В половине второго пополудни самолет с Ирой на борту благополучно приземлился в московском аэропорту Внуково. В зале прилета Иру встретил радостный Генка, и они весело щебеча о всякой всячине, которая ни о чем, через три часа уже сидели в утробе авиалайнера вылетающего в Германию.

Радный в комплекте с главным инженером и главным дизайнером обживали небольшой уютный отель со вчерашнего дня, и, встретив Генку с Ириной, принялись знакомить с местными достопримечательностями.

В амплуа гидов выступали «главные». Радный после церемонии приветствия извинился и удалился в свой номер. Ира, прикрепив к своей блузке бейдж, вдруг осознала, что понятия не имеет, как звать «главных». Еще при первой же встрече они, конечно же, представились ей, но она, видимо, тут же забыла, а, может, от волнения даже и не услышала их имен. Теперь им предстояло несколько дней жить и работать бок о бок, и во время экскурсии Ирина, любуясь украшавшими стены отеля семейно-историческими экспонатами, украдкой изучала бейджи «главных». Их имена-отчества и фамилии точно соответствовали восприятию Иры главенствующей парочки в качестве комплекта: главного инженера звали Анатолий Георгиевич Рябоконь, а главного дизайнера — Георгий Анатольевич Белоконь. Ира тут же окрестила их для себя «главными конями».

Экскурсию прервал служащий отеля, возвестивший о том, что комнаты готовы, а в ресторанчике вновь прибывших ждет ужин.

Проснулась Ира очень рано. Она, не спеша, привела себя в порядок, немного поскучала и пошла будить Генку.

Генка не отзывался ни на стук в дверь, ни на звонок мобильника. Впрочем, звука мобильника через дверь слышно не было. Ира от нечего делать спустилась в холл, где застала Радного, поглощенного видениями на мониторе ноутбука. Радный, не оборачиваясь, почувствовал приближение Ирины:

— Доброе утро… Позавтракать не желаете?

— Позавтракать — нет, а кофе бы выпила с удовольствием.

Радный, не отрываясь от экрана, взял мобильник, нажал кнопку вызова и через пару мгновений сказал в него что-то по-немецки.

— Вы говорите на немецком? — спросила Ира.

— На уровне попросить кофе — да, но не более.

Радный оторвался от экрана, а служащий отеля уже ставил перед ними чашечки с дымящимся черным напитком.

— Ирина, извините за праздное любопытство, но скажите честно, что Вы ожидаете от этой выставки?

— Гена подкинул мне очень интересную задачу. Всю предварительную работу я проделала, но вот окончательное и технологическое, и эстетическое решение будет напрямую зависеть от возможностей оборудования.

— Вот как?! — риторический вопрос в устах Радного прозвучал уж больно многозначительно и был подкреплен еще более многозначительным взглядом.

Эта странная многозначительность неожиданно для Иры наполнила ее отрешенным умиротворением.

Торжественное открытие предстояло в 10:00, а в 9:00 Ирина, Радный, Генка, «главные кони» и юное создание мужского пола, исполнявшее функцию переводчика, прибыли в выставочный центр. Застройка стенда мебельной фабрики Радного производилась накануне и, естественно, Ира в этом процессе не участвовала.

— Станислав Андреевич… — начала она, но Радный ее перебил.

— Стас.

— Извините. Стас, — его настойчивое требование фамильярности не приводило Иру в восторг, — а можно несколько поменять общую композицию?

«Главные кони», не дав Радному и рта раскрыть, принялись наперебой объяснять, почему это невозможно. Основной аргумент констатировал отсутствие в данный момент разнорабочих, предназначенных для таскания и передвижения предметов интерьера. Радный молча снял пиджак:

— Командуйте.

Его примеру тут же последовал Генка. «Главные кони» вынужденно подчинились. Их самозабвенное тявканье перешло в глухое недовольное урчание и постепенно стихло вовсе. «Несколько поменять общую композицию» вылилось в глобальную перестановку.

— Теперь — всё, — заключила Ира, собственноручно добавив, казалось незаметные глазу последние штрихи.

Радный смотрел на полученный результат как завороженный.

— Ирчик, ты — гений, — заключил Генка.

«Главные кони», насупившись, молчали. Радный бросил на них короткий жесткий взгляд.

— Да. Так гораздо лучше, — выдавил из себя Белоконь (гл. дизайнер).

Торжественная церемония официального открытия выставки заняла целых полчаса, если не больше. Ира в самом принципе без восторга относилась к подобным мероприятиям, к тому же ее безудержно тянуло к образцами оборудования. Так что, как только официоз иссяк, она в едином порыве увлекла Радного и главного инженера за собой к своей цели.

Радный пошел добровольно, а Рябоконь упирался, заявляя, что нельзя оставлять павильон без главноинженерного попечительства. Заверение Иры, по поводу необходимости его профессиональных знаний и компетентных консультаций в области оборудования, привели Анатолия Георгиевича в раздражение. Рябоконь даже рявкнул на нее гневно и весьма грубо:

— Оборудование — не Ваша забота, мадам! Ваша забота — грамотные эскизы и всё!

«И всё» неслось уже по инерции и только поэтому не застряло в глотке. Рябоконь в ужасе умолк под тяжелым взглядом Радного и послушно поплелся за Ириной. У стенда в качестве консультантов остались: главный дизайнер, не знавший чем заняться, и Генка, самозабвенно внедрявший через переводчика в умы посетителей, плотно окруживших павильон, нечто, по всей видимости, поражавшее их воображение.

С замиранием сердца в груди Ира ступила на вожделенный второй этаж. Она молча перемещалась от одного стенда к другому, проглядывала рекламные буклеты, содержащие основные сведения о представляемом оборудовании, и, в конце концов, основательно затормозилась у одного из павильонов. С заученным радушием к ней подошел улыбчивый юный менеджер. По-русски он не говорил вообще, по-английски — вполне сносно, а главное понятно для Иры. О том, что она пыталась от него добиться, этот представитель фирмы явно не имел ни малейшего понятия, сыпя лишь общими фразами относительно надежности и многофункциональности представляемой им продукции. Ира потребовала техническую документацию на английском и погрузилась в ее изучение, время от времени задавая вопросы главному инженеру, на которые тот неизменно отвечал желчным «зачем?». Выслушав очередной «зачем?», Ира попросила менеджера с застывшей заученной улыбкой пригласить кого-нибудь из инженеров-разработчиков.

Главный разработчик заинтересовавшего Иру оборудования в данный момент отсутствовал. Юный менеджер, пока прилагал все усилия, дабы обеспечить его наличие, ужасно сожалел, что он так некстати канул непонятно куда. Сквозь череду эмоциональных междометий выяснилось, что «отец чудо-техники», являющийся единоличным автором представляемого инновационного проекта в области высокоточных технологий в мебельной промышленности, ко всему прочему очень хорошо знает русский язык, а значит, мог бы дать самые исчерпывающие и понятные ответы на Ирины вопросы. В конце концов, вместо него пришлось пригласить другого инженера.

Экскурс на второй этаж оборвался окончанием рабочего времени выставки. Ира, Радный и Рябоконь не обошли и половины. Кроме того, к ним как репей прилип какой-то японец с трудом говоривший по-русски, но зато понимавший великолепно. Ирины вопросы, задаваемые ею у стендов с мебельным оборудованием, судя по всему, произвели на него неизгладимое впечатление, и все попытки отвязаться от представителя страны, ведущей в сфере современных технологий, оказывались тщетными, пока, уже перед самым закрытием, на горизонте ни появился Генка. Он быстро смекнул, что к чему, и, «оседлав» своеобразие японской культуры, технично исчез вместе с ее представителем, появившись уже в отеле и без гражданина страны восходящего солнца. Ира вздохнула с облегчением:

— Ничего не имею против Японии, но раскрывать карты ее уроженцу ну совсем не входит в мои планы.

— А нам-то хоть раскроете? — спросил измотанный непониманием Рябоконь.

— Частично — да.

— Ирчик, а почему только частично? — весело спросил Генка.

— Если честно, то лишь потому, что не хочу остаток своих дней провести в психушке, господин Логинов.

Кто-то из «главных коней» было хихикнул, но враз заткнулся, немедленно попав под перекрестный огонь взглядов Генки и Радного.

— Значит, мне ты потом расскажешь все?

— Ген, я не думаю, что в этом будет необходимость — сам поймешь. В конце концов, изначально это же твоя идея?

— Ирчик, помилуй, я и не предполагал, что из-за моего пристрастия к реликтовым культурам ты полезешь в какие-то непроходимые дебри и до полусмерти напугаешь руководящий персонал Стасовой фабрики.

Из последнего заявления Ира заключила, что «кони» успели нажалиться Генке по поводу ее неугомонной персоны.

«И не догадывалась, что инженеров и дизайнеров можно напугать новым оборудованием», — подумала она, но вслух этого говорить не стала, а с места в карьер принялась за объяснение того, что и зачем пыталась выяснить сегодня по поводу возможностей станков представленных на выставке. Радный и Генка, судя по выражению взглядов, не поняли ничего. Главный дизайнер, казалось, хоть смутно, но хоть что-то осознавал. Выслушав все, главный инженер задал Ире несколько вопросов понятных не более чем и предыдущая Ирина речь, после чего они вступили в длинную дискуссию, из которой все остальные уловили только одно: оба говорят на русском языке.

— Ира, хоть убейте, не могу понять, зачем все это, если результат будет такой же? — торжественно изрек Рябоконь первую фразу, имеющую общедоступный смысл.

— Нет, не такой же. Незаметные глазу искривления плоскостей заметны телу, которое в одном случае устает быстрее, а в другом способно функционировать в оптимальном режиме гораздо более длительное время, при этом испытывая приятные ощущения бодрости.

— Ира, я, как Вы понимаете, знаком с эргономикой, и для соответствия ее требованиям подобные чрезмерно утонченные изыски абсолютно ни к чему. Я знаю, — не давая Ире вставить слово, спешил выказать свою компетентность Рябоконь, — Вы сейчас скажете, что коль уж новейшие разработки обладают такими техническими показателями, значит, в них есть практическая необходимость, так? Но я Вам отвечу, — вновь не давая Ире вставить слово, спешил выказать свою компетентность Рябоконь, — что любое оборудование делается с запасом возможностей и прочности.

— Именно на это я и рассчитывала. Видите ли, до сегодняшнего дня я совершенно не следила за новинками оборудования для мебельной промышленности, а потому, не имея достаточных знаний, могла только надеяться, что отвечающие моим требованиям функции в образцах нового поколения все ж имеются. А то, о чем я говорю, это не совсем эргономика, точнее совсем не эргономика, вернее эргономика, но совершенно иного порядка. В данном случае учитываются не только особенности строения человеческого тела, и не столько. В гораздо большей степени имеет значение организация пространства в принципе.

— Вот теперь я вообще ничего не понимаю! — окончательно вышел из себя Рябоконь.

— Короче, Вам когда-нибудь приходилось сидеть на пеньке, с виду совсем обычном, и чувствовать себя гораздо более комфортно, чем в самом удобном, самом совершенном, с точки зрения эргономики, кресле? — пытаясь сохранять дружелюбный тон, спросила Ира.

Радный пронзил ее взглядом:

— Мне приходилось, — медленно проговорил он.

— Где, если не секрет?

— В Сибири. В тайге. В избушке старухи-знахарки.

— Спасибо, — поблагодарила его, слегка кивнув, Ира. — Любой объект определенным образом организует пространство. Этим можно управлять за счет искривления плоскостей и изменения наклона и соотношения их осей.

— Ира, а Вам не кажется, что это нечто из области мистики? — спросил Белоконь.

— Нет, не кажется. Я точно знаю, что это из области мистики, если термин «мистика» понимать как практику, направленную на непосредственное единение с Абсолютом, то есть на существование в согласии с Глобальными Законами Вселенной. Просто нет ничего удивительного в том, что параметры — в данном случае пространственные — можно просчитать и задать для определенного объекта.

— Вы уверены, что неграмотная старуха из тайги способна к подобным вычислениям? — усмехнувшись, съязвил Рябоконь.

— Нет. Она это просто знает. Чувствует.

— Каким же образом?

— Точно таким же, как вы чувствуете, знаете скорость приближающейся машины, когда переходите дорогу. Для практического владения знанием совсем необязательна вербализация информации или перевод ее в какие-либо другие, например цифровые, символы.

Генка отрешенно улыбался. Радный перестал сверлить взглядом Ирину и направил его в неведомую даль. Его глаза искрились. Рябоконь переводил дух и готовился к новым нападкам, а Белоконь ринулся в атаку:

— Ладно, предположим, Вы меня убедили, но есть еще один вопрос, который вообще-то должны задать, как мне кажется, Станислав Андреевич и Геннадий Васильевич, — он посмотрел на них.

— Интересно, интересно… — Генка уже предвкушал нечто, притом зная, что именно.

— Так вот, вопрос: как мы объясним доступным образом потребителю, что наша новая коллекция прям вся такая распрекрасная и нужно непременно покупать только ее, а? Как мы построим рекламную кампанию?

— Да-да, Ирина Борисовна, как? — Генка откровенно веселился.

— Точно так же, как и любую другую, — бесстрастно ответила Ира.

— Ирина, но ведь на производство ее будут затрачены значительные средства, и она, по вашему мнению, будет обладать прямо-таки фантастическими свойствами — это ведь нужно как-то отразить, ведь обидно, если мы тут так постараемся, а покупатель пройдет мимо.

Ира улыбнулась:

— Во-первых, мы, само собой, придадим ей привлекательный внешний вид…

— Вот!!! Так может, только им и ограничиться? И не морочить себе голову?

— …а во-вторых… — продолжала Ирина, не обращая внимания на едкое замечание, — если перед Вами, как перед дизайнером, поставить два внешне абсолютно одинаковых стула, один из которых будет выполнен с не фиксируемыми глазом искривлениями плоскостей и изменениями наклона и соотношения их осей, и попросить найти «десять отличий», Вы их вряд ли обнаружите. Вы скажите, что эти стулья одинаковы. Но если Вы просто зайдете в помещение, где будут стоять оба эти стула и Вам предложат сесть, Вы инстинктивно, не задумываясь, сделаете выбор в пользу стула, пространственно более удачно организованного. То есть, специальные свойства нашей мебели мы рекламировать не будем, они в этом не нуждаются, а, следовательно, не будем оповещать о них конкурентов. За редким исключением люди прекрасно видят и чувствуют такие вещи, хоть и не отдают себе отчета в этом.

— Браво, Палладина! — Генка зааплодировал. Радный присоединился к нему.

— Хорошо, ну а как мы будем делать эти расчеты? По какой методике? — вступил в бой Рябоконь.

— Неужели Вы думаете, что я сегодня измывалась над менеджерами и инженерами, не представляя, что мне нужно во всех тонкостях? Как только цеха будут готовы к выпуску, я представлю всю необходимую документацию по технологическому процессу. Естественно самих методик расчетов Вы не получите на том основании что это мое know how.

— Ирина… — что-то было начал Белоконь, но Радный оборвал его.

— Всё! Хватит! Завтра тяжелый день — всем спать.

Изрядно уставшая Ира испытала приступ благодарности Радному, потому что собрание проходило в ее комнате, лишая возможности свалить самой. Генка хотел задержаться, но Радный и его уволок.

Следующие два дня пролетели в достаточно напряженном, но спокойном рабочем режиме. Рябоконь, отчасти благодаря частично обретенному пониманию идей Иры, но в большей степени подчиняясь воле босса, стал более полезен, чем в первый день, когда ничего, кроме раздражения, от него не исходило. Впрочем, раздражение пёрло из него и теперь, и даже с удвоенной, если не с утроенной силой. У Иры вообще закралось подозрение, что «главные кони» ее тихо ненавидят.

Генка и Радный по очереди сопровождали Иру на втором этаже, каждый по-своему, но с одинаковой интенсивностью воздействуя на представителей заводов-изготовителей оборудования своим присутствием. Иру удручало лишь одно: с главным разработчиком более всего приглянувшейся ей техники переговорить никак не удавалось. Юный менеджер с намертво приклеенной улыбкой клялся и божился, что этот самый инженер-разработчик сам изо всех сил хотел пообщаться с Ирой и как привязанный вот буквально только что торчал в павильоне, но каждый раз, как Ира туда заглядывала, буквально перед самым ее появлением случалось нечто, что вынуждало его срочно покинуть свой пост. При этом, в эти самые моменты его мобильник с пугающей целеустремленностью умудрялся напрочь выпадать из зоны действия сети.

На четвертый день работы выставки Ира с утра, уже в гордом одиночестве, еще раз обошла второй этаж, в очередной раз не сумев поймать неуловимого инженера. Во время обеда она предложила Генке и Радному собраться на совет. День стоял превосходный — такой теплый сентябрьский денек — и совет решили устроить в небольшом сквере около выставочного центра. Ира открыла свой ноутбук и последовательно представила на выбор три варианта, отражавших комплектацию, необходимые площади, примерные сроки монтажа и наладки, стоимость оборудования и затраты в целом. Объяснила плюсы и минусы каждой раскладки.

— Ирчик! Когда ты успела все это наваять?!

— Ген, я ж сюда не прохлаждаться ехала!

— В принципе, мне все понятно… — Радный немного помолчал, задумавшись, затем усмехнулся. — Ира, предложение возглавить производственный отдел фабрики все еще в силе, — он в упор посмотрел на Иру. Она что-то хотела сказать, но он перебил. — Знаю. Не пойдете. Свобода превыше всего!

— Истинно! Но, боюсь, что в этот раз мне все же придется малость пожертвовать своей свободой и провести изрядное количество времени у Вас на фабрике, непосредственно участвуя в процессе монтажа и наладки.

— Ирчик! Зачем тебе это? — удивился Генка. — Толя с Жорой ребята, конечно, не без упрямства и гонора, но специалисты они крепкие. Ирчик, я думаю, тебе не стоит напрягаться по этому поводу.

— Геночка, а можно я, с твоего позволения, сама решу, по какому поводу мне стоит напрягаться, а по какому нет, а?

— Ирчик, ты конечно…

— Ген, лично я не имею ничего против участия Ирины в монтаже и наладке, — перебил Генку Радный.

— А я, что, против? Ирчик, если хочешь — твое дело. Просто я не вижу в этом смысла. Думаю, у тебя найдутся куда более интересные варианты провести свое время.

— Геночка, а ты не думай, ладно?

— Ладно… Как знаешь…

— Ген, не обижайся, но мне действительно в данном случае нужно самой все контролировать и дело тут не в недоверии. Понимаешь… идея действительно не совсем обычная… Оборудование, вполне возможно, придется монтировать и доводить, походу внося модификации, и, вполне возможно, очень даже значительные.

— Ирчик! Заинтриговала ведь пуще некуда! Эх! Хоть одним глазком глянуть бы на то, что ты напридумывала! — воскликнул в нетерпении любопытства Генка.

— Сейчас глянешь! Только предупреждаю — это не эскизы. То, что покажу — это графические формулы самой идеи.

Ира загрузила 3D-max и открыла файл. На мониторе появились линии, тянущиеся в разных направлениях и пересекающиеся в разных плоскостях, и концентрические круги, также расположенные в разных плоскостях. Картинка пленяла своеобразной красотой и гармонией. Ира не показывала этот файл Женечке и даже не заикалась о нем — нечто противилось этому. Но сейчас это же нечто зарядило ее неукротимым озорством и заставило представить сие, ничем даже отдалено не напоминающее мебель художество, Радному и Генке. Она, наслаждаясь эйфорией, наблюдала за выражениями их лиц. Впрочем, никакой конкретной информации ни Генкин лик, ни лик Радного не несли, если не считать того, что оба явно попытались скрыть свои истинные эмоции.

— Ребята, сейчас просто определитесь, какую из трех комплектаций вы готовы поставить. Мне необходимо это знать, потому что окончательная версия разработки целиком и полностью будет зависеть от возможностей оборудования, а когда… — Ира хотела еще сказать, что, когда представит на их суд полностью готовые эскизы, тогда они смогут окончательно решить, стоит или не стоит вкладываться в этот проект, но Генка не дал ей договорить:

— Сколько тебе нужно, чтобы облечь это в мебельные формы?

— Если засесть плотно — недели три-четыре.

— Получается конец октября — начало ноября. Стас, как обстоят дела с помещениями, так чтобы ничего не демонтировать и не останавливать производства?

— Свободных, естественно, не держим. Есть на примете малорентабельный склад, который хозяева готовы продать.

— Состояние?

— Ремонт, конечно, требуется, но по большому счету вполне приличное.

— Сколько уйдет не ремонт и оформление документов?

— Месяца полтора — два.

— Ага… то есть, где-то во второй половине ноября — начале декабря можно начать монтаж оборудования… Хорошо… Палладина, насколько я понимаю, лучший вариант тот, у которого единственный недостаток — цена, так?

— Да.

— Дай-ка его на экран… ага… Стас, по площадям влезем?

— Да там два таких поставить можно.

— Чудесно… Значить так, господа! Сейчас идем и заключаем договор с изготовителями оборудования. После выставки летим все вместе к тебе, Стас, смотрим помещения, Ирчик дает ЦУ по поводу ремонта и отправляется к себе в Сочи наслаждаться жизнью и дорабатывать эскизы. Ирчик, у тебя будет самый минимум месяц, так что не спеши и не перенапрягайся. Стас, мы с тобой, отправив Палладину домой трудиться на благо Отечества, тоже впрягаемся и в бой. С планом действий все согласны?

Возражений не возникло. Ира от Генкиной прыти аж опешила. Радный выглядел абсолютно невозмутимо.

Официальное закрытие выставки прошло вечером на четвертый день, на пятый проводился демонтаж и отправка. Процессом руководили Рябоконь с Белоконем. Ирина, как и планировала, отправилась знакомиться с достопримечательностями городка. Компанию ей составили Генка, Радный, юный переводчик и милостиво выделенный хозяйкой отеля в качестве гида один из служащих, по совместительству студент исторического факультета. Осмотр городских достопримечательностей занял немногим более трех часов, а впереди остались еще почти сутки до отлета.

Позвонил Рябоконь, отрапортовав окончание демонтажа и отправки. Погода стояла изумительная. Решили дождаться «главных» и посетить соседнюю деревеньку, где, по словам гида, издавна варили какое-то совершенно особенное пиво по старинным рецептам.

После тесноты застраивавшихся по средневековому разумению улочек загородные просторы кружили голову. Во время рабочей недели, тем более днем, посетители не баловали хозяев заведения, и поэтому нагрянувшую вдруг большую компанию встретили с особым радушием. Густое, ароматное, действительно невообразимо вкусное, темно-янтарное пиво оказалось практически безалкогольным. Как пояснила через переводчика хозяйка — немолодая, но миловидная фрау — этот его секрет позволил старинному заведению без лишних приключений пережить все передвижения армий, начиная от крестоносцев и заканчивая проводившимися неподалеку года два назад военными сборами.

Ира полностью расслабилась и не уловила, каким образом она с Радным в сопровождении переводчика и отца хозяина заведения — весьма древнего старичка — оказалась на окраине деревушки среди невысоких пологих холмов, покрытых уже собравшейся жухнуть травой. Для нее также осталось загадкой, почему Генка, «главные» и студент исторического факультета не последовали за ними. Ира как-то вдруг просто обнаружила себя бредущей сначала вверх, а затем вниз по склону одного из холмов. Он, пожалуй, был здесь самым высоким, и с его вершины открывался живописный вид на окрестности. Ира легко взошла на холм, но вот спуск… Сердце бешено заколотилось. Дыхание перехватывало. Места казались до боли знакомыми. Оказывается, старичок всю дорогу что-то рассказывал, а переводчик переводил, притом как-то по-особенному самозабвенно, будто впал в транс от будоражащего воображения повествования. Ира, конечно, всю дорогу слышала их голоса, но вникать в смысл начала только сейчас, на спуске с холма.

— …она не была красавицей, но всех мужчин округи как магнитом тянуло в ее сторону. Понятно, что их жен подобное не приводило в восторг и поэтому все нелепые обвинения встретили со стороны женской части населения всяческое одобрение.

Одобрение выказывали и мужчины, отчасти из-за трепета перед женами, а отчасти и от уязвленной отсутствием внимания гордости. Впрочем, в округе вовсю гуляли слухи, что настоятель местного прихода затеял все только из-за собственного тотального неуспеха у Эрианы. Да и обвинять ее, в общем-то, было не в чем: жила себе спокойно, правда достаточно скрытно. В дом свой никого не приглашала, но всегда отличалась приветливостью.

В общем, самым веским обвинением и доказательством того, что Эриана — ведьма, послужило то, что она разговаривала с животными и те, а это все подтверждали, ее понимали.

Впрочем, для представителя инквизиции, к которому обратился пастор, только то, что молодая девушка, неизвестно откуда пришла, поселилась в заброшенном доме, живет уединенно, сама ведет хозяйство и не стремится выйти замуж, уже подтверждало ее колдовскую суть, и предписание начать следствие, было выдано незамедлительно.

Когда ворвались к ней в дом, Эриана, казалось, ждала этого. Она сидела у окна по выходному одетая и прибранная. Никто не осмелился подойти к ней. Она сама поднялась и смиренно последовала за разъяренной толпой.

Дознание длилось целый месяц. Никто не знает, как оно проходило, потому что пастор сам лично допрашивал Эриану. Поговаривали, что он пытается добиться ее взаимности, но, видимо, удача ему не улыбнулась, так как по истечению месяца он вынес приговор и назначил день казни. В канун назначенного дня пастор слег и церемонию по его просьбе выпало вести гостившему у него пару дней священнику из другого селения. Пастор так и не поправился и отдал богу душу, видимо, даже раньше своей жертвы — после казни Эрианы, его тело нашли уже остывшим…

Ира, целиком поглощенная рассказом, в какой-то момент констатировала, что едва держится на ногах у подножия холма, взирая на широкую поляну с большим почерневшим от времени крестом вокруг которого во множестве стояли корзины с цветами.

— …как и месяц назад, никто не решался подойти к Эриане, и она сама спокойно взошла на повозку. Приезжий священник показал верх экзальтации и до предела завел и без того разъяренную толпу. Если б не леденящий душу страх перед колдовскими чарами, который обуял всех, тоже не без помощи не в меру ревностного служителя церкви, Эриану, скорее всего, не сожгли бы, а порвали в клочья…

Какую-то часть повествования Ира пропустила, погрузившись в дебри своего зимнего сна. Очнулась она тогда, когда Радный подхватил ее, готовую упасть, за плечи. По телу разлилось приятное бодряще-умиротворяющее тепло.

— … это сейчас здесь цветы — позавчера мы отмечали день прихода в нашу деревню святой Эрианы, но у этого же креста собираются и сатанисты. Согласно легенде, после того как Эриана из пламени костра вознеслась на небеса, следом за ней, говорят, улетел, дьявольски хохоча, и адский огонь. Это, конечно, уж совсем россказни, но нельзя, однако, отрицать, и это уже исторические факты, что священник, руководивший казнью, бесследно исчез — его никто не смог найти потом, когда все пришли в себя после такого чуда. Но это, впрочем, понятно — кто будет ждать неминуемой расправы? Скорее всего, он просто удрал, пока толпа взирала в небо и молилась. Но вот пастор… Его нашли мертвым. И мертвым достаточно давно — даже тело успело остыть.

Тем не менее, мы почитаем Эриану святой и в досужие домыслы, про улетающий со смехом дьявольский огонь, не верим. К тому же, если б огонь тот действительно был дьявольским, то Эриана низверглась бы в бездну, а не вознеслась в небеса. И вообще, про летающий огонь, может, сатанисты и придумали — надо же им что-то очернить, чему-то поклоняться и где-то свои мерзкие обряды совершать. Они по большей части из окрестной молодежи. Мы их, конечно, журим, но ведь и сами молодыми были, а в эту пору только дай над чем-нибудь поглумиться.

— А когда это все случилось? — тихо спросила Ира. Она стояла на ногах, точнее занимала вертикальное положение, почти что вися в воздухе, только благодаря крепким рукам Радного, который держал ее за плечи.

Переводчик повторил вопрос по-немецки, выслушал ответ и поведал его содержание:

— Он точно не знает. Говорит, что очень давно. Еще до Реформации, веке, эдак, в четырнадцатом-пятнадцатом, а то и раньше.

— Ира, Вы как? — очень тихо спросил Радный.

— Нормально… — также тихо ответила Ира и добавила. — А можно подойти поближе к кресту?

— А получится? — спросил Радный.

— Думаю — да, — уверенно ответила Ира и твердой походкой направилась в сторону почерневшего от времени, окруженного цветами креста. Радный, чуть выждав, присоединился к ней:

— Знакомое место?

— А Вам?

— Я был здесь несколько лет назад.

— А гораздо раньше?

— Вы уверены?

— В чем?

— Это был риторический вопрос.

— Аналогично.

Всю обратную дорогу к бару шли молча.

— Ирчик, пожалуйста, не задавай никаких вопросов! — взмолился Генка, стоило только Ире подсесть к нему. — Мучай Гарова — он это любит.

— А какие это вопросы ты от меня ждешь? — спросила Ира, хитро взглянув на Генку. — Я и не собиралась тебя ни о чем спрашивать.

— Правда? — в голосе Генки звучало недоверие.

— Истинная!

Ира действительно не собиралась расспрашивать его. Ей хотелось только одного — поскорее забиться в свой номер от всех подальше. Так что она с трудом дотерпела пока Радный, наконец, убедил изрядно захмелевших от почти безалкогольного пива «главных коней» возвращаться в город.

Ира думала, что, оставшись в полном одиночестве, ей удастся привести в порядок свои несущиеся бурным беспорядочным потоком мысли, но, когда она, в конце концов, закрыла за собой дверь, в мозгу воцарилась полная звенящая тишина, и Ирина, неожиданно для самой себя, быстро уснула.

Самолет, разбежавшись по взлетной полосе, взмыл в воздух. Ира сидела у иллюминатора слева от Генки, справа от него у прохода сидел Радный. Они втроем не заметили за сосредоточенным обсуждением планов, как пролетело время, и вернулись в реальность, когда стюардесса милым голосочком сообщила, что их полет подходит к концу и авиалайнер вот-вот совершит посадку в московском аэропорту «Шереметево-2».

Такси. Вокзал. И вот они уже продолжают деловые переговоры в купе поезда, и незаметно пролетает ночь.

Утро. С вокзала они сразу едут смотреть помещения под будущий цех. Потом переговоры в кабинете Радного. Такси. Гостиничный номер. Сон без сновидений, а рано утром снова кабинет Радного…

В таком бешеном ритме пролетела неделя.

— Ирчик, пожалуйста, не задавай никаких вопросов! — умоляюще просил Генка, провожая Иру на вокзал. — Мучай Гарова — он это любит.

— Генка, ну с чего ты взял, что я собираюсь тебя о чем-то спрашивать?

— Ирчик, я специально тогда не пошел с вами. Понимаешь, я ничего не могу тебе объяснить. Понимаешь, я не хотел, я не знал… Я вообще мало понимаю, что происходит НА САМОМ ДЕЛЕ. Я земной житель до мозга костей. Я даже рождаюсь и умираю в положенные сроки, как все нормальные люди. Не то, что Гаров, который вообще забыл, как это делается. Ира, я понятия не имею, зачем все эти игры. Мне Женька как-то пытался объяснить, но я ничего не понял. Понимаешь, я — земной. От любого из этих прохожих я отличаюсь лишь тем, что помню, как рождался, жил и умирал здесь много, много раз — это всё. Я даже не знаю, почему это так — для меня это само собой разумеющееся. Мне сложно понять, почему другие этого не знают или не помнят.

— Ген, зачем ты так волнуешься?

— Я чувствую, что должен тебе объяснить нечто, но я не знаю, что именно.

— Геночка, ты не должен мне что-либо объяснять. Знаешь некоторые ассоциации и отождествления весьма забавны…

— Забавны?!

— Да, Ген, именно забавны. Но это не имеет никакого значения само по себе. И даже Гарова по этому поводу я мучить не собираюсь. Сейчас меня интересует только выпуск новой линии мебели и всё.

Генкины глаза почти вылезали из орбит.

— Ирчик, неужели тебя на самом деле не одолевает куча вопросов?

— Не-а! Точнее, я ей не позволяю меня одолевать. Знаешь, за что я безмерно благодарна Женечке? — Ира вопросительно глянула на Генку. — Он научил меня распознавать праздное любопытство и не тратить силы на его удовлетворение.

— Да… — Генка немного помолчал задумавшись. — А я только этим и занимаюсь уже которую жизнь подряд.

— Наверное, это ТВОЯ земная доля.

— Может быть…

Поезд «Санкт-Петербург — Адлер» медленно подползал к перрону. Его стоянка составляла всего четыре минуты, и поэтому философствования пришлось прекратить. Ира чмокнула Генку и исчезла во чреве вагона.

Переизбытка желающих насладиться бархатным сезоном Черноморского побережья Кавказа не наблюдалось, и Иришка всю дорогу оставалась единственной обитательницей купе.

Параллели, возникшие между ее странным сном-не-сном и мистической историей, вроде как имевшей место в немецкой деревушке более половины тысячелетия назад, Иру действительно мало волновали. Гораздо больше ее занимало совсем другое. С некоторых пор она стала четко осознавать, что живет как бы двойной жизнью — полностью реальной, с точки зрения общепринятой реальности, и абсолютно ирреальной с той же точки зрения, но битва за обладание ее рассудком общепринятой реальностью была уже почти что проиграна. Параллели, возникшие между ее странным сном-не-сном и мистической историей, вроде как имевшей место в немецкой деревушке более половины тысячелетия назад, как теперь понимала Ира, — это лишь частный случай, «количество ножек у табуретки», как выразился Женечка, пересчитывать которое, по меньшей мере, не имеет никакого практического смысла.

В уединении под стук колес Ира с болью сформулировала для себя то, чего с некоторых пор ужасно боялась. С некоторых пор она поняла, что Женечка, по существу, сделал для нее все, что он мог для нее сделать, и, скорее всего, он в скором времени исчезнет из ее жизни. Женечка, по большому счету, больше ничем не мог ей помочь и, если он не понимал еще этого сам, то Ира знала точно. И еще она знала точно, что ирреальность гораздо безжалостнее и прагматичнее реальности. Ей до боли захотелось позвонить Женечке, но она понятия не имела, зачем. Что она ему скажет? «Женечка, не уходи!»? Это бред…

Он должен сам позвонить. Ира раскрыла себя нараспашку, вывернула наизнанку, и он позвонил:

— Привет, Палладина. Ты чего это там в истерике бьешься?

— Жень, я не хочу, чтобы ты исчез из моей жизни, — сказала она почти сквозь слезы.

— Ира, это решать не мне.

— Я понимаю…

— Ничего ты, Ирка, не понимаешь! Это тебе решать, дурочка!

— Ты уверен?

— Да.

Поезд покинул зону действия МТС, и звук Женечкиного голоса растаял. «Тебе решать», — круто, конечно! Только Ира очень хорошо понимала, что решать будет не «она», сидящая тут в пустом купе и всхлипывающая от неумолимо надвигающегося тотального одиночества во Вселенной. Решать будет «ОНА», сама себе неведомая, неподвластная тщедушному человеческому разумению.

Снова затрезвонил мобильник, точнее завибрировал, и, Ирина, не глядя, схватилась за него, как утопающий за спасательный круг, будучи уверенной, что звонит Женечка. Но трубка заговорила голосом Радного:

— Ирина, извините, что я не смог проводить Вас.

— Ничего страшного.

— У Вас все в порядке?

— Да, конечно…

— Ваш голос звучит чересчур взволновано.

— Нет-нет, все нормально. Я просто задумалась, и вдруг зазвонил телефон.

— Вы уверены?

— Абсолютно уверена — телефон звонил, — неожиданно для самой себя пошутила Ира. Радный усмехнулся.

— Тогда извините за беспокойство. Счастливого пути.

Ира хотела сказать что-то в ответ, но он уже отключился. Ее била дрожь, в горле застрял ком, на лбу выступил холодный пот.

Ира считала Радного во всех отношениях героем положительным и, если отключить непонятные чувства и ощущения, которые почему-то возникали в его присутствие, он очень даже ей нравился, точнее, должен бы нравиться. Ира вспомнила его руки на своих плечах — необычное, по-особенному приятное ощущение, хотя и возникшее вопреки всем предположениям и ожиданиям. Но — и в этом Ира не сомневалась ни на секунду — вместо желания испытать его вновь, ее охватывал ужас от одной мысли, что это может повториться. Что-то или кого-то все эти странные переживания напоминали.

Сознание воскресило образ одного из преподавателей художественной школы. Ира проучилась у него совсем недолго — около месяца, но за этот месяц он, пожалуй, дал ей более всех остальных. Все вокруг настаивали, чтобы она продолжала обучение в его группе и она, даже будучи ребенком, понимала, что это лучший для нее вариант, но ничего не могла с собой поделать. Причину объяснить не получалось, но и заниматься у него — тоже: несмотря на великолепное отношение к ней, на очень интересные занятия, Иру от одного его присутствия бросало в дрожь и пот. Она испытывала по отношению к нему необъяснимый страх и непреодолимое омерзение, как от какой-нибудь скользкой ползучей твари.

Радный чувства омерзения не вызывал, даже, может быть, совсем напротив, но в дрожь и пот от него Иру бросало ох как похлеще. При всем восхищении и уважении к нему, чувства он вызывал отталкивающие, но отталкивающие не омерзением, а чем-то совершенно необъяснимым. Необъяснимый панический страх? Да. На что-то он походил… На что-то из глубокого детства…

Ира вспомнила, как когда-то, лет в пять-шесть, а может и раньше, отец ясным зимним вечером забрал ее из детского сада. Темно-синее, почти черное ночное небо сверкало звездами. Ира не могла оторвать взгляд от него. Пришлось остановиться, задрав головы, и отец стал ей рассказывать, что звезды — это громадные далекие солнца в Бескрайней Бесконечности Космоса. Ира до этого уже знала, что Вселенная бесконечна, от своей воспитательницы, которая, в связи с полетом очередных космонавтов, сообщила им, маленьким детям, об этом. Но на детсадовском занятии то пролетело пустым звуком, а тут она вдруг всем своим существом ощутила глобальный благоговейный ужас этой Бескрайней Бесконечности. Ощутила до такой степени, что потом очень долгое время боялась ночью смотреть на небо. Ира до сих пор не избавилась от этого чувства, лишь научилась притуплять его, загоняя далеко вглубь себя и не позволяя всплывать на поверхность сознания.

Радный вызывал нечто подобное. Ира, на время выставки и, последовавшей за ней, рабочей недели, также загнала это вглубь, а сейчас, когда он позвонил так неожиданно, оказалась не готова, и все ощущения вырвались наружу подобно раскаленной лаве при извержении вулкана.

Огнедышащий вулкан в неистовой радости обретенной свободы извергался ужасом запредельности и немыслимым ликованием. Ира каждой хромосомой ощущала как «она» боится Радного. А «ОНА»?

И тут страхи перед Радным, Бесконечностью, исчезновением из жизни Женечки полностью затмились всепоглощающим ужасом, который душил, терзал, рвал на части…

Мобильник вновь заурчал и зашевелился.

— Ну что, Палладина, а не рановато ли ты меня со счетов списала, а?! — Женечка хохотал от души.

— Женечка… — Ира разрыдалась.

— Ну-у-у! Ирка! Хватит нюни распускать! Лучше набери кроссвордов и разгадывай их до самого Сочи.

Женечка вдруг разразился новым приступом неистового хохота. В дверь постучали. МТС вырубился. Ира открыла дверь. Молодой человек протянул ей пачку журналов и газет, подавляющее большинство которых пестрели кроссвордами. Ира быстренько выудила рекомендованные Женечкой «пособия», расплатилась, закрыла дверь и глянула на экранчик мобильника. Через пару мгновений он сообщил, что связь восстановлена, и она набрала Женечкин номер:

— Женька! Ты — сволочь!

— Знаю, Палладина, знаю! — радостно известил о своей осведомленности Женечка. — Давай садись и займи мозги, чтоб не лезли туда, куда Макар телят не гонял.

МТС вновь потерялся. Ира подождала пару минут, но все попытки ее мобильника обнаружить хотя бы признаки сети оказались тщетны, и она погрузилась в разжижитель серого вещества черепной коробки.

Уже почти стемнело, когда поезд выполз из последнего тоннеля и, весело пересекая мост через Сочинку, приближался к вокзалу. Ира не была в Сочи в два раза дольше, чем рассчитывала, и чувствовала, что ужасно соскучилась по родному городу. Она по-детски радостно выпорхнула из вагона и почти вприпрыжку направилась к зданию вокзала, морально готовясь ловить такси. Крепкая рука выхватила ее из толпы. Ира вздрогнула от неожиданности.

— Ну ты и носишься! — пробасил Влад над головой.

— Влад!? — Ира удивилась, потому что не предполагала, что ее кто-то будет встречать. — Как ты узнал?

— Мне Евгений Вениаминович позвонил. Сказал, что нынче улетает, и попросил тебя встретить.

— Так его нет в городе? — в Ирином голосе звучал нешуточный испуг.

— Ир, что случилось?

— Женя что, улетел?

— Да… — Влад не понимал, чего это она так перепугалась.

Ира остановилась как вкопанная, потеряно глядя в никуда.

— Ира, что с тобой? Евгений Вениаминович сам собирался тебя встретить, но вчера ему срочно понадобилось на пару дней слетать в Питер.

— На пару дней?

— Да. Он послезавтра вернется.

— Ты уверен?

— Ира, что с тобой?

— Нет. Ничего. Идем.

Влад последовал за ней, чувствуя, что она все также взволнована и лишь взяла себя в руки. Они сели в видавшую виды «Ниву» Валентиныча, и Ирина тут же схватилась за мобильник, но не успела она включить дозвон, как он завибрировал у нее в руках.

— Женя!

— Ирка, успокойся. Послезавтра я буду у тебя.

Влад почувствовал, что она немного расслабилась, но не решался заговорить.

Зив и Лоренц встретили Иру, изо всех сил и всеми доступными им средствами демонстрируя радость. Затем Зив куда-то умчался и вернулся вместе с Татьяной Николаевной.

— Ирочка! Наконец-то! А я-то думаю, и куда это меня Зив так настойчиво зовет? А тут, оказывается, хозяйка вернулась! Ирочка, что ж ты не сообщила заранее? У меня и покормить вас особо нечем!

— Как это нечем!? Вот! — Влад поставил на стол огромный пузатый магнитовский пакет.

— Так, сейчас разберемся, — сказала Татьяна Николаевна и скрылась на кухне.

Суета по поводу приезда вернула Иру в реальный мир, чему Влад несказанно обрадовался.

— Как съездила?

— Чудесно! Знаешь, Влад, я, честно говоря, и на половину полученного результата не надеялась.

— Рассказывай!

— Расскажу. Но сначала — ты. Как там поющий дом? — Ира сказала «поющий дом» по инерции, из-за того, что сама для себя и в разговорах с Женечкой привыкла его так называть.

— Поющий? Значит, ты тоже это слышишь? А я думал это только у меня глюки.

— Так ты тоже слышишь? С какого времени?

— Да с того, как первый раз туда приехали. Тогда он целым хором пел… если не ошибаюсь… ты знаешь, я не силен в музыке, по-моему, это… — Влад задумался.

— Напой…

Влад хоть и не был силен в истории музыки, но, обладая очень даже неплохим слухом и музыкальной памятью, воспроизвел оду «К радости».

— Верно. Это Бетховен. Финал девятой симфонии, так называемая ода «К радости».

— Ты тоже это слышала?

— Да.

— А почему не сказала?

— А почему ты не сказал?

Влад понимающе усмехнулся. Тут с подносом в руках из кухни вышла Татьяна Николаевна, и тему поющего дома пришлось временно закрыть.

Когда Татьяна Николаевна отправилась заварить еще чаю, у Влада запел мобильник:

— Здравствуй, солнышко! ….. Нет. Я ж тебе сказал, что еду в Краснодар. ….. ЦРУ, ты мое ненаглядное! В кафешку перекусить зашел, вот машин и не слышно. ….. Дня два-три. Как домой буду ехать — позвоню. Все, не скучай, солнышко, целую, — Влад чмокнул в трубку и отключил мобильник.

— Так, я не поняла: у меня здесь кафешка или Краснодар? — шутливо спросила Ира.

— Сейчас — кафешка, которая вот-вот станет Краснодаром.

— Если Краснодар, то ты здесь дня на два, на три?

— Угу! А ты против?

— Нисколечко!

Влад приобнял Иру и нежно поцеловал в шею. Когда зашла Татьяна Николаевна с дымящимся большим заварным чайником, они уже вновь вели себя вполне пристойно.

— Так как там поющий дом? — спросила Ира, как только они, проводив Татьяну Николаевну после посиделок, вышли за ее калитку.

— Завтра съездим — сама увидишь! — ответил Влад не без гордости.

— Я не про то. В ваших с Валентинычем доблестях я не сомневаюсь. Как он себя чувствует? Что поет?

— Если я правильно понимаю — вполне доволен, только по тебе скучает.

— Влад, ты серьезно?

— Серьезно… а может и нет… я не знаю…

— Пойдем, искупаемся в водопаде.

— Пойдем.

Тьма казалась кромешной, когда они вышли из дома чтобы проводить Татьяну Николаевну, но теперь глаза привыкли, и света половины растущей Луны, поддерживаемой блистанием звезд, вполне хватало. Даже среди обступивших деревьев они без труда видели тропинку, не прибегая к помощи фонарика, выданного им заботливой Татьяной Николаевной. Впрочем, в лесу свет лунной половинки и звезд, заслоненных густыми ветвями, был уже ни при чем. Тропинка каким-то непонятным образом сама собой выделялась в темноте и делала видимым кусочек окружающего ее пейзажа. Нет, она не излучала света, просто, почему-то здесь темнота ночи не являлась препятствием для зрения.

Водопад приветливо грохотал. Ира разделась и в безмятежности отрешенного наслаждения отдалась его струям. Под летящим с вышины потоком плескался Влад. Рядом развлекались дайвингом Зив и Лоренц. Кроны деревьев плотным пологом скрывали ясное ночное небо.

— Влад, ты видишь меня? — поинтересовалась Ира.

— Вижу.

— А тебе не кажется это странным? Ведь на самом деле темень хоть глаз выколи!

— Слушай, и вправду!

Они вылезли на берег и направились домой, все также, вопреки всем известным им со школьной скамьи законам природы, прекрасно видя в практически полной темноте.

— Знаешь, Ир, у меня такое ощущение, будто вижу я не глазами.

— Представляешь — у меня тоже…

Вдруг Ира резко остановилась и схватила Влада за руку:

— Слушай! Точно не глазами! Попробуй! Закрой глаза! Ничего не меняется!

Влад, судя по всему, попробовал, потому что через несколько секунд Ира почувствовала, как он с силой сжал ее руку, и услышала, как громко забилось его сердце.

— С ума сойти… — только и смог проговорить Влад.

— Идем, — прошептала Ира.

— С закрытыми глазами?

— Да…

Выход из леса предстал стеной темноты. Ира открыла глаза и увидела впереди звездное небо с половинкой Луны и освещенный ими дачный поселок.

— Батюшки! — воскликнула она.

— Да уж… От кого б услышал — посчитал бы за бред сивой кобылы.

— Ну-ка, рассказывай!

— Закрыл глаза — тропинка и лес вокруг нее даже лучше видны стали, и вдруг впереди черная стена. Открываю глаза — впереди выход из леса и залитые звездным светом дачные домики.

— Ладно, идем. Я что-то замерзать начинаю, — сказала Ира, прибавляя шагу. — Такое ощущение, Влад, что у нас с тобой в одну сторону крыша съехала.

— По-моему, уже давно… — заметил он, отпирая входную дверь.

«Выбросить все из головы, выбросить все из головы», — как заклинание твердила Ира сама себе.

— Что-то ты какая-то совсем замученная, — окидывая Иру взглядом в электрическом освещении гостиной, констатировал факт Влад.

— Не могу больше…

— Может, тебя пора спать укладывать?

— Нет. Расскажи мне о строительстве — нужно как-то заземлиться.

— Неужто ты на этой выставке основательно не заземлилась?

Ира молча посмотрела ему в глаза.

— Понял.

И Влад принялся в подробностях рассказывать Ире о шпатлевке, штукатурке и прочих заземляющих ингредиентах. Она оживилась, но лишь на время и очень натужено, а потому, едва отчетная информация оказалась исчерпанной, Влад бережно взял Иру на руки и отнес в спальню. Ему казалось, что она уснула еще на подступах к кровати, но, очутившись в постели, Ира вдруг резко поднялась и села.

— Я хочу кое-что показать тебе. Принеси мой ноутбук.

— Может, уже завтра? Ты ведь устала?!

— Устала, но до завтра я не дотерплю.

Влад послушно вышел и через минуту вернулся с ноутбуком. Ира открыла файл с пространственными крестами и кругами:

— Смотри…

— По-моему, я когда-то где-то что-то подобное уже видел. Что это?

— Предэскизы мебели.

Влад долго смотрел на монитор отрешенным взглядом, потом вздрогнул всем телом.

— Знаешь, Ир, если начинаешь усиленно прислушиваться, как бы перестаешь видеть, а если приглядываться — слышать.

— Ты о чем?

— Понимаешь, у нас обострены пять чувств и за ними мы не замечаем еще какого-то, а может и каких-то.

— Это тебе Женечка наболтал?

— Нет!? А что — мог?

— Еще как! Ни за что не поверю, что вы с ним о чем-либо подобном не говорили!

— Может и говорили…

— Что значит «может и говорили»?

— Ир, я не знаю… Когда я к нему захожу, мы болтаем о чем-то минут пятнадцать, от силы двадцать, а потом оказывается, что я пробыл у него часа два-три. Я с детства привык не задавать вопросов, на которые нет ответов.

— А может, есть?

— У тебя?

— У Женечки.

— У него, видимо, на многие вопросы есть ответы, но ведь он даже тебе их не дает.

— С чего ты взял?

— Не знаю… — Влад немного помолчал задумавшись. — Я просто знаю, — сказал он уверенно и снова задумался. — Он боится тебя.

— Кто?

— Евгений Вениаминович. Точнее, не боится… это неверно… я не знаю, как правильно выразиться… он в восторге и ужасе благоговеет перед тобой.

Ира рассмеялась:

— С чего ты взял? По мне, так я сама испытываю к нему нечто подобное!

— Не-ет. Возможно, он, бывает, и выбивает почву у тебя из-под ног, может, даже и очень часто. Он просто искуснее тебя… пока…

Влад долго молчал, а у Иры сердце стучало в висках от нетерпения и предвкушения Великой Тайны. Она не смела перебивать его молчания, боясь спугнуть то, что он хотел и одновременно не хотел ей сказать. Влад действительно колебался, но, в конце концов, встал у Иры за спиной на колени и закрыл ее лицо своими ладонями. Она опустила веки.

Перед глазами появилась Женечкина гостиная. Влад сидел в кресле, Женечка — на диване.

— Евгений Вениаминович, Вы любите Иру?

Женечкины глаза сузились в хитрой усмешке:

— Ревнуешь? — он рассмеялся. — Она обворожительна в постели! Правда, временами бывает социально опасна, — он снова рассмеялся и скосил взгляд на свою руку с едва затянувшимся шрамом. — Ты думаешь, ее можно любить? В смысле общепринятого понятия: «любовь мужчины к женщине». Хочешь сказать, что ты ее так любишь?

— Да…

— Ошибаешься, мой мальчик! Влюбиться в нее по своему недомыслию и тотальной непробиваемости мог только такой, как ее бывший муженек или этот престарелый Игореша. Знаешь, о ком я?

— Нет…

— Неважно. Этим олухам, да и не только им — просто об этих я осведомлен лучше, чем о других — многое невдомек…

— Мне, признаться, тоже…

— «Тебе, признаться, тоже»? — Женечка расхохотался. — Брось! Ты малость запутался в терминологии, оттого и сравниваешь божий дар с яичницей. Ты прекрасно знаешь, зачем ты рядом с ней, а я знаю — зачем я. Тебе просто еще не приходилось любить женщину, а придется, а может и не одну — тогда почувствуешь разницу. Любовь, штука прикольная, только она уходит, точнее, любовь не уходит — объекты меняются. Ира останется навсегда — в этом разница… одна из разниц.

— Так это и есть любовь!

— Вообще-то — да. Только не та, которую ты имел в виду. Знаешь, почему тебя тянет к ней в постель? Да и меня тоже. Думаешь, любовь? Страсть? Не-а! Телом убеждаться в том, что она женщина, то есть просто человек! Тело убеждать в том, что она женщина, то есть просто человек! Это единственная возможность сохранить свои человеческие мозги — иначе взорвутся. Ты не отдаешь себе в этом отчета, да и я, по большому счету, тоже. Просто я, в отличие от тебя, знаю, что это так.

Влад убрал свои руки от Ириного лица. Она хотела что-то сказать, но он властно отрезал: «Всё! Спать».

Начало светать. Ира, стараясь не разбудить Влада, выскользнула из комнаты. На улице к ней присоединились Зив и Лоренц. Ира шла очень быстро, чтобы как следует разогреться перед предстоящим купанием в ледяной воде и тем же самым отогнать воспоминания о вчерашнем походе сюда.

Водопад приветливо громыхал. Ира быстро разделась и вошла в обжигающе холодную воду. Дыхание перехватило, сердце бешено заколотилось. Вчера ночью всех этих неотъемлемых эффектов воздействия ледяной воды она не ощутила. Видимо, потому что рядом был Влад, и она просто не сфокусировала на них внимания. «А вообще, интересная вещь внимание! Если его на чем-то не фиксируешь должным образом, то этого чего-то вроде бы и нет вовсе», — подумала она, вылезая на берег.

Влад встретил ее в гостиной, накрывая на стол.

— Интересная вещь внимание! Если его на чем-то не фиксируешь должным образом, то этого чего-то вроде бы и нет вовсе, — сказал он, усевшись напротив Иры.

— Ты меня начинаешь пугать не хуже Женечки!

— И чем это я тебя напугал «не хуже Женечки»?

— Сегодня, занырнув под водопад, я ощутила, до какой степени вода ледяная: у меня перехватило дыхание, сердце бешено забилось. Я и вчера ночью, естественно, чувствовала, что водица там отнюдь не как в горячей ванне, но мое внимание как-то не особо фиксировало этот факт. В общем, когда я вылезла на берег, в сознании промелькнула фраза, которую ты только что озвучил.

— Ира, ты очень часто говоришь вслух то, что я думаю, но я же не пугаюсь?

— Вот именно: ты не фиксируешь на этом внимание. А я фиксирую… — последнюю фразу Ира проговорила как бы самой себе. — Ладно. Хватит. Поехали смотреть поющий дом.

— Как скажешь…

Стоило Ирине и Владу захлопнуть за собой калитку, как «Аллилуйя» из оратории Генделя «Мессия» торжественно грянула в их честь. Встретивший их Валентиныч что-то рассказывал и показывал, отчитываясь о проделанной работе. Ира, казалось, очень внимательно его слушала и даже достаточно живо обсуждала что-то, но, как констатировала она сама для себя, большую часть ее ВНИМАНИЯ поглощало пение дома, так что с Валентинычем она общалась почти машинально. Впрочем, она не особо нуждалась в его пояснениях: во-первых, потому что прошлым вечером Влад во всех подробностях доложил ей обстановку, а во-вторых, все и так было на лицо. Преображения дома стали весьма ощутимы, и это значило, что работы здесь вскоре потребуют гораздо больше ее ВНИМАНИЯ. «…опять ВНИМАНИЕ» — промелькнула, кольнув сознание, мысль. Но этого самого ВНИМАНИЯ уделять поющему дому в необходимых количествах у нее вряд ли получится. В ближайшее время предстоит напрочь погрузиться в доводку эскизов, а затем и вовсе уехать и, скорее всего, на весьма длительный срок. «Придется затормаживать работы, а то и вовсе останавливать на какое-то время», — гласил неутешительный вывод, который Ира отчего-то не посчитала нужным озвучивать, хотя и понимала, что уж по крайней мере Валентиныча она должна ввести в курс дела.

День стоял очень даже теплый, но вступление осени в свои права уже чувствовалось. Ира, Влад и Валентиныч спустились во двор и направились к смастеренным из опалубки столу и скамейкам. Вдруг у Иры чуть ли не из-под ног выскользнула черная гадюка. Ира вскрикнула от неожиданности и оказалась в объятиях Влада. Валентиныч схватил кусок чего-то из строительного мусора, и уже кинулся за гадюкой, но Ира остановила его:

— Не надо! Валентиныч! Пусть себе ползает — она ведь никого не трогает!

— Да уж! Никогда не видел гадюку на самом побережье. Где-то в горах — бывало, но чтоб почти у самого моря! Может, все же прибить?

— Не надо, — твердо сказала Ира. — Она не причинит никому вреда. Насколько я понимаю, раньше, ведь, ее тут никто не видел?

— Да нет…

— Вот и не увидите больше.

Валентиныч не разделял уверенность Иры, но от гадюки отстал. А она тем временем отползла поодаль и притаилась в траве. Впрочем, заметила это, скорее всего, только Ира.

— Посидите здесь — я сейчас приду.

Валентиныч с Владом уселись на скамейки, а Ира отправилась в сторону затихшей в траве гадюки. Стоило ей приблизиться, как змея неспешно заскользила в сторону орешника, там немного задержалась под старой хурмой и отползла в сторону. «Как и в прошлый раз», — отметила про себя Ира. Она не сомневалась, что и место под старой хурмой абсолютно то же самое, а лежал там такой же коричневато-зеленоватый плоский камень, как и в прошлый раз, тогда, в начале лета. Ира подняла его: «Это приглашение», — услышала она, но не поняла, кто это сказал и сказал ли вообще, а гадюка тем временем скрылась в шевелящемся от ее движения папоротнике. Ира засунула камень в рюкзачок и вернулась к Владу с Валентинычем. Там уже во всю шло обсуждение насущных проблем, и Ирина плавно влилась в него.

— Ир, я тут обратил внимание… — начал Влад, как только видавшая виды «Нива» выехала на трассу.

— Влад! Прошу тебя, только не надо больше про ВНИМАНИЕ!

— Ладно, как скажешь… Я, правда, не имел в виду ничего такого…

— Какого такого?

— Слушай, я не знаю, что с тобой делали на этой твоей выставке, но, по-моему, тебе требуется как следует отдохнуть.

— С чего ты так решил?

— Ты вся дерганная.

— Это говорит о том, что мне нужно не отдыхать, а с головой уйти в работу, иначе я действительно с ума сойду.

— Может, все-таки, поведаешь, что с тобой происходит?

— Может, и поведаю, только не сейчас — давай до дома вначале доедем.

Татьяна Николаевна уже навела порядки и заканчивала колдовать над обедом.

— Ну вот, очень даже вовремя! Давайте сразу поешьте, пока все горяченькое.

Она накрыла на стол и, вежливо отклонив предложение присоединиться, ушла к себе домой.

— Золотая женщина! Что бы я без нее делала?

— Да, Ир, тебе действительно повезло — она просто замечательная!

Они еще долго болтали обо всяком ни о чем. Потом Влад приволок кучу дисков из машины, и они долго-долго взирали на приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона.

К вечеру вновь пришла Татьяна Николаевна и принесла яблочный пирог к чаю.

— Татьяна Николаевна, — обратился к ней Влад, — я Вас не спрашиваю и не прошу, я просто ставлю Вас в известность, что Вы никуда не уйдете и будете с нами пить чай.

Что ж, выбора ей явно не оставили и она присоединилась к ним. Чай пили в сопровождении «Собаки на сене». Когда обе серии благополучно завершились, время вполне благоприятствовало тому, чтобы лечь спать, что Влад и предложил Ирине, как только они вернулись, проводив Татьяну Николаевну домой. Ира не смогла отказаться, потому что предложение лечь спать прозвучало примерно в той же форме, как и приглашение к чаю Татьяны Николаевны.

— Влад, помнишь, ты мне рассказывал, как оказался то ли во сне, то ли наяву с неким старичком по имени Аристарх Поликарпович на поляне, где меня сжигали на костре? — неожиданно прервала Ира утренний «ни о чем».

— Да. Помню.

— Так вот: во-первых, мне снился такой же сон и, скорее всего, в то же самое время, но об этом ты и без моей помощи догадался. Во-вторых, вот этот дом мне подарил Аристарх Поликарпович, правда, и это ты прекрасно знаешь. Но, в-третьих… — Ира выдержала торжественную паузу. — Я побывала наяву на той самой поляне из сна, когда ездила на выставку.

Влад загадочно улыбнулся.

— Я тоже там был.

— Это в Германии.

— Я знаю. Я там был.

— Когда?

— Когда ездили с Лешей на конференцию.

— Вы же вроде как в Чехию ездили?

— Да, в Чехию. Но меня эта конференция привлекала не более чем ежа горячая ванна, так что пока Лешка там зависал, я автостопом заглянул в Германию. Сейчас даже не скажу, как называется та деревушка, и каким макаром меня туда занесло, но место это я узнал сразу и… ох… Извини… Там даже крест весь почерневший — на том самом месте стоит.

— Ты с кем-нибудь по поводу этого креста общался?

— Нет. Я ж немецкий не знаю.

— А я общалась…

Влад пожирал ее глазами:

— И-и-и-и?..

Ира рассказала ему всю печальную и удивительную историю Эрианы, а заодно и то, как узнала ее.

— Ир, тебя из-за этого всего так дергает?

— Нет. Точнее не только и не столько из-за этого. Помнишь, перед самым моим отъездом вы с Женечкой меня потеряли?

— Помню…

Ира рассказала ему о разговоре с Гиалой и о своих приключениях на пешеходке.

— Ир, а кто такая Гиала?

Ира рассказала ему и о ней, а заодно о Генкиных фотках, о пеньке в комнате Гиалы, о направлениях в пространстве и их соотношениях, о дельфинах, натолкнувших на догадки о Великой Тайне.

— …только все это лишь поводы, а причина в том, что я всегда так жила, просто обращать ВНИМАНИЕ стала лишь в этом году. Понимаешь, меня коробит и передергивает от всех этих экстрасенсов, ясновидящих, яснослышащих, телепатов и прочей подобной дребедени. Когда я поняла, что Женечка меня тянет во всю эту муть — начала сопротивляться и… основательно завязла. Рассказывая сама себе, что со мной происходит, я понимаю, что это чистейший бред. Такое ощущение, будто схожу с ума и ничего не могу с этим поделать.

— Ир, ты ведь знаешь, что это не так.

— Да. Знаю. Это не так. Понимаешь, я потеряла нить привычной жизни, а новую никак не могу ухватить.

— Но ведь ты и не пытаешься!

— Да, не пытаюсь.

— А почему?

— Боюсь.

— А тебе не кажется, что эта новая нить уже давно в твоих руках?

— Может быть… А с чего ты так решил?

— Ну хотя бы потому, что иначе ты бы не нашла проход внутрь горы и не взлетела вместе с потоком света.

— Влад, неужели ты веришь, будто это случилось на самом деле?

— Ты хочешь сказать, что тебе это все приснилась? Тогда нам с Евгением Вениаминовичем приснилось, как мы тебя искали. Тебе так проще, когда ты считаешь, что это сон, ведь так?

— Да, мне так проще.

— А ты Евгению Вениаминовичу рассказывала про тропу?

— Нет.

— А почему?

— Он и так все всегда знает.

— Нет, Ира, не знает. Если б он знал, то не переживал бы так.

— Ну, пока вы меня искали, может, и не знал, а потом узнал.

— Нет, Ира, он не знает.

— С чего ты так решил?

— Когда мы тебя искали, он очень волновался, а потом так вообще места себе не находил. Он дико боится потерять тебя. Он, конечно, мало что рассказывает мне о тебе — фактически ничего, но я же не слепой! Он знает кто ты, и что теоретически может с тобой произойти, а что происходит на самом деле он, может, что и чувствует, но далеко не все.

— Влад, кто я?

— Я не знаю…

— Но мне кажется, что догадываешься…

— Догадываюсь…

— Скажи, пожалуйста.

— Ира, я не думаю, что в человеческом языке есть адекватное определение. Не человеческого ума это дело, — Влад задумался. Ира не перебивала. — Возможно, кто-то назвал бы это божественностью, святостью, но это все не то. Боги, святые это все человеческие выдумки, хоть и основанные на некоторых реалиях. Хотя, может, определения и правильные, но уж так они замусолены и настолько искажен их смысл… по крайней мере, в твоем случае они подходят лишь с большим натягом и оговорками и притом уводят в дебри человеческого невежества и тупости.

— Может, больше подходит: маги, волшебники, колдуны?

— Нет…

— Может, тогда жрецы?

— Нет… Ирка, а ты странная!

— Да неужели!?

— Нет, знаешь, серьезно! Вот только что ныла, будто от мистического взгляда на жизнь воротит, а теперь преспокойно, как ни в чем не бывало, и на полном серьезе занялась обсуждением классификации мистически мыслящих человекообразных.

— Значит, по-твоему, я отношусь к мистически мыслящим человекообразным?

— Я не помешаю вашей научной дискуссии? — Женечка показался на лестнице, ведущей из хозпомещения цокольного этажа.

— Женечка! — Ира вскочила и бросилась ему навстречу.

— Палладина, ты меня придушить решила?!

— Нет.

— Врешь! — Женечка находился в прекрасном расположении духа. — Ну что, так и будешь на мне висеть? Я, как-никак, с дороги — даже домой толком не заходил. Устал, знаешь ли!

— Садитесь, Евгений Вениаминович, а я пойду, кофе еще сварю.

— Нет, Влад, кофе мы отправим варить Ирину Борисовну Палладину.

— Что?!

— Не возмущайся, Ирочка! Кстати, можешь это сделать каким-нибудь магическим способом, не выходя из гостиной. Хотя, если честно, идея озадачить тебя бытовыми проблемами пришла мне в голову как раз с целью опустить тебя на Землю-Матушку. Ир, серьезно, свари кофе — мне с Владом посекретничать нужно, — Женечка, глядя на Иру, ехидно улыбался. — Что, обиделась?! Да издеваюсь, я, издеваюсь! Сиди, отдыхай, а мы с Владом займемся изготовлением божественного напитка.

Женечка, так и не присев, увлек Влада на кухню. Ира сидела в замешательстве. В замешательстве и от внезапного появления Женечки, но более от замечания Влада относительно своего двойственного отношения к предмету, названному им мистикой. Одна ее часть воспринимала это все как должное, а другая возмущалась и считала все это бредом. Они спорили, и ни одна не одерживала верха: «Вот это меня и выматывает. Я не могу принять себя такой, какая я есть… А какая я есть? Я не знаю! НЕ ЗНА-Ю! Или боюсь знать?». Ее размышления прервал Женечка:

— Ир, расскажи мне во всех подробностях все, абсолютно все, что произошло с тобой во время твоей поездки от начала, то есть с того момента, как мы с тобой расстались, и до сего момента включительно.

Ира вся напряглась под пристальным Женечкиным взглядом. Ее била уже хорошо знакомая ей дрожь.

— Ирка, не сопротивляйся! Я же не могу в присутствии Влада проделывать с тобой все, что мне вздумается. Ты ведь знаешь о чем я?

Женечка загадочно, многозначительно и безжалостно улыбнулся. Ире стало почти что дурно, но она взяла себя в руки и стала рассказывать. Женечка периодически перебивал ее, не давая пропустить ни одной, даже самой на ее взгляд пустяковой детали. Когда она закончила, напряжение немного отпустило.

— Ир, а теперь утихомирь ненадолго свои, кстати, совсем нелишние, рационализм с реализмом, и попробуй представить как должное, что Эриана — это твоя прошлая жизнь. Сейчас ты, можно сказать, неплохо помнишь, как тебя, то есть Эриану, сожгли. Подумай, зачем? До сих пор ведь ты задавалась совсем иными вопросами, ведь так?

— Да. Мне было интересно…

— Неважно. Попробуй сама себе ответить на вопрос «зачем?»

— Жень, мне страшно, — сказала Ира после минутного молчания.

— Хорошо, я сам отвечу, хоть ты и знаешь ответ, нужно чтобы он еще и прозвучал. Одна из причин — захватить твое ВНИМАНИЕ, чтобы оставить яркий след в твоей памяти, который неизменно в определенный момент всплывет и перекочует в сознание. Сработало! Ты вспомнила. Из спецхранов памяти можно вытаскивать все, но чем больше ВНИМАНИЯ затрачивалось на восприятие, тем эта информация доступнее в дальнейшем для сознания. А вспомнив что-то одно, потом получается вытащить и многое другое, чему уделялось гораздо меньше ВНИМАНИЯ.

— Опять ВНИМАНИЕ… меня это слово последнее время до истерики доводит… — медленно проговорила Ира.

— Это точно, — подтвердил Влад.

— Неудивительно. Ты начала догадываться о его функциях и по привычке испугалась. Это нормально. Человека все, что лежит за пределами человеческого — пугает. Это защитный рефлекс. Система безопасности в действии.

— Но ведь пользоваться вниманием — это вполне человеческое свойство, — заметил Влад.

— До определенного предела. Пока не понимаешь для чего оно предназначено и не пытаешься его сознательно контролировать. Человека ведь «делали», как говорится, по образу и подобию. Многие функции физиологического мозга совпадают с теми, которые являются Глобальными Законами Мироздания. Иначе и быть не может, ведь в конечном итоге это все есть единая система.

— Так, мальчики, я пошла варить кофе.

Женечка проводил Иру развеселым смехом:

— Не переживай, Влад! Она больше выделывается, чем на самом деле бьется в истерике.

Эта Женечкина фраза долетела до Иры, и она неожиданно для себя тоже усмехнулась, притом весьма ехидно. «И зачем, собственно, спорить самой с собой, когда можно просто заменить „или“ на „и“ и согласиться с тем, что ты и человек, и не только. Может, я боюсь, что меня сочтут сумасшедшей? Так ведь кое-кто и так считает. Мне ведь от этого не холодно и не жарко. И, в конце концов, ведь совсем необязательно свои взгляды, убеждения и ощущения выставлять на суд общественности! Пусть это все даже и бред — какая разница, ведь мне от того ни хуже, ни лучше не становится? Определенно!», — неслось в Ириной голове, но она понимала, что не в первой увещевает себя подобным образом и что вряд ли вымучивающие ее приступы метаний перестанут повторяться.

— Женька! Я знаю, что ты со мной делаешь, — заявила она с порога кухни.

— Что я с тобой делаю? — Женечка принял самый комичный вид несказанного удивления, лишив возможности удержаться от смеха Иру и Влада. — Так что же я с тобой делаю? — на этот раз его голос, поддерживаемый выражением лица, вибрировал гротескной строгость.

Влад снова покатывался со смеху, а Ира, едва ухмыльнувшись, села и, глядя на Женечку в упор, твердым голосом сказала:

— Ты манипулируешь моим вниманием.

— Гениально! Палладина! Ты растешь в моих глазах! Браво!

— И еще, — продолжила Ира, игнорируя его ерничанье, — я знаю, что нужно делать мне.

— И что же? Запустить в меня чашкой с раскаленным кофе? — Женечка кривлялся изо всех сил.

— Кстати, неплохая идея! — подыграла ему Ира, но дальше продолжала серьезно. — Мне нужно принять и узаконить двойственность себя — реальное и ирреальное.

— Во, блин! Палладина, а ты действительно растешь! — воскликнул Женечка, правда, уже с меньшей долей сарказма, но затем опять развеселился. — А вот Влад, не в пример тебе, никогда и не пытался воевать в пределах своей двойственности. Хотя, вряд ли это для него такая уж большая заслуга — над ним же не измывались посредством вдалбливания догм научного коммунизма?! — Женечка расхохотался и на несколько мгновений заструился пламенем.

Влад впал в ступор. А Женечка, вновь приняв человеческий облик, снова рассмеялся:

— Ну вот, теперь и тебе, Владушка, придется заняться приведением в состояние мира реального и ирреального в себе. А ты думал, как!? Ты думал, что, на Палладину от нечем заняться блажь напала!? Не-ет! Ей действительно, ой как тяжелехонько! А потому, оставим-ка мы ее в уединении на некоторое время, скажем, до вечера.

Он стремительно поднялся, сгреб Влада и, бросив на ходу «Пока!», удалился.

Ира, унимая дрожь, убрала со стола, перемыла посуду и даже полы в гостиной и на кухне. Прихода Татьяны Николаевны ожидать не приходилось — судя по звукам с улицы, Женечка перехватил ее и, чуть ли ни силой запихав в видавшую виды «Ниву», тоже уволок с собой.

Первая до конца осознанная мысль советовала плюнуть на все свои стенания и засесть за работу. «Идея, конечно, неплохая и очень даже здравая, но, пожалуй, в этом случае я так и не разберусь в себе никогда, и все начнется сызнова», — подумала Ира, и, когда не осталось больше ничего, подходящего для мытья или уборки, она забралась с ногами на диван в гостиной, обняла подушку и начала крутые разборки с собой.

Благое намерение разобраться в себе неожиданно натолкнулось на самую, казалось бы, банальную, но совершенно неожиданную и непредвиденную Ирой трудность: она не знала с чего начать. Минут пятнадцать она просто сидела, обняв подушку и тупо уставившись перед собой. В какой-то момент ей показалось все это бесполезной и пустой затеей, и она даже уже стала настраиваться на работу, но тут до гениальности простейшая мысль посетила ее: раз в ней борются два начала — рациональное и иррациональное — то нужно, как минимум, провести между ними четкую грань.

Ира попыталась. В то же мгновение в ее мозгу забурлили сотни, если не тысячи разрозненных мыслей, и военные действия загромыхали с невероятной силой. Иру снова била дрожь и появилось то невыносимо мучительное раздирающее на части чувство, которое следовало за ней неотступно с зимы, и с которым она периодически свыкалась. Ира неимоверным усилием воли заставила мозг замолчать.

Несколько секунд полной тишины привели к выводу, что иррациональное и рациональное боролись в ней даже за право произвести четкое разграничение между собой. На первый взгляд простая задача оказалась куда сложнее, чем предполагала изначально Ира. Оказалось, что иррациональное с рациональным успели переплестись и перепутаться и теперь представляли собой нечто почти единое, которое, чтобы разделить, придется распутывать, как свалявшуюся копну ниток.

«Пожалуй, проще разобраться с событиями, отнеся их к одной или к другой категории», — решила для себя Ира. Это действительно оказалось проще, хотя и тут возникли спорные моменты, ведь в некоторые абсолютно вроде бы реальные события примешивалась ирреальность ее восприятия.

Ира встала и принесла четыре листка бумаги и ручку. Она решила на одной паре листов зафиксировать все значимые, по собственному мнению, события, начиная с зимы этого года, деля их на реальные и ирреальные без учета собственного отношения к ним, а на другой — те же события, но классифицируя их с точки зрения своих ощущений. Она даже подписала листы. Первую пару: «объективно реальные» и «объективно ирреальные». Вторую пару: «субъективно реальные» и «субъективно ирреальные». И тут оказалось, что «объективно ирреальных» событий вроде как и не было вовсе. С некоторым натягом к этой категории относились: поющий дом, трансформация Женечки в пламя и внезапно проявившаяся способность видеть в темноте, да еще и с закрытыми глазами — по крайней мере, все это хотя бы еще и Влад воспринимал. Список же значимых с Ириной точки зрения «субъективно ирреальных» событий оказался весьма внушительным. Притом поведение Иры в значимых «субъективно реальных» событиях, ее до мозга костей реалистично настроенное окружение никогда не считало до конца адекватным.

«Вести обычную жизнь необычным способом», — Ира силилась вспомнить, где она слышала или читала эту фразу. «Может Кастанеда? Нет… Руны! Да! Точно! Руны!». К какому точно из древних знаков относилось толкование с этой фразой, она не помнила. Ира встала и поднялась в кабинет. Там она без труда отыскала старенький журнал «Наука и религия» с опубликованным в сокращении «Руническим оракулом» Ральфа Блума. Она нередко обращалась к нему и в его туманных формулировках часто нащупывала ответы на волновавшие вопросы. Ира настроилась перечитывать все толкования в поисках этой фразы, но оказалось, что сие значение относится к самой первой руне:

«Я (MANNAZ). Начальная точка — это „я“. Только ясность, желание измениться будут эффективны. Следует оставаться скромным — это советует оракул. Независимо от того, каковы ваши заслуги, будьте уступчивым, сосредоточенным и умеренным. СТАРАЙТЕСЬ ВЕСТИ ОБЫЧНУЮ ЖИЗНЬ НЕОБЫЧНЫМ СПОСОБОМ. Будьте удовлетворены, делая свое дело ради него самого. Никаких излишеств».

Ира задумалась, потом перевернула страницу и прочла значение этого же символа, но в перевернутом положении:

«Если вы чувствуете преграду, эта руна советует вам быть честным с самим собой. Не думайте об окружающих, а спокойно загляните внутрь себя в поисках врагов своего развития. Вы увидите, что внешний „враг“ — не более чем отражение того, что вы до этого момента не могли или не хотели осознать как идущее изнутри. Вызов здесь — сломать инерцию прошлых привычек».

Общее ощущение от прочитанного как никогда отражало ее состояние и стремления. Ира стала внимательно вчитываться в каждую фразу.

«Начальная точка — это „я“».

Да, именно, запутавшись в жизни, она и пришла к этой изначальной точке — в конце концов, окончательно и бесповоротно решила разобраться в себе.

«Только ясность, желание измениться будут эффективны».

Желания измениться в переизбытке, а вот что с ясностью? Ясность, пожалуй, тоже есть — она знает, что и даже в каком направлении нужно менять.

«Следует оставаться скромным — это советует оракул».

Скромным? В чем именно? Да. Пожалуй, ее желание, вот так вот запросто примирить себя с собой, гармонизовать рациональное и иррациональное в себе, особо скромным не назовешь.

«Независимо от того, каковы ваши заслуги, будьте уступчивым, сосредоточенным и умеренным».

Заслуги? В чем в данном случае заключаются ее заслуги? Впрочем, за последний без малого год она многое узнала и многому научилась и это многое гораздо больше, чем все, что она узнавала и чему училась всю предыдущую свою жизнь. Не количественно больше — качественно. Быть уступчивым, в данном случае, скорее всего, значит не препятствовать самой себе. Не упираться, как баран рогом, пытаясь вести ставшую во многом необычной, иной, по сравнению с прежней, жизнь, тем же, что и до этого, привычным, обычным для нее способом. При этом нужно сосредоточиться на самом пути изменений и умерить свои аппетиты в ожидании мгновенного чуда.

«Старайтесь вести обычную жизнь необычным способом».

В общем-то, вопреки самой себе она уже давно старается, притом изо всех сил. Ира рассмеялась. А что, очень даже забавно! Она почти что инстинктивно, не отдавая себе полного отчета, стала вести обычную жизнь необычным способом. В итоге, эта самая жизнь стала, нет, только становиться необычной, а она изо всех сил теперь пытается вести ее обычным способом. Впрочем, обычный по отношению к необычному, соответственно, будет необычным. А стала ли ее жизнь в действительности необычной? Ира взяла свои листочки. Судя по этой классификации — не особо, а вот способ ее ведения, то есть восприятия событий, пожалуй, что да. Только вот старается она в двух направлениях сразу: своей ирреальной сутью неосознанно пытается вести обычную жизнь необычным способом, а реальной — почти осознанно старается вернуться к прежнему состоянию.

«Будьте удовлетворены, делая свое дело ради него самого».

То есть стараться вести обычную жизнь необычным способом нужно не ради какой-то иллюзорной цели. Ира призналась себе, что иллюзорная цель, на самом деле, существовала и исходила она как раз таки от ее рациональной сути. Впрочем, именно так ее — рациональную суть — удалось обмануть на начальном этапе, посулив это нечто иллюзорное, чтобы она позволила выйти на сцену жизни иррациональному. К тому же иллюзорным оно представлялось именно иррациональному, а рациональному — вполне конкретным, чем-то из области психологического тренинга, прохождение которого даст вполне конкретные результаты в виде повышения трудоспособности и т. п. Результат не замедлил сказаться, и реализм задремал, позволив действовать иррациональному в полную силу. Но для иррационального эти все достижения являлись лишь, пусть не самым плохим, но все же побочным эффектом.

«Никаких излишеств».

Именно рациональное жаждет чудес, притом в очень конкретном воплощении, чтобы поохать и поахать, а затем объявить все это несуществующим: снами, обманом зрения или слуха, неадекватностью психики, воздействием наркотических веществ или гипноза, а порой и каких-нибудь излучений, бредом, галлюцинацией, мошенничеством и шарлатанством, наконец. Рациональное жаждет этих излишеств вроде как в качестве доказательств состоятельности иррационального, но на самом деле именно для доказательства обратного, что и делает, опровергая все достижения иррационального любыми доступными способами. И, как правило, преуспевает в этом, так как в его распоряжении неоспоримый материальный мир и список официальных научных догм. Оно и требует этих излишеств от иррационального, только для того чтобы затем разбить его в пух и прах.

Ира перевернула страницу.

«Если вы чувствуете преграду, эта руна советует вам быть честным с самим собой».

Преграда есть, а быть честной с самой собой страшно. А собственно, в чем эта преграда? Ведь она ее чувствует, но не совсем понимает, точнее совсем не понимает, в чем она заключается, и что представляет собой. Вот для этого и нужно быть честной с собой, чтоб понять, чтобы увидеть это препятствие. Ира вдруг осознала, что даже не знает, что именно эта преграда ей преграждает. «Ладно, с этим разберемся позже», — сказала она сама себе.

«Не думайте об окружающих, а спокойно загляните внутрь себя в поисках врагов своего развития».

Окружающие? Кто они? Женечка, Влад, Генка, Радный… О ком она более всего думает? Чаще все-таки о первых троих, но с наиболее яркой эмоциональной окраской только о Радном. Впрочем, Женечка, там, в поезде, тоже вызвал бурю эмоций. И не только в поезде. В этом году он очень основательно вошел в ее жизнь. Собственно, именно он и явился, если и не причиной, то поводом ее изменений. Влад, Генка тоже внесли свою лепту. «Ну вот, я уже ищу причины и поводы всего в окружающих… Нужно перестать это делать, и все эти причины и поводы найти в себе, и это будет честно по отношению к себе, и, наверное, тогда я пойму, в чем и от чего преграда».

«Вы увидите, что внешний „враг“ — не более чем отражение того, что вы до этого момента не могли или не хотели осознать как идущее изнутри».

«Враг» — это, конечно, сильно сказано. Не враг, а повод, причина. К тому же есть причина и повод, которые привели ее на этот путь, а есть причина и повод, которые ей мешают спокойно по нему идти. В первом случае поводом, безусловно, стало ее неадекватное восприятие сновидения и реальности. Сновидение получилось до боли реальным, а реальность тех нескольких зимних дней, проведенных здесь, до сих пор для нее остается как смутное воспоминание об увиденном во сне. А причина? Иру пронизала крупная дрожь, а в кровь явно хлынул поток адреналина. «А вот и причина, которая не дает мне принять все, как есть — это непонятный панический страх. Мой враг — страх. Он постоянно идет изнутри, когда я пытаюсь даже только приблизиться к пониманию. Страх и есть преграда».

«Вызов здесь — сломать инерцию прошлых привычек».

«Прошлые привычки… Инерция прошлых привычек…», — Ира прогнала все мысли и стала прислушиваться к себе. Она никогда, по большому счету, не воспринимала мир таким, каким его ощущает большинство людей. С незапамятного детства было так. Впрочем, и в нынешнем ее состоянии для нее, по большому счету, есть мало чего принципиально нового. Да ничего вообще! Ее усиленно приучали принимать мир определенным образом и она, в конце концов, привыкла. Это и есть привычка. Привычка лгать самой себе. Получается, что нечто абсолютно чуждое мешает ей, но даже всего лишь попытка избавиться от этого вдребезги разбивается о страх. Притом, она совсем не боится проделывать некоторые вещи, но ее охватывает леденящий ужас от результата этих действий, точнее не только и не столько от результата, как от самого произведенного действия. Да и боится вроде как не она.

Ира вспомнила свои разговоры с Женечкой перед отъездом на выставку. Он говорил ей о системе безопасности. Она-то как раз и генерирует этот страх. Сломать ее, это значить умереть или сойти с ума, что в принципе одно и то же с той лишь разницей, что в первом случае в теле прекратятся процессы метаболизма, а во втором — нет.

И что же получается? Получается, что страх не является врагом?! Получается, что так. Ни врагом, ни преградой страх не является. Точнее преградой-то он является, но эту преграду ломать нельзя… Ира перечитала толкование. А ведь никто не говорит, что нужно ломать преграду… Нужно… Нужно сломать инерцию старых привычек, нужно вести обычную жизнь необычным способом. Именно старые привычки — враг и преграда. А какие именно привычки?

— Привычка разделять мир на реальный и ирреальный, к примеру, — сказала Ира вслух. — Все остальные — производные от нее. Мир — один, и если подавляющее большинство живущих земной жизнью воспринимает лишь незначительную его часть, это еще не повод считать все остальное иными мирами, либо, как делает подавляющее большинство подавляющего большинства, считать все остальное несуществующим вовсе.

— Браво, Палладина!

Ира вздрогнула. Она не заметила, как в кабинет вошел Женечка, а также то, что говорила вслух, а еще и то, что за окном уже основательные сумерки.

— «Мир — один, и если подавляющее большинство живущих земной жизнью воспринимает лишь незначительную его часть, это еще не повод считать все остальное иными мирами, либо, как делает подавляющее большинство подавляющего большинства, считать все остальное несуществующим вовсе», — процитировал Женечка, с восторгом глядя на Иру. — Знаешь что, Ирка, — Женечка улыбнулся, — запиши-ка все это, сделай себе кучу плакатов и развесь по всему дому. То, что ты сейчас изрекла — в самую точку! Тебе нужно постоянно помнить об этом. Я, манипулируя твоим ВНИМАНИЕМ, — не без ехидства добавил он, но затем перешел вновь на серьезный тон, — хочу буквально приковать твое ВНИМАНИЕ, — он еще более усиленно выделил слово «внимание», — к этой истине, так как, если она сольется с твоей плотью и кровью, ты изменишь свою точку зрения на многое и, соответственно, изменишься сама. Ты перестанешь пугаться своего страха. Ир, поверь, можно испытывать страх, но не бояться его. А когда перестаешь бояться страха, многие вещи становятся гораздо более доступными. Воин, вступая в битву, испытывает страх, но он не боится его и побеждает. Тебе нужно победить себя, Ира, не страх в себе, а себя. Если ты при этом сможешь взять свой страх в союзники — твоя победа будет поистине блестящей. Кстати, сделать гармоничными взаимоотношения реального и ирреального — это и значит взять в союзники страх. А взять в союзники страх — это значит ощутить полноту и целостность Мироздания. А ощущение полноты и целостности Мироздания и есть преодоление всех преград и избавление от всех привычек, абсолютно от всех, ведь именно привычки — и хорошие, и плохие — парализуют нашу волю.

— Ты предлагаешь мне бросить курить? — не без сарказма пошутила Ира, и тут в ужасе заметила, что она не в кабинете, а сидит себе на диване в гостиной. Невыносимый страх сковал ее.

Женечка радовался как удачно нашкодивший ребенок. Он долго смеялся, но потом вновь продолжил серьезно:

— Ирочка, борьба с привычками рождает новые привычки — это не выход. Возьми в союзники страх — вон его сколько у тебя! — Женечка вновь рассмеялся. — Вот что ты сейчас делаешь, а? Правильно, пытаешься унять страх и понять, как ты оказалась не в кабинете, а здесь. Да какая разница! У тебя есть страх, который ты, испугавшись его, вместо того, чтобы как-то использовать, пытаешься унять, включив противостояние реального и ирреального, подстрекая их вновь грызть друг друга. Они снова воюют, тебе хреново, но… но не страшно, ведь так?

Ира смотрела на него широко раскрытыми глазами, а Женечка продолжал:

— Страх — это эмоция, а эмоции великая вещь. Большинством из них мы активно пользуемся в этой жизни, к примеру: радостью для наслаждения, гневом для исправление какой-либо ситуации или наоборот, заведения ее в тупик, неважно… Только страх пытаемся придушить.

— Страх — это инстинкт самосохранения, — вставил Влад, которого Ира до сего момента не замечала.

— Абсолютно верно. И это очень важно. Только вот хочу обратить ваше ВНИМАНИЕ на то, — Женечка снова утрированно выделил слово «внимание» и усмехнулся, — что пугаться, бояться и опасаться — это не значит испытывать страх. Боязнь и опасения это не эмоции, а мыслительные реакции, которые вызывает страх и направлены они в первую очередь против него самого. Испуг — состояние гормонального фона. Кстати, боязнь и опасения гораздо чаще возникают сами по себе, в смысле, без участия страха, и сами рождают неприятные эмоции — тягостные переживания, волнения — которые не являются страхом, хотя иногда на него очень похожи. Итак, страх — это единственная эмоция, которую мы никак не используем и, к тому же, всеми силами пытаемся погасить.

— Евгений Вениаминович, а как же пристрастие многих людей к ужастикам, к экстриму?

— Это тоже называют страхом, но это не страх — это испуг, вызывающий легкий впрыск адреналина в кровь, что в конечном итоге рождает чувство удовольствия. Испуг — не эмоция. Это физиологическое состояние, которое, кстати, зачастую сопровождает страх. Все это, конечно, манипулирование терминологией, но мне важно, чтобы ты, Ира, поняла точно, о чем именно я говорю.

Скажем так: страх, боязнь, опасения, испуг это a, b, c и d, которым заданы определенные значения. Так вот, страх, в том значении, в котором я имею это в виду и, как мне кажется, вы хотя бы примерно понимаете, — это единственная эмоция, которую мы никак не используем и, к тому же, всеми силами пытаемся погасить.

Страх, как правильно заметил Влад, — это проявление инстинкта самосохранения. Однако, боязнь, опасения, испуг — проявления того же инстинкта, именно поэтому мы безотчетно смешиваем эти понятия. Мы боимся, опасаемся, пугаемся, когда нам угрожает что-то, принадлежащее к сфере земной жизни, то есть, реальности, воспринимаемой всеми приблизительно идентично.

Страх нами завладевает тогда, когда мы хотя бы легонько касаемся запредельного. Страх — это система безопасности в действии. Завладевая нами, он становится для нас реальностью земной жизни, и мы пугаемся, боимся, опасаемся и, как следствие, пытаемся всеми силами от него избавиться.

Обычный среднестатистический человек, задавливая его, отгораживается от запредельного. Попытки мистика, то есть человека восприятию которого не чуждо запредельное, задавить свой страх, приводят к войне реального и ирреального в нем. Если же он попытается преодолеть его — это, как правильно заметила для себя Ирина Борисовна, приводит к частичному или полному окончанию его существования в земной реальности. А вот если перестанет бояться… Вот тогда происходит чудо.

Кстати, некоторые считают, что перестать бояться своего страха это и значит преодолеть. Но это не так: преодолев страх, индивид перестает его испытывать, и не только его, а и вообще все, что можно испытывать посредством тела — он попросту теряет с телом связь, разрушив систему безопасности. А вот перестав бояться, индивид не перестает испытывать страх, он начинает его использовать. Это обман системы безопасности.

Она в целости и сохранности, во всю генерирует страх, с помощью которого человек контактирует с запредельным, даже полностью уходит в него, но остается жив. Жив в общепринятом смысле. По-моему, именно это и проделала госпожа Палладина, когда перед своим отъездом исчезла на несколько дней. Ирочка, не хочешь мне поведать, что с тобой было? Влад говорит, что ему ты рассказала, но, что именно, не колется.

— А Вы и не настаивали, Евгений Вениаминович.

— Конечно, не настаивал — я нелюбопытен, и если б судьба Ирины Борисовны Палладиной не висела на моей совести, то и сейчас бы не особо этим интересовался. Так что, Ир, расскажешь?

— Куда ж я денусь…

— Ну слава богу! А то я думал, опять придется прибегать к средневековым пыткам.

Говорила Ира долго. Женечка, как и в отчете о ее поездке, требовал мельчайших, часто, с точки зрения Иры, малозначительных подробностей.

— Видишь ли, Ира, независимо от количества уделенного ВНИМАНИЯ, в памяти остается все, просто то, на что ВНИМАНИЯ затрачивалось больше, легче втащить потом в сознание. Ты часто обращаешь ВНИМАНИЕ далеко не на все, на что надо бы. Не ты одна, так что не печалься по поводу этой оплошности. Мы все этим грешим. Важно стараться исправиться, пытаясь точно распознать, что важно, а что малозначительно. Иногда это очень сложно, ведь зачастую именно то, что нам кажется мелочью, на самом деле может являться глобальным событием Вселенского масштаба.

— То, как я развязывала шнурки, глобальное событие Вселенского масштаба?

— Вполне возможно… Ир, я не шучу. Давай дальше.

Ира продолжила. Когда она, наконец, добралась до света, пещеры и своего полета, ее возмутило абсолютное равнодушие Женечки к сему беспрецедентному, с ее точки зрения, факту. На что Женечка как-то по-особенному улыбнулся и как-то даже мечтательно проговорил:

— Ир, представь, что с рождения слепой внезапно прозрел. Его, безусловно, полностью захватит новизна незнакомой ему ранее возможности восприятия и ощущений, но неужели ты думаешь, что окружающих будет волновать, что именно он в этот момент увидел? Может, лишь в качестве подтверждения факта прозрения. На самом деле всем будет интересно, как он сумел прозреть, как и почему с ним это случилось.

Ира по инерции попыталась что-то возразить, но тут Женечка на несколько мгновений заструился пламенем и она замолчала. Он рассмеялся.

— Не обижайся, Палладина, для меня не является чем-то из ряда вон выходящим возможность открыть вход в гору. Ты лучше вот что сделай: вспомни, в какой момент тебе стало страшно, и когда именно ты перестала бояться своего страха.

Поскольку только что усилиями Женечки Ира во всех подробностях восстановила в своем сознании ту ночь, ей не понадобилось долго вспоминать.

— Знаешь, Жень, страха, по крайней мере, такого, который я стала испытывать последнее время, вообще не было. В самом принципе. Лишь когда я вдруг поняла, что это и есть та самая ночь, о которой говорила Гиала, — немного от волнения екнуло сердечко. Но от волнения, а не от страха.

— Отлично! Теперь сиди и отматывай события в обратном направлении до момента, когда ты перед этим всем испытала страх и когда перестала его бояться.

Ира надолго задумалась.

— Знаешь, Жень, я не помню, чтоб в обозримом прошлом, предшествующем моей ночной прогулке, испытывала страх, именно тот страх, который… Знаешь, Жень, а ведь он впервые — именно такой страх — охватил меня в поезде, когда я нынче возвращалась домой.

Женечка загадочно улыбался.

— Вспоминай, вспоминай…

Влад неожиданно встал, собрал грязную посуду и ушел на кухню ее мыть. Женечка поднялся, расположился позади Иры и распростер ладони у нее над головой. Ира закрыла глаза, точнее, они сами закрылись. Сквозь абсолютно черную темноту она, будто из очень далекого далека, услышала Женечкин шепот. Он говорил очень медленно:

— Страх… кто или что его причина…

— Радный! — не контролируя себя, выкрикнула Ира и вскочила.

Женечка силой усадил ее и снова простер ладони над ее головой. Перед глазами поплыла сцена сожжения и тут же оборвалась, так как она сразу увидела стоящего в стороне от всех Радного, и дикий всепоглощающий ужас объял ее.

— Тихо, тихо, тихо… — увещевал ее Женечка. — Перестань бояться, но не дави страх.

— Я не могу! — вскрикнула Ира и окончательно вырвалась из крепко держащих ее за плечи Женечкиных рук.

— Сядь, — спокойно сказал Женечка, занимая свое место.

Ира села. Ее всю трясло.

— Я не могу, — пробормотала она, едва переводя дыхание.

— Ир, но ведь когда-то смогла?

— Когда?

— Тебе лучше знать — вспоминай.

Ира напряженно стала прокручивать все, что касалось Радного. Дрожь не унималась, хотя она вроде как и абстрагировалась от страха. Женечка наблюдал за ней.

— Не умом вспоминай, выкинь все из головы — само и всплывет.

Ира послушалась. Дрожь сама собой ушла, а перед глазами воскресла сцена из их с Радным совместного похода на Ажечку: как они уговаривают «главных» перебраться через реку и тут показывается черная гадюка…

— Я всегда дико боялась змей, — проговорила Ира будничным голосом.

— Что? — Женечка вроде как не понял о чем она.

— Неважно… Я сейчас приду.

Ира встала и поднялась в кабинет. Там на полу валялся ее рюкзачок. Она извлекла из него коричневато-зеленоватый камень и взяла с полки такой же, принесенный ею ранее. Внутренний голос рационального тут же заявил, что гадюка с дачи Радного ну никак не может быть той же самой гадюкой, что и на Ажеке. «Заткнись», — мысленно сказала голосу рационального Ира.

Она стояла, держа в каждой руке по камню. Закрыла глаза. Яркий густой золотистый свет охватил ее. Перед внутренним взором встала та же сцена, что и немногим ранее, когда Женечка держал свои ладони над ее головой. Сцена из ее сна, когда она впервые увидела Радного. В чернущей темноте под Женечкиными руками ее обуял невыносимый ужас, а теперь в невероятно ярком густом золотистом свете то же самое воспоминание вызвало неописуемый восторг. Сердце бешено колотилось, как и тогда. Все ее тело дрожало, как и тогда. Но не от страха — от восторга. Ира, едва переводя дыхание, открыла глаза.

— Ира, — прозвучал за спиной Женечкин голос.

Ира обернулась и показала Женечки камни.

— Ира, выбрось их!

— Почему?

— Ир, честно, не знаю, но я чувствую, что в них скрыта некая угроза.

— То есть, эти камушки вызывают у тебя страх? Так не бойся своего страха! Не ты ли учил давеча? А у меня, Жень, оказывается, нет и никогда не было страха. Я боялась, как человек боялась, и сейчас боюсь, но не страха.

Женечка в немом оцепенении смотрел на нее. Ира продолжила:

— Жень, это не страх. Это восторг! Немыслимый, нечеловеческий восторг! И человеческое во мне относится к нему с большим опасением.

— Радный вызывает у тебя восторг? — скептически поинтересовался Женечка.

— Оказывается — да.

— Но ты буквально только что…

— Жень, под твоими руками меня окутала черная тьма, и восторг показался мне страхом, но лишь показался.

— Ирка! Я уже давно стал догадываться, что пережил две с половиной тысячи лет лишь для того, чтобы ты довела меня до инфаркта.

— Женечка! — со всей доступной ей добротой воскликнула Ира и, аккуратно положив камни на полку, обняла его.

Все мышцы его тела будто окаменели от напряжения, но в ее объятьях постепенно расслабились. Женечка вздохнул:

— Ирка! — взяв за плечи, он слегка отодвинул ее от себя и внимательно оглядел с ног до головы. — Мне очень многое хочется рассказать тебе, но нельзя. Ты сама должна вспомнить, а заодно и вытащить из памяти то, что мне недоступно. Только для этого ты должна вспоминать сама. Тебя несет куда-то не туда, а я ничего не могу сделать.

— А может, тебе только кажется, что не туда? Может, мне, на самом деле, туда, куда ты имеешь в виду, вовсе и не надо?

— Может быть… Я не знаю…

Ира снова обняла Женечку.

— Жень, скажи — почему ты ищешь в темноте?

— Свет ослепляет.

— Только, когда ты смотришь на него извне, но когда ты в нем, все становится совершенно иным.

— Чтобы находиться внутри света, нужно быть его источником.

— Но ведь ты — огонь.

— Да, я умею трансформировать свое человеческое тело в пламя, но от этого я не становлюсь источником света. Если ищешь в темноте, находишь свет и даже его источник. Я могу лишь слегка коснуться источника, чтобы знать, но при этом остаюсь в темноте. Свет не застилает мне глаза, а лишь освещает то, что я хочу знать. Я не поворачиваюсь лицом к свету — он всегда остается у меня за спиной. Иначе свет начинает слепить и можно потерять нить пути.

— Потому ты и не видел меня тогда. Ты стоял ко мне спиной.

Женечка снова взял ее за плечи и отодвинул от себя, пристально окидывая взглядом с ног до головы. Его тело била крупная, хорошо знакомая Ире по собственному опыту, дрожь.

— Идем, — сказал он, взял ее за руку и увлек за собой вниз в гостиную.

Пока они спускались, Женечка вернулся в прежнее состояние. Ира отметила про себя, что до такой полной власти над собой ей еще ой как далеко, если вообще она на это способна.

— Я просто манипулирую СВОИМ ВНИМАНИЕМ, — сквозь зубы прошептал Женечка в ответ на ее мысли.

— Ценное замечание! — подметила Ира.

— Самое главное — из области не таких уж тайных знаний.

— О чем это вы? — спросил Влад.

— О владении собой, — ответила Ира.

— И каким образом оно достигается? — Влад спрашивал без особого интереса, скорее всего лишь для того, чтоб завязать мало-мальски безобидную беседу. Судя по всему, он чувствовал себя не совсем в своей тарелке.

— Этим приемом пользуются даже воспитательницы в детском саду для управления детьми. Если возникает проблема, они стараются переключить внимание воспитанников, — изрек Женечка, расслаблено размещаясь в кресле. — Пытаясь овладеть собой, человек, как правило, старается, что называется, «взять себя в руки», тратит на это бесполезное занятие, меняющее лишь внешние реакции, уйму сил, когда нужно всего лишь переключить свое внимание. Переключать внимание можно как с одного объекта на другой объект, так и с одного действия на другое действие, а так же с одной эмоции, ощущения, чувства на принципиально иные.

— По-моему, мне — пора, — тихо и медленно проговорил Влад, поднимаясь. Таким потерянным Ира еще никогда его не видела.

— Мне, кстати, тоже, — подхватил Женечка, поднимаясь следом.

Влад на мгновение замешкался. Женечка, хитро улыбнувшись и подмигнув Ире, не дал безвозвратно рассеяться благому порыву Влада покинуть Ирин дом.

— Идем. Палладиной пора отдохнуть — она сегодня пережила нелегкий день, — сказал он, увлекая Влада к выходу.

Воцарившееся уединение оказалось для Иры совершенно неожиданным. Она сварила себе еще кофе и закурила. К ней подошли Зив и Лоренц. Они разместились рядом и как-то загадочно смотрели на нее. Зив что-то урчал себе под нос, Лоренц мурлыкал. Иру охватило умиротворение. Честно говоря, за время их вечерней беседы у нее не раз возникало желание, чтобы все поскорей свалили. Но долгожданное произошло так неожиданно, что она как бы зависла в вакууме. Свыкнувшись с мыслью, что она, наконец, одна, Ира отправилась мыть посуду. Ее, то есть посуду, конечно, можно было предоставить заботам Татьяны Николаевны, которая завтра непременно заглянет, но Ире настоятельно требовалось чем-то себя занять перед сном. Чем-то будничным, бытовым — таким милым и обычным.

— Спускаемся на Землю, — медленно вслух проговорила Ира.

— Спускаемся, спускаемся… — услышала она за спиной счастливый Женечкин голос.

Он нежно обнял ее и потерся своей щекой об ее щеку.

— Женька! Ты же уехал!

— Я не уехал. Я Влада увез. А ты что, не рада мне?

Ира повернулась к нему и улыбнулась.

— Рада… — проговорил Женечка мечтательно и утопил в своих объятьях. — Видишь ли, — продолжал он полушепотом, — я против Влада ничего не имею, но ты на групповуху явно не согласишься, а оставлять тебя с ним не захотелось мне, — он поцеловал ее. — Пойдем спускаться на Землю-Матушку.

Ира не возражала.

— Тебе не будет легко, — изрек Женечка в качестве утреннего приветствия, встречая Иру в гостиной за накрытым столом. — И даже легче не будет.

— Я знаю, Жень, и не боюсь этого. Для меня началась новая эра. Умирать тяжело, рождаться — тоже. Ты ведь знаешь…

— Да… Просто мне периодически кажется, что ты лишь играешься, не воспринимая всерьез то, что с тобой творится.

— Есть немного. Я же все-таки человек! А какой здравомыслящий человек будет воспринимать все это всерьез? И воспринимать вообще.

— То есть?

— То есть, я, кажется, нащупала, как отдать богу божье, а кесарю кесарево.

Женечка облегченно вздохнул, притом без тени сарказма.

— Надеюсь…

— Я рада. А по сему прошу тебя, не обижайся, мне уже давно пора начинать отдавать кесарю кесарево — я с самого приезда еще за работу не садилась, и у меня намечается форменный завал.

— Охотно верю. Кстати, а как там моя книга поживает?

— Ты же сам сказал ее пока не трогать.

— Теперь можно.

— Ну, спасибо! — с ехидным сарказмом «поблагодарила» Ира.

— Ну, пожалуйста! — к Женечке опять вернулось игривое настроение. — Ладно, Палладина, не обижайся! С книгой можешь не спешить. А я, повинуясь твоей просьбе, являющейся вежливой формой приказа, испаряюсь. Трудись! — он уже направился к выходу, но у самой лестницы затормозился. — Только позволь еще позлорадствовать: Ирка, в твоей работе, где божье, а где кесарево, сами бог с кесарем не разберутся.

— Женечка, не переживай! Я им как-нибудь сама поровну поделю, так что не поссорятся.

— Ты уверена?

— Да. Уверена.

Женечка свалил, а Ирина поднялась в кабинет и без лишних раскачек села работать. Часа на три она полностью выпала из окружающей действительности, в которую ее ненадолго вернул звонок Влада:

— Ира, как ты?

— Нормально. По крайней мере, теперь я точно знаю, что Женечка до вчерашнего вечера с тобой, в общем-то, не общался.

— Видимо, да, — по голосу Влада чувствовалось, что вчерашний вечер надолго врежется ему в память. — Ты, кстати, тоже.

Последняя фраза Иру развеселила.

— Влад, неужто все так тяжко?

— Еще как, — предварительно вздохнув, ответил Влад.

— Ладно, не принимай близко к сердцу, и к мозгу тоже.

— И давно вы так развлекаетесь?

— С этой зимы.

— Что ж, теперь я многое начинаю понимать…

— Можешь не объяснять — я знаю… Если у тебя не отпала охота со мной общаться так же тесно, как и до сего дня — привыкай. Тебе придется привыкнуть.

— Догадываюсь…

— Как там дела на объекте?

— Нормально.

— Скажи Валентинычу, что на днях я подъеду, гляну и, скорее всего, всех вас ждет заслуженный двухнедельный отпуск. Который бы я, на твоем месте, использовала для учебы. Я так понимаю, на заочном ведь тоже учатся, а не дурака валяют?

— Ну вылитая училка!

Ира рассмеялась.

— Вот тебе и полегчало! Влад, но на счет учебы я вполне серьезно.

— Не переживай, Ира, я уже потихоньку делаю задания.

— Ну вот, а теперь будет повод делать их не потихоньку.

— Ладно, как скажешь, — вздохнул Влад. В этот момент в пределы его досягаемости попал Валентиныч. — Пап!

Иру приятно кольнуло это слово. Она еще не слышала, чтобы Влад так называл отца. К тому же по его голосу чувствовалось, что это не вымученное обращение.

— Влад, дай Валентинычу трубку.

— Да, Ирочка…

— Валентиныч, я, скорее всего на днях заеду всерьез посмотреть на объект и, если все в порядке, отпущу вас недельки на две в отпуск.

— Ой, Ир, не надо бы!

— Валентиныч! В оплачиваемый отпуск.

— А-а! Ну, тогда другое дело! Когда ждать-то тебя?

— Валентиныч, ты сам позвони, когда решишь, что работы безболезненно приостановить можно станет.

Валентиныч позвонил через три дня. Он неплохо изучил Иру, по крайней мере, относительно работы. По ходу она следила за процессом лишь вроде как формально, но вот если сказала, что хочет осмотреть все всерьез… Его нервозность в последний день перед сдачей немало удивила Влада.

— Ой, Влад, она только с виду беленькая и пушистенькая, а работу принимать будет с лупой и белым платочком. Ни одной закавыки не упустит.

Влад и не предполагал, что Валентиныч ничуть не преувеличивает. Лишь упоминание лупы и белого платочка оказалось метафорой — сии принадлежности, в виде тестирующих качество работы приборов, Ира не использовала. Однако в процессе приемки у всех сложилось впечатление, будто Ира миллиметр за миллиметром сканировала весь дом с помощью микроскопа.

Погода стояла пасмурная и очень даже прохладная, но Влад с Валентинычем уже к середине осмотра обливались потом.

— Теперь я понимаю, почему ты всех так гонял, — сказал Влад Валентинычу, когда они, не выдержав, вышли перекурить.

А Иру усталость не брала — она целых пять часов придирчиво изучала стены, полы, потолки, окна, двери, коммуникации…

— Фух… Вроде все в порядке, — сказала она, наконец выйдя во двор и присоединившись к полностью измотанным Владу и Валентинычу. — Может, в море окунемся?

— Неплохо бы, — проговорил едва живым голосом Валентиныч.

— Ир, тебе никто, никогда не говорил, что ты — монстр? — язвительно спросил Влад, когда они втроем спускались к морю.

— Влад! — одернул его Валентиныч.

— Ничего, Валентиныч, ему можно, — усмехнулась Ира. — Так говоришь, называл ли меня кто-нибудь когда-нибудь монстром? Влад, у тебя что, с памятью плохо? А у меня, между прочим, прям перед глазами стоит: за окном чудесный сентябрьский денек, половина 9Д по третьему кругу переписывает самостоятельную по русскому. Припоминаешь?

— Ты слышала?!

— А как же! У меня и со слухом все в порядке.

— Во, блин!!!

— Ладно, ладно! Я же не обиделась! Так что все остальные эпитеты, направленные тогда в мой адрес, цитировать не стану, — Ира, ехидно хихикая, скосила на него глаза.

— Я больше не буду, — пробурчал Влад, потупившись.

Обстановка разрядилась. Валентиныч тоже повеселел.

Вода в море оказалась теплее воздуха, так что на берег выходить совсем не хотелось. Но короткий осенний день угасал, тонко намекая, что нужно ехать домой.

— Ну все, Валентиныч. Сегодня среда, так что в среду через две недели встречаемся здесь и решаем, что делать дальше, договорились?

— Хорошо, Ир. Предварительно созвонимся ведь?

— Конечно.

Валентиныч сел в купленную им не так давно «девятку», а Влад с Ирой в «Ниву», которая теперь уже почти на полных правах принадлежала Владу.

— Да, Ир! — начал Влад, выруливая на трассу. — Когда Валентиныч рассказывал, как ты принимаешь работу, я думал, он изрядно преувеличивает, чтоб ребят напугать, а теперь я понимаю, что он очень сильно преуменьшил. Слушай, ты действительно монстр.

— Может быть и монстр, но ведь я беру на себя ответственность. Валентиныч прекрасно знает, что если не дай бог возникают какие-то проблемы после моей приемки, его это уже никак не касается. Я сама все расхлебываю.

— Это как?

— А ты у него как-нибудь поинтересуйся. Он тебе много чего порасскажет. Видишь ли, Влад, если ты за что-то берешься, нужно уметь нести за это ответственность, то есть делать все так, что бы быть готовым умереть за свое дело.

— Ого! А не громковато ли будет?

— Нет, Влад, не громковато. Нести ответственность непросто и готовность умереть за то, что говоришь, делаешь — это единственный критерий.

— Ир, но если так жить — это же с ума сойти можно!

— А кто сказал, что жить легко?! Если не быть безжалостным по отношению к себе, с тобой будет жестоко обращаться мир.

Утро выдалось обворожительное. Правда, это совершенно не касалось погоды. Все небо затянули тучи, и моросил нудный осенний дождь.

Накануне Ира попросила Влада, чтоб на две недели предоставленного ему отпуска он забыл о ее существовании. С той же просьбой она обратилась и к Женечке. На всякий случай она известила и Генку, чтоб он не паниковал, обнаружив, если ненароком вздумает позвонить, что она вне зоны доступа сотовой связи. О том же она написала по электронке Лешке. На всякий случай о своем отсутствие для всех и вся в этом мире она проинформировала и Татьяну Николаевну.

Работа спорилась. Изображения на мониторе радовали гармоничностью форм, а расчеты — стройностью математических формул. Все свидетельствовало о том, что нащупанный ею путь верен, но… Вдруг все это — лишь мираж? Чем дальше, тем нестерпимее Ире хотелось проверить свои догадки на практике.

Она, объясняя во время выставки суть своих идей, ничуть не сомневалась в них. И сейчас не сомневалась, и все же ей так хотелось увидеть свои находки в реальном действии, воочию убедиться, что она права. Какое-то время она держалась, но терпение все же лопнуло. Конечно, воплотить в материальную жизнь запечатленные в эскизах предметы интерьера она не могла, ведь они имели достаточно сложные формы, и их изготовление предполагалось на сверхточном оборудовании. Но для проверки работы самой идеи особые изыски не требовались. По сути, проверить свою гипотезу, можно было и самой простой табуреткой.

Ира позвонила Зауру. Он с превеликим удовольствием и без лишних вопросов помог ей доставить домой два табурета, как две капли воды похожих на своих собратьев с кухни, и третий этаж из художественной мастерской превратился в столярную.

Два табурета требовались для чистоты эксперимента. Оба подверглись разборке и претерпели ряд невидимых глазу модификаций: один — «благоприятный» — в полном соответствии с Ириными открытиями, а второй — «неблагоприятный» — в соответствии ему обратном. Для стороннего наблюдателя они выглядели совершенно одинаковыми. Даже Ира на всякий случай пометила их, чтоб не перепутать ненароком. Впрочем, как стало понятно потом, она бы их и без всяких тайных меток ни за что не спутала бы.

Первой подопытной предстояло стать Татьяне Николаевне. С вечера Ира заменила на кухне два старых табуреты на новые. Она, хорошо зная привычки своей помощницы по хозяйству, «неблагоприятный» табурет поставила на место, где обычно та садилась. Старые — «нейтральные» — расположила в непосредственной близости, а «благоприятный» убрала подальше.

Утром Ира заняла свой, выбранный накануне, наблюдательный пост. Как раз вовремя, так как стоило ей разместиться поудобнее, в дом вошла Татьяна Николаевна. Первое, что она сделала, очутившись на кухне, — отставила «неблагоприятный» табурет, хотя он не очень-то мешал ее дальнейшим передвижениям, и начала протирать пол. «Нейтральные» она особо перемещать не стала, лишь слегка сдвигала в процессе мытья. А вот «неблагоприятный», в конце концов, оказался в самом дальнем углу. «Благоприятный» же, напротив, медленно перемещался к излюбленному ею месту, и, когда мытье пола завершилось, а чайник водрузился на плиту, Татьяна Николаевна села именно на этот табурет. Ира ликовала, покидая свое укрытие и заходя на кухню.

— Доброе утро, Татьяна Николаевна!

— Ой, Ирочка! Доброе утро! Ты уже закончила свою важную работу?

— Да нет, еще. Передохнуть вышла. Давайте чаю вместе попьем.

— Давай. Я вот и печенья испекла.

Они вместе накрыли в гостиной стол для чаепития. Ира села на диван, а Татьяна Николаевна… А Татьяна Николаевна принесла себе с кухни «благоприятный» табурет.

— Татьяна Николаевна! Садитесь в кресло!

— Ой, Ирочка! Да мне на табурете как-то сподручнее.

Впрочем, последнее не особо доказывало Ирину правоту — Татьяна Николаевна всегда предпочитала табурет креслу. Но тут Ире представилась еще одна возможность осуществить чистоту эксперимента. Татьяна Николаевна вдруг решила принести к чаю еще и варенье и ушла за ним к себе домой. Ира, тем временем, заменила «благоприятный» табурет на «неблагоприятный», поставив первый на место одного из «нейтральных». Дальнейшее Иру по-настоящему воодушевило.

Вернувшаяся с вареньем Татьяна Николаевна несколько раз порывалась сесть, но так и не коснулась своим телом «неблагоприятного» табурета. Она несколько раз ходила то за тем, то за другим на кухню и, в конце концов, вернулась, держа в руках «благоприятный» табурет. Увидев, что один здесь уже есть, она рассмеялась своей рассеянности, поставила на пол «благоприятный» табурет, а его зловредного собрата унесла и даже не поленилась запихать с глаз долой за холодильник.

Конечно, подобное поведение Татьяны Николаевны могло быть чистой случайностью, но дальнейшие наблюдения Иры не оставляли сомнений, что какая-то неведомая сила притягивает ее именно к «благоприятному» табурету. Ира делала вид, что уходит работать, а сама украдкой наблюдала за ней и при каждом удобном случае меняла табуреты — Татьяна Николаевна неизменно вновь и вновь выбирала один и тот же, притом намеренно убираемый Ирой в наиболее удаленные и наименее удобные места.

Как только Татьяна Николаевна, закончив все свои дела, удалилась, Ира сварила себе кофе и села в гостиной. «Работает! Сомнений нет! Но надо бы еще как-то проверить…». Она включила уже несколько дней мирно спавший мобильник и набрала Наташкин номер телефона. Бывшая соседка несказанно обрадовалась ее звонку, и вечером этого же дня состоялось нашествие дружественных семейств Наташи и Люси в Ирину обитель.

Вечер Ира пережила с трудом, но ее муки стоили того. Сидячих мест, естественно, включая подопытные табуреты, Ира предусмотрела ровно столько, сколько собралось гостей. Как она и ожидала, «благоприятный» пользовался повышенной популярность. Дашунька даже несколько раз устраивала скандалы за обладания им. А вот «неблагоприятный» постоянно пустовал — на него упорно никто не хотел садиться, предпочитая, за неимением лучшего, тесниться на диване.

Ира была счастлива. Не без труда выпроводив ненужных более гостей, она всю ночь работала, а потом, не ложась спать, и весь день. Она чувствовала, что запала хватит и дальше, но здравый смысл все же уложил ее в постель.

К концу отмеренной себе второй недели в понедельник вечером Ира просмотрела готовые эскизы. Впереди осталась уже несложная, но самая нудная и малоинтересная работа — состряпать для «коней» понятные им инструкции. Спать Ира легла с чувством выполненного долга, намериваясь на следующий день устроить себе заслуженный выходной перед предстоящим новым этапом преображения поющего дома.

— А по-моему, она уже давно готова, только, из-за сосредоточенности на другом, производит иное впечатление.

— Ну, не знаю… По мне так: пытаться разговаривать с ней пока бессмысленно.

— А я все же попробую. Ира! И-ра!

Ира открыла глаза. Прислышавшийся во сне диалог разбудил ее. Напротив кровати чинно сидели Зив и Лоренц.

— Доброе утро, — спокойно проурчал Зив.

Ира от неожиданности аж подпрыгнула в постели и резко села. Так резко, что аж голова закружилась.

— Не бойся.

Ирино сердце бешено колотилось. Она во все глаза смотрела на Зива. Он вроде урчал как обычно, но казалось, что вместе с его низким абсолютно собачьим урчанием слышалась и вполне человеческая речь. Ира окинула взглядом комнату — кроме нее и живности никого не было.

— Не бойся. Тебе не послышалось — это я говорю. Я. Зив.

Ира уставилась на него. Он не говорил — он только урчал, как всегда, но теперь в его урчании Ира совершенно отчетливо слышала слова, точнее, никаких слов слышно не было — она понимала его урчание как слова. Мозг советовал испугаться, но, как ни странно, страха Ира не испытывала. К ней на постель запрыгнул Лоренц.

— Ирочка, ну не бойся… — мурлыкал он.

— Легко сказать… — изрекла она, поддерживая на всякий случай во внешнем проявлении причитающуюся в данной ситуации реакцию. — Господи! Я, кажется, действительно с ума схожу!

— Если не отключишь рациональность своего восприятия — тогда точно сойдешь, — спокойно мурлыкал Лоренц. — Представь, что говорящие кот с собакой это вполне нормальное явление. Успокойся. А потом, как-нибудь на досуге, поразмышляешь на эту тему, и, может быть, даже найдешь объяснение, которое удовлетворит твою рациональную суть.

— Лоренц, ты, часом, докторскую диссертацию по философии или психологии не защищал?

— Ну вот, уже шутишь, а значит тебе не так уже и страшно. Идем купаться! Водопад соскучился! — поднимаясь, обрадовано виляя хвостом, проурчал Зив.

— Он теперь тоже говорящий? — Ира перестала притворяться, будто сей неожиданный поворот в ее жизни, испугал ее.

— Он всегда разговаривает, но мы его не понимаем. Дословно не понимаем, но общий смысл, как правило, более-менее ясен, — выдал научную консультацию Лоренц и спрыгнул с кровати. — Идем.

— Подождите! Я теперь что, всех животных понимать буду?

— Ты их всегда неплохо понимала, но если имеется в виду речь — то нет. По крайней мере, не всех, — пояснил Лоренц.

— Видишь ли, мы не совсем такие, как все, — пояснил Зив.

— А точнее — совсем не такие, — добавил Лоренц.

— А Женечка вас понимает?

— Понимать-то понимает, но слышать, что мы говорим — не слышит.

— Мы не собираемся с ним беседовать, — важно промурлыкал Лоренц и уселся вылизывать свою шкурку.

— Почему?

— Как тебе сказать… — Лоренц продолжал усердно умываться. — Не хотим… Видишь ли, он, безусловно, очень многое знает, но далеко не всегда правильно интерпретирует свое знание, так как редко возвращается домой, и даже когда возвращается, не отягощает себя лишними напрягами.

— Не поняла, что значит «редко возвращается домой»?

— Домой, значит в Изначальность. Там наш дом. И наш, и твой, и его… — проурчал Зив, как бы с намеком глядя Ире в глаза.

— Он говорит, что живет уже две с половиной тысячи лет… — задумчиво проговорила Ира.

— Необязательно умирать, чтобы возвращаться домой, — промурлыкал Лоренц. — Вот мы, к примеру, тоже не первый век по Земле шляемся, но домой заглядывать не забываем. И ты, кстати, тоже. Несмотря на то, что ты совсем недавно здесь.

— Я!?

— Ты осознавать пока не можешь, — Зив положил ей голову на колени и продолжил, преданно глядя в глаза. — Вот скажи, что ты делала с того момента как вылетела из горы и до благополучного пробуждения у себя в постели? Не помнишь?

— Нет…

Холодок пробежал у Иры по позвоночнику.

— Зив, по-моему, ты увлекся! — оборвал друга, хотевшего еще что-то сказать, Лоренц. — Пойдемте, в конце концов, купаться!

— Но…

— Ира, Лоренц прав. Нужно освежиться с утречка, а уж потом и болтать сколько влезет. У тебя ведь сегодня выходной?

— Да…

— Вот и отдохнешь с пользой.

Ира поднялась с кровати и начала одеваться.

— Да, Ира, чуть не забыл, — промурлыкал Лоренц, — на водопад идем молча и обратно — тоже. И вообще, никому никогда не показывай вида, что ты нас слышишь. Даже своему любимому Женечки.

— С чего это он у меня любимый?

— Да ты без него и шаг сделать боишься!

— Не надо, Лоренц! Не так уж она и боится — просто посоветоваться-то больше не с кем. Себя вспомни! Каково приходилось, когда здесь только появился, а? Забыл?

— И то верно… Ладно, идем. И ни звука, а то нашу Иру, чего доброго, в психушку отправят.

— К счастью, хоть не на костер! — проурчал Зив.

— Ну, это мы уже проходили, правда, Ир? — промурлыкал Лоренц.

— Вы там тоже были? — спросила в ответ Ира.

— А как же! И даже явились полуневольной причиной твоей захватывающей кончины, — с оттенком гордости промурлыкал Лоренц.

— Лоренц! Хватит! Сам же предложил сначала в водопаде искупаться.

— Ладно, ладно. Идем.

Водопадная эпопея прошла как обычно, за исключением того, что, как правило, урчащий Зив и мурлыкающий Лоренц, сегодня всю дорогу шли молча.

— Первое, чему тебе нужно научиться, — наставлял Иру Лоренц, когда они вернулись домой и дождались ухода Татьяны Николаевны, — слушать нас в присутствие других людей, не подавая вида, что ты нас слышишь.

— Очень сложно раздробить внимание и сосредоточить его в равном количестве сразу в нескольких направлениях. Притом так, словно оно целиком и полностью направлено на что-то одно в этом многообразии. Если ты этому научишься — емкость твоего внимания расширится, оно станет более глубоким и гибким, и ты начнешь замечать очень много интересного, что пока ускользает от тебя.

Ира усмехнулась.

— Знаете, с недавних пор меня само слово «внимание» стало ввергать в немыслимый ужас.

— Знаем, конечно, — спокойно ответил Зив. — Твое внимание позвало тебя. На самом деле оно шире и глубже, чем тебе кажется, но ты пока не используешь его в полной мере.

— Постойте, ведь если внимание сосредотачивается на чем-то одном, то все остальное остается за его пределами, а если попытаться фиксировать его сразу на нескольких объектах, то оно перестанет быть сосредоточенным вообще хоть на чем-то.

— В том-то и состоит трудность, но лишь для человека, — проурчал Зив, глядя Ире в глаза. — Притом, только для обычного человека.

— Видишь ли, — глубокомысленно замурлыкал Лоренц, — человек, когда ему предлагается сосредоточить на чем-нибудь внимание, автоматически, то есть по привычке, начинает вербализировать получаемую информацию и именно вербализация поглощает все внимание, притом, даже, вытесняя саму получаемую информацию. Лишь в экстремальных ситуациях обычный человек перестает думать словами, вследствие чего его внимание высвобождается, и он начитает действовать так, что потом сам изумляется своим действиям.

— Ты прекрасно знаешь, что облекать мысли в слова нужно лишь тогда, когда принимаешь решение и подводишь итог. В процессе действия вербализация — это совершенно лишняя обуза для внимания, — назидательно заметил Зив.

— Да. Я это знаю, но знать и делать — не одно и то же.

— Конечно, не одно и то же! — согласился Лоренц. — Но ведь иногда и притом очень даже часто у тебя получается! К примеру, когда ты работаешь. Мы давно наблюдаем за тобой, и я знаю, о чем говорю.

— Кстати, даже совсем обычные люди в случаях, когда нужно мгновенно донести большой объем информации, используют невербальные символы, к примеру: дорожные знаки.

— Зив абсолютно прав. Представь, что стало бы, если б информацию, заключенную в дорожном знаке, стали передавать словами?

— Это понятно, но ведь вы сейчас сами предложили мне тренировать внимание, воспринимая с одинаковым сосредоточением сразу, как минимум, два вербальных источника информации. Да еще при этом создавая у присутствующих впечатление, якобы он всего один.

— Безусловно, манипулировать и собственным, и чужим вниманием очень сложно, да еще в рамках вербальных символов, — согласился Лоренц. — Однако учти, что и вербальные символы можно воспринимать по-разному. Видишь ли, обычный человек, внимательно слушая собеседника, неосознанно повторяет за ним его слова, но можно этого и не делать… — он многозначительно посмотрел на Иру и добавил. — Именно это повторение, то есть повторная вербализация, и захватывает внимание полностью, не оставляя на что-либо еще…

Ира надолго задумалась. Зив и Лоренц молча ждали.

— Когда-то, очень давно, — как бы разговаривая сама с собой, начала она, — мне было лет девятнадцать-двадцать, я слышала голос. Точнее, я его не слышала — он как бы проносился у меня в сознании. Так вот, он говорил вроде бы с обычной скоростью, но я не успевала улавливать смысла… То, что я успевала повторить за ним, обретало смысл и укладывалось у меня в памяти. То, что не успевала — пролетало мимо, хотя все слова и казались понятными, но они не обретали смысла и не запоминались, — Ира ненадолго замолчала. — Во время обычного общения я не замечала за собой, что проговариваю вслед за собеседником.

— Тебе тогда только казалось, что скорость обычная, — пояснил Зив. — Когда ты смотришь на летящий самолет, его скорость в твоем восприятии тоже не соответствует действительной. Именно благодаря несоответствию скоростей ты и заметила, что проговариваешь. У тебя создалась иллюзия, словно голос говорит в обычном темпе, а ты — в замедленном. Когда же скорости одинаковые — это практически неощутимо.

— Если это даже заметить практически невозможно…

— Этого и не нужно замечать, — перебил ее Лоренц. — Если ты займешься наблюдением за собой, то твоего внимания точно уже ни на что не хватит.

— И как же тогда с этим бороться?

— Путем прекращения вербализации с помощью глубокого сосредоточения, — глубокомысленно промурлыкал Лоренц.

— О как! — Лоренц своими формулировками Иру определенно забавлял.

— Дело в том, — продолжал он задушевно мурлыкать, — что обычный человек, если требуется сосредоточиться на чем-либо, в первую очередь сосредотачивается именно на вербализации. Лишь в экстремальных ситуациях, когда думать словами попросту некогда, он на некоторый незначительный отрезок времени достигает истинного сосредоточения. И в этот миг постигает сущность мира, но, не имея возможности по ходу вербализировать полученные ощущения, он помнит о них лишь нечто весьма смутное. То, что мы предлагаем тебе практиковать, и есть в некотором смысле экстремальная ситуация. Поначалу будет очень сложно, но если ты вместо того, чтобы осознать «как», просто будешь пытаться делать это, то есть делать, не задумываясь о том, как именно ты это делаешь, постепенно у тебя начнет получаться то, что нужно.

— Ира, — добавил Зив, — твоя главная проблема и состоит в том, что ты уделяешь чрезмерное количество внимания пониманию, а не действию.

— Абсолютно верно, Зив, — продолжал Лоренц. — Тратить время и силы — чем, собственно, и является в данном случае внимание — на понимание можно и даже нужно «до» и «после», но не «во время». Это единственный способ действовать с максимальной эффективностью и полностью контролировать и себя, и то, что вовне. Однако попытки сознательно прекратить вербализацию приводят лишь к запуску ее с удвоенной силой и поглощению всего без остатка внимания этим процессом. Только глубокое сосредоточение на действии вводит тебя в нужное состояние, которое длится до тех пор, пока ты не начинаешь его анализировать…

— …чем, собственно, мы сейчас и занимаемся, — перебил его Зив, — хотя на самом деле хотели помочь тебе приятно провести выходной, а заодно показать одну очень полезную штуку.

— Простите меня. Я несколько увлекся. Ира, мы на самом деле хотели показать тебе одну весьма и весьма нужную вещь. Ее суть лежит в сфере иррационального, но вот применение сулит тебе немалые чисто практические удобства.

— Это ведь только ты нас слышать стала лишь с нынешнего утра. Мы-то, можно сказать, все о тебе знаем, — проурчал Зив, и они с Лоренцем заговорщически переглянулись.

— Идем, — позвал Лоренц.

Ира с любопытством последовала за ними. Они спустились по лестнице, ведущей в цоколь. Дверь в сад, через которую, как считала Ира до сего момента, и попадали в дом Зив с Лоренцем, а заодно и Женечка с Владом, была наглухо заперта.

— Ее замкнул твой сын перед отъездом, — ответил на не прозвучавший вопрос Зив. — Тебе она ни к чему, — заключил он и направился к другой двери.

Та дверь тоже вела в сад, но Ира с Лешкой так и не смогли открыть ее, потому что ни один из выданных Аристархом Поликарповичем ключей не подходил к замку.

— А вот эта дверь, — продолжал Зив, — как раз то, что тебе будет совершенно нелишним. Через нее, казалось бы, проще всего попасть в сад, но на самом деле и в целый ряд других весьма полезных мест, не куда угодно, но, к примеру, в дом, в котором тебе понадобится вскоре появляться все чаще и чаще, — можно.

— То есть… Я не поняла…

— Открывай дверь, — наставительным тоном промурлыкал Лоренц.

— Она на замке и ни один ключ к ней не подошел.

— Она не на обычном замке и для того, чтобы его открыть, не нужен обычный ключ, — проурчал Зив. — Мы без труда открываем ее и твои друзья — тоже. Единственное, они не могут попадать через нее в другие места, кроме как из сада в дом и из дома в сад — мы охраняем эту дверь. Именно поэтому она совсем не поддалась, когда вы с Лешей пытались открыть ее. Твой сын, хоть ты и родила его, не имеет с тобой ничего общего, впрочем, как и ты со своими родителями. Открывай дверь!

Целая куча вопросов бурлила в Ирином мозгу и рвалась наружу, но она понимала, что сейчас не время, а потому усилием воли заставила рассудок замолчать, на мгновение расслабилась и толкнула дверь. Та, даже не скрипнув, распахнулась в цоколь поющего дома, который радостно горланил задористрые частушки. Как только Ира, а следом за ней Зив и Лоренц, зашли, частушки оборвались на полуслове, и во всей своей торжественной красе грянула увертюра к опере Бизе «Кармен» в интерпретации автора для «Opera-Comique».

— Ну вот, — промурлыкал Лоренц, — теперь ты легко можешь быть почти одновременно в двух достаточно отдаленных друг от друга местах.

— Но как? — спокойно спросила Ира. — Насколько я понимаю, в данном случае я зашла сюда, мягко говоря, не без вашей помощи, ведь так?

— Верно, — утвердительно мяукнул Лоренц. — Мы — стражи прохода, и нам дано право самим решать, кому открывать его, а кому нет.

— Боюсь, что если даже вы будете держать проход для меня открытым, я вряд ли смогу им воспользоваться самостоятельно, то есть пройти туда, куда мне надо.

— Ты совершенно права, — подтвердил Зив. — Сегодня мы провели тебя сюда. Если б проход был просто открыт, ты бы заблудилась, а мы направили тебя туда, куда нужно. На самом деле, это несложно, и ты постепенно научишься делать это сама. Тем более что для начала тебе необходимо освоить лишь этот путь.

— То есть, начинаем с малого и будем двигаться к более сложному, — пояснил Лоренц. — Думаю, нет необходимости тебе объяснять, почему мы для тебя, как первый, выбрали именно этот вариант?

— К счастью, хоть это для меня ясно целиком и полностью, — слегка усмехнувшись, сказала Ира.

— Но при этом у тебя целая куча мала вопросов по другим поводам? — как бы хитро улыбаясь, спросил Зив.

— Ага…

— Ну, это неудивительно, — важно промурлыкал Лоренц. — У меня есть предложение: давайте вернемся в наш дом, пообедаем и сгоняем на Ажек. Тебе ведь, Ира, нужно отдохнуть от трудов праведных? Вот! А по дороге туда и обратно как раз и поболтаем. Заодно потренируешься делать вид, будто мы ничего и не говорим вовсе. Конечно, если встретим каких-нибудь людей по пути. Идет?

— Идет… — с многозначительным вздохом ответила Ира.

— По саду гуляла, Ирочка? — поинтересовалась Татьяна Николаевна, выглянув из кухни, когда Ира поднялась с цокольного на первый этаж.

— Да, Татьяна Николаевна.

— Молодец! Общение с природой — лучший отдых! И аппетит, небось, хороший нагуляла!

— Есть немного….

— Ну, так уж и немного!?

— Шучу! Голодная, как сто тигров!

— А вот это приятно слышать! Садись, ешь.

— Компанию составите?

— Нет, Ирочка. Я уже перекусила, а сейчас в город хочу съездить.

— Как знаете…

— Приятного аппетита!

— Спасибо!

Татьяна Николаевна покинула дом, а Иришка, Зив и Лоренц занялись поглощением обеда. При этом Ира пригласила их вместе с собой за стол, чему они весьма обрадовались. К ее немалому удивлению оказалось, что они умеют это делать — в смысле есть за столом — очень даже изысканно, притом настолько, что, пожалуй, даже светила этикета обзавидовались бы их манерами.

— Первое, что ты должна понять, — начал Лоренц, когда они вышли на тропу, — это то, что весь Мир — живой. Я имею в виду не только Землю, а вообще абсолютно все. Но он живой неодинаково и неравнозначно. То есть, существуют живые объекты и объекты, являющиеся частью живых объектов. К примеру: ты — живая, твоя рука тоже живая, но живая не сама по себе, а лишь как часть тебя. Все является живым постоянно, всегда, но что-то из этого всего постоянно живое само по себе, то есть является осознанием, осознанием себя и окружающего мира, то есть личностью. Что-то постоянно остается лишь частью живого, являющегося личностью, а что-то в самом принципе являясь частью живого, на некоторый период в некотором нечто становится самостоятельно живым, то есть его самостоятельная жизнь в смысле обладания осознанием себя и окружающего мира — явление непостоянное. Таких существ в Мире подавляющее большинство.

— Представь, — воспользовался паузой Зив, — будто весь Мир — это бесчисленное множество нитей. Все нити наделены жизнью, но не все наделены осознанием. Осознание возникает лишь там, где эти нити переплетаются, или завязываются узелками, или сматываются в клубки, или что-то другое в том же роде — вот в местах этих соединений и появляется личность.

— Верно, — подхватил Лоренц. — Теоретически любой такой пучок нитей может существовать вечно или распутаться через определенный период. На практике же есть очень незначительное количество эдаких клубочков, которые никогда не разматываются, а все остальные, которые составляют подавляющее большинство, не успев сплестись, почти тут же разъединяются. В воспринимаемой нами в данный момент земной реальности эти клубочки, в первую очередь, представлены растениями, животными и, конечно же, людьми. Почему в первую очередь? Потому что иные объекты, по преимуществу являясь лишь частью живого, нет-нет, да и обзаводятся собственным осознанием, притом, гораздо более устойчивым, чем у многих из людей. К таким относится и наш дом и, как ты его называешь, поющий дом. Мистики их, как правило, относят к другому типу осознания, но на самом деле осознаний только три типа — непостоянное, относительно постоянное и постоянное.

— О чем-то подобном мне уже рассказывал Женечка, — отметила Ира.

— Было б удивительно, если б умолчал, — язвительно заметил Лоренц.

— И говорил он только о людях, — медленно проурчал Зив, — не так ли?

— Я, честно говоря, точно не помню, но, кажется, он отметил, что касается это не только людей.

— Ну хоть отметил! — съязвил Лоренц. — Человеческой форме свойственна иллюзия исключительности. Человек не берет в расчет никого, кроме себя, даже тот, кто является воплощением относительно постоянного осознания. От того и все беды человечества, но, возможно, таков Первопричинный замысел.

— Видишь ли, Ира, постоянное или относительно постоянное осознание может воплотиться на Земле как в человеке, так и в муравье или… ну в папоротнике, к примеру. Короче, абсолютно во всем, также как и непостоянное. То есть, и дождевой червяк может на самом деле оказаться богом, а человек — существом абсолютно примитивным.

— Как я понимаю, неравенство существует, но не в принадлежности к определенной классификационной категории, скажем: вид, класс,…

— …профессия, общественное положение… — дополнил Зив список сугубо человеческим.

— …а только в зависимости от качества осознания, так? — закончила свою мысль Ира.

— Именно так, — подтвердил Лоренц с явным удовлетворением.

— А что значит, «Первопричинный замысел»?

— Все бесчисленное множество нитей есть один огромный вечный и бесконечный клубок, то есть Первопричина, то есть Мироздание, Бытие, Всевышний, — пояснил Зив.

— Верно, — подтвердил Лоренц. — Но вернемся на Землю. Земная жизнь — испытание и для относительно постоянных, и для непостоянных осознаний. Ведя ее определенным образом, у непостоянных есть шанс стать относительно постоянными, а некоторые относительно постоянные подвержены опасности прекратить свое существование. Впрочем, это не является отличительной особенностью земного существования — подобное происходит и на иных уровнях Бытия. И на всех уровнях Бытия постоянные и относительно постоянные осознания управляют ходом существования, только не в том смысле, в который перековеркали сие люди. На самом деле, управление — это излучение и направление энергетических потоков, а вовсе не издание законов и контроль их выполнения или, что еще хуже, самовлюбленное самодурство. Непостоянные осознания занимаются усилением и закреплением этих потоков. Тот, кто преуспевает в этом — укрепляет собственную структуру и со временем становится способным сам излучать и направлять энергию. Я понимаю, это все слишком обобщенно и абстрактно, но если начать вдаваться во все частности — этот наш разговор никогда не окончится.

— Я поняла общую идею, и она не является для меня новой.

— Женечка постарался? — язвительно заметил Лоренц.

— Да.

— Лоренц, не язви! — рявкнул Зив. — Что плохого в том, что Ира все это знает!?

— Да нет, хорошо, конечно, но…

— Но ты просто недолюбливаешь Женечку, — закончил Зив.

— А ты?

— Действительно, что он вам такого сделал? — с любопытством спросила Ира.

— Ничего он особого не делал, просто за время своего вочеловечивания, а человеком он предпочитает жить не только последние две с половиной тысячи лет непрерывной земной жизни…

— …он и до этого почти только сим и баловался, — брюзжа, перебил Лоренц.

— Он, хоть теоретически и знает, что разница между всеми существами лишь в качестве осознания, что подобные ему воплощаются и пиявками, и водорослями, и кем угодно еще, но он, как все люди, сторонится и не принимает их во внимание.

— Вот, к примеру, настоятельно советовал тебе выкинуть приглашения. А ведь их, к тому же, не пиявка какая-нибудь послала! — буквально фыркнул Лоренц.

— А что это за приглашения? Кто их… прислал?

— Отвечать на подобные вопросы не в нашей компетенции. Когда получишь третье — сама узнаешь, — важно промурлыкал Лоренц.

— У меня есть ощущение, что эти, как вы их называете, приглашения напугали Женечку.

— Еще бы не напугали! — почти ликовал Лоренц. — Он, конечно, наверняка не может знать, от кого они, но догадывается — это уж точно.

— Он мне не поведал о своих догадках…

— И не поведает — это не в его компетенции… — проурчал Зив.

— …а уж это он знает очень определенно, — тем же ликующим тоном промурлыкал Лоренц.

— Но если это нечто до такой степени серьезное, неужели просто выбросив их, я смогу избежать того, что с точки зрения Женечки несет угрозу?

— Во-первых, я рад, что, судя по твоим словам, у тебя иная точка зрения на сей предмет, — довольно промурлыкал Лоренц, — а во-вторых, в этом случае он, к сожалению, прав. В смысле, что если ты их просто выбросишь, они тот час же будут отменены.

— Надо признаться, вы меня, ребята, прямо-таки заинтриговали!

— Потерпи, — мягко и ласково проурчал Зив. — Как только ты будешь готова, придет третье приглашение, и ты все узнаешь.

— И все-таки, давайте вернемся к нашей теме, — важничал Лоренц. — Так вот, у каждого осознания — и непостоянного, и относительно постоянного, и постоянного — своя задача. У постоянных и относительно постоянных осознаний задачи более сложные и глобальные, у непостоянных — более простые и прозаичные, но это не значит, что менее важные. В зависимости от задачи осознание воплощается в том или ином качестве. Между прочим, на то, в чем заключается сложность и глобальность, у людей тоже иная точка зрения.

— Кстати, Лоренц, да и ты, Зив, мне кажется — вы очень недолюбливаете людей.

— Да, это так, — спокойно подтвердил Лоренц.

— Что ж вы так со мной-то носитесь?

— Ты не человек, — «констатировал факт» Лоренц. — То есть ты человек, конечно же, по крайней мере, сейчас, но ты совершенно необычное осознание, по крайней мере, для Вселенной, и при этом за весь путь своего земного бытия ты очень мало и очень ненадолго воплощалась в человека, а потому не вочеловечилась.

— Ты не испытываешь человеческой иллюзии исключительности и не по-человечески относишься к другим формам воплощений, — пояснил Зив.

— По-моему, вы меня переоценили.

— Ничуть!

— Видишь ли, Ира, внешним поведением ты, может быть, и не сильно отличаешься от людей, но мы ведь видим не только проявления этой реальности.

— Мы видим и твои, как это поправильней выразить… излучения, что ли…

— ОН, между прочим, тоже ВИДИТ, потому и посылает тебе приглашения, — Зив остановился и многозначительно посмотрел на Иру.

— Класс! Мне нравится! Все что-то во мне видят, что я какая-то ну сверхособенная! Ну прям супернеобычная! Одна я ни сном, ни духом!

— Не скромничай, Ира.

— Постараюсь, — она улыбнулась, но затем ее лицо вновь стало серьезным. — Послушайте, меня тут один вопрос мучает…

— Не мучайся — спрашивай. Мы тебе не Женечка и не считаем, что любопытство бывает праздным.

— Какими способностями нужно обладать, чтобы пройти через ту дверь.

— Способностью ходить, и пользоваться обычными дверьми. Видишь ли, через такие проходы может пройти абсолютно любой человек, абсолютно куда угодно, естественно в пределах того, куда они могут вести. Для того и существуют стражи, гарантирующие проходы от посягательства кого попало. Именно поэтому мы наглухо закрыли проход, когда ты осматривала его со своим сыном. Твоему сыну не нужно знать о его свойствах, и ты сама понимаешь причину.

— А как с Женечкой и с Владом?

— Мы позволяем им пользоваться проходом как обычной дверью, когда это необходимо тебе.

— Женечка видит, что это проход, но он прекрасно знает, что без разрешения стража он может и не мечтать им воспользоваться в полной мере.

— Кстати, в его квартире тоже есть проход. Даже целых два. Вот ими он пользуется и очень активно.

— Один проход в его квартире — это входная дверь. Именно потому он всегда всех своих гостей встречает в подъезде и провожает аж на улицу. А второй находится на кухне, куда он вообще никого не пускает.

— У него есть домработница.

Зив и Лоренц демонстративно легли по обе стороны тропинки и посмотрели на Иру, смешно выпучив глаза.

— Ты ее когда-нибудь видела? — спросил Лоренц.

— Нет, но я как-то говорила с ней по телефону.

Зив и Лоренц в неуемном веселье катались по траве. А когда успокоились, Лоренц продолжил намурлыкивать свою лекцию.

— Видишь ли, проходы существуют в виде сетей. У каждой сети проходов есть свой страж. Люди никогда не бывают стражами проходов. Одна из причин, я думаю, в том, что они считают это занятие ниже своего достоинства. Но это, конечно, не единственная и не главная причина.

Как бы там ни было, а стражами проходов становятся относительно постоянные осознания, воплощенные в различных животных и растениях, а также так называемые духи, то есть относительно постоянные осознания, воплощающиеся в различные природные и рукотворные стихии: камни, реки, ветры, дома, книги, кастрюли и т. п. — во что угодно, что у людей считается неживым. Их люди назвали духами, потому что они воплощаются по иным законам и совершенно по-иному связаны со своим телом воплощения. К тому же растение или животное обязательно имеет осознание, а стихия может быть как воплощением осознания, так и только лишь частью живого, то есть не являться воплощением осознания.

Страж сети проходов, которой пользуется Женечка почти все две с половиной тысячи лет своего нынешнего существования на Земле, — дух. Вочеловеченные осознания гораздо легче находят общий язык с духами, нежели с животными и растениями. Вот и Женечка нашел. Он всегда селится только в тех местах, где есть проходы сети этого духа. С последним пристанищем ему особо повезло, так как там целых два прохода.

— Послушайте, но ведь это большой многоквартирный дом, притом построенный…

— Знаем, знаем. Дело в том, что дверь — лишь воплощение прохода. Это отдельная тема, и если она тебе интересна, мы поговорим об этом, но в другой раз. Сейчас нам бы хотелось, чтобы ты узнала более практичную информацию о проходах.

Итак, у каждой сети проходов есть свой страж. Он, в первую очередь, заботится о том, чтоб туда случайно не забредали воплощенные непостоянные осознания — проходы вообще не для них делались. Да и относительно постоянным далеко не всем открываются проходы, а если и открываются, то далеко небезгранично.

Исключение составляют критические ситуации. К примеру, за дамой гонится грабитель. Она забегает в дверь и оказывается в трех кварталах оттуда, он забегает в ту же дверь и тоже оказывается в трех кварталах оттуда, но только в противоположном направлении. В подобных ситуациях, наверное, любой страж откроет проход, тем более что и дама, и грабитель находятся в состоянии стресса и не особо удивятся странности произошедшего, то есть спишут это на пресловутый стресс.

В обычных ситуациях двери проходов редко бывают не на замке, а если и не на замке, так функционируют только как обычные двери. И лишь избранным страж позволяет пользоваться проходом по его прямому назначению. Существует нечто типа содружеств стражей и тогда тот, кому позволено пользоваться одной сетью может также беспрепятственно попадать и в другие. Диапазон перемещений за счет этого невообразимо расширяется. Но даже и одна сеть проходов — это очень неплохо, потому что расположение всех ее входов-выходов никак не связано с законами физической географии. К слову, ехать тебе к Радному необязательно — в нашей сети есть выход в старое и новое здания его мебельной фабрики и в дом, где находится его квартира.

— Что!!!???

— А ты думаешь, он просто так именно поющий дом купил?

У Иры глаза из орбит вылезли.

— Не пугайся, не думаю, что он сам, сугубо как человек, об этом догадывается, а тем более знает. Нет, он, конечно, знает, но совершенно на другом уровне.

— У меня с Радным связано какое-то очень сильное, но совершенно мне непонятное ощущение.

— Это неудивительно. Он тоже далеко не самое обычное существо. Видишь ли, он…

— Лоренц!

— Ты прав. Извини.

— Понятно. Мне еще рано об этом знать.

— Не в том дело, что рано, Ира. Ну не мы должны тебе об этом рассказывать.

— Ладно. Придушим свое любопытство. А еще лучше — переключим. Вы мне так и не сказали что же там с домработницей Женечки? Или это мне тоже еще знать нельзя?

— Ну-у! Это можно! Нет у него никакой домработницы. А если ты не поленишься и сходишь в салон сотовой связи, то тебе там русским языком объяснят, что и номера такого не существует. С тобой дух игрался.

— Вот что-что, а дух, общающийся по мобильнику, представить себе ну никак не могу.

— Это — проще простого. Элементарная школьная физика за какой-то там класс. Электромагнитные волны, которые духи воспроизводят, как ты мычание коровы или блеянье овцы.

— А номер?

— Тебя удивит, если ты дозвонишься по этому несуществующему номеру, находясь вне зоны действия всех операторов мобильной связи?

— Удивит.

— Мобильник с собой?

— Да.

— Доставай!

Ира достала.

— Что там с зоной?

— Даже намеков нет.

— Для чистоты эксперимента попробуй кому-нибудь позвонить.

— К чему? Я и так верю.

— А ты попробуй!

Последним номером, с которым зафиксировалось соединение, был Наташкин. Ира набрала его. Естественно, телефон и пытаться искать Наташку не стал.

— А теперь набирай его домработницу. Как ее звать-то, кстати?

— Анастасия Максимовна.

— Набирай…

Ира еще раз глянула на экранчик — сеть, как и следовало ожидать, отсутствовала напрочь. Ира набрала номер. К ее изумлению тут же раздался длинный гудок, который не дозвучал до конца:

— Алло, я Вас слушаю? — сказал немолодой женский голос.

Ира не ожидала такой прыти и растерялась, не успев придумать, что говорить дальше:

— И-извините, Анастасия Максимовна… я, кажется, набрала Ваш номер по ошибке…

— Ничего страшного. Удачи Вам, Ирочка — доброжелательно проговорила «Анастасия Максимовна», и в трубке воцарилась тишина.

Довольные рожицы Зива и Лоренца светились счастьем.

— Ну как? — тоном Багиры из отечественного мультика «Маугли» промурлыкал Лоренц.

— Впечатляет. Особенно собственное воображение, пытающееся воссоздать образ духа с мобильником.

— Ну, как ты сама понимаешь, никакого мобильника у духа нет. Он ему попросту не нужен.

— Слушайте, а сам он позвонить кому-нибудь может?

— Запросто, притом с любого приглянувшегося ему номера, то есть у тебя в момент звонка может высветиться любой номер.

— Как только люди изобрели мобильную связь, у духов появилась новая развлекуха. Когда мобильников было мало, они осторожничали, чтоб не попасться, а сейчас шалят, как хотят и как могут. Истории со странными звонками тонут в гуще телефонных переговоров и не попадают под огласку, а следовательно, люди этого вмешательства не замечают.

— Круто! Интересно, а передаст ли «Анастасия Максимовна» Женечке, что я звонила?

— Обязательно.

— Ма-ма….

— Не переживай! Ты же «Анастасии Максимовне» сказала, что набрала ее номер по ошибке.

— А заодно добавь, что звонила из лощины по дороге на Ажек, и Женечка тогда точно ни о чем не догадается.

Ира рассмеялась.

— Очень смешно, Лоренц!

Около устья Ажечки, несмотря на конец октября и рабочий день недели, отдыхали от прелестей цивилизации несколько компаний.

— Вот и замечательно, — проурчал Зив, — есть хороший повод не полениться и пробраться к водопаду.

Ира, как учили, сделала вид, будто не слышала, что ей сказал ее «песик», хотя в данном случае предосторожность была абсолютно излишней — каждая компания находилась в состоянии тотального сосредоточения на собственных действиях, и никто не обратил никакого внимание на появление особы женского пола в сопровождении кота и собаки. Но зато на обратном пути обратили, да так сильно! да все сразу! А Лоренц с Зивом не преминули воспользоваться возможностью и от души «поиздевались», отпуская в адрес человекообразных столь едкие замечания, что Ире стоило неимоверных усилий держать себя в руках и изображать спокойствие во время удовлетворения любопытства своих собратьев по воплощению.

— Издеваетесь? — спросила Ира, уже на тропе.

— Есть немного, — довольно промурлыкал Лоренц. — Но ты держалась молодцом, а это радует.

Весь обратный путь они шутили и подкалывали друг друга, и лишь уже дома серьезный разговор ненадолго продолжился. Зив и Лоренц инструктировали Иру относительно прохода.

— С сегодняшнего дня, Ира, мы открыли для тебя проход, и пока только из твоего дома в поющий и обратно. То есть, поначалу, тебе ничего особого и делать не придется — просто будешь ходить, как через обычную дверь.

— Я думаю, излишне обращать твое внимание на то, что у твоих хождений не должно быть никаких свидетелей, кроме нас, конечно, — вставил Лоренц.

— А если Влад или Валентиныч, или кто-нибудь из рабочих вдруг воспользуется этой дверью?

— Будь спокойна, они к ней, пока нельзя, вообще подходить и близко не будут, ну если только ты их сама настоятельно не позовешь, — ответил Лоренц. — Видишь ли, мы не только можем открывать и закрывать проходы своей сети, но и отводить от них внимание.

— В смысле отвлекать?

— Нет.

— Отвлекать внимание или переключать его — это значит воздействовать на источник внимание, то есть субъект. А отводить — это значит воздействовать на объект внимания, выводя его из поля действия внимания субъекта. Пример:

Отвлечь внимание или переключить:

Человек ищет ключи. В этот момент падает и разбивается чашка. Человек забывает, что ему нужно найти ключи, и занимается уборкой осколков чашки.

Отвести внимание:

Человек ищет ключи. Они лежат прямо перед ним. Он смотрит на них в упор, но не видит, хотя со зрением у него все в полном порядке.

— Поняла.

— Так вот, — продолжал Зив, — потом, когда немного пообвыкнешься, мы откроем обе двери еще и в их обычном направлении, и тогда тебе придется кое-чему поучиться, чтобы попадать туда, куда тебе нужно. А когда и с этим полностью освоишься, тогда откроем еще один-два выхода, ну а потом — все. Понятно?

— В целом — да.

— А больше пока и не требуется.

— Пока, Ира, относись к наличию прохода как к элементарному удобству и возможности экономить время, — добродушно проурчал Зив.

— Доброе утро, Ир! — сказал мобильник голосом Влада. — Надеюсь, не разбудил?

— Разбудил.

— Ой, прости. Мне почему-то показалось, что сегодня ты должна встать очень рано.

— Мне тоже вчера казалось, что я рано проснусь, тем более что и спать улеглась, мягко говоря, не поздно, но, как видишь, заспалась малость, так что спасибо за побудку.

— Ну что, сегодня в бой?

— Да. Сегодня в бой.

— Тогда выезжаю в твоем направлении.

— Давай! Жду.

Ира бодро и легко спрыгнула с постели.

— Доброе утро! — проурчал вошедший Зив.

По телу побежала крупная дрожь.

— По-моему, она считает, что все, произошедшее вчера, ей приснилось, — промурлыкал входящий следом Лоренц.

— Неправда. Просто сейчас мне почему-то не по себе.

— Это нормально, — начал умничать Лоренц. — Сегодня ты собираешься заняться вполне обыденными делами, и твое рациональное начало вышло наружу во всей красе. Как пить дать с минуты на минуту потребует научно обоснованных объяснений относительно говорящих котов и собак, а также и не укладывающихся в его понимании проходов. Не обращай на его претензии внимания и не поддавайся его скепсису. Оно никогда ничему не поверит, и будет только мучить тебя. Принимай все как есть и игнорируй собственное сопротивление — не подавляй, а просто игнорируй. Этому тебя, как мне кажется, Женечка не учил?

— Этому не учил.

— А мы научим, — с энтузиазмом заявил Лоренц.

— По-моему, уже научили. Вчера, как мне кажется, я только этим и занималась.

— Ну вот! Еще немного потренируешься, и в привычку войдет, — заключил Зив.

— А Женечка, между прочим, мне рекомендовал не иметь привычек! — весело съязвила Ира.

— А ты знаешь — он прав! Не иметь привычек — это самая замечательная привычка! — подхватил веселый тон Зив.

— «Ощущение полноты и целостности Мироздания и есть преодоление всех преград и избавление от всех привычек, абсолютно от всех, ведь именно привычки — и хорошие, и плохие — парализуют нашу волю», — торжественно процитировал Женечку Лоренц. — Хоть бы думал головой, что мелет!

— Лоренц! Зря ты так! Привычки, сами по себе, действительно парализуют волю. Да всё на свете парализует волю, если ты позволяешь этому управлять тобой! Ира, не слушай его! Видишь ли, в мире либо управляешь ты, то есть используешь свою волю, либо управляют тобой, парализуя твою волю. То, что ты начинаешь делать без участия или с минимальным участием внимания, как говорится автоматически, это — привычка и это удобно. Представь, если б каждое действие требовало твоего внимания? Плохо, когда привычки управляют тобой, но если ты управляешь своими привычками — это очень даже здорово! Обзаведясь привычкой постоянного ощущения полноты и целостности Мироздания, ты в полной мере овладеваешь волей и начинаешь управлять всем в своей жизни и привычками в том числе. Лоренц, ее Женечка не совсем правильно выразился: нужно не избавиться от привычек, а научиться управлять ими. Просто когда человек, я подчеркиваю ЧЕ-ЛО-ВЕК, начинает управлять своими привычками, у него создается иллюзия, что у него их больше нет — входит в привычку ощущение отсутствия привычек.

— Всё! Сдаюсь! — торжественно промурлыкал Лоренц. — Но Женечку вы меня любить все равно не заставите!

Встречая Влада, Ира светилась счастьем. Его озадачил ее откровенно радостный вид, поводов к которому даже погода не давала: на улице моросил нудный осенний дождь.

Две чашечки с горячим кофе, источая голубоватую дымку, стояли на столе. Ира с грустью вздохнула — как она вчера выяснила, Зив с Лоренцем тоже значились в списках заядлых кофеманов, но предложить им божественного напитка она сейчас, естественно, никак не могла.

— Не сожалей о невозможном или недопустимом, — проурчал ей Зив.

— И вообще не сожалей, — добавил Лоренц.

— Ира, ты сегодня какая-то странная, — сказал Влад, окинув ее пристальным взглядом.

— Влад, ты при каждой смене моего настроения собрался впадать в панику?

— Нет… Но…

— Так! Влад! Ну неужели не понятно! Я с успехом закончила самый главный этап работы по мебели. Это же офонарительный повод для радости! Кстати! Я вот тебе сейчас тут одну штуку показать хочу…

Ира стремительно вскочила со своего места. Зив и Лоренц, без проблем поняв, что у нее на уме, тут же принялись дружелюбно терзать Влада, не давая ему возможности проследить за перемещениями хозяйки. А Ира тем временем принесла с кухни два «нейтральных» табурета, а из мастерской — «благоприятный» и «неблагоприятный», которые после своих опытов уволокла туда на всякий случай. Она выстроила их перед Владом в определенном порядке. Ира решила провести свой эксперимент в новом варианте. Решила поначалу лишь затем, чтобы переключить внимание Влада, но в процессе подготовки ей и самой стало интересно. Как только она завершила свои манипуляции, Зив и Лоренц «выпустили» Влада «на волю».

— Влад, посмотри на эти табуреты.

— Ну, посмотрел…

— Какой из них тебе больше всех нравится?

— Да все хорошие! Ир, что ты хочешь от меня?

— Хочу, чтобы ты выбрал лучший табурет.

— Ир, но они ведь все одинаковые!

— Хорошо, тогда сядь на любой из них.

— Зачем?

— Влад, я прошу тебя, пожалуйста!

— Ну как хочешь…

Влад поднялся и, не задумываясь, плюхнулся на «благоприятный».

— Замечательно! А теперь встань и отвернись.

Влад послушно поднялся и повернулся к табуретам спиной. Ира поменяла их местами.

— А теперь снова сядь.

Влад было хотел сесть на тот же самый, в смысле на стоявший на том же месте (теперь это был «неблагоприятный»), но «на пол пути» к нему вдруг выпрямился и уверенно сел на тот, что был через один от него («благоприятный»).

— Ну?

— Просто класс! Хотя я иного и не ожидала.

— Что просто класс? Чего ты не ожидала?

— Влад! Не придуривайся! Ты ведь сразу все понял!

— Ир, ничего я не понял!

В его голосе слышалось раздражение.

— Не обращай внимание! Он все еще волнуется из-за того, чего не понимает, то есть из-за твоего не в меру радостного настроя, — прокомментировал Лоренц.

— Влад! Я ж тебе показывала свои предварительные эскизы! Помнишь? Так вот, два из этих табуретов сделаны в соответствии с моей идеей. Точнее — один в полном соответствии, а второй — в соответствии ему обратном.

Искорки интереса засверкали в глазах Влада. Его внимание наконец-то попалось в Ирины сети.

— То есть, — продолжала Ира, — два старых табурета — «нейтральные», один новый — «благоприятный», а второй новый — «неблагоприятный».

— Та-ак…

— Так вот, ты оба раза сел на «благоприятный», как, впрочем, уже многие до тебя.

— Значит я не первый?

— О-о! Тебя больше всего интересует именно это? — ехидно улыбаясь, спросила Ира. — Влад, поверь, лишь искреннее расположение к тебе заставило меня сначала проводить эксперименты на других! — Ира рассмеялась. — К тому же они и понятия не имеют, что играли роль подопытных.

Напряжение, наконец, окончательно покинуло Влада.

— Вот, смотри! — продолжала Ира, перевернув табуреты и показывая метки. — Давай еще раз проверим теперь, когда ты еще и в курсе.

— А на себе ты проверяла?

— На себе не получится — я их отличаю без всяких меток.

— Ясно.

Влад со все возрастающим азартом принялся экспериментировать, сам, закрыв глаза, «перемешивая» табуреты. Результат оказался невообразимым: 100 % попаданий на «благоприятный».

— Это невероятно! — буквально завелся Влад. — Ирка! Ты ведь сделала самое гениальное открытие всех времен и народов!

— Ну вот! У самого лихорадочный румянец выступил! А то моему состоянию дивился!

— Да, Ир, теперь я тебя понимаю…

— Ну слава богу!

— Это надо отметить! — воскликнул Влад и «улетел» на кухню.

— Ира, а ты очень и очень неплохо действуешь… — начал Зив.

— …когда не занимаешься составлением списков реального и ирреального, — закончил Лоренц.

— Не забудь сегодня хотя бы раз воспользоваться проходом.

— Хорошо, Зив, обязательно попробую.

— Удачи. Мы будем дежурить с этой стороны.

В поющем доме Иру и Влада уже поджидал Валентиныч. И не просто поджидал, а уже успел заварить чай. Они втроем уселись за неказистым столом на неказистых лавочках, перенесенных ввиду неуклонно меняющегося времени года в дом. Ира включила ноутбук и открыла файлы с эскизами интерьера. Ей вдруг стало немного не по себе, ведь за все это время она ни разу не вернулась к ним и даже не удосужилась хотя бы тупо просмотреть перед сегодняшним днем. Возникло жгучее желание проверить свои давние идеи и расчеты на предмет соответствия открытым ею не так давно пространственным закономерностям. Но в данный момент, естественно, такая возможность отсутствовала. «Не сожалей о невозможном», — пронеслось в мозгу. Легко сказать! А если это невозможное так необходимо? Конечно, стоило об этом задумываться раньше, но отчего-то она не сделала этого вовремя. Что-то отвело ее внимание от этой необходимости. А раз так случилось, может, это на самом деле не является необходимостью? «Я просто ищу оправдания своему растяпству», — сказала сама себе Ира.

— Ир, ну что там? — спросил Валентиныч с ноткой легкого нетерпения в голосе.

— Сейчас, минутку… Я занималась другой работой и малость подзабыла, что задумывала здесь… Мне нужно освежить в памяти свои идеи…

— Ладно-ладно! Не спеши!

Хоть спеши, хоть не спеши, а то, чем ей давно следовало заняться, сейчас ну никак не сделаешь. «Может, извиниться, отправить всех по домам на неопределенный срок и пересмотреть всё?». Идея была хоть и не самая приятная в своем воплощении, но при этом самая здравая. Ира долго собиралась с духом и, наконец, сказала:

— Валентиныч, Влад, я дико извиняюсь, что заставила вас сегодня ехать сюда под таким дождем, но простите — действительно замоталась и не сделала одной очень важной штуки. В общем, на сегодня вы свободны, а когда приступим — я не знаю… Я позвоню… Извините, ради бога!

— Ничего страшного! — успокаивал ее Валентиныч. — Со всеми бывает! — говорил он в некотором недоумении, так как бывает-то, конечно, со всеми, но вот подобное в его практике общения с Ириной случилось впервые. — Давайте расслабимся, попьем чайку, а уж потом и поедем по домам.

— Да, давайте попьем чайку, а потом вы поедете по домам, а я останусь здесь.

— Как скажешь!

И они еще немного почаевничали, болтая на отвлеченные темы.

— Позвони, как будешь заканчивать — я за тобой заеду, — сказал Влад на прощанье.

— Хорошо.

Ира проводила их до калитки. Вернувшись, она согрела себе еще чаю и в задумчивости уставилась в монитор ноутбука.

— Ну и что я собираюсь здесь увидеть? — спросила она, в конце концов, сама себя вслух. — Блин! Даже в голову не пришло промерить дом чем-нибудь, кроме рулетки!

И сейчас ничего, кроме рулетки, она с собой не захватила.

— И Влада отпустила… — проговорила она, роясь в рюкзачке в поисках мобильника.

И тут на нее снизошло озарение: «Проход!». Не терзая себя размышлениями по поводу того, почему она и про проход запамятовала, Ира с бешено колотящимся сердцем спустилась в цокольный этаж к заветной двери.

Ее, как и обещали, встретили Зив и Лоренц и, не став досаждать поздравлениями с успешной самостоятельной попыткой пользования проходом, проводили на третий этаж, а потом обратно до двери прохода.

Ира перепромерила весь дом снаружи и внутри, занося все данные на листок бумаги. Потом собрала свои пожитки и через проход отправилась к себе домой, к родному компьютеру, в котором находились все файлы, фиксировавшие ход работ. В виртуальное трехмерное изображение Ира внесла все поправки в соответствии с новыми промерами, а потом произвела наложение магических крестов и кругов. Дом имел идеальные изначальные параметры, а ее изменения и дополнения усиливали их. «Почему же он вначале показался мне просто монстром?».

— Ну, Ирочка, скелет тоже не вызывает приятных эмоций! — промурлыкал сидевший рядом Лоренц.

— Это верно… — полумашинально согласилась Ира. — Послушайте! — уже более осознанно обратилась она к Зиву и Лоренцу. — Мне не кажется случайным то, что я напрочь на определенном уровне забыла про дом, но сегодня — вспомнила.

— Конечно, неслучайно! — проурчал Зив. — Твое иррациональное и так все знало наверняка, а потому и не беспокоилось по этому поводу. А вот рациональное, оставленное без внимания по нашему совету, решило таким образом заявить о себе, как бы выказав беспокойство, заботу и желание помочь, но, как и следовало ожидать, лишь внесло ненужную суету, да еще и в не самый подходящий момент. Но это все не так уж важно, а впрочем, совсем неважно — и сам факт, и способ его объяснения.

— А что тогда важно?

— Важно то, — промурлыкал Лоренц, — что поющий дом является воплощением осознания. Он — живой. Сам по себе живой. У него есть собственная воля, и он станет лишь таким, каким желает стать. Своими усилиями ты только помогаешь ему, в большей степени лишь тем, что сокращаешь количество времени на приобретение им желаемой формы воплощения.

— Так значит, делая эскизы, я ничего не придумывала?

— Ну, начнем с того, — продолжал Лоренц, — что придумать вообще ничего невозможно, и ты об этом сама знаешь. Можно лишь подключить сознание, к взаимодействию с определенным участком знания…

— Постойте! Получается, поющий дом помог мне зацепиться за нужную нить и… и, собственно, это его заслуга?

— Ох, люди-люди! — урчал Зив. — Все бы вам выяснять, где, чья заслуга и раздавать пальмы первенства! Но если уж говорить о заслугах, то его заслуга состоит в том, что он сумел привлечь внимание Радного и направить твое в нужном направлении.

— Если мы сейчас займемся разборкой всех причинно-следственных связей данной ситуации, то погрязнем в этой теме навечно. Дело в том, что изначальной точки не существует в самом принципе. Есть лишь бесконечное множество точек отсчета на бесконечной прямой, уходящей в бесконечность в обе стороны от любой точки отсчета. Однако точка отсчета не может находиться где попало. Она может находиться только на переходе от «вдоха» к «выдоху» или от «выдоха» к «вдоху», — Лоренц выжидающе-многозначительно посмотрел на Иру.

— М-м-м… Что-то со «вдохами-выдохами» не совсем понятно.

— Обычное дыхание — одно из воплощений основы жизни вообще, основы связи и взаимодействия Знания с Сознанием.

— Спасибо, Лоренц, стало гораздо понятнее! — съязвила Ира.

— Не расстраивайся, Ира, постепенно тебе станет ясным очень многое, — Зив положил ей на колени свою голову. — Не терзайся тем, что ты пока не в состоянии понять. Что-то просто на время отбрось, а что-то на время просто прими на веру.

— Перестань беспокоиться! — подхватил Лоренц.

— Просто, порадуйся тому, — продолжал Зив, — что теперь тебе не нужно тратить время на дорогу из дома, в котором ты живешь, в дом, который тебе предстоит довести до совершенства. Просто, порадуйся тому, что теперь ты знаешь, что поющий дом не позволит делать с собой то, что не соответствует твоим и его замыслам, а значит, тебе нет нужды так уж пристально следить за работами, которые в нем вот-вот начнутся, а потом, когда тебе придется уехать, прерывать их. Ведь, во-первых, он сам не позволит сделать что-то не так, а во-вторых, ты, несмотря на расстояние, сможешь бывать в нем регулярно. Почему это так? Какая разница! Главное то, что это так!

— Но ведь интересно!

— И это здорово! Это значить, что для тебя настанет время ответов на вопросы. И ответишь ты на них сама, — глаза Зива светились умиротворением.

— Пока что, с недавних пор, со вчерашнего дня, на мои вопросы отвечаете вы.

— Нет. Мы только подталкиваем тебя к тому, чтобы ты задалась самым важным, — многозначительно промурлыкал Лоренц.

— Каким?

— Как устроен Мир? Но не в смысле жизни на Земле, но и не в смысле абстрактного философствования, — Лоренц загадочно и многозначительно посмотрел на Иру.

— И отвечать на него придется не логическим путем, — добавил Зив.

— Но пока все это неважно, и не нужно об этом беспокоиться. Еще не время, — продолжал философствовать Лоренц.

— Сейчас ты должна делать то, что должна — приводить мебельные разработки в полную боевую готовность и одним глазом приглядывать за поющим домом.

— А значить, на сей момент самое оптимальное — это придумать, как без лишней траты времени выдать распоряжения по дому, чтобы потом со спокойной душой приступить к завершению работы по мебели.

— Значит, все вот так вот просто? — усмехнулась Ира.

— А к чему усложнять? Тебе, к счастью, чуждо многое из человеческого, так и ни к чему обзаводиться ненужными привычками, — проурчал Зив.

День клонился к вечеру, и по всем признакам наступило время «возвращаться» домой. Ира набрала Влада и минут через десять перешла в поющий дом, откуда он ее забрал и вполне естественным путем повез обратно.

— Что там у тебя случилось такого страшного?

— К счастью, ничего. Я давно не видела собственных эскизов и, когда глянула, мне показалось, будто я допустила ряд просчетов, но лишь показалось. Сам понимаешь, лучше лишний раз проверить, чем потом хвататься за голову.

— Согласен.

— Я уже позвонила Валентинычу, так что завтра в девять утра определяем цели и задачи и в бой.

— Я готов — ты знаешь. А у тебя нет желания позвать сегодня Евгения Вениаминовича?

— Сегодня — нет. Да и тебе, не обижайся, сегодня у меня гостить не придется. Кстати, а чего это ты про Женечку вдруг вспомнил?

— Он места себе не находит. Я его таким потерянным еще никогда не видел, даже когда ты пропала, он лучше держался.

— Ну что ж, раз так — завтра устроим вечерние посиделки, но сегодня я буду очень занята.

Во дворе их радостно встретили Зив и Лоренц. Ну совсем обычные пес и кот! У Иры аж холодок по позвоночнику пробежал. Влад, следуя желанию Иры, тут же уехал.

— Ну что, развеялась немного? — спросил Лоренц.

— Фух! — облегченно вздохнула Ира. — Вы меня напугали.

— Мы? Напугали? — выказал искреннее удивление Зив.

— Еще бы! Возвращаюсь домой, а у меня там премиленькие котик с песиком!

— Еще позавчера тебя этот факт ничуть не беспокоил, — заметил Лоренц.

— Знаете, к хорошему быстро привыкаешь.

— Так значит тебе хорошо от общения с нами? — поинтересовался Зив.

— Не просто хорошо! С меня будто бы какой-то невероятный груз сняли или наоборот — добавили то, чего мне катастрофически не хватало.

— То есть, ты обрела нечто до боли свое и теперь испытываешь облегчение?

— Вот именно, Зив.

— Это радует, — промурлыкал Лоренц.

— Так, все это замечательно, но пора приниматься за дело.

— Всё-всё-всё. Более не докучаем, — проурчал, пятясь задом и увлекая за собой Лоренца, Зив.

Работа спорилась, и уже через час был готов четкий план на завтра, а, следовательно, и на ближайшее будущее.

Утром за Ирой заехал Влад. Как и давеча в поющем доме их уже ждал с заваренным чаем Валентиныч. Только теперь, едва включив ноутбук и открыв файлы с эскизами, Ира тут же стала давать четкие инструкции, которые вдобавок подкрепила вытащенными из рюкзачка распечатками. «Доклад» занял не более десяти минут, «прения» — минут сорок. И закипела работа. Они всем скопом подъехали к дому Валентиныча, там пересели на грузовую «ГАЗель» и отправились за материалами. Валентиныч с Владом не уставали дивиться Ирине: она четко говорила куда ехать и уверенной походкой подходила сразу к нужному стенду. Создавалось впечатление, словно она все эти две недели не дома за компьютером сидела, а с утра до ночи изучала ассортимент сочинских строительных магазинов. В общем, к четырем вечера они, захватив по дороге пару ребят из бригады Валентиныча, подъехали к поющему дому и занялись разгрузкой. Правда, Иры с ними уже не было. Она отправилась домой пешком после завершения покупок в магазинчиках расположенных вдоль реки Сочи за Краснодарским кольцом.

Ей казалось, что она не идет, а летит. Иру как на крыльях несло уже давно забытое чувство глубокого умиротворения. Да. В ее душе воцарился мир. Мир в смысле отсутствия войны. Рациональное с иррациональным не подружились. Они просто перестали общаться. Конечно, игнорирование друг друга — состояние мира далекое от идеала, но, как говорится, «худой мир лучше доброй войны».

Ну почему так немыслимо сложно постигать — и в теории, и на практике — простые истины! Ну куда проще не обращать внимания на тягостное состояние души, чем копаться в его причинах и все более, как в трясине, увязать в его навязчивой, изматывающей, но лишь кажущейся неотвратимости! А внимание — это действительно великая штука! Разумеется, если можешь управлять им, то есть нацеливать только на то, на что необходимо. Не всегда, правда, удается точно определить то, чему следует уделить его большую часть, но вот то, чему точно не нужно — овеяно обостренной ясностью. Действительно, зачем тратить внимание, а следом за ним силы и время, на то, что мешает полноте наслаждения жизнью, на то, что в данный момент в самом принципе невозможно или недопустимо!

Вот сегодня, к примеру, рациональное проснулось раньше, чем Ира успела открыть глаза, и тут же настойчиво стало добиваться аудиенции, с намерением высказать, а еще лучше навязать свое компетентное мнение относительно проходов и говорящих животных. И ему не было отказано в приватном общении! Вот только вместо того, чтобы выслушивать его доводы относительно невозможности существования дыр в пространстве и говорящих животных, Ира тут же загрузила его по уши теми проблемами, в которых ему нет равных, в которых иррациональное, считающее нормой прямую зависимость картины Мира от восприятия, полнейший беспомощный профан. И все стало на свои места: богу — богово, кесарю — кесарево, — и все довольны! А главное — состояние полного умиротворения, так давно забытое, а если прислушаться к ощущениям и быть честной с собой, то никогда ранее в такой полноте неиспытанное.

Ира усмехнулась своим мыслям: «Меня хлебом не корми — дай в себе поковыряться!». Как бы там ни было, а ей удалось, пусть даже на время, встать между рациональным и иррациональным в себе и озадачить каждое адекватными проблемами. Пусть даже на время, но у нее появилась, как минимум, передышка, и она поймала ощущение этого состояния, а значит, сможет вернуться в него вновь, если по каким-то причинам нечто выбьет ее из этой колеи. Иру переполняло ликование победы «Я» над двойственностью своего существа. Да, это было ликование победы, но что-то еще примешивалось к нему, нечто окрашивающее ощущения в по-особенному теплые тона. Ира вслушалась в это едва уловимое нечто… Что-то похожее возникало, когда она возвращалась домой после долгой отлучки или когда вновь встречалась после долгой разлуки с кем-то из особо близких. Вслушивание обострило это только что едва уловимое чувство, и на глаза навернулись слезы радости. То ли она куда-то вернулась, то ли кто-то или что-то вернулось к ней — она не могла пока понять. И не стала пытаться. Не стала пытаться, чтоб не спугнуть саму щемяще-умиляющую радость.

Дома ее застала живописнейшая картина: на диване в гостиной восседал Женечка, а у него на коленях изо всех сил ластящийся к нему Лоренц.

— Женечка! — воскликнула Ира в легком радостном удивлении.

— Прошу прощения, госпожа Палладина, за вторжение без приглашения, но дождаться его от Вас, мне показалось нереальным, так что свое внезапное нашествие оправдываю в Ваших глазах сообщением Влада, о том, что именно сегодня Вы намеривались удостоить меня чести посетить Вашу особу.

— Ба! Как церемонно!

Интонации Женечки переполнялись язвительным ядом, но Ира оставила это без внимания и ответила ему с совершенно искренней радостью. Женечка обмяк, пересадил Лоренца со своих колен на диван, поднялся, поспешил, явно чувствуя облегчение, навстречу Ирине и обнял ее со всей доступной ему теплотой.

— Ирка! Извини! Не звонишь, и я почти не вижу тебя, только смутно ощущаю, что у тебя все вроде как в порядке. Но вот в каком? В общем, нервишки шалят.

— Женечка! Я так рада тебя видеть! Сейчас даже собственноручно кофе сварю!

— Как жаль!

— Чего жаль?

— Упущенной возможности.

— В смысле?

— В смысле испить кофея, сотворенного твоей божественной рукой.

— Why? — чтобы более достоверно изобразить удивление Ира перешла на английский, благо на сие изречение ее скромного словарного запаса оказалось вполне достаточно.

— Видишь ли, я его уже сварил, — пояснил Женечка. — Присаживайся, — добавил он и скрылся на кухне.

Ира не имела ничего против, тем более что ноги после многокилометровой прогулки слегка гудели. Она опустилась на диван рядом с особой тщательностью вылизывавшимся Лоренцем.

— Лицемер! — сказала она ему сквозь зубы.

— Это ты мне? — спросил Лоренц, оторвавшись от «наиважнейшего» занятия и бросив на Иру наполненный притворной невинностью короткий взгляд.

— Угу… — хитро скосив глаза, подтвердила она.

— Ну… есть немного… вообще-то, мне просто хотелось сделать тебе что-нибудь приятное.

На этом их обмен любезностями прервался, так как в гостиную возвратился Женечка.

— Как живешь, Палладина? — спросил он, накрыв на стол и усевшись в кресло напротив.

— Знаешь, Жень, замечательно!

И она принялась подробно рассказывать ему про свои практически готовые и требующие теперь лишь чистового оформления мебельные эскизы, а главное про табуреты, естественно, с демонстрацией последних в действии. Рассказала и про проверку «алгеброй гармонии» поющего дома. И все в таких восторженных тонах, что Женечка и не почувствовал, что она из своего наиподробнейшего рассказа намеренно изъяла целый ряд весьма примечательных обстоятельств, касающихся последних трех дней. Но при этом его что-то терзало:

— Ир, мне как-то странно, что ты ни разу не поинтересовалась тем, каким образом я оказываюсь внутри твоего запертого дома.

— Ты сам приучил меня не проявлять праздного любопытства.

Ира ответила вполне спокойно, но у нее внутри екнуло.

— Не волнуйся. Он ни о чем не догадывается, — промурлыкал Лоренц.

— Он испытывает необъяснимое волнение и пытается его унять, завязав новую тему для разговора взамен исчерпанной, — проурчал Зив.

— Тема проходов его самого особо занимает с момента, как ты поселилась здесь. Его страж не раз пытался с нами договориться, чтобы мы открыли свою сеть для Женечки, но мы против.

— По крайней мере, до того момента, пока ты с ней полностью не освоишься.

— И только при условии, что сеть духа будет открыта для тебя.

— Притом раньше, чем мы откроем свою для Женечки.

— Видишь ли, духам, как и людям, нельзя полностью доверять.

Пока Зив с Лоренцем вещали, Женечка, рассеянно улыбаясь, в задумчивости молчал, видимо пытаясь придумать дальнейшее развитие наобум начатой темы. Ира, вроде как из вежливости выждав (ровно столько, сколько ей понадобилось, чтобы прослушать комментарии Зива с Лоренцем), продолжила:

— К тому же, увидев тебя со стороны, противоположной главному входу, когда мы беседовали с Владом, мне не составило труда догадаться, как ты это делаешь.

Женечка очень заметно весь напрягся. Ира видела, как он всеми силами пытается унять волнение и как плохо это у него получается. По ее телу прокатилась легкая волна торжества. Она еще немного потянула паузу и продолжила:

— В цокольном этаже есть дверь… — начала Ира загадочным тоном и едва начав, сделала многозначительную паузу, не без удовольствия наслаждаясь взволнованным состоянием Женечки. — Такая, самая обычная дверь… — Ира потянула еще одну паузу. Ей показалось, а может, и не показалось, что она слышит, как бьется Женечкино сердце. — Если ты считаешь, что я ни разу не спускалась в цоколь собственного дома, ты глубоко заблуждаешься. Хотя и не очень далек от истины. Если б не Лешка, мне бы и в голову не пришло лазить по подвалу, — Женечка немного перевел дух. — И знаешь, что я там обнаружила? — Женечкино сердце вновь загрохотало на всю гостиную. — Я обнаружила там дверь. Самую обычную дверь, ведущую в сад, — Женечка вроде снова немного успокоился. — И к тому же не одну! — Ире показалось, что Женечка близок к обмороку. Она выдержала паузу и сменила тон с загадочного на веселый. — Но вторая не в счет — ее ни один ключ не отмыкает.

— Я на минутку… — вскочив, проговорил Женечка и, судя по направлению его траектории в пространстве, скрылся в туалетной комнате.

— Даже мне его жаль, — промурлыкал Лоренц.

— Да, Ир, к чему такое изуверство?

— Я мщу.

— Знаешь, месть, вообще-то, — не самое лучшее занятие, но в данном случае тобой нельзя было не восхищаться! — Лоренц с уважением посмотрел на нее.

— Я в курсе, что мстить плохо, — проигнорировала Ира похвалу. — Просто, я не нашла лучшего способа закрыть эту тему.

— Держу пари, что если ты закрыла ее и не навсегда, то о-о-очень надолго.

— Ну, Лоренц, ты же знаешь, что когда-то настанет момент, когда им придется говорить об этом.

— Необязательно. Все зависит от духа. Если не получится взаимного открытия сетей, я не думаю, что у Иры будет необходимость обсуждать с ее любимым Женечкой тему проходов, — Лоренц особо выделил слово «любимым».

— Ох, а любит-то она его как! — весело съязвил Зив.

Тему нежных чувств Иры к Женечке пришлось прервать, так как последний вновь материализовался в гостиной. Ира встала ему навстречу.

— Жень, что с тобой сегодня?

— Не знаю, — буркнул он.

— Может, я заразила тебя своими, не столь отдаленными во времени, терзаниями? Если так, то я знаю прекрасное средство: тебе срочно нужно взяться за какой-нибудь перевод с какого-нибудь особо абракадабрового языка. Напряженная работа — лучший проход в умиротворенное состояние духа!

На слове «проход» Женечку передернуло так, что Ире пришлось отступить на шаг.

— Жень, да что с тобой творится!?

К счастью Женечки, ему не пришлось рассказывать, что с ним твориться или каким-то образом отверчиваться от вопроса. В этот момент в гостиную влетел радостный Влад и с порога, едва поздоровавшись, начал взахлеб рассказывать, как они лихо разгрузились и разобрались с покупками.

Буквально следом за Владом пришла Татьяна Николаевна с большим яблочным пирогом, и они все вместе уселись пить чай. И вечер прошел по-будничному мило, если, конечно, не считать колких комментариев к происходящему от Зива и Лоренца. Ребятки забавлялись по полной программе, так что Ире далеко не влегкую удавалось держать собственное внимание в двух направлениях сразу и одновременно внимание других отводить от своего занятия. И все же она справилась, хотя, конечно, ощутимо устала, но ее учителя остались довольны успехами своей ученицы.

Первой общество покинула Татьяна Николаевна. Следом за ней домой засобирался Женечка, но Ира не отпустила его, а выставила Влада. Достаточно вежливо, но при этом несколько беспардонно.

— Ира, по-моему, сегодня в тебе проснулся весь дремавший до поры садизм, — сказал Женечка, убирая со стола. — И, надо заметить, тебе его не занимать.

— Жень, это не садизм. Это безжалостность.

— Безжалостность не должна быть жестокостью.

— Я в курсе. И ни на йоту не отступила от этого принципа, а если тебе что-то там показалось, так это твои, а не мои проблемы.

— Да-а, надо отдать тебе должное — с обаянием у тебя все в порядке.

— Жень, да ты никак, «Силу безмолвия» Карлоса Кастанеды перечитываешь?

— Мне ни к чему перечитывать — я его почти наизусть знаю притом не только на русском.

— Вау! А я и не подозревала! Но мне тоже есть чем похвастаться. Конечно, мои достижения не идут ни в какое сравнение с твоими, и всех произведений Кастанеды я даже близко к тексту не помню, но вот по поводу четырех настроений сталкинга кое-что могу процитировать.

— Валяй!

— Четыре настроения сталкинга — безжалостность, хитрость, терпение и мягкость. Безжалостность не должна быть жестокостью, ловкость — коварством, терпение — безразличием и мягкость — глупостью. Будь безжалостным, но обаятельным. Будь хитрым, но деликатным. Будь терпеливым, но активным. Будь мягким, но смертельно опасным.

— Вот что тебе действительно с блеском сегодня удалось, так это быть активной, обаятельной и смертельно опасной, правда, без деликатности и мягкости, и с львиной долей жестокости.

— Ирочка! Ты его победила — он ни словом не обмолвился о коварстве! — победоносно промурлыкал Лоренц.

— Жень, находись ты в другом настроении, твоя оценка меня оказалась бы совершенно иной.

— Скорее всего… Мир таков, каким мы его воспринимаем… — задумчиво изрек Женечка

— У меня предложение, — Ира улыбнулась ему, — Попытайся воспринять этот мир из положения лежа. Может быть, он изменится?

— Ты знаешь, это хорошее предложение, — сказал Женечка с легкой улыбкой, подхватил Иру на руки и поднялся в спальню.

Часа через полтора, после того как Ира на руках у Женечки покинула гостиную, в дверном проеме темной спальни показалась лохматая голова Зива и тихо проурчала:

— Ира…

Ира аккуратно убрала Женечкину руку со своего плеча и тихонько вышла.

— Вы уверены, что Женечка нас здесь не застукает?

— Уверены, — проурчал Зив.

— Слушайте, а почему он так дергается из-за проходов?

— Он дергается не из-за проходов, а из-за нас, — взял слово Лоренц. — Но при этом, он не знает, что именно из-за нас. Духи, хоть им и нельзя полностью доверять, тем не менее, ребята с принципами. Есть соглашение, в соответствии с которым мы можем сообщать, какого типа существо является стражем той или иной сети, но никогда не рассекретим его полностью. Так что твой Женечка знает, что стражем прохода, расположенного у тебя в доме, является животное, но он не знает какое. Скорее всего, он думает, что это гадюка — ну, та черная гадюка. Будет нелишним, если ты поддержишь в нем эту уверенность. Она сможет за себя постоять, да и вряд ли ему удастся до нее добраться, да и делать он этого не станет — предпочтет напрягать духа. Он ведь не в ладах с животными.

— Не знаю, но мне кажется, что в общении с животными у него все в порядке. Вы сами, насколько я заметила, пока не заговорили со мной, очень даже неплохо с ним ладили. Вспомнить хотя бы летний пикник.

— В отношениях-то все в порядке, — задумчиво заурчал Зив. — Он добрый и заботливый. Ира, не в этом дело! Дело в том, что он, как и любой человек, не принимает животных, растений и духов, в расчет. Для него абсолютно все, кто не является людьми, — бесплатное приложение к планете Земля, существующее для удобства его и ему подобных.

— Между прочим, если ты заметила, то в ранг бесплатного приложения он и подавляющее большинство людей возводит.

— Он в меру своих сил, — продолжал Зив, — заботится об этом бесплатном приложении, заботится со всей ответственностью, но…

— Видишь ли, речь идет не о любви к флоре и фауне, и не о природоохранных мерах, хотя это тоже немаловажно и неплохо бы людям задумываться об этом чаще и действовать эффективнее. Сам Женечка много сил отдает заботе об экологии. Но все гораздо серьезнее, чем представляет себе и ваш Greenpeace, и Женечка.

— Мне кажется, я подсознательно улавливаю, о чем вы, но это слишком смутное ощущение, чтобы что-нибудь понять.

— Сейчас, мы просто объясняем тебе причину нашего определенного отношения к Женечке и не более того. А понять и не пытайся. Пока не пытайся. Вот когда придет время, тогда и пытаться не понадобится — все само станет ясным и понятным.

— Хорошо. Не настаиваю. И все-таки, почему Женечку так беспокоит тема проходов?

— Воплощенное в человека относительно постоянное осознание, — начал объяснение Зив, — если ему удается осознать свою суть, рано или поздно селится там, где есть проходы. Притом, как правило, это проходы, стражами которых являются духи. Животные и растения редко открывают свои сети людям и то, как правило, да практически всегда, только по просьбе дружественных духов.

— Женечка, естественно, сразу увидел, что в этом доме есть проход, — продолжил Лоренц. — Но долгое время он не знал, кто является его стражем. И до поры до времени даже не задавался этим вопросом. Ему и в голову не могло прийти, что стражем твоего прохода может оказаться животное. С его точки зрения такое в принципе невозможно.

— Свободы перемещения ему с лихвой хватает, — снова взял слово Зив. — Как ты понимаешь, за две с половиной тысячи лет со многими можно договориться. Так что сетью, которая со временем должна будет оказаться предоставленной тебе, он не особо интересовался. Он и не стал бы ею интересоваться даже тогда, когда ты начала бы ею активно пользоваться.

— Но тут случилось нечто Женечкой непредвиденное и нежданное. А случилось это совершенно банально и прозаично, по совершенно банальной и прозаичной причине: ему осточертело мотаться к тебе на такси, выслушивая каждый раз брюзжания водителя по поводу разбитой дороги.

— И вот тут-то он и обратился к своему стражу с просьбой открыть для него наш проход. Он считал это плевым делом, так как вся сеть ему совершенно ни к чему. В таких случаях загвоздок, как правило, не возникает даже между стражами, которые не испытывают друг к другу дружеских чувств. Его страж, естественно, вступил с нами в переговоры, ну а мы, как ты уже знаешь, выставили свои условия.

— Можно один вопрос?

— Хоть тысячу! — промурлыкал Лоренц, вытягиваясь на диване.

— Вы о страже всегда говорите в единственном числе, но ведь вас двое?

— Мы уже очень давно объединили наши сети в одну и контролируем ее напару. Но если быть точным, то дверь в цоколе — относится к моей сети, — проурчал Зив.

— Ясно, — сказал Ира. — Давайте вернемся к Женечке.

— Давайте, — согласился Зив. — Так вот, когда Женечка услышал о том, что страж этого прохода животное, он не поверил своим ушам. А когда узнал о наших условиях, ему и вовсе поплохело. Он вспомнил о приглашениях, которых к этому моменту было уже два, и ему стало окончательно хреново.

— Теперь он всерьез боится за тебя и еще сильнее боится тебя саму.

— Ох! Как хочется спросить: ну почему? Однако знаю — не скажете.

— Ира, не переживай, твой Женечка хороший, — как бы стараясь подбодрить ее, урчал Зив. — И ты хорошая, и мы хорошие, и тот, кто послал тебе приглашения, тоже хороший. Это люди все разногласия битвой добра со злом объясняют. Воюют, как правило, хорошие с хорошими. Вот то, что они воюют — это воплощение зла, но не они сами. Сейчас главное пойми, что Женечка тебе не враг и мы тоже. И тебе не нужно выбирать с кем идти по жизни, тем более что у тебя своя дорога. Многое в этом огромном Мире невозможно примирить, но это не значит, что война объективно неизбежна. Что бы ни случилось, не давай злу воплощаться и заставлять страдать тебя.

— А других?

— У тебя реально, на всех уровнях реально, есть только ты сама, — ответил ей Зив.

— Разделяй и властвуй! Замечательный лозунг, если понимать его, как: разделяй то, что невозможно примирить и властвуй собой, — посоветовал Лоренц.

— Я, кажется, поняла.

— Что именно? — спросил Зив.

— Сейчас попытаюсь сформулировать… В состоянии войны находятся не люди и другие формы жизни Земли, то есть животные, растения… В состоянии войны их естественные и сверхъестественные сути.

Неравнозначность воплощений в естественном и сверхъестественном смысле абсолютно различна. То есть, в реальной земной жизни: где червяк, а где президент какой-нибудь державы — между ними пропасть. Но не менее глубокая пропасть может быть между ними и в ирреальном, только вот червяк может оказаться богом, а президент — едва переплетенным на миг сгустком нитей.

Этого и не принимают в расчет люди. Обычные об этом и не подозревают. А такие, как Женечка, сознавая, что это так, тем не менее…

В реальной жизни они вполне могут быть лидерами Greenpeace-а и всеми силами защищать «братьев наших меньших». Но они и в ирреальном продолжают считать их таковыми.

В их понимании «меньшие братья» чересчур зарвались и посягают на положение для них не предусмотренное, по крайней мере, до тех пор, пока они остаются в земном не человеческом воплощении. Такие, как Женечка обожают все многообразие флоры и фауны, пока не видят в представителях не человеческой природы воплощения высших осознаний. Если же это в какой-то момент происходит, то даже безобидную в земной жизни козявку они начинают почитать за опаснейшее существо, посягающее на исключительность их самости. При этом, «исключительность самости» это атрибут человеческого естества, которое бьется не на жизнь, а на смерть с реалиями сверхъестественного.

То есть, реальное видит букашку, ирреальное — бога, они начинают драться, вследствие чего человеческое сознание решает, что сие существо опасно. Верно?

— Почти, — ответил Зив. — «Почти» не потому что ты в чем-то неправа, а потому что это действительно сложно объяснить.

— И лучше бы ты пока не пыталась этого делать — за словами легко потерять нить Истины.

Ира знала, что они правы. Всё, что она тут только что наформулировала, выглядело и для нее самой полнейшим идиотизмом, лишь отдаленно отразившим то, что она действительно поняла.

— Властвуй собой, разделяя то, что невозможно примирить, — несколько изменив формулировку, повторил ей Зив. — Это не человеческий принцип. Человеческий разум не допускает, что нечто по сути непримиримое и даже взаимоисключающее может сосуществовать, даже не пытаясь заниматься взаимным уничтожением, и даже не пытаясь вступать в борьбу. Человеческий мир это извечное поле битвы добра со злом. Притом добром объявляется все то, что в данный момент оказывается удобным, полезным, выгодным, а злом — все остальное.

Человеческий герой, сотворив кучу немыслимых гадостей, достает для себе подобных вожделенное благо — и это люди объявляют победой добра. А то, что уничтожение стража, который, естественно, с человеческой точки зрения является воплощением зла, и перемещение «вожделенного блага» с определенного ему Бытием места, рушит гармонию Мироздания, на восстановление которой могут потребоваться тысячелетия — этого люди в расчет не принимают. Они просто сетуют на то, что почему-то лишь в их сказках побеждает добро, а в жизни все происходит с точностью наоборот. «Почему?», я думаю, тебе объяснять не нужно.

Понятия «добро» и «зло» люди используют лишь затем, чтобы оправдывать творение последнего «благими» стремлениями во имя первого, — Зив сделал длинную паузу, после которой добродушно проурчал. — А теперь иди спать. И постарайся не мусолить в мозгах все то, о чем мы сейчас говорили. Тебе есть чем заняться в ближайшее время — вот и занимайся.

Ира открыла глаза. Прямоугольник окна переливался градиентом глубокого, постепенно светлеющего синего, с одинокой чистой и ослепительно яркой утренней звездой в точке золотого сечения. Рядом крепко, но без следов безмятежности на лице спал Женечка. Волна нежности к нему пронеслась сквозь тело Иры приятной теплой дрожью, и она провела рукой по его волосам. Женечка заспано приоткрыл глаза:

— Уже утро? — спросил он.

— По-моему, да, — тихим грудным бархатным голосом ответила Ира.

— Что собираешься делать сегодня?

— Во-первых, позвонить Генке и похвастаться своими успехами.

— Он что, еще не в курсе?

— Нет. Сама я ему еще не звонила, а ему перед погружением в работу запретила меня доставать.

— Так он, бедный, все еще в неведении мается?

— Ага…

— Ирка, и ты будешь настаивать, что это тоже безжалостность, а не черный садизм!?

Ира тепло улыбнулась, а Женечка сгреб ее в свои объятья.

— Звонить, прям сейчас станешь? — спросил он, так и не дождавшись ответа на вопрос о тонкостях различия безжалостности и садизма.

— Наверное…

Женечка не дал Ире договорить, впившись в ее губы страстным поцелуем. Вихрем нахлынувшего блаженства Иру унесло туда, где нет ни света, ни тьмы, ни шума, ни тишины. «Значит, проверки устраиваем!», — искрясь слегка ехидным жизнерадостным восторгом, влетела мысль. Вслед за ней все заволокло густым золотистым светом, который, рассеиваясь, становился Ириной спальней.

— Ира! — в восклицании Женечки испуг смешался с изумлением.

— Я здесь. Всё в порядке, — переводя дыхание, сказала она и нежно обняла его. — Тебе не стоит больше волноваться за меня. Я никогда не пыталась, как ты говорил, сжить себя со свету. Мне нужно было вспомнить — только и всего.

— Ты о чем?

— Неважно… Не знаю… — Ира одним легким движением спрыгнула с кровати.

Женечка дернулся в ее сторону, но увидев, что она вполне уверенно держится на ногах, отпрянул в состоянии потрясения. Ира, посмеялась над ним, и, накинув халатик, выпорхнула из спальни.

— Здравствуй Геночка!

— Ирчик! Солнышко! Я тайно влюблен в тебя!

— Ах! — томно ответила Ира в тон его традиционному признанию.

— Ирчик, следуя элементарной логике, я догадываюсь, что в нашем совместном предприятии есть подвижки, так?

— Истинно так!

— И…?

— Все готово! Осталось только состряпать руководство для «главных коней» Радного. Ты скажи, как у вас там дела?

— Тоже неплохо! Оборудование получили, ремонт заканчиваем и со дня на день должны быть готовы все документы.

— И сколько вам еще нужно чтоб начать монтаж?

— Недели две-три.

— Класс! Мне нужно ровно столько же, так что недели через две-три увидимся!

— Ирчик! Если хочешь увидеться, я прям сейчас на самолет и у тебя!

— Так! Не поняла! Я тебе, конечно, всегда рада, но в твоем ответе сквозит явное нежелание, чтобы я приезжала на монтаж. Как это понимать?

— Да приезжай, Ирчик! Только зачем? Неужели думаешь, что Стасовы ребятки без тебя не разберутся!

— Генка! Мы это, кажется, уже обсуждали. Я не понимаю, чем тебе не нравится мое стремление участвовать в монтаже и наладке? Есть у меня подозрение, что это «главные кони» тебя вовсю обрабатывают.

— Ну что ты, Ирчик! Я ж о тебе забочусь. Ну к чему тебе лишний раз мотаться? Ты ж, насколько я знаю, не приезжала сюда, когда твою первую коллекцию запускали?

— Теперь совсем другое дело, Ген. Мне неважно, какой краской вы там стены красили, но вот что касается монтажа, наладки и запуска, мне настоятельно необходимо принимать в этом самое деятельное участие.

— Удивительно, но Стас считает аналогично…

— Ну слава богу! Хоть кто-то здравомыслящий еще остался. Я, Генка, честно говоря, считала, что это как раз ты должен лучше всех понимать, ведь и идея от тебя исходила!

— Ирчик! Не злись на меня! Я ведь помню, как ты со Стасовыми ребятами цапалась, вот и хотел оградить.

— Да-да, конечно! Только кого от кого? Меня от них, или их от меня?

— Ирчик! Не злись!

— Ладно, не суть важно. Ты, главное, не забудь сообщить, на какой день начало монтажа планируется.

— Как скажешь, Ирчик! Ты ведь знаешь, я тайно влюблен в тебя!

На том телефонные переговоры с Генкой и завершились.

— Что ж ты ему про волшебный табурет не рассказала? — спросил сидевший рядом Женечка.

— Да ну его!

— Госпожа Палладина, да Вы, никак, всерьез разозлились!?

— Да нет! Просто Генка — козел!

Женечка рассмеялся:

— Расслабься! Все равно все будет только так, как ты считаешь нужным! А в данный момент, по-моему, ты считаешь нужным, чтобы я испарился.

— Спасибо, Женечка! Хоть ты меня понимаешь!

— Мы, между прочим, тоже понимаем… — уморительно изобразив обиду, промурлыкал Лоренц.

Ира украдкой улыбнулась ему и подмигнула.

— Итак, в бой! — сказала сама себе Ира, усевшись перед компьютером.

Работа ей предстояла большая и нудная, а потому чтобы к ней, в конце концов, преступить требовалось некоторое усилие воли. Именно в те несколько минут, понадобившихся Ире для настройки себя любимой на нужную волну, запел мобильник.

— Здравствуйте, Ира, — проговорила трубка голосом Радного. — Мне Геннадий Васильевич сообщил, что у Вас в целом готовы эскизы. Не могли бы Вы прислать их мне для ознакомления. Даю честное слово, что своим «главным коням», — Радный усмехнулся, — я их ни при каких обстоятельствах не покажу.

— Ах, Станислав Андреевич!

— Стас, — перебил ее Радный.

— Извините. Стас. Эскизы я Вам вышлю прямо сейчас, но только Вы их и Генке не показывайте — он наказанный.

— Хорошо, — усмехнулся Радный.

— Ах, Стас! Я бы Вам с таким превеликим удовольствием выслала б по электронке и еще кое-что, если б это было возможно!

— Что именно? — в голосе Радного звучало предвкушение чуда.

— Я тут не утерпела и воплотила в форме простого табурета свои догадки — эффект потрясающий!

И Ира рассказала Радному всю историю с табуретом, точнее, с табуретами.

— Ирина! Эскизы жду с нетерпением!

— Стас, у меня только одна просьба…

— Обещаю — ни одной живой душе не покажу!

— Нет, еще одна.

— Я слушаю…

— Пожалуйста! Очень Вас прошу! Мне действительно необходимо участвовать в монтаже оборудования с самого начала и до конца.

— Об этом не беспокойтесь. Как только определимся, я сразу Вас извещу к какому дню нужно приехать. Вы же знаете, что я прислушиваюсь к доводам своего персонала лишь затем, чтобы принять правильное решение.

— Спасибо.

— До свидания. Уверен — до скорого.

— До свидания, — попрощалась Ира с тишиной мобильника.

Две недели пролетели словно один день. За это время Ира всего два раза съездила с Владом к поющему дому, но каждый вечер, когда рабочая бригада покидала объект, она наведывалась туда через проход. Влад не уставал дивиться тому, как Ира, созваниваясь каждый день с Валентинычем, умудряется давать столь точные указания, зная лишь с его, Влада, слов, что там происходит. Женечку вздернули восторги Влада, но Ире удалось влегкую успокоить его брошенной невзначай ссылкой на свой богатый опыт работы с Валентинычем. На удивление Ире, Женечка поверил безоговорочно.

— Ему очень хочется верить в это — вот и верит, — прокомментировал реакцию Женечки Зив во время, ставших традиционными, вечерних посиделок Иры, Влада, Женечки и Татьяны Николаевны.

Ира не противилась подобному времяпровождению в конце дня, так как ее нынешняя деятельность не требовала отдачи целиком и полностью. Правда, оставаться до утра ни Женечке, ни Владу не позволяла.

К концу первой недели позвонил Радный и сообщил, что забронировал Ире билет на поезд на четырнадцатое ноября и что монтаж начнется в понедельник семнадцатого, то есть у нее по приезду будет еще целый день для отдыха с дороги.

Итак, четырнадцатого — в путь! Значит, Генкины две-три недели стали все-таки тремя. Ира свою работу выполнила за две, и у нее до отъезда осталось целых семь дней абсолютно свободного времени. Зив и Лоренц предложили ей не распространяться об этом факте, а так кстати выпавшее свободное время посвятить освоению пользования проходами. Ира согласилась.

— Сети проходов — это не детская игрушка, — начал лекцию Лоренц. — Потому они столь тщательно и охраняются от случайного проникновения. Если случается так, а случается так очень часто, что на месте щели прохода люди делают дверь, стражу приходится открывать его в обычном пространственном направлении.

— А если не делают? Что представляет собой проход? — спросила Ира.

— Щель в пространстве. Если она открыта, то любое существо может провалиться в нее, — ответил Зив.

— А если тот проход, на месте которого сделали дверь, закрыть полностью?

— Эта дверь окажется на замке, который не открывает ни один ключ — с этим ты уже знакома.

— Стражи не только открывают и закрывают проходы, — снова взял слово Лоренц, — они еще могут отводить от них внимание. Если б тебе пришлось пользоваться проходом в моменты, когда в поющем доме находились рабочие, нам пришлось бы отводить их внимание от той двери. В будущем ты сама сможешь отводить внимание от проходов.

— А еще, проводить вместе с собой тех, кого нужно, а для тех, кому ненужно, закрывать сеть полностью или отдельные ее направления, — проурчал Зив.

— А когда ты научишься видеть щели, то в критических ситуациях сможешь обращаться за помощью к другим стражам, с просьбой открыть тебе проход в каком-нибудь направлении, — промурлыкал Лоренц.

— Но для начала тебе необходимо научиться выбирать направление, — проурчал Зив.

— Сейчас мы тебе расскажем теорию этого процесса. Когда поющий дом все покинут, попробуешь выбирать направление и по собственной воле выходить из двери в цоколе либо в свой сад, либо в поющий дом; из поющего дома либо в свой дом, либо в сад, а из сада, соответственно, в поющий дом или в свой, — промурлыкал Лоренц.

— Но дверь в поющем доме тоже ведет в сад, в сад около того дома, — уточнила Ира.

— О-о! Это будет уже третье направление. Я думаю, пока с тебя хватит и двух, — промурлыкал Лоренц. — Итак, — продолжил он, — чтобы попасть через проход туда, куда тебе нужно, а не куда-нибудь вообще, ты должна четко осознавать то, куда тебе нужно. И четко осознавать, это не значит громко и четко произнести название места назначения, тем более что иногда с помощью проходов приходится попадать в очень определенные места, названия которых тебе неизвестны. И даже четко представить себе в воображении место назначения, это не совсем то, тем более что иногда с помощью проходов требуется попадать в очень определенные места, которых ты ни разу в своей жизни не видела. Четко осознавать то, куда тебе нужно — это нечто необъяснимое и неуловимое, и невозможно в понятиях земного реального, земного естественного дать четкое определение этому состоянию, а также четкие инструкции относительно того, как в него войти.

— Но все это непонятно и туманно лишь в самом начале, пока ты не поймаешь это ощущение, — пояснил Зив.

— Что-то типа «пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что»? — спросила Ира.

— Совсем не так! — возразил Зив. — А вот примерно как: пройди туда, знаешь куда, но пройди так, не знаю как. Не переживай! Именно для того, чтобы ты натренировала свои ощущения мы и открываем тебе всего два знакомых направления, чтобы ты не заблудилась.

— Между прочим, — заметил Лоренц, — духи себя не обременяют обучением клиентов. Твой Женечка не один десяток лет плутал в сети проходов, прежде чем допёр, как же все-таки оказываться не там, куда вывело, а там, где нужно.

— Итак, — перехватил инициативу главного докладчика Зив, — четко осознавать то, куда тебе нужно попасть, это не значит громко и внятно назвать или во всех подробностях представить в своем воображении место назначения. Однако именно так в человеческом понимании и осознают в принципе. Но, осознавая только так, в нужное место можно попасть лишь случайно, а не потому, что ты так решила. И всё же, начинать будем с этого, потому что упорные тренировки с громким и внятным называнием места назначения и подкрепление этого подробным его представлением в воображении постепенно призывают нужное состояние. Главное, это особенное состояние распознать и поймать, а потом научиться генерировать, и вот в этом во всем тебе уже никто помочь не сможет. Но пока до этого дойдет дело, вот тебе первое практическое задание: придумай четкие, ясные и короткие названия трем объектам двух направлений и создай мысленный подробный образ каждого. Задача ясна?

— Вполне!

— Тогда отправляйся в какое-нибудь спокойное место и приступай! А мы встанем на страже твоего уединения, — проурчал Зив.

С первым практическим заданием Ира справилась легко. Единственное, ей пришлось спуститься в сад, чтобы иметь четкое представление о том месте, куда выводит дверь из цоколя. Не прошло и часа, как они вновь сидели втроем в гостиной.

— Ира, если тебе удастся, — проурчал Зив, — а тебе рано или поздно обязательно удастся, поймать нужное ощущение точного направления, оно поможет тебе не только в пользовании сетью проходов.

— Четкое осознание цели, — подхватил Лоренц, — это и гарантия верного пути сквозь обстоятельства.

— Все постоянно перемещаются по жизни во всех ее измерениях, но подавляющая часть существ — спонтанно и хаотично, попадая туда, куда выведет, а не туда куда надо, даже если думают, что знают, куда надо, — продолжил Зив.

— Ты, конечно, догадываешься, что большинство и об этом отчетливого представления не имеют, — заметил Лоренц. — Каждому существу на Земле дарована свобода, но далеко не каждый владеет волей, чтобы воспользоваться этим даром. Суть свободы в возможности выбора. Выбор делается постоянно, либо самим осознанием, если оно владеет своей волей, а в противном случае — окружающими его другими осознаниями и безличными силами. Подавляющее большинство людей, да и не только людей, считают, будто делают выбор, скажем, на бытовом уровне. К примеру, что купить — риса или гречки, какую телевизионную программу смотреть, куда поехать отдыхать. Такой выбор они делают исходя из определенных критериев: дешевле, полезней, легче, проще, целесообразнее, выгоднее, оптимальнее и тому подобное. И раз за разом натыкаются на то, что выбранное ими, оказывается, по каким-то причинам, невозможным — доступ как бы перекрывается рядом обстоятельств. И тут, как правило, звучит формулировка: человек предполагает, а бог располагает. Приходилось с подобным сталкиваться?

— На каждом шагу! — ответила Ира.

— Вот! — удовлетворенно промурлыкал Лоренц. — А дело в том, что «делая выбор» опираясь на логику, на критерии, перечисленные выше, человек не задействует свою волю и само право этого выбора предоставляет обстоятельствам. Поскольку любой выбор есть решение, за которое нужно нести ответственность, то, принимая его возможность на себя, обстоятельства действуют в соответствии с той ответственностью, которая на них возлагается. Казалось бы, они должны заботиться о человеке, и зачастую так и происходит. Сколько раз именно обстоятельства спасали бедолаг, даже если те об этом так и не догадались. Но, по большому счету, обстоятельствам нет дела до удобства и благополучия человека. Они воспринимают мир куда шире.

— Но это все мелкие частности, распутать все причинно-следственные связи которых, даже самого, на первый взгляд, незначительного выбора, не хватит столетий работы всех человеческих научно-исследовательских институтов. И дело не в этих мелочах — на самом деле мелочах — хотя именно из них и сплетается судьба. Дело в том, что ни одно осознание, за редким исключением, не пользуется возможностью сделать главный, основополагающий выбор… — Зив сделал многозначительную паузу и еще многозначительнее посмотрел не Иру.

— Какой? — поинтересовалась она.

— Некоторые особо продвинутые осознания задаются вопросом: «В чем мое предназначение?»… — довольно промурлыкал Лоренц и тоже сделал многозначительную паузу.

— Видимо, я — «особо продвинутое осознание». Я со всей ответственностью задаюсь этим вопросом.

— Вот! — довольно гавкнул Зив. — Даже ты не сделала главного выбора, по крайней мере, получив человеческое воплощение.

— Ирочка, не волнуйся, — сладко промурлыкал Лоренц, — уж ты-то главный выбор сделала. Только сделала ты его еще до воплощения в человека, до своего рождения на Земле, а теперь лишь пытаешься осознать и вспомнить.

— Может быть все-таки: вспомнить и осознать? — спросила Ира.

— Нет. Именно осознать, а уж затем вспомнить, — пояснил Лоренц. — Теоретически, любое осознание — и непостоянное, и относительно постоянное, и постоянное — может выбрать себе предназначение, но на практике лишь некоторые относительно постоянные и постоянные делают это. А все остальные, почти все за редчайшим исключением, довольствуются выбором, сделанным за них. А потому и все последующие, менее глобальные выборы, осуществляются с минимальным участием даже сильной воли. Потому и получается, что «человек предполагает, а бог располагает».

— С одной стороны ситуация представляется безвыходной, ведь даже если осознание и осознает, что у него есть эта самая свобода выбора предназначения, пока это произойдет — выбор уже оказывается сделанным, сделанным за него, иными силами. А сделанный какой бы то ни было волей выбор отменить невозможно. Навязанное предназначение диктует ассортимент к последующим менее глобальным выборам.

Человек — в частности человек — начинает при их осуществлении, вместо того чтобы применить волю, руководствоваться так называемым здравым смыслом, то есть критериями выгодности, целесообразности, оптимальности и т. п. И всё! Он оказывается во власти обстоятельств, перекладывая всю ответственность и сам выбор на них. А сам лишь сетует на несправедливость судьбы. Почему? Да потому что, выбирая, человек, во-первых, не берет на себя ответственность, а во-вторых, здравый смысл, учитывающий параметры выгоды, целесообразности и оптимальности, оказывается плохим советчиком, зачастую предлагая, как идеальный вариант, то, что идет вразрез с целями и задачами предназначения. Вот обстоятельства и начинают выправлять ситуацию. Это, конечно, только поверхностный взгляд, все гораздо сложнее и запутаннее, но это занятное уравнение с бесчисленным количеством неизвестных и вводных не стоит детального рассмотрения.

— Гораздо важнее другое! — взял слово Лоренц. — На практике ни одно существо, в том числе и человек, которого, как ты заметила, мы сейчас в большей степени и имеем в виду, хотя все то же самое имеет место и у других существ, но раз ты на данный момент человек — то будем говорить о людях… Так вот, на практике ни один человек, за редчайшим исключением, не делает главного выбора — не выбирает себе предназначение. На первый взгляд это кажется и невозможным, раз выбор уже сделан, и отменить его нельзя. Но… И это очень важное «НО»! — Лоренц предельно многозначительно посмотрел на Иру. — Как ты уже знаешь, изначальной точки не существует — есть только бесконечное множество точек отсчета. Располагаются они в паузах между вдохом и выдохом Мира. Но далеко не каждая точка в такой паузе и далеко не для каждого может стать точкой отсчета. При этом каждая точка, которая все-таки стала точкой отсчета для чего-нибудь, имеет разную силу. К примеру: в таком-то году, в такой-то день мальчик Ваня научился завязывать шнурки, а в таком-то году, в такой-то день этот же мальчик Ваня женился на девочке Маше.

При этом существуют точки отсчета просто катастрофической мощности. Это как бы форс-мажорные точки, в которых теряют силу все прошлые договоры и обязательства. В такой точке все осуществленные в прошлом выборы, как сделанные с помощью своей воли, так и воли иного происхождения, можно в прошлом и оставить. И если, попадая в эту точку, ты, без сожалений оставляешь в прошлом абсолютно все, то можешь сделать главный выбор — выбрать предназначение.

Затем требуется выбрать мировоззрение. Предназначение — это «ЧТО». Мировоззрение — «КАК». Выбор мировоззрения не менее важен, но осуществляется он только после выбора предназначения. Для осуществления такого выбора нужна воля невиданной мощности, и если ты смогла сделать этот выбор только с помощью собственной воли, то все последующие выборы, как ты понимаешь, оказываются предопределенными ею, а обстоятельства — подчиненными ей.

— До следующей форс-мажорной точки… — подхватил Зив. — Там тебя может ждать другое предназначение, и, если твоя воля ослабла, выбранное для тебя за тебя.

— У подавляющего большинства людей, и не только людей, естественно, форс-мажорных точек такой силы, когда могут быть отменены абсолютно все прошлые договоры и обязательства, всего две: рождение и смерть. Но если у тебя сильная воля, то ты любую точку отсчета можешь превратить в форс-мажорную. Правда, тебе придется пережить нечто сопоставимое с рождением или смертью.

— Нечто подобное уже проходили, — усмехнулась Ира, — но сейчас мне вот что интересно: разве нельзя выбирать предназначение на основе мировоззрения?

— Нет, — исключая возражения, заявил Лоренц. — Если перед выбором предназначения у тебя уже есть мировоззрение, то это значит, что оно осталось от прошлого, а следовательно, ты не можешь выбрать новое предназначение.

— Но если прошлое мировоззрение хорошее, почему бы его не сохранить? — не унималась Ира.

— Если ты хоть что-нибудь берешь из прошлого, то это значит, что ты берешь прошлое предназначение, — пояснил Зив. — Чтобы получить возможность выбора нового предназначения нужно в прошлом оставить абсолютно все. Кстати, это действует и тогда, когда выбор осуществляется без твоего участия.

— Получается, что в такой форс-мажорной точке я могу, как выбрать новое предназначение, так и оставить старое?

— Да. Именно так, — подтвердил Зив. — Подавляющее большинство и оставляют себе старое — люди называют это кармой. Видишь ли, для того, чтобы получить право выбрать новое предназначение или даже сменить его по иной воле, нужно абсолютно все оставить в прошлом, а осознания, наоборот, с силой за все это цепляются, и особенно в моменты глобальных потрясений, то есть в форс-мажорных точках.

— Так вот, — прервал лирическое отступление Лоренц, — человек, и, естественно, не только человек, с помощью своей воли может любую точку пространственно-временного событийного ряда, которая потенциально может стать точкой отсчета, сделать таковой и усилить до состояния форс-мажорной. А затем оставить в прошлом абсолютно все и выбрать новое предназначение. Но такое, теоретически возможное для всех и каждого, происходит крайне редко, и по вертикали и по горизонтали Бытия. Почему? Конечно, в первую очередь из-за катастрофически слабой воли, но не только.

Дело в том, что очень мало кто умеет четко осознавать цель. Пользование сетью проходов помогает научиться этому. Конечно, безошибочное попадание в любую заданную точку пространства с помощью прохода, ни в какое сравнение не идет с глобальностью осознания цели предназначения. Но для людей, привыкших постоянно заниматься вербализацией и уверенно считать, что это и есть мышление, что словесная формулировка планов чуть ли не главнейший этап на пути их воплощения, так вот для вас, для людей, освоение перемещения с помощью проходов помогает поймать ощущение истинного осознания цели.

— На самом деле, вербализация в самом начале истории человечества была очень полезной штукой, — добродушно проурчал Зив. — Слова служили не для общения, а для концентрации и направления энергии. Тогда сказать означало сделать. То есть каждое слово являлось заклинанием. Но человек есть человек. Что ни дай в руки — все опошлит и испоганит. В общем, ныне почти не осталось тех, чьи слова являются чем-то стоящим, а не пустым набором абстрактных символов из звуков.

— И с чего люди решили, что они самые умные создания на Земле!? — очень эмоционально воскликнула Ира.

— А с того, что ваши тела наделены самым мощным мозгом, — обыденно объяснил Зив. — И это действительно так. И если критерием умности считать мощность мозга, то получается, что люди действительно самые умные существа на земле. Только вот мозг дан и нам, и вам для того, чтобы управлять своим земным воплощением, а люди с его помощью пытаются управлять миром. Ну не мозгом мы все думаем! Ваш мозг занимается помимо других функций еще и вербализацией, но вербализация — это не думание, это всего-навсего вербализация, а поскольку происходит она в мозгу, вам и кажется, что вы именно им и думаете.

Ира погрузилась в размышления. Зив с Лоренцем не перебивали.

— Послушайте, — наконец сказала она, — получается, что… вот, к примеру, зрение: глаза со всеми своими хрусталиками, колбочками и сетчатками воспринимают световые волны и по нервным окончаниям передают информацию в мозг, которую тот преобразует в зрительный образ. По такому же принципу от… не знаю от чего… в общем, в мозг от чего-то эдакого по нервным окончаниям поступает информация, в данном случае мысли, которые мозг преобразует в вербальные символы?

— Абсолютно верно! — радостно прогавкал Зив.

— Стоп! — мурлыкнул Лоренц. — По-моему сейчас самое время завязывать с прениями и заняться делом.

В течение получаса до традиционных посиделок с Женечкой, Владом и Татьяной Николаевной, из Ириных выкриков и напряженных представлений в воображении мест назначения ровным счетом ничего не вышло. Несколько раз она, правда, оказалась там, где собиралась, но и сама понимала, что это совпадения чистейшей воды.

За чаем с пирогом и Женечка, и Влад, и Татьяна Николаевна отметили, что Ира за сегодня устала больше обычного, и не стали докучать ей своим обществом. Ира вела себя настолько убедительно, что даже Зив с Лоренцем решили отложить тренировки до завтрашнего дня, но не тут-то было! Стоило гостям испариться, как она, как ни в чем не бывало, потребовала продолжения занятий.

Тренировка окончилась лишь утром, когда Ира чудом не столкнулась с Валентинычем нос к носу. Она, естественно, не столкнулась бы в любом случае — Зив с Лоренцем не допустили бы спуска кого бы то ни было в цоколь — но переходить в свою обитель ей пришлось без выкриков, ограничившись только зрительным образом. К удовольствию Зива и Лоренца в последние пару часов Ира безошибочно попадала куда собиралась, но у нее самой данный факт удовлетворения не вызвал, так как она сама, не улавливая в себе никаких сколь либо необычных ощущений, не понимала, за счет чего это происходит.

— А с чего ты решила, что ощущения обязательно должны быть необычными? — спросил ее Лоренц. — Ты за свою жизнь не раз испытывала их, в ситуациях близких к экстремальным, когда от непременного достижения цели в прямом или переносном смысле зависит жизнь. Кстати, и не только ты.

Ира мысленно вспомнила последние свои перемещения и попыталась поймать хотя бы привкус того, о чем говорил Лоренц. В какой-то момент ей показалось, что она нащупывает нечто едва уловимое, но чтобы полностью осознать, что это, воспоминаний оказалось мало.

— Не мучайся! — проурчал Зив. — Ложись спать, а вечером продолжим.

Вечером Ира снова поиграла в смертельно уставшую и снова без лишних проблем высвободилась из цепких лап «души в ней не чающего!» общества. Первые попытки ничем не отличались от первых попыток вчерашнего вечера. Но вскоре точность попаданий достигла стопроцентной отметки, и Ира с удвоенной силой попыталась вслушиваться в ощущения и тут же, вместо намеченного собственного сада, из собственного дома попала в дом поющий.

— Так дело не пойдет, — важно промурлыкал Лоренц. — Делать следует что-то одно, в данном случае намериваться попасть в строго определенное место, а ощущения свои ловить лишь самым краешком сознания, но очень цепко.

— Вспомни, как ты слушаешь нас, когда у тебя полный дом гостей!

— Вот именно! Даже твой Женечка, не говоря уже о Владе и Татьяне Николаевне, даже не подозревает, что ты помимо вашей светской беседы прислушиваешься к нашим комментариям, притом фиксируя на них очень даже цепкое внимание. Так и твое намерение попасть в строго определенное место не должно догадываться о том, что ты ловишь ощущение, благодаря которому это у тебя получается.

Ира усмехнулась, поняв, что они имеют в виду, и тренировка продолжилась. Часам к трем ночи она, не заметив, когда и как, перестала орать «на всю Ивановскую» название места назначения, а к полчетвертому Лоренц предложил Зиву:

— Может, еще и сад у поющего дома откроем?

— Давай попробуем, — согласился Зив.

Ира без проблем справилась с добавлением четвертого пункта назначения и, лишь когда стало светать, к собственному удивлению поняла, что никогда раньше не видела сад Радного с этой точки, да и зрительные образы первых трех с некоторых пор перестала представлять в воображении.

Следующий вечер прошел по уже отработанной схеме. И когда Ира, как говорится, без раскачки в легкую свершила все возможные перемещения между четырьмя точками, Зив и Лоренц решили добавить пятую.

— А вот теперь в полном смысле: «пойди туда, не знаю куда», — проурчал Зив.

— Это что-то вроде экзамена. Тебе нужно попасть в место, которого ты никогда не видела, понятия не имеешь, где оно находится по законам географии, и не знаешь, как оно называется. И мне кажется, Зив, можно усложнить задачу, — они многозначительно переглянулись, после чего Лоренц продолжил. — Это вход в подвал многоквартирного дома. Мы для тебя открыли его как вход в подвал, так и как выход из подвала. Сейчас проделаешь вот такой маршрут: отсюда выйдешь в сад поющего дома, оттуда в сад своего дома, потом войдешь в неизвестный пока тебе подвал, из подвала зайдешь в поющий дом, а из поющего дома вернешься сюда.

Ира прошла весь путь с блеском.

— Молодец! — промявкали-прогавкали ее четвероногие учителя, и предложили следующий маршрут: войти в поющий дом, оттуда в свой сад, а из своего сада выйти из подвала неизвестной многоэтажки, откуда потом вернуться к себе домой.

Все шло без сучка и задоринки, пока Ира не вышла из подвала. Вот тут она испытала настоящий шок: подвал оказался подвалом дома, в котором она провела годы своей поначалу счастливой супружеской жизни. Шок Ира испытала не от моментального перемещения в весьма отдаленный город — к этому она была морально готова. И не от нахлынувшей ностальгии по ушедшим годам юности — подобного чувства она не испытывала.

Шок вызвало осознание, что ее скромная персона задолго до того, как она это обнаружила, находилась в центре внимания. Вообще-то, то, что это именно так, она поняла хоть и не так давно, но и относительно не недавно, но вот что до такой степени — это оказалось для нее открытием. С осознанием тайного присутствия в ее жизни Женечки задолго до их «официального» знакомства и явного присутствия, но с неизвестными ей до поры целями, Генки в годы ее учебы и супружества, она уже свыклась. Но, оказывается, она уже тогда находилась и под пристальным вниманием представителей земной фауны. А возможно, что и гораздо раньше тоже. «Может быть, кто-нибудь еще так же живо интересуется моим существованием?», — тут же возник вопрос.

На счастье сигареты оказались с собой. Ира села на лавочку у подъезда и закурила. Из подъезда вышел сгорбленный седой как лунь старик:

— Девушка, не угостите сигареткой?

— Да, пожалуйста… — не поднимая глаз, машинально протянула она ему открытую пачку.

— Ира!?

Ира подняла глаза.

— О боже! — вырвалось у нее. Ира узнала в трясущемся старце своего бывшего мужа. — Важин! Ты на кого похож!?

— А ты совсем не изменилась… — в его голосе звучала былая нежность. — Как ты? Чем занимаешься?

— Я — нормально. Занимаюсь проектированием мебели.

— Неудивительно… Соруков несколько раз уговаривал меня отдать тебя к нему на факультет. Говорил, что ни один из его студентов тебе в подметки не годится… Как успехи-то на новом поприще?

— Не жалуюсь.

От Важина несло застарелым перегаром. Иру передернуло от омерзения, и она брезгливо отодвинулась от него.

— Пойдем, поднимемся, — предложил Важин.

— Нет. Я здесь почти что случайно и в гости к тебе не собиралась. Иди спать.

— Ирочка! Я столько лет тебя не видел!

— Считай, что и сейчас я тебе лишь померещилась. Эдакий вариант зеленого чертика.

— Ира! Прошу! Не надо! Я так много понял за эти годы! Да. Я пью. Я — алкоголик. Но я уже давно не виню тебя в том, что со мной случилось.

— А что с тобой случилось, Важин!? Что с тобой случилось такого, в чем ты мог бы винить меня!?

— Ты оказалась талантливей, чем я.

— Талантливей!? Извини, может скажешь на сколько метров, граммов или джоулей!? А может ампер, молей или мегабайт!? Что значит талантливей!? На самом деле, ты искал оправдание расцветающей любви к зеленому змию, а тут так кстати подвернулась делающая успехи юная жена.

— Нет, Ира, я запил оттого, что понял: я рядом с тобой ничто.

— Да нет, Витенька, задолго до того как чудо Важин сменился на чудо Палладину, ты, торжественно обмакнув в краску кисть, прежде чем сделать мазок, вливал в себя грамм пятьдесят водки и таким образом предварял каждое движение — забыл? Алкоголизм, Витенька, в данном случае не следствие, а причина.

Важин уронил голову и закрыл лицо руками:

— Наверное, ты права…

— Не «наверное», а абсолютно точно.

— Но если бы ты не бросила меня, если б как-то поддержала!

— Как!? Если все мои попытки остановить тебя заканчивались летающей мебелью и моим бегством с Лешкой на руках ночевать к друзьям.

— Прости меня! — Важин зарыдал. — Как там наш сыночек? — спросил он сквозь слезы.

— Наш сыночек учится в Гарвардском университете. Могу дать номер его телефона и e-mail.

— Наверное, ни к чему… он ведь, наверное, и не помнит меня…

— Да нет! Наверное, у тебя просто нет телефона, компьютера и, соответственно, выхода в интернет.

Важин затрясся в рыданиях с новой силой.

— Витя! Иди спать! — жестко сказала Ира, поднялась с лавочки и пошла в сторону бульвара.

— Ира! — в отчаянии окликнул ее Важин. Ира обернулась. — Ирочка! Родненькая! У тебя не найдется полтинничка или хотя бы рублей тридцать?

Ира, понимая, что единственный способ отвязаться от него, это дать денег на бутылку, пошарила в карманах джинсов. На ее счастье там завалялась пятисотка. Она протянула купюру Важину, у которого при виде столь огромной, по его меркам, суммы перехватило дыхание и руки затряслись с удвоенной силой.

— Ирочка! Я сейчас мигом сбегаю и сдачу всю до копеечки принесу!

— Не надо, Важин! Сделай милость — уберись с глаз долой!

— Я сейчас, Ирочка! Я мигом!

Десяти-пятнадцати минут, которые займет у Витьки поход в магазин, Ире явно не хватало для удовлетворения жгучего желания вернуться к своим размышлениям по поводу эксклюзивности собственной персоны в глазах целого ряда примечательных существ. Она просто спокойно выкурила еще одну сигарету и уверенно направилась к двери в подвал, открыла ее и вошла в цоколь своего дома.

— Браво! — скандировали Зив с Лоренцем.

Ира не совсем понимала их столь бурную радость, но оказалось, что она, сама того не подозревая, только что с блеском сдала очень сложный экзамен.

— Видишь ли, — стал объяснять Лоренц, — когда ты сосредоточена на перемещении через проходы, это одно, а вот когда твое внимание отвлекает нечто сопряженное с сильными эмоциями, то благополучно воспользоваться проходом в нужном направлении не так-то просто поначалу. Раз у тебя получилось — это значит, что необходимый навык можно считать выработанным.

— Мы специально подгадали время и подтолкнули твоего бывшего муженька выйти из дому, чтоб создать необходимый эффект, — гордо проурчал Зив.

— Могли и не напрягаться, — язвительно заметила Ира. — Мой бывший муженек даже немного успокоил меня, так сказать, отвлек от гораздо более сильных эмоций.

— И от каких это? — столь же язвительно спросил Лоренц.

— Знаете, не самое приятное ощущение осознать, что вся твоя жизнь постоянно находилась под неусыпным контролем определенных личностей.

— Ирочка! Если ты не забыла, то квартирой в доме, где есть наш проход, вы с Важиным обзавелись сугубо по твоей инициативе! — хитро прищуриваясь, напомнил ей Лоренц.

Как ни крути, но он верно это подметил. Через пару лет замужества стараниями Иры скопилась некоторая сумма, позволившая Важиновскую комнату в коммуналке поменять на отдельную жилплощадь. Из нескольких вариантов Ира без каких-либо объективных причин предпочла именно этот.

— Ира, если б не твое собственное намерение, даже твой любимый Женечка не обнаружил бы, что ты родилась здесь и не нашел бы тебя, — спокойно проурчал Зив.

— Даже если бы вы случайно столкнулись по жизни, он не узнал бы тебя, если б ты сама этого не захотела, — добавил Лоренц.

— А вообще, не думай ты об этом! Придет время и все само собой встанет на свои места.

— Ладно! Уговорили!

Тренировки продолжились, и к четырнадцатому ноября Ира уже несколько раз побывала в старом и новом зданиях мебельной фабрики и в доме Радного. Естественно, в гости к нему она заглядывать не стала.

Поезд наконец-то тронулся, и перрон сочинского вокзала, стал медленно отползать, оставаясь в прошлом. «Вот она точка между вдохом и выдохом мира, точнее, между выдохом и вдохом», — пронеслось в голове у Ирины, когда она, стоя у окна, улыбалась удаляющимся Женечке и Владу. «Еще одна точка отсчета», — Ира осознанно выбрала ее в таковые, правда, форс-мажорной, также осознанно, делать не пожелала: «Ни к чему. Я абсолютно не готова целиком и полностью взять на себя ответственность за свою судьбу, да и оставить абсолютно все в прошлом тоже не могу».

Мужественно пережив суету по поводу передачи проводнику билета и получения постельного белья, Ира уселась у окна и до самого Туапсе без единой мысли в голове созерцала проплывающие мимо утонувшие в ночи пляжи. Потом постелила себе постель и легла спать. Поздним утром ее разбудил распространитель прессы, у которого она скупила все имеющиеся сборники кроссвордов, сканвордов и судоку и весь день посвятила разжижению мозгов.

Как и ожидалось, встретил ее радостный Генка.

— Ирчик! Солнышко мое! Я так рад тебя видеть! — проверещал он и, отбирая дорожную сумку, чмокнул в щеку.

— Привет! — не менее радостно приветствовала его Ира. — Скажи мне, пожалуйста, с чего это вдруг я стала твоей собственностью, а?

— Ирчик! Я ведь тайно влюблен в тебя!

— А по-моему, с некоторых пор ты заделался тайным агентом «главных коней».

— Ирчик! Ну зачем ты так!

— Геночка! Спинным мозгом чую!

— Ира, ничьим тайным агентом я не заделывался, просто Толик с Жоркой очень даже неплохие ребятки.

— Я знаю и против них ничего не имею. Но я также знаю, что они до колик в печени не желают видеть меня здесь, и знаю почему, а ты их в этом не пойми с чего поддерживаешь.

— Если хочешь знать, Ирчик, они о тебе самого высокого мнения. Просто, ну согласись сама, к чему лезть в их епархию? Ты же не будешь перемазываться в машинном масле, и бегать с гаечными ключами?

— Ясновидящие вы мои! Я прекрасно знаю, как вы там представили себе суть моего участия в процессе: будет тут заумная баба расхаживать, совать нос не в свое дело и всякой придурью на мозги давить!

— Ирочка! Поверь! Все совсем не так!

— Геночка! Именно так! Единственное, соглашусь: сии соображения, может быть, высказывались в несколько иной форме. Знаешь, Ген, если б не твой сговор с «конями», я бы до сих пор не верила, что ты действительно ни сном, ни духом относительно истинной сути твоих фоток.

— А я ну никак не могу себе уяснить, какую это загадочную суть ты в них выискала!

— Ладно, закрыли тему.

— Почему? Мне, например, очень интересно узнать, что там такого эдакого запредельного в предметах интерьера современных дикарей.

— Ген, я тебе уже объясняла. И предварительные эскизы показывала. И ты, как я понимаю, именно на их основе выделил денег по максимуму. Между прочим, из достоверных источников мне известно, что ты порядком скуп и незнамо на что финансами разбрасываться не будешь. Ну не тайная же влюбленность тебя заставила раскошелиться?

— В этом ты права.

— Тогда что же? Если понимание моих задумок тут ни при чем.

— А ты не догадываешься?

— Нисколечко!

— Гаров…

— Женечка?

— Угу. Он мне почти ультиматум поставил, чтоб я во всем оказывал тебе максимальное содействие.

— О как!

— Я думаю, он тебе под большим секретом наверняка поведал, что нынче приходится мне биологическим папашей. Поведал?

— Да, — не сказать, что данное заявление привело Иру в неописуемое замешательство, но легкий шок она все же испытала.

— Так вот, он вообще-то мой биологический отец с солидным стажем. Я уже давненько рождаюсь только посредством его деятельного участия. Если ты заметила, чувства юмора ему не занимать — хлебом не корми, дай поприкалываться! Вот и прикалывается, выбирая мне в матушки… Ира, в общем, это отдельная тема, которой мне сейчас касаться не очень хочется. Мягко говоря.

— Вот давай и не будем. Знаешь ли, я испытываю непреодолимое желание, на время своего пребывания здесь, абстрагироваться от всех этих ваших эзотерико-окультно-мистических штучек.

— Абстрагироваться!? А эти твои круги с крестами это что Евклидова геометрия, по-твоему!?

Ира многозначительно вздохнула:

— Нет, конечно. Однако в моих разработках нет ничего противоестественного.

— Противоестественного, скорее всего, точно нет, а вот сверхъестественное…

— Геночка, давай не будем…

Все это время они просидели на лавочке в привокзальном сквере. Из-за собственных эмоций Ира совсем не сразу осознала, что здесь не Сочи, и столбик термометра находится гораздо ближе к нулевой отметке, чем она привыкла.

— По-моему, ты замерзла, — высказал предположение Генка, когда она поежилась.

— А вот в этом ты абсолютно прав.

— Ну хоть в чем-то я прав! — усмехнулся Генка. — Поехали?

— Поехали.

Через минут десять-пятнадцать Ира оказалась в одноместном номере весьма респектабельного отеля, интерьер которого полностью состоял из мебели, спроектированной ею в начале этого года.

— Вау! — узнала она свою работу.

— Впечатляет?

— Насчет «впечатляет» не знаю, но слов нет, как приятно.

— Ирчик, только не злись…

— Ты насчет того, что всё это «кони» смастерили без моего участия? — перебила его Ира и, не дав ему слова вымолвить, продолжила, — Геночка, я ни на секунду не сомневаюсь в высоких профессиональных качествах «коней» Радного, иначе я бы настоятельно порекомендовала ему сменить руководящий технический состав. Я очень довольна их работой, — Ира обвела рукой комнату, — но пойми, сейчас совсем другое дело, и дело не в доверии или в недоверии. Пойми, мне сейчас предстоит совсем нелегкая участь. Пойми, я привыкла работать одна, а когда делаешь все сама — ненужно никому объяснять на понятном языке, чего ты хочешь. То, что я знаю, я знаю уже не только интуитивно — это уже прошло через мои руки, но я боюсь, что объяснить адекватным языком то, что мне требуется, я могу не суметь. Геночка, на самом деле я очень рада твоим теплым отношениям с Анатолием Георгиевичем и Георгием Анатольевичем и очень рассчитываю на твою помощь.

— Ирчик, я правда могу чем-то помочь тебе? — спросил Генка очень серьезно.

— Да. И не только мне. Точнее, ты очень поможешь мне, если поможешь им по-другому воспринимать меня: не видеть во мне угрозу, досадную необходимость… Пойми, мне очень нужна их поддержка. Их практическая поддержка того, чего они, скорее всего, не смогут целиком и полностью понять. А я прекрасно знаю, что когда чего-то не можешь понять, это вызывает раздражение, а отнюдь не желание помочь. В общем, я очень хочу добиться их полного доверия и содействия. Понимаешь, их собственного, а не добытого в принудительном порядке Радным, — Ирину эмоциональную речь прервало пение мобильника. — Да, я слушаю, — ответила она, забыв глянуть на экранчик.

— Палладина, я очень рад, что ты меня слушаешь, — раздался Женечкин голос, наполненный сарказмом, — но на самом деле рассчитывал услышать тебя с отчетом о благополучном приезде.

— С каких это пор ты нуждаешься в подобных моих отчетах?

Женечка весело рассмеялся:

— И то верно… ну хоть в рамках этикета, что ли, могла бы позвонить!? Ладно. Не в этом суть: ты Генке про табуреты рассказывала?

— Нет.

— Про какие табуреты? — с удивленной заинтересованностью спросил Генка, прекрасно слышавший все, что говорит Женечка.

Женечка тоже услышал Генку:

— Палладина, а ну-ка дай-ка Генке трубкой в ухо!

Ира послушно передала мобильник. То ли Женечка стал говорить намного тише, то ли Генка слишком плотно прижал ее телефон к уху, как бы там ни было, но того, что говорилось в Сочи, Ира не услышала и ей пришлось довольствоваться Генкиной крайне эмоциональной мимикой и периодическими угуканьями. Через несколько минут он молча протянул трубку.

— Удачи, Палладина, надеюсь, что помог тебе, — сказал Женечка и, не дожидаясь Ириного ответа, отключился.

Генка долго молчал. Ира — тоже.

— Знаешь, Ир, — начал Генка совершенно не свойственным ему тоном, — для тебя кажется аномальным, что я помню практически все свои рождения, жизни и смерти и даже сам факт возможности многократного рождения. Я это знаю чисто теоретически, так как мне очень сложно представить, что может быть как-то иначе. Но это все, чем я отличаюсь от среднестатистического человека. Для меня Гаров со всеми его штучками, наверное, даже большая загадка, чем для тебя, и ты для меня тоже загадка, даже большая, чем Гаров. К нему я хотя бы привык, — Генка вздохнул. Ира не перебивала. — Пойми, Ира, я — слепой. Я во что-то верю, в чем-то даже убежден, но я не знаю, ничего не знаю. Что ты сделала с тем своим табуретом, думаю, даже Женич до конца не понимает, и вынужден только верить, только потому, что испытал его на собственном опыте. Ир, я верю тебе, я верю в тебя и потому приложу все силы чтобы помочь. Но пойми и ты, прошу, попытайся меня понять: для меня твои рассуждения о гармонизации пространства — это все равно что превращение коровы в стиральную машину.

— Верю, Геночка, и потому прошу только помочь подружиться с «конями», ведь ты мастер поворачивать людей, притом мастер высочайшего класса.

— Прости, мастер чего?

— Неважно… Давай лучше обсудим программу на завтра.

— Давай, — сказал Генка без энтузиазма, — у меня завтра две программы в цирке.

— Я вижу, тебе клоунское ремесло пришлось по душе.

— А что? Очень даже неплохо держит в тонусе. — Генка встал и демонстративно поиграл мышцами, которые в спокойном состоянии никак не обнаруживали себя на костях, обтянутых кожей. — Вообще-то, Стас собирался устроить тебе лесную прогулку, — вернулся он в исходное положение и к теме воскресного времяпрепровождения, — но ему еще позавчера пришлось умотать в Питер, и приедет он лишь завтра к вечеру.

— Ну что ж, цирк, так цирк!

Как только отзвучали последние аккорды циркового оркестра, Генка выловил Иру в зрительном зале.

— Слушай, по-моему, ты функционируешь на ракетном топливе! Ума не приложу, как ты уже успел переодеться и разгримироваться!

Генка довольно улыбался:

— Поехали! Стас уже звонил — ждет нас в кабаке.

Радный встретил их у входа в небольшой ресторанчик.

— Здравствуйте, Ирина! — с мягкой улыбкой приветствовал он ее. — Прошу прощенья, что не смог лично встретить Вас на вокзале, но зато я приготовил Вам, надеюсь, очень приятный сюрприз.

С этими словами он распахнул перед ней дверь. Ресторанчик оказался достаточно уютным. Они миновали два столика, занятые респектабельными леди и джентльменами, и подошли к третьему, за которым сидел молодой человек с длинными густыми слегка вьющимися темно-каштановыми волосами. Молодой человек поднялся им навстречу.

— Познакомьтесь, Ирина, это Рауль — главный разработчик выбранного Вами оборудования.

— Очень приятно, — она протянула ему руку, которую Рауль галантно поцеловал, от чего у Иры по позвоночнику пробежала мощная волна горячей дрожи.

— Рауль будет заниматься установкой и наладкой оборудования, — продолжал Радный, — так что на данном этапе Вам, Ирина, не придется контактировать с моим техперсоналом, — сказал он, многозначительно посмотрев на Иру, а затем обратился к Раулю. — Рауль, как Вы уже поняли, перед Вами Ирина, о которой я Вам столько рассказывал, дизайнер, под творческие идеи которого мы закупили разработанное Вами оборудование.

— Да-да, очень приятно! Я очень рад встречи с Вами! — Рауль почти безупречно говорил по-русски, и лишь легкий мягко-бархатистый акцент выдавал в нем иностранца.

Затем Радный представил инвестора проекта, то есть Генку, для которого Рауль оказался не меньшим сюрпризом, чем для Иры.

— Очень рад знакомству! — кивнул Рауль, пожимая его руку.

— Вы замечательно владеете русским! — с энтузиазмом заметил Генка.

— Моя прабабушка приехала из России. Она воспитывала меня, когда я был совсем маленький, и научила хорошо говорить и понимать русский язык. Между прочим, она еще жива — сейчас ей уже 93 года.

Рауль не сводил с Иры сверкающих восхищением огромных почти черных глаз. Что-то в его чертах напоминало Наполеона. Единственное, в отличие от великого императора Франции, он был потрясающе красив.

После недолгого выяснения кулинарных предпочтений присутствующих, тема разговора сразу сфокусировалась на оборудовании. От Радного Рауль уже знал в общих чертах, что Ирины разработки требуют сверхточных технологий, но «почему?», Станислав Андреевич не стал ему говорить, сославшись на свою некомпетентность, и теперь молодой инженер с нетерпением желал услышать объяснения от Иры.

— Понимаете, Ира, мне с большим трудом удалось продвинуть свой проект. Члены совета директоров не понимали к чему ТАКАЯ точность в мебельном производстве. Я и сам, признаюсь, был с ними, в общем-то, согласен, но сама задумка оказалась такой красивой! Вы понимаете, о чем я? Я аж как переродился, доказывая необходимость такого подхода. И представляете мое собственное удивление, когда мою разработку на первой же выставке покупают именно за эти ее качества! Ира! Умоляю! Объясните! Зачем Вам понадобилась такая сверхточность?

— Чтобы в точности воспроизвести кажущиеся погрешности, интуитивно допускаемые рукою человека.

— Извините, Ирина, я не совсем понял, а точнее, совсем ничего не понял, — проговорил Рауль, не сводя с нее восхищенного взгляда.

— К счастью, еще сохранились на Земле культуры, для которых каждая вещь имеет не только утилитарное назначение, но и несет в себе сакральный смысл. Такие предметы изготавливают особые люди в особом состоянии сознания. В тот момент рассудком они почти не ведают что творят, но зато очень тонко чувствуют и знают это на подсознательном, интуитивном уровне.

Вещи, изготовленные таким образом, способны воздействовать в ту или другую сторону на мощность и направление определенных сил, токов энергий, а потому представители этих культур считают их магическими. В таком предмете незаметное глазу искривление плоскостей и особый наклон и соотношение их осей имеют решающее значение. Мастера, умеющие в особом состоянии делать такие вещи, почитаются магами, колдунами. Сами они свои способности и свойства изготовленной ими продукции объясняют действием сверхъестественных сил, и, если знания и способности, доступные подсознанию, считать сверхъестественными, то они абсолютно правы, но, как Вы понимаете, ничего такого, что в принципе невозможно, здесь нет.

В конечном итоге, весь наш мир состоит из различных излучений. И, если искривление плоскости и отклонение ее оси заставляет эти излучения преломляться определенным образом, а подобное преломление благотворно воздействует на человека, то почему бы не воспроизвести его, основываясь на знаниях, доступных обычному сознанию? Натренированное подсознание колдуна с идеальной точностью направляет его руку, и, чтобы получить идентичный эффект, механизм машины должен работать с такой же идеальной точностью.

— Потрясающе!!! Но ведь в данном случае недостаточно высокоточной техники! Нужны и высокоточные знания! Неужели Вы раскрыли эти секреты?

— Да. И заявляю я это с полной уверенностью.

— Но ведь на это нужны годы и годы исследований этих самых магических предметов!

— Наверное… но я пошла другим путем.

— Но каким!?

— А вот это уже моя сугубо личная тайна.

— Что ж, это логично. Но все же, на чем основана Ваша полная уверенность?

— Я не буду сейчас ничего говорить, а завтра просто кое-что покажу.

— С нетерпением жду завтрашнего дня!

— Я тоже…

В свой номер Ира зашла обуреваемая ураганом мыслей и эмоций, а потому бесцеремонно выставила увязавшегося за ней Генку. На разборку с эмоциями времени не было. Она, собрав всю свою волю, постаралась хоть немного притушить их и направить все силы на решение проблемы, как представить на суд общественности свои табуреты. Техническое исполнение особых вопросов не вызывало, но вот закономерный вопрос, который закономерно возникнет у общественности, а именно: каким образом четыре табурета попали из ее дома в Сочи сюда — требовал адекватного для этой самой общественности ответа. Впрочем, Радному и Раулю даже пудрить мозги нет особой необходимости, но вот встречавший ее на вокзале Генка непременно заинтересуется этим. Вообще-то, Генку, конечно, можно нейтрализовать, каким-нибудь способом выпроводив, но это не решение, ведь до него информация все равно дойдет, и тогда допроса с пристрастием избежать не удастся.

«Ну почему я не подумала об этом заранее!», — возмущалась Ира собственной недальновидности. А потому и не подумала, что она понятия не имела ни о каком Рауле. Ира рассчитывала на работу с «главными конями» и собиралась сама детально во всем разбираться, а после давать лишь четкие инструкции, не конкретизируя «зачем?».

Присутствие Рауля кардинально меняло дело. Умничка Радный, что привез его! Рауль — это поистине кладезь достоинств! Во-первых, как главный разработчик, он, естественно, знает свое детище от и до. Во-вторых, и это, пожалуй, самое главное, — не шарахается на манер «коней» от ее идей, несколько не совсем укладывающихся в современные догмы науки и техники. А в-третьих… ох это «в-третьих»! Оно, конечно, может быть решающим в его стремлении следовать ее путем, но лучше б этого «в-третьих» не существовало.

Ира чувствовала, как по ее телу носятся мириады молний. Нечто подобное она испытывала в ранней юности, когда по уши влюбилась в Важина, а он в нее. Правда, тогда эти разряды не обладали такой мощностью. Может, конечно, в воспоминаниях ощущения притупились, и тогда все происходило точно так же, как и сейчас? Но это неважно. То давно кануло в небытие, а сейчас рвало на части… И что самое страшное, Ира прекрасно знала, что тоже самое происходит с Раулем.

— Так… табуреты… как они сюда попали… — проговорила она вслух, силясь переключить свое внимание с вакханалии, так некстати устроенной телом. Но ей никак не удавалось сосредоточиться. Образ табуретов то и дело тонул в пожиравших ее восторженных глазах Рауля. — Всё! Хватит! — решительно сказала она сама себе и пошла в душ. Простое решение табуретной проблемы буквально вылилось ей на голову вместе со струей воды.

Говорят, что одна из загадок Великой Китайской стены заключается в том, что сказанное с одной ее стороны вполголоса слово вполне отчетливо слышится с другой. Секретом китайских зодчих в совершенстве владели советские строители. Даже шум воды не смог заглушить короткого диалога в одном из соседних номеров.

— Извините за беспокойство — Ваш багаж.

— Спасибо.

Ира наскоро вытерлась и быстро оделась. Осталась одна проблема: незаметно доставить табуреты в гостиницу. Ира тихонько покинула номер, заперла дверь и спустилась по лестнице, на ходу на всякий случай, придумывая объяснения для таксиста и портье. Лестница, которой ввиду наличия достаточного количества лифтов, почти никто не пользовался, была абсолютно пустынна. На первом этаже пути от нее вели в две стороны: в фешенебельный холл и в темный коридор с невзрачной дверью, закрытой на засов. Ира отодвинула засов. Дверь, не имевшая более никаких замков, слегка скрипнув, открылась на улицу. Чтобы вернуться назад тем же путем, Ира плотно прижала ее к косяку, во избежание привлечения внимания к заветной двери открытым состоянием.

— План «Б» будем обдумывать в случае крайней необходимости, — сказала она сама себе и направилась к стоянке такси.

Пользоваться эксклюзивным видом общественного транспорта ей не пришлось: несмотря на поздний час здесь, в отличие от Сочи, вовсю бегали автобусы и троллейбусы, а на остановках толпился народ. Ей без труда удалось выяснить у бабульки с авоськой, как наилучшим образом добраться до района, где находился дом Радного — расположенный там проход показался ей оптимальным решением.

Зив и Лоренц встретили Иру бурей восторга.

— Ребят, простите, некогда!

— Можем чем-то помочь? — Зив в один момент перешел с радостного щенячьего повизгивания на серьезный тон.

— Неплохо бы… Сможете где-нибудь достать упаковочную бумагу?

— Не вопрос! — мурлыкнул Лоренц, и они вдвоем тут же исчезли в проходе.

Ира, не включая света, поднялась на третий этаж, нащупала табуреты и вместе с ними спустилась в цоколь. Потом сходила на кухню за двумя «нейтральными». Зив и Лоренц еще не успели вернуться. Ира присела на первый попавшийся в темноте табурет и закурила. Пауза тут же заполнилась глазами Рауля и по телу вновь замерцали всполохи молний.

— Надо с этим что-то делать… — в мучительно-сладостном томлении прошептала сама себе Ира и усилием воли вновь попыталась переключить внимание на табуреты.

Попытка, пусть и неблестяще, удалась. Ира не особо сомневалась, на каком именно табурете сидит, но порядка ради поднялась и, не решаясь в целях конспирации даже в цоколе воспользоваться стационарным освещением, достала мобильник, включила подсветку и перевернула табурет — как и ожидалось он оказался «благоприятным». Она поставила его на место, и тут в проходе показался Зив с огромным свертком упаковочной бумаги в зубах, а следом за ним — Лоренц, волочащий по полу маток тонкого шпагата.

— Блеск! — воскликнула Ира и первым делом избавила от неудобной и тяжеловатой для кота ноши Лоренца. — Как вы про шпагат догадались? Я о нем даже не подумала…

— Если люди чего-нибудь завертывают, они обязательно потом это чего-нибудь перевязывают, — медленно промурлыкал Лоренц, одновременно вылизывая свою шкурку.

Осталась одна проблема — почти кромешная темнота. Вообще-то, подсветки мобильника Ире вполне хватило бы для произведения упаковочных работ, но для этого ей явно требовалась еще одна рука.

— Да… — в задумчивости вымолвила она, — пожалуй, все же придется включить свет.

— Ира, — гавкнул Зив, — вспомни, как ты ночью шла с Владом по лесу.

Ира вспомнила. Тогда она на удивление очень отчетливо видела в полной темноте.

— Вспомни не сам факт, — замурлыкал Лоренц, — а то, что ты чувствовала и заставь себя чувствовать это снова.

— Знаете, по-моему, тогда со мной и с Владом что-то сделал лес.

— Безусловно, — подтвердил Зив, — это он научил тебя и Влада видеть в полной темноте, но раз ты умеешь, то можешь этим пользоваться тогда, когда тебе нужно.

Ира закрыла глаза и погрузилась в воспоминания, пытаясь поймать те ощущения и… Она даже не поняла, удалось ли ей почувствовать то, что нужно, но в какой-то момент вдруг стало всё видно, притом и глаза открывать не понадобилось.

Ира вышла на остановку. Троллейбусы с автобусами продолжали сновать, и народу не поубавилось. Она без приключений добралась до гостиницы. Состояние незамкнутости запасного выхода, как и ожидалось, никого во время ее отсутствия не заинтересовало, так что Ира спокойно зашла в здание, задвинула засов и начала подниматься по лестнице. Восхождение тоже прошло без приключений, правда, от подъема на одиннадцатый этаж с четырьмя связанными попарно табуретами, Ира порядком притомилась. Впрочем, именно эта усталость оказалась как нельзя кстати — Ира, только лишь коснувшись головой подушки, тут же уснула. Крепко и без снов.

Спросонья свет уличных фонарей, лившийся в щелку между занавесками, казался каким-то странным. Ира встала с кровати и подошла к окну. На фоне серовато-синего предрассветного неба летели огромные белые хлопья.

— Нет. Это не Сочи… — проговорила вслух Ира с интонацией Остапа Бендера, грезящего о Рио-де-Жанейро, и набрала Генкин номер:

— Доброе утро Геночка!

— О! Ирчик! Ты уже проснулась? А сколько время?

— Дрыхнешь еще? Вставай! Глянь в окно — там снег!

— Ба-а! И в правду! Батюшки! Уже полвосьмого! Чой-то я нынче заспался!

— А во сколько ты обычно встаешь?

— Да где-то так и встаю, вот только просыпаюсь сам.

— Геночка, знаешь, мне твоя помощь понадобится.

— Всегда готов!

— Тогда собирайся и спускайся ко мне.

— Будет сделано, Ирчик!

Минут через пятнадцать Генка уже стучал в дверь.

— О! А это откуда? — удивленно спросил он с порога, указывая на стоящие посреди комнаты аккуратно упакованные табуреты.

— Вчера вечером в Сочи смоталась и принесла, — честно ответила Ира.

— А-а, так это к тебе ломились с воплями «Ваш багаж», — сразу «догадался» Генка.

«Я бы не сказала, что б так уж ломились и вопили, хотя душ, наверное, заглушил частично громкость. А вообще, самое главное, всегда говорить только правду, но иногда так, чтоб в нее никто не верил», — подумала про себя Ира, а вслух, кивнув на табуреты, сказала:

— Поможешь?

— Не вопрос, Ирчик!

Пока Генка тащил табуреты по коридору, Ира, следуя за ним, воздавала хвалу древнекитайским и советским строителям. «Интересно, а все же, в какой номер доставили багаж?». Вопрос на самом деле выглядел интригующим, так как Ирину и Генкину обители разделяли четыре этажа, да к тому же находились они в противоположных крыльях здания.

— Злая на Гарова? — прервал Генка Ирины размышления.

— По поводу? — не поняла его Ира.

— Ну что сюрприз твой обломал.

— Да. Есть немного.

Выйдя из лифта, Ира почувствовала присутствие Рауля. Табуретная эпопея, усталость от нее, глубокий сон без снов, первый снег, игра в «верю — не верю» с Генкой — отвлекли внимание от мучительно-сладостного трепета, и вдруг он нахлынул с неимоверной силой. Ира, подчиняясь не своей воле, обернулась. Рауль с лучистой улыбкой подошел к ним:

— Доброе утро! — мягко и бархатисто произнес он, обволакивая Иру чувственным восторженно-нежным взглядом.

— Доброе утро! Вы видели!? На улице снег! — Ира искусно скрыла свое возбуждение бурной, но вполне безобидной радостью.

— Да. Русские зимы начинаются рано. Для меня это экзотика.

— Для меня тоже. Я родилась и живу в Сочи. У нас, правда, иногда бывает снег, но только в качестве стихийного бедствия.

Рауль рассмеялся негромким, но звонким искристо-серебристым смехом.

— Доброе утро… — запыхавшись, но в то же самое время по-деловому приветствовал Рауля Генка. Он малость замешкался с табуретами при выходе из лифта, чего Ира не заметила и теперь даже на какой-то миг удивилась: откуда он вообще взялся?

— Давайте помогу, — предложил Рауль, не дожидаясь ответа, подхватил оба свертка, и они втроем направились к стоянке автотранспорта.

Присланная Радным машина уже дожидалась их. Сволочь Генка, не раздумывая, плюхнулся на переднее сидение. Подобное отсутствие галантности совершенно не вписывалось в Генкин стиль, и Ира аж опешила от неожиданности, а потому без всяких возражений села сзади вместе с Раулем, который всю дорогу высказывал свои соображения относительно темы их вчерашнего разговора.

Ира внимательно слушала и даже что-то говорила, но что именно слушала и говорила, не смогла зафиксировать в памяти. «Надо срочно что-то с собой делать — нам ведь работать вместе!», — только и носилось у нее где-то на границе сознания и подсознания, полностью изолированной от пребывавшего в страстной эйфории всего остального. Ей, правда, с блеском удавалось контролировать все внешние проявления, но чего это стоило! Рауль вел себя тоже, в общем-то, корректно, скромно и почтительно, но вся его корректность, в купе со скромностью и почтительностью, распространялась лишь на тему разговора и сантиметров двадцать-тридцать свободного пространства между ними. В общем, пара десятков минут пути от отеля до нового корпуса мебельной фабрики показались Ире вечностью.

Радный, извещенный Генкой по мобильнику, встречал их у входа.

— Ну как, Ирина, изменения ощущаются? — спросил он после того, как они вчетвером совершили осмотр экстерьера и интерьера бывшего склада, которому предстояло стать новым цехом мебельной фабрики.

— В зрительном эквиваленте более чем, — сказала Ира, улыбнулась, а потом добавила. — Кстати, обонятельные рецепторы тоже констатируют новые веяния.

Генка усиленно принюхался:

— Ирчик, краской, по-моему, уже не пахнет… — в замешательстве и с некоторым волнением пробормотал он, преданно взглянув на Иру.

— И плесенью — тоже, — улыбнувшись, успокоила она.

Станислав Андреевич усмехнулся и дружески положил руку ей на плечо. Ира сжалась в комок. Утонув в глазах Рауля, она напрочь забыла бояться Радного. Рука, положенная на плечо, недвусмысленно напомнила. Комок на мгновение застрял в горле и вдруг Ира вспомнила, что в отношении Радного она с некоторых пор страха не испытывает, что это теперь не страх, а восторг, и в этот миг застрявший комок взорвался, рассыпая искры, переходящие в мучительно-сладостные молнии, посвященные уже Раулю. Волна перемены ощущений безжалостно промчалась трижды, и, казалось, должна была бы полностью лишить сил, опустошить, но в этот момент рука Радного соскользнула с ее плеча к локтю и он, приобняв, притянул Иру к себе. И тут безжалостно трижды оббежавшая ее волна, собравшая на пути все ее силы, опустошившая ее, с невероятной мощью обо что-то разбилась, вернув обратно всё, чего лишила, но в ином, многократно усиленном напором, состоянии.

— Так, а сейчас… — энергично сказала Ира, буквально выпрыгнув из полуобъятия Радного.

Тут же в пустом громадном помещении материализовались спешно принесенные Генкой табуреты. После того, как Ира все растолковала и объяснила, начался эксперимент. Сначала в нем поучаствовали самые заинтересованно-интересующиеся лица в составе Радного, Генки и Рауля, а затем поочередно в роли подопытных пришлось выступить всему персоналу, обнаруженному в пределах нового корпуса мебельной фабрики.

Обязанность вопить восторги взял на себя Генка. На лице Радного застыла загадочная полуулыбка, которой позавидовала бы сама Джоконда. А Рауль… Как выражал свою реакцию Рауль, Ира не знала — она старалась на него без крайней надобности не смотреть.

— Стас, — обратился к Радному Генка после очередной порции дифирамбов в Ирин адрес, — это нужно отметить! День простоя и кабак за мой счет.

— Возражения есть? — Радный окинул взглядом Иру и Рауля.

— Честно говоря, нет, — ответила, переводя дух и слегка вздрогнув всем телом, Ира.

— Еще бы! — усмехнулся Генка. — Такой эмоциональный натиск вряд ли кто выдержит.

— Ты прав, — подтвердил Радный. — А Вы, Рауль, не против?

— Нет, что Вы! Признаться, мне просто необходима передышка, чтобы как-то улеглись впечатления.

— Вот и чудесно! — заключил Генка, и они вчетвером направились к машине Радного.

Генка всю дорогу неустанно продолжал петь дифирамбы, тем самым, избавив остальных от необходимости что-то говорить. Немного угомонился он лишь в пустынном зале давешнего ресторанчика. И то, только тогда, когда принесли закуску.

— Знаешь что, Ирчик, — продолжил он, расправившись с салатом, — давай-ка оформим патент на изобретение! Все расходы и хлопоты я беру на себя.

— Генка! Ты что, с ума сошел!? Какой патент?!

— Ирчик, но ведь это открытие! Ведь ты сама говоришь, что все точно просчитала!

— Геночка, если быть до конца откровенной, то на самом деле все мои расчеты для деятеля официальной науки мало чем отличаются от интуитивных действий колдуна из племени Чумба-Юмба.

— Вот те раз…

— Я ведь художник, а не инженер.

— Но ведь…

— Да, Геночка, работает и будет работать. Я действительно абсолютно точно знаю, что делаю, но, боюсь, что детальное изложение моих идей приведет меня в стены научно-исследовательского института… по психиатрии в качестве пациента. Притом, если и не навсегда, то очень надолго.

— Ирчик, я ничего не понимаю!

— А вот это для меня удивительно.

— Отчего же? И ведь не я один! — Генка взглядом призвал Радного и Рауля поддержать его.

— Видишь ли, то, что далеко не все ясно Станиславу Андреевичу и Раулю, это совершенно естественно, но ты?!

— Да что во мне такого особенного?! — Генка слегка нервничал.

— Ты, Геночка, частенько выходишь на сцену и заставляешь энное количество людей настраиваться на определенный лад.

— Ну и что?

— Я делаю то же самое, только не посредством театрального действа, а с помощью определенной организации пространства. И ты, и я работаем с определенными полями энергии. Театральное действо — это тоже физика, только сей ее раздел мало кому приходит в голову изучать, а может и не приходит вовсе. Извините, я не слежу за новостями науки. Но от того, что человек не может научно объяснить какое-либо явление, оно не перестает существовать, ведь так? Знаете, в наличии эфемерного нечто свято убеждены материалисты, для идеалистов же весь мир целиком и полностью всегда был материален.

— А знаете, я с Вами абсолютно согласен, — вступил в разговор Рауль.

— А я и не сомневалась. Именно поэтому я с самого утра таскаюсь с ноутбуком.

Радный вопросительно взглянул на Иру.

— Стас, я думаю, Вы меня поймете. Я не стала бы вдаваться в подробности, если б имела дело с Анатолем Георгиевичем и Георгием Анатольевичем.

— Я понимаю, — слегка улыбнувшись, кивнул Радный.

— Ирчик! И мне бы тоже ничего эдакого не растолковала?

— Тебе в особенности!

— И с чего это я в такой немилости?

— А кто решил, что на монтаж оборудования меня звать излишне?

— Ирчик, я ж о тебе забочусь! Ты ведь знаешь, что я тайно влюблен в тебя!

— Так, всё, проехали, — отрезала Ира, пересела ближе к Раулю и включила ноутбук.

— Может быть мне удалиться? — уморительно изобразил обиженного дитятку Генка, вызвав всеобщее веселье.

— Ладно уж, смотри и слушай, — весело сказала Ира и приступила к повествованию, иллюстрируя его jpeg файлами.

Ирин рассказ начинался с самого начала, с Генкиного предложения сотворить коллекцию мебели по мотивам изысков примитивных культур. Она показала присланные им фотографии и пояснила, что сам Генка изъявил желание, чтоб ее работа не была простой стилизацией. Затем она рассказала, как честно просматривала фотографии каждый день и как однажды заметила на них стрелочки с указанием сторон света, и как ее осенило:

— Представляете! Каждое изделие на этих фотоснимках действительно наделено четкой ориентацией по сторонам света, то есть у каждого есть север, юг, запад и восток, зафиксированные в особой обработке. Что-то подобное в отношении интерьера несет в себе система Фэн Шуй, но… хотя, может быть, я не слишком скрупулезно изучила ее. В общем, идея с ориентацией по сторонам света захватила меня. И, представляете, звоню вот этому Генке, а он ни сном, ни духом! Я сначала подумала, что он лукавит, но потом поняла — вряд ли.

— Истину говорю! Действительно ни сном, ни духом, — вставил Генка.

— И тут, — продолжила Ира, — мой друг, переводчик литературы философского содержания, обратил мое внимание на то, что, кроме сторон света, есть еще верх и низ, что я, из-за крайней очевидности, попросту упустила из виду, а кроме этого — еще и направление внутрь предмета, а внутри, в бесконечной глубине и скрыта суть. Сказать-то он сказал, но по сути, что сказал — сам не понял. И всё же, я ему очень благодарна за его замечание, потому что именно поиск внутренней точки и раскрыл тайну, благодаря которой люди интуитивно из четырех с виду одинаковых табуретов выбирают всегда один и тот же.

— Ирчик, неужто ты и впрямь думаешь, что Гаров сам не знал, что говорит? — спросил Генка.

— В общем, знал, но по данному конкретному случаю не догадывался. Иначе он бы не испытывал недоумения по поводу выполняемой мною тщательной отрисовки в 3D присланных тобой фотографий. Так вот, внутренняя точка — это бесконечное множество точек, расположенных одна в другой, — Ира обвела присутствующих взглядом и немного пояснила. — Не совсем точный пример, но, думаю, так будет понятней: Земля — точка во Вселенной, точка на карте — город и тому подобное.

— Мне понятно, что Вы имеете в виду, — обволакивая Иру взглядом, проворковал Рауль.

— А мне не совсем, точнее: совсем не, — не унимался Генка.

— Гена! Это — как в сказке! Представь: сундук — это точка, в точке-сундуке — точка-заяц, в точке-зайце — точка-утка, в точке-утке — точка-яйцо, в точке-яйце — точка-игла. Понятно? — пояснил Радный.

— Знаете, Стас, Вы дали, пожалуй, самое точное определение, — Ира посмотрела на него с удивлением и уважением, на мгновение задумалась и продолжила. — Так вот, как вы понимаете, проследить бесконечность невозможно и я ушла на глубину всего лишь третьей точки, или четвертой, если сам предмет тоже принять за точку. — Ира закрыла просмотрщик, пояснив, что дальше понятно будет только в 3D.

На мониторе появилась трехмерная виртуальная модель одного из столов с Генкиных снимков, которую в разных направлениях пересекали прямые линии и концентрические круги.

— Точки пересечения этих линий — это как звезды, складывающиеся в созвездия. Из них получается фигура, которая и является первой внутренней точкой. Вы когда-нибудь интересовались символикой, хотя бы, к примеру, масонской? — спросила она Рауля.

— Знаком, но, признаться, очень поверхностно.

— Но, думаю, Вам известно, что в каждой культуре есть определенный набор символических, зачастую абсолютно абстрактных изображений?

— Да, конечно.

— Есть группы таких знаков, которые свойственны всем культурам, и притом многие из них имеют общее для всех значении. Некоторые символы, имея в разных культурах идентичный внешний вид, воплощают в себе разный смысл. И, естественно, есть символы, свойственные только какой-либо определенной локальной культуре.

Однако нужно отметить, что локальные символы являются как бы местными модификациями, а разные значения общепринятых, не значат принципиально другое. Разница относится к мотивированному восприятию явления. К примеру, знак, основанный на абстрактном изображении воды, в засушливом районе будет символом благосостояния, в местах же для которых свойственны обильные осадки, его отождествляют с бедствием, несчастьем, но так или иначе его основным значением остается стихия воды. Эти символы воплощаются по-разному: как графические плоскостные знаки, как расположение людей во время ритуального действа, а также зашифрованы в движениях ритуальных танцев. Эти же знаки являются теми тремя вложенными друг в друга внутренними точками предметов.

Почему я не пошла глубже третьей точки? Потому, что третьи точки у всех исследованных мною предметов интерьера абсолютно идентичны и представляют собой что-то вроде символа человека. Две другие, как правило, выражают статус и суть деятельности. Мы тоже различаем предметы по этим признакам. К примеру, существует целый ряд модификаций стульев и кресел, предназначенных для работы в различных видах деятельности, для отдыха, для принятия пищи. Изготавливая их, мы руководствуемся соответствующими требованиями эргономики и эстетики, но, не вдаваясь в суть предмета, достаточно часто получаем, к примеру, кресло руководителя, сидя на котором, он не способен принимать решения. Наверное, всем присутствующим часто приходилось наблюдать ситуацию, когда в момент, требующий принятия решения, человек встает и делает это, то есть принимает решение, прохаживаясь по кабинету, — Ира сделала паузу и обвела взглядом присутствующих.

— Знаете, Ира, — задумчиво произнес Радный, — честно говоря, я не замечал, чтоб когда-то со мной или с кем-то из моих знакомых происходило иначе. Сидя за столом, я могу работать, могу общаться, но если требуется принять решение, я всегда встаю и прохаживаюсь по кабинету.

— Мой шеф тоже всегда ходит из стороны в сторону, прежде чем решиться на что-нибудь, — добавил Рауль.

— А теперь представьте себе древнего царя, ставшего для нас персонажем сказок, принимающего важное решение. Что он делает?

— Сидит на троне, — не задумываясь, выдохнул Радный.

— …который, мягко говоря, с большим трудом вписывается в наши представления об эргономике. Мы смутно помним о том, что у каждой вещи должна быть суть, но при этом… Знаете, на что это похоже? Сидит трехлетний ребенок, не знающий ни одной буквы и, подражая взрослым, выводит каракули, воображая, будто пишет письмо. Его завитушки внешне похожи на рукописный текст, но в них нет никакого смысла.

В общем, обнаружив принцип вложенных друг в друга внутренних точек и неплохо разбираясь в символике, я и разработала линию мебели, для изготовления которой понадобится сверхточное оборудование. Вся коллекция включает в себя три стандартных направления: офис, отель, дом; и два основных вида деятельности: работа и отдых. Естественно, что основные виды деятельности имеют свои коррективы в зависимости от того, где они совершаются и кем.

Ира снова открыла просмотрщик с заготовленными jpeg файлами и, комментируя по ходу, стала показывать, как будут внешне выглядеть придуманные ею предметы интерьера с необычными свойствами. По окончанию просмотра Генка подозвал официанта и сказал, что теперь можно подавать горячие блюда.

— Ира, я, видимо, что-то неправильно понял… — немного растеряно начал Рауль.

— Что именно?

— Вы вроде бы в самом начале сказали, что начали работу этим летом.

— Да. Именно так.

— Но ведь для подобной проработки материала нужны годы!

— Знаете, вполне возможно, что и понадобились бы годы, если б Геночка не презентовал мне достаточно мощный компьютер. Геночка, спасибо тебе большое!

— Ну вот, хоть чем-то угодил Палладиной! А то заботишься о ней, чтоб лишний раз не дергали, а она вместо благодарности…

— Знаете, Геннадий, Вам не стоит обижаться на Иру за ее резкость. Знаете, когда я ехал сюда, тоже не совсем понимал, зачем нужно присутствие дизайнера при монтаже оборудования, но теперь я полностью уверен, что без ее руководства ни единого движения не сделаю, — сказал Генке Рауль. — И все-таки, Ира у меня в голове не укладывается, как менее чем за полгода один человек может разработать… да нет, даже просто сделать эскизы, да еще в 3D, в таком объеме! Это в принципе невозможно! Я много общаюсь с дизайнерами и прекрасно знаю, сколько времени нужно на разработку одного единственного предмета интерьера! Ну а с 3D графикой сам работаю и представляю, сколько на это уходит времени! И, поверьте, пользуюсь я очень мощными и быстрыми компьютерами!

— Как вы думаете, сколько понадобится времени, чтобы, к примеру, отрисовать в 3D вот этот стул?

— Ну… если во всех подробностях, то не меньше дня.

— Знаете, мой ноутбук — не обижайся милый, — погладила она его, — сущий тормоз и просто обожает виснуть, если работаешь в 3D, так что, если не повезет, то действительно целый день можно угрохать.

— Ну, а если…

— …а если… в общем, как только доберемся до нормального компьютера, я Вам продемонстрирую, сколько это занимает времени у меня.

— Тогда — минуточку… Станислав Андреевич, я могу взять свой ноутбук из машины?

— Да, конечно.

Радный с Раулем вышли, и через некоторое время Рауль открыл свой ноутбук перед Ириной. Он что-то пояснил по поводу его параметров. Ира, не особо владея компьютерной терминологией, поняла только одно: ноутбук Рауля на порядки превосходил ее старичка. Она встала, поставила выбранный в качестве модели стул поудобнее и снова села.

— Что ж, засекайте время! — сказала она, когда 3D-max открылся.

— А может, ты сначала поешь? — спросил Генка.

— Нет. Слишком горячо.

— А потом будет слишком холодно, — настаивал Генка.

— Не будет… — рассеянно бросила Ира, так как уже целиком и полностью погрузилась в работу. — Да, намного приятней, чем мой, но все равно тоже подвисает, — добавила она по ходу.

— Никогда не жаловался… — недоуменно сказал Рауль и встал у Иры за спиной. — Не возражаете?

— Не особо…

— Извините, не буду мешать, — и он снова сел, но даже беглого взгляда на ее работу хватало, чтобы удостовериться, что Ире приходится ждать, пока очень даже мощный процессор его ноутбука просчитает вводимые данные.

— Всё! Готово! Сколько там натикало?

— Восемнадцать минут двадцать три секунды — с ума сойти!

Рауль было сорвался с места, но Ира сама повернула к нему монитор:

— Смотрите, а я пока поем, если не возражаете. Как раз и температура пищи пришла в норму.

Рауль смотрел то на монитор, то на стул, потом достал из кармана рулетку и промерил его:

— Потрясающе! Невероятно! Вы даже все размеры точно задали! Как Вам это удалось?

— Если честно — понятия не имею. Я просто умею это делать и все. И если бы ноутбук не подвисал, то можно и быстрее.

— Потрясающе… — в благоговении повторил Рауль и, немного помолчав, добавил — а вот мне, скорее всего, понадобится гораздо больше времени, чем я рассчитывал, на установку и наладку оборудования.

— Рауль! Я все оплачиваю! — возопил Гена.

— Скорее всего, Вы правы, Рауль, — согласилась Ира, одарив легкой улыбкой Генкин порыв. — Я предлагаю не приступать завтра же к монтажу, а уделить пару дней, а может, и больше, детальному планированию. Я уже несколько знакома с Вашим детищем и представляю, что мне от него нужно, но, я думаю, Вы, как разработчик, сможете внести весьма рациональные коррективы.

— По крайней мере, постараюсь, — заулыбался Рауль.

— Ирчик, — вступил в разговор Генка, — а я постараюсь загладить свою вину и добиться твоего прощения.

— Это каким же образом, Геночка?

— Я куплю тебе самый навороченный ноутбук. Годится?

— Годится!

— И ты меня простишь?

— Прощу, но с одним условием.

— Каким, если не секрет?

— Ты больше никогда не будешь за меня решать, что для меня важно, а что нет. Идет?

— Ирчик! Конечно, идет! Ведь я тайно влюблен в тебя!

— Что ж в этом тайного, если Вы, Геннадий, постоянно об этом говорите? — спросил Рауль.

— Рауль, видите ли, он имеет в виду, что ЯВНО не влюблен в меня, — ответила Ира, вызвав легкую вспышку смеха.

— Ну вот, — изобразил Генка оскорбленную невинность, — могучий русский язык!

Генино кривлянье отметили еще одной вспышкой смеха. Рауль задал Ире какой-то очень специальный вопрос, на что Радный, не дав ей ответить, сказал, что сегодня о работе говорено достаточно, к тому же сам генеральный инвестор оплачивает простой, а значит, вполне достаточно только договориться о том, чем следует заняться завтра, что они, по сути, уже сделали. Так что сейчас самое актуальное — расслабиться и отдохнуть.

Выйдя из ресторана, они отправились в бильярдный клуб. Ира в бильярде, по собственному признанию, понимала гораздо меньше, чем баран в апельсинах. На ее беду оказалось, что Рауль не просто понимает в бильярде, а даже небезуспешно принимал участие в соответствующих состязаниях. Он тут же возложил на себя обязанность научить ее этой увлекательнейшей игре. Ира поняла, что от уровня ее обучаемости напрямую зависит ее и без того весьма относительное спокойствие, и собрала в кучу все свое прилежание, но, несмотря на это, новая наука давалась ей с большим трудом, хотя Рауль и Радный наперебой заверяли ее, что она делает головокружительные успехи. По поводу успехов Иру одолевали серьезные сомнения, а вот головокружение она ощущала с переизбытком. «Учитесь властвовать собой!». Но как?

— Сосредоточьтесь на кие и шарах, — откуда-то сверху прозвучал голос Радного.

— Спасибо, — ответила Ира, подумала: «Все гениальное — просто. Требуется только переключить внимание с Рауля. Благо есть на что», — и с удвоенным рвением отдалась освоению бильярдных премудростей.

— А вот и я! — услышала Ира радостный Генкин голос.

Она немного удивилась, потому что не констатировала его временного отсутствия.

— Я так и понял, — заговорил Радный, — ты решил лишь на словах устроить Ирине выходной.

— А в чем дело? — «вынырнула» Ира.

— Ира, не обращайте на Логинова внимания, — сказал ей Радный. — Сегодня Ваша главная задача забыть напрочь о работе и в совершенстве освоить игру на бильярде.

— По-моему, насчет совершенства Вы изрядно погорячились, Станислав Андреевич.

— Ира, мы ведь с Вами, кажется, уже давно договорились, что Вы называете меня просто по имени! Ну а насчет совершенства я отнюдь не погорячился — у Вас очень даже чудесно получается для новичка.

— И не просто чудесно! — вмешался Рауль. — Насколько себя помню, я достиг подобных успехов лишь спустя месяцы упорных тренировок!

— Рауль, Вы мне льстите! Но все равно приятно. Геночка, а ты, никак, решил меня супернавороченным ноутбуком порадовать?

— Именно так, Ирчик.

Ира отложила кий и, демонстративно потирая руки, направилась к светящемуся радостью Генке. Они присели за одним из столиков, и Генка торжественно положил перед Ириной ее новое средство производства. Как и ожидалось, ничего кроме Windows XP на нем установлено не было, так что понять насколько сие приобретение превосходит ее старичка, Ира не могла.

— Рауль, можно Вас на минутку? — позвала Ира.

— Да, конечно, — отозвался Рауль и подошел к столику.

— Рауль, я ничего не смыслю в компьютерных параметрах, — с этими словами Ира встала, уступив ему место перед ноутбуком.

Рауль залез в дремучие, доступные лишь пониманию программистов дебри, и вскоре изрек, что Генкин подарок будет «сверхзвуковым авиалайнером парить» в любых, даже самых мастодонистых программах, притом в нескольких разом, а заодно пообещал вечерком в отеле установить ей весь, имеющийся у него, пакет новейших версий графических редакторов. Последнее его заявление вызвало целую бурю Ириных эмоций. С одной стороны, ее весьма порадовало скорейшее обзаведение всем нужным ей soft-ом, а с другой… В общем, предстоящая необходимость остаться с Раулем наедине в отеле, вызвала в ней целую гамму переживаний в предельно широком диапазоне. Чисто теоретически существовала возможность избежать общения tet-a-tet, позвав с собой Генку, но Ира отчего-то даже не сомневалась, что он непременно куда-нибудь по каким-нибудь архивеским причинам испарится.

— Ира, я думаю, более ничего не держит Вас рядом с выдающимся образцом высоких технологий, — уверенно сказал, подходя к ней, Радный и протянул кий. — У Вас еще будет масса времени на общение с ним, а сейчас — расслабьтесь.

Ира улыбнулась и послушно заняла свое место у бильярдного стола. Игра стала для нее единственным щитом от Рауля, и она отдалась ей с особым рвением, даже остервенением и даже сама заметила, насколько неплохо ей удалось освоиться с новой для себя деятельностью.

Ближе к вечеру они заехали поужинать в тот же ресторанчик. По дороге в отель Генка, как Ира, сама не зная почему, и ожидала, свалил в неизвестном направлении.

— Ира, я сейчас возьму диски и поднимусь к Вам, — сказал ей Рауль на подходе к лифтам.

— А может, лучше, я к Вам зайду? — спросила Ира. — К чему диски туда-сюда таскать?

— Ну, если это Вас не затруднит, я буду очень рад, — ответил, улыбаясь, Рауль.

Естественно, зайти к Раулю Ира решила не из любезности. Конечно, гораздо увереннее себя чувствуешь на своей территории, но ненавязчиво уйти самой намного проще, чем деликатно выставить кого-либо. Рауль, видимо, об этой причине Ириного решения не догадывался, а потому и воспринял ее предложение с большим энтузиазмом.

Еще пока они ехали в лифте, Ира завела разговор на тему возможностей новых версий, и Раулю ничего не оставалось делать, как заняться поиском нужных дисков, едва переступив порог своего номера. Пока длилась установка, Ира стала задавать очень специальные вопросы относительно спроектированного Раулем оборудования. А как только работоспособность всего арсенала прошла успешную проверку, Ира, от всей души поблагодарив Рауля и не дав ему и слова вымолвить, сославшись на усталость, спешно откланялась. Рауль вызвался помочь ей донести оба ноутбука, но она отказалась, сказав, что устала отнюдь не физически и с обязанностями носильщика влегкую справится сама.

В свой номер Ира не вошла, а влетела, не в силах более сдерживать душивших ее смеха и слез. Она вытерпела всего лишь еще мгновение, понадобившееся ей для того, чтобы запереть дверь и бережно уложить ноутбуки, и, едва покончив с этим, бросилась на кровать. Ира плакала, оттого что не могла позволить себе утонуть в своей безумной страсти и остаться с Раулем, а смеялась, оттого что…

Ее душил самый настоящий истерический смех, быстро пересиливший слезы. Этот смех будто не принадлежал ей вовсе. Он будто вцепился в нее, застав врасплох, и не отпускал своей мертвой хватки. Ира какое-то время всем своим существом ощущала его чуждость, но постепенно ощущения стали меняться. Что-то перевернулось. Это что-то поворачивалось достаточно долго и, тем не менее, развернулось круто и в один момент. Теперь Ира всем своим существом ощущала, что этот смех никакой не чуждый ей, что это именно она смеется и вовсе не истерическим хохотом. Она смеялась с безжалостной злорадной издевкой. Потом ощущение снова поменялось. Ире это показалось забавным, и она стала скользить между двумя точками, то воспринимая душивший ее истерический смех как нечто чуждое, притом огромное, могущественное и безжалостное, готовое даже убить ее, то от души хохоча над чем-то чуждым, слабым, затравленным и нелепым. Ира так увлеклась этим занятием, что не заметила, в какой именно момент смех отпустил ее.

Просто, вдруг она обнаружила себя спокойно сидящей, скрестив ноги, на своей кровати и выясняющей, что, собственно, является ею: нечто могущественное и злорадно хохочущее или нечто слабое и затравленное. И стоило только Ире обнаружить себя спокойно сидящей и выясняющей, что, собственно, ею является, как пришло осознание, что, собственно она по собственной воле спокойно перемещалась из одной внутренней точки в другую, а сами эти внутренние точки представляют собой точки настроек.

Ира встала и пошла в ванную. Собственный вид с красными, распухшими от слез глазами, который ей безжалостно показывало зеркало над раковиной, ничуть не обрадовал ее. Она включила на полную мощность душ и минут двадцать без единой мысли в голове стояла под его раскаленными хлещущими струями.

— Свято место пусто не бывает, — заключила Ира, вытираясь. — Да… Не успели соскучиться!

Она, укладываясь в постель, снова смеялась, правда, уже совершенно спокойно и осознанно. Больше полугода ее рвало с переменным успехом на части и вот уже почти месяц, как она нашла способ обрести гармонию. И что? Новая напасть! Ее снова рвет на части и выматывает! И что?! То, с чем, как ей казалось, у нее уже никогда не возникнет никаких проблем! Собственно, и раньше у нее подобные проблемы возникли только раз, в ранней юности, из-за банальной неопытности, банального непонимания того, что с ней происходит. Именно поэтому ей показались ощущения по поводу Рауля столь схожими с ее полудетскими чувствами к Важину. Но теперь-то она вполне взрослая женщина, притом, как ей самой казалось, прекрасно всегда понимающая, что с ней происходит, по крайней мере, в этой сфере, и прекрасно всегда умеющая контролировать проявления своих физиологических потребностей.

Она вспомнила Влада. Он вызывал в ней определенные эмоции, и одно время она даже вроде как боролась с собой. Но то было совсем иное и далеко не с такой силой. Собственно, и боролась-то она лишь для очистки совести и лишь до того момента пока однозначно не убедила себя, что в их связи, лично для нее, нет ничего противоестественного. Собственно, в этом Ира, на самом деле, не сомневалась с самого начала, но некоторые общественные устои, на которые она давным-давно привыкла обращать, мягко говоря, минимум внимания, в тот раз попытались о себе вроде как напомнить. И как только с этим удалось покончить, Влад стал для нее хорошим другом и достаточно приятным постельным партнером, но не более того.

Впрочем, если подходить к вопросу объективно, то вполне возможно, что и с Раулем должно бы произойти нечто подобное, тем более что решение не смешивать работу с интимом, по большому счету, не основывалось на каком-то твердом убеждении. Она прекрасно не раз сочетала эти два жизненных аспекта. К примеру, с Игорем, да и с Женечкой, да и с тем же Владом, в конце концов, и никогда одно не мешало другому. Ира усмехнулась. Получается, что «нам ведь вместе работать» она использовала как отговорку, придуманную для себя самой же. Но зачем? Зачем-то… Но почему? Ира ясно поняла, что на последний вопрос она сама себе отвечать не хочет. Не хочет, потому что правду не скажет, а врать самой себе — это худшее, что можно придумать. К тому же Ира четко знала, что это лишь если судить объективно, с Раулем должно бы получиться то же самое, что и с Владом, а вот с субъективной точки зрения ей виделась совершенно другая картина. Смутная и непонятная, но уж больно иная для того, что бы ошибиться. Смутная и непонятная и ужасно пугающая — вот он где страх! Оттого и картина смутная и непонятная, что разглядеть ее во всех деталях страшно. «Взять свой страх в союзники, — вспомнила Ира Женечку. — Заманчивая идея! Только вот как ее воплотить в жизнь?».

— Уж лучше с ума сходить от вожделения, — сказала Ира вслух, — чем… — она замолчала и резко села в кровати.

Настенные часы показывали половину первого ночи. Не спалось совершенно. Ира встала и занялась перекачкой информации в новый ноутбук. Это несколько отвлекло ее и принесло так необходимую для успешного засыпания здоровую усталость.

Всю первую половину первого рабочего дня Ира посвящала Рауля в собственные соображения относительно практического использования разработанной им техники. Рауль хватал ее идеи налету и тут же излагал, как ему казалось, более оптимальные пути решений, ни на секунду не переставая обволакивать Иру пылким взглядом. Одно хорошо: смелости, пригласить Иру отобедать вместе, он так и не набрался, а потому, как только временной экватор рабочего дня оказался достигнутым, Ира, быстро выйдя из кабинета, направилась к заветной двери прохода.

— Как вы думаете, гостей не предвидится? — почти шепотом спросила Ира Зива и Лоренца.

— Нет, — уверенно промурлыкал Лоренц. — Татьяна Николаевна недавно уехала в город, а выход в сад мы закрыли, так что, если даже Женечке или, что еще менее вероятно, Владу приспичит заглянуть сюда, они вынуждены будут убраться восвояси несолоно хлебавши.

— Фух! — облегченно вздохнула Ира. — Тогда пойдемте наверх.

— Итак, — важно промурлыкал Лоренц, устраиваясь в кресле, — мы, конечно, ни на минуту не сомневаемся, что тебе действительно не хватает нашей компании, и все же, думаю, привело тебя нынче сюда нечто особенное. Что случилось, Ира?

— Сложно сказать…

— Коли так, — проурчал Зив, — рассказывай все с самого начала, с момента как ты села в поезд.

— Слушайте, — выпалила вдруг Ира, — я, по-моему, влюбилась!

— Ты?! Влюбилась?! — Лоренц выпучил глаза и проделал это так комично, что Ира не смогла удержаться от смеха.

— Нет, конечно, не влюбилась, но меня жизнь нежданно-негаданно столкнула с человеком, который действует на меня очень сильно и очень однозначно.

— Ну, Ирочка, это совсем не страшно, просто нужно знать, что делать. Хочешь, я расскажу тебе, что делаю я, когда встречаю на улице кошечку, которая «действует на меня очень сильно и очень однозначно»? — Лоренц пристально посмотрел на удивленно-озадаченную Иру. — Видимо, рассказывать нет необходимости, — заключил он. — Девочка ты уже большая, и сама прекрасно знаешь, что именно делают и люди, и животные, и даже растения в таких случаях, не так ли?

— Это невозможно!!! — воскликнула Ира на полном серьезе, хотя понимала, что все сказанное, точнее промурлыканное Лоренцем не более чем шутка.

— Почему? — невозмутимо спросил Лоренц.

— Не знаю… — ответила она с обреченностью в голосе.

— Не обманывай! Тебе страшно. Так?

— Да…

— Ира, — вступил в разговор Зив, повторяя уже сказанное им, — расскажи все с самого начала, с момента как ты села в поезд.

Ира внимательно на него посмотрела, ненадолго задумалась и стала рассказывать, но Зив почти тут же перебил ее:

— То, что с тобой происходило — это неважно. Расскажи то, о чем ты думала. Какие мысли приходили тебе в голову в дороге?

Ира снова задумалась.

— Не думай — тогда вспомнишь, — посоветовал Лоренц.

Ира последовала его совету и буквально через мгновение ощутила себя в двух местах одновременно: у себя в гостиной на диване и в только что тронувшемся поезде, где она стояла у окна и улыбалась удаляющимся Женечке и Владу. «Вот она точка между вдохом и выдохом мира, точнее, между выдохом и вдохом», — пронеслось у нее в голове. «Еще одна точка отсчета», — Ира вспомнила, как осознанно выбрала ее в таковые и, также осознанно, форс-мажорной делать не пожелала:

— Ни к чему. Я абсолютно не готова целиком и полностью взять на себя ответственность за свою судьбу, да и оставить абсолютно все в прошлом тоже не могу, — проговорила она вслух.

— Что-что? — якобы не понимая, мурлыкнул Лоренц.

Ира пересказала им всё.

— Ну вот, видишь, — проурчал Зив, — ты сама осознанно выбрала точку отсчета.

— Впрочем, если б ты этого и не осознавала — это все равно стало бы так, — добавил Лоренц.

— В точке отсчета, даже в самой незначительной, что-то непременно заканчивается, а что-то начинается.

— Ты, надеюсь, не будешь отрицать, что время перед отъездом целиком и полностью посвятила завершению, притом в самых разных сферах? — Лоренц многозначительно посмотрел на нее.

Ира не задумывалась над этим, но сейчас, когда Лоренц обратил ее внимание, поняла, что она вполне осознанно и целенаправленно занималась завершением проектной части работы по мебели. К тому же, завершилась бесплодная борьба реального и ирреального в ее восприятии, что, пожалуй, на определенном уровне имело для нее гораздо большее значение.

— Всегда, когда нечто заканчивается, обязательно начинается что-то иное, — проурчал Зив.

— Что мне делать? — спросила Ира почти жалостливо.

— Ты нас спрашиваешь? — ответил вопросом на вопрос Лоренц, опять смешно вытаращив глаза, чем вынудил Иру рассмеяться вновь. — Ну вот! — Лоренц изобразил обиду. — Конечно! Можно ли человеку ожидать сколь либо вразумительных советов от кота и собаки?!

— Можно, — ответила Ира. — Если они, конечно, желают хоть что-нибудь посоветовать.

— Конечно, желаем! — с подчеркнутым энтузиазмом мявкнул Лоренц. — Вот только желаемое далеко не всегда соответствует действительному.

Рауль сидел за компьютером и казался полностью поглощенным работой, но стоило Ире подойти к своему столу, как он поднял на нее глаза. Мучительно-сладостная волна пробежала через все тело. Ира неимоверным усилием попыталась взять себя в руки, и внешне ей это удалось, но полностью овладеть собой никак не получалось. «Хоть думать не мешает», — заметила она про себя, и рабочий день продолжился.

Вечером подъехал Радный.

— Как успехи? — спросил он, зайдя в кабинет.

— Вполне обнадеживающие, — ответил Рауль.

— А Вы, Ирина, как считаете? — обратился Радный к Ире.

— Я более чем довольна. Правда, пока нахожусь в состоянии легкого шока, ведь морально готовилась к совершенно иному.

Радный усмехнулся.

— Я могу узнать сейчас о примерных сроках? — спросил он и тут же добавил. — Я не тороплю. Просто любопытно.

— Мне понадобится около недели, чтобы детально разобраться в требованиях Ирины, и тогда можно будет приступать к монтажу. Не думаю, что он займет больше времени, чем я предполагал, но вот наладка, скорее всего, несколько затянется.

— Что ж, форсировать процесс в мои планы не входит, так что времени у вас столько, сколько понадобится. Кстати, вам не кажется, что рабочий день уже часа два, как окончился?

— Очень может быть, — весело сказала Ира. — Знаете ли, счастливые часов не наблюдают, а это действительно счастье работать с человеком, который понимает, что именно требуется.

— Я рад, что угодил Вам, Ирина. А сейчас предлагаю закругляться и отправиться куда-нибудь поужинать.

Как Ира и догадалась, под «куда-нибудь» подразумевался все тот же ресторанчик.

…И время плавно потекло. День сменялся днем, но не менялся график: до обеда работа, в обед посиделки с Зивом и Лоренцем, после обеда снова работа. Вечером приезжал Радный, и они втроем ужинали в одном и том же ресторанчике. Генка по уши ушел в свое любимое актерство и вечерами работал в клубе, а потому не присоединялся к ним за ужином. Зато по утрам забегал к Ире в номер на кофе, который поначалу сам и заказывал, пока Ира не купила кофеварку, так как мастерство местных кофеваров оставляло желать лучшего. Дня через 3–4 к ним по утрам, к великому Ириному одновременно и удовольствию, и неудовольствию, стал присоединяться Рауль.

От выходных Ирина и Рауль единодушно отказались, но Радный периодически, дав им потрудиться полдня, в приказном порядке вытаскивал обоих в бильярдный клуб и пару раз силой вывез загород. Морозы еще толком не ударили, но лесные тропинки уже покрывал приличный снежный наст, и к ужасу Иры ей «порекомендовали» встать на лыжи.

Она хорошо помнила эти адские приспособления для передвижения по снегу со времен учебы в училище и академии. Ира, как ни старалась, не могла втолковать учителям физкультуры, что выросла она в солнечном Сочи и лыжи до поступления в училище видела лишь на картинках и по телевизору. Не верили! Ну не укладывалось в голове северян, что можно не уметь ходить на лыжах! У Иры даже как-то закралось подозрение, что они все как один родились с лыжами на ногах и с лыжными палками в руках. Она не раз умоляла мужа взять ей на зиму освобождение от физкультуры, и он всеми силами пытался выполнить желание любимой, но не тут-то было! Кто главный человек в учебном заведении, готовящем художников? Конечно же, физрук! Даже мнение ректора оказалось бессильным против убеждения физкультурной кафедры, что на самом деле главное в жизни студентки Палладиной это в совершенстве освоить передвижение по снегу на лыжах. Лишь в тот год, когда она родила Лешку, доблестные физкультурники, скрепя сердце, оставили ее в покое, и то в полной мере лишь до родов. В общем, сей вид развлечения частенько становился темой ее кошмарных снов.

Радный с интересом выслушал эмоциональную Ирину тираду, а затем спросил:

— Ира, а как же ваша Красная Поляна?

— О-о! Нынче с чего-то многие решили, будто сочинцы все поголовно заправские горнолыжники! Вообще-то, Красная Поляна, как горнолыжный центр, стала развиваться не так уж давно. Даже мой Лешка не пользовался ее прелестями, да и сейчас далеко не все дети имеют такую возможность. Ну а во времена моего детства, на месте «Альпика-Сервис» лес рос. Правда, если честно, я не могу утверждать это с полной уверенностью, так как сама в Поляне побывала уже будучи взрослой.

— Стас, лыжи и Палладина — вещи действительно несовместимые, — подтвердил Генка.

— Это мы еще посмотрим! — с пугающим энтузиазмом воскликнул Радный, и Ира поняла, что пропала.

Весь день он заботливо возился с ней, и к вечеру Ира даже вошла во вкус, так что следующую загородную поездку восприняла уже с удовольствием.

В общем, чисто внешне жизнь текла мирно и размеренно. Дня через три Ира полностью освоилась с ритмом и вечерком заглянула в поющий дом. Утром она позвонила Владу и расспросила его обо всем, что уже успела увидеть собственными глазами, так что ее указания не показались ни ему, ни Валентинычу особо странными. Валентиныч, правда, отметил, что Ира представляет себе обстановку так, как будто все сама видела, на что она язвительным тоном сказала чистую правду: «Ага! Вечерком заглядывала!». Дальше Ира придерживалась той же схемы: время от времени наведывалась в поющий дом, а затем созванивалась с Владом.

Созванивалась она и с Женечкой, точнее, чаще он с ней, но их беседы носили чисто формальный характер.

В общем, чисто внешне жизнь текла мирно и размеренно, что никак не отражалось на происходящем с Ирой на самом деле. Самое ужасное, что она не могла предъявить никаких претензий Раулю. Он вел себя предельно корректно и деликатно, позволяя себе лишь пылко смотреть на нее. Но это ни о чем не говорило. Ира заметила, что взгляд Рауля, куда бы он его ни направлял, всегда оставался пылким. Ей иногда казалось, что она сама придумала, словно интересует его не только как «неординарный дизайнер». Однако ее ощущения, что, как правило, и бывает в подобных случаях, от этого не менялись.

Ира несколько раз пыталась поговорить на эту тему с Зивом и Лоренцем. Но все, что они ей отвечали, сводилось к одному: если б это была заурядная ситуация, то она первую же ночь, не задумываясь, провела бы с Раулем, и ее гипертрофированные ощущения здесь абсолютно ни при чем, как и установка, якобы нельзя практиковать романы на работе, которой она усиленно защищается, тоже.

— Ира, ты ждешь от нас разрешения? — задал полуриторический вопрос Зив, когда она их совершенно достала своим нытьем. — Но кто мы такие, чтобы тебе разрешать или запрещать что-либо?

— Ну хоть посоветуйте! Что мне с собой делать!? — взмолилась Ира.

— Хорошо. Советуем, — важно промурлыкал Лоренц. — Сама решай.

В тот день, едва Ира снова заняла свое рабочее место, явился Радный и уволок их с Раулем в бильярдный клуб. Правда, сам Станислав Андреевич составлял им компанию не более получаса и затем, извинившись, уехал, но зато к ним присоединился Генка.

Вечером Ира, выходя из клуба, смеялась и шутила и вдруг молниеносно приняла решение: «А черт с ним со всем! Будь что будет! В конце концов! Я ведь безумно хочу этого!». Подъехало такси. Генка, как повелось, беспардонно занял сидение рядом с водителем. Ира, продолжая смеяться и шутить, очутилась с Раулем на заднем. Рауль приобнял ее. Ире казалось, что она сейчас задохнется от объявшего ее немыслимого возбуждения. Она не стала сопротивляться и отдалась во власть мучительно-сладостной страсти. Рауль прижал ее к себе. Такси ползло со скоростью улитки. По крайней мере, Ире так казалось. Генка, доехав до ночного клуба, попрощался, и такси поползло к отелю. На повороте Рауль слегка коснулся ее лица своей щекой, и она почувствовала его едва слышное, но напряженное дыхание. Она знала, что он горит в огне той же страсти, но сдерживается, не допуская более однозначных действий, и ждет, что она должна ответить ему… хоть чем-то… хотя бы положить свою руку на его… Ира уже собралась это сделать, как вдруг в нее вцепился мертвой хваткой невероятный, леденящий душу ужас.

Она немного пришла в себя уже в своем номере, сидя под дверью. Ее всю трясло, сердце бешено колотилось в глотке. Отчаянные попытки вспомнить, что же произошло, наконец-то представили внутреннему взору смутную картину: такси притормаживает около отеля, но прежде чем успевает полностью остановиться, она со словами «спокойной ночи» выскакивает из машины; выхватывает свой ключ у слегка опешившей от ее порыва девушки-портье; минуя лифты, несется к лестнице; буквально взмывает на одиннадцатый этаж; с четвертой попытки все-таки попадает ключом в замочную скважину; едва оказавшись в комнате, тут же запирается на два оборота и медленно сползает по двери на пол.

— Что это было? — спросила она сама себя вслух.

Прошло еще минут двадцать, прежде чем Ира сумела заставить себя подняться, раздеться и влезть под душ.

Дрожь унялась, сердце стало биться почти ровно и почти на том месте, где ему положено. Правда, шанс уснуть, согласно собственным ощущениям, отсутствовал напрочь. Ира медленно оделась, вышла из отеля и отправилась к дому Радного.

— Тихо, — еле слышно проурчал Зив.

Ира прислушалась: Татьяна Николаевна мыла пол.

— Может, пойдем в поющий дом? — шепотом спросила Ира.

— Не стоит, — тихонько мурлыкнул Лоренц. — Татьяна Николаевна уже почти закончила, так что скоро уйдет.

Минуты через три щелкнул выключатель, и стало совсем темно, а потом послышался звук поворачиваемого ключа.

— Я сейчас, — буркнул Зив и скрылся в проходе. — Все в порядке, — добродушно проурчал он, вернувшись через пару минут. — Путь свободен и нас уже больше никто не побеспокоит — Татьяна Николаевна у себя дома и ложится спать.

Они втроем поднялись в гостиную.

— Жаль свет включать не рекомендуется, — посетовала Ира.

— А зачем он тебе? — нарочито удивился Лоренц.

— И то верно… — едва успев закончить свою короткую фразу, она уже пробиралась не на ощупь.

Под кофе Ира рассказала им все то, что стряслось с ней за вторую половину дня.

— Что со мной? Что мне делать? — вновь взмолилась она.

— А почему бы тебе не спросить у твоего любимого Женечки? — после недолгой паузы промурлыкал Лоренц. Ира молча достала мобильник, но он лапой выбил у нее из рук столь полезное достижение человеческой научной мысли. — Тоже мне! Нашла телефонный разговор!

— Ты же сам предложил спросить у него!

— Но не по телефону же!

— Знаешь, если я даже спрашивать буду не по телефону, созвониться мне с ним все равно придется.

— Ну, созвонишься, а потом что? В гости на такси поедешь?

— И что ты предлагаешь?

— Я предложил спросить у Женечки, а вот как ты это сделаешь — твои проблемы.

— Ира, не обижайся! — с сочувствием проурчал Зив. — Если бы мы могли тебе помочь хоть чем-то, кроме как немного развлечь, мы бы обязательно это сделали, поверь!

— Я верю… — сказала Ира, вздохнув и теперь только поняв, что предложение обратиться за советом к Женечке — это всего лишь шутка в стиле Лоренца. — Просто, вы сказали «решай сама», вот я и решила, и вот что из этого вышло.

— Знаешь, Ир, — очень тепло проурчал Зив, — ты приняла очень даже неплохое решение.

— Это почему же?

— Ты, конечно, сразу почувствовала, что здесь что-то не так, а теперь ты точно это знаешь и не будешь выдумывать для себя всякие дурацкие объяснения.

— Ну, знаете! С объяснением, что нельзя, потому что мы вместе работаем, пусть оно, конечно, и дурацкое, жить было как-то легче, чем с полным осознанием того, что я не пойми чего боюсь до смерти и даже больше!

— Ир, а тебе не приходило в голову, что, испытав столь сильный страх, ты больше не будешь чувствовать в отношении этого Рауля ничего из того, что так заботило тебя все это время? Может быть, этим вечером ты исцелилась, и больше ничего не будет докучать тебе, а?

— А ведь вправду! — Ира аж повеселела.

Она прислушалась к своим ощущениям — по ее телу больше никаких мучительно-сладостных волн взад-вперед не бегало.

— Ну вот, видишь? — радостно промурлыкал Лоренц.

Утром Иру разбудил стук в дверь. Она спешно накинула халатик и спросила:

— Кто там?

— Ирчик! Да ты, никак, дрыхнешь еще! — послышался радостный Генкин голос.

Она открыла. На пороге стояли Генка с Раулем.

— Который час? — просыпание давалось ей с трудом.

— Как всегда восемь, Ирчик! Ни минутой меньше! — поставил ее в известность Генка.

Присутствие Рауля Ира лишь констатировала с полной уверенностью, что его персона более не вольна волновать ее. Рауль, как ни в чем не бывало, смотрел на нее все тем же пылким взглядом, который, и Ира была в этом абсолютно уверена, никак на нее не действовал.

— Нет, ну надо же! — задорно воскликнула она. — Проспала! Вроде и легла вчера не поздно.

Это было откровенное вранье. Выйдя из прохода в доме Радного, Ире пришлось добираться в отель на такси, потому что общественный транспорт, функционирующий, не в пример сочинскому, до глубокой ночи, на улицах отсутствовал.

— Я не устаю удивляться Вам, Геннадий, — произнес своим бархатным голосом Рауль. — Вы, вообще, когда-нибудь спите?

— О! Рауль! Генкины феноменальные способности в этой области предмет моей давнишней черной зависти, — не дала ему хоть что-то сказать в ответ Ира. — Он может спать где угодно и как угодно. Он умеет отключаться хоть на пять минут, хоть на три, а может и всего на минуту и делает это при любой возможности, в любом положении тела. И жить он может в таком ритме хоть сколько и быть всегда свежим и бодрым. Оттого иногда и создается впечатление, что не спит вовсе.

— Ирчик! Ты преувеличиваешь!

— И в чем это?

— На самом деле, Рауль я все-таки предпочитаю иногда — хотя бы раз в месяц — устраивать себе полноценные сонные выходные, и в такой выходной могу беспробудно дрыхнуть часов пятнадцать, а то и восемнадцать к ряду.

Последнее время Генка уезжал по своим делам на такси, но сегодня решил посмотреть, как продвигается работа — ему давненько не приходилось заглядывать в финансируемый им цех. Он снова беспардонно плюхнулся на переднее сидение. Ира, снова отчего-то не сумев возмутиться, хотя каждый раз при его подобной выходке собиралась это сделать, уселась рядом с Раулем. Тут ей пришлось признаться себе в том, что она испытывает некоторую неловкость, но Ира смело отнесла это на счет вчерашнего инцидента, ведь ее поведение тогда действительно не отличалось корректностью и последовательностью. В общем, она решила, что ей всего лишь стыдно. Рауль вел себя так, будто вчера вечером ничего не произошло, и уселся, как и всегда на почтительном расстоянии от нее.

Присутствие Генки превратило начало рабочего дня в экскурсию по бывшему складскому ангару, уже начавшему приобретать черты цеха мебельной фабрики. Экскурсант живо интересовался абсолютно всем, при этом, казалось, с особым кайфом демонстрируя свое полное невежество. Казалось, что он задался целью своими дурацкими расспросами довести до белого каления своих двух экскурсоводов в лице Иры и Рауля.

Рауль держал себя в руках и терпеливо пытался найти доступную форму для ответа на вопросы представлявшие собой воплощение идиотизма. Ира, поняв, что Генка решил поприкалываться, ничуть с ним не церемонилась:

— Генка! Вали отсюда! Или я придушу тебя собственными руками!

— Ирчик! Ну как ты не понимаешь! Я ведь финансирую проект и должен быть полностью в курсе всего, что здесь делается.

— Слушай! Ты! Финансист! Хватит прикалываться!

— Ирчик! Не нервничай! Вот мне вполне серьезно не вполне ясно…

— Что тебе «вполне серьезно не вполне ясно», а?

Генка, оказывается, не вполне понимал, почему какой-то шурупчик находится именно на том месте, где находится, а не пятью сантиметрами выше и тремя сантиметрами левее:

— Ну согласись, Ирчик, как художник согласись, что тут он смотрелся бы гораздо симпатичнее!

— О боже! — воскликнула Ира, театрально хватаясь за голову. — Генка! Я бы давно уже тебя бросила тут и ушла работать! Мне Рауля одного с тобой оставлять совесть не позволяет — ты же его своим паясничеством в могилу сведешь!

Впрочем, Ира отнюдь не злилась. Генка прикалывался над ними, и она отвечала ему тем же. И всё же, эта двухчасовая экскурсия основательно вымотала ее.

— Фух! — тяжело вздохнула она, — Логинов кого хочешь доконает!

Рауль поднял на нее свои лучистые глаза, окинул пылким взглядом, нежно улыбаясь, и произнес бархатным голосом:

— Ира, не принимай близко к сердцу.

— Да я и не принимаю! Мне даже весело! Просто я смертельно устала от его дурацких приколов не в тему!

— Так отдохни немного! Не думаю, что случиться нечто страшное, если ты присоединишься ко мне, скажем, через полчаса-час. Даже если меня и занесет куда-то не туда — ты знаешь, мы с тобой всегда найдем оптимальное решение. Иди! Расслабься!

— Спасибо! — сказала Ира довольным голосом и вышла.

Она было направилась к проходу, но у самой двери затормозилась. Напротив нее стояла очень даже удобная скамейка и очень даже удобная урна. Ира села и закурила.

Еще во время «экскурсии» Ира обреченно отметила, что ей лишь показалось, будто ее самочувствие в отношении Рауля пришло в норму. Показалось, видимо, благодаря настойчивым убеждениям Зива и Лоренца. По логике ей следовало бы рассердиться на них, но вместо этого Ира испытывала глубокое чувство благодарности. Она определенно знала, что они всеми силами стараются помочь ей, но не по-человечески, а по-настоящему. К тому же, констатировав, что мучительно-сладостные волны никуда не делись и доблестно несут свою вахту на своем законном месте, Ира даже обрадовалась. «Воистину! Человечество — это сборище мазохистов! — усмехнувшись, подумала она. — Хлебом не корми — дай пострадать!». Было такое ощущение, будто она с психу выкинула нечто очень нужное, дорогое и любимое, а потом, уже смирившись с утратой, вдруг нашла это, удивительным образом сохранившимся целым и невредимым. В общем, к худу иль к добру, но все осталось без изменений. «Нет, не всё», — сказала сама себе Ира, вдруг вспомнив, о чем на самом деле хотела подумать. До сегодняшнего дня они общались исключительно на «Вы», и самое ужасное, что Ира даже под страхом смертной казни не могла вспомнить, кто сказал «ты» первым — он или она сама?

Ира достала еще одну сигарету и закурила, глядя в никуда. Все мысли исчезли, словно их стерли, как стирают написанное мелом на доске. Вдруг она заметила, что сигарета в ее руке около лица оказалась в двойном экземпляре. Ира вздрогнула и перевела на нее взгляд — одна. Она снова посмотрела в никуда и сигарета снова раздвоилась. Ей этот оптический эффект показался исключительно забавным и она принялась с ним экспериментировать. Когда огонек добрался до фильтра, Ира полезла за следующей, но пачка оказалась пуста. Она попыталась поэкспериментировать с ней, но впечатляющего эффекта не получила, и в ход пошел собственный указательный палец. Сначала раздвоенные элементы сильно расплывались, но постепенно ей удалось поймать точный ракурс, в котором изображения стали предельно четким. А потом…

Ира сидела как раз напротив двери прохода. В тот момент, когда ей удалось «навести на резкость», и перед глазами красовались два идеально четких указательных пальца на расстоянии примерно сантиметра четыре друг от друга, между ними — сначала расплывчато, но постепенно с предельной ясностью — Ира увидела то, что Зив и Лоренц, собственно, и называли проходом. Ира аккуратно поднялась, не теряя картинки из виду, и медленно пошла к двери. Оказавшись на нужном расстоянии, она, не теряя пойманной фокусировки зрения, медленно протянула руку, которая тоже виделась ей в двойном экземпляре, но в данном случае произошло нечто малообъяснимое на основании законов бинокулярного зрения. Свою руку она протянула, естественно, к дверной ручке, при этом одна рука из раздвоенного изображения действительно взялась за ручку двери, а вторая… вторая просунулась в щель прохода. Одна рука открывала дверь, а вторая в это же время отодвигала край прохода как занавес. Только в отличие от обычного занавеса щель открывалась сразу по всей длине и сразу в обоих направлениях, вроде раздвижной двери с фотоэлементом. Самое ошеломляющее ждало ее тогда, когда дверь и проход открылись. Собственно за дверью Ира увидела то, что и ожидала — цокольный этаж своего дома, ведь именно сюда она собиралась попасть, а вот в образовавшейся щели в то же самое время были видны все другие выходы.

Зив со всего маху прыгнул на нее, и Ира упала на пол в своем доме.

— Извини, — проурчал он, облизывая ей лицо, — если бы я этого не сделал, ты могла застрять там.

— Все в порядке… я просто не ожидала… — как в полусне проговорила она, поднимаясь.

Ира, не обращая ни на что внимания, встала напротив двери и повторила свой эксперимент с пальцем. Ей без труда удалось сразу поймать нужную фокусировку, и она тут же ясно увидела в середине раздвоенного изображения щель.

— Вау! — радостно промурлыкал Лоренц. — Наша подопечная сама научилась смотреть на мир сквозь пальцы!

— Что-что? — спросила Ира, с трудом отрывая внимание от щели.

— Ты сама освоила один очень примечательный приёмчик, — пояснил Зив. — Мы собирались научить тебя ему, когда ты освободишься, а у тебя получилось натолкнуться на него самостоятельно, и это здорово по-настоящему!

— Ирочка, поведай, как у тебя это получилось? — спросил Лоренц.

— Может, сначала разнообразия ради в гостиную поднимемся?

— Минутку. Я проверю: не побеспокоят ли нас, — проурчал Зив и скрылся в проходе.

Вернулся он буквально через пару минут и сообщил, что Татьяна Николаевна хоть и находится у себя дома, но сюда заглядывать явно не собирается. Они втроем поднялись наверх, и, когда все удобно устроились, Ира рассказала, как очень удачно выкурила сигарету.

— Браво! — довольно мявкнул Лоренц. — Нам осталось лишь подсказать тебе один маленький нюансик. Ну-ка, посмотри-ка на свой пальчик… — Ира выполнила то, что от нее требовали. — А теперь определись — какой из двух ты чувствуешь настоящим.

— По-моему, тот, что справа.

— Замечательно! А теперь сосредоточься и сделай так, чтоб настоящим ощущался тот, что слева.

Задача оказалась непростой, но, в конце концов, Ире удалось почувствовать то, чего добивался от нее Лоренц.

— Есть!

— Чудесно! А теперь снова сделай, чтоб настоящим стал правый… теперь опять левый… отлично… продолжай в том же духе.

Иру захватило это упражнение.

— Интересные ощущения… — заключила она.

— И не только интересные, но и полезные, — проурчал Зив.

— Ты ведь сама сказала, что видела свою руку в двойном экземпляре, — промурлыкал Лоренц, — притом, одна открывала дверь, а вторая — непосредственно сам проход, так?

— Да… — заинтригованно подтвердила Ира.

— Видишь ли, — стал объяснять Зив, — ты всегда это делала, то есть одновременно открывала дверь и проход, но не обращала на это внимания, а теперь ты узнала, как это сделать, то есть обратить внимание.

— Вообще-то, — взял слово Лоренц, — поначалу ты открывала только дверь — проход открывали мы.

— Верно, — подтвердил Зив.

— А потом вы стали учить меня вроде как выбирать направление, а на самом деле, как я теперь понимаю, открывать именно проход, верно?

— Почти. Выбор направления тоже немаловажная вещь. Ты сегодня чуть не застряла, увидев их все разом, — ответил Зив.

— Но сейчас это все уже неважно, — промурлыкал Лоренц. — Теперь важно то, что отныне ты можешь пользоваться проходом не вслепую. И особо важно, каким именно способом ты будешь это делать.

— Сейчас тебе Лоренц показал, как можно выбрать из двух изображений реальное. Так вот, если ты сознательно выберешь как реальную ту руку, которая открывает дверь, то будешь пользоваться проходом так, как до сих пор пользовалась. То есть: ты четко знаешь, куда тебе надо попасть, открываешь дверь и оказываешься там, где нужно. В этом случае, обращаешь ты на это внимание или нет, призрачная рука откроет проход. Но если в качестве реальной ты выберешь именно эту руку, то есть руку, открывающую проход, то призрачной станет рука, которая вроде как должна открыть дверь, но она не сможет этого сделать, потому что призрак не способен хвататься за объекты, воспринимаемые обычными людьми как материальные, и просто проходит сквозь них. В этом случае тебе нет необходимости определяться с направлением заранее. Ты можешь решить куда отправиться, выбрав из того, что увидишь перед собой, и проскользнешь туда, не открывая двери, расположенной в привычном для тебя физическом мире. Кроме того, это позволяет тебе пользоваться проходами, которые никак не связаны с дверьми, сооруженными людьми на месте щели. Второй способ гораздо более удобный, но у него есть один существенный недостаток: пользоваться им желательно, только лишь удостоверившись в своем одиночестве.

— Сама понимаешь, растворяться в пространстве при свидетелях не самое лучшее из того, что можно придумать, — пояснил Лоренц.

— Да… наверное… — задумчиво проговорила Ира и вроде собиралась продолжить, но затормозилась.

— Что ты хотела сказать? — спросил Зив.

— Не стоит, — ответила Ира. — Это по поводу Рауля.

— Почему ж «не стоит»? — спросил Лоренц. — Что там «по поводу Рауля»?

— Ничего не изменилось…

— Так уж и «ничего»!?

— Ну как… Мы перешли на «ты». Я, правда, не уловила, когда точно это произошло, и кто сделал это первым…

На некоторое время воцарилось молчание, которое прервал Зив.

— Ира, кот и собака не советчики человеку, когда мучающий его вопрос лежит сугубо в сфере человеческого.

— Хотите сказать, что животные не испытывают полового влечения? — со скептической язвительностью спросила Ира.

— Отчего же? Испытываем, конечно. Только у животных половое влечение связано лишь с намерением произвести на свет себе подобных, а для человеческого полового влечения функция воспроизводства стала вторичной.

— Притом только для обычного человека, — уточнил Лоренц, — который пользуется половым влечением в первую очередь ради наслаждения. А для таких, как ты, она даже не третичная, не четверичная, а может, даже и не десятеричная. Для таких, как ты, даже наслаждение не на втором и не на третьем месте.

— А вот для чего такие, как ты, используют половое влечение, в чем для них состоят его главные функции, мы не знаем, — заключил Зив.

— Нет, мы, конечно, можем тебе сказать, что данные функции лежат за пределами воспринимаемого обычными людьми. Это, кстати, — чистая правда. Но разве тебе это хоть чем-то помогает? И еще. Только люди склонны учить тому, что, как им кажется, они знают, но что сами делать не умеют.

— Угу… Начитаются книжек — и учат. Но это не есть знания. Это всего лишь словоплётство.

Время понеслось дальше. Ира смирилась. Однако, как и ожидалось, облегчения это не принесло. Она панически боялась, что Рауль попытается как-то более определенно проявить свои чувства, но он не пытался, если не считать сводящего с ума пылкого взгляда, и ее это злило, доводя до бешенства. После второй вылазки загород она окончательно ошалела.

Это произошло вечером, когда они возвращались. Радный вел машину. Место рядом с ним занимал Генка. Ира с Раулем сидели, как и обычно на пионерском расстоянии, сзади. Когда они уже подъезжали к городу, Генка вдруг на остановке заметил шеф-повара клуба, в котором работал по вечерам, и попросил Радного подобрать его. Шеф-повар своими габаритами полностью соответствовал сложившемуся относительно этой профессии стереотипу, и когда разместил свои телеса на заднем сидении, Ира оказалась плотно прижатой к Раулю.

Состояние стремительно приближалось к полуобморочному, притом с ясными ощущениями тех же физиологических реакций со стороны Рауля, но все наполненные ужасом страстные ожидания, что он обнимет ее, не оправдались.

Генка усиленно звал их на свое выступление, и все вроде бы были согласны, но когда машина проезжала мимо отеля, Ира, сославшись на усталость, попросила высадить ее. К ее радости и ужасу Рауль вышел вместе с ней.

В лифт набилась куча народу, снова прижав их друг к другу, но вся эта куча вышла на третьем этаже, где располагался кабак, и они остались вдвоем. Рауль нажал кнопку своего девятого, а когда лифт остановился, он, нежно улыбнувшись, пожелал ей спокойной ночи и, окинув ее пылающим страстью взглядом, ушел. Ира доехала до своего одиннадцатого и, не выходя, спустилась обратно вниз — сидеть сейчас в собственном номере для нее казалось смерти подобно. Она уже пожалела, что не вняла Генкиным мольбам провести хотя бы часть ночи в клубе, и уже хотела позвонить ему и напроситься, но передумала и пошла тупо слоняться по засыпанному снегом городу. Она бесцельно бродила по незнакомым улицам пока окончательно не продрогла. На перекрестке сверкала одной единственной буквой из довольно длинного названия какая-то кафешка. Ира зашла, уселась за самый дальний столик напротив небольшой двери на здоровенном замке, ведущей, судя по всему, в какую-то подсобку, и заказала чашку зеленого чая, тут же расплатившись.

Сделав несколько глотков горячего напитка, она закурила, уставившись на раздвоенную сигарету, и вдруг увидела, что дверь с большим замком — это проход. «А почему бы тебе не спросить у твоего любимого Женечки?», — фраза Лоренца настолько ясно пронеслась у нее в сознании, что ей показалось, будто она услышала ее. Рассудок попытался порассуждать на эту тему, но Ира отбросила его уже начавшие оформляться доводы и достала мобильник. «Тоже мне! Нашла телефонный разговор!» — пронеслось так же ясно.

— Знаем! — с какой-то остервенелой уверенностью сказала сама себе Ира вполголоса и с той же остервенелой уверенностью нашла телефон, значащийся под именем Анастасии Максимовны.

— Алло, я Вас слушаю?

— Откройте мне проход.

Последовала долгая пауза.

— Как скажете, — прозвучал тот же голос, но с иным оттенком.

— Как из преисподней, — констатировала Ира.

Она окинула взглядом зал — на нее никто не обращал внимания. Сделав еще пару глотков чая для храбрости, Ира «посмотрела на мир сквозь пальцы», подошла к двери протянула руку, ту из раздвоенного изображения, которая протянулась к щели, заставила себя ощутить реальной и раздвинула створки. Сеть оказалась достаточно масштабной. Ира сконцентрировалась на Женечкиной квартире и тут же выделила из множества направлений все возможные варианты попадания к нему. Первоначально она хотела зайти через входную дверь, но как только нужное выделилось на общем фоне, ей показалось, что Женечка в данный момент находится на кухне. Она уверенно вошла. Женечка сосредоточенно варил кофе. Как только он снял турку с огня, Ира сказала:

— Привет. Извини, что без предупреждения.

Женечка медленно повернулся.

— Ё-к-л-м-н… — медленно проговорил он, ошеломленно разглядывая Иру. — Палладина! Какими судьбами?

— Спроси Анастасию Максимовну. Ты ведь, я думаю, не разнообразия ради дал мне номер ее телефона, а?

Женечка рассмеялся:

— Кстати, как тебе Анастасия Максимовна?

— Впечатлила! Даже очень. Особенно когда поняла, по что ее беспокоят — голос как из преисподней.

Женечка натянуто рассмеялся.

— Это она умеет…

— Послушай, Жень, по-моему, ты не рад мне.

Женечка тут же подскочил к ней, схватил на руки и истошно заорал:

— Ирка! Сколько лет, сколько зим! — он расцеловал ее в обе щеки, затем поставил на пол и с ноткой сарказма в голосе спросил, — Ты ожидала, что я должен так выражать свою радость? А? Палладина? Тебе не кажется, что своим триумфальным появлением у меня на кухне ты, мягко говоря, ввергла меня в шок? Нет? Не кажется?

— Женечка, извини, я просто уже привыкла, что ты обо мне знаешь гораздо больше, чем я сама о себе, и в данном случае мне казалось, что ты должен ждать меня.

— Ирка! Издеваешься?

— Есть немного…

— А по-моему, не немного. Ирка! Я рад тебе, даже не представляешь как, но дай мне в себя-то прийти! Кофе, кстати, будешь?

— Буду, конечно!

— Тогда идем, — Женечка взял поднос и уже было направился к двери, но внезапно остановился. — Нет! Подожди! — он поставил поднос. — Ты у нас, конечно, девушка талантливая, но так все же безопаснее.

Он за руку отвел Иру в гостиную, а потом вернулся за подносом.

— Итак, по поводу обретения тобой эксклюзивных сведений относительно устройства пространства я интересоваться не буду, хоть любопытство меня и терзает.

— Женечка! Тебя терзает любопытство?! Тебя?!

— А что в этом удивительного? Я тебе давно пытаюсь вдолбить, что с телепатией у меня туго, а от моего тотального контроля Вы, госпожа Палладина, уже давно и бесповоротно отделались.

— Женечка, должна признаться, меня тоже терзает любопытство.

— По поводу?

— По какой причине ты перекрываешь кислород своему?

— Насколько я могу догадаться, ты точно знаешь почему, но тебе интересна моя точка зрения на этот вопрос, так?

— Ага…

— Ну что ж, у меня, как и у тебя, на этот счет нет собственной точки зрения. Я, как и ты, знаю, что в сетях проходов мы — гости и должны поддерживать правила игры хозяев. Впрочем, и они не хозяева, а лишь хранители и правила придуманы не ими, а это уже куда более серьезно. Я удовлетворил твое любопытство?

— Вполне.

Женечка ненадолго задумался.

— Я вообще не должен в это лезть, но коль уж ты сама затронула этот вопрос… Ира, я хочу тебя предупредить.

— О чем?

— Ира, любой человек без труда может воспринимать животных и растения, но далеко не каждый способен по собственной воле общаться с личностями, представляющими предметы с общепринятой точки зрения неодушевленные. Но… но… и это очень важно. С этими личностями для человека возможно адекватное общение, а с животными и растениями — нет. Я надеюсь, ты понимаешь, о чем я и к чему?

— Да. Понимаю, однако, не совсем с тобой согласна.

— Догадываюсь, а потому переживаю за тебя, так как вмешиваться в это не имею права. Видишь ли, духам плевать на нас, а вот животные и растения считают нас чем-то вроде узурпаторов, а потому не так дружелюбны, как кажется. Нет, я не совсем правильно выразился. Они могут быть действительно дружелюбны и даже очень искренни, но, в отличие от духов, у них есть скрытые цели.

— То есть, тебе гораздо более импонирует безразличие духов, чем неясная заинтересованность воспринимаемого нами живого мира?

— Ира, мне сложно об этом говорить, так как я знаю далеко не всё. Я знаю гораздо меньше тебя, но я, в отличие от тебя, практически полностью осознаю свое знание, ты же пока в потемках. Я должен помогать тебе, но ни в коем случае не сбивать тебя с избранного тобой пути, а вот этот твой путь, с некоторых пор, вызывает у меня сильные опасения.

— У меня, с некоторых пор, тоже. Правда, в совершенно ином ключе, нежели тот, который имеешь в виду ты.

— Ир, что-то случилось?

— Да. И меня очень пугает, что ты, как я вижу, на этот раз ни сном, ни духом.

— В смысле?

— В смысле, что когда однажды возникла похожая ситуация, ты был в курсе гораздо лучше меня, а сейчас, как я вижу, ты даже не подозреваешь о чем речь.

— Какую именно ситуацию ты имеешь в виду.

— Ситуацию с Владом.

— Ну с Владом, по-моему, все в порядке, если не учитывать того, что он теперь считает тебя ясновидящей. И мне теперь понятно почему: ты преспокойно шастаешь в поющий дом, а потом пытаешься создать у него иллюзию, будто это он так подробно тебе все рассказывает. Но он-то ведь мальчик отнюдь неглупый, и не устает дивиться твоим наводящим вопросам. Ирочка! Здесь нет никакой проблемы!

— А я разве сказала что у меня проблемы с Владом?

Женечка внимательно и более чем серьезно глянул на Иру.

— Видимо, я тебя неправильно понял, — медленно проговорил он.

— Когда меня обуревали чувства к Владу, которые я считала непозволительными, ты понял все без моего участия и, как мне казалось, гораздо правильней меня самой. А теперь, с одной стороны, мне кажется, что ты действительно ни сном, ни духом, а с другой — есть подозрение, что ты попросту решил развлечься, немного поприкалывавшись надо мной, то есть, попросту говоря — издеваешься.

— Ира, поверь, ничуть. Я действительно не могу понять, о чем ты.

— Хорошо, — сказала Ира и принялась во всех подробностях рассказывать о Рауле.

Женечка слушал очень внимательно и не перебивал.

— Ира, а ты говорила по этому поводу с Генкой? — спросил он, помолчав минуты две после завершения отчета.

— Знаешь, когда я хотела бы это сделать, обстоятельства складываются так, что я по разным причинам не имею возможности, а когда возможность есть — я напрочь забываю о своем намерении.

Женечка надолго погрузился в размышления. Ира отметила про себя, что озадачила его не на шутку.

— Ира… — Женечка запнулся. — Во черт! Я не знаю, как спросить!

— Ты хочешь узнать, не пыталась ли я что-либо выяснить у того, кто научил меня пользоваться проходами?

— Верно. Палладина! Ты действительно начинаешь производить впечатление ясновидящей! — Женечка попытался пошутить, но получилось у него коряво.

— То, что со мной происходит, лежит в сфере сугубо человеческой и недоступно постижению животных. У них напрочь отсутствует подобный опыт.

— Как я понимаю, это суть полученной консультации?

— Да.

— Оно может не знать всех тонкостей происходящего, но может быть очень хорошо осведомленным о причинах возникновения ситуации, — как бы сам себе сказал Женечка. — Но если желания посвящать тебя в свои планы у него нет, ты ничего не узнаешь, — продолжил он, уже в упор глядя на Иру. — Ира, я не могу запретить тебе общаться с этим существом, но будь предельно внимательна. Помни, животные и растения преследуют собственные цели, в которые не спешат посвящать нас.

— Жень, — Ира улыбнулась, — не сгущай краски! Что-то подсказывает мне, что мои вышедшие из-под контроля сексуальные притязания не находятся в сфере интересов флоры и фауны.

— Я, конечно, верю тому, что тебе подсказывает, но…

— Жень, ты меня пугаешь!

— Я тебя не пугаю. Я сам боюсь. Боюсь с того момента как…

— …как узнал, что страж прохода в моем доме животное? — перебила его Ира и, не дав ему ответить, продолжила. — И потому свой страх связывал только с этим, так?

— Верно… — Женечка задумался. — Ир! — как бы сделав открытие, воскликнул он. — А что Радный?

— Что Радный! Создает все условия для работы. У меня к нему никаких претензий.

— Стоп! Ира! Ведь ты испытывала к нему по твоим же собственным словам совершенно потрясающий восторго-страх или страхо-восторг, не так ли? Неужели теперь он для тебя стал абсолютно индифферентным?

— Не знаю… — ответила Ира, не задумываясь, и осеклась.

— Что-то мне этот твой Рауль уж больно не нравится, — сказал Женечка и начал рассуждать как бы сам с собой. — Если этот Рауль просто банально хочет тебя, то, насколько я понимаю, затащить тебя в постель ему не составляет никакого труда. Но он явно не собирается тебя туда затаскивать. Ему нужно чтобы ты сама пришла. Нет ничего проще, демонстрируя свое вожделение, но при этом, не делая никаких решительных шагов, заставить другую сторону с разбега броситься в объятия. Обычные люди играют этим, но он к обычным вряд ли относится, иначе я увидел бы, ведь ты не заслонялась от меня. То есть непроницаемую завесу устроил он…

Женечка замолчал. Ира уселась к нему на колени и прижалась. Он решительно усадил ее обратно на диван.

— Ира, если ты считаешь хорошей идеей снять свое сексуальное напряжение со мной, то ты глубоко заблуждаешься — это плохая идея, — сказал Женечка резко. — Ир, не обижайся, — продолжил он более мягко, — но даже не смей проделать что-либо подобное с Владом или с кем-либо еще. Впрочем, — добавил он ехидно, — можешь без всяких угрызений совести поиметь Игорька.

— Спасибо за хороший совет, — съязвила Ира. — Во-первых, где я его возьму, а во-вторых, не очень хочется.

— Ну! Если захочешь — возьмешь! Так что проблема кроется лишь в пункте под вторым номером. — Женечка рассмеялся и похлопал ее по плечу. — Видишь ли, — продолжал он совершенно серьезно, — люди отказавшись пользоваться сексом исключительно с целью размножения, сделали из него вещь очень многогранную. Впрочем, подавляющее большинство пользуется только одной из дополнительных граней — наслаждением. Тот, кто становится на путь исключительно духовного совершенствования, перестают пользоваться им, то есть сексом, вообще. Но те единицы, для которых духовное совершенство сама их суть, посредством полового акта делают невообразимые вещи. Ты, надеюсь, понимаешь, что духовное совершенство не имеет никакого отношения к человеческой морали и нравственности?

— Женечка, а что можно делать с помощью полового акта?

— Палладина, в данный момент, этот твой вопрос относится к сфере праздного любопытства, а оно, как ты знаешь, не удовлетворяется. Так, возвращайся-ка ты в свой отель и ложись спать, а я на днях загляну к вам. Уж больно мне интересно — что это за Рауль!

Женечка переоделся, через кухонную дверь вывел Иру в исходную точку в кафешке, вышел вместе с ней на улицу поймал такси и, буквально затолкав ее в машину, отправил отсыпаться в отель.

Весь день пролетел как обычно. Ближе к вечеру позвонил Генка и радостным тоном сообщил:

— Ирчик! Ты представляешь! Гаров собственной персоной нагрянул к нам в гости!

Женечка снял номер напротив Рауля, но за целую неделю своего пребывания, несмотря на все ухищрения, так и не смог ни разу его увидеть. На третий день Ире стало по-настоящему страшно. Рауль, казалось, не делал ничего сверхъестественного. Казалось простым стечением обстоятельств, что их с Женечкой пути никак не могли пересечься. Но сама неуклонность возникновения этих самых стечений обстоятельств вовсю отдавала мистикой. Согласно изначальному плану в разведывательную деятельность Ира с Женечкой Генку посвящать не собирались, но по прошествии недели безуспешных попыток хоть одним глазком взглянуть на загадочного Рауля, пришлось прибегнуть к его помощи.

Допрос с пристрастием состоялся в Женечкиной квартире, куда он через проход провел Иру и Генкину.

— Ген, кто такой Рауль? — спросил Женечка без всякого вступление, стоило лишь им разместиться в гостиной.

— А что случилось? — непонимающе спросил Генка.

— Пока вроде ничего. Кто такой Рауль?

— Инженер… — Генка не мог взять в толк, чего от него хотят.

— Та-ак… — металлическим голосом протянул Женечка.

Ира отметила, что впервые в жизни видит его во гневе.

— Скажи мне на милость, с какой это стати ты постоянно пытаешься столкнуть его с Ирой?

— Я не пытаюсь…

— Ну так, чтоб совсем, конечно, не пытаешься, но для чего ты отправляешь Иришку к нему на заднее сидение.

— Люди! По-моему вы с дуба рухнули! Никуда я ее не отправляю. Ир, я не понимаю, в чем дело? Ты ведь сама, проигнорировав мою галантность, плюхаешься рядом с ним.

— Ген, ты открываешь дверь и плюхаешься на переднее сидение, а мне ничего не остается делать, как садиться сзади!

— Ира! Ты чего? Ребят, вы, по-моему, действительно с дуба рухнули!

— Совсем чудесно! — Женечка нервно заходил по комнате. — Генка, этот Рауль тебе никого не напоминает?

— Никого он мне не напоминает! — Генка начал терять терпение. — Я его первый раз увидел вместе с Палладиной. Ир, он что, тебе кого-то напоминает?

— Нет.

— Ладно. Может он какие-то ощущения у тебя вызывает?

— Жень, какие он должен вызывать у меня ощущения? Талантливый мальчик, и с Ирчиком они классно сработались, ведь так, Ирчик?

— Гена, что Радный говорит по поводу него? — продолжал допрос Женечка.

— Да ничего не говорит… Рад, что у Иры с ним полное взаимопонимание. Собственно, на это он и надеялся, когда пригласил Рауля.

— Забавно… — Женечка задумался.

— Может, тебе со Стасом поговорить? — опасливо предложил Генка.

— А может, ты чушь городить не будешь? — рявкнул на него Женечка.

— Женич! Может быть, вы объясните мне, что происходит? Ты же знаешь, я — слепой… — взмолился Генка.

— А может ты хоть когда-нибудь перестанешь ныть, напряжешь свои тонкие кишки и прозреешь, разнообразия ради? — взревел Женечка.

— Жень, успокойся… — вмешалась Ира.

— Извини, Ир, — Женечка попытался взять себя в руки. — И ты, Ген, извини.

— Женич, объясни, в чем дело?

— Жень, может, действительно рассказать? — спросила Ира.

— Нет, — уверенно ответил он. — Зря мы вообще весь этот разговор затеяли.

Генка сидел, сжавшись, как побитая собака.

— Логинов! — строго сказал Женечка, — если ты завтра, проснувшись, будешь помнить хоть одно слово из этого разговора — я придушу тебя собственными руками, понял?

— Как скажешь, Жень…

— Свободен! — рявкнул ему Женечка, схватил за шкирку и выкинул через проход.

— Извини, Ир… — сказал он вернувшись.

— Ты всегда доходишь до бешенства, когда что-нибудь выходит за рамки твоего понимания?

Ира весело смеялась. Женечка в недоумении уставился на нее. Ира смеялась, сама не зная чему, но так заразительно, что он вдруг присоединился к ней. Приступ мало уместного веселья длился достаточно долго. В конце концов, они прижались друг к другу лбами, и Женечка спросил:

— Палладина! Ты хоть что-нибудь понимаешь?

— Не-а! Но мне не привыкать.

— Логично! Однако, что делать-то будем, а?

— Женечка, а что ты обычно делаешь в ситуации, когда не знаешь, что делать?

— А ты?

— Спрашиваю у тебя, — Ира усмехнулась.

— А если серьезно?

— А если серьезно, то я первая спросила.

— Хитрая ты, Палладина! И все-таки первой придется отвечать тебе.

— Почему?

— Потому что это твоя проблема.

— Хорошо. Для себя я придумала такую формулу: «Если не знаешь что делать — делай хоть что-нибудь».

— Неплохо!

— Да, но эффективна она, только если дело касается работы.

— Догадываюсь!

— Догадываешься? Почему?

— Потому что за всю свою жизнь то, что не касается работы, ты вообще ни во что не ставила.

— Ну почему же? Просто относительно всего, что касалось иных сфер, я находила ответы у тебя.

— Вот-вот! Я всегда себе повторял: «Избалуешь Палладину! Ох, избалуешь!». И вот свершилось! Избаловал! Кстати, Ирка, а ведь ты далеко не всю свою жизнь меня знаешь! Как ты до этого справлялась?

— До этого? — Ира задумалась. — Не знаю… Как-то спонтанно все получалось. Да и, собственно, проблем-то подобных не возникало, — Ира снова задумалась. — Женька! Хватит меня мучить! Ты-то сам, что делаешь?

— Отхожу в сторону и занимаюсь чем-нибудь другим.

— Хорошая идея! — саркастично воскликнула Ира. — Только куда прикажешь мне отойти и, самое главное, чем заняться?

— Чего это ты раскричалась! — усмехнулся Женечка. — Это я так делаю, и, если ты заметила, тебе вовсе не предлагаю. Ты спросила — я ответил. Только и всего.

Они еще долго пререкались, но так ни до чего путного и не договорились. В конце концов, Ира пришла к выводу, что на данный момент самое разумное отправиться спать.

— Сама сможешь пройти? — спросил Женечка.

— Думаю, что да.

— Ну, давай!

— Пока! — сказала Ира и скрылась в проходе.

Утром Генка с Раулем по традиции заглянули к Ире. Рауль всегда находился в прекрасном расположении духа, но сегодня был весел как никогда. Зато Генка являл собой полную ему противоположность.

— Геннадий, Вы сегодня мрачнее тучи — что случилось? — поинтересовался Рауль сочувственно, но при этом обворожительная улыбка не покинула его лица.

— Не выспался, — буркнул Генка.

Между ними завязалась беседа о проблемах сна, а Ира сидела в ужасе. В ужасе от того, что всю неделю пребывания здесь Женечки, она вставала в то же самое время, что и всегда, и выходила в то же самое время, что и всегда. При этом, она, как и всегда, пила кофе в компании Генки и Рауля, и в то же самое время они пили кофе вдвоем с Женечкой, который тщетно пытался у нее в номере Рауля дождаться. Холодный пот выступил у нее на лбу.

— Ира, а с Вами что? — ласково спросил Рауль и нежно провел рукой по ее спине. Ира чувствовала, что от возбуждения близка к обмороку. — Тоже не выспались?

Она неимоверным усилием взяла себя в руки:

— Рауль! — сказала Ира весело. — Мы, кажется, уже давно перешли на «ты», не так ли?

— Да, Ира, я запамятовал. Так что с тобой?

— Со мной? Ничего! Я прекрасно себя чувствую и великолепно выспалась. Генка! А ты чего такой кислый? Публика «Браво!» только десять раз вместо пятнадцати прокричала?

— Девять, Ирочка, девять! Ну как можно такое пережить!

— Ну вот, а врешь, что не выспался. Рауль, наш Геночка очень щепетилен по поводу успеха, хоть и не гонится за общенародным признанием своего таланта. Кстати! Рауль! Ты ведь ни разу не видел его выступления.

— От чего же? Видел. Мы вчера со Станиславом Андреевичем как раз были. Жаль, что ты не смогла пойти с нами.

— А меня кто-нибудь приглашал? — изобразила обиду Ира.

— Ирчик! Я пришел тебя позвать, но ты уже спала.

— Она действительно вчера сильно устала. Знаешь, Ир я всегда себя считал конченым трудоголиком, но, оказывается, бывают и более тяжелые случаи, — пошутил Рауль.

— Так, по коням! — скомандовала Ира.

У Генки имелись какие-то дела неподалеку от нового цеха, и он отправился вместе с ними, уверенно разместившись на переднем сидении. Ира с Раулем сели, как всегда на пионерском расстоянии, сзади.

Внешне ничего примечательного в первую половину дня не случилось. В обед Ира отправилась к проходу. У себя дома она не появлялась уже целую неделю, то есть пока Женечка пытался изловить Рауля.

— Вау! Наконец-то! — приветствовал ее Лоренц.

— Ты куда пропала? — спросил ее Зив.

— Сейчас расскажу, — интригующим тоном ответила Ира.

— Ну, давай! — в нетерпении проурчал Зив, усаживаясь поудобнее.

— Только с самого начала и со всеми подробностями, — с не меньшим нетерпением промурлыкал Лоренц.

— Как скажете!

Ира села и стала рассказывать. Когда она дошла до звонка «Анастасии Максимовне», Зив и Лоренц вытаращили на нее глаза.

— Ты что, всерьез позвонила? — спросил Зив с неожиданным для Иры удивлением.

— Ну да, — не совсем понимая их реакцию, с неуверенностью в голосе произнесла Ира. — Я что, сделала что-то не так?

— И что «Анастасия-то Максимовна»? — игнорируя Ирин вопрос, аж ерзал от нетерпения Лоренц.

— Явление природы под кодовым названием «Анастасия Максимовна» некоторое время помолчало, а потом голосом как из преисподней изрекло: «Как скажете», — Ира изобразила примечательный тембр «голоса из преисподней».

Зив и Лоренц катались по полу, что, как заметила Ира, соответствовало у них безудержному смеху.

— Дальше! Дальше-то что? — в нетерпении мявкнул Лоренц, едва они немного успокоились.

— Дальше я зашла к Женечке на кухню.

— И-и… — Зив аж вытянулся.

Ира как могла ярко описала сцену их с Женечкой встречи. Зив и Лоренц снова «умирали со смеху».

— Ир, так он что, так и не понял, что по поводу телефона это не шутка?

— Не знаю. Я как-то в тот момент не заостряла на этом внимания, тем более, я ведь и не догадывалась, что это для него должно выглядеть шуткой.

— Да-а, — веселился Лоренц. — Бедный дух! Он, наверное, и представить себе не мог, что его попросят открыть проход, пользуясь мобильной связью. Ира, а ведь ты изобрела новый тип коммуникации с духами!

— Не думаю, что приоритет принадлежит мне, ведь вы сами рассказывали, что духи так развлекаются.

— Верно. Только ты сама вспомнила, что это для них — способ развлечения, но никак не канал для серьезного общения. Ладно. Дальше-то, что?

Ира стала рассказывать дальше. Когда она дошла до предупреждения Женечки относительно скрытых целей, которые якобы имеются у земной флоры и фауны, Зив серьезно заметил:

— Он абсолютно прав.

— Может, скажете, что же это за такие загадочные цели?

— Ну, допустим, борьба за право безнаказанно писать на колеса, к примеру, какого-нибудь «LEXSUS»-а, — невозмутимо и с подчеркнутой серьезностью проурчал Зив.

— А птичкам — какать на его крышу, — так же серьезно промурлыкал Лоренц.

— Прикалываетесь?

— Ага, — дуэтом ответили Зив и Лоренц, синхронно кивнув.

— А если серьезно?

— А если серьезно — не в нашей компетенции вести просветительскую деятельность в этой области, — промурлыкал Лоренц.

— Не обижайся, — проурчал Зив. — Данную информацию, действительно, не мы имеем право донести тебе. Но, скорее всего, должно настать время, когда ты узнаешь все, что необходимо.

— Не будем об этом. Лучше рассказывай дальше! — нетерпеливо промурлыкал Лоренц.

Ира продолжила. Зив и Лоренц внимали ей со все возрастающим интересом.

— Представляете мой шок! — воскликнула Ира, рассказав о том, что обнаружила сегодня утром в компании Генки и Рауля. — Я с трудом обеда дождалась, чтобы встретиться с вами!

— Зив! — аж вскочил Лоренц. — Как же мы сразу-то не догадались!

— Верно! — не менее эмоционально реагировал Зив. — Он же параллельный!

— В смысле параллельный? — ничего не понимая, спросила Ира.

— Ира, именно поэтому он и стал для тебя страшно притягательным и притягательно страшным! — радостно сообщил Зив.

— Ребят, что значит параллельный? — снова спросила Ира.

— А все-таки приятно, что ты поспешила к нам, а не к своему любимому Женечке, — не обращая на ее настойчивый вопрос, довольно промурлыкал Лоренц.

— А чего б она к нему спешила, если он все равно по этому поводу вряд ли хоть сколько-нибудь осведомлен, — без тени сомнения проурчал Зив.

— Слушайте! Что значит параллельный? — почти прокричала Ира.

Ее сердце от волнения в предвкушении разгадки колотилось сразу по всему телу. Слово взял Лоренц, чья склонность ко всякого рода объяснениям не знала границ. «Воистину кот-ученый!» — промелькнуло у Иры, пока она слушала его.

— Жизненные пути различных существ можно представить в виде нитей, которые, извиваясь, тянутся от точки отсчета «рождение» до точки отсчета «смерть». Некоторые из них тянуться и за пределами этих точек, но это другая тема. Так вот, потенциально почти все из этих нитей могут пересекаться, но некоторые, становятся параллельными, как бы им ни приходилось извиваться на своем пути. Параллельные существа подобны магнитам, направленным друг к другу одноименными полюсами. А делает их таковыми некая сила, которая при любых обстоятельствах не дает их путям пересечься, как бы направляя в разных плоскостях. Эта сила настолько мощная, что в ситуациях, когда столкновение становится как бы неминуемым, способна расщепить пространство и даже время, что, собственно, и произошло. Понимаешь, о чем я?

— Да, — коротко ответила Ира.

— Но иногда, крайне редко, — продолжал Лоренц, — может вмешаться другая, еще более мощная сила, которая преодолевает сопротивление и сталкивает параллельных. Вы с Раулем с самого начала очень тесно взаимодействовали, и потому нам и в голову не пришло, что вы — параллельные. Но когда ты ввела в ситуацию Женечку, все стало на свои места. Вы с Женечкой вследствие целого ряда причин на данный момент как бы представляете собой нечто объединенное, а это значит, что существо, параллельное Женечке, будет параллельно и тебе, а существо, параллельное тебе, будет параллельным Женечке. Понятно?

— Да… но… то есть получается, что параллельны друг другу не отдельные существа, а как бы сообщества?

— Что-то вроде того, только сообщества никакой силой внутри себя не связаны. То есть, связаны, конечно, но эти силы, в данном случае, не идут в расчет. Так вот, если одно существо такого сообщества принудительно сталкивается с параллельным существом, на других это никак не влияет, то есть они не могут с ним столкнуться, если только на них не будет действовать та же сила.

— Рауль и Женечка даже если возгорят обоюдным непреодолимым желанием встретиться, никогда не смогут этого сделать, пока на них не подействует то же самое, что подействовало на Рауля и тебя, — пояснил Зив.

— Стоп! Выставка! — Ира аж подпрыгнула от снизошедшего на нее озарения.

— Что, выставка? — удивленно спросил Лоренц.

— Он же и есть главный разработчик! Он был на выставке! Еще их мальчишка-менеджер говорил, что он хорошо русский знает. Я все пыталась с ним пообщаться, и он, по словам менеджера, тоже. Даже намеренно ждал меня, но постоянно что-то происходило и мы так и не встретились там!

— Вот видишь! Рауль сам по себе существо, скорее всего, тоже достаточно примечательное, но гораздо большего внимания и благоговения заслуживает та сила, которая вас столкнула. Тем более что силы, способные на это, никогда не бывают безличными, а, следовательно, всегда имеют определенный умысел.

— Вот именно, — подхватил Зив. — Разнообразия ради такие вещи не проделывают.

— Чтобы просто столкнуть параллельных существ, нужна неимовернейшая сила, ведь она вступает в противодействие с силой способной расщеплять пространство и время, ну а чтобы их еще и удерживать в тесном взаимодействии так долго — это поистине фантастично. Такая силища настолько огромна, что способна сжать и засунуть в наперсток Вселенную!

— Что-то аж страшно становиться! — вздрогнула и поежилась Ира.

— А чего ты пугаешься? Потенциально ты сама способна на это! У тебя достаточно мощи!

— Зив, ты хочешь сказать, что я сама все это организовала?

— Ира, я ведь подчеркнул — по-тен-ци-аль-но! Вычислить «кто», возможно, только если понять «зачем», — Зив многозначительно посмотрел на Иру.

— Хорошо. Тогда зачем это делается в самом принципе?

— Замечательный вопрос! — радостно промурлыкал Лоренц.

— Мы не знаем зачем, — спокойно, с некоторой долей загадочности проурчал Зив.

— Но мы можем рассказать тебе о том, что при этом обычно происходит, — многозначительно и загадочно промурлыкал Лоренц.

— Не томите! Что?

— Когда параллельные существа сталкиваются, сила, не дававшая им этого сделать, никуда не девается и, как только давление извне ослабевает, буквально взрывом расталкивает их на огромное расстояние, после чего иссякает, и эти существа перестают быть параллельными, а значит, через какое-то время потенциально их пути могут для чего-нибудь пересечься. Но если они удерживаются вместе более продолжительно, сила, расталкивающая их, трансформируется, при этом, не теряя своей мощи. Ты не устаешь поражаться своей немыслимой страсти к Раулю, всепоглощающему страху и при этом вы чрезвычайно эффективно сотрудничаете, притом ни страсть, ни страх, и никакие другие эмоции и переживания не мешают вам.

— Знаете, насчет страсти Рауля ко мне я ничуть не сомневаюсь, но вот страха и каких-либо других эмоций и переживаний он, как мне кажется, в отличие от меня, не испытывает.

— Ну, во-первых, ты сама сказала, что тебе только кажется, а во-вторых… — Лоренц, не закончив фразы, молча смотрел на Иру.

— Что, во-вторых? — не вынесла его паузы Ира.

— А вот что во-вторых — мы не знаем, — ответил Зив.

Они молча смотрели на нее, как бы ожидая вопроса. Ира какое-то время сидела в полном замешательстве, но вдруг вопрос сам собой вылетел из нее:

— Что происходит с параллельными существами, когда внешняя сила перестает удерживать их рядом?

— Есть два варианта. Во-первых, претерпевшая трансформацию, но не потерявшая своей мощи расталкивающая сила может взорваться, но при этом взрыв не разносит параллельных существ на огромное расстояние, как при мимолетном сталкивании. Она взрывает их самих, убивая или калеча. Во втором случае кто-то один может забрать эту силу себе.

— Получается, что потенциально может быть две цели подобного удерживания: уничтожение, либо обретение кем-то этой самой силы?

— Получается что так, — подтвердил Зив.

— И вы так спокойно об этом говорите?

— Видишь ли, кто бы и с какой бы целью ни решил поиграть в столь опасные игрушки, мы абсолютно уверены, что ты выйдешь сухой из воды при любом исходе. Конечно, будет здорово, если тебе удастся захватить силу себе, но даже если этого не произойдет ты, в самом худшем случае, сумеешь отделаться лишь легким испугом.

— С чего такая уверенность?

— Видишь ли, судя по твоим ощущениям, сила между вами распределена неравномерно, а значит, взрыв маловероятен, хотя и не исключен полностью. Большая ее часть, опять-таки, судя по твоим ощущениям, находится в твоей сфере, а значит, у тебя больший шанс ее захватить, хотя ты необязательно сможешь им воспользоваться, — объяснил Лоренц. — Я понимаю, все мною сказанное мало вдохновляет, но… У тебя есть одно очень значительное преимущество, которое, кстати, говорит о том, что инициатор этого представления действует на твоей стороне.

— И какое же это преимущество?

— Ты не одинока! Рядом с тобой целых два твоих существа — Радный и Логинов.

— С чего вы взяли, что они мои? Ну, допустим, по поводу Генки я еще могу согласиться, а вот Радный? Между прочим, это именно он приволок этого Рауля! И вообще — бред какой-то! Силы! Взрывы!

— Силы — они действительно силы, а вот взрыв — это, конечно, фигуральное выражение. Не переживай! Хиросимы и Нагасаки не предвидится. Кстати, по поводу взрывов — сейчас он у тебя был. Крохотный, конечно, но все-таки взрыв, точнее взрывчик, а еще точнее ма-ахонький взрывулишка. А вот от настоящего взрыва можно получить инфаркт или инсульт с летальным исходом, или угодить в авто- или авиакатастрофу — это уж кому как больше нравится. В некоей сфере действительно гремит взрыв, который на этом вот уровне воспринимается как внезапное чрезвычайно острое стечение обстоятельств. Хотя иногда происходят и вполне нефигуральные взрывы. Всякое случается.

— Лоренц! Тебя хлебом не корми — дай порассуждать! — рассмеялась Ира. — Ладно, лучше скажите, с чего вы решили, что Радный мой, а не Рауля?

— Потому что… — начал было в запале Лоренц, но Зив стремительно перебил его.

— Ира, поверь на слово: Радный — твой.

— Слушайте, а что происходит с тем, кто не сумел захватить силу?

— В случае если ее схватил другой? — уточнил Лоренц.

— Да.

— Примерно то же, что и при взрыве, но в несравненно меньших масштабах. Так, незначительное недомогание, легкая депрессия, мелкие неприятности, но не более. Не переживай. Если тебя и постигнет неудача, ты в любом случае отделаешься легким испугом.

— Но почему вы так уверены?

— У нас есть некоторые соображения относительно того, кто это все устроил.

— И кто же?

— Мы не можем тебе сказать, но это очень могущественное существо. Правда, не настолько, чтобы удерживать вас вместе столь долго, но, судя по всему, у него есть не менее могущественный помощник.

— Видишь ли, хоть это и опасный, но при этом один из самых эффективных способов получить дополнительную силу, притом невероятной мощности. Если тебя в это толкнули — значит, уверены в тебе.

— Но зачем она мне?

— Если тебя в это толкнули — значит, есть причины.

— А у Рауля?

— Судя по твоим рассказам, он, конечно, мальчик непростой, но вряд ли понял, куда влип. По крайней мере, осознанно.

— Я, кстати, тоже.

— Не-ет! Ты сразу поняла, что влипла!

— Да уж! Отрицать бессмысленно… только я до сего дня понятия не имела куда, да и сейчас не вполне ясно представляю себе это.

— Ты всегда это ясно себе представляла, хоть и неосознанно. Иначе ты бы с разбега прыгнула к нему в койку.

— И что бы тогда случилось?

— Мы не знаем. Мы же уже говорили тебе, что между людьми во время соития происходит нечто такое, что более никаким земным существам неизвестно. Но определенно ничего хорошего. По крайней мере, для тебя. Хотя, как сказать… Ты очень непростое существо и если б тебе взбрело в голову с разбега прыгнуть к нему в койку, скорее всего, ты бы точно знала, что делаешь и зачем, и извлекла б из этого максимум пользы для себя. Хотя и неосознанно, конечно. Ты и сейчас знаешь, что делаешь.

— И что же я делаю?

— Неумолимо и безжалостно гнешь свою линию.

«Если взрыв — это что-то вроде эмоционально-интеллектуальных реакций, то Хиросима с Нагасаки уже отдыхают», — промелькнула у Иры мысль, когда они с Раулем мозговым штурмом пытались одолеть одну из загвоздочек возникшую во время наладки. Загвоздочки эти иссякать, похоже, если и собирались, то отнюдь не в ближайшее время, и ни одна из них не сдавалась без ожесточенных боев.

Иру от напряжения била мелкая дрожь. Правда, при всем желании не представлялось возможным свалить всю вину за напряжение до дрожи только на загвоздочку. В этот момент Ирой владела взрывоопасная смесь из неуклонно усиливающейся грандиозной страсти, не менее внушительного и растущего теми же темпами страха, а еще — всего диапазона мыслей и чувств по поводу полученных от Зива и Лоренца сведений. И со всем с этим Ира умудрялась целиком и полностью погружаться в покорение очередной загвоздочки.

Ира и раньше дивилась своему состоянию, но теперь полностью отдавала себе отчет, что ее действительно поддерживает, несет и делает возможным практически без последствий испытывать и переживать столько всего сразу какая-то мощнейшая внешняя сила. Ее била дрожь и состояние казалось невыносимым, но ни усталости, ни разбитости, ни чего-либо еще в том же роде она не чувствовала, и понимала, что навались на нее еще три раза по столько — она выстоит.

На пороге показался Радный.

— Как дела, ребята? — спросил он.

— В рабочем порядке, — ответил Рауль, сосредоточено пытаясь нащупать что-то отверткой в недрах механизма.

— Опять проблемы? — спросил Радный.

— Да не так чтоб очень… — ответила Ира. — Рауль, дай я попробую!

— На! — Рауль отдал ей отвертку и, тяжело вздохнув, отошел в сторону.

— Рауль, не вздыхай! Это называется наладка по-русски, то есть методом научного тыка.

— Если б мне кто-нибудь сказал, что я займусь подобной вивисекцией, я бы решил, что надо мной прикалываются. Но теперь мне, почему-то, это даже нравится!

— Рауль! А как может не нравиться творческий процесс?!

— Кто-кто, а Вы Ира, точно испытываете от него потрясающее наслаждение, — весело проговорил Радный, заворожено наблюдая, как она вслепую пытается сделать нечто исключительно точное и тонкое.

— Есть!!! — воскликнула радостно Ира. — Рауль, смотри, что вышло.

Рауль потыкал какие-то кнопки, к чему-то пригляделся, к чему-то прислушался и вынес заключение:

— Ира, ты — гений.

— Так, гении мои, по-моему, для поддержания вашей гениальности в тонусе, рабочий день пора завершать.

— Стас, у Вас настоящий талант обрывать на самом интересном месте! — заметила ему Ира.

— Ирина, если б у меня не имелось такого таланта, не уверен, что Вы бы с Вашим рвением конченого трудоголика в целости и сохранности дожили б до сего дня, — усмехнувшись, сказал Радный и как-то странно посмотрел на Иру. — Так что, сворачиваемся, господа, сворачиваемся, — непреклонно добавил он.

Ну вот, загвоздочка успешно сдалась на милость победителям, но ее место в Ирином воображении тут же занял взгляд Радного. И сколько Ира ни пыталась себя убедить в том, что он посмотрел на нее так без всякого умысла, что-то в ней упорно не хотело этому верить.

Часа два Радный, Ира и Рауль провели за игрой на бильярде. Остаток вечера Ира коротала одна в своем номере, предавшись размышлениям о параллелях, силах, взрывах… около восьми позвонил Женечка:

— Ир, может, заглянешь ко мне?

— Не сегодня, Жень.

— Что-то случилось?

— Случилось. Только не волнуйся! Случилось то, что я теперь твердо знаю, что мне не слабо.

— Палладина! Меня праздное любопытство просто на части рвет! Однако, не буду тебе им докучать, так как знаю, что если б я мог тебе чем-то помочь, ты бы меня позвала.

— Женечка, если хочешь знать, ты мне очень помог. Даже не представляешь как.

— Представляю как, но не представляю чем, — пошутил Женечка. — Но это неважно. Знаешь, что обнадеживает?

— Что?

— Нынче я волнуюсь за тебя по привычке, но не по поводу.

— Спасибо! Ты снова мне помог.

— Подсказал, что ты тычешься в нужный угол?

— Истинно!

— Ну, тогда тычься, Палладина! Удачи!

— Спасибо, Жень!

Ира очистила себе апельсин и принялась дальше восстанавливать в памяти всю информацию, полученную от Лоренца и Зива. И тут во весь свой грандиозный рост поднялось рациональное.

«Это же полная чушь! Это полный бред всякие там параллельные существа, расталкивающие, сталкивающие и удерживающие силы, взрывы! Галиматья полнейшая!», — вопило оно без устали.

«Безусловно, галиматья, если не обращать на это внимания, а лишь вздыхать и твердить себе, якобы есть какие-то господни пути, которые неисповедимы», — спокойно рассуждало иррациональное.

Ира почувствовала себя сторонним наблюдателем в этом споре и рассмеялась. «Если не знаешь, что делать — делай хоть что-нибудь», — сказала она сама себе и решила разобраться, что вообще можно делать.

Чисто теоретически можно плюнуть на все это и просто жить, уповая на кривую, которая куда-нибудь да выведет. Почему чисто теоретически? Да потому что просто плюнуть не представлялось возможным, так как с ней действительно творилось нечто такое, что рациональное не могло оставить без внимания не меньше, чем иррациональное. Собственно, а что может посоветовать рациональное? Ира прислушалась к себе. Рациональное лишь брызгало слюной, настаивая на том, что все это бред сивой кобылы.

— Допустим, — сказала сама себе Ира вслух.

Собственно, если ситуацию рассматривать со стороны, ведь действительно ничего эдакого не происходило. Она очень эффективно работала в паре с человеком противоположного пола, к которому испытывала вполне нормальные, учитывая разницу полов, чувства. «Не он первый и не он последний, и если быть честной с собой, то каждый раз, когда подобные чувства возникают, кажется, будто до сего момента ничего подобного не испытывал. Впрочем, и реализовать свои физиологические потребности, как правило, гораздо проще получается с человеком, который не вызывает сильных переживаний».

Ира вспомнила, как она боролась со страхом, когда совсем девчонкой стояла в узкой прихожей напротив Важина. Вспомнила свои ощущения, которые испытывала в момент первого поцелуя. Да ее просто рвало на части! Сейчас ей кажется, что тогда это была ерунда, а вот сейчас! А что сейчас? Это всего лишь сейчас, а то уже кануло в Лету. Тогда давно она в страхе и благоговении переступила некий порог. А сейчас не получается. Почему?

«Потому что иррациональное цепляется за все что может и накручивает на вполне тривиальные вещи незнамо что», — вмиг подсказало ответ рациональное.

— Логично, — сказала вслух Ира.

Она представила, как отбрасывает весь накрученный иррациональным «бред», и… И тут же запел мобильник. Ира глянула на экранчик — звонил Рауль. Сердце забилось в глотке. Они перезванивались иногда, но только на работе, когда по производственным надобностям оказывались в разных местах и обсуждали при этом исключительно производственные вопросы.

«Ну, просто подарок судьбы! — вопило рациональное. — Уникальный шанс прям сейчас и проверить, что все сопли-вопли иррационального — сплошная чушь».

«Шанс? Подарок судьбы? — усмехнулось иррациональное. — И кто же из нас придурок? Кто из нас мистик в самом тупом понимании этого слова? Какого рожна Раулю понадобилось именно в этот момент?».

«Да ничего сверхъестественного ему не понадобилось! — возражало рациональное. — Это просто стечение обстоятельств!».

«Стечение обстоятельств?! — расхохоталось иррациональное. — Безусловно, обстоятельства постоянно как-то стекаются, но исключительно под действием жестких законов Мироздания. Пойди! Отмени президентским указом закон Всемирного Тяготения! А еще лучше попытайся его нарушить!».

Рациональное усмехнулось:

«Это — физика», — изрекло оно глубокомысленно.

«Стечение обстоятельств — тоже физика», — заметило иррациональное.

«Ну конечно! — усмехнулось рациональное с издевкой. — Ведь происходит оно под действием неких таинственных сил, не так ли?».

«А если не так, то почему?».

«Потому что просто происходит и всё!».

«Ну конечно! Закон Всемирного Тяготения вступил в силу только после открытия его Ньютоном, а до этого яблоки падали на головы людям, просто потому что падали!».

— Как две бабы на базаре! — сказала вслух Ира и тут только констатировала, что мобильник уже давно молчит.

Ира покрутила его в руках и отложила в сторону.

— Все, что мне сейчас нужно — это смирение, а смирение — это отказ от бесплодной борьбы с обстоятельствами в пользу овладения собой. Чем полнее я властвую собой, тем эффективнее я управляюсь с обстоятельствами. Не нужно пытаться изменить обстоятельства, какими бы они ни были, в какой бы реальности ни происходили. Нельзя ни на минуту забывать, что в конечном итоге все для меня. Все для завоевания полной и безграничной власти над собой, — отчетливым шепотом, как заклинание проговорила она себе, не до конца осознавая «с чего бы это?», но абсолютно ясно понимая зачем.

Ира уверенно взяла в руки мобильник и набрала Рауля.

— Рауль, привет, ты мне звонил? — будничным тоном спросила она.

— Да, Ира, звонил, — обворожительно бархатным голосом проворковал Рауль и замолчал.

Ира констатировала, что осознанно или неосознанно, но ее реакцию Рауль просчитал точнейшим образом. «А вот фиг тебе!», — разозлилась она всем своим существом и на пойманной волне:

— Слушай! Представляешь? — и принялась эмоционально высказывать какую-то идею по поводу оптимального решения какой-то производственной проблемы, сочиняя ее на ходу и только по ходу с небольшим опозданием понимая, что идея действительно из разряда гениальных. — Представляешь, если это так, то сразу после Нового Года можно запускать линию. Впрочем, думаю, что к запуску будет все готово и до праздников, только вот делать это в такое время не самое разумное.

— Ты права. Предпраздничное настроение мало вяжется с рабочим.

— Вот именно! Терпеть не могу праздники! Хоть и знаешь о них заранее, они все равно сваливаются на голову совершенно неожиданно, и всё ни с того ни с сего натыкается на бетонную стену всеобщего безделья!

Рауль рассмеялся.

— Сама-то как праздновать собираешься?

— Праздновать?! Рауль, я собираюсь мужественно переживать тяжелые времена.

Рауль снова рассмеялся.

— Может, я смогу предложить тебе занятие поинтересней?

Тут рассмеялась Ира.

— Рауль! Я безмерно счастлива, что ты неравнодушен к моей горькой участи и всеми силами готов помочь, но только помочь мне можно лишь одним.

— Чем, если не секрет?

— Пристрелить, чтоб не мучилась!

Рауль рассмеялся.

— Ну и шуточки у тебя, Ира!

— Уж извиняйте! Как умеем, так и шутим! Ладно. Знаешь, меня, как осенило, так я и думать больше ни о чем другом не могу. Так что, до завтра!

— До завтра…

Ира выключила мобильник и расплакалась.

«…предлагаемые обстоятельства вряд ли коснуться жизни во миру, а это сложнее. Когда что-то не так в обычной жизни, есть сочувствие, понимание и поддержка родных и близких. А вот когда во всем, по меркам окружающих, сопутствует успех и удача и, по их мнению, и пожаловаться не на что — это гораздо тяжелее». Как прав был Женечка!

Ира в изнеможении соскользнула с кровати на пол, задев рукой лежавший на тумбочке нож и тарелку с апельсиновыми корками. На звук упавшего ножа и разбившейся тарелки наложилась резкая боль в ноге. Ира вскрикнула и схватилась за источник боли. Джинсы оказались распоротыми, а их ткань — горячей и мокрой от крови. Ира задрала штанину — ранка была небольшой и вроде неглубокой, но кровь хлестала аж под напором. Все попытки остановить ее оказались тщетными. Ира набрала Генку.

— Геночка, — кривясь от боли, проговорила она, — я тут порезалась и никак кровь остановить не могу.

— Ирчик! Я мигом! — в волнении ответил он.

Ира кое-как доковыляла до двери и, отомкнув ее, опустилась рядом — сил на то, чтобы вернуться в комнату, не осталось. Последняя ясная мысль гласила, что «мигом» это не раньше, чем минут через двадцать, ведь Генка вряд ли находился сейчас в отеле. А затем боль пропала, и стало как-то по-особенному хорошо и легко. Как сквозь сон Ира увидела склонившегося над ней Генку, который одной рукой зажимал ее рану, а другой мобильник, в который что-то говорил. А потом она растворилась в густом золотистом свете.

Горы! Какие они красивые с неба! Где-то далеко внизу стоял Радный. Он смотрел на нее своим тяжелым взглядом и вроде махал рукой. Жест выглядел как-то неоднозначно. Потом кто-то сказал:

— Ваша кровь идеально подходит.

В ответ голос Радного разразился несусветным матом и добавил:

— Уроды! Я вам уже полчаса об этом твержу!

— Вы что, родственники? — бесстрастно поинтересовался кто-то из «уродов».

— Какая разница! — взревел Радный и снова перешел на фольклорный вариант русского языка.

Вокруг что-то гремело, суетилось, а потом снова послышался рев Радного:

— Напрямую лей! Дура!

Голоса стерли горный пейзаж, и Ира снова парила в густом золотистом свете, сквозь который постепенно стала проявляться, поначалу показавшаяся ей странной, картинка. Потом она как-то сразу почти отчетливо вспомнила, как порезалась и как звонила Генке. Картинка стала почти резкой. Ира увидела себя в больничной палате. Рядом, лицом к ней сидел Радный. Из одной его руки, извиваясь, тянулась к ней в руку трубка, а другая лежала у нее на лбу. Радный сосредоточенно смотрел на Иру. Она открыла глаза. Картинка осталась прежней, только ракурс поменялся.

— Как себя чувствуешь? — тихо, мягко, тепло, нежно и заботливо спросил Радный.

— Еще пока не чувствую, — слабым голосом ответила Ира.

Радный усмехнулся.

— Летаешь? — тем же теплым голосом спросил он.

— Да вроде уже приземлилась…

— Не разговаривайте с больной! Ей нельзя напрягаться! — проверещал откуда-то приказным тоном противный женский голос.

— Слушай! Свали, а! По-хорошему, свали! — рявкнул на нее Радный, а потом тихим мягким голосом обратился к Ире. — Не обращай внимания — у медиков свои причуды.

— Блин! Я же джинсы разрезала! — вспомнила вдруг Ира.

— Да-а! Это грандиозная проблема! — усмехнулся Радный. — Теперь я понимаю, откуда столько крови натекло!

— А что, много натекло? — спросила Ира.

— Много… Метко ножи роняешь!

Ира вдруг скривилась.

— Больно? — поинтересовался Радный.

— Угу…

— Потерпи. Вообще-то, это хорошо, что чувствуешь, а то, когда шили, даже не дернулась. Напугала, однако — шили-то на живую!

В этот момент в палату влетел, на ходу напяливая светло-салатного цвета халат, немолодой мужчина.

— Станислав Андреевич! Что стряслось? Я у матушки в деревне гостил, так что раньше прибыть ну никак не мог.

— Да вроде уже все нормально, Петр Иванович. Одному дивлюсь, где ты весь этот даун-хаус набрал? Все, как один — полные идиоты.

— Ох, Станислав Андреевич, сам мучаюсь, но других бог не дал, — прослушав Ирин пульс, а затем пульс Радного, сказал Петр Иванович.

Затем он померил Ире давление. Удовлетворенно кивнул головой и избавил Радного с Ирой от связывавшей их трубки. Потом он осмотрел Ирину рану.

— Странно… очень странно… из-за такой ерунды такая потеря крови, — он заглянул в лежащие на тумбочке бумажки, — притом, что свертываемость в полной норме. Как Вас угораздило-то?

— Сама не знаю. Случайно смахнула нож с тумбочки и поранилась.

— И что дальше?

— Тут же схватилась за ранку и чувствую, что джинсы уже мокрые. Как ни пыталась остановить сама, не смогла и позвонила знакомому.

— А скорую сразу вызвать не вариант было?

— Знаете, я как-то не подумала, что это настолько серьезно. Ранка-то маленькая совсем. По сути — царапина.

— Станислав Андреевич, а Вы, как себя чувствуете?

— Мне-то что?

— Как что? Кровушкой-то с барышней поделились по-царски!

— Вы ж знаете — от меня не убудет.

— Знаю-знаю, но все ж предлагаю Вам ночь провести у нас. На всякий случай.

— Ни к чему. Я в полном порядке.

— Как скажете, — рассеянно проговорил Петр Иванович, еще раз пробегая глазами бумажки лежавшие на тумбочке. — Препараты все хорошо переносите? — спросил он у Иры, поднимая глаза.

— Вроде да.

Он ненадолго вышел и вернулся со шприцем и ампулой.

— Что это? — спросила Ира.

— Ничего сверхъестественного. Рана ныть перестанет, и выспитесь, как следует, — ответил он и ввел ей в вену лекарство.

Утром на удивление самой себе Ира чувствовала себя замечательно. Она встала с кровати и прошлась. Рана немного ныла, но особого беспокойства не причиняла. Особое беспокойство причиняло то, что ее разрезанные и окровавленные джинсы использованию по назначению более не подлежали. Однако, вопрос Чернышевского «что делать?» стоял лишь до того, как Ира, к своей неописуемой радости, обнаружила, что ее родной мобильник на счастье с ней, и тут же набрала Генку.

— Доброе утро, Геночка!

— Ирчик! Ты жива! — завопил он.

— А ты что, надеялся от меня раз и навсегда отделаться?

— Во! И даже шутишь — значит, всё в порядке!

— Нет, Генка, не всё.

— Ирчик! В чем проблемы?

— Приезжай сюда — узнаешь. Надеюсь, ты в курсе, где я? А то для меня самой это тайна, покрытая мраком.

— В курсе, Ирчик, в курсе. Скоро буду.

Появился он на пороге палаты уже через пятнадцать минут.

— Ирчик! Как ты!

— Ген, все нормально за исключением того, что из палаты я выходить, к сожалению, не могу.

Она села и вытащила из-под кровати свои изуродованные джинсы.

— Мама дорогая! — воскликнул Генка.

— Вот именно.

— Что же ты сразу-то не сказала?

— Видишь ли, с собой у меня других нет, так что придется покупать новые.

— Так что же ты сразу не сказала?

— Ну сказала бы я тебе сразу, и что?

— Что-что — купил бы по дороге сюда!

— Ген, дамские джинсы — это не мужская рубашка. Тут знаешь сколько тонкостей?

— Ирчик, ты что забыла, что я на глаз целый кордебалет одевал?

— Чего их там одевать! Они все одинаковые!

— Так, Ирчик, зря ты сомневаешься в моих способностях, — отчеканил Генка и мигом исчез.

— Ген, подожди, дай я расскажу тебе, что мне нужно! — крикнула ему вслед Ира.

Генка просунул в дверь голову и, состроив гротескную рожу, сказал:

— Ни к чему!

Он вернулся через полчаса, протягивая Ире пакет:

— Меряй! — торжественно продекламировал он.

— Может, ты хоть отвернешься?

— Ой! Извини! — Генка жеманно отвернулся и добавил. — Если Гаров узнает, что ты в моем присутствии надевала штаны, он меня точно со свету сживет!

— Генка! Не паясничай!

— Как скажешь!

Ира влезла в джинсы и отметила, что сидят они идеально.

— Геночка! Ты гений! Дай я тебя обниму!

— Обнимай, только вот об этом Гарову ни за что не рассказывай!

— Договорились! Не расскажу!

Генка оглядел Иру со всех сторон.

— А ты классно выглядишь, Палладина! Так! Стой! — вдруг спохватился он. — А что ты собираешься делать?

— Как что? — удивилась Ира. — Лечить пораненную ножку.

— Это правда? — недоверчиво спросил Генка. — А то мне сейчас показалось — на одну минуту — что весь этот переполох с джинсами исключительно для того ты затеяла, чтобы удрать на фабрику. Тебе ж здесь вон халатик, я вижу, выдали!

— Генка! — воскликнула Ира. — Ты в своем уме? Какая фабрика? Я ж чуть не померла намедни!

— А джинсы тогда зачем? — подозрительно спросил Генка.

— Ген, ну не выношу я больничную одежду!

— Ладно… Смотри мне!

— Да, слушай, извини, ради бога…

— Что такое?

— Да что-то сразу не сообразила, может, ты мне кроссвордов каких принесешь, а то скучно.

— Ну конечно принесу!

Генка вмиг скрылся, и через пять минут Ирино желание было исполнено. Он уселся рядом с ней, и они немного поболтали, а потом Ира убедительно изобразила усталость, и Генка свалил. Ира немного выждала, повалявшись в постели, затем встала и выглянула в окно. Очень даже кстати выглянула — Генка стоял у центрального входа и курил.

— Не поверил… — задумчиво произнесла Ира, наблюдая за ним.

Генка ушел только минут через десять. Ира отвернулась от окна и тут же услышала доносящийся из коридора голос Петра Ивановича. Она быстро стянула с себя новые джинсы, спрятала их в тумбочку и легла в постель. Как раз вовремя — Петр Иванович зашел в палату. Он осмотрел ее ранку, поинтересовался самочувствием, измерил температуру, пульс и давление.

— Ну что ж, я думаю, дня через три Вы будете в полном порядке, — заключил он и, порекомендовав Ире все эти три дня сохранять полный покой, удалился.

«Как бы ни так», — подумала Ира и, лишь только его шаги растаяли в дебрях больничных коридоров, встала с кровати. Тут она обнаружила, что есть еще одна проблема с побегом — обувь. При ней были ее тапочки, которые своим внешним видом вполне сгодились бы в качестве уличной обуви в родном теплом Сочи. Здесь же столбик термометра вряд ли поднимался выше минус пяти, а всю поверхность тротуара покрывал утрамбованный слой снега. Ира извлекла из-под кровати свои старые джинсы и, порывшись в карманах, обнаружила четыре десятки и полтинник. «Хоть что-то», — заключила она, не имея понятия, как далеко от отеля она находится и сколько денег понадобится, чтобы добраться на такси. Тем не менее, она выскользнула из палаты и, стараясь не попадаться никому на глаза, покинула здание больницы. Расценки таксистов, по сравнению с родным Сочи, здесь оказались прямо пропорциональны температуре воздуха. Так что, когда Ира зашла в отель, четыре десятки продолжали покоиться в кармане. Она без проблем поднялась к себе в номер, оделась, как полагается, и на том же такси подъехала к новому, уже почти полноправному корпусу мебельной фабрики.

— Ира! — удивленно воскликнул Рауль.

— Тссс! Тише! — шепотом одернула его она. — Радный здесь?

— Вроде нет…

— Фух! — Ира перевела дух. — Будем надеяться, что мое появление останется незамеченным.

— Ира! Как ты себя чувствуешь?

— Все нормально.

— Нормально? Геннадий с утра такие ужасы рассказывал!

— Слушай его больше! Ничего страшного, просто поцарапалась случайно, да видно на какой-то сосуд попала.

— Как это случилось?

— Нож на тумбочке лежал, я его случайно задела, он упал и полосонул по ноге. В общем, простая нелепость. Честное слово, сама бы ни за что не поверила, что обычный нож, которым я до этого с трудом апельсин очистила, способен в свободном падении распороть джинсы и поранить кожу так чтоб кровь фонтаном хлестала. Ладно, что было — то было, а сейчас давай делом займемся.

Как Ира правильно поняла, до ее появления перепуганный Генкой Рауль пребывал в состоянии шока и абсолютной потерянности и, естественно, ничего путного сделать не успел. Она вновь изложила ему свои соображения, и они принялись воплощать их в жизнь. Деятельность полностью поглотила их, и Ира аж вздрогнула, когда за ее спиной послышался голос Радного:

— Опаньки! Ира, а что это Вы тут делаете?

— Работаю, Станислав Андреевич, — честно призналась она.

— Стас, — сверля ее тяжелым взглядом, напомнил Радный, как ей следует его называть.

— Стас… — послушно поправилась Ира.

— Я вижу, что работаете, но мне казалось, что в Вашем состоянии Ваше место в больничной палате, Ира.

— Стас, — умоляюще проныла Ира, — мне вчера такая идея пришла!

— Ага! Кровь вышла, а идея пришла?

— Нет, как раз таки совсем наоборот! Идея пришла, а потом кровь вышла, — шутилось очень легко и естественно, но Ира не обратила на это внимания — ее полностью поглотил сам процесс.

— Хорошенькие к Вам, Ира, идеи приходят, однако!

— Стас, — уже серьезным тоном сказала она, — если мои догадки верны, то мы спокойно закончим наладку к Новому Году, с чистой совестью отпустим людей на декларированные государством каникулы, а по их завершению можно будет сразу приступать к пуску.

— Ира, Вы серьезно?

— Совершенно! Теперь, я думаю, Вы понимаете, что при таком раскладе тупо валяться на больничной койке совершенно невозможно! Тем более что чувствую я себя очень даже замечательно!

— Я Вас понимаю, Ира, но не верю ни единому слову из Вашего последнего заявления, так что сейчас сюда приедет Петр Иванович и будет на месте контролировать Ваше состояние.

Радный потянулся за мобильным. Ира остановила его.

— Ни к чему. Я действительно хорошо себя чувствую, а если что-то будет не так, то обещаю тут же поставить Вас в известность. Да и Рауль ведь постоянно рядом.

— Как скажете… Рауль, а Вы присматривайте за ней в оба, а то она за работой сознание потеряет и не заметит.

— Не волнуйтесь, Станислав Андреевич. Я знаю, что потеря крови — это не шутки.

— Слышите, Ирина? — Радный строго посмотрел на нее.

— Слышу, слышу, — изобразила зайца из «Ну, погоди!» Ира.

Ира не обманывала. Она действительно чувствовала себя достаточно сносно, однако шастать по проходам в этот день остереглась, хоть ей и не терпелось рассказать о случившемся и Зиву с Лоренцем, и Женечке. Впрочем, Гарову все доложил Генка, в чем Ира и не сомневалась, а потому Женечкин звонок не стал для нее неожиданностью.

— Жень, не переживай! Все в полном порядке! — заверила она его, ловя краем глаза, как во взгляде Рауля промелькнул лучик чего-то похожего на ревность.

Женечка догадался, что она не одна и не может говорить свободно, а потому не стал настаивать на подробном отчете.

После обеда вновь приехал Радный, но уже в сопровождении Петра Ивановича, который, осмотрев Иру, остался чрезвычайно доволен, но все же настоял, чтобы Ира хотя бы еще эту ночь провела в больнице. Она не стала сопротивляться, и вечером Радный самолично отвез ее туда, а утром самолично забрал.

Днем Ира заглянула к Зиву и Лоренцу, но разговора в том русле, как бы ей хотелось, не получилось. Не получилось отчасти из-за нее самой же, потому что все, что с ней приключилось, она преподнесла как нечто до ужаса забавное. При этом Ира заметила, как и Зив, и Лоренц старательно пытаются скрыть охватившее их волнение. «Скрывают — значит ненужно настаивать», — сказал ей внутренний голос. Ира уже направлялась обратно, когда Зив вдруг остановил ее:

— Ира, скоро Новый Год, а Новогодняя ночь, с одной стороны, ничем не отличается от других ночей, а с другой — люди делают ее магической и она действительно — для людей — становится таковой.

— Я должна совершить нечто особенное в эту ночь? — спросила Ира.

— Да, — загадочно промурлыкал Лоренц.

— Загадать желание?

— Ни в коем случае! — компетентно заявил Лоренц. — Все твои желания прекрасно сбываются и без магической поддержки аккумулированной человеческой энергии.

— Тогда что же?

— Не знаем… — с оттенком мечтательности проурчал Зив. — Новогодняя ночь действительно волшебная для людей, и если не зацикливаться на загадывании желаний и прочей, так любимой людьми, чепухе типа гаданий или поздравлений родных и близких, то можно обнаружить очень интересные вещи.

— Например?

— Не знаем. Все зависит от тебя, — ответил Лоренц.

— Не обижайся, что мы говорим загадками. Мы не специально. Просто Новогодняя ночь действительно уникальное явление, которым грех не воспользоваться, вот мы тебе и намекаем тебе. А что может произойти и что произойдет, мы действительно не знаем. Магия Новогодней ночи действует исключительно в человеческой сфере.

— В общем, пойди туда, не знаю куда, возьми то, не знаю что? — весело, но с оттенком обреченности задала Ира полуриторический вопрос.

— Не знает рациональное, а у иррационального, скорее всего, уже давно созрел очень конкретный план. Твоя задача всякими там традициями и приличиями не помешать самой себе воплотить его в жизнь, — проурчал Зив.

Вечером, воспользовавшись с боем добытым разрешением Петра Ивановича не ночевать более в больнице, Ира отправилась к Женечке.

Женечка, как и Зив с Лоренцем, тоже волновался, но его переживания носили иной характер, и, к тому же, в отличие от Зива и Лоренца, он не пытался скрывать свои эмоции. Мало того, что Женечка заставил Иру подробно рассказать, как случилось, что на нее «напал нож», но так же потребовал, чтобы она ему максимально точно показала, как именно это случилось. А вот Ирины яркие впечатления от пребывания в состоянии, которое принято называть «без сознания», Женечку интересовали мало. Он лишь рассеянно кивал, едва слушая. Ира видела это, но продолжала рассказывать. Рассказывать в большей степени для себя любимой, не без удовольствия погружаясь в воспоминания. Однако, когда она подошла к моменту своего возвращения в сей мир, и поведала, как картинку реальности сначала увидела со стороны, а уже затем из собственного тела, Женечка вдруг вскочил:

— Что???!!! — завопил он так, что Ира аж вздрогнула от неожиданности.

Она принялась подробно рассказывать о своем восприятии больничной палаты из положения стороннего наблюдателя, но Женечка перебил ее:

— Ира, ты абсолютно уверена, что тебе не привиделось, и тебе действительно делали прямое переливание крови, и что донором был Радный?

— Абсолютно. Именно разговаривая с ним, я окончательно пришла в себя.

Женечка встал и начал нервно ходить по комнате:

— Ну, Генка! Когда же он перестанет быть конченым придурком?! Почему он мне ничего не сказал?!

— Жень, я думаю, он просто не знает об этом.

— Его рядом не было?

— Нет. По крайней мере, я его не видела.

— Так не было или не видела?

— Не видела, а потому считаю, что его там не было. Сам посуди, разве пускают толпы в палаты интенсивной терапии?!

— Ты права…

— Жень, извини за праздное любопытство, но насколько я знаю, мораль и нравственность тебя мало интересуют, а в том, что Радный стал для меня донором, я, кроме высоконравственного поступка, ничего эдакого не вижу.

— Ира! Представь себе — я тоже! — нервно рявкнул Женечка.

— Жень, тогда скажи: что с тобой происходит?

— Ира, а тебе не кажется странным, что сначала тебе, уловив твой настрой, звонит Рауль, потом тебя чуть ли не до смерти режет просто соскользнувший с тумбочки почти тупой нож, а потом очень вовремя рядом появляется Радный, у которого очень кстати оказывается та же, что и у тебя, группа крови и который об этом, ко всему прочему, прекрасно осведомлен? Что скажешь?

— Жень, ну с чего ты решил, что Радный будто бы заранее знал, что у нас с ним одна группа крови?

— Ты же сама только что рассказала!

— Жень! По-моему, ты стал параноиком! Ну согласись, ведь понимая, что переливание крови неизбежно, мне, естественно, сделали анализ для определения группы. Вполне нормально, если результаты огласили присутствующим, и нет ничего странного в том, что Радный знает свою группу крови. Однако, для того, что бы он мог стать донором, ему, естественно, не поверили на слово и тоже сделали анализ. И вполне логично предположить, что ожидание результатов в такой критической ситуации не способствовало душевному покою и умиротворению.

— Ир, все это так, — более спокойно и даже сев в кресло, проговорил Женечка, — но что-то мне во всем этом ужасно не нравится…

— Да… — Ира ненадолго задумалась. — Стечение обстоятельств само по себе не возникает. Обстоятельства стекаются под действием определенных сил. Когда тебе, Жень, известно, что это за силы — ты совершенно спокоен, что бы ни происходило, но когда ты не в курсе, то впадаешь в панику, притом тоже вне зависимости от того, что происходит. Так?

Женечка пристально посмотрел на Иру.

— Да, госпожа Палладина, я заметил, что с некоторых пор ты стала манипулировать неким нечто, недоступным мне. Ир, я не против, на самом деле не против. Однако… Извини, но ты вызываешь у меня ассоциации с двухлетним ребенком который самозабвенно забавляется с каким-нибудь оставленным без присмотра включенным электроприбором.

— Жень, но я ведь вроде как пока еще жива и здорова…

— Ну да… «вроде как пока еще»…

— К тому же ты ведь сам как-то сказал, что я не могу делать что-либо неправильно, так как делать что-либо правильно, это значить действовать в соответствии с какими-либо правилами, а эти самые правила, по твоим словам, я и выбираю.

— Ну надо ж! Вспомнила!

— А я никогда и не забывала… вообще-то…

— Ирка, я всегда подозревал, что ты попросту дуришь меня, изображая перепуганную деточку.

— Жень, я не изображала и не изображаю. Мне действительно часто бывает не по себе. Обычные люди постоянно о чем-то переживают и из-за чего-то нервничают только потому, что живут как бы вслепую. Ты, как правило, точно знаешь, что происходит. Ты привык к этому, и если нечто выходит за рамки известного тебе, тебя охватывает такая паника, которой позавидует самый заправский неврастеник.

— Палладина, ты собралась мне мораль почитать разнообразия ради?

— Отнюдь! Я пытаюсь привести себя в чувства после твоей вспышки. Знаешь, зрелище поистине грандиозное, особенно, учитывая мое мнение, сложившееся о тебе.

— Ир, прости, если я действительно напугал тебя.

— Прощаю, — Ира улыбнулась. — И прощаюсь, — добавила она, — так как завтра ждет очередной напряженный день, и мне пора баиньки.

Ира направилась к проходу, но у самой двери остановилась.

— Жень, ведь на самом деле никто не знает — ни ты, ни я — что правильно, а что нет, да и может ли быть в самом принципе что-то правильным или нет.

— Ты права… В наших силах, на самом деле, лишь поступать безупречно не будучи уверенным в правильности действий.

— И ты безупречно не мешаешь мне?

— Стараюсь, по крайней мере. И знаешь, это совсем несложно.

— Разве?

— Тебе попробуй, помешай!

Ира, выйдя из Женечкиной кухни в зал кафешки, вопреки первоначальному плану сразу направиться в отель, уселась за столик и заказала стакан грейпфрутового сока. Чрезмерно учтивый официант предложил испробовать какой-то эксклюзивный десерт, который по его словам готовят исключительно лишь в этом заведении. Ира не отказалась. «Эксклюзивом» оказался обыкновенный сметанный мусс с фруктами, который она частенько делала для Лешки, а иногда, под настроение, и для себя любимой. В общем, ничем, ранее не испытанным, десерт не отличался, но приготовлен был мастерски, и Ира окунулась в наслаждение любимым вкусом. Находясь в состоянии некой эйфории, она даже не сразу поняла, что поет именно ее мобильник.

— Ира, извините за грубость, — проговорила трубка голосом Радного, — но скажите на милость, где Вас черти носят?

— Я в кафе.

— В каком?

Ира осознала, что понятия не имеет ни о названии, ни о месте нахождении относительно расположения улиц. Она силилась объяснить, как проехать, и вдруг вспомнила, что Генка бывал здесь.

— Стас, а там Гена, чисто случайно, не рядом с Вами? — спросила она.

— «Чисто случайно» — рядом.

— Он как-то заходил со мною в это кафе.

— Замечательно! Ждите нас — сейчас подъедем.

Ира заказала еще стакан сока и «эксклюзивный» десерт. Не прошло и пяти минут, как в зал вошли Генка с Радным.

— Как дела, Ира? — спросил Радный, усаживаясь за столик.

— Очень хорошо! Думаю, эдак числу к двадцать пятому, самое позднее к двадцать восьмому, с наладкой будет покончено.

— Ну, Ирчик, в этом никто не сомневается! — изрек Генка. — Лучше скажи, как ты себя чувствуешь?

— Превосходно!

— Мы очень рады, Ира, — жестко проговорил Радный, — но, тем не менее, считаем, что Вы нуждаетесь в хорошем отдыхе, а, учитывая производимое Вами впечатление, есть мнение, что самостоятельно Вы вряд ли способны себе его обеспечить. Ген, ты со мной согласен?

— Абсолютно!

— Господа! Вы меня пугаете, однако…

— Гена, я сказал что-то страшное? — улыбнувшись, спросил Радный.

— Отнюдь, Стас.

— Вот видите, Ира, бояться Вам нечего. Мы, немного подумав, решили, что наиболее полноценно отдохнуть Вы сможете исключительно лишь в предназначенном для этого заведении и в компании исключительно лишь Вашего сына.

— Ирчик, с твоим Лешкой я уже переговорил — он в восторге от этой затеи, тем более, что не чаял оказаться в России и увидеться с тобой ранее лета. Стас забронировал для вас двухкомнатный люкс в пансионате. Ну, в том, где мы на лыжах катались.

— Мне показалось, что Вам там понравилось. Я прав?

— Да… — Ира чувствовала себя в легком шоке. Однако перспектива отвлечься от всего в обществе сына, выглядела действительно весьма заманчивой.

— Вот и чудесно. Двадцать пятого декабря приедет Алексей, и я отвезу вас в пансионат. А если в течение еще нескольких дней Ваше присутствие понадобится на фабрике, буду высылать за Вами машину. Ну а потом прослежу, чтобы до восьмого января включительно вас никто не беспокоил.

— Спасибо… — сказала Ира из состояния эйфории.

Радный улыбнулся, а Генка рассмеялся.

— Стас, держу пари, что Ирчику еще никогда в жизни не приходилось отдыхать, как все нормальные люди. Тем более, полмесяца подряд.

— Ира, да неужели? — хитро сощурившись, спросил Радный.

— Воистину… — ответила Ира.

Генка рассчитался с подошедшим официантом, и Радный отвез их с Ирой в отель.

— Ирчик, я догадывался, что наша со Стасом идея тебе понравится, но не ожидал, что до такой степени! — удовлетворенно отметил Генка, провожая Иру до номера.

— Еще б не понравилась! Я с ужасом думала, как переживу время вынужденного простоя, да еще на самом интересном месте, так что даже не знаю, возможно ли придумать что-нибудь более удачное.

— Ирчик, я очень рад. Тебе действительно нужно как следует отдохнуть и отвлечься, — многозначительно сказал Генка, чмокнул Иру в щеку и удалился.

Впрочем, Ира сама не совсем понимала причины накрывшей ее эйфории облегчения. Конечно, провести полмесяца с сыном, не будучи при этом обремененной никакими проблемами, — это здорово, но что-то в этом было еще. Что-то такое, привкус чего явно ощущался, но у Иры никак не получалось найти ему определение. Она уснула в состоянии блаженства, а утром еще в полудреме сам собой пришел ответ: «более ненужно беспокоиться о том, что делать в Новогоднюю ночь», — сказал голос внутри нее. Ира окончательно проснулась, разбуженная этим голосом, и вспомнила наполненный неопределенностью совет Зива.

До двадцать пятого декабря оставалась неделя, которая ознаменовалась для Иры неуклонным ростом интенсивности во всех сферах. Каждый день казался вечностью. Происходило столько всего, что у Иры не укладывалось в голове, почему она вечером не падает от усталости, откуда берутся силы на общение с Женечкой и экскурсии в поющий дом, который неизменно встречал ее «Танцем с саблями». Хачатуряновский шедевр стал для нее лейтмотивом этих дней. Каждую минуту до краев наполняло действие, но при этом посреди дня всегда находилось время заглянуть к Зиву и Лоренцу, правда, ненадолго. При этом при всем во сто крат усилилась ее страсть к Раулю. Ира чувствовала, что если бы не ставшее постоянным присутствие либо Генки, либо Радного, либо их вместе, она, плюнув на все, отдалась бы ему прямо здесь в новорожденном цехе. Рауль, без сомнения, испытывал то же самое, но с некоторых пор обстоятельства ни на миг не оставляли их tet-a-tet. Даже во сне. Рауль стал сниться ей ночи напролет, но даже в сновидении постоянно присутствовало нечто, не дававшее им приблизиться друг другу на расстояние позволявшее соприкоснуться телами. Впрочем, средь бела дня Рауль использовал каждый повод, чтобы дотронуться до Иры, чем приводил ее в состояние на грани помешательства, которое Ира, незнамо как, умудрялась не делать общественным достоянием.

Двадцать пятого вечером все работы по наладке торжественно завершились. Под конец организованного Радным по этому поводу фуршета с диким радостным воплем «Мамулик!!!» в цех ворвался привезенный Генкой с вокзала Лешка, и Радный тут же, даже не дав Ире ознакомить сына с плодами своей деятельности, отвез их в пансионат.

Дни напролет Ира с Лешкой проводили в лесу на лыжах, а после ужина отвисали на дискотеке, прикалываясь над всеобщим мнением пансионатовской публики, единодушно считавшей их юной влюбленной парочкой.

Совершенно неожиданно нагрянула Новогодняя ночь. Ира, забывшая обо всем на свете, часов в девять вечера, смутно вспомнила о рекомендациях Зива с Лоренцем, но тут же отмахнулась от этой мысли, и она пронеслась мимо легким облачком. А потом сила всепоглощающего беззаботного веселья захватила ее целиком и полностью, и она растворилась в празднике, отдавшись на волю волн океана радости.

Кремлевские куранты на громадном плазменном экране начали старательно отбивали двенадцать ударов, которые тут же подхватил грохот фейерверка с улицы, куда Иру с Лешкой в сей же момент увлекала развеселая толпа. Счастливые вопли и визги едва не заглушали громыхание фейерверка. Небо то и дело расцвечивалось разноцветными снопами огней.

Ира, как в полусне, повинуясь невесть откуда взявшемуся порыву, оторвала взгляд от сверкающего неба и обернулась. Ее внимание привлекла невзрачная дверь на давно проржавевшем висячем замке. «Проход», — машинально констатировала она и, не задумываясь, направилась к нему. Так же машинально констатировала она, что принадлежит он Зиву и Лоренцу, так как в его глубине увидела цокали своего и поющего дома, но эти направления не интересовали ее. Не отдавая себе отчета, она ощутила непреодолимое желание попасть в чем-то отдаленно знакомую комнату и вошла в нее.

Громыхание фейерверка и вопли с визгами развеселой толпы моментально стихли. Комната оказалась зальчиком пивного бара в безвестной немецкой деревушке, где она в компании Генки, Радного и «главных коней» побывала после окончания мебельной выставки. Всего пара семей готовилась встретить еще не наступивший здесь Новый Год, занимая два удаленных друг от друга столика. Хозяйка заведения узнала Иру. Она почти силой усадила ее, показывающую, что у нее с собой только российские деньги, за стол, а через мгновение перед ней уже красовалась кружка темного пива и несколько тарелок с разнообразной едой, полагающейся к этому напитку.

Ира еще раз попыталась воспротивиться незаслуженному проявлению радушия в отношении себя, показывая свою относительную неплатежеспособность, но хозяйка, демонстративно взяв из ее рук деньги, сунула их Ире обратно в карман, при этом что-то настойчиво повторяя. Разыгравшаяся сцена привлекла внимание других посетителей, среди которых оказался пожилой дядечка немного знавший по-русски.

— Нежданни гост для ней корочий примет! — объяснил он Ире. — Ви толджен ест, пит, чтоб все бил корочо в этот дом.

Ира поблагодарила, послушно села за стол и, как в полусне, принялась потихоньку поглощать тягучее почти черное пиво и всякие вкусности.

Дверь, через которую она немногим ранее вошла, открылась. На пороге стоял Радный. Он удивленно посмотрел на Иру, но его удивление выглядело несколько странно: не из цикла «не может быть!», а типа «ну надо же, как я и предполагал!». «Показалось», — попыталась убедить себя Ира.

— С Новым Годом, Ирина! — приветливо улыбнувшись, сказал Радный и сел напротив нее.

— С Новым Годом! — ответила она.

Хозяйка, радостно всплеснув руками, без промедления поставила перед ним весь ассортимент уже стоявший перед Ирой.

— Как отдыхается? — поинтересовался Радный.

— Здорово!

— Чем занимаетесь?

— Целыми днями на лыжах ходим.

— Ну вот! А то «Не умею! Не могу! Только в страшных снах снится!».

— Видимо, на сей раз мне с учителем повезло, — улыбнулась Ира.

— Я старался, — улыбнулся в ответ Радный.

— Странно…

— Что?

— Вы не спрашиваете, каким образом я здесь очутилась.

— А Вам очень хочется ответить?

— Нет.

— Потому и не спрашиваю.

— А может быть, просто знаете?

— Может быть…

В этот момент Новый Год, видимо, наступил и в Германии, потому что столики, занятые компаниями немцев, охватило оживление.

— С Новым Годом, Ира! — Радный поднял свою кружку с пивом.

— С Новым Годом! — сказала Ира и подняла свою.

Они чокнулись и отпили по нескольку глотков.

— Знаете, Ира, — Радный внимательно смотрел на нее, — по-моему, Рауль крайне неравнодушен к Вам.

— Я заметила.

— Он Вам не нравится?

— Отчего же? Очень даже нравится.

— Вы всегда подчеркнуто холодны с ним.

— Разве?

— В сфере совместной работы отнюдь, но… — Радный многозначительно улыбнулся. — В общем, не похоже, чтобы Вы отвечали взаимностью на его весьма пылкие чувства к Вам.

— Стас, если я начну отвечать взаимностью всем мужчинам с пылкими чувствами, которые мне нравятся, боюсь, что ни на что другое времени у меня не останется.

— Вы так любвеобильны?

— Нет. По-настоящему я люблю только себя.

— Не похоже.

— Почему?

— Человек, который любит себя, не отказывает себе в удовольствии.

— Любить — не значит баловать. Балуют как раз таки от недостатка любви, пытаясь таким способом этот недостаток компенсировать. А когда любят по-настоящему, дают лишь то, что действительно необходимо.

— А Вы не допускаете мысли, что близится момент, когда Раулю предстоит стать тем, что Вам действительно необходимо?

— Вы так думаете?

— Да. А вот Вам думать не советую. Просто поймайте этот момент и возьмите то, что Вам хочется.

— Неужели то, чего мне хочется, так бросается в глаза, несмотря на подчеркнутую холодность?

— Нет, Ира. Совершенно не бросается. Я просто знаю. Потому что иначе быть не может.

Радный встал, рассчитался, проигнорировав протесты хозяйки, и, не прощаясь, вышел, оставив Иру в состоянии глубокого замешательства.

Когда она вернулась в пансионат, шум праздника уже стих. Лешка спокойно спал в своей комнате. Ира последовала его примеру.

Наутро лавина всевозможных мыслей и домыслов попыталась напрочь снести ей рассудок. Ира даже уже было направилась к проходу, рассчитывая на поддержку Зива и Лоренца, но тут проснулся Лешка и потащил мать обедать, посмеиваясь над ее полувменяемым состоянием и приписывая его происхождение вольностям Новогодней ночи. Ира, естественно, не стала его разубеждать и объяснять, что весь алкоголь в ее кровь попал исключительно из недопитой пинты почти безалкогольного пива.

Обед, прогулка на лыжах, ужин и дискотека, а самое главное, постоянное общество сына — вернули Иру в благостное состояние. Она совершенно забыла о своем Новогоднем приключении, как, приехав сюда, забыла обо всем на свете, и пребывала в благословенной неге забытья все оставшееся время дарованного ей отдыха.

Восьмого января после завтрака Радный с Генкой забрали Иру с сыном из пансионата. Вечерним поездом Лешка вместе с Радным ехал в Москву, чтоб оттуда улететь в Нью-Йорк.

— Ну вот! Как с маленьким! — скорчил притворную обиду Лешка. — Небось, до самого самолета провожать будете!

— А как же! — сурово произнес Радный. — Идея вытащить Вас, Алексей, сюда, принадлежит мне. Так что, пока Вы не окажитесь на борту нужного авиалайнера, я несу за Вас полную ответственность.

Время, оставшееся до отъезда, посвятили автомобильной экскурсии по городу. Пока Радный рассказывал Лешке о достопримечательностях, сидящие сзади Генка с Ирой обсуждали план дальнейших действий.

— Мам, — обратился к Ире Лешка, краем уха поймав часть их разговора, — чует мое сердце, ты сюда жить переедешь.

— Да, Лёшик, — заметила ему Ира, — с сердечным чутьем у тебя явно туговато. Работы мне здесь осталось уже не так много, а в Сочи ждет не дождется моего неусыпного внимания дом Станислава Андреевича, и книга Евгения Вениаминовича.

— Ира, позвольте полюбопытствовать, — обратился к ней Радный, — что за книга и почему ждет именно Вас?

— Я достаточно давно сотрудничаю с неким Гаровым Евгением Вениаминовичем. Он переводчик и писатель, работающий в сферах истории, этнографии, философии, эзотерики, оккультизма и смежных с ними. Моя задача — иллюстрации, дизайн и верстка.

— А чтобы справляться со всеми этими задачами, — вклинился Лешка, — мама чрезвычайно внимательно читает и перечитывает написанные и переведенные им работы, а потому, учитывая их содержание, у нее периодически едет крыша.

Радный остановил машину и посмотрел на Лешку так, что тот весь аж скукожился:

— Молодой человек, позвольте узнать, что дает Вам право в столь нелестном тоне говорить о женщине, благодаря которой, Вы имеете уникальный шанс вообще что-либо говорить?

Лешка, сконфузившись, молча смотрел на Радного.

— Вы не расслышали моего вопроса, Алексей? Я могу повторить: что дает Вам право в столь нелестном тоне говорить о женщине, благодаря которой, Вы имеете уникальный шанс жить на Земле?

— Я… я… — заикаясь, начал Лешка, — я не имел в виду ничего нелестного… просто…

— Просто Вам, как и любому обывателю, свойственно с полной уверенностью в единственности, правильности и неоспоримости Вашего мнения выносить свои суждения в областях Вам неведомых.

— Но…

— Чем Вы занимаетесь? Насколько я знаю, точными технологиями?

— Да.

— Вот и занимайтесь, но, ежесекундно помня о том, что вокруг целый мир, который укладывается в изучаемые Вами точные технологии лишь очень незначительной частью. Вы, как и любой обыватель, знакомы с мизернейшим количеством данных, и Ваши расчеты и выводы, относительно законов жизни, никогда не будут обладать хотя бы приблизительной точностью. А знаете почему? Именно потому, что Ваша крыша никуда не едет. Она намертво прибита, приклеена и приварена к месту убеждения в том, что в мире реально существует лишь то, что доступно восприятию подавляющего большинства, к которому Вы относитесь. Между прочим, я готов вам, то есть подавляющему большинству, земной поклон отвесить, и не раз, за то, что вы наделяете мир стабильностью. Однако, вносить изменения, а следовательно, заставлять жизнь быть жизнью, а не медленно гниющим смрадным болотом, способны лишь те, чья крыша находится в свободном полете.

Радный зафиксировал все сказанное, буквально раздавив трепещущего Лешку жестким взглядом, а затем обернулся к Ире:

— Извините, Ира, что так жестко наехал на Вашего сына, но он ВАШ сын, а потому, не имеет никакого права городить чушь.

Затем он снова обратился к Лешке:

— Дорогой юноша, Вы очень похожи на мать внешне и, пожалуй, унаследовали от нее прекрасно работающие мозги, но это всё! Ничего более этого Вам не досталось! А потому повесьте на внутренней стороне своего лба большущий плакат, гласящий: «Я способен осознавать лишь одну триллионную этого огромного загадочного мира, и не имею никакого права выносить суждения о том, что неведомо и никогда не станет ведомо мне». Запомнил?

— Да, — понуро пробормотал Лешка.

Радный примирительно потрепал его по голове, и они поехали дальше. Экскурсия, как ни в чем не бывало, продолжилась.

— Что делать-то будем? — спросил Генка, когда поезд с Радным и Лешкой растаял в темноте.

— Пойдем к Женечке. Сто лет его не видела.

— А ты умеешь?

— Умею.

— Тогда пошли!

Они прогулочным шагом направились в сторону заветной кафешки.

— Бедный Лешка, — грустно усмехнувшись, сказал Генка.

— Чего это он бедный?

— Стас по нему, что называется, катком проехал. Жаль парня.

— А мне — нет.

— Ирчик! Ты же его матушка!

— Знаешь, может быть, именно поэтому и не жаль.

— Не понял?

— Хорошо, когда по тебе катком проезжаются из благих побуждений и в доброжелательном настроении — закалка крепче и негативных последствий меньше.

— Наверное, ты права, Ирчик… Когда твой друг страшен, недругов как клопов давишь…

— Это про Женечку?

— А как ты догадалась? Ах, да-а! Он же меня намедни в твоем присутствии порвал как Тузик тряпку!

Генка разыграл целую сценку, да так, что Ира чуть не задохнулась от смеха.

— Ген, а когда вы с Женечкой познакомились? — спросила она отсмеявшись. — Я имею в виду в этой жизни, ведь, насколько я понимаю, своих отцовских обязанностей он не выполнял?

— Ирчик, каждый раз все происходит по одной схеме. Я рождаюсь эдаким обычным мальчиком у какой-нибудь экстравагантной мамаши и расту как все самые обычные дети. Как все играю, безобразничаю, как все с горем пополам получаю причитающееся времени образование. Самое главное я ни о чем эдаком и понятия не имею! А потом в один ужасный день в самый неподходящий момент появляется он. Смотрит на меня, ехидно улыбаясь, и я в одночасье вспоминаю все. После этого мое очередное обычное беззаботное детство кажется мне смутным сном.

— Ген, если ты помнишь все, это значит, что ты очень много знаешь.

— С точки зрения обычного человека, наверное, да. Но вот, к примеру, ты умеешь пользоваться проходами, а я — нет. Я слепой. Я их не вижу, сколько Гаров ни пытался меня учить. Пытался он учить меня и другим вещам, но я безнадежно слепой и тупой.

— Ген, а ты можешь рассказать мне о своих прошлых жизнях?

— Нет, Ирчик, не могу. Гаров строго-настрого запретил мне это делать. И поверь, у него на это есть очень веские причины. Для меня они — темный лес, но ты, судя по всему, способна понять их. У вас с Гаровым свои причуды. Вот, к примеру, для меня полная загадка, с чего это вы подняли такой шум из-за этого Рауля. По мне, так он, если и отличается от других людей чем, так только своими инженерными достижениями. Да и тебя, глядя со стороны, он никогда ничем, кроме своих инженерных достижений, не интересовал. Безусловно, он лучше меня сразу понял все эти твои внутренние точки, — честно говоря, моему пониманию это до сих пор доступно лишь отчасти — но на этом вся его необычность для меня заканчивается. А вот вы с Гаровым отчего-то аж на уши встали. Я уже после этого к нему и так, и эдак приглядывался — милый мальчик, только и всего. А на тебя посмотреть, так ты даже то, что он милый, не замечаешь. А он, между прочим, по-моему, в отношении тебя очень даже не ровно дышит!

Генкины откровения порадовали Иру. Именно такое впечатление она усиленно и старалась производить. Впрочем, Радный в Новогоднюю ночь, по сути, сказал ей то же самое. «Ох, эта Новогодняя ночь! Нет. Пока об этом лучше не думать».

Тем временем впереди замаячило кафе с одной светящейся буквой из длинного названия. Чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, Ира с Генкой, зайдя в зал, уселись за столик и, сделав заказ, тут же расплатились. Первым делом Ира набрала Женечку и сообщила, что они с Генкой вот-вот заявятся к нему в гости. Женечка с веселой язвительностью поблагодарил ее за постановку себя в известность относительно их планов, как бы между прочим напомнив о том, что ранее «госпожа Палладина» себя этим нисколько не утруждала. Ира рассмеялась, сказала «до встречи» и, выключив мобильник, сунула его в карман.

— Кстати, как там Рауль? — спросила Ира Генку.

— Наверное, неплохо! Праздники провел дома. Кстати, сегодня ночью должен приехать Питерским поездом.

— Зачем вы его так рано выдернули? Запуск ведь все равно только на понедельник планируется?

— Никто его не выдергивал — он сам так решил, узнав, что ты восьмого уже вернешься, а, следовательно, пятницу, субботу и воскресенье будешь все перепроверять.

— Догадливый, однако! Но это здорово. Это значительно увеличивает шансы осуществить запуск в понедельник.

Во время разговора Ира сосредоточено наблюдала за залом, стараясь поймать момент, когда они окажутся вне поля зрения посетителей и работников кафе. Вдруг она резко встала и еле слышно скомандовала:

— Идем!

Через мгновение Женечка, театрально раскинув руки, с возгласом «Ба! Какие люди!» встречал их в своей кухне.

— Палладина! И далась тебе моя кухня! Неужто не можешь, как все нормальные люди, пользоваться входной дверью?

— Женечка, ты ждал на кухне, вот я и направилась сюда, — как ни в чем не бывало, ответила Ира.

— Ты даже такие тонкости замечаешь? — Женечка хотел придать своему тону шутливый оттенок, но вопрос прозвучал серьезно.

— Женечка, ты сам виноват.

— Я виноват?

— Ну конечно! Ты ведь совсем забыл меня проинструктировать по поводу того, что должно замечать, а что — нет.

— Ну и язва же ты стала, Палладина!

— Пытаюсь соответствовать! Яблочко, оно ж от яблони не должно далеко укатываться!

— Ах ты ж яблочко мое румяное! Кстати, что с тобой случилось, Палладина? Посвежела! Похорошела! Неужто действительно, не заморачиваясь ни на чем, просто отдыхала?

— Представь себе — да!

— Рассказывай! — торжественно воскликнул Женечка.

— А рассказывать особо нечего. Полмесяца кряду каждый день с утра до вечера на лыжах по лесу без единой мысли в голове.

— А Новый Год, как встретила?

— Классно! — беззаботно ответила Ира.

Женечка внимательно оглядел ее и усмехнулся.

— Женич, я здесь ни при чем, — на всякий случай оправдался Генка.

— Ира! Он правду говорит? — начал язвить Женечка.

— Врет! Но только наполовину.

— Это как?

— Они с Радным напару Лешку вызвали и в пансионат нас отвезли.

— Вот видишь, Геныч! Врешь! Приложил-таки руку к изменению образа жизни Палладиной.

— Руку, честное слово, не прикладывал! А вот голову — было дело.

— Как именно? — не прекращал гротескно грозным тоном шутливый допрос Женечка.

— Вспомнил про Лешку, а Радный сказал, что общество сына самая что ни на есть подходящая, на время отдыха, для Ирчика компания.

— Заложил, значит, Ирку с потрохами?

— Получается, что так… — виновато пробурчал Генка и скорчил смешную рожу.

— Ребят, вам не надоело паясничать?

— Можешь предложить что-то поинтересней? — вопросом на вопрос ответил Ире Женечка.

— Пойдемте к морю… — мечтательно проговорила Ира.

— Лично у меня возражений нет! — радостно воскликнул Генка.

— Еще б у тебя были возражения! Тебя ж хлебом не корми — дай на голую Палладину поглазеть!

— А при чем здесь голая Палладина?

— А ты что думаешь, она морским воздухом подышать, что ли, хочет? Ага! Жди! Как на берег выйдет, тут же с себя все поскидывает и уплывет в темноту.

— Точно! А я и запамятовал! — Генка, хитро прищурившись, посмотрел на Иру.

— Можете составить мне компанию. Не возражаю, — поднимаясь, сказала Ира. — Идем?

— Как скажешь, Палладина, — Женечка поднялся вслед за ней.

На улице было темно, безлюдно и мокро.

— Дождь что ли прошел? — спросила Ира.

— Да уж неделю как льет, — ответил Женечка.

— На море шторм, небось? — опасливо поинтересовался Генка.

— Небось… — удовлетворил его любопытство Женечка.

Когда они шли по Ривьере, Женечкино «небось…» подтвердилось, сначала отдаленным, но неумолимо приближающимся яростным грохотом жующих камни волн. А когда они, наконец, оказались на набережной, их взору предстало поистине впечатляющее зрелище: все небо над морем полыхало яркими беззвучными зарницами то и дело освещавшими дико бурлящую и клокочущую от неистового танца Посейдона поверхность воды.

Ира ускорила шаг и почти побежала к галечной кромке пляжа, раздеваясь на ходу.

— Ирчик! Ты с ума сошла! — в ужасе завопил Генка.

— Как я понимаю, желающих составить мне компанию нет, — констатировала Ира, не удостаивая вниманием отчаянный Генкин вопль.

Женечка спокойно забирал у Иры из рук последовательно снимаемую одежду и притормозил пытающегося образумить ее Генку.

— Женич! Ты глянь, какой шторм! — не унимался Генка.

— Все в порядке, — прозвучал, заглушая шум шторма, тихий спокойный металлический голос Женечки. — Не трогай ее.

Ира с разбегу врезалась в стену волн и отдалась их воле.

Волны крутили и швыряли Ирино тело. Она чувствовала себя то гусеницей шелкопряда, обматывающейся шелковыми нитями, то миксером со взбиваемым во чреве содержимым.

В конце концов, она оказалась на гребне волны, готовой низвергнуть всю свою набранную в неистовом беге мощь на берег и открыла глаза.

Перед взором медленно рассасывались оранжевые пятна всполохов зарниц. Постепенно проступавшие сквозь мрак детали неопровержимо свидетельствовали о том, что она находится в своем гостиничном номере. Ира встала и включила свет. Часы показывали половину восьмого. В дверь кто-то осторожно пошкрёбся.

— Кто там? — спросила Ира.

— Ирчик, это я, — несмело отозвался Генка.

Ира открыла дверь.

— Я увидел, что свет зажегся и понял, что ты… — промямлил он тем же полупридушенным голосом, протягивая ей пухлый от содержимого большой полиэтиленовый пакет. — Я… того… через полчасика забегу…

— Хорошо, — ответила Ира, и Генка спешно побрел по коридору в сторону лифта.

Ира заглянула в пакет — там лежала ее одежда.

— Та-ак! — яростно протянула она и, неожиданно для себя, от души рассмеялась.

Ровно в восемь пришли Генка с Раулем.

— Здравствуйте, мальчики!

Ирины глаза искрились непритворным радостным блеском, чего нельзя было сказать о «мальчиках»: Рауль смотрел на Иру все тем же пылким взором, но теперь к нему примешался густой оттенок невыразимой печали, а Генка так и вовсе отводил глаза, то и дело как бы невзначай пытаясь дотронуться до Иры. Она лукаво усмехнулась про себя, встала, положила руки Генке на плечи, перенесла на них весь свой вес и, глядя в упор на Рауля, сказала:

— Я так обрадовалась, узнав от Гены, что ты сегодня уже будешь здесь. Не терпится поскорее воочию убедиться, что у нас все получилось.

— Мне тоже. Потому и приехал, — голос Рауля, несмотря на обворожительную улыбку, оттенял налет грусти.

Ира села, и они с Раулем принялись обсуждать план действий на ближайшие три дня.

— Да-а… — протянул Генка, перебивая их, — Стас как в воду глядел, что вы до понедельника жить будете в цехе!

— Геночка, ну что я могу сделать, если он ясновидящий!

— Между прочим, он тебе русским языком перед отъездом посоветовал хотя бы в воскресенье сделать выходной. А мне, между прочим, наказал бдительно проследить за этим.

— Геночка, не переживай, я думаю, что мы в два дня уложимся, а если нет — ты ведь нас не выдашь, правда?

Генка только тяжело вздохнул, ничего не сказав. Ира прекрасно понимала, что его волнует отнюдь не их с Раулем неуемное «трудиться, трудиться и трудиться».

На самом деле на перепроверку хватило одного дня, и все же в субботу Ира с Раулем снова отправились в цех и проделали всю работу заново, и в воскресенье — тоже. Их, как и прежде, непреодолимо тянуло друг к другу, но иной способ общения Ира не допускала, а Рауль не смел настаивать. Впрочем, что там на самом деле происходит с Раулем, Ира понятия не имела и выяснять не собиралась. Ее гораздо больше занимали собственные ощущения. С одной стороны в них ничего не изменилось, а с другой — изменилось абсолютно все. Хоть и сладостная, но при этом невыносимая мука сменилась терпко-упоительным с горчинкой наслаждением. Она перестала в изнеможении рыдать при каждом удобном случае, постоянно находясь в состоянии легкости и отрешенной уверенности, правда, в чем она так отрешенно, так уверена, Ира не догадывалась.

— А тебе не кажется, что ты стала хозяйкой положения? — спросил Зив, когда она в пятницу, улучив момент, заглянула к ним в гости.

— Есть что-то похожее… — прислушиваясь к своим ощущениям, ответила Ира. — Но тогда получается, что раньше хозяином положения являлся Рауль?

— Получается что-то вроде того… — задумчиво промурлыкал Лоренц.

— Как Новый Год-то встретила? — сменил тему Зив.

Ира усмехнулась и рассказала им. Зив с Лоренцем загадочно переглянулись в замешательстве.

— Насколько я понимаю, комментариев не предвидится, ввиду их тотального отсутствия, — весело заключила Ира.

— Ира, поверь, — в растерянности проурчал Зив, — проход мы ему не открывали.

— Знаете, я ничуть не удивлюсь, если окажется, что Радному, для пользования проходами или чем-нибудь еще, не требуется чье-либо разрешение. По-моему, слухи о том, что он, скорее всего, пока не осознает своей истинной сути, как говорится, сильно преувеличены.

— Ты думаешь? — настороженно промурлыкал Лоренц.

— Во всяком случае, он производит такое впечатление.

Зив и Лоренц снова загадочно переглянулись в замешательстве.

— Что ты собираешься делать? — спросил Зив.

— Знаете, в Новогоднюю ночь я занималась тем, что НЕ СОБИРАЛАСЬ делать что-либо. Этим займусь и сейчас. Кстати, хочу вам поведать еще об одном событии, которое случилось вследствие того, что я занималась тем, что НЕ СОБИРАЛАСЬ что-либо делать.

Ира рассказала, как она после проводов Лешки вместе с Генкой ни с того ни с сего отправилась к Женечке, а там, опять-таки ни с того ни с сего, потащила всех на море…

— Это ты очень мудро придумала, прихватить с собой Генку, — заметил Лоренц. — Безусловно, Женечка тоже смог бы тебе вернуть одежду, но с участием Генки это получилось как-то более естественно.

— Ага! — усмехнулась Ира. — Зато теперь у него самое что ни на есть неестественное выражение лица!

— Ну! Он и не такое видал! — со знанием дела проурчал Зив.

Генка заглянул вечером.

— Ты что, больше не работаешь в своем клубе? Второй вечер бездельничаешь!

— Выходные после праздников аж до Старого Нового Года, — пояснил он, жалобно глядя на Иру.

— Ген, я надеюсь, Гаров тебе не запретил сообщить мне, что произошло после того, как я уплыла?

Генка тяжело вздохнул:

— Ирчик, я, конечно, понимаю, что у вас с Гаровым свои причуды, но меня от них когда-нибудь кондратий хватит!

— Что, запретил, все-таки?

— Да нет… не запретил… — вздохнул Генка.

— Ну так расскажи!

— А что тут рассказывать? Как только ты в море сиганула, он меня за шкирку и домой поволок. Я ему: «Ты что творишь! Вода ледяная! Шторм! Утонет Ирка ведь!». А он как рявкнет: «Не твоего ума дело!»… Ну, в общем, пришли мы к нему домой, он твою одежду в пакет сложил, мне сунул и со словами «утром ей в номер занесешь», потащил к проходу, а перед тем как швырануть, добавил: «смотри, пока сама не проснется, к ней не суйся!», — ну и вытолкнул. Ну а я что… поднялся к себе, спать не могу, часа в четыре к твоей двери побрел, а как свет зажегся — так и постучал. Дальше ты знаешь…

— Геночка… — Ира в порыве умиления обняла его, — так ты три с половиной часа у меня под дверью просидел?

— А что делать? Знаешь, по собственному номеру километры наматывать еще хуже, — он немного помолчал. — Ирчик, ты, прежде чем подобные фокусы выкидывать, предупреждай, что ли…

— Геночка, ничего я выкидывать и не думала.

— Вот-вот… Мне Гаров постоянно говорит: «прекрати думать», а я не могу. В лучшем случае лишь думаю, что не думаю…

Пуск новой линий прошел без сучка и задоринки, правда, не в понедельник, а в среду. А в понедельник…

Утром в понедельник Ира и Рауль вместе с Генкой первым делом поднялись в свой кабинет. Минуты через три подошел Радный и, с легкой полуулыбкой глянув на Иру, тихим голосом сказал ей:

— Мужайтесь, Ира…

А еще через пару минут в дверном проеме показались «главные кони». Однако мужество Ире не понадобилось — Рауль весь удар взял на себя. Да и удара, собственно, никакого не было. Он, всего лишь, доступным инженерным языком кратко изложил «главным коням» вводную часть того, что от них требуется, а потом все вместе спустились в цех. Как раз таки полное введение в курс дела высшего техперсонала и заняло два дня.

Как только пробная партия новой линии увидела свет, Генка тут же забросил свое лицедейство и занялся, как он выразился, увеличением доходов авиакомпаний. Насколько существенно его перелеты по всему миру поправили дела предприятий, осуществляющих авиаперевозки, неизвестно, но к моменту почти полной готовности к началу серийного выпуска, в отеле, где жила Ира, стартовал настоящий всемирный мебельный конгресс.

Помпа, с которой Генка организовал сие, проходящее в несколько этапов, грандиозное мероприятие, способна была поразить даже самое пылкое воображение. Помимо мебельной экспозиции один из конференц-залов превратился в выставку Ириных живописных работ, скупленных Генкой (к Ириному удивлению в Генкиной собственности оказались практически все ее студенческие работы, включая ту, которую она последний раз лицезрела в памятный зимний вечер прошлого года по инициативе Аристарха Поликарповича). Презентации и фуршеты слились в один непрерывно бурлящий поток. И на каждом из мероприятий, Генка, по собственному признанию ничего не смыслящий в Ириных внутренних точках, устраивал всестороннюю демонстрацию свойств «новейших разработок в области повышенной эргономичности». Термин он сочинил сам и очень этим гордился, так как все согласились, что данная формулировка, «давая наиболее полную характеристику преимуществ, ни о чем не говорила».

Поначалу Генкина бурная деятельность несколько напугала Иру:

— Ген, это все здорово, конечно, но мы так никогда не начнем серийный выпуск!

— Не переживай, Ирчик! Начнете и без всяких проблем! Твое присутствие на этой вакханалии, конечно, понадобится, но очень ненадолго, только по вечерам и исключительно в качестве главной достопримечательности. Тебе даже говорить ничего не придется, если, конечно, сама того не пожелаешь.

Нести всякую презентационную чушь Ира не собиралась, а потому, по сути, для нее изменился лишь способ ужинать. Правда, Генка воспользовался и этим, наведя на Ирин образ таинственного туману, что способствовало росту интереса к ее «загадочной» личности, а заодно и объему подписываемых договоров.

Однако тут же сказались издержки этого маневра — Ире пришлось осваивать приемы конспирации. Утром, конечно, проблем, в основном, не возникало, ввиду того, что утомленная вечерним застольем публика в такую рань спала беспробудным сном. А вот вечером для достижения собственного номера, дабы избежать следствия последствий широкомасштабной PR-акции, приходилось попадать в отель через служебный вход и передвигаться внутри, пользуясь предназначенными для персонала лифтами и коридорами.

Впрочем, в этом Ира уникальностью не страдала. Рауль, Генкиными стараниями, тоже стал объектом всеобщего внимания. Правда, он с гораздо большей благосклонностью отнесся к нахлынувшей на него популярности и, по-видимому, получал от нее неведомое Ире удовольствие, но, тем не менее, и у него наблюдалось стойкое желание после напряженного рабочего дня добраться до своего гостиничного пристанища инкогнито.

Презентационная шумиха несколько поутихла лишь через две недели после начала серийного выпуска. Но именно поутихла, не исчерпав себя окончательно. Руководство отеля, подсчитав доходы, полученные за время активной работы «конгресса», пришло в восторг и в качестве бонуса предоставило Генке площади под мебельную экспозицию аж до лета за чисто символическую плату. Так что, хоть и без первоначальной помпы, но продолжение следовало и следовало.

Пуск линии, изготовление пробной партии и налаживание серийного выпуска, совмещенное со «всемирным мебельным конгрессом», — оказались самым напряженным периодом во всем процессе. Настолько напряженным, что за все это время Ира больше ни разу не появилась, ни у Зива с Лоренцем, ни у Женечки. Она лишь неизменно раз в три дня наведывалась в поющий дом. Влад уехал на сессию, и ход работ там заметно притормозился. Даже сам Валентиныч признался Ире в одном из телефонных разговоров, что только сейчас понял, сколько всего его «сынишка» умудрялся тащить на своих плечах.

Отношения с Раулем никак не развивались, застыв на самом пике, когда буквально в следующий момент должно произойти нечто, подобное взрыву, но этот «буквально следующий момент» никак не наступал, хотя последнее время они очень часто оставались подолгу наедине.

Как-то, в то время, когда «конгресс» находился в самом пике своей активности, Ира, пробираясь в свой номер черными ходами, присоединилась к перекуру дружественных юных горничных и портье, которые всегда по мере возможности помогали ей в конспиративных действиях. Между ними шло усиленное обсуждение темы взаимоотношения полов, а именно — проблемы «первого шага». Прозвучала мысль, что этот самый «первый шаг» все ж делает мужчина, но только лишь после того, как женщина «снимает знак „Проезд воспрещен“».

Мысль эта Ире понравилась. Она даже усмехнулась, вообразив себя с огромным «кирпичом» на груди. Не представляя, чем руководствуется, Ира, изнемогая от страсти, наслаждалась яростным предвкушением, не давая Раулю ни единого шанса хотя бы намекнуть о своих чувствах и желаниях. Впрочем, он, тем не менее, намекал, и настолько однозначно, что уже все вокруг — и рабочие фабрики, и обслуживающий персонал отеля, и участники «конгресса» — невооруженным глазом видели это и даже перестали шушукаться за спиной, напрямую высказывая Ире свои предположения. Ира делала удивленные глаза, а в душе ликовала. Сердобольные окружающие, что называется, тыкали ее носом и всеми силами убеждали, какой Рауль лапочка и как влюблен в нее, и что просто удивительно, как она этого не понимает и даже не замечает, и при всем при этом ни один даже не заподозрил, что на самом деле творится с ней.

Вот и юные горничные с портье, выяснив все, что касается «первого шага», набросились на Иру.

— Ой, девчонки! Не знаю, что вам всем мерещится! У нас действительно самые великолепнейшие отношения из возможных. Мы, в каком-то смысле, нашли друг друга. Видите ли, творческая деятельность, будь то в науке или искусстве, или в технике — неважно — часто сопряжена с той или иной долей непонимания. И если на этом поприще встречаются люди, идущие в одной струе, — это большая редкость. И я, и Рауль испытываем истинное наслаждение от общения друг с другом, но это не имеет ничего общего с тем, что вы тут себе навыдумывали.

— Это только с Вашей стороны, а он, уж поверьте, влюблен в Вас по уши, — с истинным знанием дела изрекло самое юное создание.

Время неотвратимо двигалось вперед, и, в конце концов, настал день, когда серийное производство шло полным ходом, весь персонал нового цеха снизу до верху четко знал все свои обязанности и технические требования, а следовательно, присутствие Иры и Рауля больше не являлось необходимостью.

В этот знаменательный день Генка где-то в неведомых далях вновь занимался увеличением доходов авиакомпаний, а потому на утренний кофе Рауль пришел в гордом одиночестве. Ира светилась счастьем:

— Не могу проверить! Неужели всё! Знаешь, Рауль, я, честно говоря, не верила, что этот день когда-нибудь наступит!

— Я, честно говоря, тоже… — Рауль счастливо улыбался, но в глазах застыла Вселенская тоска. — Точнее, в самом-самом начале я в этом не сомневался ничуть, но потом!

— Ну да! Как со мной связался и со всякими непонятными внутренними точками, — смеясь сказала Ира и вдруг перешла на серьезный тон. — А знаешь, ведь как-то грустно немного… Все-таки здорово время пролетело!

— Действительно здорово… — задумчиво улыбаясь и источая взглядом Мировую скорбь, согласился Рауль.

— Видимо, это объективный закон Мироздания: стремясь к чему-то, прикладывая все силы, ждешь, что момент достижения цели станет самым счастливым, но когда он наступает, неизменно понимаешь, что все счастье, на самом деле, заключалось в процессе.

— Не знаю… Я, к примеру, всегда радуюсь, когда что-то получается.

— Я тоже этому радуюсь, но всегда происходит так, что в момент, когда понимаешь, что получилось, как раз таки и начинается этап воплощения идеи в реальность — то есть то, что я имела в виду, говоря о пути к цели.

— Извини, но я не совсем понял…

— Ты думаешь, я затеялась бы с покупкой нового оборудования, да еще и с такой его доводкой, которую мы с тобой проделали, если б изначально не знала, что у меня получилось?

— Ты хотела сказать, что у тебя получится?

— Нет. Я сказала именно то, что хотела: у меня получилось. Видишь ли, сейчас лишь окончательно воплотилось то, что у меня получилось еще до поездки на выставку.

— Извини, позволь полюбопытствовать, а все ли твои идеи находят такое воплощение?

— Я никогда не хватаюсь за идеи, требующие хоть сколько-то независящего от меня воплощения, если не вижу его реальных источников.

— А разве может быть, чтобы воплощение идеи не зависело от каких-либо объективных обстоятельств?

— У инженеров, наверное, нет. Но художнику, для воплощения идеи зачастую вполне достаточно листка бумаги и простого карандаша.

— Я согласен с тобой, но что ты потом делаешь с этим листком бумаги?

— В смысле?

— Для того чтобы кто-то купил простой лист бумаги даже с самым гениальным рисунком на нем, нужно иметь имя, определенный статус в этой среде.

— А зачем его должен кто-то покупать? Знаешь, я глубоко убеждена, что для ощущения полноты жизни нужно делать лишь то, что считает необходимым твоя суть, независимо от того принесет ли это какие-либо материальные плоды или нет. И вообще, если что-то стоит делать только ради денег, этого делать не стоит.

— У меня похожий подход. Я всегда отказываюсь от пусть даже очень высокооплачиваемой работы, если она мне неинтересна, но при этом не считаю нужным тратить время на то, за что не платят.

— Точнее то, за что оплата не гарантирована, так?

— Да.

— Знаешь, в моей жизни был сложный в материальном отношении период. Однако я считаю его таковым лишь постольку, поскольку так считали окружающие. Даже тогда у меня каким-то чудесным образом всегда оказывалось то, что мне необходимо для жизни, хотя я никогда специальных усилий к этому не прикладывала.

— Я заметил, что тебе для жизни нужно не так уж много.

— А разве кому-то нужно больше?

— Ну, если рассматривать только самые жесткие естественные потребности, то, наверное, нет. Но человеку свойственно, помимо простого жизнеобеспечения, стремиться к удовольствиям — именно на них хорошо обеспеченные люди и тратят львиную долю своих личных средств.

Ира рассмеялась.

— Знаешь, обеспеченные люди, как правило, действительно львиную долю своих личных средств тратят на удовольствия, я же, то, что мне требуется для получения удовольствия, обретаю, как минимум, бесплатно, но чаще всего это имеет и материальное выражение, только не в качестве расходов, а в качестве доходов. К примеру, тот же лист бумаги с рисунком, выполненным простым карандашом. Я получаю немыслимое удовольствие, работая над ним. К чему же мне непременно рассчитывать на то, чтобы его кто-то купил? Ведь я уже получила от него все, что хотела? Но если все же находится тот, кто готов выложить за него кровью и потом доставшиеся купюры — у меня появляется то, что необходимо для поддержания моего тела в живом состоянии.

— Ир, не поверю, что ты в своей жизни ничего не делала ради денег!

— Естественно, я многое в своей жизни делаю и ради денег тоже, но никогда только ради них, — Ира глянула на часы. — Между прочим, нам уже давно пора выходить.

Новый цех жил своей, уже успевшей стать вполне привычной, жизнью. Около трех часов дня подъехал Радный, и Рауль с Ириной, еще раз окинув взглядом свое детище, отправились вместе с ним в ресторан, где их ждал торжественно накрытый прощальным обедом стол. Обед плавно перетек в ужин.

Поезд Рауля отправлялся в Питер, откуда он потом на самолете должен был лететь к себе домой, в начале девятого утра. Конечно, это не так чтобы уж совсем рано, тем более что до вокзала рукой подать, но все же утром времени на сборы особо не оставалось, так что около восьми торжественное мероприятие подошло к концу. Вопрос о времени отъезда Иры не поднимался, и она сама всеми силами старалась его не колыхать, рассчитывая, что ей представится возможность не трястись сутки в поезде, а воспользоваться проходом. Однако, Рауль, в конце концов, все же спросил:

— Ира, а ты когда уезжаешь?

Ира чуть притормозилась с ответом, и Радный пришел ей на выручку:

— Геннадий просил Ирину дождаться его возвращения.

— А-а… — задумчиво протянул Рауль, сверкая своей ослепительной улыбкой.

Машина подъехала к парадному входу гостиницы. Радный вышел вместе с Ирой и Раулем — он по дороге договорился на какую-то встречу в отеле. Они с ним еще немного посидели в баре и лишь после этого направились к лифтам.

В лифте ехали молча, и только когда он остановился на этаже Рауля, тепло попрощались, после чего Рауль вышел и, не оборачиваясь, пошел к себе. Ира какое-то время смотрела ему вслед, а затем нажала кнопку своего этажа. Дверцы уже почти закрылись, когда она услышала его истошный крик:

— Ира!!!

Рауль буквально одним прыжком оказался у лифта, и его стремительно влетевшая между створок ладонь заставила их открыться.

— Ира… — с трудом переводя дыхание, повторил он почти шепотом.

Он смотрел на нее неистовым печальным взглядом целую вечность, а потом вдруг очень твердо сказал:

— Идем, — и, взяв ее за руку, увлек за собой.

Ира не сопротивлялась и ни о чем не спрашивала. Она впала в некий вакуум, который потихонечку сказал ей, что она ничего не делая, тем не менее, сделала все и победила, а потому имеет полное право победителя на все, чем обладает побежденный.

Лишь после того, как Ира оказалась в его номере, и дверь закрылась, Рауль отпустил ее руку. Ира спокойно прошла вглубь комнаты и села в кресло. Щелкнуть выключателем, чтобы зажечь лампочку, никому в голову не пришло, и комната освещалась лишь отблесками уличных фонарей, пробивающимися сквозь полуприкрытые шторы. Рауль опустился на пол рядом с креслом, на котором сидела Ира. Он оперся руками о подлокотник и положил на них голову.

— Ира, — бархатистое звучание его тихого говора разлилось по комнате, заполнив собой все ее пространство, — в моей жизни всегда все происходило правильно. Я старался во всем и всегда. И всегда, затратив положенное количество усилий, получал то, к чему стремился.

Я рос в благополучной семье и прилежно учился в элитной школе. Мое упорство всегда вознаграждалось, и я не без труда, но и без лишних усилий спокойно окончил свое образование в Сорбонне.

Моя дипломная работа получила высокую оценку и вместе с ней лестное предложение от одной из ведущих фирм, которое я с благоговением принял. Мне в жизни ничего не падало с неба, но при этом требовало лишь положенного количества усилий. Через пять лет успешной работы с достаточно ощутимым, но без головокружительных скачков, продвижением по карьерной лестнице, я благополучно женился.

Это был брак по расчету, когда в расчет, помимо прочего, принимаются и взаимные горячие чувства, которые принято называть настоящей любовью. Через год у нас родился сын, а еще через три — дочь. У меня чудеснейшие дети! Послушные, спокойные, прилежные. Жена успешно сочетает свою врачебную практику — она дантист — с заботой о семье. Мы никогда не испытывали ни разногласий, ни равнодушия друг к другу.

Я всегда считал себя очень счастливым человеком. И у меня имелись на то основания. С субъективной точки зрения, я чувствовал себя полностью удовлетворенным во всех отношениях. А с объективной — мог сравнить свое более чем благополучное существование с проблемами, постоянно присутствующими в жизни моих ближних.

Рауль сделал небольшую паузу и продолжал:

— Ира, когда я встретил тебя — мой мир перевернулся. Оказывается, я даже не догадывался о том, что мне в жизни чего-то не хватает. Не догадывался только потому, что и не подозревал о существовании этого. Я до сих пор не знаю, что это… Но я ясно почувствовал это нечто, нечто вокруг тебя, точнее — это нечто между нами. Я не знал и не знаю что это, но я чувствовал, что могу стать его обладателем. Ира, ты, наверное, думаешь, что я несу чушь? Но я правда не знаю, как это передать… объяснить… выразить…

Рауль замолчал, подбирая слова.

— Вообще-то можно объяснить очень даже просто… Я до безумия, немыслимо хочу тебя…

Рауль снова замолчал, пытаясь совладать с возбужденным дыханием.

— Ира, ты, наверное, думаешь, что я стремлюсь прикрыть банальную похоть витиеватыми речами, но это не так. Это не есть обычное, пусть даже и очень сильное, человеческое вожделение. Страстно желая тебя, я отчетливо чувствовал, что если произойдет так, что мы станем близки, мне станет доступным то невыразимое нечто. Я понимаю, что все это звучит напыщенно и глупо, но это так… по крайней мере, иначе я не могу выразить.

Рауль тяжело вздохнул.

— Я каждый вечер ждал, что что-то произойдет, и мы окажемся вместе. Но ничего не происходило.

Я никогда не испытывал сложностей в отношениях с женщинами, но на этот раз понятия не имел, что нужно сделать и просто с замиранием сердца ждал…

На праздники я уехал домой, в свой мир. Нет, он ничуть не изменился. Не произошло переоценки ценностей. Точнее, не произошло переоценки ценностей именно по отношению к моему миру. Может быть, это и произошло бы, стань ты его частью. Тогда я, наверное, начал бы сравнивать… Но ты, то что связано с тобой, это настолько иное, никак не пересекающееся, не находящее никаких параллелей…

Понимаешь, ты не разрушила и даже не потревожила мой мир… Он остался прежним, и мое к нему отношение — тоже…

Понимаешь, я вдруг осознал, что во мне присутствует какая-то новая часть, совершенно иная, тоже находящаяся вне моего мира, но при этом нечуждая мне. И еще я ощутил, что потерял нечто. Нечто никогда мне не принадлежавшее, но то, что могло бы стать моим и вывести новую часть меня из состояния куколки.

Извини… я не могу выражаться точнее, потому что это ощущения… ощущения очень ясные и яркие, но не подвластные словам.

Рауль на минуту задумался.

— Наверное, я очень глубоко полюбил тебя, но утратил нечто, позволяющее этой любви наполнить мою жизнь. Видимо, слишком уж привычен и приятен мне мой мир, и у меня не хватило смелости расстаться с ним. Так что у меня осталось все, что мне дорого, но я утратил нечто неизмеримо большее…

Пока я находился дома, переоценка ценностей произошла, но в отношении тебя, Ира. Я понял, что не сумел полететь, будучи рожденным ползать. Ира, на самом деле, я сам плохо понимаю, что со мной произошло и происходит до сих пор. Я повторяю, что это всего лишь ощущения, но настолько яркие и ясные, что я знаю нечто, не понимая, что это.

А знаю я то, что хоть я и рожден ползать, и мне не дано взлететь, но нечто — эдакие символические крылья у меня остались, и я хочу отдать их тебе. С одной стороны, из чисто эгоистических побуждений, чтобы освободиться и войти в свой мир тем, кем я оттуда вышел, а с другой — я хочу сделать тебе своеобразный подарок, потому что ты знаешь, что с этим делать, и это необходимо тебе… Я безмерно благодарен тебе за то, к чему ты заставила меня прикоснуться, хоть я и не смог хоть как-то воспользоваться этим…

Рауль опустил глаза.

— Боже! Какую чушь я несу! Ира, извини… я на самом деле не знаю, как объяснить тебе. Надеюсь, ты не думаешь, что все это всего лишь эксцентричный способ соблазнения?

— Да уж… — задумчиво произнесла Ира. — Для соблазнения действительно вполне подошло бы нечто менее мудреное, а заодно и более эффективное.

Рауль как-то обреченно рассмеялся.

— Ира, я сказал тебе все что хотел, все, что, как мне кажется, я обязательно должен был тебе сказать. Ира, если ты действительно хочешь уйти — я тебя не держу более, но очень… очень тебя прошу…

Рауль запнулся и некоторое время молчал, а затем, едва не задыхаясь, прошептал:

— …останься…

Казалось, что время остановилось, и только тиканье часов на руке Рауля свидетельствовало о продолжении его неумолимого движения. Ира не ушла и не сделала ни единого движения, чтобы подняться с кресла. Рауль медленно провел рукой по ее лицу, а потом приподнялся и едва коснулся своими губами ее губ, обдавая напряженным дыханием. Ира перестала контролировать раздирающую ее на части страсть и та, обретя, наконец, свободу, вырвалась наружу. Губы в ответ на легкое прикосновение Рауля слегка вздрогнули. Рауль, почувствовав этот ответ, подхватил Иру на руки и бережно уложил в постель.

Почти три с половиной месяца сдерживаемая страсть затопила Иру полностью. В редкие мгновения проблесков сознания она понимала, что то, что происходит с нею, сексом назвать можно лишь номинально. Она чувствовала себя огромным свирепым яростным монстром, жадно и безжалостно пожирающим принесенную ему жертву, которая с благоговением, покорно и безропотно отдает себя на растерзание.

Ире казалось, что такие ощущения должны привести ее в ужас, но вместо этого чувствовала неистовую вакханалию радости. Нечто внутри нее целым оркестром литавр и тамтамов отбивало причудливые пятидольные ритмы не дающие ускользнуть из состояния транса.

А потом она взмыла в густом золотистом свете и каким-то немыслимым движением вобрала в себя все то, чем насытился монстр. И вдруг то, чем насытился монстр, начало крушить, ломать и выталкивать из нее нечто. Что-то вроде мощных железобетонных конструкций, которых она не ощущала, пока они со взрывами боли не начали рушиться, даруя легкость, выпуская на волю. В следующее мгновение она открыла глаза и обнаружила себя лежащей на кровати в темной комнате…

Она слегка сдвинула вдоль простыни руку и коснулась лежащего рядом Рауля. К ее радости он был, судя по всему, живой и здоровый, в чем Ира, придя в себя, несколько сомневалась, учитывая пережитые ощущения. Он, почувствовав прикосновение, повернул в ее сторону голову. Ира приподнялась на локте и на мгновение заглянула в его глаза — Рауль действительно находился в самом обычном состоянии, наступающем у мужчины после соития с женщиной. На его щеке ярко мерцал отсвет уличного фонаря. Ира поцеловала его в этот отсвет, и он исчез, впитавшись в ее губы. Рауль облегченно вздохнул. Ира поднялась, молча оделась и вышла из номера.

Она не пыталась думать о том, что с ней произошло и что она чувствует сейчас. Единственное, что Ира отчетливо понимала, это то, что отправиться прямиком в свой номер — не лучшая идея, и спустилась в бар. Там, на том же самом месте сидел Радный, словно поджидая ее.

— Присаживайтесь, Ира, — сказал он, окидывая ее беглым, но очень цепким взглядом. — Кофе для Вас я заказал. Выберите пирожные, — он протянул ей меню. — Сладости — это то, что Вам сейчас необходимо в первую очередь.

— Я буду картошку, — не заглядывая в меню, сказала Ира.

— Сколько штук?

Ира удивленно подняла глаза, считая, что он шутит.

— А сколько нужно? — весело спросила она.

— Думаю, что не менее трех. Кстати, можете заказать разные.

— Я столько не съем! — Ира рассмеялась.

— Придется! — усмехнулся Радный. — Так что? Пять картошек?

— Ставки растут? Начиналось, ведь, вроде как с трех?

— Определяйтесь быстрее, а то так и до десяти дойдет!

— Ладно, как скажете. Три картошки.

Официант принес кофе.

— Будьте добры еще три пирожных картошка и два миндальных, — попросил Радный.

Ира решила, что миндальные он заказал для себя, но оказалось, что они тоже предназначались ей.

— Ешьте, Ира, — подбодрил ее Радный. — Сладости обладают уникальным свойством сглаживать для тела последствия стресса, которому оно подверглось в ходе трансформаций на других уровнях. Так что ешьте, и я нисколько не удивлюсь, если понадобится заказать еще.

Так и вышло. Ира не чувствовала голода, но, к собственному удивлению, даже не заметила, как пирожные исчезли в ней. Радный, не спрашивая, заказал еще, а когда и те испарились, поинтересовался:

— Еще?

— Не-ет! Я, кажется, сейчас лопну!

Радный усмехнулся:

— Маловероятно! Вам только кажется, исходя из опыта. Прислушайтесь к ощущениям — разве я не прав?

Ира прислушалась.

— Удивительно… однако, это верно…

— Так что? Еще?

— Пожалуй, все-таки нет.

— А кофе?

— Кофе можно.

Радный заказал еще кофе. Когда его принесли, Ира достала сигарету и закурила.

— Ира, если захочется еще, не стесняйтесь, скажите. Вам сейчас сладкого нужно вволю.

— Что мне действительно сейчас хочется, так это домой.

— Как я догадываюсь, для этого общественный транспорт дальнего следования Вам не требуется?

— Нет. Не требуется.

— Что ж, программу максимум Вы выполнили, так что никакие внешние причины Вас здесь больше не держат.

Ира тут же перешла на более быстрый темп поглощения.

— Ира! Не спешите! Вас ничто не держит, но и не гонит ничто. Времени более чем достаточно — расслабьтесь!

Ира послушно расслабилась и спокойно допила кофе.

— Ну что? Еще?

— Нет. Я пойду собираться.

— Наберите меня, как будете готовы — я помогу с вещами.

— Хорошо.

Через полчаса Радный отнес Ирины вещи в машину.

— Садитесь. Я сам улажу все формальности с выездом.

Минут через пять он уже прогревал двигатель.

— У меня такое ощущение, что Вы все никак не решитесь о чем-то спросить меня, верно?

— Да, — честно ответила Ира.

— Не стесняйтесь. Спрашивайте.

— Что будет с Раулем?

— Если бы Вам не удалось пройти свой путь с блеском, возможно, с ним что-то и случилось бы, но теперь — ничего. Просто вернется к себе домой, и будет жить, как жил.

— Извините… — Ира запнулась.

— Извиняю, — усмехнулся Радный. — Спрашивайте!

— Стас, Вы намерено пригласили его?

— Ира, особым значением выбор оборудования наделили Вы. Разработанное Раулем оборудование выбрали Вы. До полусмерти запугали моих «коней» Вы. А я лишь смиренно выполнил свою часть работы.

Ира вздрогнула.

— Вы боитесь? — с притворным удивлением спросил Радный. — Бросьте! Это вон у них, — он кивнул головой в сторону прохожих, бредущих по проносящимся мимо улицам, — должно сердце замирать и волосы дыбом становиться от одного Вашего присутствия.

— С некоторых пор мне постоянно кто-нибудь говорит что-нибудь в этом духе.

— Без оснований? — Радный хитро скосил на нее глаза.

Ира не ответила. Через минуту Радный затормозил у подъезда своего дома. Он вытащил ее вещи из багажника и поставил у двери прохода.

— Счастливого пути! — усмехнулся Радный.

— До свиданья, — ответила Ира, повесила на плечо одну сумку, взяла в руки другую и шагнула в проход.