Виджая, Тагор!

(К семидесятилетию Рабиндраната Тагора, 8 мая 1931 г.)

Иногда кому-то может показаться, что вопросы культуры, занимая человеческое мышление с древнейших времен, уже представляют из себя твердыни. Будто бы уже целые города и страны восприняли культуру. Будто бы нашему времени можно самодовольно озираться назад на тех далеких-далеких, на тех бедных, не пользовавшихся телефоном и радио и даже не имевших кинематографа. Какое горделивое заблуждение! И как немногие понимают, что культура как таковая по-прежнему гнездится только на некоторых вершинах и что пути к этим замкам восхождения человеческого духа по-прежнему необыкновенно трудны и кто знает, может быть, даже еще труднее, нежели в некоторые бывшие эпохи.

Очень быстроходны наши корабли. Кто-то хотел построить корабль в 100 000 тонн. Очень поучительно было бы знать, какие мечтания у него были о качестве перевозимого груза. Не пушки ли и не опиум ли могли быть доходными статьями? Очень высоки дома наши. Кто-то строит дом в сто этажей – много превыше Вавилонской башни. Но часто во всем помещении нет места ни для письменного стола, ни для книжных шкафов. Очень обширны наши скотобойни. Благодаря необыкновенной технике, можно сразу убить сотни тысяч животных. А в то же время в скромности и почти в неизвестности пребывают изыскания ученых о растительных витаминах. При всей нашей якобы образованности не многие внутри согласятся, что апельсины или лимон может заменить кровавый бифштекс. Еще так недавно якобы ученые доктора посылали больных на бойню, чтобы они могли пить парную теплую кровь. Те же доктора советовали как наиболее целебное пожирать, уподобляясь животным, сырое кровавое мясо. Но даже в тех странах, где по условиям природы аборигенам приходится довольствоваться сырым мясом, они издревле поступают разумно, употребляя его или в сухом или в вяленном виде, или в крайнем случае допуская копченое мясо.

Наша механическая техника прилагала все усилия, чтобы сделать возможно большее количество роботов. Правда, даже роботы часто впадали в механическое безумие и потрясали движение мира. Кто-то изобрел механического приказчика в магазинах, а следующий изобретатель вложил в уста машины механическое «благодарю». А в ответ на механизацию родились армии безработных – это ли есть достижение культуры? Еще недавно мы ввозили в храм пушки для благословения. Между тем всякий разговор о мире и о религии становился в обществе чем-то неприличным и вообще стыдным. Если кто-нибудь рискнул бы вместо уродливого однобокого спорта, вместо клеветы и злословия заговорить о возвышающих принципах культуры, благовоспитанные люди, пожав плечами, шепнули бы про него: «Как он туп». А если бы кто-нибудь, входя в гостиную, рискнул сделать священный знак своей религии, то его просто сочли бы не только невоспитанным, но и ханжою. Вопросы духа, вопросы религии, вопросы культуры для успокоения невежественности отодвинуты в отвлеченность. Раз все возвышающее сделано отвлеченностью, значит, мы и не ответственны за это. В лучшем случае люди отговорятся рутинною каждодневною работою, которая будто бы мешает им обратиться к возвышающим основам духа. Так часто думают, забывая, что каждодневная работа является благодетельной пранаямой. Она рождает энергию, она приближает нас к космическому ритму, она же способствует возжжению внутренних огней – этих благостных соединителей с пространственным великим Агни. Так часто мы изобретаем самооправдание. Мы очень изысканны в избежании ответственности, опять-таки забывая, что великая ответственность за состояние всей планеты там, где достигнуто человеческое достоинство. Но это ли достоинство, достоинство бытия, обязывает приложить все свои силы, чтобы найти соответственный ритм эволюции? Обязывает подумать о том, как бы не оказаться в космическом отбросе. Ведь это не отвлеченность, увы, это яркая действительность, как само бытие. И не сами ли мы свободно избираем или разложение или созидание, или отрицание или утверждение? Или творчество или мертвенность. Не указывает ли вся история человечества на высшую благодать творчества мысли – в чем бы оно ни выражалось, где бы оно ни протекало. Великие примеры истории являют нам необычайных творцов мысли, или выражавших ее в каком-либо материале, или широко возвещавших ее пространственным мегафоном. Если все едино, то не связано ли между собою и все сущее, как давно сказано в мудрых словах? Мы твердим священные гимны «Бхагавадгиты» о неразрушимости и всепобедности духа, но часто в песнопении мы утрачиваем сознание, что сказанная мудрость дана для немедленного приложения. Не требует ли повелительно культура немедленного приложения к жизни всего того прекрасного, что нами же изгнано в отвлеченность? Состояние планеты таково, что или будет найден верный подход к эволюции, или предстоит духовное одичание. Великий Агни или пребудет самой благодетельной силой и нагнетет самые чудесные энергии, или, не воспринятый духом нашим, испепелит в разрушении всю мишурную иллюзорность, в самомнении принятую нами за твердыни. Или мы поймем опять все величие и всю непреложную нужность иерархии блага, или в одичании мы изгоним всякое понятие Учителя, всякое благородное водительство Гуру.

Если замки культуры по-прежнему гнездятся только еще на высотах, претерпевая все трудности тернистого и каменистого пути, то как же мы должны быть признательны всем тем, кто приняли на себя тяготу водительства к Культуре. И как бережно должны мы не повреждать стены этих твердынь, созданных неустанным каждодневным трудом; как должны мы благословлять тех, кто зажигает и утверждает наш энтузиазм.

Когда думается о несломимой энергии, о благословенном энтузиазме, о чистой культуре, передо мною всегда встает столь близкий мне облик Рабиндраната Тагора. Велик должен быть потенциал этого духа, чтобы неустанно проводить в жизнь основы истинной культуры. Ведь песни Тагора – это вдохновенные зовы к культуре, его моление о великой культуре, его благословение ищущим пути восхождения. Синтезируя эту огромную деятельность – все идущую на ту же гору, проникающую в самые тесные переулки жизни, разве может кто-нибудь удержаться от чувства вдохновляющей радости? Так благословенна, так прекрасна сущность песнопения, зова и трудов Тагора.

Вот и Шантиникетан растет, как древо культуры. Мы не можем судить, как растет мощное древо. Почему у него ветви расположены в том, а не в ином порядке? В условии ветров мы нашли бы объяснения. Но важно для духа нашего сознание, что это древо растет. Или, переходя на язык замка, что его стены укрепляются. И мы знаем, что стены эти сложены во имя культуры и существовали они все это время единственно культурою. Разве не священно радостное ощущение глядеть на вечные снега Гималаев, насыщенные чудодейственною пылью метеоров дальних миров, и сознавать, что теперь среди нас живет Рабиндранат Тагор, что, семидесятилетний, неустанно возносит он прекрасное и без устали слагает вечные камни культуры, создавая из них твердыни радости духа человеческого? Это так нужно! Это так безотлагательно нужно! Без устали повторим о нужности твердынь культуры. Без устали воскликнем об этой истинной гордости нации и всего мира!

Твердыни культуры как магниты собирают все культурное. И как якоря удерживают корабли духа, мятущиеся в океане стихий.

Живет Тагор во славу культуры. Пусть стоит и Шантиникетан в назидание росту человеческого духа, как строение самого нужного, самого благородного, самого прекрасного.

Виджая, Тагор! Виджая, Шантиникетан!

(Май 1931 г.)(Гималаи.)