Глава 5. Терпение

Терпение, санскр. "кшанти", обычно имеет смысл выносливости, терпеливого отношения к боли и трудностям. Но в действительности это слово означает нечто большее. Это выносливость в том смысле, что мы видим обстановку и видим, что для нас будет правильным терпеть и развивать терпение. Таким образом, кшанти имеет аспект разумности, так сказать, в противоположность терпению животного, нагруженного поклажей, которое может все шагать и шагать по дороге, пока не упадет замертво. Такого рода терпение — это терпение, лишенное мудрости, лишенное ясности. Здесь же мы имеем в виду терпение с ясностью, энергию со взором понимания. Обычно, говоря о терпении, мы подразумеваем какого-то отдельного человека, который его проявляет; но терпение имеет также много точек соприкосновения с общением. Терпение способно к развитию, если существует дисциплина и есть возможность создавать нужную ситуацию. Тогда мы терпим не только потому, что это болезненно и неприятно, не потому, что просто пытаемся как-то вынести эти ощущения, — тогда открывается возможность легкого развития терпения благодаря вирья, или энергии. Без энергии развивать терпение нельзя, потому что тогда не будет силы оставаться терпеливым, и эта энергия приходит из создания правильной ситуации, что связано с осознанием. Пожалуй, слово "осознание" несколько двусмысленно, потому что оно часто подразумевает самосознание или просто осознание того, что мы делаем; но в данном случае осознание — это всего лишь способность видеть точно ситуацию. Это не означает какого-то особого наблюдения за собой во время разговора и действий; это, скорее, умение видеть ситуацию как целое, подобно ландшафту, обозреваемому с самолета, когда открывается расположение города и прочие детали. Таким образом, терпение родственно дисциплине, а она, в свою очередь, связана с осознанием.

В действительности, дисциплина есть ключ ко всему, а шила, или мораль, есть источник дисциплины и ее главная функция. И вот существуют две школы мышления: согласно одной из них дисциплина является необходимой, и только благодаря ей можно учиться и найти верный путь; согласно же другой школе мышления, нужно дать вещам возможность развиваться своим путем; и если при этом будет поменьше дисциплины, если мы будем полагаться на индивидуальный выбор или инстинкт, тогда у человека выработается личный интерес к предмету, и вообще не возникнет необходимость налагать на него какую-то дисциплину. Обе эти точки зрения суть крайности. Не то, чтобы буддистам нравились компромиссы в каждом случае; здесь дело скорее в том, чтобы видеть обстоятельства со всей ясностью. Во всех случаях, когда налицо слишком много дисциплины, она неизбежно налагается кем-то другим. Существуют правила и предписания, и за человеком всегда наблюдают, говорят ему, что ему нужно делать; в подобных обстоятельствах человек — это не то, что он есть, — это кто-то другой расширяет свое "я", налагая свой идеал на вас. Это — своего рода диктатура, а не дисциплина, ибо она будет стараться силой вызвать рост — в противоположность тому, чтобы позволить практикующему расти естественно. С другой же стороны, если дисциплину всецело предоставить самому индивиду, сделать так, чтобы он сам чувствовал свой путь, он может найти ее весьма трудной; этого не происходит лишь в том случае (очень редком!), когда перед нами высоко интеллигентный человек, обладающий значительным самоконтролем, — в том смысле, что он не подвержен влиянию неправильного или невротического стандарта мышления, мнения и эмоций. Этим мы не хотим сказать, что в большинстве своем люди безумны, или страдают от психических расстройств; однако данный элемент присутствует в каждом человеке. Обыкновенно существует некоторый невротический аспект, который заставляет нас тем или иным образом реагировать на конкретную ситуацию и вырабатывать у себя невротический подход к ней; а это совсем не истинный путь, это — действие в соответствии со своей обусловленностью, а не в соответствии с тем, что есть. Поэтому в таком случае человек не будет обладать способностью развития свободы, ибо свобода не представлена ему надлежащим образом. А свобода должна быть представлена правильно. Фактически и само слово "свобода" есть понятие относительное: это свобода от чего-то. Иначе свобода не существует. И поскольку это свобода от чего-то, необходимо прежде всего создать правильную ситуацию, а это и есть терпение.

Этот вид свободы не может быть создан кем-то посторонним, каким-либо высшим авторитетом. Нам необходимо развить способность понимать ситуацию. Иными словами, мы должны выработать у себя панорамное осознание, осознание всепроникающее, понимание ситуации данного мгновения. Весь вопрос и заключается в том, чтобы знать ситуацию и открыть глаза именно на этот момент настоящего времени; и это не есть какое-то особое мистическое переживание, в нем вообще нет ничего таинственного; это просто прямое, открытое и ясное восприятие того, что есть сейчас. А когда человек способен видеть то, что есть сейчас, не поддаваясь влиянию прошлого или какому-то ожиданию в будущем, просто видеть данный момент настоящего времени, тогда в это само мгновение не существует никаких преград. Ибо преграда может возникнуть только вследствие ассоциаций прошлого или ожиданий будущего. Таким образом, настоящий момент совсем не имеет преград. И тогда человек обнаруживает, что в нем заключена огромная энергия, огромная сила для практики терпения. Он становится подобен воину, когда тот идет на войну: ему не нужно думать ни о прошлом, ни о своем предыдущем опыте войны, ни о будущих последствиях; он просто идет в бой и сражается; и это — верный способ быть воином. Точно также, когда существует какой-то гигантский, непрекращающийся конфликт, нужно развивать эту энергию в сочетании с терпением. Это и называется правильным терпением со всевидящим оком, терпением в ясности.

Конечно, для нас может оказаться возможным состояние открытости и вдумчивости по отношению к настоящему моменту, когда мы находимся в уединении или оказываемся в правильной ситуации, скажем, в какой-то солнечный день, во время приятного вечера, в хорошей компании, или при чтении подходящей книги, или в какой-то иной ситуации подобного рода, когда сама обстановка является правильной или очень близкой к тому, что мы хотим сделать, — тогда все складывается легче. Но часто этого не получается. Может быть, мы оказались в дурной компании, может быть, мы находимся в состоянии тяжелой подавленности или сильнейшего беспокойства; однако нам нужно увидеть, что оба эти аспекта являют собой одно и то же. Разумеется, легко говорить об этом; а на практике все оказывается довольно трудным. Трудность состоит в том, что даже тогда, когда ситуация кажется благоприятной, например, такой, какова она здесь, в этой стране, где все спокойно, где нет шума, мы все-таки никогда не оказываемся способны ускользнуть от эмоциональных расстройств, от подавленности, от огромного скопления вещей внутри своего ума. Частично они взаимно связаны с другими людьми, а частично дело здесь в том, что мы неспособны быть открытыми и выработать у себя достаточную силу терпения. Поэтому все явление имеет наклонность к тому, чтобы отколоться и стать отдельным существом вместо того, чтобы оказаться частью модели в целом, частью некоторой мандалы. Иными словами, нам всегда нужно оставаться в центре, а не просто реагировать на ситуацию. Если мы считаем нечто неправильным и желаем, чтобы оно было сделано верно, эта мысль может быть весьма благожелательной; тем не менее, в ней заключен элемент "я". Ибо ведь это "мне хотелось бы, чтобы он был счастлив" или "если это сделает его счастливым, тогда буду счастлив и я" — т. е. здесь налицо идея о том, что оба будут наслаждаться счастьем. С другой же стороны, здесь своего рода упоение счастьем. Поэтому часто бывает, что мы как бы оказываемся не в центре гончарного колеса; случайно бросая глину на его край, мы видим, как она отлетает прочь. Ни глина, ни колесо не виноваты: просто вы бросаете глину не на то место. Если же вы бросите ее в центр, получатся прекрасные горшки. Итак, все дело в том, что вам необходимо постоянно быть в центре ситуации и не ожидать, чтобы какая-то посторонняя личность или ситуация действовала за вас. Иными словами, тот, кто выработал терпение высокого качества, никогда ни от кого ничего не ждет, и не потому, что он никому не верит, а потому что знает, как быть и центре, потому что он сам и есть такой центр. Следовательно, для того, чтобы достичь молчания, вы не станете прогонять прочь птиц, потому что они создают шум, не станете останавливать движение воздуха над бурной рекой, чтобы создать покой, а примете все эти явления; и тогда вы сами осознаете безмолвие. Просто примите их, как часть общей структуры безмолвия. И когда мы можем подойти к этой стороне явления, шум птиц становится просто слышимым безмолвным. Значит, все дело здесь в том, чтобы ничего не ждать извне, не пытаться изменить другого человека или противопоставлять ему свое мнение. Не следует стараться убедить другого в неподходящий для этого момент, когда мы знаем, что у него есть своя собственная очень ясная идея, или когда просто не пришел удобный момент для того, чтобы ваши слова дошли до него. Вот аналогия: два человека шли босиком по каменистой дороге, и один из них подумал: "Как хорошо было бы, если бы всю дорогу покрыть кожей: тогда идти было бы так легко!" А другой, более умный, сказал: "Нет, я думаю, если бы мы покрыли кожей свои ноги, результат был бы тот же самый". Так и с терпением: оно не означает недоверия, это умение ничего не ожидать и не стараться изменить окружающую обстановку. И это — единственный способ для того, чтобы создать мир во всем мире. Если вы готовы вступить в это состояние и принять то, что есть, тогда кто-нибудь другой сделает то же самое; а если бы это сделало сто человек, все устроилось бы наилучшим образом.

Есть одна тибетская история. Как-то раз собрались солдаты — сто один солдат! Случилось, что один из них был сыном главнокомандующего; и он был еще совсем молод. Отец сказал ему: "Ты что-то опаздываешь. Все уже оседлали лошадей; почему же ты медлишь?". Тот отвечал: "Ну, если сто человек могут так быстро оседлать своих сто лошадей, один человек не заставит себя ждать". Но, конечно, все они оседлали лошадей одновременно, так что он остался позади. Так, если мы ждем, когда изменится внешняя обстановка, все дело оказывается перевернутым с ног на голову; со всех сторон мы испытываем толчки и терпим поражение; это подобно хождению по льду. Конечно, иногда нам удается изменить обстановку и отношения с некоторыми людьми. Может быть, при этом окажется необходимой целая серия болезненных шагов: придется кому-то жаловаться, кому-то обстоятельно объяснять, что нас беспокоит то-то и то-то, что-то для нас неприемлемо и т. д. Но к тому времени, когда мы пройдем через этот довольно долгий процесс, окажется, что сама цель, которой мы старались добиться, т. е. мир и спокойствие, давно уже исчезла, и мы ничего не добились. Все дело превращается в постоянную бесплодную деятельность. Поэтому терпение — это способ показать пример мира. Если нам хочется создать где-то спокойную обстановку и атмосферу мира, тогда нам нужно развить терпение — не просто переносить боль, но видеть смешную сторону ситуации, где мы обнаруживаем у себя раздражение. И если мы способны видеть этот особый аспект, иронический (а также интересный!) аспект ситуации, — тогда вся ситуация как-то более не будет вызывать раздражение, не будет вторгаться в принадлежащее нам безмолвие. Если мы способны принять ее спокойно, без напряжения, это будет уже первым шагом к созданию мирного климата, атмосферы спокойствия, а тогда, может быть, кто-то почувствует эту атмосферу даже без всяких слов.

Итак, терпение представляет собой ключ к развитию открытого центра; это — закладывание прочной основы для практики медитации. Более того, оно весьма важно, когда мы имеем дело с жизнью, с людьми; оно важно для жизни в том мире, в котором вам приходится жить. Для большинства людей терпение имеет довольно трудный смысл и представляется им почти пуританским качеством, холодным и наивным, которое говорит непонятным для нас языком: просто жизнь болезненна, а мы переносим ее с фальшивой улыбкой. Но это совсем не терпение, потому что если мы не подготовлены к тому, чтобы стать едиными с ситуацией и видеть ее забавный аспект, — тогда в один прекрасный день эта пуританская выносливость непременно разлетится вдребезги, непременно взорвется; и тогда вообще не останется места для терпения.