадионе» уже в течение нескольких лет я постоянно принимаю молодых людей, ставших жертвами наркомании. Я не требую от них ни одного су. Они лишь должны серьезно заниматься спортом – футболом, баскетболом, теннисом, неважно чем, – только чтобы избежать коверкающего их жизнь опьянения табаком, алкоголем или наркотиками.

Я ничего не могу им предложить, кроме своего увлечения спортом, кроме примера одиннадцатилетнего пацана, который сумел преодолеть свои физические недостатки и обидное прозвище Карлик, который, вместо того чтобы стать капитаном «трехцветных», мог превратиться в сварливого конторского бумагомараку.

Каждую неделю, даже тогда, когда меня скручивали в бараний рог критики, даже в периоды спада и депрессии, я находил время, чтобы навестить растерявшихся молодых людей, для которых жизнь имела горький привкус. Они старались выполнять данные мне обязательства заняться каким-либо видом спорта, проникнуться чувством индивидуальной ответственности, а я пытался их утешить, вселить в них уверенность: «Знаешь, чудный пас, замечательный дриблинг, пот, пролитый на поле, удовольствие от игры в футбол являются как раз самым желанным противоядием».

Увы, не всегда удавалось одерживать победы. Некоторые из этих молодых людей вновь опустились на дно. Но никто из них не посмеялся над тем, что я им говорил по дружбе.

Играя в «Нанси», в «Ювентусе», в «Жёфе» и в команде «трехцветных», я всегда следовал принципу: играть в футбол только для того, чтобы забивать голы. Может, не так, как это делал Герд Мюллер, которого я бесконечно уважаю, но который был «забивальщиком» и только. Скорее на манер Пеле, Круиффа, Маццолы или Дейны. Их искусство забивать голы являлось разумным продолжением той стратегии, которая соединяла в себе одновременно понимание игры, «оркестровку» всей команды, а также «чутье гола», которое тут же проявлялось, стоило кому-нибудь из них приблизиться к шестнадцатиметровой отметке, этой магической зоне противника.

Забивать, забивать, забивать – такова единственная цель игры, и я счастлив оттого, что играл в Италии тогда, когда «катеначчио», глухая защита, начинала уже основательно ветшать… Это, однако, не значит, что поборник атаки не должен уметь защищаться.

Когда я заявил о моем намерении начать публичную кампанию под собственным именем по спасению наркоманов, нашлось немало людей, которые показали мне «красную карточку». И вот, чтобы заставить замолчать этих каркающих воронов, этих дурных арбитров, я должен был уйти в защиту и наносить ответные удары. Слава богу, в линии защиты моей команды находился настоящий Мариус Трезор в лице доктора Клода Оливенштейна. Он написал мне очень сердечное письмо. Приведу из него несколько строк: «Как всегда, вы обладаете правом на главное. Вы поняли, что вызволить кого-то из тисков наркомании, не предлагая при этом ему никакого шанса в жизни, нельзя, это неизбежно приведет к полному провалу всего вашего начинания. Предлагая работу молодым людям, преодолевшим этот тяжкий недуг, на предприятиях, вы претворяете в жизнь нашу мечту, мечту профессионалов-медиков, которые с беспокойством и болью наблюдают за тем, как погружаются в отчаяние наши мальчики и девочки. Спасибо за то, что вы такой, какой есть, рассчитывайте на нашу поддержку, а также на помощь тех профессионалов, которые вот уже более двадцати лет ведут борьбу с наркотиками».

Я всегда говорю: двигатель моей жизни – страсть. Она может быть отдана футболу или шахматам. Теперь я хочу отдать ее тем молодым, которых охватило отчаяние, у которых не было в жизни шанса иметь таких родителей, как Анна и Альдо Платини. Именно по этой причине я решил обратиться к предприятиям, к муниципалитетам и даже к футбольным клубам. Правда, если завтра «Бордо» или «Пари-Сен-Жермен» возьмут к себе таких юношей, то это еще не означает, что они вскоре заиграют на зеленом газоне стадиона «Лескюр» или «Парк-де-Пренс»!

Когда я играл свои последние матчи за «Ювентус», журналисты спрашивали меня, собираюсь ли я начать кампанию борьбы против наркомании в Италии. «Дайте мне время прежде начать ее во Франции», – отвечал я.

Завершив футбольную карьеру, я займусь тысячей дел, но никогда не прекращу свой долгий матч против наркотика – врага, которого нужно во что бы то ни стало победить.

Я не ведаю, смогу ли остаться лояльным игроком (каким, надеюсь, и был на протяжении всей своей карьеры) в матче с таким необычайно агрессивным противником. Я слишком уважаю молодость, юношество, детство. Слишком глубоко во мне сидит прелестное воспоминание о мальчике-коротышке, которому едва исполнилось десять лет и который в день своего первого матча в футболке клуба «Жёф» забил свои два первых официальных гола. До сих пор помню, как растягивал сетку забитый мною мяч.

На меня произвело страшное незабываемое впечатление то, что я увидел на островке Шалон в двенадцатом округе Парижа. Зажатый между Лионским вокзалом и бульваром Домесниль, этот район – не просто гетто, это – раковая опухоль, которая разъедает гангреной не только тех молодых людей, которые живут там постоянно, в грязных постройках, лишенных элементарных санитарных удобств, но и тех, кто появляется там время от времени.

Апрель 1984-го. Вот уже два года Шалон находится в полной власти самой тяжелой наркомании. Защитники морали относят это на счет живущих здесь иммигрантов, которые составляют три четверти населения гетто: это китайцы, арабы, выходцы из Магриба и вот уже два года – из Африки. Именно африканцы – утверждают они – импортировали сюда шприц и иглу. Меня же больше интересуют последствия такого положения.

Кислые, бледные лица молодых, которые среди бела дня сидят на тротуарах, держа в руках шприцы. Они готовятся совершить «путешествие», поездку в один конец, уколовшись и выпив стакан минеральной воды с долькой лимона. Мне от этого не по себе. Ведь именно такой напиток пьют, чтобы повысить тонус, сидящие на скамье для запасных игроки. Само собой разумеется, они обходятся без внутривенных вливаний…

Вот в памяти предстает проезд Брюнуа во всем своем неприглядном виде под весенним солнцем. Здесь на виду у всех дилеры1 мнут руками наркотическую пасту, иногда делают уколы своим клиентам прямо на глазах у других живых мертвецов.

Дилеры за наркотик принимают все: деньги, иностранную валюту, автомобильные радиоприемники, золотые цепочки, мотороллеры… Девушки обычно расплачиваются своими прелестями. Совсем юные девчушки.

В один прекрасный день смертельная доза наркотика их убьет.

Красноречивая фотография. Девушка прогуливается по улице, зажав в зубах шприц… В холле для скоростных поездов Лионского вокзала девятнадцатилетняя Кристофер Ривьер убита во время драки между выходцами из Магриба и сенегальцами-дилерами.

Наркоманы, потребители кокаина, которых медленно убивает собственная загнивающая кровь, устилают улочки Шалона. Чья в этом вина? «Черных королей»2 – утверждает мадам Жермен, семидесятилетняя женщина, которая вечером, поднимаясь по лестнице в свою квартиру в проезде Брюнуа, вынуждена переступать через бесчувственные тела молодых людей, совершающих свое «путешествие» в никуда.

От этого можно сойти с ума. Полиции известно, что ей нужно делать. Я тоже знаю, что нужно делать мне. Ради Лорана и Марины. Моих детей, которым я пытаюсь передать свойственные членам нашей семьи уравновешенность и внутреннюю гармонию. Так как знаю, что не у всех детей есть такой шанс.

Ради них, ради всех маленьких французов, потерпевших крушение, я продолжаю вести свой бой, мысленно представляя себя с мячом на поле.

«Наркотики – это дерьмо». Они дурно пахнут, они убивают.

Пусть полиция делает свое дело и занимается дилерами и мелкой шпаной. У меня же нет полицейской дубинки. У меня есть только мой фонд и те слова, которые я могу сказать. На фронтоне всей моей жизни большими буквами высечен такой лозунг: «Есть только один наркотик – спорт».

1 Дилер – подпольный бизнесмен, занимающийся торговлей наркотиками. – Прим. пер.

2 «Черные короли» – так во Франции называют воротил подпольного наркобизнеса. – Прим. пер.

«Скажи-ка, Мишель, в чем твой секрет!»

Вот уже пятнадцать лет я получаю письма от молодых людей, впавших в отчаяние. К счастью, главные их проблемы связаны с футболом.

Как бы ни нравились некоторым, особенно ограниченным умам, подобные уверения, но футбольная профессия – это искусство, которому нужно отдаваться целиком, чтобы довести его до уровня искусства.

Долгое время футболисты, которых рассматривали как пару ног, лишенных головы, подвергались настоящей сегрегации со стороны интеллектуальной «элиты». Но в Оксфорде и Кэмбридже как раз эта «элита» день за днем укрепляет свое тело, занимаясь спортом, в частности регби и футболом. Это я говорю для того, чтобы закрыть рот последним неисправимым противникам коллективных видов спорта, спорта, который является в первую очередь коллективным видом искусства.

Чтобы научиться хорошо играть в футбол, нужно затратить столько же усилий и таланта, сколько обычно тратит человек, обучаясь игре на фортепиано.

В футболе тоже есть свои гаммы и свое сольфеджио. Будучи уже довольно известным композитором, Ференц Лист, чтобы стать еще и самым фантастическим пианистом своей эпохи, занимался несколько часов в день инструментом, подвешивая к пальцам гирьки. Молодой Эдсон Арантес до Нассименто, которого вскоре весь мир узнал под именем Пеле, предпочитал жонглировать не мячом, а апельсином! И это делалось в течение долгих часов, на протяжении месяцев, до тех пор пока этот плод не стал послушным и не начал прилипать к его ногам так, как будто был естественным наростом. Затем он подбрасывал свой магический плод в воздух и ловил его на грудь, голову или колено. Долго, терпеливо, до тех пор пока апельсин не оставался при этих упражнениях целым: на его коже не появлялись вмятины или трещины. Так Пеле стал королем футбола.

Итак, первый урок. Чтобы приобрести хорошую технику, причем индивидуальную, то есть свойственную только себе, стремящийся к этому футболист должен обладать хитростью и изобретательностью. Он должен использовать все, чтобы затруднить свое футбольное обучение: ставить перед собой как можно больше технических проблем и пытаться их решать. Только выдвигая перед собой многочисленные задачи, сумеет он понять практику футбола, самые тонкие его нюансы, узрит невидимые простому глазу маленькие пустяки, которые и делают футбол искусством.

Нужно сказать, что благодаря революции, совершенной в мировом футболе в начале 70-х годов амстердамским «Аяксом», который заимствовал универсализм баскетболистов, футбол перестал быть войной в траншеях. Я всегда вспоминаю ту встречу, когда в полуфинале Кубка европейских чемпионов Круифф со своими товарищами по команде нанес сокрушительное поражение со счетом 4:1 непобедимой мюнхенской «Баварии». Зепп Майер, один из самых великих вратарей в истории футбола, еще долго дрожал после этого. Попав в голландский соус, его команда безнадежно там увязла.

Уже нет той практики в футболе, когда защитник – это только защитник, а нападающий – это только нападающий. Современный футболист должен обладать разносторонней техникой и, что особенно необходимо при такой мобильности игроков, острым тактическим чутьем. Каждый игрок на поле должен стать в разной, конечно, степени стратегом. Футбол от этого выиграет – станет более мощным и интеллигентным.

Знание основ футбольной техники ничего не дает или же почти ничего не дает, если у вас нет видения игры. После того как пионеры из амстердамского «Аякса» привнесли универсальность и мобильность баскетбольных игроков в футбол, хорошего техника, не имеющего видения игры, можно сравнить с гоночным автомобилем «Формула-1» без водителя. На поле игра строится, конструируется – это не образ, а реальность, без которой нет матча, как такового. Нужно уметь играть своим серым мозговым веществом так же хорошо, как и ногами. А эти красивые удары, которые вызывают восхищение у публики, всего лишь внешняя сторона футбола. За некоторыми просто гениальными молниеносными проходами, которые совершил в ходе матча в финале в игре с Италией Пеле в 1970 году, оставив за собой пять или шесть игроков итальянской сборной, скрывались великолепные пасы других футболистов бразильской команды, которая заставляла циркулировать мяч между игроками, не удерживая его ни на секунду, сея панику и вызывая полное отчаяние в защите противника.

Вот почему я с одиннадцатилетнего возраста работал, как каторжный, чтобы подчинить себе всю футбольную технику во всем ее разнообразии. Прежде всего, я стремился к универсальности своего амплуа. Например, в 1978 году тренер сборной Франции Мишель Идальго не мог решить, под каким номером мне играть: под девятым или же под десятым. Раздавались различные мнения. Пиянтони, славный игрок из «Реймса», утверждал, что я с успехом могу сыграть центра нападения: «Говорят, что Мишелю нужно много пространства, чтобы выразить себя в игре. Это не очень верно: он может с успехом играть на пространстве с носовой платок, и это он уже доказал, играя на этом месте в Нанси». Раймон Копа, вероятно самый великий французский футболист своего времени, оценивал меня в том же духе, что и его старый товарищ по команде: «Платини – центрфорвард? Я уже давно говорю об этом, и не стоит повторяться…». И Идальго принял решение: «Мишель, конечно, может играть центра нападения. Видеть его под номером 9 – одно из моих самых больших желаний. Но сегодня об этом не должно быть и речи, так как может нарушить структуру команды».

Мне не пришлось долго определять свое к этому отношение. Как напомнил Пиантони, я играл под номером 9 в «Нанси» ради своего клуба. Но меня больше всего привлекало в то время другое место на поле – в средней линии нападения. Совершенно ясно, что, принимая во внимание мой темперамент и мое стремление забивать голы, это означало, что я могу попробовать свой шанс, играя рядом с Лакомбом или Бердоллом.

Я был очень рад, что мое место на поле вызвало в команде небольшую полемику. Таким образом, моя особая мобильность заставляла тренеров признать мою универсальность и видеть меня одновременно на многих ключевых местах на поле.

Вскоре я стал кем-то вроде актера, который так хорошо выучил свою роль, что режиссер отказывается ему что-то указывать и дарует ему полную свободу действий.

Постепенно, благодаря такой свободе, я совершенствовал свою роль дирижера оркестра на футбольном поле. Я все больше работал, чтобы стать королем последнего паса, того, который неизменно завершается голом. Обычно испытываешь какую-то внутреннюю дрожь, что-то вроде экстаза, когда разделяешь удачу с игроком, забившим гол с твоего паса. Последний пас, тем более если он выложен на штрафную площадку, это твой дар, твой королевский подарок партнеру, который становится «забивальщиком» по случаю. Это подарок всей команде…

Благодаря своему видению игры, я успешно становлюсь таким королем последнего паса. Чтобы этого достичь, нужно было соединить скорость исполнения с легкостью обработки мяча, его приручения. Так как в футбол теперь играют все быстрее, благодаря той голландской резолюции, о которой я рассказал выше, очевидно, хозяевами игры станут те игроки, которые сумеют скорее других обработать мяч, высоко держа при этом голову, чтобы взглядом оценить весь игровой ансамбль на поле.

Альберт Батте, который до сих пор остается одним из самых компетентных экспертов французского футбола, провел в 1980 году анализ моих способностей по обработке мяча на поле. Его комплимент в этой связи представил мне доказательство, что я действительно преуспел б своих усилиях по оркестровке надлежащей игры. Он сказал: «Как только Мишель Платини прикасается к мячу, поле его действий превращается в магнитное поле, на котором смешиваются надежды одних со страхом других. Что собирается он предпринять? Даже когда он ничего не предпринимает или не предпринимает ничего особенного, очарование и атмосфера напряженного ожидания все же вас не покидают. Это сопровождает его неизменно с самого дебюта. Когда я видел Мишеля в первый раз в 1972 году в „Нанси“, в ту пору совершенно юного игрока, то, несмотря на его погрешности, легко объяснимые отсутствием у него опыта, у меня не оставалось сомнений: он на целый „размер“ выше остальных…».

Такое преимущество на целый «размер» влечет, вероятно, высокую степень риска. У каждой медали есть своя оборотная сторона. Игрок, ставший на «размер» больше других в матчах, когда ставка высока, немедленно превращается в излюбленную мишень для не очень совестливых защитников.

За свою карьеру человека-оркестра я собрал целую коллекцию травм, и это заставляло некоторых утверждать, что мое хрупкое телосложение является для меня серьезным «гандикапом» в игре. Разве голландская критика столь же резко осуждала из-за этого Круиффа? Думаю, что нет… Но моя коллекция травм действительно внушительна. В «Нанси» в 1972 году – двойной перелом голеностопа. Год спустя – перелом правой руки. В марте 1974 года моя левая рука ломается в двух местах. В апреле 1976 года я переношу операцию по удалению мениска на левом колене. Трудно, очень трудно, но мне все же удается вернуться на поле быстрее любого другого игрока, попавшего в подобную передрягу. В мае 1978 года в «Парк-де-Пренс», в полуфинале Кубка Франции, я забиваю победный гол головой, задевая своей голову Трезора. У Мариуса череп оказывается крепким, меня же отправляют в госпиталь из-за черепной травмы. Три месяца спустя опять неприятности с правой рукой: перелом. Но самая серьезная моя травма является в то же время самой глупой: в Сент-Этьенне, когда я был совершенно один на поле и никто из противников до меня не дотрагивался, я ухитрился получить тройной перелом щиколотки и малой берцовой кости моего рабочего голеностопа… Не везет, черт возьми!

За период с 1972 по 1979 год я был госпитализирован восемь раз, повторив рекорд Жюля Фонтена или Рене Виньяла, счет которого по пребыванию на операционном столе внушает большое уважение…

Как это ни странно, после моего перехода в «Ювентус» черная серия моих травм пошла на убыль. Итальянский футбол никогда не останавливается на полдороге: это либо все, либо ничего.

В конце моего первого сезона в Турине я мог заявить, что один год кальчо стоит десяти во французском футболе. Именно там я закалился и физически и психологически, чтобы уметь выдерживать ту атмосферу и жесткую обстановку игры. Я надел на себя панцирь, чтобы не так страдать от ударов, наносимых острыми шипами противника и ядовитыми словами некоторых критиков.

Когда я оглядываюсь на пройденный мной путь, когда пытаюсь измерить свой нынешний опыт, я вновь думаю о моем первом матче, вновь думаю о нем, когда уже повесил на гвоздь свои бутсы. У меня голова идет кругом, и я уверен, что ничто не было напрасным. Ни эти тысячи часов, проведенных за отшлифовкой своих начальных технических приемов, ни зрелость, пришедшая ко мне после первых, нанесенных мне ран. Ничто, действительно ничто не прошло напрасно.

В момент выхода на поле против «Валенсьенн» я и не предполагал сколько огорчений и радостей ожидает меня впереди, в последующие пятнадцать лет. Если бы я знал тогда об этом, возможно, я бы испугался. Мне, может, стало бы страшно от стольких грядущих ударов и от стольких обязательств. Но сегодня уже все позади.

Однако прочь занавес! Тот спектакль, который принадлежит публике, начинается снова. И будет длиться вечно!

Это было однажды, на улице Сент-Экзюпери, в Жёфе…