— Всё! Я — дома! — почти шепотом воскликнула Ира в темноте цокольного этажа, усаживаясь прямо на пол и доставая сигареты.

Зив и Лоренц, встречавшие ее очень бурно во время ее посещений в качестве гостьи, нынче лишь сверкали глазами во мраке. Они сидели втроем в полной тишине и темноте примерно с полчаса. Потом Ира поднялась к себе в спальню, где, едва раздевшись, тут же рухнула в кровать, не поняв в какой момент уснула: когда уже легла, или еще до того.

— Зив! Лоренц! — позвала Ира, в предутренней тьме нежась в постели.

— Мы здесь, — промурлыкал Лоренц, просачиваясь вслед за Зивом в открытую им дверь.

— Скажите честно, я изменилась?

— А сама как чувствуешь? — вопросом на вопрос ответил Зив.

Ира задумалась.

— Кстати, — как бы между прочим промурлыкал Лоренц, вклиниваясь в Ирины размышления, — мы для твоего любимого Женечки проход в твой дом открыли. Можешь его обрадовать!

— Постойте! — Ира резко села в кровати. — Это что! Теперь мой любимый Женечка сможет беспрепятственно шастать ко мне, когда бы ему ни заблагорассудилось?

— Ты не рада? — Лоренц изобразил удивление.

— Знаете, как-то не очень…

— С чего бы это? — не унимался язвить Лоренц.

— Как-то, знаете, совсем не улыбается постоянно быть готовой к тому, что в любой момент рядом со мной может внезапно материализоваться кто бы то ни было. Даже Женечка.

— Ира, не переживай, — попытался успокоить ее Зив. — Женечка не лишен тактичности, а потому не будет почем зря мотаться к тебе в любое время, и, к тому же, мы же не собираемся держать проход нараспашку! В определенные моменты не только через проход, но и через обычные двери мы к тебе никого не пустим. Ира, не забывай, я ведь по совместительству еще вроде бы и сторожевая собака, как-никак!

Снизу послышался звук отпираемой двери.

— Татьяна Николаевна, — «сквозь зубы» констатировал Лоренц, и они вдвоем с Зивом помчались вниз изображать довольную возвращением хозяйки живность.

Ира спустилась чуть позже.

— Здравствуйте, Татьяна Николаевна!

— Батюшки! Ирочка! Ты когда приехала?

— Вчера поздно ночью.

— Что ж заранее не предупредила? У меня и накормить-то тебя особо нечем.

— Ничего страшного, Татьяна Николаевна. Давайте чайку или кофейку выпьем, а потом я позвоню Женечке, чтоб привез чего-нибудь пожевать.

— Так он тоже не в курсе, что ты вернулась?

— Не-а! Никто не в курсе.

— Ой, Ирочка! Ну и конспиратор же ты!

— Есть немного. Напрягать никого не хотелось.

— Ну, рассказывай, как съездила-то?

И Ира принялась рассказывать: как неожиданно ее избавили от необходимости общения с «главными конями», как прекрасно она сработалась с Раулем, как чудесно отдохнула с Лешкой, и какую несусветную помпу закатил инвестор, когда начался выпуск.

Татьяна Николаевна с интересом выслушала Иру и уже было затеялась перемывать весь и без того сияющий чистотой дом, но Ира, выдав ее зарплату с премией, сказала, что сегодня у нее заслуженный выходной, и отпустила домой, предупредив, что ни с обедом, ни с ужином возиться не стоит, а вот заглянуть вечерком на чаёк, очень даже нелишнее. Татьяна Николаевна ушла, а Ира набрала Женечку.

— Здравствуй, Женечка!

— Здравствуй, Ирочка!

— А я уже дома!

— Поздравляю с прибытием.

— Женечка, а не хочешь ли ты зайти ко мне, а?

— Палладина! Да ты меня, никак, в гости приглашать изволишь!

— Как ты догадался?

— Признаться, с трудом!

Ира рассмеялась Женечкиному веселому кривлянью.

— Женечка, я тебя не просто в гости приглашаю. Я имею честь тебя известить, что отныне тебе не придется терпеть кислую мину таксиста, не горящего желанием гробить свой автомобиль на подступах к моему дому.

— О как! Ты серьезно?

— Абсолютно!

— Что ж, попробуем, коль и вправду не шутишь!

Женечка отключился, а Ира заговорщически подмигнула Зиву и Лоренцу, которые слышали весь разговор, благодаря тому, что Ира предусмотрительно держала трубку подальше от уха.

— Палладина, ты где?

— На кухне, — ответила Ира.

— Что ты там забыла? — с легкой слащавой иронией спросил Женечка, собственной персоной появляясь в дверном проеме. — Ирка! Что с тобой!

Внезапный истошный выкрик Женечки не на шутку перепугал Иру и напрочь отвлек от уже почти готового кофе, который, воспользовавшись моментом, кинулся наутек.

— Блин! Женька! Ты чего так орешь? — Ира впопыхах схватила турку, но было поздно: кофе сбежал почти весь и красовался огромным темно-коричневым пятном на плите. — Не знаю, что со мной, но с плитой полный звездец! — раздраженно возмутилась она и подняла глаза на Женечку. — Женька! Что с тобой?

Женечка стоял бледный как полотно, мертвой хваткой вцепившись в дверной косяк. Ира бросила в раковину турку и губку, которой собиралась приводить в достойный вид плиту, и подскочила к нему.

— Ты чего, Жень?

Казалось, что Женечка близок к обмороку. Ира взяла его под руки, довела до дивана и усадила. Села рядом и, положив его руку к себе на колени, стала гладить, увещевая как ребенка:

— Женечка, ты чего так испугался? Со мной все в полном порядке. Жень… Же-ня.

Женечка медленно приходил в себя, затравлено кидая короткие взгляды на Иру.

— Вот так долбануло беднягу! — промяукал Лоренц.

— Ира, уйди. Мы попытаемся привести его в нормальное состояние, — проурчал Зив и, поставив передние лапы на плечи Женечке, стал облизывать ему лицо, тем временем Лоренц терся о его ноги.

Ира собрала всю свою волю, чтобы взять себя в руки, но пока она протирала плиту, мыла турку и заново варила кофе, сердце так и продолжало биться где-то сразу везде. Когда она появилась в гостиной, Женечка уже слегка порозовел, но все еще пребывал в ступоре.

— Женечка! Со мной, в отличие от тебя, все в полном порядке, если не считать того, что ты своими воплями перепугал меня до полусмерти, так что давай-ка возвращайся в сей бренный мир.

Женечка продолжал молчать, уставившись в ведомую только ему точку, но, судя по внешнему виду, его состояние уже не было критическим. Зив и Лоренц отошли в сторону, предоставив его заботам Иры.

— Жень, — сказала она, протягивая ему чашку. — Держи, она не горячая.

Женечка взял чашку из ее рук и, отхлебнув, достал из кармана пачку сигарет.

— Ир, извини, что напугал, — медленно произнес он, сделав несколько затяжек.

— Извиняю. Только, может, все ж откроешь тайну: чего это ты во мне углядел?

— Не знаю…

— Вот пристала к человеку! — мурлыкнул Лоренц. — Лучше переключила бы его внимание куда-нибудь подальше от собственной персоны, а то даже мне его жалко.

— Вот именно, — подхватил Зив. — Вон, уволоки-ка его лучше по магазинам за продуктами. Сама же Татьяну Николаевну отдыхать отпустила, а на вечер в гости позвала.

Ира едва заметным кивком поблагодарила за хороший совет и, докурив, забралась к Женечке на колени, обняла его:

— Ты как?

— Да вроде ничего уже…

— У меня предложение, если ты, конечно, не возражаешь…

— Какое?

— Ты сейчас здесь приляжешь, чтоб окончательно оклематься, а я ненадолго тебя покину.

— И куда это ты собралась?

— Видишь ли, я не предупредила Татьяну Николаевну о своем возвращении и, соответственно, мой холодильник совершенно стерилен. Сам понимаешь, не погоню же я пожилую женщину на глобальные закупки, а Влад еще с сессии не вернулся. Так что отдыхай, а я — по магазинам.

Ира уверенно поднялась с Женечкиных коленей, но тут он цепко схватил ее за руку:

— Палладина, неужто ты думаешь, что я позволю тебе самой заниматься глобальными закупками?

— Женечка! Ты ведь чуть живой!

— Я чуть живой?! — Женечка лихо подскочил с дивана, правда, немного покачнулся, но выглядел очень даже обнадеживающе. — Ну что, такси или по проходам?

Ира мельком глянула на Зива с Лоренцем. Те еле заметно качнули головами.

— По проходам! — уверенно сказала она.

— Кто ведет? — спросил Женечка.

— Я! — уверенно ответила Ира.

— А умеешь? — с легким смешком спросил Женечка.

— Наверное, да, — уверенности в Ирином голосе заметно поубавилось.

— Тогда давай-ка я поведу. А то народ почем зря перепугаешь.

— Знаешь, а Татьяна Николаевна меня не испугалась!

— Ну да! Ты ведь перед ней из ниоткуда не выскакивала?

— Я что, перед тобой из ниоткуда, что ли, выскочила?

— Палладина! Никогда не думал, что ты такая бестолковая! Я не себя сейчас в виду имею, — Женечка смотрел на нее с ехидной ухмылочкой. — Ну? Уразумела?

— Во блин! Я как-то и не подумала, — в конце концов, догадалась Ира, что именно он имеет в виду.

— Поздравляю! Приехали! Сначала учил ее не думать, а теперь придется восстанавливать утраченные мыслительные процессы, — Женечка рассмеялся своим обычным издевательским смехом. Это Иру несказанно обрадовало, возвещая о том, что он пришел в себя окончательно. — Всё! В путь на решение продовольственной программы!

И они отправились…

Ира никогда не удивлялась находящемуся в Женечкином кошельке разнообразию монет и купюр, относящихся к различным валютам мира, зная, что он по этому самому миру немало разъезжает. А будучи далеко необразцовой хозяйкой, никогда не задавалась вопросом, откуда у него такое разнообразие продуктов, несвойственных ассортименту сочинской продуктовой сети. Если бы пришлось решать ей, куда отправиться для решения продовольственной программы, то она выбрала бы направление поближе к одному из сочинских «Магнитов» или к рынку, но Женечка мыслил, мягко говоря, гораздо шире, а именно, в мировом масштабе. Так что к концу закупок содержимое Ириного холодильника имело все шансы стать дополнительным пособием к учебнику географии.

— Да-а-а… — протянула Ира, плюхнувшись на диван после того, как их деятельность добытчиков подошла к завершению. — Мне бы и в голову не пришло…

— Даже не сомневаюсь! — перебил ее Женечка, прекрасно догадываясь, что именно не пришло бы ей в голову. — Видишь ли, нужно знать не только, как пользоваться проходами, но и зачем. А в этом «зачем» вариантов бесчисленное множество. Говорят, что не боги горшки обжигают, а я бы сказал по-другому: боги горшки не обжигают.

— Что? — не поняла Ира.

— Неважно, — с улыбкой изрек Женечка и скрылся на кухне.

Пока Женечка колдовал там, Ира внимала колким замечаниям Зива и Лоренца относительно собственной непрактичности в противоположность «своему любимому Женечке». По поводу того же прошелся и он, торжественно внося поднос, источающий изысканный запах, способный свести с ума любого гурмана.

— Жень, с одной стороны, ты прав: мне бы даже не пришло в голову, что, умея пользоваться проходами, можно посещать не только сочинскую сеть розничной торговли продуктами питания. Однако, в отличие от тебя, я не владею иностранными языками, а заодно и иностранной валютой.

— Ладно тебе оправдываться! Знаешь, территория распространения русского языка охватывает всю Россию, между прочим, а еще, его прекрасно до сих пор понимают и на всей территории бывшего СССР. А по поводу валюты, если ты, конечно, заметила, я расплачивался с помощью пластиковой карты.

Беседуя с Ирой, Женечка кидал на нее лишь короткие взгляды, впрочем, как и во все время их кругосветного путешествия по магазинам.

— Так! Всё! Хватит уличать меня в бытовой непрактичности! Я что, спорю что ли, что хозяйка я даже не плохая, а вовсе никакая?

— Нет. Конечно, не споришь! Однако, Ирочка, получая более широкие возможности, пытаться находить для них все более и более широкое применение, притом в самых обыденных сферах — совершенно нелишнее.

— А он, между прочим, прав! — ехидно промурлыкал Лоренц.

— Вот привязался! — воскликнула Ира в притворном раздражении.

— Кто? Я? — ехидно спросил Лоренц.

— Женечка! — интонация сего восклицания у Иры получилась очень многогранной, и вполне соответствовала как окончанию предыдущего заявления, вроде как обращенного к Женечке, так и ответу Лоренцу, а также началу следующей мысли. — Как мне кажется, ты уже несколько свыкся с тем, что увидел во мне, лишь переступив порог, хоть и удостаиваешь меня пока лишь короткими взглядами. Я понимаю, что, скорее всего, мой вопрос лежит в сфере, названной тобой «праздное любопытство», однако, оно меня так мучает! Женечка! Ну, пожалуйста! Ответь: что ты увидел? Ты сказал, что не знаешь. Я понимаю, что ты не в состоянии объяснить увиденное, но хоть как-нибудь описать-то ты можешь?

Женечка уставился в потолок и задумался.

— Знаешь, Палладина, в данном случае твое любопытство совсем не праздное, точнее не совсем праздное.

— Ну надо же!

— Ирка, не язви! Тем более что я готов удовлетворить твое не совсем праздное любопытство, но небескорыстно.

— Женечка, а ты, оказывается, не лишен меркантильности!

— Палладина! Я ж просил: не язви!

— Я стараюсь, но у меня не получается.

— Ладно. Я в свою очередь постараюсь не обращать внимания на повышенное содержание в твоей крови гормона радостной гадостности. Кстати, а ты не забываешь, что кровь-то нынче в твоих жилах течет не только твоя?

— Спасибо, что напомнил. А что, вышеупомянутый гормон стал еще радостнее или еще гадостнее?

— Ой, Ирка! Вот это уже праздное любопытство чистейшей воды!

— Я знаю, а посему вышеспрошенный вопрос целиком и полностью относится к разряду риторических.

— Спасибо за уточнение.

— Не стоит благодарности, Женечка! Так почем у Вас нынче удовлетворение не совсем праздного любопытства?

— Не переживай! Тебе — по карману! Так что предупреждаю сразу: торг неуместен, — Женечка усмехнулся.

— Я внимательно слушаю…

— Слушай, — Женечка поднялся и начал вещать, прохаживаясь из стороны в сторону, и, одаривая Иру короткими взглядами. — Так вот, твое любопытство я отнес к разряду не совсем праздного исходя из того, что ты явно чувствуешь в себе кое-какие изменения. Именно поэтому к разряду «не совсем», а не к «совсем не». То есть ты, скорее всего, правда, может быть, и лишь отчасти, понимаешь, что в тебе стало другим. Тебе, естественно, интересно, как это выглядит для меня, тем более что я, не будучи готов к сему зрелищу, чересчур бурно отреагировал.

— Как я понимаю, сейчас ты это сам себе все объясняешь, — вставила Ира. — Ближе к делу! По возможности.

— Попытаюсь, госпожа Палладина! Так вот, ты, если и не знаешь точно, то наверняка догадываешься относительно причины изменений, ставших столь яркими для меня. А суть сделки заключается в следующем: я тебе по возможности пытаюсь адекватно описать, что я увидел, а ты — рассказываешь, что, по твоему мнению, явилось причиной сих метаморфоз. Идет?

— У-у-у, Женечка! А я-то думаю, и чего это мое, с моей точки зрения, любопытство именно праздное, ты удостоил чести признать не совсем праздным? Оказывается, не менее праздное любопытство просто обуревает тебя самого! Знаешь, торг здесь действительно неуместен. Ты слишком загнул цену, так что сделка не состоится.

— О как!

— Знаешь, у меня есть все основания предполагать, что Влад, как только сдаст свою сессию и вернется, непременно увидит то же самое, что и ты. А я хоть и терзаюсь любопытством, но не настолько, чтоб не набраться терпения и не подождать, тем более что вернется он со дня на день.

— Та-а-а-ак! Ну и что там тебе твоя гадюка нашипела?

Женечка, что называется, кинул на стол козырного туза, и вид имел соответственный. Даже посмотрел на Иру в упор, но долго держать так взгляд, тем не менее, не смог, что-то определенно пугало его в ней. Может, конечно, и не пугало, но однозначно вызывало некое благоговение, с которым он не мог так быстро свыкнуться.

Ира не стала играть. Она заставила себя почувствовать пойманной за руку, и теперь молча сидела на диване сконфуженная и потерянная, не зная, что ответить.

Женечка достойно выдержал победную паузу. Он точно просчитал удар, и по истечении времени, необходимого для постановки «распоясавшейся Палладиной» на место, смягчился:

— Ир, я знаю, что со стражами проходов шутки плохи, однако тебе на данную проблему следует смотреть несколько шире. Я не призываю тебя отказаться от пользования предоставленной тебе сетью и тем более рвать отношения со стражем. Я всего лишь прошу: пожалуйста, будь осторожна! Ира, ты не могла сама обнаружить проходы, точнее, в принципе могла, но если бы ты обнаружила их сама, то непременно поделилась бы своим открытием со мной. Следовательно, тебе, мягко говоря, намекнули на их существование и к тому же научили ими пользоваться, ведь так быстро и так здорово освоиться с ними самостоятельно ты тоже не смогла бы.

Ира, я тебе говорил, что вся наша земная флора и фауна состоит из исключительно милых созданий, только вот милы они лишь до определенного предела. Скажем, мы с тобой тоже очень милые создания, но тоже лишь до определенного предела. Я думаю, ты с этим согласна. Ни я, ни ты не знаем целей иных форм жизни, так что нужно постоянно оставаться начеку. То есть не позволять втягивать себя в не свои игры. Я скажу тебе, чем ты меня сразила наповал. Скажу, не требуя взамен отчета о том, как это с тобой случилось, но заклинаю, пожалуйста, попытайся разобраться, чем это ты так заинтересовала, так сильно привлекла внимание животного, а может быть, и растительного мира нашей чудесной планеты.

— Жень, неужто духи безобиднее?

— Нет, конечно, но им при этом абсолютно параллельно, чем это мы тут занимаемся. Им совершенно по барабану, каким макаром мы живем и живем ли вообще.

— Что-то мне так не кажется…

— Может, ты и права, но их взаимодействие с нами, тем не менее, лишено поиска решений собственных проблем. Может, они и забавляются нами, но без далеко идущих последствий. Конечно, они могут ради забавы сжить со свету какого-нибудь индивида, однако, не вмешиваются в ход принципиально иной для них формы жизни в целом.

— Жень, но ведь мы, по сути, примерно так же относимся к флоре и фауне, не совсем, конечно, но в чем-то похоже.

— Мы — да, а вот они — нет. А посему, как только отношения человека с животным и растительным миром выходят за рамки общепринятых, нужно осознавать, что это подобно сидению на пороховой бочке с зажженным фитилем.

— Так, Женечка, по посвящению меня в ужастики земной жизни ты сегодня план перевыполнил, так что давай-ка колись: чего во мне углядел? Женечка, можно сказать, только что сам обещал!

— Да, обещал… Ира, ты стала больше. Точнее не больше… Точнее больше, но не во вне, а в глубину. Признаюсь честно, я соврал, сказав, будто не знаю, что с тобой. Знаю, но не смогу тебе сейчас объяснить так, чтобы ты поняла… Но попытаюсь… Пример, конечно, далекий от совершенства…

Представь ванну, наполненную водой. У нее есть дно, целостность которого обеспечивается пробкой. И вот, представь, эту пробку выдергивают. Глубина ванны тут же увеличивается до беспредельности. За счет целеустремленного движения воды возрастает интенсивность. В случае с ванной интенсивность обеспечивается только движением вглубь и вскоре из-за исчерпанности запасов воды, если их не пополнять, иссякает. В твоем случае движение осуществляется как вглубь, так и наружу, сохраняя интенсивность плюс-минус на одном уровне.

— Ясно, — оборвала его Ира.

— Прям таки так сразу и ясно?

— Да. Я, конечно, затрудняюсь представить себе, как это для тебя выглядело, но у меня больше нет желания мучить тебя расспросами.

На самом деле у нее вообще отпало желание общаться с ним, как минимум, сегодня. Воцарилось натянутое молчание.

— Мне уйти? — наконец спросил Женечка.

Ира молчала. Теперь ей по-настоящему стало неловко. Она совсем не так представляла себе встречу с ним по окончательному возвращению.

— Ир, если не возражаешь, я загляну вечерком.

Она кивнула. Женечка чмокнул ее в щеку и спустился в цоколь.

Ира сидела в неприятном оцепенении.

— Ир, а мне твой Женечка начинает нравиться, — пытаясь завязать разговор, промурлыкал Лоренц.

— А мне — перестает, — с горьким вздохом проговорила Ира.

— Так уж прям и перестает! — неожиданно весело проурчал Зив. — Ира, да не переживай ты! Не зацикливайся!

Он хотел еще что-то сказать, но тут радостно запел мобильник.

— Здравствуйте, Ира. Как себя чувствуете? — спросила трубка голосом Радного.

— Здравствуйте, Стас. А чувствую я себя вполне нормально.

— Не думаю, что в данный момент Вы до конца искренни, но это неважно. Ира, некоторый период, пока не привыкните, будет немного не по себе. Это нормально, так что воспринимайте эти временные неудобства как должное. Займитесь своими привычными делами — насколько я помню, Вам есть чем заняться из разряда привычного для Вас — и со временем освоитесь. Я надеюсь, Вам понятно, о чем я?

— Да, Стас.

— Вот и замечательно.

Не прощаясь, Радный отключился. Ира какое-то время сидела, задумчиво крутя в руках мобильник, и вдруг решительно набрала Женечку.

— Жень, надеюсь, ты не успел далеко уйти?

— Нет… а что, Палладина?

— Ты меня несколько выбил из колеи своими воплями, и я напрочь забыла, зачем на самом деле хотела тебя видеть.

— И зачем же?

— Женечка! Хватит обиды корчить! Я жду тебя.

— Как скажешь, Палладина!

Через минуту Женечка поднимался в гостиную.

— Садись, — скомандовала Ира и, не дав ему прокомментировать удивление ее приказным тоном, продолжила. — Во-первых, к моим изменениям гадюка никакого отношения не имеет, — выпалила Ира уверенно. — Это так, к слову, чтобы ты при каждом удобном случае не начинал сызнова мусолить тему тотальной угрозы флоры и фауны.

— А во-вторых? — спросил Женечка.

— А во-вторых, Жень, все ближайшее время я собираюсь посвятить лишь двум вещам: поющему дому и твоей книге.

— Приятно слышать, — вполне спокойным тоном сказал Женечка, но полностью скрыть нервозность у него не получилось.

— Жень, ты мне друг?

— Наверное, да. А почему ты спрашиваешь?

— Я хочу попросить тебя о помощи.

— Ир, чем же я теперь могу помочь тебе?

— Самая эффективная помощь — это рядом постоять и за руку подержать. И об этом я могу просить только тебя.

— И в чем нынче состоит «рядом постоять и за руку подержать»?

— Давай всерьез зададимся целью издать твою книгу. Обозначим сроки и займемся этим вплотную.

— Ты думаешь этого достаточно?

— Может быть и нет, но хоть что-то…

— Ладно, как скажешь.

— Так, а сколько у нас нынче времени? — Ира посмотрела на экранчик мобильного. — Ого! Женечка, есть предложение совместными усилиями приготовить ужин, чтоб вечерком мирно расслабится в компании Татьяны Николаевны.

— Возражений нет, Палладина!

Вечер пролетел тепло и уютно, по-домашнему. Татьяна Николаевна ушла домой часов в девять, а Ира с Женечкой, проводив ее, вернулись в исходное положение в гостиной.

Сколько раз по очереди варили кофе — сбились со счета. В конце концов, от него стало стучать в висках, а от сигарет, казалось, что дым уже из ушей валит. Будь ее воля, Ира бы уже давным-давно улеглась спать, но ей ужасно хотелось, чтобы Женечка сегодня остался с ней, чего он явно делать не собирался. Правда, и покидать ее тоже не спешил. Первой призналась, что сломалась Ира:

— Жень, пойдем спать.

— Да… надо бы… — Женечка еще немного помялся, но все ж собрался с духом. — Ир, извини, я нынче к себе.

— Я догадалась…

И тут случилось то, от чего у Иры, что называется, челюсть отвисла. Хоть Женечка и оказался в самой крайней степени изумления, и, тем не менее, Ира не без оснований решила, что край ее крайности изумления лежит гораздо дальше и глубже Женечкиного.

Пока Ира предлагала идти спать, Женечка соглашался, но извинялся, что не может сего предпринять в ее постели, а она в ответ известила о своей догадливости, в этот самый момент Лоренц оказался у Женечки на коленях, и, после сообщения Иры о собственной догадливости, томно потершись о Женечкину грудь, вдруг изрек:

— Чего ты боишься? Не сожрет она тебя.

В соответствии с тем, как кардинально изменился в лице Женечка, Ира поняла, что ценное замечание Лоренца он слышал не хуже нее. А Лоренц, тем временем, обратился к Ире:

— А ты чего уставилась? Что, первый раз в жизни говорящего кота увидела?

— Маленькое уточнение, — в упор глядя на Лоренца, ровным голосом произнесла Ира. — Говорящего с Женечкой.

— А-а. Ты об этом… — томно промурлыкал Лоренц и непринужденно разлегся на Женечкиных коленях.

— И что все это значит? — обрел голос Женечка.

— Евгений Вениаминович, — вмешался в разговор Зив, от чего Женечке поплохело еще больше, особенно, видимо, от обращения к нему здоровущего пса по имени-отчеству, — это значит, что гадюка действительно не имеет никакого отношения к сети проходов, которой пользуется Ира. Извините нас, мы прекрасно понимаем, что Вы пережили сильное потрясение сегодня утром, а мы, можно сказать, подливаем масла в огонь, еще и на ночь глядя. Видите ли, мы действуем в интересах Иры, а она именно сейчас очень нуждается в Вашем присутствии, и, смею Вас заверить, изменение ее энергетической структуры не нанесет ни Вам, ни ей никакого вреда. Пожалуйста, поверьте на слово, так как мне, да и Лоренцу тоже, будет очень сложно объяснить почему. Все ж не забывайте, мы, всего-навсего собака и кот, а следовательно, не наделены достаточным объемом мозга для полноценной вербализации идей.

Женечкин лик осенила радостная безысходность:

— Ира, пойдем спать, — в блаженстве безысходности изрек он.

— Пойдем, — отозвалась Ира.

— Э-э-э! А нам кофе? — слегка возмутился Лоренц, спрыгивая с Женечкиных колен.

— Лоренц, не наглей! — огрызнулся Зив. — Ты же прекрасно видишь, что людям не по себе!

— Они что, кофе любят? — отрешенно спросил Женечка.

— Да, — ответила Ира. — Иди, ложись. Я сама сварю.

— Ты, наверное, думаешь, что я вообще в ауте? — пытаясь показаться достаточно бодрым, спросил Женечка.

— Жень, я не думаю, я вижу.

Тем не менее, Женечка остановил ее:

— Отдыхай. Я — сам, — сказал он и отправился на кухню.

Ира хотела последовать за ним, но Зив остановил ее:

— Не мешай. Себя вспомни, как за хозяйство вцеплялась, когда почва из-под ног уходила.

Ира согласилась и послушно откинулась на спинку дивана.

— Ир, извини, — послышался через некоторое время из кухни голос Женечки, — я не в курсе, куда наливать.

— В чашки! Куда ж еще! — крикнула Ира.

Женечка вышел из кухни с подносом, на котором стояли четыре чашечки.

— Э-э не-ет! — промурлыкал Лоренц. — Так дело не пойдет! Вы — спать! И не вздумайте болтать на сон грядущий! И так уже людей только отдаленно напоминаете!

Ни Женечка, ни Ира возражать не стали и молча скрылись в спальне.

— Ира, ты уверена, что полностью контролируешь ситуацию? — спросил Женечка, раздеваясь.

— Жень, даже не пытаюсь что-либо контролировать. И вообще — нам дали очень хороший совет: не болтать на сон грядущий.

— Как скажешь… — тяжело вздохнув, сказал Женечка и буквально упал на кровать.

Ира упала рядом, и они тут же уснули.

Ира открыла глаза. В прямоугольник окна сквозь сумерки несмело пробивался рассвет. Все ее тело находилось в плотных Женечкиных объятьях, а он сам смотрел на нее каким-то уж совсем непонятным взглядом.

— Женечка-а! — протянула Ира последний слог. — Ну что с тобой? Посмотри вокруг: Земля с орбиты не сошла, ни Всемирного Потопа, ни какого-либо иного варианта Конца Света явно не наблюдается. Жень! Такое впечатление, что все две с половиной тысячи лет твоего существования, ну, по крайней мере, последние лет пятьсот, с тобой ничего, по твоим меркам из ряда вон выходящего, не происходило, и ты представить себе не можешь, что на свете может существовать или происходить нечто для тебя неожиданное.

— Не поверишь, Ира, но кое-какие сложности и неожиданности имели место лишь первые лет триста, а потом ничто в этом мире уже и не пыталось щекотать мне нервы экстравагантностью и оригинальностью.

— Неужто для тебя все всегда было до такой степени предсказуемым?

— Знаешь, подчас выкрутасы хорошо тебе знакомого Генки предсказать не всегда получалось, и всё же, они никогда не выходили за достаточно узкие рамки.

— Я так понимаю, что я в эти рамки не вписалась?

— У-у-у-у, Ирка! Ты ни в какие рамки не вписываешься! Знаешь, а ведь я помню тебя. А потому с ужасом ждал твоих здесь появлений, но во все прошлые разы за последние две с половиной тысячи лет всё проходило вполне безобидно. Для меня безобидно. Я не успевал и глазом моргнуть, как ты успешно разделывалась с собственным телом. В самый последний, если не считать твое нынешнее воплощение, мне, правда, как ты знаешь, пришлось лично поучаствовать в части этого процесса. Ирка! Ты — стихийное бедствие! Однако, несколько своих прошлых воплощений сфокусированное на себе самой, и только поэтому, как говорится, никто не пострадал.

— Женечка, ты так говоришь, что у меня закрадывается подозрение, будто я рождалась и до начала твоей двух с половиной тысячелетней эпопеи?

Ира спросила в шутку, по крайней мере, она сама себе объяснила, что спрашивает в шутку, но Женечка не обратил внимания на ее тон и продолжал вполне серьезно:

— Да, Ир, ты и ранее воплощалась в этом мире, только не человеком.

— И кем же я была? — продолжала шутить Ира.

— Я не могу сказать тебе доподлинно точно, — продолжал не обращать внимания на ее несерьезный настрой Женечка. — Мои воспоминания о тех очень далеких временах весьма смутны. В этом я почти такой же слепой, как Генка. Если до конца честно, то я вообще об этом наверняка ничего не знаю, лишь смутно ловлю отблеск нечто. Ира, я ведь тебе не разнообразия ради талдычу с самого первого дня знакомства: читай мифы. В них есть весьма полезная для тебя информация.

— То есть, твои последние две с половиной тысячи лет это не первое твое воплощение на Земле?

— Нет. Я здесь с самого начала, впрочем, как и ты. Только, в отличие от тебя, не покидал очень уж надолго «шедевр» под названием Вселенная, — Женечка усмехнулся. — И знаешь, за последние две с половиной тысячи лет я настолько привык, что иногда даже начинаю видеть какой-то смысл во всей этой галиматье.

— Что ты подразумеваешь под термином «галиматья»?

— Всё вот это, — Женечка оторвал руку от Иры и сделал пространный жест. — То, что люди называют земным бытием.

— То есть, ты хочешь сказать, что в том, что люди называют земным бытием, смысла на самом деле нет?

Женечка усмехнулся:

— Может, это действительно некий высший промысел. Но, воплотившись здесь, ведь ни хрена толком не помнишь! Так! Смутные проблески и всё! Увязаешь напрочь в процессах гениального изобретения под названием мозг, которые в свою очередь называются человеческой логикой. И вот посредством именно этих логических построений начинаешь понимать, какой это все бред. Ира, я ни до этого, ни за все свое нынешнее здесь пребывание так и не смог по-настоящему понять: зачем? Ира, просто, как человек, подумай и, мне кажется, ты со мной согласишься: тут никого бы и духу давно не было, если б не предусмотрительно состряпанный инстинкт самосохранения.

— Женечка-а! Ошибаешься! Не соглашусь! Не думаю, что все живое на Земле, и человек в том числе, желает жить исключительно лишь благодаря наличию инстинкта самосохранения.

— Ира, а ты никогда не задумывалась, что именно из своей деятельности люди на самом деле, сами того не подозревая, подразумевают под понятием «жить» в его самом что ни на есть прямом смысле?

— Жень, оно включает в себя все виды деятельности сразу — это всеобъемлющее понятие.

— Оно не настолько всеобъемлющее, как тебе кажется. Подумай, что подразумевает человек, когда говорит: «я здесь живу»; или какие сведения предполагают получить, когда спрашивают: «где ты живешь?».

— Это сведения о месте, где протекают все виды деятельности человека.

— Так уж и все?! Хотя, если иметь в виду такую единицу, как населенный пункт, то ты, конечно же, права, но я говорю о самом узком понятии местожительства. Вот, к примеру, ты живешь в этом доме, так?

— Ну, так…

— Ты у нас дама особенная, и в этом самом доме действительно протекает большинство из твоих родов деятельности. Однако если бы ты работала в другом месте, ты бы не перестала говорить, что живешь именно здесь, так же, как если бы ты принимала пищу в другом месте, ты бы тоже не перестала считать, что живешь здесь. Из места, называемого домом, в котором человек ЖИВЕТ, можно отбросить абсолютно все, кроме одного. Самое главное и определяющее действие для места проживания — это сон. Человек живет там, где он спит. То есть, получается, что человек по-настоящему живет только тогда, когда он спит.

Ира, это не пустые умствования, это так и есть, а потому и отражается в вербальных символах, хоть люди и не придают этому значения и даже вовсе не обращают на это внимания. Несложно догадаться, что человек понятия не имеет, как он живет, а то, что каким-то образом достигает его сознания в виде сновидений, по большей части является фантасмагорическими интерпретациями мозга. Жизнь лежит за гранью человеческого восприятия, а то, что мы вытворяем в период бодрствования, это и есть то, что я назвал галиматьей, в которой мне иногда начинает мерещиться какой-то смысл.

Ира вздрогнула, посмотрела Женечке в глаза и немного сменила тему:

— Жень, я понимаю, что это праздное любопытство, но все же: ты не мог бы рассказать мне о моих прошлых жизнях?

— Ир, что я могу рассказать тебе, если в свою бытность Эрианой ты мужественно облетела на шарике Земля вокруг шарика Солнце всего двадцать три раза и это стало на тот момент твоим личным рекордом, так как все предыдущие воплощения у тебя не получалось сделать и двадцати кругов?! А как я тебе уже когда-то говорил, осознать себя, как правило, возможно только после тридцати-сорока лет земного существования.

— Ну, может быть, я и протянула бы гораздо дольше, если б тебе не пришла в голову гениальная идея меня сжечь.

Ира предусмотрительно не отдавала себе отчета в том, серьезно она обо всем об этом или просто прикалывается.

— Ты будешь очень удивлена, — Женечка перешел на свой излюбленный саркастичный тон, — но сия, как ты сказала, гениальная идея пришла не мне в голову. В твою голову, если быть честным, она тоже не приходила. Надо сказать, что во все твои прошлые пришествия на грешную Землю первое, что ты сотворяла, так это напрочь сносила себе мозги еще при рождении, а может и до этого. Ира, не обижайся, но девица по имени Эриана была, мягко говоря, со странностями, а если точнее, то современная медицина поставила бы ей однозначный диагноз «олигофрения». И, тем не менее, тебе, несмотря на разнесенный тобою вдребезги собственный мозг, удалось стянуть обстоятельства так, чтобы обеспечить себе на будущее воплощение яркое воспоминание о земном бытие. Я лишь смиренно сыграл свою роль — только и всего.

— И в чем она состояла?

— Отделяя от тебя земное тело, мне удалось помочь тебе некоторым образом изменить твою энергетическую структуру, снизить ее интенсивность, благодаря которой, Вы, госпожа Палладина, сносили себе мозги, а заодно так закручивали обстоятельства, что в редких случаях выходили за пределы раннего детства.

— А теперь, — перебила его Ира, — произошло что-то вроде восстановления, и ты в ужасе ждешь, что ж теперь будет?

— Истинно! Купаться идем, или ты решила сменить традиции?

— В отношении традиций все по-прежнему!

Ира легко спрыгнула с кровати и через миг уже была одета.

— Полотенце не забудь, — напомнил Женечка, надевая свитер.

— Доброе утро, — томно приветствовал их в гостиной Лоренц.

— А где Зив? — спросила Ира.

— Караулит Татьяну Николаевну, пока вы отношения выясняете.

Ира улыбнулась:

— Лоренц, она б все равно в спальню подниматься б не стала.

— Думаю, что да, но, видишь ли, несмотря на возраст, со слухом у нее все в порядке, — Лоренц многозначительно посмотрел на них.

— Мы — купаться, — ответив таким же многозначительным взглядом на его замечания, сказала Ира. — Компанию составите, надеюсь?

— А как же! — промурлыкал Лоренц и спрыгнул с дивана.

Зив присоединился к ним по дороге, а на обратном пути их окликнула со своего двора Татьяна Николаевна. Женечка быстренько сообщил ей, что как минимум до обеда ее присутствие вовсе необязательно. Татьяна Николаевна обрадовалась и испросила разрешение не появляться сегодня вовсе, так как приглашена к друзьям на день рождения.

— О чем речь, Татьяна Николаевна! Конечно, идите!

— Спасибо, Ирочка, я просто волнуюсь, что без обеда и без ужина тебя оставлю.

— Татьяна Николаевна, неужто Вы считаете, что я позволю Палладиной умереть голодной смертью? Ни за что! — весело отчеканил Женечка.

— Значит так, господа! — заявила Ира уверенным тоном, но с шутливо-проказливыми искорками в глазах, когда они вчетвером уселись в гостиной за столом. — Мне тут Евгений Вениаминович очень кстати заметил, что ему, не пойми с чего, в земном бытие периодически начинает мерещиться нечто вроде смысла. В связи с этим у меня возникла непреодолимая потребность избавить его, себя и всех окружающих от всевозможных наваждений. А потому, друзья мои, всякое словоблудие относительно осмысления сего бренного мира настоятельно рекомендую прекратить, хотя бы на время, и вплотную заняться дальнейшим совершенствованием того, что более не будет, как я надеюсь, хотя бы временно, подвергаться словоблудию.

Женечка хохотал. Зив с Лоренцем тоже предались веселью.

— Ребят, серьезно, — теперь стало понятно, что Ира говорит действительно серьезно, — пока я торжественно не сдам в печать Женечкину книгу, а поющий дом его хозяину, в полностью готовом к проживанию виде, до этих самых пор прошу вас: никаких даже намеков на… впрочем, вы все прекрасно знаете на что.

— Табу, так табу. Уговорила, — томно промурлыкав, ответил за всех присутствующих Лоренц.

— Ир, — начал Женечка, — тебе, по большому счету, больше нет смысла заниматься моей книгой.

— Женечка, в том смысле, на который рассчитывал ты, наверное, нет, а вот в том, в котором на нее рассчитываю я — невообразимо огромный. И потом, неужели тебе не хочется увидеть свое детище опубликованным?

— Вообще-то, хочется, — честно признался Женечка.

— Так чего ты канючишь?

Чего это он канючит, Женечка объяснять не стал, и смешанная по видовому признаку компания принялась за светскую беседу. Правда, непринужденно болтали только Зив, Лоренц и Женечка, а Ира, тем временем, стала набирать Влада.

— Привет, Влад!

— Ира!!!!!!!!!

Влад завопил так, что Ире пришлось отдернуть трубку подальше от уха, и его вопль заполнил всю гостиную.

— Влад, мне, конечно, приятно, что ты рад меня слышать, но все ж будет лучше, если при этом мои барабанные перепонки останутся в целости и сохранности.

— Извини, Ир! Просто, я так соскучился!

— Ты когда возвращаешься?

— Я уже дома — вчера вечером прилетел.

— Так значит, твоей благоверной в радиусе пяти километров не наблюдается?

— Как ты догадалась?

— Ну, знаешь, мне кажется, ты не стал бы так искренне радостно вопить мое имя в ее присутствии.

— Наверное, ты права, но знаешь, я так по тебе соскучился, что не уверен, что удержался бы.

— Ладно… Как сессию сдал?

— Сдал.

— И то радует.

— А ты где? Дома уже?

— Дома.

— А можно я к тебе приеду?

— Нужно, Влад.

— Ура!!!!!!!!!

Влад, как видно, забыл, что его просили заботиться о сохранности Ириных барабанных перепонок, и верещал с удвоенной силой, так что Ире пришлось вновь срочно удалять трубку на безопасное расстояние, а гостиную вновь затопил Владов голос.

— Я так думаю, завтрак никому не помешает, — сказал Женечка, поднялся и скрылся на кухне.

Ира, пользуясь его отсутствием, обвела взглядом Зива и Лоренца, и полушепотом спросила:

— Я не совсем поняла, точнее совсем не поняла, с чего это такие изменения по отношению к Женечке?

— Мне не нравится его позиция по многим пунктам, но вот в отношении тебя она вызывает восхищение, — промурлыкал Лоренц.

— Он по-настоящему предан тебе, так что некоторыми его убеждениями можно и пренебречь, — проурчал Зив.

— Знаете, я что-то не заметила со стороны Женечки в отношении ко мне ничего нового.

— Мы — тоже, — очень серьезно промурлыкал Лоренц. — А потому и изменили свое отношение к нему.

Ира затруднялась точно определить, что произошло раньше: стих шум двигателя подъехавшей видавшей виды «Нивы» или раздался оглушительный радостный вопль Влада в прихожей, но совершенно однозначно, что после того и другого она полетела под потолок, подбрасываемая его сильными руками.

— Влад, никогда не думал, что ты некрофил, — спокойным язвительным тоном процедил Женечка.

— А? Что? — бестолково-радостно озираясь, спросил Влад.

— Прекрати швыряться Палладиной — ее так и угробить недолго! — весело улыбался Женечка.

— Здравствуйте, Евгений Вениаминович! — не столь громко, как приветствие Ире, но и не менее радостно воскликнул Влад, сжимая Иру в объятьях так, что она с трудом переводила дыхания.

— Влад, ну что ты в нее вцепился! Никто ее не отнимет! А вот если и дальше так держать будешь, то, чего доброго, придушишь ненароком! — Женечка рассмеялся.

— Я соскучился! — виновато оправдывался Влад, выпуская Иру на волю.

— Фу-ух! — перевела дух Ира. — Спасибо, Женечка! Теперь я обязана тебе жизнью!

— Пожалуйста, Ира! А в следующий раз знай, что если ты давно не имела счастья лицезреть сего отрока, то совершенно нелишне спасаться бегством.

— Я учту, — с притворной серьезностью изрекла Ира, но потом рассмеялась и, высоко задрав руку, потрепала Влада по голове.

И начался торжественный поздний завтрак, который плавно перетек в обед, а затем и в ужин. Ира рассказала о мебельной эпопее, правда, далеко не все. Влад поведал о своей сессии и о том, что, начиная с грядущего семестра, будет обучаться дистанционно, а потому его периодическое присутствие в «горячо любимом» ВУЗе вплоть до защиты диплома более не является обязательным. Затем на повестку дня встал вопрос о судьбе поющего дома. Ира собиралась дать Владу пару выходных, но он отказался. Валентиныч с бригадой уже больше недели пребывали в отпуске, в который их Ира отправила, когда поняла, что более не в состоянии рваться на части, а оставлять поющий дом без своего бдительного внимания не хотела. Она позвонила ему. Валентиныч не возражал начать, а точнее продолжить работу завтра же.

Уже совсем стемнело, когда запел мобильник Влада. Он вытащил его из кармана, скривился и с тяжелым вздохом включил. В трубку из его уст поскакали заиньки с солнышками и, наконец, с трудом выдавленное «скоро буду, ласточка».

— Мне пора, — он обреченно поднялся с дивана.

Ира, Женечка, Зив и Лоренц вышли его проводить. Садясь за руль, Влад кинул взгляд на Женечку, но понял, что тот ехать с ним не собирается, и не стал предлагать свои услуги.

— Понятливый мальчик, — заметил Женечка.

Вечер совсем недавно вступил в свои права, но, убрав последствия завтрако-обедо-ужина, они отправились в спальню. Женечка незнамо с чего осмелел и позволил себе не только обнять Иру.

Новый день Ира, не оставив никому выбора, начала с обсуждения дальнейшей работы над Женечкиной книгой. Получилось оно уж больно формальным, что ничуть не повлияло на удовлетворенность Иры свершенным процессом. Следующим пунктом на повестке дня стояло возобновление работ в поющем доме. Женечка через проход ушел к себе, и вскоре приехал Влад.

— Ира, — как-то несмело обратился он к ней.

— Что, Влад?

— Знаешь, такое ощущение, что ты…

— Неважно, — оборвала его Ира и сосредоточила общение на предстоящей работе.

Дом встретил их, излагая квартетом саксофонов один из джазовых стандартов, насколько Ира помнила, это, скорее всего, была «Стэлла в свете звезд», и погрузился в транс джазовых импровизаций. Небо светилось чистым утренним светом. Ира отправилась внимательно осматривать дом. В это время подъехал Валентиныч.

— Здравствуй, Ирочка! Ну как?

— Практически так, как я и ожидала.

— Еще бы, указания такие давала, будто все своими глазами видела!

— А как же! Почти каждый вечер заглядывала посмотреть, чего вы тут творите! — честно призналась Ира, и Валентиныч весело рассмеялся «шутке». — Валентиныч, — продолжила она, — мне жизненно необходимо, что бы вы привели в порядок территорию.

— Ир, может уж, когда все закончим, порядки наведем?

— Нет, Валентиныч. Мне тут еще и ландшафт предстоит сотворить, а сейчас для этого по природным часам самое время.

— Понял, начальник! — отрапортовал Валентиныч.

У Иры запел мобильник.

— Алло, — ответила Ира машинально.

— Иришка! Привет! — радостно вопила трубка голосом Натали.

— Ой! Натусик!

— А ты знаешь — Влад сдал тебя с потрохами! — довольно заявила «Натусик».

— В смысле?

— Сказал, что ты наконец-то вернулась.

— Да-а! Есть немного!

— Иришка! Я не сомневаюсь, что сейчас открою тебе великую тайну.

— О-о! Открывай!

— Представляешь! В понедельник будет 8 марта!

— Батюшки! А ведь и вправду!

— Слушай! Давай-ка к нам, а то мы тут без тебе прям как осиротели!

— Натусик! Я только сейчас поняла, как по вам с Люсиком соскучилась! А давайте у меня соберемся! Прям с утра! Если погода не испортится — пикник устроим!

— Класс!

— Как там у вас отношения с новыми соседями? Ну, с Владом и Алиночкой?

— Замечательные. А что?

— Так и их тоже с собою берите.

— Договорились!

— Ну, пока!

— Пока!

От Наташкиного звонка на душе стало как-то очень тепло и радостно, и что самое удивительное — появилось щемящее предвкушение праздника, напрочь забытое еще в ранней юности, в годы печально памятного замужества. Ире захотелось действительно массового веселья, и она решила пригласить к себе на 8 марта всех, кто встретится ей на пути.

Пока она говорила с Наташей, Валентиныч успел провести небольшое совещание.

— Ирочка, ничего, если чистку территории устроим в пятницу?

— Нормально.

— Я ж так понял, что только мусор да сухую траву поубирать надо?

— Да, верно, только мусор да сухую траву. Все деревья и кусты пока останутся на своих местах, а может, и насовсем останутся. Я пока не знаю.

Ира прошла с Валентинычем по дому, дала несколько ЦУ и попросила себя не беспокоить, сказав, что будет в саду. Впрочем, именно туда она и собиралась. Только не сразу. Вначале она зашла к себе домой, взяла рулетку, стопку бумаги и пару карандашей с перочинным ножичком и ластиком, а также свой старый ноутбук — новому нечего делать на сырой холодной земле. Произведя экипировку, она вновь спустилась в цоколь и вышла в сад поющего дома, в котором провела за работой весь день.

На следующий — Ира снова вместе с Владом отправилась к поющему дому и, проведя «пятиминутку», вроде как снова спустилась в сад. И она там действительно периодически появлялась, однако большую часть времени просидела у себя дома за компьютером.

Третий рабочий день прошел по схеме второго. За Женечкину книгу Ира пока не бралась, целиком и полностью погрузившись в вопросы озеленения. Ранее она их для себя даже не пыталась поднимать, потому что еще во время экскурсии с Радным примерно представила, как в конечном итоге должна выглядеть придомовая территория. Теперь настало время сделать более конкретный проект, который ближе к вечеру третьего рабочего дня был в целом готов.

Ближе к вечеру третьего дня Ира поднялась из сада в дом и, присоединившись к чаепитию и перекуру, стала обзванивать своих бывших партнеров по созданию ландшафта.

— Валентиныч, а у меня беда, — обратилась она к нему, несоответствующим «беде», вполне спокойным голосом.

— Что стряслось, Ирочка?

— Только то, что все, с кем я когда-то воплощала в жизнь свои проекты озеленения, нынче по разным причинам помочь мне не в состоянии. Может, у тебя есть кто на примете?

— Дай подумать…

Валентиныч честно думал, но ничего подходящего предложить так и не смог. Когда он окончательно сдался, в разговор несмело вмешался Влад:

— Ир, пап, вы меня, конечно, извините, может, совсем не к месту, но…

— Говори, говори, Влад, — поддержал его Валентиныч.

Влад еще немного помялся, но, в конце концов, собравшись с духом, продолжил:

— Ир, пап, мама ведь всю жизнь в санаторном парковом хозяйстве проработала…

Ира поняла, с чего это Влад мялся, и не стала выражать сразу своего мнения, предоставив первым высказаться Валинтинычу.

— Классная идея, сынок! Ир, а ты как думаешь?

— Влад, но ведь твоя мама так и работает в санатории?

— Ну, если сидение в отпуске без содержания это работа, то конечно! Ира, она очень хороший специалист и бригаду запросто из своих же сотрудников соберет!

— Тогда звони!

Влад тут же набрал номер. Уж кого-кого, а Ирину Борисовну Галина Андреевна просто боготворила. Ирина Борисовна ведь из ее сына, с которым она, мать родная, справиться в свое время никакими силами не могла, «человека сделала, в люди вывела!». В общем, никаких сложностей в переговорах не возникло, тем более что, официально числясь работником санаторного паркового хозяйства, она действительно работала там, а соответственно и получала зарплату, к тому же откровенно мизерную, от силы два-три месяца в году. Не увольнялась только из-за жилья и понимания руководства, требующего выкладываться ровно настолько, насколько оплачивало труд.

Договорились, что сразу после праздников, то есть во вторник на следующей неделе она вместе со своей бригадой приедет на объект и приступит к работе, а вот 8 марта отпразднует у Иры.

— Влад, на что же она живет у тебя? — спросила Ира.

— Для какого-то цветочного магазина на даче рассаду выращивает, ну и подрабатывает, если возможность появляется. Ир, поверь — не бедствует. Неужели ты думаешь, что я мать родную с голоду умирать бы оставил?

— Я так не думаю.

Всю пятницу Ира руководила чисткой территории, принимая в ней самое активное участие, так что после целого дня на свежем воздухе с граблями, вечером, едва добравшись до дома, наскоро поужинала и завалилась спать.

В субботу Влад заехал за ней, но Ира, хорошенько прикинув, решила, что сегодня ее присутствие на объекте совершенно необязательно, а вот еще раз все перепроверить в ландшафтном проекте очень даже нелишнее, да и к Женечкиной книге неплохо бы, в конце концов, приступить.

С проектом проблем не возникло. Ира делала его в большей степени для себя, так что ее вполне удовлетворяла черновая примерная почеркушка, целиком и полностью понятная только ей одной, но в то же время позволяющая объяснить маме Влада, чего она предполагает добиться в конечном итоге. Проверка не заняла и получаса, после чего Ира распечатала свою почеркушку для Галины Андреевны и закрыла файл. Совсем по-иному обстояло дело с Женечкиной книгой. Ира извлекла на свет уже готовые абракадабры, сотворенные еще прошлым летом, и начала перечитывать саму книгу. Мысли постоянно путались и вовсе сбегали. Сосредоточиться никак не получалось. В общем, к вечеру она чувствовала себя основательно вымотанной.

— Как дела? — спросил Зив, окинув спустившуюся в гостиную Иру внимательным взглядом.

— Впечатляющего мало, — ответила она.

— А что так? — поинтересовался Лоренц.

— Да что-то за Женечкину книгу никак толком взяться не получается.

— Наверное, еще не время, — предположил Зив.

— Ира, — Лоренц запрыгнул к ней на колени, — ты пережила очень напряженный период, после которого, не дав себе толком переключиться, тут же ринулась в бой в другом направлении.

— Ну и что вы предлагаете?

— Предлагаем завтра все бросить и побродить по окрестностям, — проурчал Зив. — Мы тут, кстати, на стороне Алека несколько бревнышек с вешенками нашли.

— Серьезно?! Только начало марта!

— Так ты как насчет тихой охоты? — спросил Лоренц. — Твой сын, между прочим, очень даже любит грибы собирать. Или это у него не наследственное?

— Наследственное! — радостно сообщила Ира.

Утром она без лишних напоминаний, едва проснувшись, тут же стала готовиться к вылазке в лес.

— Пакетов побольше возьми, — посоветовал Лоренц.

Погода стояла изумительная. Ясная. Тихая. Несмотря на самое начало весны и ранние утренние часы солнышко начинало понемногу припекать. Не по-летнему, конечно, но очень даже ощутимо. Ира сняла ветровку и обвязала ее вокруг талии. Она вообще подумала, а не отнести ли ее назад домой, но хорошо, что человеку свойственно периодически лениться. Выяснилось, что лень — это далеко не всегда плохо, как только они спустились к Сочинке. В ущелье дуэтом с бурлящей талыми водами рекой свистел ледяной ветер. Ира и не догадывалась, что здесь может быть такой «сквозняк». Ветровка быстренько заняла место, предусмотренное изготовителем. И даже капюшону пришлось выполнять свои прямые обязанности.

Берега реки соединял подвешенный на канатах узенький деревянный мостик. Ира, конечно, и раньше его видела, но поскольку необходимость переходить на другую сторону реки до сего дня у нее еще не возникала, она никогда им особо не интересовалась. Да и сейчас он никаких эмоций у нее не вызывал. Такие мостики не редкость на Кавказе, и Ира видела их массу. Видела, как по ним ходят люди, и даже как-то раз в Абхазии видела, как через такой вот мост перегоняли отару овец. Но вот самой ей еще ни разу не приходилось пользоваться подобным архаичным сооружением.

Мостик еле заметно раскачивался от порывов ветра, а, подойдя к нему, Ира услышала, как поскрипывают удерживающие его над рекой канаты, но даже это не смутило ее, пока…

Первым через мостик побежал Лоренц, следом за ним — Зив. От их передвижения раскачивание мостика стало заметнее. Однако, что Лоренцу, что Зиву оно, похоже, никаких неудобств не доставляло. Если б они вели себя на мосту менее уверенно, Ира, возможно, и задумалась бы о предстоящем переходе, а так… Она совершенно спокойно поднялась по деревянным ступенькам и вслед за Зивом ступила на мост. Впрочем, и ступив на мост, она не сразу поняла, куда влипла. Первые несколько шагов дались ей достаточно легко, но дальше…

Свист пронизывающего ледяного ветра. Рев бушующей переизбытком воды реки. А мостик, скрипя канатами, будто прыгает, скачет, извивается и норовит выскользнуть из-под ног. А досочки местами прогнившие и надломившиеся, а кое-где вместо них и вовсе зияют «окошки» с видом на несущийся бурунами и водоворотами грязно-коричневый поток.

Ира, едва удержавшись на ногах, со всего маху схватилась за подобие перил из не струганных досок, ощутив, как в руки впиваются занозы. Она схватилась обеими руками за перила с правой стороны и почувствовала, как мостик «отреагировал» на тяжесть ее тела. Он не стал переворачиваться и даже опасно наклоняться, но все же «почувствовал». В кровь хлынул адреналин. Ира, стараясь не обращать внимания на боль от заноз, крепче сжала «перила» правой рукой, а левой попыталась ухватиться за «перила» с другой стороны. Мостик изо всех сил изображал необъезженного скакуна. К тому же он только казался совсем узким. Когда Ире, с трудом удерживаясь на ногах, наконец, удалось повернуться на 90 градусов и уцепиться за «перила» с другой стороны, руки оказались растянутыми в стороны.

— Зив! — позвала она, но из-за свиста ветра и грохота воды даже сама с трудом услышала свой крик, не то, что Зив, который уже приближался к другому берегу.

Ира сдала шаг. Мост принялся брыкаться с новой силой. Передвигать руки вдоль «перил» методом скольжения не представлялось возможным из-за риска сплошь утыкать их занозами. Ира перевела дух, сосредоточилась и, поймав момент относительного спокойствия моста, быстро перехватила перила правой рукой. Затем, немного передохнув, левой. Потом сдала еще один шаг.

Ледяной ветер давно сорвал с головы капюшон. Он реял подобно обрывку паруса. Мышцы ног и рук от напряжения дрожали. Стало жарко. По спине стекала струйка пота. Каждый шаг, каждый перехват руки давался с трудом и вызывал новые взбрыки и без того неспокойного моста. Скакать и извиваться с особой силой он начинал, когда приходилось перешагивать надломленные доски и «окна».

Здравая мысль: «А может, стоит вернуться?», — видимо, как и сама Ира, ползла по мосту враскоряку и догнала ее лишь на середине. Ира медленно и осторожно повернула голову, оценивая пройденный путь и тот, что еще предстоит пройти. Душил истерический хохот, который Ира всеми силами сдерживала, дабы еще больше не взбесить и без того одуревший мост. А тут еще над ней начало измываться и собственное воображение, рисующие ее в хвосте гонки проводимой между улитками и черепахами.

Середину моста раскачивало сильнее всего. Даже стоя на нем обеими ногами и держась обеими руками, не верилось, что удастся не упасть. Ира собрала все силы и «пошла» дальше: правая нога — правая рука; левая рука — левая нога …

По мере удаления от середины, мост становился более покладистым, но тут впереди замаячило «окошко» сразу в две доски.

Река, победоносно ревя, тащила бревна. Ира пыталась заставить себя оторвать взгляд от зияющей дыры, от несущей бревна реки. Зрелище завораживало. Да и перешагивать препятствие не глядя, тоже не лучшая идея.

Ира мелкими перехватами продвинула руки как можно дальше вперед и…

То ли шаг со страху стал короче, то ли дыра в мосту действительно оказалась слишком широкой, но перешагнуть ее не получалось.

Снова мелкими перехватами Ира пододвинула руки чуть ближе к себе, чтобы сделать из них более надежную опору. Постояла минуту зажмурившись. Выровняла дыхание. Открыла глаза. Перенесла весь вес своего тела на руки. И… перепрыгнула…

«Широко распахнутое» над речкой «окно» осталось позади, но от прыжка все время брыкавшийся мост пустился в настоящий пляс. Лишь близость берега вселяла надежду и вдохновение и заставляла ковылять дальше: правая нога — правая рука; левая рука — левая нога…

— Фух! — перевела дух Ира, ступив на твердую землю, которая вовсе таковой не казалась. Иру продолжало болтать как на мосту. Расслабить напряженные мышцы никак не удавалось. Руки и ноги дрожали. — Не-е-е-е! Назад я лучше в обход через всю Пластунку пойду!

К счастью делать этого не пришлось.

Пакеты, которых Ира, вняв совету Лоренца, взяла побольше, в отличие от грибов, закончились. Ира с трудом тащила их, и это притом что два из них мужественно нес в зубах Зив.

— Может, все-таки через мост перейдем? — спросил Лоренц.

Зив поставил пакеты на землю и недовольно проурчал:

— Хочешь идти через мост? Иди. А я с таким грузом и сам по нему не пойду.

— Я хотел, как лучше: обходить-то ой как далеко! — оправдываясь, промурлыкал Лоренц и добавил. — Может, я тоже что-нибудь понесу?

— Ага! — проурчал Зив, снова остановившись и поставив пакеты на землю. — Меня, к примеру.

Обмен любезностями состоялся на лесной тропинке, но как только они вышли на подобие дороги, сзади послышался шум двигателя приближающейся машины и радостный крик:

— Ирина Борисовна! — из окна машины высунулся Заур. — Какими судьбами здесь?

— Привет, Заур! — сказала Ира и молча раскрыла перед ним один из пакетов.

— Ничего себе! Где Вы их столько насобирали?

— Заур, это все что смогли унести, — Ира показала свои пакеты и кивнула на Зива.

— Вы, надеюсь, домой? — спросил Заур.

— Безусловно! — устало выдохнула Ира.

— Так садитесь!

Заур вылез из машины, открыл багажник с целой кучей всяких железяк и разместил там все пакеты.

— Эй! Генацвале! Куда побежали? — крикнул он, уже направившимся в сторону висячего мостика Зиву и Лоренцу, и открыл им заднюю дверцу.

Пока ехали, Ира пригласила Заура с Нодаром и Ритой завтра к себе в гости отмечать 8 марта и уговорила забрать часть грибной добычи.

— Нужно было отдавать больше, — с обреченностью в голосе заключила Ира, когда они вместе с Татьяной Николаевной вывалили грибы из пакетов на устланный газетами пол.

— Ирочка! Нашла из-за чего расстраиваться! Как ты думаешь, может, замариновать их все? Я часть в банки закатаю, а часть к завтрашнему столу приготовлю — у меня специальный быстрый рецепт есть.

— Татьяна Николаевна, а у вас чисто случайно нет быстрого рецепта их перемывки и перечистки? — горько усмехнувшись, задала Ира риторический вопрос.

— У нас есть, — мурлыкнул Лоренц и скрылся вслед за Зивом.

— Не переживай, Ирочка, потихоньку-полегоньку справимся.

Ира удрученно вздохнула и, вооружившись ножом, обреченно уселась рядом с грибным Эверестом. Минут через пять пришел Женечка. Рассказал все, что он думает по поводу «жадины-Палладины», чем разрядил обстановку, и «война» с грибами перестала казаться такой уж нудной. Но провозились все равно почти до полуночи.

Первыми на торжество по поводу Международного Женского дня прибыли Заур и Нодар с женой Ритой и пятимесячным сыном. Рита, очень давно не выходившая в свет дальше детской поликлиники, чувствовала себя неловко, но к ее счастью и к немалому удивлению Иры, Женечка оказался нянькой высшей категории. Очутившись в его руках, малыш, видимо, не имевший счастья быть знакомым с другими людьми, кроме мамы, папы и дяди, сначала для порядку разревелся, но очень быстро успокоился и даже стал смеяться.

— Грудью кормишь? — со знанием дела спросил Риту Женечка.

— Да… — страшно смутившись и покраснев, ответила она.

— Молодец! Значит бойцу ничего не страшно. Ир, я немного похозяйничаю у тебя, можно?

— Конечно, Женечка, — ответила Ира.

Женечка вместе с маленьким Артуром скрылся в доме и через некоторое время появился, таща незнамо где найденные им два старых матраса, два пледа и простынку, а также деревянную толкушку для картошки. Матрасы, пледы и простыню он постелил в саду, разместил там более чем довольного обретенной вдруг свободой Артура и положил рядом с ним толкушку в качестве игрушки.

Рита с Нодаром перепугались, как две, высидевшие утят, квочки у водоема, в котором их предполагаемые цыплята решили искупаться. Еще никто не успел отреагировать на их панику, как по краям предоставленного Артуру поля деятельности легли на страже Зив и Лоренц. Вот тут родители завопили в полном ужасе так, что квочки, взирающие на плавающих утят, которых они упорно считали своими кровными цыплятами, им в подметки не годились.

— Ребят! Вы чего! — залился смехом Женечка. — Ну ни за что не поверю, что вы не в квартире живете. Успокойтесь! Ничего с вашим малым страшного не случится — вы только гляньте, какой он счастливый!

Артур действительно был вне себя от восторга. Сооружение из двух положенных рядом матрасов, накрытых двумя пледами и застланных простыней, по-видимому, казалось ему стадионом, по которому он с превеликим удовольствием катался и пытался ползать, правда, полноценно встать на четвереньки он еще не мог и поэтому ползлось только задом. Зверюги, не дававшие ему нарушить границы «стадиона», привели его в еще более радостное состояние особенно тем, что ничуть не возражали, когда он цепко хватался за их шерсть.

— Рита! Нодар! — продолжал веселиться Женечка. — Расслабьтесь! Вот так и должен расти ребенок! Это нормально! Ненормально, когда маленького человека запирают в четырех стенах, в кроватке или в манеже, а гулять «водят» только в коляске. Поверьте! Ничего страшного с ним не случиться. Рита! Ты своего ребенка когда-нибудь столь довольным жизнью видела? Только честно!

— Не-ет… — все еще тараща от ужаса глаза, пролепетала Рита.

— Так не ломай своему дитю кайфа! Всё, господа взрослые! Дитё при деле, а теперь давайте займемся обеспечением собственной радости бытия.

Нодар с Ритой слегка успокоились, правда, неокончательно, и все время нервно поглядывали на «стадион» пока разгружали «Жигулёнок».

К замаринованному Женечкой шашлыку и овощам — совсем летним и общесезонным — добавились два кружка домашнего сыра, три двухлитровых пластиковых бутылки домашнего вина, одна литровая бутылка алычёвого ткемали и еще одна томатного, пол-литровая банка аджики и несколько толстенных пучков зелени.

Вскоре подъехали Влад и Валентиныч, привезя на двух машинах остальных приглашенных на праздник. И вот теперь-то уж началась настоящая суета: костер пылал, кто-то что-то на нем жарил, кто-то что-то мыл, чистил, резал, кто-то беспрерывно носился в дом за посудой и кухонными принадлежностями.

Стадия поздравлений и сосредоточенного первичного наполнения, изрядно опустевших за время предпраздничной подготовки, желудков, пролетела незаметно. Получив вдоволь хлеба, народ жаждал зрелищ, но Ира, сама подобную жажду никогда не испытывавшая, понятия не имела, как она утоляется. Однако, будучи нынче в роли хозяйки она догадывалась, что развлекать гостей — это ее святая обязанность.

Помощь пришла неожиданно и от того, от кого ее никто и не думал ожидать. Большим специалистом по части организации праздников оказалась Дашунька. Плюс в ней уже перестали дремать и активно просыпались зачатки руководителя. Как только стараниями «тети Иры» ей отдали бразды правления, Дашунька быстренько построила взрослых «дядев» и «тётев», о чем последние ничуть не пожалели. Неизвестно, что присутствующих забавляло больше: сами предложенные развлечения или пародийно-взрослый стиль руководства. Визг и хохот стоял неимоверный, но в какой-то момент вдруг обнаружили, что идейный руководитель находится в состоянии здорового сна на «стадионе» Артура, который с огромным удовольствием составляет компанию режиссеру праздничной программы.

Производимый взрослыми дядями и тетями шум ничуть не мешал подрастающему поколению крепко спать, но бурные всплески веселья все же вошли в более спокойное русло. Все снова уселись за стол, тем более что как раз дожарился шашлык.

Team building прошел удачно, и теперь общение за столом протекало не столь официально, как в самом начале застолья. В первую очередь обсудили достижения и курьезы игровой программы, потом плавно перешли к анекдотам, затем, так же плавно к психологическим тестам. Когда психологические тесты оказались исчерпаны, попытались вернуться к анекдотам, но тут Андрюха, младший сын Люси, в этом учебном году ставший студентом, озадачил всех вопросом. Точнее, вопросом озадачили его в институте: преподаватель философии предложил каждому студенту придумать небольшой афоризм «можно два-три предложения, но лучше всего, если получится одно», который бы, возможно, в форме метафоры, отвечал на вопрос «Что такое для человека жизнь?» — ни больше, ни меньше.

Ассортимент формулировок получился весьма полижанровым: эпиграммы, политические лозунги, рекламные слоганы, анекдоты и т. д. и т. п. Пытаясь выяснить, что же все-таки такое жизнь, по ходу благополучно реанимировали костер, нажгли новых углей и принялись общими усилиями жарить новую порцию шашлыка. Женечка не давал рассеяться энтузиазму поиска определения термину «жизнь», всячески подзуживая всех и каждого, но при этом не высказывая собственного мнения. Ира участвовала в процессе всеобщего философского постижения Бытия лишь пассивно, то есть не теряла нити рассуждений, от души смеялась, если того требовало очередное высказывание, и изредка вставляла колкие замечания.

Когда новая партия шашлыка начала потихоньку предвкушать свое восхождение на праздничный стол, Женечка неожиданно обратился к Ире:

— Ирина Борисовна! Ну а лично для Вас: что такое жизнь?

— Для меня…!? — удивилась, слегка смутившись, Ира.

Почти всем показалось, что она на мгновение задумалась, но на самом деле на это мгновение в ее мозгу воцарилась полная стерильность.

— Жизнь — это прогулка по висячему мостику, — с улыбкой и тоном «чтоб вы отвязались!» провозгласила она.

— Ирка! — возмущенно воскликнула Наташа. — Вечно ты что-нибудь ляпнешь, лишь бы отвязались! («настроение задано верно», — отметила про себя Ира.) Ты же у нас умная! Скажи, что на самом деле думаешь?

Но тут в дискуссию лихо ворвался Женечка и виртуозно избавил Иру от излишков внимания.

— Ну, как вам человечий детеныш? — спросил Зива и Лоренца Женечка, как только они, проводив Татьяну Николаевну домой, поздним вчетвером уселись в гостиной.

— Да вроде ничего… — устало проурчал Зив.

— Миленькая детка — ничего не скажешь! — язвительно промурлыкал Лоренц. — Очень надеюсь, что в ближайшие дни будет стоять теплая погода и частичная эпиляция никак не отразится на нашем здоровье.

Женечка рассмеялся:

— Что, сильно ощипал?

— Не слушайте Лоренца, — все так же устало проурчал Зив. — Выпендривается он. Хлопотно это, конечно, детей нянчить — хоть человечьих, хоть нечеловечьих — но бывает и хуже. Активный мальчик! Но, по крайней мере, некапризный.

— Кстати, а вы слышали, что тут наша госпожа Палладина выдала? — вдруг спросил Женечка.

— По поводу? — потребовал уточнения Лоренц.

— По поводу того, что такое жизнь лично для нее, — уточнил Женечка.

Ира отрешенно курила и, казалось, пропустила мимо ушей, что Женечка сменил тему.

— Признаться, это мы пропустили, — оживился Лоренц. — А что? Нечто поражающее воображение?

— Нечто с очень глубоким смыслом, которого я, признаться, не уловил.

— Ну а с чего это ты тогда взял, что смысл мною сказанного так глубок? Ведь ты сам признаешь, что не уловил его? — не выходя из состояния отрешенности, спросила Ира.

— Смысла я действительно не уловил, но вот то, что ты это не мозгами вымучила, я знаю точно.

Ира отрешенно усмехнулась.

— Так что она сказала? — выказывая нетерпение, спросил Лоренц.

— Сказала, что для нее жизнь — это прогулка по висячему мостику.

— Ира, что это значит? — пристально посмотрел на нее Зив.

— Не знаю… — продолжая отрешенно курить, сказала Ира. — Просто вырвалось. Видимо потому, что переход на другой берег Сочинки по висячему мостику стал для меня самым ярким событием последних дней.

— Врешь ты все, Ирка! — едко возмутился Женечка.

— Да. Вру. Мне сейчас не хочется во что-либо углубляться, а тем более в то, чем нынче является моя жизнь.

Ира продолжала отрешенно курить, и Женечка понял, что добиваться от нее чего-либо бесполезно. Поняв это, он оставил Иру в покое и принялся расспрашивать Зива и Лоренца, которые ему в ярких красках описали все подробности Ириного мужественного перехода. Зив старался оценить ее тогдашнее состояние объективно, а Лоренц не упустил случая поприкалываться над возникшими у нее сложностями. Получилось очень даже обидно, тем более что Женечка не преминул добавить собственного яда и от души нахохотаться. Но Иру это ничуть не тронуло, даже по касательной не задело, и ничуть не поколебало пребывания в безмятежной отрешенности. Как-то вдруг и очень резко Женечка прекратил хохотать и с интересом посмотрел на Иру.

— Ир, что с тобой?

Ира, проигнорировав вопрос, воспользовалась предоставленным ей словом:

— Пойдемте-ка спать. У меня с завтрашнего дня новый рывок в работе начинается.

Первый послепраздничный рабочий день задал ритм на долгое время вперед. Сама не зная как, Ира убедила Влада более не осуществлять ее транспортное обслуживание в виде доставки на работу и обратно. В поющем доме она появлялась утром раньше всех, и то, каким образом она там оказывается, вопросов не вызывало. Заскакивать в процессе рабочего дня домой по разным надобностям ей удавалось тоже легко. Несколько сложнее было с окончательным возвращением домой, что она делала раньше всех остальных. Но и тут ей с честью удавалось выкручиваться, хотя она никогда заранее не знала, как именно у нее получится на этот конкретный раз.

В общем, время до трех-четырех часов дня Ира проводила на объекте, производя впечатление, будто находится на всех фронтах работы сразу. Возвращаясь домой, она наслаждалась обедом, а потом заваливалась у себя в спальне с Женечкиной книгой, приправленной какими-нибудь экзотическими орешками и сухофруктами, которыми ее в избытке снабжал автор. Время от времени засаживалась за компьютер, изображая там что-нибудь по теме только что прочитанного. Впрочем, к компьютеру Ира бегала всего дня три, а потом настолько обленилась, что довольствовалась своим новым ноутбуком. В поющем доме и в окружавшем его саду она не только руководила, но и сама активно принимала участие в процессе, так что поваляться на кровати после физической нагрузки и плотного вкусного обеда было ой как приятно.

Достигнув состояния безмятежной отрешенности вечером 8 марта, Ира не собиралась из него выбираться. Правда, безмятежная отрешенность, заполнив ее изнутри, абсолютно не транслировалась вовне. Влад не сомневался, что в подобный цейтнот он еще ни разу в своей жизни не попадал. Валентиныч, Галина Андреевна и их подопечные испытывали полную солидарность с Владом. Однако состояние выжатого лимона овладевало ими лишь после окончания рабочего дня и превращало в пытку необходимость вставать рано поутру. Но стоило им оказаться на объекте рядом с Ирой, как энергия начинала бить ключом. Правда, на этом внимания никто не фиксировал, а потому, когда часам к восьми вечера иссякал запас инерции, и наваливалась всей тяжестью усталость, они диву давались, как им, с некоторых пор хронически вымотанным и не выспавшимся, совместными усилиями удавалось столько всего переделать в течение дня. Ира понимала, что заданный ею ритм выдержать нелегко, а потому субботы и воскресенья стали законными всеобщими выходными. (До этого, за исключением пары отпусков, работа не останавливалась ни на один день, а выходные, нуждающиеся в них, брали по подобию скользящего графика.)

Женечка по собственной инициативе к Ире не заглядывал, а когда она его приглашала, ограничивался конкретными ответами на ее конкретные вопросы по книге и обычными светскими беседами.

Зив и Лоренц, подобно Женечке, придерживались строгих рамок в отношении тем. Особой сложностью это не отличалось, ведь Ира тоже упорно держалась тех же рамок. Кроме того, теперь рядом с Ирой они присутствовали только тогда, когда она находилась в одиночестве или в компании Женечки. Стоило в поле зрения появиться Владу или Татьяне Николаевне, как их будто ветром сдувало. Ира только чувствовала себя отрешенно и безмятежно, но при этом трудилась, что называется на износ, а потому частенько забывала, что говорящие коты и собаки явление, мягко говоря, далеко не для всех привычное. Видя, что от их хозяйки с пугающей неуклонностью в наличии остаются только сияющие глаза, Зив и Лоренц решили не добавлять ей сложностей по жизни.

В честь субботы Ира рассчитывала поспать подольше, но около половины восьмого запел мобильник. Впрочем, нельзя сказать, что его звук разбудил — лишь вытащил из легкой блаженной полудремы. Ира, не утруждаясь выяснением, кто бы это мог ее нынче потревожить, взяла трубку и ответила полусонным голосом:

— Да, я слушаю.

— Ира, извините, пожалуйста, я, наверное, Вас разбудила… — испуганно промямлил женский голос, слабо уверенный в том, что стоило это делать.

— Да нет. А кто это?

— Ира, это — Лена. Помните? Внучка Гиалы, — все также без твердой уверенности, что стоило беспокоить человека в такую рань, пояснила обладательница голоса в трубке.

Остатки дремы как рукой сняло. Ира резко села в постели:

— Лена, что-нибудь случилось?

— Нет… не думаю… — растерянно пробормотала Лена. — Просто бабушка Гиала…

— Детка, дай-ка мне трубку, — послышался отдаленный твердый и властный голос Гиалы.

— Да, бабушка… — тоже более отдаленно промямлила Лена.

— Здравствуй, Ира!

— Здравствуйте!

— Ира, Вы мне обещали приехать, когда я попрошу, помните?

— Да. Я помню.

— Обещали приехать по возможности не одна, помните?

— Да, помню.

— Это произойдет сегодня на закате, но мне бы хотелось увидеть Вас и Вашего спутника еще при свете солнца.

У Иры все похолодело внутри. Она прекрасно знала, что имеет в виду Гиала, но с тем, что та имела в виду, ее бодрый и твердый голос ну никак не вязался.

— Да… хорошо… — проговорила Ира.

— Я знаю, что не похожа на умирающую, но сегодня на закате для меня действительно все здесь окончится…

— Бабушка! — послышался укоризненный голос Лены.

— Я знаю это точно, — нетерпящим возражения твердым тоном сказала Гиала. — Так Вы сможете приехать?

— Конечно.

— Тогда я передаю трубку Лене. Решите, где ей лучше вас забрать.

— Хорошо, — ответила Ира, а когда почувствовала, что мобильник в руках у Лены, не давая ей что-либо возразить или пояснить сразу начала говорить сама. — Лена, Вам удобно будет забрать нас у Ривьеры?

— Да, конечно, — голос Лены дрожал.

— Позвоните, когда будете проезжать Дагомыс.

— Хорошо.

Ира сразу хотела набрать Женечку, но вовремя остановилась. На пару минут заскочила в душ, оделась и взяла мобильник. Сначала она хотела лишь информировать его о своем приходе, но, стоя под душем, поняла, что ей проще будет все сказать ему по телефону.

— Привет, Жень, ты дома?

— А где же мне быть в такую рань, Палладина?

— Жень, Гиала позвонила. Лена заберет нас у Ривьеры.

— Я жду тебя, — коротко ответил Женечка.

В гостиной Зив и Лоренц лишь проводили Иру взглядом. Спустившись в цоколь, она немного помедлила, но затем решительно протянула руку к проходу. Женечка возился на кухне. Ира зашла в прихожую.

— Садись за стол, — крикнул Женечка с кухни, услышав ее шаги.

Женечка принес поднос, уставленный тарелками и чашками, но к еде ни он, ни Ира так и не притронулись. Время, казалось, прекратило свое существование. По крайней мере, Ира не чувствовала, сколько его прошло: день, час, минута… Когда запел мобильник они вместе вздрогнули.

— Да. Хорошо, — сказал в трубку Ира.

— Идем? — спросил Женечка.

— Да.

На небе не было ни облачка, но теплый душный воздух красноречиво свидетельствовал о том, что завтра, скорее всего, пойдет дождь. Лену ждали всего минуты две. Женечка усадил Иру вперед, сам сел сзади, и они поехали.

— Не знаю, что ей в голову стукнуло… — будто самой себе пыталась объяснить Лена. — Как Вы у нас побывали, она все время такая бодрая, веселая, да и сегодня ничем не хуже. Она ж мне самой ничего не сказала. Просто ни с того ни с сего вспомнила Вас и попросила, чтоб я Вам позвонила. Я ей говорю, что, мол, рано еще, а сегодня у всех нормальных людей выходной, что Вы, наверное, еще спите, что, мол, давай попозже позвоню, а она аж завелась, мол, нет, прям сейчас звони. Ну вот я и позвонила, сама не зная зачем, а как она Вам сказала — я вся и… Ой! Просто в голове не укладывается! Не знала б бабушку Гиалу — решила бы, что шутит. Ну не может быть! Она ж совсем бодрая!

Ира тоже что-то говорила, главным образом, затем, чтоб не висела тишина. Сама она не возражала против тишины, но чувствовала, что для Лены молчание сейчас невыносимо. Одно хорошо — в субботний день дороги не отличались создающим пробки избытком автомобилей, и они доехали очень быстро.

Гиала встретила их у изгороди. Стройная, как юная девушка, при взгляде издали, она и вблизи даже отдаленно не напоминала умирающую старуху. Приветливо улыбаясь, бодрым и веселым голосом Гиала поздоровалась с Ирой и Женечкой, а потом обратилась к Лене:

— Леночка, будь добра, накорми гостей. Чует мое сердце, у них с самого утра и маковой росинки в рот не попало.

У Иры закралось ощущение, что ее не совсем тактично разыграли. Она незаметно кинула быстрый взгляд на Женечку, на которого еще у него дома избегала смотреть, а после того, как они сели в машину, и вовсе не видела. Женечка явно ее подозрений по поводу розыгрыша не разделял. Ира поспешно отвела глаза, заметив, что усилия воли, которыми он держит себя в руках, в свою очередь держатся, как говорится, на честном слове.

Лена накрыла стол в гостиной. Гиала властно распоряжалась, постоянно подкладывая в тарелки Женечки с Ирой угощения и зорко следя за тем, чтобы они поглощали их в заданном темпе. Одновременно она что-то рассказывала. Что именно, до восприятия Иры не доходило и, видимо, в этом она оригинальностью не отличалась.

— Бабушка, ты б тоже покушала, — почти взмолилась Лена.

— Спасибо, внученька, но все что мне полагалось в этой жизни съесть, я уже съела.

— Гиала, а где дети? — тихим, но достаточно твердым голосом спросил Женечка, когда Лена ушла на кухню за чаем.

— Сегодня дети не нужны, — уверенно ответила Гиала.

— А кому…

— Ей, — перебила Женечку Гиала не терпящим возражений тоном и жестом указала на Иру. — Я так решила.

Лена принесла чай и пироги. Когда с чаепитием покончили, Гиала встала из-за стола и включила телевизор.

— Посмотрите что-нибудь, а я прогуляюсь с Зедом, пока еще есть время, — сказала она, беря за руку Женечку, поднявшегося следом. — И кости мне, пожалуйста, не мойте, — весело добавила она уже у двери.

Лена с Ирой послушно пересели на диван и уставились в экран. Ира дождалась, пока стихнут шаги на улице, и поднялась:

— Извините, я покурить выйду.

— Курите здесь, — бесцветным голосом сказала Лена, пододвигая журнальный столик и ставя на него пепельницу. — Может, кофе сварить?

— Да… неплохо бы…

Через пару минут Лена принесла две чашечки кофе и попросила у Иры сигарету.

— Вообще-то, я не курю… уже давно… только в студенчестве баловалась… но сейчас… сами понимаете…

— Да… конечно…

Вид Женечки окончательно убедил Лену, что бабушка не шутит, и она теперь по-настоящему нервничала, а не просто чувствовала себя выбитой из колеи. Уходя, Гиала попросила не говорить о ней, и потому Ира с Леной сидели молча, так как другие темы в голову приходить не желали. Телевизор, мелькая картинками, что-то радостно щебетал.

Солнце скрылось за макушками деревьев. Дверь отворилась, и вошли Гиала с Женечкой.

— Чай или кофе? — спросила она его, закрывая дверь.

— Кофе…

Лена поднялась с дивана в направлении кухни.

— Сиди, детка, — остановила ее Гиала. — Я сама сварю.

Ира сегодня не справлялась с ощущением времени, но, судя по положению солнца, уже вечерело, так что гуляли Гиала с Женечкой довольно долго, чего на облике старухи, которая отличалась от двадцатилетней девушки лишь сединой в волосах и резко очерченными складками мимических морщин, никак не отразилось. Гиала вышла из кухни, грациозно неся в одной руке поднос с тремя чашками, а в другой декоративную корзинку с конфетами. Женечка уловил взглядом на столике пепельницу и, достав сигареты, спросил:

— Можно?

— Курите! — задорно махнув рукой, разрешила Гиала.

Ира снова потеряла нить времени, да и пространства отчасти тоже. Она вздрогнула всем телом, когда услышала:

— Ну, всё. Пора.

Это сказала Гиала. Пейзаж за окном еще уверенно заливал солнечный свет, но с красноречивым оттенком того, что это уже совсем ненадолго. Гиала, держа за руку Женечку, поднималась по лестнице. Ира чуть погодя направилась следом. Как она добралась до комнатки Гиалы, в ее памяти не зафиксировалось. За весь проведенный здесь день Ира видела в пределах дома только Лену и Гиалу, ну, естественно, еще себя и Женечку, а теперь наверху каким-то образом оказалась целая толпа людей. Они, тихо переговариваясь, расступались, пропуская Иру вперед. В самой комнатке тоже было тесно. Женечка помог Ире протиснуться к распиленному вдоль толстому бревну, на котором лежала Гиала. Ира мельком заметила, что вдоль стены больше не висят на гвоздиках белые платья.

— Дай руку, — спокойным, твердым, ну никак не умирающим голосом приказала Гиала.

Ира послушно протянула руку, Гиала взяла ее в свою, приветливо улыбнулась и закрыла глаза. Но через несколько мгновений Гиала открыла их вновь и в изумлении посмотрела на Иру.

— Здесь командую я, — жестко ответила Ира на ее вопросительный взгляд.

Прощальный луч солнца, пробившись сквозь деревья, на мгновение вспыхнул, отразившись от непонятно где найденной им блестящей поверхности. Ира осторожно высвободила свою руку, почувствовав, как стоявшие позади люди затаили дыхание, но рука Гиалы не упала безжизненно, а плавно опустилась. В следующий миг она вновь открыла глаза, поймала взгляд Женечки, который, как и Ира, стоял непосредственно у ложа, но чуть дальше, и со щемящей грустью улыбнулась ему. Глаза блеснули слезами и потухли. Ира чуть отступила, пропуская Женечку. Он опустился у изголовья на колени, медленно стер со щек Гиалы выплеснувшиеся на них слезы, закрыл ей глаза, поцеловал лоб, потом поднялся, взял Иру за руку и почти что только движением губ сказал «идем».

Люди расступались, пропуская их. Женечка что-то быстро сказал Лене, которая, так и не решившись войти, стояла почти у самой двери за пределами комнаты Гиалы. Когда они спустились вниз, Женечка усадил Иру на диван, а сам скрылся на кухне. Появился он оттуда с тремя чашками, когда Лена, тихонько всхлипывая, спускалась по лестнице. Женечка помог ей сесть, вручил кофе и сигарету.

Как только чашки опустели, Женечка достал бумажник, вытащил из него, не считая, несколько стодолларовых купюр, положил их перед Леной на стол и поднялся. Лена было попыталась противиться столь неожиданной для нее щедрости от совершенно незнакомого человека. Она уже набрала в легкие воздуха, но Женечка опередил ее.

— Это — Гиале. После сорока дней можете спокойно пользоваться ее комнатой по своему усмотрению. В вашей семье больше не будет удд. По крайней мере, несколько ближайших поколений, — сказал он Лене, а затем обратился к Ире. — Ира, нам пора.

— Я сейчас, — встрепенулась Лена.

— Нет-нет, — остановил ее порыв Женечка. — Нас не нужно подвозить.

— Уже ночь почти — как вы доберетесь?

— Не переживайте. Я хорошо знаю эти места. Спустимся в поселок, а там такси вызовем или попутку поймаем. Не переживайте.

— Может, вам хоть фонарик дать?

— Нет. Ни к чему.

Он решительно направился к двери. Ира последовала за ним.

— До свидания, — попрощались они в унисон.

На западе догорали последние отблески заката.

— Здесь где-то должен быть проход, — еле слышно сказал Женечка, когда они вошли в лес.

— Я так и поняла.

— Вести сможешь?

— Да, конечно.

Ира без труда нашла щель прохода и вместе с Женечкой оказалась в его прихожей. Женечка тут же пошел на кухню.

— Жень, давай я, — предложила Ира.

— Нет. Я — сам.

Ира не стала настаивать и отправилась на диван в гостиной.

Весь воскресный день Ира провела с Женечкой. Они, несмотря на густой туман и моросивший дождик, в компании Зива и Лоренца бродили по горам. Почти также, только без прогулок, прошла и вся следующая неделя. Ира покидала Женечку лишь на те несколько часов, которые требовалось провести в поющем доме, а время, которое обычно посвящалось книге, теперь целиком и полностью принадлежало ее автору. Они ни о чем не разговаривали. Зив и Лоренц, которые не отходили от Женечки и тогда, когда Ира отсутствовала, тоже не пытались завести беседу, даже между собой общаясь лишь взглядами.

Влад, радостно встретивший Иру в саду поющего дома в понедельник, быстро понял, что нынче от нее лучше держаться подальше. О том, что не следует некоторое время беспокоить Женечку, Ира сообщила ему сама. «Почему?», — она не стала объяснять, сказав все так, что охота задавать лишние вопросы у Влада даже не зародилась. Все остальные преобразители поющего дома и его окрестностей никаких перемен в Ире не замечали. Также, никто не обратил внимания, что Влад всю неделю покорно держится от нее на почтительном расстоянии, лишь кидая издали взгляды, когда она попадает в поле зрения. Безусловно, он не совсем понимал, что происходит, и слегка волновался, но, прекрасно чувствуя нежелание Иры, чтобы он вмешивался, даже не пытался выяснить, в чем дело. К концу недели Влад почти что свыкся с непонятным поведением Иры, а потому, когда в воскресенье ближе к вечеру вдруг раздался ее звонок, опешил от неожиданности.

— Здравствуйте, Ирина Борисовна, — дрожащим голосом проговорил он, косясь на Алиночку, сидевшую рядом с ним у телевизора.

— Привет, Влад…

— Вла-ад! Иди на кухню и там разговаривай! — послышался в трубке недовольный голосок Алиночки.

— Ирина Борисовна, одну минутку… — сказал Влад все тем же дрожащим, но теперь еще и приглушенным голосом.

— Помешал любимой жене сериал смотреть? — усмехнувшись, спросила Ира, слыша звук закрывающейся двери на кухню.

— Что-то вроде того…

— Влад, мне нужно тебя увидеть. Буквально на пять минут. Может, и меньше…

Она хотела извиниться за то, что хоть разговор и пятиминутный, но никак не телефонный. Не успела — Влад с готовностью выкрикнул:

— Сейчас буду.

Когда она набрала ему во второй раз, уже слышался звук автомобильного мотора.

— Влад, подъезжай к моему дому и заходи через дверь в саду. Ты ведь знаешь какую?

— Да. Конечно.

Влад стремительно влетел в рекомендованную дверь. Ира встретила его у порога. Влад вздрогнул. Ему показалось, словно Ира вошла в ту же дверь буквально прямо перед его носом. Влад не понимал, как такое могло произойти. Дверь находилась в его поле зрения некоторое время перед тем, как он сам вошел, и все это время он около нее никого не видел.

— Влад, — начала Ира, не дав ему рта раскрыть, — у меня к тебе просьба обязательная для выполнения.

— Все что скажешь.

— Ты уверен?

— Да.

— Ну а если моя просьба тебя шокирует?

— Неважно.

— Кстати, вопросы, типа «зачем?», «почему?» и подобные им, исключены.

— Понял.

— Вот и замечательно. Так вот, мне нужно, чтобы ты сегодня провел со своей женой сногсшибательную ночь.

Влад не стал строить догадок по поводу того, что может его шокировать, и морально подготовился, как ему казалось, ко всему. Но, тем не менее, Ирина просьба для него оказалась более чем неожиданной.

— Что???!!! — выкрикнул он, вытаращив на Иру глаза.

— И не просто сногсшибательную ночь, — будто не замечая его эмоциональной реакции, спокойно продолжала Ира. — Сегодня ты должен по-настоящему любить Алиночку. Не изображать любовь, чем ты все это время занимаешься, а действительно по-настоящему любить.

— Ира!!! Но это ведь невозможно!!!

— Я разве говорила, что будет легко?

— Ира!!! Я понятия не имею… — Влад пытался подобрать слова, но у него от волнения не получалось.

— Влад, я могу рассказать тебе технологию полового акта, но ты ее и без меня прекрасно знаешь. А вот технологию настоящей любви тебе не расскажет никто. Точнее, умники, конечно, найдутся, но вот все то, что они попытаются разглагольствовать, на самом деле будет полнейшей чушью.

— Ира… — Влад выглядел крайне растерянным.

— Влад, я тебе сразу сказала, что эта просьба обязательна для выполнения. Каким образом ты с этим справишься, я понятия не имею, и советовать тебе что-либо не считаю возможным. Однако ты должен справиться с непревзойденным блеском. Влад, это — очень важно.

— Ира, но… — попытался спросить что-то Влад.

— Влад, я тебе сразу сказала, что все вопросы типа «зачем?», «почему?» и подобные им исключены, и ты сказал, что понял. Разве не так?

— Так, — угрюмо подтвердил Влад.

— Значит, сегодня ты должен провести сногсшибательную ночь с Алиночкой и не просто сногсшибательную ночь — сегодня ты должен по-настоящему любить свою жену. Это обязательно и обсуждению не подлежит, и справиться со своей задачей ты должен с непревзойденным блеском, — Ира жестко посмотрела на него, словно хотела еще и взглядом втиснуть свое требование в его мозг.

— Понял.

— Вот и замечательно, а теперь иди.

Ира буквально вытолкнула его за дверь. Владу показалось, будто она вышла следом, но, оказавшись на улице, он, к своему удивлению, никого рядом с собой не обнаружил. Влад толкнул дверь. Та оказалась запертой. Он постоял немного, пытаясь прийти в себя. В первую очередь от необычной просьбы Иры, высказанной со столь жестким напором. А так же и от странных ощущений, что она перед самой встречей вроде как вошла прямо перед ним, а теперь вот вроде как вместе с ним вышла и как растворилась в воздухе, успев к тому же запереть дверь. Прийти в себя не получалось, и он с дико колотящимся сердцем побрел к своей машине.

Ира, вернулась через проход на Женечкину кухню, взяла поднос с ужином и отправилась с ним в гостиную, где сидел Женечка. По заведенной недавно традиции, ели молча. Затем Ира поднялась и сказала:

— Идем спать.

Женечка, кивнув, поднялся следом и направился в спальню. Ира немного задержалась, убирая со стола, а когда, наконец, зашла в спальню, Женечка уже уснул. Он вообще все последние дни засыпал очень быстро, буквально лишь коснувшись головой подушки. Ира легла рядом, нежно погладила Женечку по голове и уставилась в потолок.

Также глядя в потолок, она встретила рассвет. Ира четко знала, что не спала всю ночь, но не могла сама себе с определенностью сказать, сколько эта ночь длилась: вполне возможно, что, не в пример обычным ночам, вместо восьми часов всего восемь минут, а может, и восемь лет. Впрочем, за последние чуть больше недели она уже привыкла, что периодически время как бы исчезает, по крайней мере, из ее восприятия.

Женечка крепко спал. Стараясь не разбудить его, Ира выскользнула из спальни, шепотом пожелала доброго утра Зиву и Лоренцу, ночевавшим в прихожей, и шагнула в щель прохода.

Она постояла между гаражами, дождавшись, пока из подъезда выйдет Влад и уедет на работу. Еще чуть повременив, Ира поднялась в свою квартиру. Дверь ей, как и предполагалось, открыла заспанная и всклоченная Алиночка.

— Ой, Алиночка! Извини! Я тебя разбудила?

— Да нет, нет, что Вы! Я уже встала. Заходите.

— А где Влад?

— Да вот только что уехал.

— Ой! Ну надо же! — искусно изображая искреннее сожаление, воскликнула Ира. — Еще хотела позвонить ему! Ну да ладно. Я здесь у друзей засиделась, думала вместе с ним поехать.

— Я сейчас Владу позвоню — он недалеко еще, наверное, уехал.

— Да нет, не надо. Я на такси доберусь.

— Ирина Борисовна! Что ж мы у порога-то стоим! Заходите! Вы же тут так и не были ни разу с того времени, как мы здесь поселились.

— И то верно, — улыбнулась Ира и впервые с прошлого лета переступила порог своего бывшего обиталища.

Алиночка показала Ире, как они устроились. Ира от души повосхищалась, до чего же Алиночка замечательная хозяйка, не в пример ей: лишь кровать, ввиду раннего времени находилась в не застеленном состоянии, а в остальном царил идеальный порядок и чистота, как в операционной.

— Так! Надо ведь такси вызвать! — вроде как опомнившись, заметила Ира на середине «экскурсии».

Эксклюзивный вид общественного транспорта не заставил себя ждать, и через пятнадцать минут Ира уже подъехала к поющему дому.

— Всем привет! — бодро крикнула она. — Прошу прощенье за задержку — проспала, — с веселой виноватостью извинилась она.

В ответ грянуло многоголосное «Браво!» и аплодисменты, сопровождаемые какой-то из фортепианных сонат Гайдна в исполнении дома.

— Чего это вы так радуетесь? — со смехом спросила Ира.

— Ирочка! — воскликнул подошедший к ней Валентиныч. — Видишь ли, приятно убедиться, что хоть что-то человеческое тебе не чуждо!

— Спасибо! — тем же радостным тоном поблагодарила его за комплимент Ира.

Влад, следуя ее требованиям недельной давности, держался в стороне. Ира быстро нашла его смеющимися глазами и подошла:

— Влад, ты — умничка! Молодец! Я рада, что ты сделал все, о чем я тебя просила, — сказала она и, встав на цыпочки, поцеловала его в щеку.

Около трех пополудни Ира, еще раз облетев все фронты работ и поняв, что движение идет в заданном направлении, со всеми по отдельности попрощалась и незаметно скрылась в проходе.

Женечка сидел в гостиной в компании «стороживших» его Зива и Лоренца.

— Так, Женька! Всё! Хватит кукситься! — провозгласила Ира, влетая в гостиную.

Женечка поднял на нее глаза и посмотрел из ниоткуда.

— Жень! — продолжала Ира. — Все, что от тебя требовалось накуксить, ты уже успешно накуксил!

— Тебе не кажется, что она сошла с ума? — тоном кандидата медицинских наук на консилиуме спросил Лоренц Зива, сопровождая свой вопрос выразительным взглядом.

Зив многозначительно промолчал, зато ответила Ира:

— Лоренц, мне это не грозит. У меня это врожденное.

— А-а-а-а… понятно…

Дальше Ира сделала нечто такое, что сама не поняла. Точнее не поняла так, как это принято понимать среди людей, а, возможно, и не только людей. Она точно знала и понимала, что делает, одновременно ничего не зная и не понимая. Впрочем, именно этим она занималась все последние десять дней, но сейчас она впервые отчетливо зафиксировала свое действие в сознании. Ира ничего не сказала и не произвела ни единого движения ни одной из частей тела, и даже не подумала ни о чем, но, тем не менее, произвела некое очень конкретное действие, вследствие которого Женечка мгновенно преобразился. Хотя, насчет мгновенности она тоже не могла сказать ничего определенного, так как время снова куда-то подевалось, и продолжительность сего мгновения вполне могла составлять как доли секунды, так и несколько часов. В общем, как только она это сделала, Женечка вцепился в нее своим обычным наполненным сарказмом взглядом и своим излюбленным шутливо-издевательским тоном сказал:

— Палладина, уж не знаю насчет твоего врожденного сумасшествия, но меня ты точно когда-нибудь с ума сведешь!

— Это, позвольте спросить, чем же?

— Чем?!!! Ирка! То ты бьешься в истерике, что тебя, бедненькую, ни за что ни про что тянут во «всякую мистическую муть»! То творишь такое, от чего у меня, как ты понимаешь видавшего виды и кое-что умеющего из того, на что способен далеко не всякий, просто мозги переклинивает!

— Женечка! А кто тебе сказал, что в такие моменты нужно напрягать мозги? Кажется, ты сам всегда учил меня обратному!

— То-то и оно, что ученица попалась слишком прыткая…

— Женечка! — Ира сказала это очень нежно и, взгромоздившись ему на колени, обняла. — Ты ж радоваться должен!

— А я и радуюсь! Разве незаметно? — Женечка рявкнул это с таким раздражением, что Ира расхохоталась. Однако злился он по-настоящему, а потому высвободился из ее объятий и, резко сдернув с себя, посадил рядом. — Что ты сделала со мной? Что ты сделала с Гиалой?

— Ну, с тобой до сего момента я вообще ничего не делала. Ты сам целиком и полностью отдался во власть вполне человеческой скорби. Единственное, что я с тобой все это время делала, так это не мешала тебе.

— Хорошо. А что ты сделала с Гиалой? Пока мы с ней гуляли, я пытался ей объяснить, что в том, что она собирается тебе дать, ты, вообще-то, не нуждаешься. Вы что с ней о чем-то договорились?

— Женечка! Мы с ней ни о чем, кроме того, что я приеду сама и привезу тебя, когда она попросит, не договаривались — ни в традиционной человеческой манере и никак иначе. Ты же своими глазами видел, что для нее самой происходящее явилось полной неожиданностью, разве не так?

Женечка вынужденно согласился, подтвердив свое согласие молчаливым кивком.

— Я думаю, ты не ждешь от меня полного отчета о проделанной работе, ведь прекрасно знаешь, что я не могу тебе его дать. И причины, по которым это невозможно, ты знаешь не хуже, если ни лучше меня. По крайней мере, сформулировать их у тебя точно получится лучше.

— Да, Ир, я понимаю, о чем ты… — проговорил Женечка несколько более спокойным и дружелюбным тоном. — И все-таки, что ты с ней сделала? Ира, я не спрашиваю «как?», я прекрасно понимаю, что ты не сможешь объяснить технологию, и, даже если попытаешься, я вряд ли смогу адекватно понять. Ты что-то сделала. Я это ощутил, а удивленный взгляд Гиалы лишь подтвердил мое ощущение. Ира, что ты с ней сделала? Для чего это? Что будет?

Ира задумалась, к своему удивлению обнаружив, что за последние десять дней ни разу этим не занималась. Женечка терпеливо ждал.

— Знаешь, — наконец сказала она, — мне кажется, что Гиале понравилось, хоть она и сама не поняла, что с ней на самом деле делают. А что я на самом деле делала? Тебе подарок. Я дала себе слово, и я его сдержала. Я только не знала, как это сделать, и не знала, что у меня это получится, и притом получится так быстро.

— Ничего не понимаю…

— Жень, я дала себе слово, что вы будете вместе. — Ира задумалась. Женечка не перебивал. — Понимаешь, Жень, я тут благодаря Раулю поняла, что никогда в этой жизни не любила, а может, и не только в этой… может быть, вообще никогда…

— Ты что, полюбила этого неуловимого Рауля?

— В том-то и дело, что нет. Я испытывала в отношении его очень сильную страсть, такую, какую никогда до этого не переживала и, тем не менее, я четко поняла, что это не любовь. Вообще-то, мне не нравится это слово. В том смысле не нравится, что уж больно много всего оно обозначает. И инстинкт размножения, то есть сексуальное притяжение, обожание не «за», а «несмотря на». И материнский инстинкт. И привязанность. И чувство собственности, вызывающее ревность. И заботливое отношение к себе и окружающим. Не говоря уже о пищевых и прочих предпочтениях. На самом деле, я о том нечто, чему так и не смогли и никогда не смогут найти определения. О том, что если и выпадает кому-то, то очень редко, с вероятностью один к миллиону, а может, и того реже. Тебе и Гиале выпало…

— Ты в этом так уверена? — усиленно наполняя голос скепсисом, спросил Женечка.

— Да. У меня есть на то основания. Очень веские основания, хоть я и не в состоянии объяснить их. Впрочем, ты тоже в этом уверен, хоть и не отваживаешься сам себе в этом признаться. В каком году ты ее покинул?

— Точно не помню… где-то в районе двадцатых прошлого века…

— То есть, лет восемьдесят ты вдалеке от нее… Сейчас, конечно, ты от нее гораздо дальше, чем все эти годы, и расстояние не в километрах измеряется, хотя, в общем, и тогда километры были ни при чем… Я не об этом… Женечка, ты восемьдесят лет старался ничего не ждать, ни на что не надеяться, а теперь ты можешь надеяться. И ждать-то, к тому же, куда меньше! По крайней мере, не больше двадцати против восьмидесяти. Впрочем, и двадцати ждать ненужно — потерпи всего девять месяцев…

— Что!!!???

— Я думаю, где-то в последних числах января или в первых числах февраля сможешь взять ее на руки. Родится она числа двадцать пятого января, но Алиночке придется несколько дней провести в роддоме.

— Что!!!???

Женечка смотрел на Иру ошеломленным взглядом. Она снова переместилась к нему на колени и нежно обняла его.

— Женечка, я очень люблю тебя, хотя в данном случае, это слово значит совсем не то, о чем я только что говорила. Я думаю, ты понимаешь, — Женечка кивнул, потрясенно глядя куда-то вдаль. Ира продолжила. — Я очень люблю тебя. Ты очень многое для меня значишь. А это, на данный момент, большее, что я могу для тебя сделать. А еще — это важнейшее для тебя независимо от времени и пространства.

— Ира… — только и смог произнести он, и, казалось, впал в состояние, не покидавшее его последние десять дней.

— Женька! Хватит кукситься! Алиночка станет чудесной матерью, а против Влада, я думаю, ты и так ничего не имеешь, — Ира слегка отстранилась и посмотрела на него: из глаз Женечки текли слезы. — Же-енечка! — Ира улыбнулась ему. — Никогда не думала, что ты способен на сентиментальность!

— Станешь тут с тобой сентиментальным, — вытирая со щек слезы, проворчал он, как подросток, застуканный в аналогичном состоянии.

Накрапывавший всю прошлую неделю дождик набрал силу и, превратившись в настоящий тропический ливень, теперь низвергался с небес почти беспрерывно. Работы на объекте не прекращались, однако продвигались далеко не в том темпе, как хотелось бы Ирине. К тому же домой она теперь возвращалась позже, притом вся насквозь промокшая и грязная с ног до головы. Так что, прежде чем пообедать и взяться за Женечкину книгу, ей приходилось долго отмокать в душе и перестирывать всю одежду. Каждый раз Татьяна Николаевна напоминала ей, что стирка как нельзя больше соответствует ее обязанностям. Ира, естественно, не возражала, но почему-то на следующий день забывала, и в гостиную спускалась с тазиком выстиранного белья. Татьяне Николаевне удавалось лишь отнять у Иры тазик, чтобы хоть развесить самой. В общем, после обеда, который нынче по времени больше соответствовал ужину, Ира зачастую и сил не находила для скрупулезного вникания в изложенное Женечкой. Тупо побродив глазами по строчкам, она откладывала распечатку в сторону и мгновенно засыпала.

На майские, по примеру 8 марта, решено было устроить пир горой. Закупку продуктов взял на себя Женечка, а когда Ира 1 мая с трудом продрала глаза лишь к двум часам дня, оказалось, что Женечка, Влад и Татьяна Николаевна уже успели всё приготовить и накрывали на стол. Женечка не стал лишать себя удовольствия и от всей души язвил по поводу «дрыхнущей красавицы Палладиной». Тем временем Влад уехал за своей женой и бывшими Ириными соседями. Он рассчитывал сделать два рейса, но Люсины сыновья решили отметить праздники в своей студенческой тусовке, а Наташин Вадик укатил в очередную командировку. Так что Алиночка, Люся, Николай и Наташа с Дашунькой на коленях вполне комфортно разместились в видавшей виды «Ниве».

Первыми приехали Валентиныч с Галиной Андреевной и без приключений оказались под крышей Ириного дома. А вот тем, кто ехал с Владом, повезло гораздо меньше. Как только «Нива» остановилась во дворе, вода с неба полилась сплошным потоком, от которого ни один в мире зонт спасти не в состоянии. И если взрослые со всех ног кинулись под навес, то очарованная разбушевавшейся стихией Дашунька вовсе не собиралась этого делать. Она радостно носилась по двору, с особым удовольствиям прыгая по самым глубоким лужам и распевая звонким голосом: «Дождик, дождик пуще — дай хлеба гуще!». Наташа, стоя под навесом, стараясь перекричать грохот летящей с неба воды, во всю мощь своих легких грозно орала, чтобы дочь немедленно шла в дом, но Дашунька не удостаивала гневные вопли матери вниманием. Женечка со счастливым смехом сначала наслаждался зрелищем из окна гостиной, а потом спустился вниз.

— Оставь ребенка в покое, — прошептал он Наташе на ушко, нежно обвил ее руками, заговорщически подмигнул выглянувшей в окно Ире и увлек обмякшую Натали в дом. Она лепетала что-то о том, что Даша может простудиться. — Да ничего с ней не случится! — сквозь смех уверял ее Женечка. — Как набегается вволю, мы ее в душе отогреем, в сто одеял завернем, одежду высушим. Зачем лишать дитё удовольствия, а? — Он сделал небольшую паузу, как бы ожидая ответа, а затем прошептал, чуть коснувшись шеи, лица и уха Наташи. — И себя тоже.

Когда они появились в гостиной, Наташа едва стояла на ногах, Женечка, как истинный джентльмен, поддерживал ее под руку, а в его глазах и еле заметно на губах играла улыбка предвкушения шалости. Ира с трудом подавила смешок.

Через некоторое время Дашуньку в дом привел Зив. Вода с обоих текла почти так же, как и с неба на улице, в общем, пришлось совместными усилиями ликвидировать потоп. Зив, виновато поглядывая на собравшихся, умчался отряхиваться в цоколь, а Дашуньку Наташа с Ирой завернули в принесенную Женечкой простыню и понесли в ванную.

— Дашка! Совсем спятила! — фальшиво вопила на дочь Наташа.

— Да не ругайся ты! — со смехом успокаивала ее Ира. — Себя в детстве вспомни!

— Ира! Она заболеть может!

— Вот если будешь так орать на нее — точно заболеет, а вот переполняющее счастье еще никому хуже не сделало. Я верно говорю, Дарья?

— Да, тетя Ира! — радостно подтвердила Дашунька.

Пока Наташа мыла свою дочь под горячим душем, Ира запихала всю ее одежду в стиральную машину. Естественно, что ничего подходящего Дашуньке по размеру, в доме не имелось, но тут пришла на помощь Татьяна Николаевна, сказав, что у нее, вполне возможно, что-нибудь завалялось из вещей внучатых племянников, и к моменту, когда распаренную Дашуньку вытаскивали из ванной, она передала Ире большой пузатый пакет.

— Тетя Ира, я Вас люблю! — торжественно прошептала Дашунька, возвращаясь в гостиную на руках у «тети Иры». — Если бы не Вы, я бы так не сделала. Я знала, что Вы меня защитите!

— Спасибо за доверие, — прошептала ей в ответ Ира.

— О чем это вы шепчетесь? — подозрительно сощурив глаза, спросила Наташа, которую Ира выгнала в гостиную, потому что та лишь мешала одевать Дашуньку.

— Это наш секрет, — торжественно объявила Ира, констатируя, что ответ уже вовсе не интересует Наташу, по причине того, что ей на плечо опустилась Женечкина рука.

Заур, Нодар и Рита с маленьким Артуром подъехали чуть позже, лишь только дождь перестал лить сплошной стеной. Прекратиться совсем, он не прекратился, но теперь от его струй вполне спасал самый обычный зонт.

Маленький Артур тут же отыскал глазами уже обсохшего Зива и вовсе не промокавшего Лоренца и потянулся к ним. Женечка мигом соорудил ему «стадион», оказавшись на котором Артур просиял от счастья. Зив и Лоренц с чувством долга заняли свои посты у его границ.

Нодар с Ритой не стали впадать в шок, как в прошлый раз, и всё же немного напряглись, но тут же расслабились и присоединились к эмоциональному рассказу Заура о последствиях ливня, который по их общему убеждению был ничем иным, как упавшим смерчем. От обсуждения частного случая постепенно перешли к рассуждениям о смерчах вообще и их родственных связях с американскими торнадо, а потом и вовсе охватили весь спектр стихийных бедствий свойственных и несвойственных Черноморскому побережью Кавказа. Дашунька после непосредственного близкого знакомства с заключительной стадией смерча не особо горела желанием заняться организацией игровой программы, но нынче в этом никто и не нуждался — общение за столом и так протекало весьма оживленно. Прекрасно зарекомендовавший себя во время празднования Международного Женского дня массовик-затейник, с аппетитом умяв все, что потребовала мать, переквалифицировался в няньки и вскоре сладко уснул вместе со своим подопечным, не обращая никакого внимания на шум и смех, царившие среди взрослых.

Только ближе к полуночи идея лечь спать, наконец, пробила себе дорогу в зрелые умы. Вообще, изначально предполагалось, что, кроме Заура, Нодара, Риты и Артура, которые жили неподалеку, все едут сюда с ночевкой, однако лишь Наташа с Дашунькой, Влад с Алиночкой и Женечка остались у Иры. Валентиныч с Галиной Андреевной, попрощавшись только с Ириной и Владом, незаметно уехали еще часов в десять вечера, а Люсю с Николаем забрала к себе Татьяна Николаевна.

Ира уступила свою спальню Владу с Алиночкой, постелив себе на диване в кабинете. Наташе с Дашунькой предоставили Лешкину комнату на третьем этаже, а Женечка облюбовал диван в гостиной. Однако ночью имела место некоторая передислокация: как только стихли крадущиеся перемещения между гостиной и третьим этажом, к Ире тихонько вошел Влад.

— Ты с ума сошел! — шикнула на него Ира.

— Как ты догадалась? — весело прошептал в ответ Влад, обнимая ее и закрывая рот поцелуями.

Часы на экранчике мобильника показывали семь минут третьего.

— Завтра, точнее уже сегодня, до полудня продрыхну, — сказала сама себе Ира и моментально уснула.

Сделанный накануне засыпания прогноз не оправдался. Ира открыла глаза с первыми лучами солнца, чувствуя себя совершенно выспавшейся, отдохнувшей и бодрой. Она прислушалась, затаив дыхание, — в доме царила гробовая тишина. И не только в доме — ни раскатов майского грома, ни шума от потоков воды с неба из-за окна тоже не доносилось. Солнечные лучи по косой заглядывали в комнату. Ира открыла окно, и кабинет тут же наполнился пением птиц и отдаленным гулом бушующей переизбытком воды реки. Ира еще раз прислушалась к звукам дома и, стараясь ступать как можно тише, спустилась в гостиную.

— Доброе утро, Палладина! — приветствовал ее громким шепотом Женечка, восседавший на диване и в компании Зива и Лоренца поглощавший кофе.

— На мою долю, как я понимаю, кофе нет? — прошептала, подходя к столу, Ира.

— Отчего же? Я знал, что ты сегодня рано встанешь, — прошептал Женечка и вылил в приготовленную для нее чашку содержимое турки.

— И с чего это такая осведомленность?

— Ир, если ты думаешь, что я понятия не имею, с кем ты провела эту ночь, ты глубоко заблуждаешься.

— Ну, во-первых, не всю ночь, а только ее часть, и потом, какое это имеет отношение к моему раннему подъему?

— Ну, во-первых, надеюсь, что эта часть прошла замечательно, а отношение к твоему раннему подъему она имеет самое прямое.

— С чего ты взял?

— С твоих же собственных слов, которые, если не ошибаюсь, звучали примерно так: «Влад — это ракетное топливо».

— Не помню, чтоб я тебе это говорила когда-нибудь.

— Насчет твоей памяти — это неважно, но, согласись, такая формулировка есть в твоем сознании, — Женечка уличающе улыбнулся.

— Есть, — сквозь зубы вынужденно признала Ира.

— Ну вот, видишь! — шепотом возликовал Женечка. — Ладно, Ирка, не злись! Лучше спроси, как мои успехи, — светясь самодовольством, предложил Женечка.

— Ну, и как твои успехи?

— Ты знаешь, ничего неожиданного — все по плану. Но ощущения… — Женечка всеми доступными ему средствами изобразил крайнюю степень омерзения. — Правда, я надеюсь на достойную компенсацию всех издержек в конечном итоге, — на его лице сияла улыбка злорадного предвкушения.

— Женька, а ты, оказывается, не садист. Ты — садо-мазохист.

— Ты думаешь, я испытывал удовольствие от того, что меня вот-вот стошнит? Ничуть. Я даже в какой-то момент пожалел, что затеял все это. Знаешь, я, оказывается, был о твоей бывшей соседке слишком высокого мнения, когда предположил, что в постели она полный нуль. Это не просто нуль! Это…

— Же-еня! — вполне искренне возмутилась Ира. — Может, ты был недостаточно ласков с ней?

— Не думаю! Знаешь, когда я лег рядом с Натали…

— Послушай, может, ты не будешь делиться со мной подробностями! — Иру передернуло.

— Ну вот! Наконец-то ты поняла меня! — торжествующим шепотом воскликнул Женечка, явно имея в виду Ирин брезгливый вздёрг. — Ума не приложу, что с ней муж делает? Ир, ну подумай сама! Она ведь, сколько ее помню, завидев меня, прям как кошка перед котом приседать начинала! Представляешь, какая мечта у девочки сбылась! В таких ситуациях даже воплощенную фригидность страсть обуревает! А эта — ну хуже полудохлого тюленя!

— Ну, может, она Дашуньку разбудить боялась? — пыталась оправдать приятельницу Ира.

— Ира! Я что, по-твоему, сумасшедший? Дашунька спокойно спала на третьем этаже, а мы здесь были.

— Та-ак! — Ира уперла руки в боки. — Значит, мой диван осквернили?! — с притворной свирепостью прошипела она, но не смогла скрыть улыбку.

— Что?! Диван?! Ира! Тебе жалко диван?! Ира!!! Меня осквернили!!!

Ира больше не могла сдерживаться и согнулась пополам, усиленно стараясь не хохотать слишком громко. Она во все время разговора изо всех сил пыталась вымучить из себя сочувствие к Наташе, но теперь бросила это бессмысленное занятие и честно призналась себе, что, как и Женечка, ждет не дождется, когда та проснется, чтобы посмотреть в ее ясны очи.

— Знаешь что, оскверненный, — немного успокоившись, но все еще сквозь смех сказала Ира, — свари-ка еще кофе.

Она поднялась вместе с Женечкой с благим намерением приступить к ликвидации горы оставленной вчера грязной посуды. Судя по тому, что эта гора оказалась гораздо скромнее ожидаемого, Женечка поднялся уже давно, однако, судя по тому, что она все еще возвышалась над раковиной, он не счел необходимым лишать сомнительного удовольствия остальных страждущих заняться решением бытовых надобностей.

— Мне оставил? — спросила Ира, окидывая взглядом содержимое раковины.

— Да я б вообще ничего не мыл! Вот только со злостью как-то справиться надо было.

— Ну, видимо, ты не так уж сильно и злился.

— Это почему?

— Если бы твоя злость отличалась особой грандиозностью — тут бы царил идеальный порядок.

— Ира, я, как ты сама заметила, тебе часть оставил. Исключительно по дружбе.

— А с чего это я, по-твоему, злиться должна?

— Палладина! Да неужто ты мне вот так запросто простишь измену?

— В смысле?

— Ну я ж с твоей бывшей соседкой переспал!

— Жень, вот если б ты меня с ней переспать попытался заставить, тогда б я точно обиделась!

— Браво! Палладина! Моя школа!

Кофе сварился. Ира сполоснула руки и выключила воду, оставив недомытую посуду ждать следующего, кто подвергнется приступу хозяйственности. В гостиной Иру и Женечку встретили философские размышления Лоренца:

— …вербализации, независимо от языка, выучиться, в принципе, не так уж и сложно, но вот до конца понять людей — это действительно что-то из области фантастики. Вообще-то, они и сами понять себя не в состоянии. Впрочем, это все от вербализации и происходит. Ведь невозможно объяснить словами то, чего на самом деле хочешь и чувствуешь, а они пытаются, оттого сами и запутываются и потом понять ничего не могут.

— О чем это ты, Лоренц? — спросила его Ира, усаживаясь на диван.

— Я? О ваших странных развлечениях, — задумчиво ответил Лоренц.

— Не одобряешь? — в свою очередь спросил Женечка.

— Нет… Отчего же? В некоторой степени действительно прикольно. Тем более что, хоть шуточки твои добрыми не назовешь, но, тем не менее, никто ведь не пострадал…

— А ты уверен? — с интересом спросила Ира.

— Еще бы! Та мадам, фигурально выражаясь, на крыльях парила от счастья.

— Да ты что! — полупритворно полунатурально выразил удивление Женечка.

— Ну уж ты ей полудохлым тюленем явно не показался. Мне, кстати, тоже.

— Подглядывал, значит?

— Безусловно, подглядывал! Подслушивать-то особо нечего было. Зив! Представляешь!? Хоть какой-то процесс у них сведен к минимуму вербализации!

— Между прочим, этот процесс у людей еще предполагает интимность обстановки, — язвительно заметил ему Женечка.

— Да ты что?! Правда?! А я и не знал! — издевался Лоренц. — Если честно, у меня возникло такое ощущение, что ты и Иру не без удовольствия поприсутствовать пригласил бы.

Женечка изобразил задумчивость, воздев глаза к потолку, и для пущего эффекта театрально почесал затылок, а потом, ехидно посмеиваясь, сказал:

— Если честно — то да. Серьезно, Ира, надо полагать еще то зрелище было! Ты вот у Лоренца спроси — он-то видел! Кстати, Натали, по-моему, этого тоже для полного счастья не хватало.

— Вот-вот-вот! И я ж о том же! — томно промурлыкал Лоренц.

— Кретины, — сквозь зубы процедила Ира.

— Палладина, на кухне еще осталось достаточно грязной посуды, — весело прошептал ей Женечка.

— Нет! Ну надо же! Переспать с женщиной просто ради удовольствия! — возмутилась Ира.

Женечка расхохотался.

— Ирка! Вообще-то, у людей эта функция секса является основной. Или ты считаешь, что я должен был зачать ребенка?

— Ради сомнительного удовольствия, — не унималась Ира. — Ведь, если я правильно поняла, того удовольствия, которое является основной функцией секса у людей, ты не получил.

— Вот именно! А потому нуждаюсь в компенсации морального ущерба. Ирочка! Ты, вроде как, уже и сама не возражала насладиться будущими сценами с мадам Натали в главной роли?

— Знаешь, признаюсь, я поддалась минутной слабости, но на самом деле это просто мерзко.

— В точку! Мерзко было до невыносимости! А по поводу слабости? Ирочка! Расслабься!

— Знаешь, Ир, — вновь замурлыкал Лоренц, — очень сложно понять, чего хотят люди, но, по-моему, в данном случае все довольны, пока, конечно, кроме тебя. Однако кошачье сердце подсказывает мне, что ты сейчас борешься не за моральный облик Евгения, а с собственным непреодолимым желанием повеселиться.

— Лоренц! Ты-то с чего подглядывать пристроился? — в голосе Иры слышался явный укор.

— Уж больно забавно было, — пояснил Лоренц.

— И что же забавного в том, когда женщина считает, что удостоилась, наконец, внимания, которого так долго добивалась, а мужчина просто по-черному издевается над ней?

— Не-ет, Ира, — неожиданно в разговор вмешался все это время хранивший молчание Зив. — Если бы это было так, то, конечно, было бы мерзко, но все было совсем по-другому, правда, тоже мерзко, но совсем иначе. Во-первых, пока вы сидели за столом, Евгений Вениаминович хоть и оказывал ей внимание, но ничуть не больше, если даже не меньше, чем тебе все остальные представители противоположного тебе пола. Ты привыкла к этому. Это происходит всегда. Тебе все улыбаются, тебя все обнимают, целуют. Тебе это кажется вполне естественным. А ей не показалось. Потому что с ней так никто не обращается. Она из кожи вон лезет, а все без толку. И тут вдруг! Да и кто? Тот, кто явно близок тебе. А это она нутром чует. Впрочем, и невооруженным глазом видно, что у вас особые отношения. Она сама к нему ночью прибежала. Еще все толком и уснуть-то не успели. И сама под одеяло залезла. Он над ней в лицо посмеялся и в лицо сказал все, что думает, а она решила, что это стиль его особого расположения. Впрочем, вас послушать, так было с чего решить. Тонкостей-то она не понимает. А вела себя так, что мне и самому пристроиться захотелось, и не от вожделения, а чтоб поизмываться. Ей удалось вызвать непреодолимую жажду глумления. Ну, Евгений Вениаминович и поглумился, а она… знаешь, будто на престол всходила! будто ее на царство короновали! Такая мерзость! Еле удержался, чтоб ей пол задницы не оттяпать, когда она наверх вышагивала.

— А я — чтоб лицо не исцарапать и волосы не подрать, — вставил Лоренц.

— А вообще, надо было из нее зоофилку сделать, — добавил Зив.

— Неплохая идея, Зив! — усмехнулся Женечка. — Так что, Ирочка, не дави на собственную совесть, а расслабься и развлекайся.

Первой, как и ожидалось, к Ире с Женечкой присоединилась Дашунька. Ира умыла ее, расчесала и разрешила, пока мама спит, поиграть с Зивом и Лоренцем во дворе. Последние от Ириного разрешения особого восторга не испытывали, но послушно поплелись на улицу развлекать ребенка. К тому же, к этому времени пришла Татьяна Николаевна, и поливидовые посиделки все равно пришлось бы прервать.

С ее приходом закипела работа по подготовке продолжения банкета. Вскоре присоединились Люся с Николаем, затем Влад, немного погодя — Алиночка. Потом приехали Валентиныч с Галиной Андреевной, а буквально следом за ними — Заур, Нодар, Рита и маленький Артур. И только когда общими усилиями уже почти накрыли на стол, наконец-то спустилась Наташа. По ее внешнему виду Ира поняла, что встала она достаточно давно, но заботу о своей неотразимости предпочла хозяйственным хлопотам. Женечка не преминул громогласно это заметить:

— Вау! Наташа! Вы потрясающе выглядите!

Зря он это сделал. Наташе и в голову не пришло испытывать неловкость от произошедшего ночью. Она всем своим существом наслаждалась «победой» и всем своим существом усиленно это демонстрировала.

— Женечка, не думаю, что было бы иначе, даже если б ты сегодня повел себя по-другому, — улучив момент, тихонько шепнула ему Ира в качестве моральной поддержки.

— Спасибо. Успокоила, — с ядом в голосе обреченно заметил Женечка.

— Евгений! Я уже соскучилась! — как из-под земли выпрыгнула Наташа, свысока одаривая Иру победоносным взглядом.

— Женечка! Ты слышал? Дама соскучилась, — еле сдерживая смех, манерно заметила ему Ира.

Люся, видимо, пыталась урезонить подругу, но та не вняла ей. Ира пришла к такому выводу, когда Люся, улучив момент, вытащила ее для разговора на улицу и с искренним состраданием спросила:

— Ирочка, как ты?

— В смысле?

— Ну-у-у… Наташа… она…

— Да все в полном порядке, Люсь!

— А этот… Хоть бы тебя пожалел… Козлы они все, мужики-то.

— Люся! Да все в порядке! Не обращай внимания!

— Да как не обращать-то! Он же вроде как твой!

— Люсь! Ну развлекаются люди! Им весело! Что трагедию-то из этого устраивать! Всё! Хватит! Пойдем в дом.

И она, решительно взяв за руку Люсю, увела ее обратно в гостиную. Глядя на Женечку, не вызывало сомнений, что «развлекаться» он уже порядком устал, тем более что само «развлечение» изначально явно представлялось ему совершенно иным. Он несколько раз порывался уединиться с Ирой хоть на пару слов, но Наташа зорко следила за ним. Она заметно нервничала, так как ожидала от Иры совсем другой реакции на свою «победу». В конце концов, на помощь Женечке пришла Дашунька, чем-то озадачив мать. Народ надрывно хохотал над очередным анекдотом от Валентиныча, и Женечка, поймав Ирин ехидный взгляд, перегнулся через стол и прошептал:

— Ира, умоляю, найди Генку!

— Как? — лишь с помощью мимики спросила Ира.

Женечка красноречиво скосил глаза в сторону прохода.

Ира встала из-за стола, вроде направляясь к туалету, и незаметно проскользнула в цоколь, на ходу взглядом подозвав Зива и Лоренца.

— Женечка взмолился — просит Генку найти. А я понятия не имею, как это сделать.

— Ира, не паникуй, — спокойно проурчал Зив. — Я понимаю, что от этой Наташи у кого хочешь крыша поедет.

— Да я и не паникую, и крыша, вроде как, на месте.

— Если б была на месте, — промурлыкал Лоренц, — ты бы сразу догадалась, что нужно всего лишь ему позвонить и выяснить, где он нынче находится.

— Да уж… — изрекла Ира, слегка усмехнувшись, и взялась за телефон.

— Ирчик!!! — завизжал в трубку Генка, даже не дав Ире поздороваться.

— Геночка, обстановка близка к чрезвычайной, так что не до разговоров, — быстро перебила его Ира. — Где ты сейчас находишься?

— А что случилось?

— Ты срочно нужен Гарову. Говори, где ты, и я заберу тебя.

Генка, ничего не понимая, но, тем не менее, без дальнейших рассуждений назвал Ире страну, город, улицу и номер дома, сказав, что как раз здесь сейчас остановился, и не будет продолжать движение до поступления ее дальнейших указаний. Ира повторила за Генкой вслух, чтобы слышали Зив и Лоренц, описание его географического положения, но ни ей, ни стражам проходов сия информация не смогла ничем помочь.

— Попроси его, внимательно и ни о чем не думая, посмотреть по сторонам, — посоветовал Зив.

— Геночка, посмотри внимательно по сторонам и ни о чем не думай.

— Ага. Понял.

Генка, видимо, занялся тем, чем сказали, но Ире это тоже не помогало, чего нельзя было сказать о Зиве и Лоренце.

— Иди, не ошибешься, — промурлыкал Лоренц, а Зив легонько подтолкнул Иру к проходу.

В следующее мгновение она вышла из какого-то магазинчика на оживленную улицу. Фирмой-изготовителем Ириного мобильника, а, возможно, заодно и оператором сотовой связи, видимо, не предусматривалось столь стремительное перемещение абонента в пространстве, и телефон замолчал, лишив Иру возможности просить у Генки помощи в ориентации на незнакомой местности. Она не стала пытаться вновь набирать номер, а принялась читать, написанное латиницей, название улицы — хоть названное Генкой запомнила. Эта улица называлась не совсем так, как требовалось, а точнее, совсем не так. Впрочем, где находится нужная, даже спрашивать не пришлось, точнее, Ира уже восстанавливала запасы английского, чтобы спросить, но тут увидела буквально в двух шагах перекресток, а на угловом доме табличку с нужным названием. Ира двинулась в путь, поглядывая на номера домов. Когда она подошла к Генке, он уже волновался, вглядываясь в противоположную сторону.

— Ген, я тут, — оповестила его Ира, и он вздрогнул, прежде чем повернуться.

— Что там у вас стряслось?

— Не волнуйся. Ничего страшного. Кстати, я тебя не сильно от дел отрываю? А то пусть Женька сам расхлебывает.

— От дел не отрываешь вовсе. Ты мне скажи, что стряслось-то?

— Помнишь Наташу, мою бывшую соседку? Ну, ту, которая ЦРУ, ФСБ и face-control в одном лице?

— Еще и СМИ местного значения. Конечно, помню!

— Так вот, мы тут малость Первомай отмечаем со вчерашнего дня, и Женечка разнообразия ради малость приударил за ней.

Больше ничего объяснять не пришлось. Генка, едва дослушав Иру, тут же воскликнул:

— Женич как всегда в своем репертуаре! Идем.

Пока они шли до нужной двери, а потом немного постояли чуть поодаль, дожидаясь удобного момента, Генка расспрашивал Иру о подробностях, стараясь прояснить для себя конкретную обстановку. Ира точно поймала мгновение, в которое дверь перестала интересовать прохожих, и, взяв за руку Генку, вышла в своем саду.

— Это, как я понимаю, твой новый дом? — спросил Генка, задирая вверх голову.

— Ага, — ответила Ира, подводя его к парадному входу. — Ген, я сейчас через цоколь поднимусь, а ты минут через десять вот здесь зайдешь.

— Как скажешь, — коротко ответил Генка.

— Ну как? — спросил Иру Зив, стоило ей появиться.

— Все нормально, — отчиталась она.

Ира незаметно присоединилась к гостям, а ровно через десять минут:

— Тук-тук-тук, к вам можно?

— Батюшки! Генка! — радостно завопила Ира и бросилась к нему навстречу. — Какими судьбами?!

— Проездом, Ирчик! И, догадываюсь, как Чацкий с корабля на бал! Здравствуйте всем! — Генка, изображая радость сюрпризной встречи, обнимая, усиленно расцеловывал Иру.

— Геночка! Что ж ты не позвонил? — не пытаясь вырваться из объятий и уклониться от поцелуев, продолжала играть заданную сцену Ира.

— Да вот, сюрприз решил к праздничку сделать! — оповестил он громко, а шепотом добавил. — Ирчик, не напрягайся, они и так уже поверили.

Ира церемонно представила Генку, старательно перечислив все его артистические заслуги. Генка усиленно кривлялся, да так что все покатывались со смеху, явно сразу испытывая к нему высшую степень расположения. Ира не удивлялась. Хорошо зная Генку, она ничего другого и не ожидала. За столом началась суета по поводу усаживания нового гостя. Первой на правах хозяйки озаботилась Ира и тут же организовала ему местечко как раз напротив Наташи. Генка, пока его усаживали общими усилиями, сыпал шутками направо и налево, закрепляя титул «душа компании». Как только перед ним появились все необходимые столовые приборы, и тарелка с бокалом наполнились, он тут же произнес тост, стоя выпил, сел, продолжая крепко держать всеобщее внимание рассуждениями по поводу только что произнесенного тоста, и вдруг осекся на полуслове:

— Батюшки! Кого я вижу?! Наташенька!!! Ирчик! Что ж ты мне сразу не сказала что Наташа у тебя нынче в гостях?

— Генка! Если ты слепой, я не виновата, — смеясь, съязвила Ира.

— Воистину слепой! — Генка вдруг демонстративно поднялся и обошел вокруг стола. — Прошу прощенья… — он, перемахнул через диван, и оказался между Женечкой и Наташей. — Так! Евгений Вениаминович! А сгинь-ка ты отсюда! Сгинь, сгинь! — повторял он, вытесняя Женечку.

Наташа оказалась отнюдь не дурой и сразу сообразила, что артист, пусть даже и цирковой, куда круче какого-то там переводчика. Тем более что Генка сходу сделал ее настоящим центром внимания.

— Господа! Вы вообще знаете с кем за одним столом сидите? — начал он, передвинув к себе свою тарелку с бокалом.

Тем временем Женечка, не привлекая к себе внимания, выскользнул из-за стола и увлек за собой Иру. А Генка начал, невероятно присочиняя для пущего понту, рассказывать о Наташином модельном прошлом.

— Откуда он знает? — вполголоса удивилась Ира. — Я ему точно ничего не говорила.

— Миссия у него такая: все знать, — так же вполголоса ответил Женечка и добавил. — Идем ко мне.

Он увлек Иру к проходу, и вскоре они уже сидели в его гостиной.

— Теперь часа два точно можно не появляться, — со вздохом облегчения констатировал Женечка.

Ошибся он ненамного. Через час сорок после их бегства в тишину и покой запел Женечкин мобильник. Женечка глянул на экранчик и, не отвечая, выключил.

— Ну что — по коням! Генка взад требует.

Генкиными стараниями их отсутствия никто не заметил. К тому же постарался он так, что явились они буквально за пять минут до начала бурного прощания, ненавязчиво тоже организованного Генкой.

— Натулечка! Я тебя покину на секундочку, — проворковал Генка, галантно помогая «Натулечке» встать из-за стола. Ее глаза кокетливо расширились легким жеманным недовольством. — Видишь ли, Натулечка, артисты, как и все нормальные люди, периодически писают, а иногда еще и какают, — радостно пояснил он причину минутного расставания.

«Натулечка» стала пунцовой и, как и ожидал Генка, скрылась вместе со своим смущением в толпе, придающей гостиной подобие порядка. Генка тем временем выудил из этой толпы Иру и Женечку.

— Ребят, может вы и подольше посидеть хотели, но я страсть как с вами пообщаться хочу, раз оказия такая вышла. Так что извиняйте, что так быстро все свернул, — вполголоса сказал он им, а потом со вздохом посмотрел на Женечку. — Женич, до дому я ее провожу, но спать я с ней не буду — хоть убивай. Так что, будь другом, забери меня оттуда — страсть как неохота на такси сюда возвращаться.

— Хорошо, — Женечка, улыбнувшись, похлопал Генку по плечу. — Звякнешь, как управишься, и жди меня на остановке.

— Как скажешь.

Генка отошел от них, заручившись поддержкой Татьяны Николаевны, технично вытолкал всех гостей на улицу и быстренько распихал по машинам, распределив Дашуньку к Владу, Алиночке, Люсе и Николаю, а сам уселся вместе с Наташей на заднее сидение к Валентинычу. Когда машина выехала за ворота, пред Ириным и Женечкиным взором предстала душещипательная сцена страстного поцелуя в неподражаемом исполнении, усиленно подмигивающего свободным глазом, Геннадия Логинова.

— Ф-у-у-ух!!! — тяжело перевела дух Ира, как только машины скрылись из вида. — Отдохнули!!!

Женечка молчал. Они поднялись в гостиную и стали помогать Татьяне Николаевне ликвидировать последствия нашествия. Генка позвонил, когда уже все сияло чистотой, а Татьяна Николаевна ушла домой.

— Ир, будь другом, сходи за ним, а то он мне весь мозг выест.

Ира, ничего не сказав, отправилась за Генкой.

— О! Ирчик! А Женич где? Боится, сволочь?

— Что-то вроде того. Сказал, что ты ему весь мозг выешь.

— И выем! Придурок! На приключения потянуло!

— Ген, да ладно тебе!

— Ирчик, знаешь, он, конечно, умный и мудрый, но периодами так дурковать начинает! У меня волосы во всех местах дыбом встают!

— Да успокойся ты, Ген. Ему просто эта Наташа давно уже оскомину набила.

— Ой, Ир, ну что я эту твою Наташу не знаю? Ну — дура! Ну что теперь! На нее раз шикнул — она и свалила! Прям уж так достала бедного, что и мочи никакой нет! Да плевать мне на эту Наташу!

— Да ему тоже плевать, просто случай подвернулся, вот и поглумился малость.

— Ага! Самую малость! Что аж тебя за мной послал!

— Геночка! Успокойся!

— Вот сейчас Гарову мозги выем — и успокоюсь!

— Ладно! Выешь! Идем.

Ира взяла его за руку, и они вошли к ней в дом.

Женечка сидел на диване в компании Зива и Лоренца. На столе стояли пять чашечек с раскаленным кофе.

— Ну что, Женич, опять дуркуешь? — грозно спросил Генка, едва поднявшись в гостиную.

— Генка, отвянь! — небрежно бросил ему Женечка.

— Что значит, отвянь?

— Это значит — прекрати.

— Что значит, прекрати?! Я еще и не начинал!

— Вот и не надо, по крайней мере, при Ирке.

— А-а! Так значит, при Ирке не надо! А чудил ты, сволочь, не в ее доме?

— Послушай, оставь в покое Ирку и ее дом. Она прекрасно все понимает.

— Так значит, понимает! Женич, а тебе не кажется, что ты — банальный козел?

— Генка, я уже перекрестился, так что больше не кажется.

— Не! Ирчик! Ну ты слышала?!

— Слышала, Ген, и больше не имею ни малейшего желания слушать, как вы тут препираетесь.

— И мы, между прочим, тоже, — важно промурлыкал Лоренц и отпил немного кофе из чашечки.

Генка вытаращил на Лоренца глаза:

— Ирчик, это ты так зверюгу выдрессировала?

— Спасибо за комплимент, — недовольно мурлыкнул Лоренц.

Генка на его реплику не обратил никакого внимания, а тем временем из своей чашечки отхлебнул Зив.

— Батюшки! Ирчик! Да их на прием к английской королеве вести можно!

— Мы и сами сходить можем, если приспичит, — проурчал Зив.

— Ирчик, как живность-то кличут? — Генка пришел в восторг и, хоть на время, забыл «выедать мозги» Женечке, который облегченно перевел дух.

— Зив, — представился Зив.

— Лоренц, — последовал его примеру Лоренц.

— Ирчик, песика-то с котиком как звать? — повторил, слегка модифицировав, свой вопрос Генка, решив, что Ира о чем-то, видимо, задумавшись, не обратила на него внимания.

— Генка, ты что, не слышал? — сканируя взглядом Генку, спросил Женечка. — Ребятки тебе представились.

— Не понял… в смысле?

— Вы уверены, что он должен вас слышать? — спросил Женечка у Зива с Лоренцем.

— Насчет «должен» — не знаем, но мы не ныкаемся от него, — промурлыкал Лоренц.

— Генка, я тебя поздравляю! Ты не только слепой — ты еще и глухой!

— Ирчик, о чем это он?

— Геночка, они, — Ира кивнула на Зива и Лоренца, — разговаривают с тобой. Вот минуту назад по твоей просьбе назвали свои имена.

— Что?! Издеваетесь, да?

— О! У Генка крыша поехала! — Женечка немного повеселел.

— Женич! Связавшись с тобой, я свою крышу суперклеем приклеил и гвоздиками намертво прибил!

— А я-то понять не могу! И чего это ты слепой и глухой? А у тебя, оказывается, просто крыша напрочь лишена подвижности! — съязвил Женечка, все больше становясь самим собой.

— Ой! Развеселился! Думаешь, я забыл про все, что хотел тебе сказать? Женич! Я тебя сегодня все равно порву! — снова впал в ярость Генка, но тут же резко сменил интонацию и с ноткой легкого мистического трепета в голосе спросил Иру. — Ирчик, а они что, правда, разговаривают?

— Геночка, они не просто разговаривают — им бы кандидатские с докторскими писать, — ответила Ира.

— Ира! А это мысль! — вдруг аж гавкнул Зив.

— Что, Зив? — спросила Ира.

— Неси-ка ручку и бумагу! — проурчал он.

— Зив, ты что, серьезно писать будешь? — изумленно спросила Ира.

— Неси, неси…

— Женечка, принеси, пожалуйста, ручку и бумагу. Я, конечно, и сама могу, но боюсь, что пока ходить буду, Генка тебя и вправду порвет.

— Иришка! Ты просто ангел во плоти! — вставая с дивана, сказал Женечка, расплывшись в благодарной улыбке, чмокнул Иру в щеку, а потом скорчил рожу Генке и ушел в Ирин кабинет.

За все то время, которое понадобилось Женечке, чтобы принести канцелярские принадлежности, Генка не проронил ни слова, украдкой поглядывая то на Зива, то на Лоренца.

— Вот, — сказал Женечка, кладя на стол перед Зивом листок бумаги и ручку.

Зив взял в зубы ручку и немного крупновато, но вполне ровным, даже можно сказать красивым почерком вывел: «Мое имя — Зив», — а на следующей строчке: «My name is Ziv», — а еще чуть ниже: «Mein Name ist Ziv», — а дальше: «Benim ismim Ziv». Было понятно, что он вполне может продолжить, вот только места на листочке больше не осталось. Зив отнес ручку Лоренцу, а потом и листок.

Лоренц, просмотрев письмена Зива, перевернул его на другую сторону. Он написал ту же фразу, лишь заменив имя на свое и, помимо варианта на русском, вместо английского, немецкого и турецкого использовал финский, португальский, грузинский, арабский, украинский, идиш и санскрит — почерк у него был мельче, а потому и поместилось больше. Закончив, он взял листок в зубы, спрыгнул со своего места, размеренной поступью подошел к Генке и, поставив передние лапы ему на колени, торжественно вручил.

— Ни фига себе! — воскликнул Генка, изучая послание с обеих сторон. — Ну что ж, со стыдом должен признать, что из всего этого более-менее адекватно, кроме русского, понимаю лишь английский, немецкий и украинский.

— А ну-ка, дай сюда! — с энтузиазмом попросил Женечка, протягивая руку. — Батюшки! Лоренц, в том, что идиш для тебя язык не чужой, я не сомневался, — с намеком усмехнулся Женечка, — но на кой, скажите мне, вам санскрит?

— Евгений Вениаминович, я думаю, Вы не будете спорить с тем, что Веды лучше читать в подлиннике, — с достоинством проурчал Зив.

— Слушай, псина, будь другом, напиши, что ты сейчас сказала, — тараща на Зива глаза, попросил Генка.

— Евгений Вениаминович, будьте так добры, принесите еще листок бумаги, — проурчал Зив.

— Что? — как бы сам себя спросил Генка.

— Он попросил Женечку принести еще листок бумаги, — перевела Ира.

— А-а-а, — с «пониманием» протянул Генка.

Женечка, заливаясь веселым смехом, изображая страдающую излишней прыгучестью девочку лет восьми на школьной перемене, умчался за новым листком.

— Спасибо, — чинно поблагодарил его Зив, когда бумага легла перед ним на стол.

— Он сказал спасибо, — перевела Ира.

Зив взял в зубы ручку и аккуратно вывел: «Санскрит следует знать для того, чтобы читать Веды в подлиннике». Потом скосил глаза на Женечку и написал, правда, уже менее старательно, ту же фразу на санскрите. Генка взял листок и, прочитав, воскликнул:

— Потрясающе!

— Ну-ка дай! — попросил Женечка, забирая у Генки листок. — О-о-о! — протянул Женечка с издевкой. — Еще бы не потрясающе! Генка, для тебя это настоящее откровение! Теперь ты точно знаешь, для чего нужно знать санскрит.

— Женечка, дай-ка мне, — попросила Ира. Женечка, ехидно посмеиваясь и корча Генке рожи, передал записку Зива Ире. Она прочла и обратилась к Зиву. — Зив, вообще-то, дословно это звучало несколько иначе.

— Ира, я передал суть сказанного и, думаю, этого вполне достаточно.

— Слышь, Зив, напиши, что ты сейчас сказал, — снова попросил Генка.

— Так, Генка, все, хватит издеваться над животными! — с притворной строгостью одернул его Женечка. — Сам, вон, возьми в зубы ручку и попробуй что-нибудь накалякать. Greenpeace-а на тебя нет!

— Ага! Он занят защитой твоих прав, козел! — парировал Генка, тем самым возвращаясь к выеданию мозгов.

— Геночка, — поспешила Ира отвлечь его от неприятной ей темы, — по поводу санскрита Зив сказал: «Евгений Вениаминович, я думаю, Вы не будете спорить с тем, что Веды лучше читать в подлиннике», — процитировала Ира. — А когда я ему заметила, что в письменном виде он передал эту мысль несколько иначе, он сказал так: «Ира, я передал суть сказанного и, думаю, этого вполне достаточно». А сама я полностью согласна с Женечкой — хватит заставлять Зива и Лоренца писать. Убедился, что могут — и будет. Мне кажется, синхронный перевод тебя вполне устроит.

— А вдруг что не так скажете? — изобразил Генка подозрительность.

— Так ты у них спроси, правильно ли тебе изложили, — ответила ему Ира.

— А как я узнаю? Я ж их не слышу.

— Генка! — Женечка посмотрел на него как на идиота. — Языком жестов они тоже неплохо владеют. Правда, друзья?

Зив и Лоренц кивнули.

— Ни фига себе! — снова ошалело воскликнул Генка, судя по всему, в глубине души отчаянно надеясь, что все это что-то вроде циркового представления, но его надежда неотвратимо испускала дух. — А вообще, Женич, это на тебя Greenpeace-а нет, и стыда с совестью тоже. Это ж надо! За невинным зверьем прятаться!

— Э-э-э! Попрошу не выражаться! — возмутился Женечка почти искренне. — Зив, тяпни его как следует, чтоб не обзывался.

— Евгений Вениаминович, а если он Вас еще раз козлом или сволочью назовет, Вы его тоже покусаете? — проурчал Зив.

— Что он сказал? — спросил Генка, внимательно выслушав, усиленно вслушиваясь, собачье урчание.

— «Евгений Вениаминович, а если он Вас еще раз козлом или сволочью назовет, Вы его тоже покусаете?» — повторила для Генки Ира.

Генка покатился со смеху и хохотал очень долго, а потом… А потом его гнев окончательно прорвал плотину. Ира Генку таким разъяренным никогда не видела и никогда не подозревала, что его словарный запас столь богат как отчасти цензурными, так и не совсем цензурными, а также и совершенно нецензурными ругательствами. Он ходил, точнее, почти бегал по гостиной, зверски жестикулировал и истошно орал. Помимо недавнего конкретного случая, он Женечке припомнил все, как поняла Ира, начиная от Сотворения Мира, а вполне возможно и с еще более отдаленных времен. В самом начале Ира попыталась остановить его, приняв этот взрыв за шутку, потому что даже представить себе не могла, что такое может быть всерьез, но понять это ей пришлось очень быстро, и она от ужаса аж вдавилась в кресло, на котором сидела. Женечка сосредоточенно рассматривал что-то на потолке и казался совершенно спокойным, словно вовсе не в его адрес несся остервенелый поток ненормативной лексики. Женечкин отсутствующий вид, похоже, еще больше бесил Генку, так что его ярость, по всем нормальным признакам давно вышедшая за все мыслимые пределы, продолжала неуклонно нарастать. И вдруг, совершенно внезапно Женечка расхохотался. Ира вздрогнула, словно ее окатили ледяной водой. Видимо, то же ощущение испытал и Генка, так как осекся на полуслове.

— Генка, прости меня дурака, — Женечкин тихий и спокойный голос, как бритвой разрезал воздух. — Я только сейчас понял, чего это ты так взбесился.

— Ну и что ты понял? — Генку всего трясло. Сраженный ледяным спокойствием Женечки, он стал говорить почти шепотом в сравнении с недавними воплями.

— До твоего звонка мы спокойно успели навести порядки, выпить чайку с Татьяной Николаевной, проводить ее домой и вразвалочку вернуться. Тебе что, все же пришлось побывать у Натали в постели?

— Да! Черт возьми! Пришлось! Но я же не устраиваю бордель у Иры в доме! — вновь завопил Генка, правда, уже не так громко.

Женечка опять расхохотался, а Генка было принялся честить его с новой силой, однако, праведность Генкиного гнева дала трещину, и Ира, вскочив с кресла, воспользовалась ею, пока та не затянулась.

— Всё. Хватит, — тихим, ледяным, не терпящим возражений тоном сказала она, положив руки Генке на плечи и глядя ему в глаза жестким колючим взглядом. — Гена, — продолжила она более мягко, — я в защите не нуждаюсь, а если Женечка, как ты говоришь, дуркует, так, наверное, у него есть на то причины.

— Ир, да пусть себе дуркует! Я что, против? Но не здесь же!

— Ген, за последнее время Женечка для меня стал не просто другом. Он по-настоящему помог и продолжает помогать пережить мне то, от чего я все еще почву под ногами найти не могу. А может и никогда в этой жизни не смогу. Так что, если ему охота подурковать у меня в доме, я сделаю все, что в моих силах, для обеспечения его дуркованию максимального комфорта. И это меньшее, что я могу для него сделать.

Генка сразу как-то весь обмяк и уселся в кресло. Ира собрала грязные чашки и ушла на кухню. В доме повисла тишина, которая после пронесшейся бури казалась гробовой.

— Мне, вообще-то, пора… — растерянно промямлил Генка, когда Ира вернулась в гостиную.

— Я проведу тебя, — сказала она ему, а потом обратилась к Зиву и Лоренцу. — Ребятки, помогите, а то я плохо помню, куда надо-то.

— Ира, сядь, — промурлыкал Лоренц. — Мы сами его проведем.

— Он что-то сказал? — неуверенно поинтересовался Генка.

— Да, — ответила Ира. — Он сказал, что они с Зивом сами тебя проведут.

— Так меня ведь за руку протаскивать нужно.

— Я думаю, за руку не понадобится. Лоренц и Зив — стражи прохода. Просто откроешь дверь и выйдешь, когда они тебе кивнут, — объяснила ему Ира, а потом спросила Зива и Лоренца, — Я правильно ему сказала?

— Да, — подтвердил Зив, и они оба кивнули.

— Ну, я пошел… Пока.

Генка направился в сопровождении Зива и Лоренца к лестнице в цоколь.

— Ген, — окликнул его Женечка. — Спасибо, что примчался.

— Да не за что, Женич. Я, конечно, все понимаю, но все ж, постарайся себя вести поприличнее.

— Постараюсь, Ген. Как пройдешь — звякни. Хорошо?

— Звякну. До встречи, ребята!

Генка скрылся внизу, а через минуту запел Женечкин мобильник.

— Все хорошо. Я — на месте, — услышала Ира Генкин отдаленный голос из трубки.

— Ир, прости меня, — тихо сказал Женечка, едва она легла рядом.

— О господи! Жень! Я думала с крутыми разборками наконец-то покончено!

— Генка-то на сто процентов прав… — будто не слыша ее, продолжал Женечка. — Самому тошно…

— Жень, по-моему, тошно-то тебе заранее было, вот и потянуло на «подвиги», — Ира почувствовала, что ему нужно выговориться.

— Ирка, неужели ты действительно понимаешь?

— Не знаю… Некоторые вещи можно до конца понять, только пережив подобное. Да и то, скорее всего, поймешь лишь по-своему.

— А ты не думала, что понимание этого и есть настоящее понимание?

— Да… Наверное…

— Знаешь, я за время своей жизни столько мелких пакостных гадких мерзостей наделал…

— Ну, Жень! На это у тебя времени имелось более чем достаточно.

Женечка горько усмехнулся:

— Да. Пожалуй, слишком много… Ирка, спасибо тебе!

Женечка крепко прижал ее. Ира подняла на него глаза. На его щеках блестели слезы.

— Жень! Да ты, никак, рыдать собрался!? По-моему, мелкие шалости, даже очень гадостные не стоят того, чтобы их оплакивать.

— Знаешь, Ир, у меня в голове не укладывается то, что ты сегодня Генке сказала.

— А-а, ну ясно! Это слезы умиления!

— Ирка, я серьезно. Ко мне здесь никто никогда так не относился. Генка — он действительно друг, готовый прийти на помощь в любую минуту, независимо от того, угрожает ли мне действительно смертельная опасность или я тупо запутался в очередной мерзости, типа сегодняшней. Он, вроде как, и понимает, что и обычную-то по продолжительности жизнь прожить идеально невозможно, а когда тебе все это уже триста раз, как осточертело, так тем паче. Вытащит, помоет-почистит, душеспасительную мораль прочтет… И вроде даже понимает, что меня не разнообразия ради во все тяжкие потянуло, — Женечка усмехнулся. — Хотя, нет. Во все тяжкие как раз таки разнообразия ради и тянет… — Он немного помолчал. — Ир, я невыносимо завидую тем, кто живет только потому, что его родили. Тем, кто если и задается вопросом о смысле жизни, то очень ненадолго и чаще всего под действием алкоголя. А не найдя вразумительного ответа, забывает о проблемах высоких материй. А тут, с одной стороны, вроде как, прекрасно знаешь, что ты здесь делаешь, а с другой… Да на кой хрен все это надо! Так бы и нажал на какую-нибудь ядерную кнопочку, чтоб взлетело это все раз и навсегда в тартарары! Знаешь, Ирка, с этим миром изрядно перемудрили. И никто понятия не имеет, что со всем этим делать. Пока там — представляют себе нечто созерцательно-мечтательное и очень отдаленно напоминающее то, что есть здесь на самом деле. А когда сюда попадают, в самом лучшем случае начинают нести всякую чушь о спасении души. А ведь подавляющему большинству и спасать-то, по сути, нечего — сдохнут и развеются как дым. И абсолютно по барабану чего здесь вытворяли.

— Жень, но ведь не все? Ты сам говорил, что потенциально у любого есть шанс сохранить себя.

— Да, потенциально есть. Но чтобы его использовать, образно говоря, недостаточно любить ближнего, ставить в церкви свечки и читать Отче наш. Так что эта потенциальность на родившихся именно здесь, как это ни печально, вовсе не распространяется. Я не удивлюсь, если таковых не было за всю бытность Вселенной. Да я в этом полностью уверен.

— Жень, но если даже так — жизнь ведь прекрасна!

— Прекрасна? Очень может быть… Рай для мазохистов! Немыслимые наслаждения болью и страданием на любой вкус, в любом объеме и совершенно бесплатно! Ир, всё многообразие живых существ здесь удерживает лишь инстинкт самосохранения, выраженный страхом смерти. Отмени его, и тут же начнется массовая эвакуация. Даже те, кого за пределами этого мира ждет небытие, драпанут отсюда, только их и видели.

— Но ведь для чего-то этот мир все ж существует?

— Хорошая мысль! Ир, может, вспомнишь?

— Что вспомню?

— Ну, Ир, ты тоже имела к утверждению его существования самое непосредственное отношение. А потом, тебе, как, впрочем, и многим, сие творение быстро наскучило. Это меня не удивляет. Меня удивляет другое: чего ты опять здесь забыла? Почему с таким упорством добивалась полноценного воплощения именно в человеке? У тебя ведь получилось только с девятой попытки?

Ире стало жутко не по себе, и она поспешила вернуть разговор в ранее наметившееся русло:

— Жень, по-моему, ты просто впал в черную депрессию.

— Я? Нисколько! По крайней мере, не впал. Я в этом настроении живу уже много сотен лет. С самого того момента, как начал понимать, кто я и что здесь делаю. Сейчас я всего лишь стараюсь тебе объяснить, почему считаю, что ты меня поняла как никто, а главное — как никто поддержала. Почему, как Генка говорит, дуркую периодически, а точнее, почему иногда не могу сдержаться. Ир, творить незнамо что, вот уже как третье тысячелетие непреодолимо тянет.

— Жень, а по-моему, ты себя сильно переоцениваешь.

— В смысле, переоцениваю?

— Эка невидаль, подружку любовницы по случаю трахнуть! Можно подумать — ты первый! Ну прям оригинальнее некуда! Знаешь, при таком отношении к бытию земному можно и что-нибудь покруче придумать!

— Покруче? Покруче слишком круто для бытия земного будет. Не стоит оно того.

— Жень, а у тебя есть с чем сравнивать? Может, не так уж и плохо оно все? Вроде ж как этот мир по образу и подобию божеского сотворяли.

— Тебе виднее, — усмехнулся Женечка.

— Жень, запарил ты со своими многозначительными намеками! Я, конечно, могу умозрительно представить, что я какая-то там высшая сущность, которая в сотворении жизни самое непосредственное участие принимала, но для меня это так и останется несусветным бредом, которым, по сути, это все и является.

— Ой, Ирочка! Если б ты могла это все представить лишь умозрительно, ты бы сейчас не тряслась тут, как Курильские острова во время извержения всех вулканов разом. А насчет бреда я с тобой полностью согласен. Последнее время ты почти постоянно бредишь: с кошкой и собакой разговариваешь и даже слышишь, как они тебе отвечают, прослушиваешь музыкальные композиции в исполнении объекта недвижимости, а еще воображаешь, будто открываешь запертую наглухо дверь в своем подвале и попадаешь в самые разные точки земного шара. И, надо сказать, так уверено воображаешь, что это в действительности происходит! Ир, тебя это все на некоторые мысли не наталкивает? Тебе не кажется это странным?

— Знаешь, делать все это настолько же странно, как и не делать. Ты, между прочим, можешь все то же самое и еще целую кучу всего, чего я не умею.

— Ир, а представь, я бы тебя обо всем этом не далее, как в прошлом году проинформировал бы, ведь точно сказала бы: бред!

— Жень, я не исключаю того, что мы, то есть люди, о мире, в котором живем, вопреки нашему мнению, знаем далеко не всё.

— А о самих себе и того меньше. Ты со мною не согласна?

— Согласна, конечно.

— Так почему для тебя сложно принять идею, что ты — один из творцов сего мира.

— Почему же сложно? Я ж тебе сказала: чисто умозрительно я могу себе это представить. Воображение у меня очень богатое. Жень, к тому, что происходит, даже если это выходит за рамки общедоступного восприятия, пусть это поначалу и шокирует, со временем привыкаешь и начинаешь относиться, как к должному. В конце концов, это тоже часть этого мира, пусть и скрытая от большинства. Невозможно принять то, что лежит за пределами этого мира. Не в одном из миров, параллельных этому, а вообще за пределами.

— Ирка, ты слышала, что ты сейчас сформулировала?

— Слышала, Жень, — она задумалась. — Знаешь, — продолжила Ира после минутной паузы, — иногда мне кажется, что я очень сильно изменилась за прошедший год, но буквально тут же понимаю, что, несмотря ни на что, я осталась точно такой же, как и была всю жизнь.

— Если воплощаешься человеком, ничто человеческое не оставит тебя, пока ты здесь. От человеческого нельзя избавиться, будучи человеком. Можно только смириться и не уделять чрезмерное количество внимания этому, тем более что человеческое в человеке не нуждается во внимании для успешного функционирования.

— Я догадываюсь. Но это с одной стороны, а с другой… Знаешь, идею принципиально иных технологий принять несложно. Не очень сложно. Совершенно немыслимо принять идею, что ты делаешь нечто, ничего не делая в общепринятом смысле. Даже не думая. Я знаю, что это так. Но знаю лишь умозрительно. И одновременно знаю совершенно непонятно как. Я действительно живу в бреду.

— Ладно, тебе, Ирка! — Женечка погладил ее по голове.

— Что, ладно? Сам поплакался в жилетку — я тоже хочу.

— С чего бы это? Помнится, не так уж давно ты обладала куда большим мужеством.

— До недавнего времени все, что со мной происходит, я относила на счет нестабильности гормонального фона.

— Так я могу тебя обрадовать — сейчас все то же самое.

— Я догадываюсь. Только теперь точно знаю, что нестабильность гормонального фона — это следствие, а не причина. И вообще, давай-ка спать — мне завтра трудиться, трудиться и трудиться.

— А как же насчет намерения плакаться в жилетку?

— Боюсь, в ближайшее время не получится лишать себя и тебя сего удовольствия.

— А-а! Ну тогда ладно! — Женечка рассмеялся.

Наутро от Ириного намерения в качестве моциона регулярно плакаться Женечке в жилетку не осталось и следа. Правда, не без активного участия последнего. Женечка проснулся в чернущей смури, и Ире ничего не оставалось делать, как вытряхивать его из этого настроения.

— Женька! Хватит из себя Гамлета строить! Поднимайся и пошли плескаться в водопаде.

— Да. Конечно.

Он поднялся, оделся и послушно поплелся за Ирой.

— О, гляди, Зив, человечество соизволило, наконец-то, глазоньки продрать! — приветствовал их нисхождение в гостиную Лоренц.

— И вам доброго утречка, эксклюзивные представители земной фауны! — весело ответила Ира. — Лоренц, ты, чисто случайно, не в курсе? От чего происходят нарушения выработки гормона радостной гадостности, и каким образом сей процесс можно восстановить?

— И у кого, позвольте спросить, наблюдаются столь серьезные нарушения в работе желез внутренней секреции? — подошел к ним Зив, виляя хвостом.

— Да вот! Полюбуйтесь! — Ира кивнула на Женечку. — Меня, конечно, иногда раздражала его повышенная язвительность и переизбыток сарказма, однако, глядя на него сейчас, так и хочется придушить собственными руками.

— Ну и придуши, чтоб не мучился! — от всей души посоветовал Лоренц.

— Вы так добры, господин кот! — Женечка вымучил из себя улыбку.

— Да. Я не чужд проявлений гуманизма, — с повышенным оттенком гордости в мурлыканье заметил Лоренц.

— Эй, радостно-гадостные гуманисты, вы купаться идете? — весело спросил Зив, направляясь к выходу.

— Конечно, идем! — Ира взяла Женечку за руку и потащила за собой, направляясь вслед за Зивом.

Впрочем, Женечка не особо упирался, но двигался почти безвольно. Шествие замыкал, продолжая рассуждать о гуманизме, Лоренц.

Небо покрывала целая куча обрывков облаков, которые то наползали, то отползали от солнца, постоянно меняя оттенки освещения, а заодно периодически несмело плевались редким мелким слепым дождиком. Ира, продолжая вести Женечку за руку, вслед за бегущими впереди Зивом и Лоренцем, вступила на лесную тропинку. Под сенью одетых в юную листву деревьев одурманивающе пахло влажной свежестью. Птицы выводили трели на все голоса. Сквозь застилающее небо зеленое кружево пробивались то лучи солнца, то гораздо более крупные, чем за пределами леса, капли дождя. Они тяжело падали на слепящие синевой незабудки, заставляя их мерно покачиваться. Иру охватила буря восторга. Впрочем, не только Иру — Зив и Лоренц скакали вместе с ней, а еще катались по прошлогодним листьям и пробивающейся сквозь них сочной траве.

— Женька! И ты скажешь, что вот это вот все неудачная идея!? — в порыве радости бытия Ира повисла у него на шее и увлекла в самую гущу незабудок.

Совсем рядом, прячась за деревьями, грохотал переполненный вешними водами водопад. Ира осыпала Женечку поцелуями и одновременно срывала с него и с себя одежду.

— Палладина, — еще совсем не так, как обычно, но Женечка все же улыбался, — я так понимаю, это изнасилование?

— Это зверское, бесчеловечное изнасилование с отягчающим обстоятельством в виде истязания ледяной водой.

Ира одним рывком подняла Женечку с земли, и уже через мгновение водопад, низвергаясь бешеным потоком со скалы, наслаждался их смиренной беспомощностью в своих струях. Зив собрал раскиданную первозданным хаосом одежду и сложил ее кучей, бросив рядом с ней полотенце.

— Так зверское и бесчеловечное, говоришь? — перекрикивая грохот воды, Женечка подхватил Иру и, изо всех сил сопротивляясь бушующему потоку, выбрался на берег. — Что ж — сама придумала, так что не взыщи.

Горящее после ледяной воды тело почувствовало шершавость прелой листвы и колкость налитой соком травы. Гул водопада смешался с хором птиц, марево юной зелени древесных крон с прозрачной голубизной неба, а лишенные даже намека на нежность «ласки» Женечки захлестнули сладострастным наслаждением. Ира не сопротивлялась лишенному почтительности обращению и сама отвечала тем же, так что, когда они вновь оказались в водопаде, ее вопль от резанувшей по свежим ссадинам воды не был одиноким.

— Женька, ты сумасшедший! — с трудом выбравшись на берег, едва переводя дыхание и откашливаясь, выкрикнула Ира. — Мне сейчас на объект, а там куча народу и Татьяна Николаевна дома ждет!

— Палладина, — Женечка опустился на землю рядом с ней, так же с трудом переводя дыхание и откашливаясь, — температура воздуха вполне способствует прикрытию тела достаточным количеством одежды, так что все издержки бурных проявлений восторгов очарования весенней природой останутся незамеченными.

Женечка окинул Иру взглядом, и из его уст вырвалось крайне неприличное изречение. Потом он глянул на себя и изрек нечто другое, но тоже крайне неприличное.

— Вот и я говорю! — выразила абсолютное согласие Ира.

Зив попытался исправить положение с помощью целебных свойств собачей слюны.

— Зив, не надо, — взмолилась Ира.

— Да, Зив, не стоит, а то госпожу Палладину того и гляди на вторую серию потянет, — с веселой издевкой усмехнулся Женечка.

— А ты что — против? — театрально возмутившись, спросила Ира.

— Не-а… — в глазах Женечки плясали веселые чертики.

Татьяна Николаевна еще никогда так стремительно не покидала Ириного дома. Ни Ира, ни Женечка даже рта не успели открыть, как она, пожелав им удачи, испарилась. Женечка в ужасе глянул на Иру, а она на него. Внешний вид вроде бы вопросов не вызывал, и они дружно перевели дух.

— Знаешь, — закончив глубокий выдох, изрекла Ира, — по-моему, у нее, в отличие от тебя и меня, все в порядке с телепатией.

— Знаешь, а мне, между прочим, тоже так кажется, — весело согласился Женечка, направляясь на кухню за дополнительными чашками для Зива и Лоренца.

— Жень, — обратилась к нему Ира, когда они уселись за стол, — у меня к тебе настоятельное предложение: останься здесь, и просмотри всё, что я успела наваять по твоей книге, а я постараюсь сегодня свалить пораньше.

— Испугалась? — с издевкой спросил Женечка.

— А то ж!

— Вот-вот! Теперь, может, поймешь, чего это я за тебя периодически дергаюсь!

— Да уж, понятней некуда!

— Ладно! Расслабься! Но предложение мне твое нравится. Только действительно, не задерживайся, ладно?

В поющем доме под каватину Людмилы из знаменитой оперы Глинки Ира появилась последней, убедительно изображая, якобы она здесь уже часа два как на посту. Погода более не тормозила процесс, но шел он, подчиняясь инерции прошлой недели, по мнению Иры, гораздо более вяло, чем следовало. Она, цепко завладев вниманием Валентиныча и Влада, стремительно пронеслась вместе с ними по всем этажам дома, а потом предприняла не менее стремительную экскурсию в компании Галины Андреевны по саду. После этого, объявив перерыв с чаем, собрала всех в беседке, где теперь стоял предназначенный для данного мероприятия реквизит.

— Валентиныч, я думаю, как закончите первый этаж, следует перекинуться на фасад, а цоколем заняться в последнюю очередь. Тогда Галина Андреевна со своими девочками успеет закончить территорию непосредственно у дома вместе с вами, а то и чуть раньше.

— Ир, у меня возражений нет, — согласился Валентиныч.

— Вот и замечательно. Я теперь буду с вами несколько меньше. Пора заняться мебелью и прочими предметами интерьера.

— Как скажешь, — снова согласился Валентиныч и спросил. — Влад тебе понадобится?

— Пока нет.

Ира, еще некоторое время попорхав между фронтами работ, направляя их ход в оптимальное русло и задавая предельно возможный темп, виртуозно свалила к себе домой.

Женечка в полном погружении вникал в Ирины художества и, когда она появилась, обрушил на нее целую лавину замечаний.

— Ир, в целом всё, конечно, замечательно, но у меня такое подозрение, что до конца ты так ни разу и не дочитала.

— Жень, ты абсолютно прав. Вспомни, когда ты мне только выдавал сей труд, то сам рекомендовал работать по ходу ознакомления с материалом. Согласись, папочки-то изрядно пухленькие и не для праздного чтения, тем более что вникать приходится очень глубоко.

— Ирка, не оправдывайся! Обычно ты всегда плевала на все мои и не только мои рекомендации.

— Жень, обычно если я работала над твоим заказом, то только над ним и работала.

— Неправда! Ты всегда умудрялась по ходу и еще что-нибудь делать.

— Жень, всякий хлам типа проходных визиток и буклетов — не в счет.

— Ладно. Уговорила. В общем, мне сейчас хотелось бы, чтоб ты оставила на время художественное творчество и тупо дочитала до конца.

— Жень, — ехидно улыбнулась Ира, — если я буду читать тупо, не думаю, что мне это чем-то поможет.

— Ирка, не язви! Ты прекрасно поняла, что я имею в виду. В процессе чтения, тупить совсем необязательно. Я хочу, чтобы ты ухватила целое, а потом только перешла к частностям.

— Женечка! Не нервничай! Я — поняла.

Тут запел Ирин мобильник.

— Привет! — ответила Ира, подавляя смешок, и с шаловливой многозначительностью посмотрела на Женечку.

В трубке еле слышно счастливой скороговоркой щебетал женский голос. Ира, сохраняя шаловливую многозначительность в направленном на Женечку взгляде, молча слушала монолог, и лишь когда он полностью иссяк, ответила:

— Да, здорово бы было, но мне, скорее всего, в ближайшие дни предстоит уехать.

Щебет в трубке наполнился жеманным разочарованием. Ира поспешила несколько смягчить свой приговор:

— Ты только заранее не расстраивайся — это еще неточно. Как выясню окончательно — позвоню.

Щебет прозвучал несколько приободрено и, видимо, изрек формулу прощания, так как Ира ответила:

— Ага, ну давай, удачи, пока!

Отложив в сторону смолкнувшую трубку, Ира аж глаза сощурила в злорадном умилении.

— И что это было? — в наполненном театральным предвкушением Женечкином вопросе Ире почудился глубоко запрятанный легкий страх, точнее не страх, а не совсем приятное волнение.

— Ты верно догадался. Это — Натали. Продолжения банкета требует.

— И что — вот так вот запросто тебе звонит?

— Ну! Жень! Вовсе не вот так вот запросто, а еще и с апломбом.

— Вот… — Женечка не стал уточнять кто, дабы не перевыполнять на сегодня план по ненормативной лексике. — И это после всего?

— Ну! Жень! Она ведь не в курсе, что я в курсе ВСЕХ ее достижений!

Женечка усмехнулся:

— Ир, то, что ты назвала ее достижениями, пожалуй, самое приличное из того, что она здесь вытворяла, притом публично! — Женечка впал в совершенно искреннее возмущение.

— Женечка-а, — заволновалась Ира, — давай-ка вернемся к книге, а то ты тут у меня опять засмуреешь.

— Я? Засмурею? Ха! Ирка, а чего это ты День Победы праздновать не хочешь, а? Чай, все ж ревнуешь? — Женечка расплылся в довольной улыбке.

— Женечка! — подорвалась Ира. — Если ты такой ненасытный в отношении Натали, так я в твое распоряжение весь дом на 9 мая предоставлю! Развлекайтесь, сколько хотите!

— Ирка, а ты злая!

— Зато ты добрый! Знаешь, 8 марта как-то к месту пришлось, 1 мая вроде по инерции проскочило, а вот от удовольствия еще и девятого ударяться в массовое торжество — избавьте, а! Меня уже тошнит от этих праздников!

— Ира-Ира! Ну, разошлась! Да знаю я, что ты праздники не любишь! Честно говоря, даже удивился — что это с тобой случилось? Ладно, успокойся. Лучше скажи: куда ехать-то намылилась? Или это для Натали и компании отмазка?

— И да, и нет, — загадочно молвила Ира. — Сейчас узнаешь.

Она вновь взяла в руки мобильник, полистала «Контакты» и, выбрав нужный номер, нажала кнопку вызова.

— Здравствуйте, Стас!

— Здравствуйте, Ира! — в отличие от Наташиного, его голос раздавался в Ирином кабинете очень отчетливо, хотя и не совсем громко.

— Приведение в порядок Вашего дома входит в завершающую стадию, и мне бы хотелось самой принять непосредственное участие в изготовлении комплекта мебели.

— Не вопрос! Гостиница нужна?

— Нет. Только отсутствие возможных непоняток у персонала.

— Обеспечим! Когда думаете начать?

— Да хоть завтра!

— Давайте послезавтра — вам ведь по общеизвестным законам природы необходимы сутки, чтобы приехать.

— Логично.

— Тогда жду Вас послезавтра часиков в девять около своего подъезда, а потом можете спокойно появляться прямо в цехе, когда Вам будет удобно. Устраивает?

— Вполне.

— Замечательно! До послезавтра!

Ира, зная привычку Радного не выслушивать прощальные слова собеседника, не стала разговаривать с последовавшей за «До послезавтра!» тишиной. Женечка смотрел на Иру малость пришибленно:

— Что это значит? — в замешательстве спросил он.

— Спроси у Зива и Лоренца — я не могу тебе ответить, а они в некоторой степени в курсе.

— Понятно…

Без пяти девять Ира вышла из подъезда. Радный уже ждал ее, сидя в машине.

— Садитесь, — с едва заметной улыбкой сказал он, открывая ей дверь. — Выглядите очень даже впечатляюще, — продолжил Радный, когда Ира уселась, — а как чувствуете себя?

— Тоже впечатляюще… — многозначительно ответила Ира.

Радный усмехнулся:

— Это неплохо! Как я понимаю, Вы вняли моему совету ограничиться лишь привычными делами.

— Внять-то вняла, но полностью следовать не всегда получается.

— Это не страшно. Главное — стремление, — Радный снова усмехнулся и спросил. — Дом-то что поет?

От неожиданности вопроса Ира вздрогнула так, что аж подскочила. Радный рассмеялся. Ира снова вздрогнула: на ее памяти он смеялся впервые.

— И-ира! Расслабьтесь!

— Я вся в стремлении к этому! Стремление, ведь, главное?

— Верно… Так что дом-то поет?

Ира глубоко вздохнула, а затем медленно выдохнула:

— Вчера исполнял регтаймы Джоплина, а позавчера — отдельные номера из «Руслана и Людмилы» Глинки.

— А Вы не пробовали попросить его исполнить то, что, как говорится, Ваша душа просит в данный конкретный момент?

— Нет.

— Попробуйте. Занятное упражнение, — Радный улыбнулся, так как Ира снова вздрогнула. — Ира, последний раз я наведывался туда вместе с Вами.

«Ценное замечание», — отметила про себя Ира и едва заметно перевела дух. С того самого дня и даже чуть раньше того, как Зив и Лоренц открыли свою сеть проходов для Женечки, и она высказала опасение, по поводу его возможных, не желаемых ею посещений, а Зив и Лоренц успокоили ее, что такое не будет иметь место; с того самого дня и даже чуть раньше она знала, кому не нужны никакие разрешения и на кого не действуют никакие ограничения, но своими опасениями избегала делиться даже с самой собой. Однако с того самого дня и даже чуть раньше ее не раз передергивало от всегда непредсказуемо, совершенно внезапно и, как правило, совершенно невпопад проносившейся мысли, что вот прямо сейчас, в любую минуту к ней может запросто нагрянуть Радный.

Он сказал всего-навсего: «Последний раз я наведывался туда вместе с Вами», — но эта фраза вселила в нее полную и безоговорочную уверенность в том, что Радный никогда не использует свои возможности там, где она бы этого не желала. Он никогда не вторгнется без ее разрешения в то, что для нее является сугубо личным. Он сказал лишь: «Последний раз я наведывался туда вместе с Вами», — но этим однозначно дал понять очень многое. Ира успокоилась, а тем временем они почти приехали.

— Ну что ж, сейчас отдам Вас на съедение «главным коням», — с легкой усмешкой сказал Радный и, чуть заметно улыбаясь, добавил. — Однако полагаю, что вечером найду их в виде обглоданных скелетов.

— Спасибо за доверие.

— Всегда рад помочь.

Радный остановил машину у проходной, помог Ире выйти и проводил в бывший ее с Раулем кабинет, где теперь находилась вотчина Анатолия Георгиевича Рябоконя — главного инженера и Георгия Анатольевича Белоконя — главного дизайнера.

Вопреки прогнозу Радного, изложенному в стиле близком к черному юмору, Белоконь и Рябоконь встретили Иру весьма дружелюбно, а когда босс удалился, даже предложили по коньячку за встречу. Ира от коньяка отказалась, но саму идею — испить чего-нибудь за встречу — восприняла с энтузиазмом. Тут же на стол водрузилась двухлитровая пачка абрикосового сока и три граненых стакана.

Общение началось с обсуждения состояния архитектурного объекта, расположенного на приморском склоне Кавказа, плавно перешло к состоянию майской погоды на Юге России, что привело к ярким воспоминаниям прошлогоднего похода в горы.

В первые же пять минут перешли на «ты», Анатолий Георгиевич Рябоконь превратился в Толика, а Георгий Анатольевич Белоконь в Жорика. Ира и представить себе не могла, что прогулка на Ажек в сознании Толика и Жорика оставит столь неизгладимый след. И самое удивительное — вспоминали они свой первый, и пока единственный, опыт общения с Кавказской природой с диким восторгом и не без иронии в адрес себя любимых. И вообще, создавалось впечатление, что они совершенно искренне просто счастливы видеть Иру.

Ее данный факт обрадовал, но и слегка озадачил. В прошлом, даже признавая правоту Иры, Толик с Жориком всегда изрядно напрягались, а сквозь это напряжение неизменно проглядывала неприязнь. А вот теперь не было ни напряга, ни неприязни — их место занял благоговейный трепет. Ира было решила, что это Радный провел с ними идеологическую работу, но тут же поняла, что он здесь ни при чем — он точно не стал бы этого делать. Почему? Ира не могла себе объяснить. Просто знала, что это так.

Впрочем, в процессе разговора все выяснилось само собой. По-новому Толик с Жориком стали относиться к ней благодаря Раулю. Точнее, благодаря русской национальной черте преклоняться перед всем иностранным, в том числе и специалистом. «Хотя, почему именно русской? — промелькнуло у Иры. — Даже Иисус говорил: нет пророка в своем отечестве». Как бы там ни было, но трепетное восхищение Рауля Ирой помножилось на раболепное благоговение Толика с Жориком перед Раулем и обеспечило необходимый, если не сказать беспрецедентно высокий уровень безоговорочного приятия.

В общем, от достопримечательностей Кавказа снова плавно перешли к поющему дому, а от него — к цели Ириного визита и далее от разговоров к делу. Ассортимент материалов на складе Иру не удовлетворил, и ей тут же предоставили целую кипу каталогов поставщиков. Она внимательно их просмотрела, методом исключения отобрала заинтересовавшие ее экземпляры и спросила:

— Можно мне на несколько дней оставить их в своем распоряжении?

— Конечно! — в два голоса проскандировали Толик с Жориком.

Дальше праздно поболтали о чисто производственных вопросах, после чего Ира посетила созданный не без ее участия цех, осталась довольна и, погрузив каталоги в два больших полиэтиленовых пакета, отправилась к себе. Толик с Жориком предлагали вызвать для нее такси и рвались проводить до выхода, но Ира по понятным причинам от их услуг отказалась.

Дома ее за накрытым столом ждал Женечка.

— Ну как?

— Выше ожидаемого, даже можно сказать превосходно, — ответила Ира, высвобождаясь от тяжелых пакетов.

— Почему не сказала, что в ослика Иа играть собралась? Встретил бы — чай, дамам тяжести таскать не пристало.

— Ну да! Особенно на дистанции в тысячу с лишним километров, — усмехнулась Ира.

Женечка тоже усмехнулся:

— Садись, ешь давай! Татьяну Николаевну я отпустил, так что все это в моем исполнении.

— А ребятки где? — спросила Ира, ища глазами Зива и Лоренца.

— Уже покушали и отправились на прогулку.

— Та-а-ак! — протянула Ира. — Вы что тут малость побеседовали и во взглядах не сошлись?

— Есть чуть-чуть, — честно признался Женечка. — Впрочем, если ты думаешь, что в твое отсутствие здесь разыгрался глобальный межвидовой конфликт — ты сильно заблуждаешься. Может, в чем-то наши точки зрения и не совпадают, но при этом царит полное уважение к мнению оппонента. Ты, видимо, не замечаешь, но в последнее время они частенько покидают пределы этого дома по своим, ведомым только им делам.

— Это все просто чудесно, но что все-таки стало предметом разгоревшегося спора?

— Ир, ничего здесь не разгоралось, в том числе и спор.

— Но ведь ты сам признал, что вы в чем-то не сошлись во взглядах!

— Видишь ли, мы несколько по-разному понимаем суть твоего существования здесь.

— Замечательно! — возмутилась Ира. — А давайте с сутью своего существования здесь я как-нибудь сама разберусь! Честно говоря, я хренею от вас от всех! Ходите тут, рассказываете на все голоса, что я чуть ли не господь бог и тут же разрабатываете для меня глобальную стратегию и тактику! Жень, тебе не кажется, что мне лучше знать, что я, как ты говоришь, здесь забыла? — Женечка было открыл рот, чтобы нечто возразить. — А если я даже этого и не знаю, то уж поверь, и в этом случае моя информированность гораздо лучше вашей вместе взятой!

— Палладина! Как ты заговорила!

— Женя! Да меня просто уже невыносимо тошнит от всех этих мистик и миссий! Но если рассуждать логически и предположить, что я действительно воплощение о-го-го какой запредельной шишки, то, простите, не вашего ума дело на кой ляд я здесь родилась!

— Что ж, с логикой у тебя всегда все в порядке было.

— Хвала небесам, хоть это у тебя не вызывает вопросов!

— Ир, и все-таки, откуда в тебе такая уверенность?

— Уверенность, простите, в чем?

— Уверенность в том, что ты хорошо себе представляешь, что ты тут на самом деле делаешь.

— Жень, на самом деле в данный момент я тут сижу и ем суп. И в этом я абсолютно уверена, а источник этой уверенности находится вот в этой тарелке и проникает в меня с помощью вот этой ложки. Кстати, спасибо — суп очень вкусный.

— Пожалуйста. Однако ты ведь знаешь, что я не о супе.

— А по поводу того, что ты имеешь в виду, я уверена в одном, что если вы решили тут сесть рядком и общими усилиями сочинить мне смысл жизни, то красный флаг вам в руки и памятник на шею! Сочиняйте, сколько душе угодно! Только когда закончите и соответственно оформите, засуньте себе его, не буду уточнять куда!

— Ирка! Ты чего это так разошлась!

Ира и сама не могла понять, что это на нее нашло. Самое главное, что настроение-то, в общем-то, было самое что ни на есть великолепное. Она задумалась, а потом честно призналась:

— Не знаю.

— Я так и подумал, — улыбнулся ей Женечка.

— Что у вас тут опять за сыр-бор? — спросил Зив, появившись вместе с Лоренцем на лестнице из цоколя.

— Ничего особенного, просто госпожа Палладина милостиво разрешила нам с вами разработать для нее, несравненной, проект смысла жизни, а потом засунуть его… в общем, она не стала уточнять, куда, — весело ответил ему Женечка.

— Ты что, рассказал ей о нашей дискуссии? — спросил Лоренц, запрыгивая в кресло.

— Нет. Только признался, что таковая имела место.

Ира ни с того ни с сего расхохоталась, да так, что минут пять не могла остановиться.

— Ирка, да что с тобой сегодня?

Этот вопрос Женечка повторил раз пять и еще по паре раз его задали Зив и Лоренц, прежде чем Ира совладала с собой для ответа.

— Ничего… Все в порядке… — с трудом выговорила она, борясь с последними смешинками. — Просто я вдруг поняла, почему Творец, как правильно замечает большинство рода людского, оставил свое творение на произвол судьбы, и более не почитает своим присутствием.

— По-твоему, это смешно? — нарочито строго спросил Женечка.

— Даже очень. Я тут представила, что бы случилось, если б он вдруг снизошел к нам грешным.

— И что ж предстало перед твоим внутренним взором?

— Ну как что? Во-первых, миллиарды заявок с требованием немедленно выдать нечто от куска хлеба до острова средних размеров в благоприятной климатической зоне. Во-вторых, миллиарды жалоб на собственную несостоятельность с указанием источников бед от тещи до Усама бен Ладена, естественно, без упоминания собственной персоны. И, в-третьих, уже, конечно, не миллиарды, а миллионы, может быть, даже и тысячи пояснений того, кто он, в смысле Создатель, какой он и в каком направлении ему дальше двигаться с подробным описанием в крепких выражениях того, что он создал.

— Ирка! А я-то думаю, и чего это тебя так вздергивать начинает от одного невинного, а с декларированной тобою твоей точки зрения, и вовсе пустого намека, что ты к созданию этого мира тоже имеешь отношение! — теперь уже расхохотался Женечка, правда, не так исступленно, как Ира.

— Женька! Достал! — рявкнула она.

— Вот видите? Опять рассвирепела! — обведя взглядом Зива и Лоренца, констатировал факт Женечка.

— Евгений Вениаминович, оставьте Иру в покое, — спокойно проурчал Зив. — Неужели Вы не видите, что делаете?

— Вижу, — неожиданно серьезно сказал Женечка. — Потому и делаю.

— Зачем? — сощурившись, томно промурлыкал вопрос Лоренц.

— Хочешь сказать, что вам непонятно?

— Нам-то понятно, а вот Ире…

— А от нее этого пока и не требуется.

— Коли вы мне тут общими усилиями кости собрались мыть, может, я пойду, а? У меня, вообще-то, есть чем заняться.

— Хорошая идея! Давай! Вали! — гормон радостной гадостности аж бурлил в Женечкиных жилах.

— Евгений Вениаминович, зачем Вы так? — проурчал Зив.

— Ты думаешь, она обиделась? — не глядя на Иру, спросил Зива Женечка и манерно повернулся к Ире. — Ирка, ты обиделась? — вопрос прозвучал с той же интонацией, как: «Маша, ты сделала уроки?».

Ира снова расхохоталась, но на этот раз успокоилась гораздо быстрее. Женечка хотел еще что-то съязвить, но тут у него запел мобильник.

— Генка звонит, — будто оглашая великую тайну, громко прошептал Женечка присутствующим, а потом, натянуто серьезным тоном, ответил на звонок. — Я Вас очень внимательно слушаю, господин Логинов.

— Это замечательно, что слушаешь ты очень внимательно. Чем занимаешься?

— В теплой компании пытаюсь испить чашечку кофе, а Палладина все время мешает процессу.

— Одним словом, бездельничаешь.

— В некотором роде так и есть.

— А поработать, разнообразия ради, желания нет?

— На тему?

— На тему перевести толстенький романчик с португальского для начала на английский, а потом, возможно, и еще на несколько языков.

— Генка! Да с превеликим удовольствием, а то от затянувшегося тотального безделья уже крышу рвет.

— Я, знаешь ли, заметил, вот и подсуетился.

— Так ты мне что, заказ специально, что ли, искал?

— А то ж! Наша последняя с тобой встреча меня изрядно озаботила.

— Ясно.

— В общем, ты согласен?

— Как видишь.

— Тогда оставь в покое свой недопитый кофе, а заодно и Ирчика, и дуй ко мне.

— Как скажешь. Сейчас буду.

Женечка выключил мобильник и, окинув взглядом Иру, Зива и Лоренца, сообщил:

— Должен вас покинуть. Думаю, что ненадолго.

Он поднялся и, более ничего не говоря, скрылся в цоколе. Ира на секунду опешила, а потом спросила:

— Это как это он?

— В смысле? — проурчал Зив.

— Он же у Генки даже не спросил, где тот находится.

— Ира, он этим занимается плюс-минус две тысячи лет и, само собой, умеет пользоваться проходами гораздо лучше тебя, — промурлыкал Лоренц.

— Но как?

— Выбирая направление можно ориентироваться не только по географическим объектам, но и по биологическим субъектам, то есть выбирать не только из «куда», но и из «к кому».

— А почему же вы мне об этом раньше не говорили? Хотя бы тогда, когда я сама того же Генку найти пыталась?

— Ира, у нас нет возможности научить тебя этому, — важно проурчал Зив.

— Видишь ли, — взял слово Лоренц, — попасть через проход из одной географической точки в другую, даже очень удаленную, может любое живое существо без всякой подготовки и тренировки. Единственное, ему, конечно, не удастся запросто попасть туда, куда оно на самом деле хочет, но куда-нибудь попадет обязательно. Потому, как ты уже знаешь, к проходам и приставлены стражи. А вот пройти через проход не куда-то, а к кому-то — это действительно высший пилотаж. Так вот, даже мы об этой возможности знаем лишь чисто теоретически.

— Но ведь… — начала Ира, но Лоренц перебил ее.

— Ты имеешь в виду, что мы помогли тебе найти местоположение твоего друга?

— Да.

— Это не совсем то, точнее, совсем не то. Мы помогли тебе определить именно его местоположение в пространстве и направили в ближайший к этой географической точке выход. То есть и в данном случае ты перешла куда-то, но не к кому-то. Точно определить местоположение кого-то где-то, задача, безусловно, нелегкая, но этому мы тебя можем научить, но… Ты недооцениваешь своего Женечку, а ведь для него вполне естественны вещи, которые ты даже вообразить не в состоянии, даже если будешь использовать богатство своего воображения на пределе. Это только на первый взгляд законы природы, в отличие от придуманных людьми юридических документов, кажутся незыблемыми. На самом деле в них, как и в законах, придуманных людьми, очень много лазеек. Как и в случае с человеческими законами, пользование этими лазейками небезопасно, но если знаешь «как», тебе открываются возможности, кажущиеся фантастическими. Однако, в данном случае теоретическое знание, на которое привык опираться в своей жизни человек, ничего не дает. Нужно уметь, и уметь то, что даже отдаленно не поддается так любимой людьми вербализации. Так вот, Женечке нет никакой надобности знать, где в данный момент находится человек, с которым он хочет встретиться. Он просто приходит к нему и все. И наличие прохода имеет значение только в начальной точке. В пункте назначения образуется временная трещина, которая тут же без следа затягивается.

— Крыша у меня сейчас не поедет — она у меня сейчас полетит. Так что, давайте-ка я ради безопасности собственного рассудка займусь тем, чем собиралась изначально.

— Как знаешь… — промурлыкал Лоренц.

Ира взяла свои пакеты и отправилась в кабинет.

Сосредоточиться на каталогах, оказалось не так-то просто, но, в конце концов, нечеловеческие усилия воли сделали свое дело. Ира растворилась в работе и растворилась до такой степени, что только внезапно возникший в сумерках поток яркого электрического света выдернул ее в «здесь и сейчас» реального мира.

— Ой! — вздрогнула она от неожиданности.

— О-йой! — отозвался Женечка с улыбкой.

— И давно ты здесь?

— Достаточно, — Женечка снова усмехнулся. — Знаешь, ты так глубоко погружаешься в проблемы диванов, столов и прочих деталей интерьера, что даже без интеллектуального познания внутренних точек способна наделить их очень мощными энергетическими свойствами.

— Очень может быть, — унимая дрожь, задумчиво изрекла Ира и спешно перевела разговор на другую тему. — Что там у Генки?

— У Генки все здорово. Нашел мне большой заказ, так что в ближайшее время вымирание от тотального безделья мне не грозит. А самое главное — появилась очень веская причина оставить тебя на некоторое время в относительном покое.

— Вот это действительно радует, — не без сарказма заметила Ира.

— Что, так сильно достал?

— Если честно, то да.

— Ну вот! — Женечка скорчил рожицу обиженного ребенка.

— Знаешь, Жень, если бы наше с тобой общение на данном этапе ограничивалось изданием твоей книги, я против твоего общества ничего бы не имела, но ведь ты ни единого момента не упускаешь, чтобы меня вздернуть. Пойми, я действительно устала! Стоит мне найти для себя удобное положение, как ты тут же выбиваешь меня оттуда.

— Только я?

— Справедливости ради нужно согласиться, что не только ты. Но мне кажется, что ты единственный, кто делает это периодически лишь, как говорится, из любви к искусству. Извини, но мне порой кажется, что тебя просто забавляет моя реакция.

— Если честно, то, конечно, не без этого, — усмехнулся Женечка.

— Итак, ты меня покидаешь? — с язвительной надеждой в голосе спросила Ира.

— И не надейся! Если честно, то все это время я проторчал здесь исключительно для того, чтобы ты, в конце концов, оторвалась от своих диванов и выпила б со мной чашечку кофе.

— Ладно. Уговорил.

Ира отложила каталоги, поднялась и вместе с Женечкой отправилась в гостиную. Правда, гостиная стала конечным пунктом только для Иры. Женечка пошел дальше — на кухню. Ира, пользуясь его отсутствием, обеспеченным хозяйственной необходимостью, вполголоса обратилась к своей живности:

— Слушайте, одного понять не могу!

— Чего именно? — профессорским тоном спросил Лоренц.

— Зачем Женечка добивался открытия для себя вашей сети, если он может с помощью проходов попадать не только «куда-то», но и к «кому-то»?

— Вполне логичный вопрос… — задумчиво проурчал Зив.

— Абсолютно верно, — согласился Лоренц. — Почему бы тебе не задать его Женечке?

— Потому, что я изначально хочу знать ваше мнение.

— Тогда тебе придется подождать, так как он уже возвращается, — проурчал Зив.

И действительно, из кухни показался Женечка с подносом в руках.

— Ну что, Палладина, как жить собираешься во времена моей повышенной занятости? — спросил он, усаживаясь на диван.

— Буду, не отвлекаясь на глобальные проблемы существования сего мира, контролировать изготовление мебели и работы в поющем доме, а по ходу прочту от начала до конца твою книгу.

— О, как всё серьезно! — съязвил Женечка. — Кофейку-то с тобой хоть можно будет с устатку глотонуть?

— Ну если только с устатку, и если только глотонуть, то, думаю, можно, — с улыбкой ответила Ира.

— И на том спасибо!

— Пожалуйста! Кстати, в данный момент кофе в твоей чашке уже иссяк, и усталость, как я вижу, тебя бетонной плитой не давит.

— Намек понял. Сваливаю!

Женечка поднялся, чмокнул Иру в щеку и послушно ушел. Ира выждала некоторое время и резко оживилась:

— Так почему же Женечка добивался открытия для себя вашей сети? — бойко спросила она Зива и Лоренца.

— Ты уверенна, что хочешь говорить об этом? — спросил Зив.

— Абсолютно!

— Ну что ж… Я спросил лишь из-за того, что ты сама не так давно просила не касаться подобных тем, — Зив выразительно посмотрел на нее.

— Я решила сделать исключение.

— Понятно… — проурчал Зив и взглянул на Лоренца, предлагая начать «лекцию».

— Как ты, Ира, правильно заметила, — томно замурлыкал Лоренц, — во время твоего отсутствия сегодня утром между нами и твоим другом имела место, касающаяся непосредственно тебя дискуссия. Однако, смею тебя заверить, ни мы, ни Женечка не изобретали для тебя смысл жизни. Мы кардинально разошлись во взглядах относительно того, стоит ли посвящать тебя в особенности этого мира, скрытые от большинства существ его населяющих. Если ты заметила, твой друг почти никогда этого не делал. И упорно считает, что мы этим занялись исключительно для того, чтобы заручиться твоим безоговорочным и безграничным доверием — смею тебя заверить, что это не так.

Женечка со своей стороны считает, что овладение определенными известными ему секретами устройства этого мира лишь отвлечет тебя, дав в руки абсолютно ненужную, с его точки зрения, забавную игрушку. Мы же, напротив, считаем, что более полное знание того, с чем ты имеешь дело, более полная картина этого мира, поможет тебе. Поможет и чисто практическим удобством пользования им — согласись, хотя бы те же самые проходы создают массу удобств — и возможностью более полно осознать общую картину мира; как минимум, обретением понимания, почему все эти возможности скрываются от подавляющего большинства, держаться, так сказать, под грифом «секретно».

Мы уверены, что подобные знания станут для тебя прекрасным средством для достижения любых твоих целей. Женечка же считает, что их постижение может превратиться для тебя в цель, что с его точки зрения — да и с нашей, признаться, тоже — крайне нежелательно. Мы уверены, — и в этом Женечка с нами, к счастью, согласен — что если тебя не учить всем этим вещам, ты все равно сама рано или поздно их обнаружишь. Однако, в отличие от него, мы еще уверены и в том, что если ты станешь обнаруживать их сама, то тогда они и могут превратиться для тебя из средства в цель. Так происходит со всеми, кто их обнаруживает.

Он сам в свое время попал под очарование скрытых возможностей, на что мы ему прямо указали, можно даже сказать, ткнули носом. Однако твой друг считает, что на само обнаружение уходят десятилетия, а то и столетия, чего у тебя в запасе нет. Именно поэтому он никогда не показывал тебе всего, чего достиг. Не удержался только от демонстрации своих пламенных способностей, и то лишь потому, что именно они во многом способствовали твоему нынешнему благополучному воплощению здесь, и заодно гарантировали ему от тебя повышенное количество внимания. А еще сообщил о своем чрезвычайно длительном для человека сроке жизни тут. Сообщил только потому, что в данном случае это лишь вопрос веры, — практически убедиться в этом ты, естественно, не в состоянии.

Таким образом, он считает, что сама ты на эти возможности не наткнешься и, следовательно, зацикливаться на них не будешь. Мы же считаем, что сама ты на них уже в какой-то степени давным-давно наткнулась и вовсе на этом не зацикливаешься, а вот если и дальше держать тебя в неведении, то, идя по своему пути, ты все больше и больше будешь обнаруживать недоступное подавляющему большинству, а следовательно, в определенный момент можешь действительно всему этому придать гораздо большее значение, чем оно того стоит.

Ира терпеливо слушала, но, в конце концов, ее терпение иссякло:

— Это все замечательно, Лоренц, но ты никак не ответишь на мой вполне конкретный вопрос: зачем Женечка добивался открытия для себя вашей сети?

— Я не забыл, а рассказываю все это тебе для того, чтобы до конца прояснить его мотивы. Дело в том, что когда стремишься попасть не «куда-то», а к «кому-то», то появляешься непосредственно перед нужным тебе субъектом как бы прямо из воздуха. По известным теперь тебе причинам — а для Женечки, смею тебе заметить, они очень веские — он всеми силами всегда избегал тебя шокировать подобными методами и наталкивать на задавание ненужных, с его точки зрения, вопросов. Он, возможно, если и пользовался в отношении тебя этой своей способностью, то лишь в самых крайних случаях и так, чтобы ты не смогла этого заметить. Ну а с некоторых пор он этого и вовсе сделать не в состоянии.

Видишь ли, для того, чтобы возникнуть рядом с тобой как бы прямо из воздуха, нужно твое разрешение. Вообще-то, большинство не могут этого ни разрешить, ни запретить, и к ним можно являться в любое время по собственному желанию. Но ты к этому большинству не относишься, а поскольку тебе далеко небезразлична твоя уединенность, и до такой степени, что ты готова защищать ее не на жизнь, а насмерть, то такого разрешения у него в принципе нет.

Ну а конкретно сегодня, он, как, впрочем, и всегда, не подумал, что ты можешь задаться этим вопросом. Мы предлагали тебе спросить у него напрямик не разнообразия ради, а для того, чтобы он сам понял, что должен делиться с тобой открытыми им тайнами, и не надеяться, что ты не доберешься до них самостоятельно.

— Ира, — проурчал Зив, — Евгений Вениаминович тебе друг, так как не стоит на твоем пути, однако, он мог бы во многом помочь, но считает, что это лишь помешает тебе. Мы пытались убедить его в обратном, но он не согласился с нами.

— Замечательно! — воскликнула Ира. — В общем-то, я уже и сама догадалась, что моим мнением поинтересоваться никто из вас не считает нужным!

— Ира, не обижайся… — начал Зив, но Ира не дала ему договорить.

— А свое мнение по этому поводу я не раз и недвусмысленно высказывала: Я НЕ ХО-ЧУ ВЛЕЗАТЬ ВО ВСЕ ЭТО!

— Ты права. Мы это слышали, — спокойно ответил Зив.

— По-моему, первомайское приключение самого Женечки как нельзя лучше показало, что все эти возможности и способности яйца выеденного не стоят в определенных и даже вполне заурядных ситуациях.

— Правильно! То, о чем мы здесь говорили лишь нечто вроде технологий, которые никоим образом не позволяют избегать и даже более эффективно действовать в определенных стечениях обстоятельств. Но разве тебе не понравилось пользоваться проходами?

— Согласна. Проходы — это блеск!

— Ну вот! — обрадовался Зив. — Все остальное, что мы имели сейчас в виду, лежит в той же сфере.

— То есть, — взял слово Лоренц, — нынче мы говорим совсем не о том, по поводу чего ты так вскипела. По большому счету Женечка отчасти прав, считая, что ты не разделяешь для себя эти вещи. Ведь действительно до настоящего момента ты и не задумывалась, что причины твоих терзаний и возможности вроде проходов лежат в совершенно разных плоскостях, так?

— В общем-то, да… хотя кое-какие подозрения на этот счет у меня имелись.

— Мы заметили, а вот Женечка — нет. Даже после того, как ты ему прямо сказала: «к тому, что происходит, даже если это выходит за рамки общедоступного восприятия, пусть это поначалу и шокирует, со временем привыкаешь и начинаешь относиться как к должному. В конце концов, это тоже часть этого мира, пусть и скрытая от большинства. Невозможно принять то, что лежит за пределами этого мира. Не в одном из миров, параллельных этому, а вообще за пределами».

— Хорошая у тебя память, Лоренц, — заметила Ира. — Однако и я на свою не жалуюсь. Женечка очень даже обратил свое внимание на мое высказывание и даже мне особо на него указал.

— Внимание-то он обратил, но значения нужного придать не соизволил, — проурчал Зив. — Будь то иначе, не стоял бы так уверенно на своем, не сетовал бы на нас, что мы тебя к проходам приобщили, а сам бы чему полезному научил. Конечно, тайны из всего этого не разнообразия ради сделались, но не от тебя же их скрывать!

— Причины прошу не излагать, — быстро вставила Ира.

Майская погода хоть и мало напоминала предлетнюю, но проливными дождями больше не огорчала, а потому работы в поющем доме на всех парах устремились к финишу. Кроме того, Ирино присутствие на мебельной фабрике понадобилось в гораздо большем количестве, чем она предполагала изначально. То, что «главные кони», наконец-то, прониклись к ней, с одной стороны, конечно, здорово, но с другой — они теперь и шага без ее чуткого руководства ступить не смели. В общем, целыми днями Ира буквально разрывалась между цехом и поющим домом, сама до глубины души поражаясь, как это ни у Валентиныча и компании, ни у «главных коней» странность ее появлений не вызывает вопросов. Впрочем, Влад все же озадачился некоторыми непонятками, но виду он никому не показывал — кроме Иры, разумеется. Ира не пыталась рассеять его неясности, но и объяснять ничего не объясняла. Когда он разок, улучив момент, намекнул ей о ее малопонятных появлениях и исчезновениях, она тут же поинтересовалась его успехами в учебе, чем тут же отбила охоту что-либо выяснять.

На Женечкину книгу ни времени, ни сил почти не оставалось, и все же, Ира, как и обещала, честно прочла ее и даже два раза. Естественно, не зря, так как пришлось значительно изменить изначально выбранную концепцию. Не кардинально, правда. К тому же, ей стало немного грустно. Не оттого, что пришлось менять концепцию, а потому что ожидала она гораздо большего. Хотя, может быть, если б ей пришлось вот так вот все сразу прочесть в прошлом году, впечатление и оказалось бы гораздо более ярким, но теперь… Как бы там ни было, а теперь перед ее глазами вырисовалась достаточно четкая картина того, что следует иллюстрировать и как.

В самые последние дни мая Ира, оставив Валентиныча с Галиной Андреевной наводить предпоследний лоск, умотала с Владом в Краснодар за предметами интерьера и экстерьера, не входящими в компетенцию производства предприятия Радного, продукция которого уже где-то железнодорожными путями в контейнере неуклонно приближалась к Сочи. Поездка выдалась приятной и плодотворной. Правда, вместо запланированных Ирой одного-двух дней, стараниями Влада заняла целую неделю, так что вернулись они в Сочи лишь в начале июня. К их приезду Валентиныч с Галиной Андреевной успели даже дня три передохнуть, так что в завершающий этап вступили со значительно обновленными силами. Вот, правда, Влад по приезду оказался несколько выбитым из колеи.

Выехали они из Краснодара ранним утром, почти ночью. Около девяти Влад завез Иру домой и отправился к себе. Однако всего через час он позвонил ей в полном смятении и слезно попросился приехать. Ира не возражала, и Влад примчался с такой скоростью, что у нее возникло подозрение, будто он и сам научился пользоваться проходами, притом вместе с автомобилем. Но когда он ворвался в гостиную, его вид и едва переводимое дыхание больше свидетельствовали о том, что он весь путь преодолел бегом, притом, видимо, взвалив видавшую виды «Ниву» к себе на плечи.

— Ира…!!! Алина…!!!

— Что случилось, Влад?

— Ира…!!! Алина…!!! Она…!!! У нее…!!!

— Господи! Влад! Да успокойся ты! Если ты о том, что Алиночка твоя беременна, так я и без тебя знаю.

— Что…!!!???

— Влад! Отдышись! Расслабься! Это совсем не страшно — я тебя уверяю!

Влад порывался еще что-то сказать, но Ира ему не дала — усадила на диван и налила стакан воды. Постепенно дыхание Влада, оставаясь все еще учащенным, перестало сыпать угрозами разорвать легкие в клочья.

— Ну? — спросила Ира, внимательно разглядывая его. — Оклемался?

— Ира, откуда ты узнала, что Алина…

— Влад! — рассмеялась Ира. — Надеюсь, ты не считаешь, что Лешку мне аист принес?

— Но ведь…

— Влад, надеюсь, ты понимаешь, что беременность наступает не в тот момент, когда ее обнаруживает гинеколог?

— Но ведь…

— Признаюсь, что когда видела твою Алиночку перед нашим с тобой отъездом, я не была в этом уверена на сто процентов, но твои истошные вопли подтвердили мои догадки.

— Что теперь делать?

— Как что? Готовиться стать отцом! У тебя на это, по меньшей мере, есть не менее семи месяцев.

— Семи с половиной… у нее срок пять-шесть недель…

— Батюшки! Да ты никак в курсе, что беременность длится девять?! Уже похвально! Как она-то сама к своему новому положению отнеслась?

— Как-как! Вне себя от счастья! — растерянно воскликнул Влад.

— Замечательно!

— Ира! Я не готов к этому!

— Влад! Еще раз повторяю: она ведь не завтра родит! Семь с половиной месяцев достаточный срок, чтобы осознать и подготовиться морально к своей новой роли.

— Я не думал, что так все скоропостижно случится…

— Ну! Скоропостижно! Вы без малого год вместе прожили! В самый раз по всем законам природы! — у Иры запел мобильник. — Привет, Женечка! — ответила она.

— Что там у тебя стряслось, Палладина?

— У меня — ничего. Тут просто Влад выяснил, что его жена ждет ребенка. Вот, в истерике бьется.

— Что? Серьезно? — голос Женечки звучал куда более взволнованно, чем в самом начале разговора.

— Серьезней некуда!

— Может, мое присутствие будет нелишним?

— Думаю, что очень даже нелишним! Давай! Ждем!

Как только Ира положила трубку, Зив стремглав бросился вниз по лестнице ведущей в цоколь. Видимо не зря, потому что буквально через мгновение оттуда послышался приглушенный шум. Какого именно рода шум доносился снизу, Ира не особо разобрала, прикладывая все усилия к тому, чтобы на него не обратил внимания Влад, что, впрочем, не было вызвано настоятельной необходимостью, а являлось, скорее, предосторожностью «на всякий случай». В общем, Женечка появился в гостиной через парадный вход минут через десять. Маловато, конечно, но Влад находился не в том состоянии, чтобы придавать значение таким мелочам, да и вообще замечать их.

— Здравствуй, здравствуй, будущий папаша! — с легкой иронией и еле уловимым волнением приветствовал его Женечка.

— Здравствуйте, Евгений Вениаминович…

— Да ты, гляжу, не рад вовсе?

— Да не то, чтобы не рад… Просто в голове не укладывается…

— Какой срок?

— Пять-шесть недель, сказали…

— Ну-у-у! Мой дорогой! У тебя еще уйма времени, чтоб все в головушку свою уложить!

— Прошу прощенья, — вклинилась Ира. — Я так понимаю, у вас тут сугубо мужской разговор намечается? Не возражаете, если я вас ненадолго покину?

— Как ненадолго? — осведомился Женечка.

— Пока сами не позовете.

— Хорошо, Ир, — Женечка тоном голоса выразил ей свою глубокую признательность.

Ира поднялась к себе, взяла распечатку Женечкиной книги и еще раз пробежала по тем моментам, которые собиралась обсудить. Как только она закончила, к ней вошел значительно преобразившийся Влад и возвестил окончание сугубо мужского разговора.

Что именно поведал Женечка Владу, Ира выяснять не пыталась. А зачем? Ее порадовали произошедшие с последним перемены, и этого было вполне достаточно. Влад даже как бы повзрослел за те минут двадцать-тридцать, что Ира отсутствовала. И даже не допил кофе, когда запел мобильник, и голосок из него возвестил о том, что Алиночка уже заждалась его.

— Фу-у-у-ух! — облегченно перевел дух Женечка, как только вдали стих рокот мотора видавшей виды «Нивы».

— Женечка, я честно дважды перечитала твой труд и, должна тебе заметить, меня постигло некоторое разочарование, — скорее подняла актуальную для себя тему Ира.

— Я рад, — неожиданно бодро возвестил Женечка.

— Рад, что разочаровал меня? — удивилась Ира.

— Конечно, рад! Ведь если б нынче мой труд произвел на тебя неизгладимое впечатление, это бы означало, что все, что с тобой произошло за последние без малого полтора года, всего лишь не стоящий никакого внимания бред. Я, помнится, уже говорил, что нынче тебе уже нет смысла над этим всем трудиться, разве не так?

— Ну почему же нет? Очень даже есть! Только по другому поводу и другим причинам.

— Ах! Ну да-а! — с сарказмом протянул Женечка. — Но это, заметь, сугубо твое решение. Видишь ли, как ты уже знаешь, с ясновидением у меня весьма туго, и я ну никак не предполагал всего, что с тобой произойдет. Сочинил для тебя азбуку, а ты у нас, оказывается, уже аспирантуру почти окончила.

— Жень, ты мне льстишь!

— Ничуть! Я, честно говоря, удивлен, как у тебя хватило терпения перечитать дважды.

— Но я ведь пообещала тебе подготовить материал к печати! К тому же, несмотря на некоторое разочарование, скрупулезное чтение два раза подряд дало мне возможность держать себя в нужном настроении, способствующем продуктивному трудовому процессу.

— Извини, а примерно год назад, когда ты только начинала знакомиться с этим трудом, он создавал тебе такое же настроение?

— Ты ведь и сам знаешь, что нет.

— Конечно, знаю!

— Что, хочешь еще раз ткнуть меня носом в то, насколько я изменилась?

— Вот именно! Только я бы сказал: не изменилась, а преобразилась.

— Прости, не совсем понимаю смысл твоего уточнения.

— Ир, ты ведь сама замечаешь и постоянно мне рассказываешь, что ничуть не изменилась, разве не так? А вот преобразиться — ты преобразилась, без сомнения.

Зив внимательно слушал, внимательно глядя на Иру и Женечку. Лоренц, казалось, слушал вполуха, томно разлегшись в кресле. Однако, по окончанию последней Женечкиной фразы, он лениво приподнялся и не менее лениво промурлыкал, глядя на Зива:

— Зив, чего это ты так на них уставился?! Человеки опять в словоблудие вдарились. Смею тебя заверить — ничего интересного.

Ира зааплодировала:

— Браво, Лоренц! Гениально!

Лоренц не поленился встать и манерно раскланялся.

— Жень, — продолжила Ира, когда Лоренц снова улегся, — у меня к тебе есть несколько вопросов.

— По поводу моего, разочаровавшего тебя, труда?

— Да.

— Палладина, не трудись задавать. Я тебе уже не так давно сказал, что его публикация способна лишь слегка потешить мое самолюбие и немного облегчить кошелек Генки. Хотя, вполне возможно, этот злыдень умудрится и тут что-то да заработать.

— Жень, а он все твои публикации финансирует?

— На большинстве — неплохо зарабатывает.

— Теперь мне понятно, чего это ты так заботишься об его регулярных рождениях, — съязвила Ира. — Он, как я понимаю, твой кормилец и поилец?

— Отнюдь!

— Да что ты! А что бы ты без его деловой хватки делал бы?

— Ира, я так много всего умею делать, что, поверь, с голоду не умер бы. Тем более что я умею делать и то, что позволяет не умереть с голоду и от холода в условиях полного отсутствия финансов и крыши над головой. Да, мне нравится жить с комфортом, но я легко обхожусь и без его наличия. Поверь, за две с половиной тысячи лет своего существования здесь, я научился при необходимости обходиться практически без всего, что нужно среднему человеку для полноценной жизни и даже для самого элементарного выживания.

— Ладно, оставим в покое твои сверхъестественные способности и вернемся к книге. Скажи, ты серьезно не хочешь ее публиковать?

— Я этого не говорил. Если твои намерения продолжают оставаться столь серьезными, я более чем доволен. Единственное, в данном случае я не особо щепетилен к твоему самовыражению, а потому, мне очень хочется и очень интересно, чтобы ты сама решила для себя все возникающие у тебя вопросы. То есть, не трудись их задавать — отвечать все равно не буду.

— А если моя интерпретация идет откровенно вразрез с твоим видением?

— Палладина! Заинтриговала ведь! И все же я наберусь терпения и дождусь твоего сугубо личного варианта.

— Жень, но ведь совсем недавно ты не отказывался от обсуждения и даже настоял, чтоб я, наконец, прочла все от начала до конца?

— А вот теперь, выслушав твое признание в постигшем тебя разочаровании, я абсолютно уверен, что мое вмешательство не возымеет никакой ценности.

Ира, проводив Женечку дальше переводить роман с португальского теперь уже на немецкий, позвонила Валентинычу, договорившись через часок встретиться на объекте, и тут же отправилась в поющий дом, который встретил ее первой фортепианной сонатой Бетховена. Ира несколько раз обошла все этажи. Шаги отдавались гулким эхом пустых помещений. Дом, судя по всему, решил исполнить сегодня все тридцать две сонаты Бетховена, потому что за первой последовала вторая, а за ней — третья.

Где-то примерно в середине скерцо Ира вышла на участок, который теперь представлял собой маленький парк. Она несколько раз прошлась по проложенным замкнутым лабиринтом среди деревьев и кустов узеньким дорожкам, рядом с которыми то там, то здесь виднелись разбросанные пока еще пустые помосты для скамеек. На мгновение ей показалось, что среди невысокой газонной травки промелькнули, извиваясь, отблески глянцево-черной гадюки. Ира присмотрелась — но нет, видимо, только показалось. Она вернулась в дом, исполняющий уже финал девятой сонаты. Ира вспомнила Радного.

— А можно еще раз Патетическую? — несмело спросила она вслух.

Финал девятой сонаты послушно растворился в небытие, и зазвучала первая часть восьмой. Ира села на пол, прислонившись спиной к стене, и погрузилась в океан звуков.

— Ирочка! Извини, пожалуйста, такие пробки — еле доехал! — ворвался в тишину после финального аккорда голос Валентиныча.

— Ничего страшного, — сказала Ира, поднимаясь с пола. — Я немного расслабилась.

— Как съездили?

— А что, Влад еще не доложил?

— Как не доложил?! Доложил, конечно! Говорит, что хорошо. Сама-то как считаешь?

— Полностью солидарна с Владом.

— Ну что, на завтра электрика?

— Да. И еще пару мальчишек — поставить скамейки в саду.

— Не понял, вы что, и скамейки из Краснодара притащили?

— Валентиныч! Да у тебя, никак, склероз! Мы же их здесь еще до отъезда заказали. Мне ребята позвонили, когда я в Краснодаре была, сказали, что уже готовы.

— А-а-а… Прости, запамятовал…

— И немудрено! — рассмеялась Ира. — Такие новости!

— Какие новости? — смутился в непонимании Валентиныч.

— Валентиныч! Неужто не в курсе?

— Не-ет… А что случилось? — он слегка разволновался.

— Неужели Влад ничего не сказал?

— По поводу? — Валентиныч еще больше разволновался.

— Понятно. Ничего не сказал. Ну, тогда не выдавай меня ему, что я тебе, может, раньше времени сболтнула.

— Да что случилось-то?

— Что, что! Зимой дедом станешь!

— Да ты что! Правда что ли?

— Правда. Алиночка беременна.

— Вот это действительно новость! А Галка-то знает?

— Ну раз ты не в курсе, думаю, что с матерью он тоже еще не отваживается поделиться.

— Наверное… Она бы мне сразу сказала…

Валентиныч густо покраснел, но Ира, впрочем, уже давно догадывалась, что они с Галиной Андреевной чуть ли не с самого начала ее включения здесь в работу усиленными темпами наверстывают недолюбленное в ранней юности.

— Ох, партизан! — едва справившись со смущением, радостно воскликнул Валентиныч.

— Да какой он партизан! Щенятина неразумная! Перепугался до полусмерти!

— Когда известно-то стало?

— Сегодня, как вернулись. Влад меня домой завез и к себе поехал, и чуть ли ни тут же звонит в истерике. Алина, видимо, в институт пошла, а он ко мне деру дал. Еле успокоила.

— Чего ж это он так, дурачок?

— Ой, Валентиныч! Надо думать, ты по-другому реагировал!

Валентиныч нахмурился:

— У нас с Галкой ситуация иная была…

Ира поняла, что задела за больное, и поспешила вернуть Валентиныча в русло производственных тем. Они вместе прошлись по дому и вокруг него. Ира указала на кое-какие погрешности. Валентиныч грозно обзвонил своих ребят, объявив на завтра рабочий день.

— Ну что, — сказала Ира, когда Валентиныч закончил устраивать телефонные разносы, — думаю, через пару недель можно хозяина звать?

— А мебеля когда привезут?

— В понедельник должны, я ж тебе еще перед отъездом говорила.

— Прости Ирочка, запамятовал.

— Валентиныч! Что с твоей памятью? Там у твоего внука или внучки единовозрастного дяди или тети не намечается часом?

Валентиныч густо покраснел.

— Куда уж нам! — пробурчал он, чуть ухмыльнувшись. — Чай не юнцы двадцатилетние.

Все последующие одиннадцать дней пролетели, с точки зрения Иры, не столько в работе, сколько в несусветной суете. О Женечкиной книге она снова напрочь забыла, так как с утра до ночи проводила в поющем доме и окружающем его мини-парке, где ей постоянно на периферии зрения то там, то сям чудились отблески глянцево-черной гадюки. Ира старалась о ней не думать, но та, почему-то, заползя в ее сознание в день возвращения из Краснодара, никак не хотела оттуда выползать.

Дом, судя по избранному им репертуару, с одной стороны, понимал, что все эти перемещения с громоздкими предметами в его чреве, вещь крайне необходимая, но с другой — такая доселе небывалая суета не способствовала его умиротворению. Избранные утром мечтательно-созерцательные мелодии в середине дня превращались в авангардно звучащие импровизации, а к вечеру и вовсе переходили в отчаянный визг гитар и грохот ударных.

В последнем рывке напрочь исчезли ставшие традиционными в последние три месяца субботне-воскресные выходные, и к исходу десятого дня, в общем, все было готово. На одиннадцатый Ира, несмотря на то, что все последнее время сама, по сути, почти постоянно контролировала процесс, тем не менее, назначила приемку. Единственное, что радовало Валентиныча, Галину Андреевну и совсем необязательного, но пожелавшего присутствовать Влада, так это то, что время сбора она определила на «когда все как следует выспятся». Сама Ира полифонией Баха, звучавшей по обоюдному согласию ее и дома, наслаждалась примерно с десяти утра. К одиннадцати подъехал Влад.

— Что это? — прислушавшись, спросил он.

— Одна из двухголосных инвенций Баха. Если не ошибаюсь — фа-мажорная, — ответила Ира, поднимаясь с дивана. — Пойдем в сад.

— Пошли, — согласился Влад.

Как только они ступили на тропинку, позвонил Валентиныч:

— Ирочка, не разбудил?

— Нет. Я уже на объекте.

— Ох ты! А мы, — Валентиныч запнулся, — только глаза продрали.

— Ничего страшного. Пробок нет, так что быстро доберетесь.

— А партизан уже там?

— Да.

— Так ведь и молчит — нам с матерью ни звука.

— Сейчас разберемся, — усмехнулась Ира и, попрощавшись, отключила мобильник. — Валентиныч звонил, — сообщила она Владу.

— Едет уже?

— Да. Ты мне вот что скажи: почему до сих пор не оповестил отца с матерью, что им пора готовиться к роли бабушки и дедушки?

— Не могу… Не знаю, как сказать…

— Ты уж прости меня, но я уже сделала это вместо тебя.

— Правда? — обрадовался Влад.

— Я сказала Валентинычу, а вот в том, что он сообщил маме твоей — не совсем уверена. По крайней мере, мне он не отчитывался, а судя по ней — она еще не в курсе, по крайней мере, ведет себя так.

— Да… он мог и не сказать… — задумчиво пробормотал Влад.

— Если не сказал, то он абсолютно прав. Эту новость должен сообщить ей ты.

— Да… ты, наверное, права…

— Может, прям сегодня?

— Я попробую…

Вскоре подъехали Валентиныч с Галиной Андреевной. На скрупулезную проверку всего и вся ушло три часа, по прошествии которых все, кроме Иры, обливались потом.

— Ну что ж, — заключила Ира, — строительно-озеленительные работы можно считать завершенными и победу почти окончательной.

— Ирочка! Почему почти? — взмолился Валентиныч.

— Потому что для того, чтобы сделать дом полностью готовым к проживанию, осталось довести его до блеска. Влад, съездишь за Татьяной Николаевной?

— А что, мы сами не справимся? — спросила Галина Андреевна.

— Может, и справимся, но Татьяна Николаевна настоящий ас по этой части. Так что, Влад, съездишь?

— Да, конечно, — отрапортовал Влад и направился было к машине.

— Э нет! Сначала ты кое-что должен сообщить своим родителям.

— Ир, может, не сейчас?

— Нет, Влад. Именно сейчас.

— А что случилось? — насторожилась Галина Андреевна.

— Влад, что случилось? — с улыбкой повторила вопрос Ира.

Валентиныч тоже украдкой улыбался, но, кроме Иры, этого никто не заметил. Влад тяжело перевел дух, потупил глаза и с дико колотящимся сердцем — дико колотящимся так, что все это слышали — сказал:

— Мам, пап, у нас с Алиной будет ребенок.

Галина Андреевна зарыдала от счастья и повисла у сына на шее. Валентиныч одобрительно похлопывал его по спине и тоже глотал слезу радости. Ира отошла чуть в сторону, чтобы не мешать семейной сцене. Пользуясь моментом, она позвонила Татьяне Николаевне.

Когда захлестнувшая Влада, Галину Андреевну и Валентиныча эмоциональная волна отступила, Ира вновь подошла к ним.

— Всё, Влад, поезжай. Татьяна Николаевна ждет тебя.

Влад бегом помчался к машине, и, когда он отъехал, Ира обратилась к Валентинычу:

— Валентиныч, давайте сгоняем все вместе в магазин! Думаю, поводов накрыть стол предостаточно.

Ирино предложение встретили с энтузиазмом, и к приезду Влада с Татьяной Николаевной в беседке царил дух праздника. Впрочем, торжество продлилось ровно столько, сколько понадобилось, чтобы утолить чувство голода, а затем снова закипела работа. Процессом руководила Татьяна Николаевна, а все остальные только помогали ей, в основном лишь тем, что избавляли дом и окружающую территорию от более ненужных, создающих мусор предметов. Закончили уже затемно. Ира, пользуясь подходящим временем суток, проверила еще раз все внутреннее и наружное освещение, и в реализации проекта «приморская дачка для Радного» официально и торжественно поставила точку.

Точку Ира поставила для всех, но не для себя. На следующий день ранним утром она снова отправилась в поющий дом. Еще раз все обошла, еще раз заглянула во все закоулочки, и только еще раз убедившись, что теперь-то точно все безупречно, достала мобильник и набрала Радного.

— Здравствуйте, Ира, — приветствовал он ее.

— Здравствуйте, Стас. Рада Вам сообщить, что Ваш сочинский дом целиком и полностью готов для проживания.

— Спасибо. Вы давно догадались, что я в нем действительно собираюсь именно жить?

— Не знаю… мне кажется, что только сейчас, хотя, может быть, и давно.

Ира почувствовала, как Стас улыбнулся.

— Ира, Вы хотите, чтобы я осмотрел дом вместе с Вами?

— Мне кажется, у Вас есть желание сделать это в полном одиночестве.

— В точку!

— Я оставлю все ключи на подоконнике в гостиной.

— Хорошо.

Как всегда, не прощаясь, Радный «положил трубку». Ира заперла изнутри все двери, положила ключи на подоконник в гостиной и спустилась в цоколь к проходу. Она намеривалась отправиться к себе, но в самый последний момент решила еще раз выйти в сад. У порога ее ждала черная гадюка, которая, даже не взглянув на Иру, лишь только та вышла, развернула свои кольца и заскользила среди травки вдоль дорожки к могучей, преображенной усилиями Галины Андреевны хурме. Гадюка на несколько мгновений задержалась там, где Ира и ожидала, а потом, как Ира и ожидала, отползла в сторону, и… Ира подняла с земли точно такой же, как и первые два, скол коричневато-зеленоватого камня. Она прижала его к груди и задумчиво побрела домой.

В гостиной слышался голос что-то напевающей Татьяны Николаевны. Ира аккуратно положила камень под лестницей и, дождавшись, когда голос немного стих, удалившись на кухню, поднялась.

— Доброе утро, Татьяна Николаевна!

— Доброе утро, Ирочка!

— Позавтракаете со мной?

— Нет, Ирочка, пойду огородиком своим позанимаюсь.

Татьяна Николаевна накрыла стол в гостиной и, попрощавшись, ушла. Ира внесла в сервировку стола некоторые коррективы с учетом Зива и Лоренца.

— Подождите минутку, — сказала она им и спустилась в цоколь. — Вот, — Ира положила на стол камень.

— Это, как ты понимаешь, третье приглашение, — констатировал факт Зив.

— Что мне теперь делать? — спросила Ира.

— Ничего, — промурлыкал Лоренц. — Просто ждать, когда за тобой придет проводник.

— Какой проводник, и как и когда это произойдет?

— Этого никто не знает, — ответил Зив. — Но когда это случится, тебе не понадобятся никакие объяснения.

— Расслабься и просто жди, — промурлыкал Лоренц.

— Понятно, — сказала Ира, понимая лишь то, что она ничего не понимает, но дальнейшие расспросы, судя по уже полученным ответам, ясности все равно бы не добавили, и она не стала тратить на них силы и испытывать терпение своих консультантов.

Весь день Ира бесцельно слонялась по дому, даже не вдаваясь в причины своей неспособности заняться чем-либо полезным. Около девяти вечера позвонил Радный и сказал одну лишь фразу:

— Спасибо, Ира. Я — дома.

Ира ощутила, что ее трудам дана самая наивысшая оценка. Оцепенение тут же покинуло ее, и она, несмотря на то, что время суток предполагало отход ко сну, взяла распечатку Женечкиной книги и уселась работать.

Пролетевшая неделя не оставила в сознании никаких следов. Даже то, что она действительно пролетела, Ира констатировала, лишь когда как-то вечерком, доставая сигарету из пачки, задела мышку и та оказалась на циферках, показывающих время, за счет чего выскочила иконка с указанием даты. Ира совершенно непостижимо для себя как, запомнила цифровое выражение дня, в который сообщила Радному о готовности поющего дома к проживанию, а потому вычислить, сколько минуло суток с того времени, оказалось несложно. Впрочем, это открытие было абсолютно прозаичным, однако, возвращение в реальность ознаменовалось и по-настоящему радостным фактом: Женечкина книга оказалась целиком и полностью готовой к печати. Ира не стала выяснять, как ей это удалось — в конце концов, подобное хоть и не являлось для нее всеобъемлющим правилом, но и к разряду исключений тоже не относилось. Она просто поставила на печать, предварительно сунув в принтер увесистую пачку бумаги, и спустилась в гостиную. Зив и Лоренц, с комфортом устроившись на диване, смотрели телевизор и не удостоили ее появление хотя бы намеком на внимание.

— Я вижу, мне нынче не рады? — заявила о своем существовании Ира.

— Мы!!! Не рады!!! — громогласно прогавкал Зив и опрометью кинулся к ней демонстрировать свою радость.

Лоренц был счастлив не меньше, однако его более скромные габариты не позволили произвести столь же в самом прямом смысле сногсшибательный эффект, как излияния Зива.

— Фу-у-ух! — перевела дух Ира, когда живность позволила ей, наконец, подняться. — Может, объясните, что здесь происходит? То внимания не обращаете! То со свету сжить готовы от радости!

— А чего на тебя внимание обращать, если всю последнюю неделю ты на него реагируешь как пол на тряпку! — промурлыкал Лоренц.

— Серьезно?

— Серьезно! Даже Татьяну Николаевну твое присутствующее отсутствие смущать перестало, — подхватил Зив.

— Между прочим, если бы не Женечка, мы бы тут от недостатка кофеина бы вымерли, — язвительно посетовал Лоренц.

— Он что, приходил? — в голосе Иры засквозило недовольное удивление.

— Ха! Приходил! Да его, пока ты, с позволенья сказать, в трансе витала, сюда и силой затащить никто бы не смог! Мы к нему наведывались.

— Как он там?

— Трудится. Правда, в отличие от тебя, вменяемости не теряет.

— Про меня спрашивал?

— Нет. Ему Зив из милосердия сам все докладывал.

— Ясно…

Ира достала мобильник. Как и следовало ожидать, он напрочь сдох. Ира принесла зарядку, и как только живительное электричество заструилось по проводу, а кнопочка с красненькой трубочкой заставила чудо техники проснуться — тут же полетели SMS-ки из цикла «вам звонили». Ира не стала с ними разбираться и просто набрала Женечку:

— Не отрываю?

— Безусловно, отрываешь, Палладина! Только вот собрался себе кофейку сварить! — Женечкин голос переливался всеми оттенками счастья от радости слышать Иру.

— Хорошая идея! Кстати, вполне осуществимая в моей обители.

— Намек понял! — легко и весело рассмеялся Женечка.

— Флэшку захвати! — добавила Ира, пока он не отключился.

— Правда? — удивленно обрадовался Женечка.

— Правда-правда! Взаправдашней некуда!

— Ну тогда, Палладина, ты достойна не только кофе моего сотворения.

— А чего еще?

— Узна…

Голос в телефоне резко смолк, из чего Ира заключила, что Женечка миновал проход. И действительно, почти тут же он показался на лестнице, неся турку в одной руке, тарелку с экзотической всякой-всячиной в другой и плечом зажимая едва не выскальзывающий крохотный мобильник под ухом.

— Вырубается, сволочь! — пояснил Женечка, поставив содержимое рук на стол и положив рядом мобильник.

— Я заметила, когда за Генкой ходила. Только тогда думала, что это из-за перехода в зону роуминга случается, а сейчас поняла, что не только.

— Вот именно! И ведь претензий никаких изготовителям и операторам не предъявишь и предложений не внесешь!

— А почему это происходит?

— А черт его знает! Физики, как ты понимаешь, подобные прецеденты по понятным причинам не изучают, а сам я, как тебе известно, с точными науками хоть малость и знаком, но отнюдь не настолько, чтобы проводить собственные практические изыскания. Мобильник глохнет, даже если пересекаешь проход, как обычное пространство. Притом абсолютно у всех — сам не раз замечал. Особенно забавно наблюдать там, где щель никак не связанна с дверью. Вообще-то, эти узенькие полосы нормальные люди инстинктивно огибают, но есть и такие которые прут напролом. Притом появляются они прямо-таки с пугающей периодичностью, и, если в сей момент болтают по мобильнику, тут же бац: «Алло! Алло! Перезвоните! Ничего не слышно!». И на телефон таращатся, а сеть-то полная! За день не менее десятка бедолаг набирается.

— А с самим человеком, что происходит, если он ненароком вот так вот сквозь щель проходит?

— Ир, ты ж знаешь, что я не ясновидящий, так что понятия не имею.

— Совсем? — скептически спросила Ира.

— Ну-у-у… Прикола ради подстраивал так, чтоб Генка напоролся. Говорит, что мысль теряется, бывает, на миг мерещится что-то.

— Если страж недосмотрит, бывает, что и перемещаются куда-нибудь случайно, но, как правило, такого индивида тут же возвращают в исходную точку, и он потом может рассказывать об этом направо и налево как о внезапной галлюцинации, мираже. Правда, гораздо чаще даже не замечает, — дополнил Зив.

— Это все здорово, но чем порадуешь, Палладина?

— Давай флэшку!

— Держи!

Ира поднялась к себе. Принтер как раз допечатывал последние страницы. Ира подождала секунду, потом скинула Женечке PDF файл, затем привела в аккуратный вид стопку еще горячей бумаги и вернулась.

— На! Это — для корректуры, а это тебе — дома полюбоваться.

Как-либо отреагировать Женечке не позволил запевший Ирин мобильник.

— Мама! Фух! Ты где! Ты как!

— Привет, Лешка! Все в порядке.

— Опять из жизни выпала?

— Да… Есть немного…

— Не знал бы твои привычки — с ума бы сошел! Аська заблокирована! Мобильник — вне зоны! Что, опять в каком-то гениальном проекте растворилась?

— Насчет гениальности не знаю, но что растворилась — это точно. Когда приедешь?

— Последний экзамен у меня двадцать пятого июня, но у нас потом интересный семинар намечается на недельку-другую. Надеюсь, ты не против, если я чуть задержусь.

— Конечно не против — это ведь, как я понимаю, важно для тебя.

— Очень важно, — с особой значительностью сказал Лешка. — Как там Влад? — спросил он уже другим тоном.

— А вы что, сами не контачите?

— Контачим! Говорит, что вы там дом достроили, а зимой у них с Алиной ребенок родится.

— Ну вот! Ты в курсе всех событий.

— В курсе-то я в курсе, но как он вообще? В смысле, как настроение?

— По-моему, нормальное. Я его, знаешь ли, не видела все то время, что вне зоны доступа находилась.

— А-а-а… понятно… А он мне, все нормально, мол, занята она просто, а сам, гад, даже не знал, что с тобой и как ты…

— Ну, если так говорил, значит, знал.

— Откуда, интересно?

— Он, если помнишь, с Евгением Вениаминовичем в хороших отношениях, так что информацию имел, можно сказать, из первых рук.

— Ну тогда ладно. Прощаю.

— Давай и сам прощайся, а то наговорил, небось, на стоимость небоскреба средних размеров — в аське пообщаемся.

— Ладно. Как скажешь. Пока!

— Пока! — Ира отключила мобильник, но из рук выпускать не стала. — Так, надо ж и с другими звонками разобраться, — сказала она сама себе.

— Что, опять ворох SMS-ок «вам звонили»?

— Как ты догадался?

— Да уж куда проще, зная тебя! — Женечка силой забрал у Иры телефон и просмотрел все послания. — Можешь не напрягаться. Все несметное количество невероятно однообразно — кроме Лешки, тебя никто не домогался.

— Здорово! Терпеть не могу всех обзванивать, объяснять, где это я пропала, и выяснять на кой понадобилась.

— Можно подумать, что большую часть этой работы не выполнял я! — шутливо возмутился Женечка. — Чем дальше заниматься собираешься?

— В смысле? — Ира вздрогнула.

— Ты чего это пугаешься? Я всего лишь о том, что с дачей Радного ты разделалась, с моей книгой — тоже.

— Ну с твоей книгой еще не совсем. Вычитаешь — правки вносить буду.

— А! Ну это уже мелочи жизни.

— Так вся жизнь из мелочей и состоит.

— Это верно. Но чем все-таки дальше заниматься собираешься?

— В ближайшие дни — просто по горам бродить. Если честно, то я порядком устала. Ну а дальше… Стараниями Генки и Радного в ближайшее время у меня нет необходимости бороться за обретение хлеба насущного. А если учесть мои весьма скромные потребности, то, судя по состоянию банковского счета, это ближайшее время вполне может составить несколько лет. Так что, скорее всего, если не поступит интересных предложений, займусь живописью.

— Отрадно слышать! Кстати, надо и Генке сие озвучить, а то он, вполне возможно, уже вовсю твоим трудоустройством озаботился.

Женечка взялся за мобильник.

— Э-э! Подожди! Может, действительно что-нибудь интересненькое надыбает!

— Не понял? Ты ж сама, вроде, сейчас сказала, что страдания от нехватки финансов тебе в ближайшие несколько лет не грозят!

— От нехватки финансов — не грозят. Но если у Генки будут предложения типа мебельного — очень даже не откажусь.

— Знаешь, вот пройдет годик-другой — и не отказывайся на здоровье, а сейчас для тебя спокойно постоять с кистью у мольберта — самое то. Поверь мне.

— Верю, Жень. Только давай не будем становиться на пути обстоятельств. Они, порою, гораздо мудрее и дальновиднее нас.

— Палладина! Эко ты заговорила! Прям аж мурашки по коже пробежали!

— Пупырышные?

— Пупырышные!

— Жень, если Генка что и надыбает, ведь всегда можно отказаться. А вдруг это будет нечто действительно суперэкстравагантное?

— Ладно. Тебе виднее, — Женечка вернул мобильник на стол.

— Между прочим, ты говорил, что за окончание работы над твоим трудом я достойна не только кофе твоего сотворения. Где обещанное?

— Вот! — Женечка указал на тарелку с сухофруктово-ореховой экзотической всякой-всячиной.

— И это всё? — притворно возмутилась Ира.

— Да. Всё это — тебе! — съязвил Женечка и ехидно посмотрел на Иру. — Ну, а если ты рассчитывала на большее, то это большее я предоставлю в твоей спальне, — Женечка расплылся в сладкой улыбке.

— Пошляк!

— Ира! Неужели я более не интересую тебя как мужчина? — веселился Женечка.

— Да как тебе сказать…

— Скажи как есть. Я все перенесу, — изрек Женечка тоном мужественного героя древнегреческой трагедии.

— И меня в том числе?

— Как скажешь!

Женечка подхватил ее на руки и направился на второй этаж.

Рано утром Женечка побрел к себе работать. Ира после его ухода немного бесцельно послонялась по дому. Потом пришла Татьяна Николаевна с яблочным пирогом, и они посидели вдвоем с часок за чаем. Из-за внезапно отпавшей необходимости трудиться, трудиться и трудиться, Ира чувствовала себя не особо уютно, а по большому счету и вовсе не в своей тарелке.

— Так и будешь теперь понапрасну время убивать? — брюзжа промурлыкал Лоренц, едва Ира осталась единственным человеком в доме.

— Есть предложения?

— Сама ж вчера сказала, что не прочь по горам помотаться.

— Пожалуй, это действительно единственное разумное действие, которое можно сейчас предпринять.

— Так давай и предпримем! — подбодрил ее Зив.

Ира, более не раздумывая, быстренько собралась, и они отправились на Ажек, где под грохот водопада провели весь день. Вечером, вволю надышавшаяся свежим воздухом и набродившаяся до боли в ногах, Ира с особым кайфом упала на собственный диван. Порывшись в дисках, извлекла «Интервью с вампиром», однако Лестат, едва появившись в кадре, так ярко напомнил Женечку, что смотреть дальше желание отпало. Не то чтобы она имела что-то против Женечки, просто сейчас ей захотелось полностью абстрагироваться от всего. Ира порылась еще и достала «Властелина колец», однако здесь Женечку, правда, в других проявлениях его натуры, ей напомнил Элронд и отчасти Арагорн, так что и этот диск вскоре после начала просмотра вернулся в свой футляр. В конце концов, она остановила свой выбор на «Кин-дза-дза». Зив и Лоренц пристроились на диване рядом.

На следующий день хлынул тропический ливень, и Ира, с вечера поймав зрительский запал, просмотрела в неизменной компании Зива и Лоренца все три части «Матрицы». Тут, правда, с Женечкой ассоциировался Мировингин, но поскольку в кадре он появлялся нечасто и находился недолго, Ира вытерпела. Тропический ливень решил не ограничиваться одними сутками и на третий день своего блаженного ничегонеделания Ира, плюнув на все ассоциации, отдалась все же «Властелину колец». Между «Двумя крепостями» и «Возвращением короля» позвонил Радный.

— Ира, в субботу вечером я собираюсь устроить нечто вроде официального новоселья и мне бы хотелось видеть у себя Вас и молодого человека, который помогал Вам в качестве менеджера. Он, естественно, может прийти вместе с супругой, дабы не провоцировать семейные конфликты.

— Спасибо за приглашение.

— Так Вы его принимаете?

— Да, конечно.

— Тогда — до субботы. Жду Вас часам к шести в поющем доме.

— Хорошо.

«Хорошо», Ира, судя по всему, сказала уже только своему мобильнику. Она тут же набрала Влада и сообщила ему о приглашении Радного.

— Алиночка будет вне себя от счастья, — без энтузиазма заключил он.

— А ты сам, что — не рад?

— Да нет, рад, конечно. Чай, не просто так приглашает, а то я нынче вроде как безработный.

— И то верно. Кстати, как там твоя сессия? Насколько я понимаю, учиться дистанционно — это не значит, ничего не делать.

— Ира. Не переживай. Я все сдал. И уже делаю задания следующего семестра.

— Честно?

— Честно. Когда я тебе врал?

— Напомнить?

— Что именно?

— Для начала школьные годы.

— Ир, не надо. Я честно все сдал. Можешь у Лешки спросить. Он мне задания проверял.

— Ладно. Хорошо. Верю. Так что — до субботы?

— Я, вообще-то, могу к тебе до субботы в гости заехать.

— Приму к сведению, но пока мне до ужаса хочется побыть одной.

Ира попрощалась с Владом и снова устроилась на диване перед экраном.

К вечеру ливень стих, ветер разметал облака, и, когда стемнело, все небо покрывали звезды. Наутро красоту природы, щедро заливаемую лучами умытого солнца, омрачала лишь насквозь промокшая земля. Ира решила оторваться от телевизора, но месить грязь вовсе не хотелось, и она позвонила Женечке.

— Сильно занят? — спросила Ира.

— Занят, а что?

— Да хотела тебя на море позвать.

— Хорошая идея!

— Так что? Оторвешься?

— Только ради тебя, Палладина!

Через несколько минут Ира вместе с Зивом и Лоренцем сидела в Женечкиной гостиной.

— Знаешь что, Ирка?

— Пока не знаю, но если скажешь, буду в курсе.

— Коль отрываться так по полной. Не возражаешь, если вместо Ривьеры мы отправимся на какой-нибудь девственный пляж?

— Конечно, не возражаю! Только, по-моему, после таких дождей…

— Ты что, Палладина? Каких дождей?

— Как каких? Два дня лило как из ведра!

— Так то ж, видимо, у тебя в горах, а на побережье тишь да гладь.

— Ну, если так…

— Ребят, а вы с нами?

— С удовольствием бы, — ответил Зив. — Да только неохота созерцать недовольные… — он запнулся, — лица ваших соплеменников.

— Он хотел сказать рожи, — пояснил Лоренц незначительную заминку Зива.

— Пляжик действительно в полном запустении, так что ваше присутствие никого напрягать не будет.

— Ну раз так — мы всецело за, — выразил Лоренц общее согласие.

На пляж вышли прямо из Женечкиной прихожей, и Ира впервые ощутила, что значит появляться как бы из воздуха. Сначала почувствовала, насколько бы странно выглядело их появление, если б было кому на них глядеть, а потом увидела своими глазами всю эту странность, когда уже стояла на мелкой гальке и через проход выходили Зив с Лоренцем.

— Впечатляет? — спросил Женечка, заметив ее изумленный вид.

— Наверное, не в полной мере. Я хоть понимаю, что происходит, и щель могу видеть, а у простого человека, наверное, точно бы крыша поехала.

Женечка усмехнулся:

— Знал бы простой человек, сколько раз за свою жизнь он становится свидетелем подобного, так точно бы крыша поехала. Ир, не поверишь! Они действительно на это внимания не обращают. А если все же как-то фиксируют, так тут же объясняют усталостью, перегревом или еще какой-нибудь хренью в том же духе. Им проще даже приписать себе массовое помешательство, чем признать, что мир обладает куда большими возможностями, нежели те, к которым они приучены.

— Знаешь, в этом есть определенный смысл, ведь, насколько я понимаю, пользоваться-то этими возможностями даже потенциально могут далеко не все. Вон Генка! Он прекрасно обо всем этом знает, однако ведь не получается.

— В общем-то, верно. А называется это: тотальная идея тотального равенства. Как только она начала внедряться в умы, так и появились табу на то, что не может быть доступным всем без исключения. Маленькому, ничем не примечательному человечку очень приятно осознавать, что и он, хоть чисто теоретически, может стать, к примеру, президентом. А то, что этого не происходит, легко объясняется причинами ничуть не принижающими посредственное существо, потому что существо на высоком посту такое же посредственное. Да, более трудолюбивое и целеустремленное, может, даже более талантливое в узаконенных, присущих в той или иной степени всем способностях, но по сути такое же, то есть, наделенное тем же самым набором возможностей, хотя и в другой степени.

— И давно так стало?

— Очень давно. Неимоверно давно. Видишь ли, человек, владеющий более широким спектром возможностей, никогда не стремится к власти в общечеловеческом понимании. То есть, не стремится повелевать другими, ведь он без всякого подчинения себе может управлять людьми, да и это, по сути, совершенно ненужная вещь. И за свои права бороться, у него нет надобности. Их никто не в состоянии нарушить, даже ему подобный. Гораздо приятнее просто жить, как хочется, и не ввязываться в мышиную возню обделенных.

— Эй! Не в меру наделенные! Вы сюда словоблудием заниматься пришли, что ли? — недовольно промявкал Лоренц.

— И то верно! — весело усмехнулся Женечка. — Раздевайся, Палладина! Купаться пошли!

Ира было хотела воспротивиться, — Женечкины рассуждения заинтересовали ее — но в какой-то момент она где-то глубоко внутри ощутила, что прекрасно знает, о чем речь, и после секундного колебания тоже усмехнулась и быстро избавилась от лишней одежды.

— Ирка! Ты от кого это купальником прикрылась? От меня или от Зива с Лоренцем? Здесь никого больше нет и не будет.

— Ты уверен? Лето в самом разгаре!

— Ир, абсолютно уверен.

— Ира, он знает, что говорит, — подтвердил на всякий случай Зив.

Ира огляделась по сторонам. Непосредственно к пляжу спускалась покрытая лесом гора, справа и слева обрываясь скалами прямо в море так, что сама пляжная полоса напоминала нечто вроде подковы.

— Где это мы? — с легким волнением спросила Ира.

— А тебе не без разницы? — усмехнулся Женечка.

— Это, вообще, — Сочи?

— Ир, если честно, я сам не знаю.

Ира продолжала стоять, ошалело оглядываясь.

— Слушай, — усмехнулся Женечка, — может, за картой сгонять, чтоб у тебя от души отлегло?

Ира продолжала озираться по сторонам.

— Ирка! Когда по супермаркетам всего мира шлялись, тебя так не накрывало! Что случилось-то?

Ира самой себе не могла объяснить, что случилось. Ладно бы еще год назад Женечка сыграл бы с ней такую шутку — понятно от чего в ступор впадать. Но сейчас, когда идея проходов стала для нее почти что сама собой разумеющейся! Действительно, ну какая разница, в какой именно точке Земного шара она сейчас находится!

— Ира, понятия не имею, где именно мы сейчас находимся, но, смею тебя заверить, акул здесь нет, так что давай, скидывай свой купальник и айда в море.

Ира взяла себя в руки и послушалась. Плывя по идеально гладкой поверхности воды, она украдкой попробовала ее на вкус — вроде ничем не отличается от черноморской. Затем Ира нырнула — картина под водой тоже оказалась довольно знакомой. Невдалеке над дном возвышался валун, поросший водорослями и мидиями. Ира подплыла к нему и оторвала несколько штук — мидии как мидии, только несколько крупнее, чем на знакомых ей пляжах. Впрочем, это и неудивительно, если место такое безлюдное — обрывать-то некому.

— Чего ты там нашла? — спросил Женечка, подплывая.

— Мидии, — ответила ему Ира, раскрывая ладонь.

— Класс! Надерем?

— А то как же!

— Сейчас, тару какую-нибудь найду.

Женечка уплыл к берегу и вернулся с собственной майкой посредством завязанного на ней узла превращенной в достаточно вместительный мешок.

Процесс добычи морепродуктов заслонил для Иры непонятки с географическим положением. Зив и Лоренц плескались рядом, тоже умудряясь отрывать крепко вцепившиеся в камень раковины. Правда, с более-менее впечатляющим успехом, получалось только у Зива. Зато Лоренц, плавая под водой наподобие выдры, нашел еще несколько валунов, облепленных деликатесными моллюсками. В конечном итоге, Женечкина майка, превращенная в мешок, стала обнадеживающе тянуть своего хозяина ко дну, спровоцировав возвращение всей компании на берег.

— Тотальное отсутствие здесь людей порождает некоторое неудобство, — констатировала Ира.

— С чего это вдруг тебе стало недоставать прелестей городского пляжа? — недоуменно спросил Женечка.

— Ну знаешь, по городскому пляжу я отнюдь не скучаю, а вот на обычном диком, как правило, всегда находится что-нибудь, что может функционировать в качестве металлического противня для жарки мидий.

— Ира! Ты меня идиотом считаешь или сама идиоткой прикидываешься? А, может, не прикидываешься? — Женечка с ехидной надеждой смотрел на нее.

— Видимо, не прикидываюсь… — медленно проговорила Ира, вдруг осознав, какую спорола чушь.

— Батюшки! Прозрение снизошло! Давай, грейся, а я сейчас принесу все, что нужно.

Ира блаженно растянулась на горячих камнях, но, вдруг вспомнив, что сейчас должно произойти, быстро повернулась и успела увидеть, как пейзаж словно втянул в себя Женечку. Ира не отрывала глаз. Она специально сфокусировала их так, чтобы не видеть щель — нечто вроде складки, отдаленно напоминающей соединение страниц в журнале с изображенной на них одной большой иллюстрацией.

Все ожидаемое происходит неожиданно, и Ира аж вздрогнула, когда Женечка с противнем и полиэтиленовым пакетом в руках вдруг возник из ниоткуда. Он положил свою ношу на камни и накрыл полотенцем майку-мешок с мидиями.

— Пойдем, по лесочку прогуляемся, дровишек поищем.

Ира послушно поднялась, на что Женечка рассмеялся:

— Ирка! Ты сегодня в состоянии весьма относительной вменяемости, так что лучше лежи и загорай — мы с Зивом вдвоем сходим.

— Как хотите, — даже обрадовалась Ира.

Она улеглась на живот и стала играть с восприятием щели, то фокусируя, то расфокусируя на ней взгляд. От этого пейзаж то приобретал обычный вид, то в нем появлялась как бы вмятина. В обычном виде, кроме самого вида, не было ничего впечатляющего, и Ира вскоре целиком и полностью занялась изучением щели. На первый взгляд, она представлялась абсолютно ровной, перпендикулярно расположенной к земле прямой линией. Однако детальный осмотр показал, что прямолинейность и идеальная ровность складки лишь иллюзия вскользь брошенного взгляда. И перпендикулярность только относительная. К тому же простиралась складка как вверх, так и вниз, по-видимому, уходя в обоих направлениях в бесконечность. Плюс ко всему она, как показалось Ире, еще и колыхалась, будто от легкого ветра.

— Горизонтальные щели тоже бывают — промурлыкал Лоренц, приметив Ирины изыскания. — А еще что-то вроде касательных. Ты бы и сама это уже давно заметила, если б вот так же внимательно каждый проход поразглядывала. Кстати, касательные — самый распространенный тип, если их классифицировать по этому признаку.

— А эта, — Ира указала на складку, — Землю насквозь проходит?

— Я бы так не сказал. Понимаешь, щель прохода — это тебе не нить, пронизывающая бусину, и не игла, проткнувшая, к примеру, ягоду смородины. Тут другой принцип, хотя, как метафора, такое определение может быть правомерным.

Ира перевернулась на спину и задумалась, а потом вроде как у самой себя спросила:

— И все-таки, где же мы находимся?

— На Земле, — ответил Лоренц.

— А поконкретнее?

— Море — Черное. Побережье — Кавказское. Страна — Россия.

— Так мы все-таки в пределах Большого Сочи?

— И да, и нет.

— Это как?

— Широта с долготой соответствуют, да только никаким обычным путем ты отсюда в какую-либо точку знакомого тебе города не доберешься, как и сюда из города никак, иначе, чем через проход, попасть невозможно. Что-то вроде естественной заповедной зоны. Хотя, случайно через проход, чисто теоретически, сюда попасть может любое существо. Впрочем, очень многие, только не люди, так и попадают.

— Но если просто тупо идти в одном направление, я ведь куда-то все ж выйду?

— Не думаю. Зона — замкнутая. Располагается она в частотах доступных обычному человеческому восприятию, однако, изолирована от него неким барьером, преодолеть который можно только через проходы.

— И много таких зон в мире?

— Все больше и больше — человечество старается.

— Но ведь не человечество же их создает?

— Нет, конечно, но появляются они то там, то сям исключительно из-за неумеренной активности людей — нужно же от вас куда-то прятаться!

— Но ведь мы же прошли?

— К счастью, таких прытких — единицы из единиц. К тому же, в подобных направлениях даже духи свои проходы людям открывают далеко не всем и далеко не всегда. Спроси Женечку — он наверняка этот райский уголок совсем недавно обнаружил, а открыли ему его только ради тебя, но об этом он вряд ли даже догадывается.

— Это ваша сеть?

— Нет.

— А в вашей сети есть подобные места?

— Есть. Но они даже для тебя под замком. До особого разрешения.

— Значит, существует кто-то вроде генерального стража?

— Да.

— Уж не он ли мне шлет приглашения?

— Очень может быть. Мы знаем, кто шлет, но не имеем понятия, является ли он, как ты выразилась, генеральным стражем, — пояснил Лоренц.

— И, конечно, ты мне, вследствие определенных законов, сообщить, кто он такой, так и не можешь.

— Это — не законы и не правила. Это — соглашения, которые невозможно нарушить.

— Будем считать, что мне понятно.

— Вот и хорошо.

Из леса показались Женечка и Зив с дровами для костра, который вскоре вовсю полыхал.

— Палладина, дуй в море, а то сейчас заместо мидий поджаришься!

Ира не стала возражать и отдалась прогретой солнцем кристально чистой воде. Она плавала долго, а когда вернулась, у костра уже горкой лежали готовые к поеданию мидии. Женечка вывалил очередную партию на противень, достал из пакета бутылку минералки и четыре пластиковые кружечки, которые, наполнив, расставил на камнях и, усевшись рядом с Ирой, принялся угощать морским деликатесом Зива и Лоренца.

— Евгений Вениаминович, сами-то ешьте, — Зива напрягал избыток внимания к его персоне.

— Успеется, Зив. Вам-то, небось, самостоятельно разобраться с ними не так-то просто?

— Да неужели! — пренебрежительно мявкнул Лоренц и, выхватив из горки раковину, лихо прижал лапками ее створки к камням и, всем своим видом демонстрируя наслаждение, стал лакомиться содержимым.

Зив следом проделал то же самое не менее искусно.

— Батюшки! — восхитился Женечка. — А я тут со своими услугами лезу!

— Нет, приятно, конечно, когда за тобой ухаживают, но вот когда немощным, ни к чему не приспособленным созданием считают — это, знаете ли, обидно, — промурлыкал Лоренц.

Ира глянула на него и загадочно улыбнулась, потом перевела взгляд на Женечку и спросила:

— Жень, а все-таки, как ты думаешь, где мы находимся?

— Ир, с проходами я знаком о-о-очень давно и не раз излазил все направления сети своего стража вдоль и поперек. Но, это — что-то новенькое, а в таких случаях, как говорится: меньше знаешь — крепче спишь.

Лоренц многозначительно посмотрел на Иру. Женечка перехватил его взгляд:

— О! Да я вижу, тебе тут и без меня всё объяснили! Неужели ты думаешь, что я смогу сообщить тебе нечто большее?

— Надеялась, по крайней мере.

— Прости, что не оправдал надежд.

— Знаешь, Жень, а ты, к моему удивлению, гораздо любопытнее, чем я.

— С чего ты так решила?

— Всю сеть своего стража излазил вдоль и поперек и, небось, не только своего, а я, к твоему сведению, самостийно ходила лишь туда, куда требовали обстоятельства.

— Ира, как ты сама догадываешься, в моем распоряжении имелась целая куча времени, к тому же и такого, которое занять бывало попросту больше нечем. Да и в самом принципе мне, вообще-то, необходимо владеть максимумом практической информации.

— В таком случае, может быть, ты знаешь, каким образом может сознательно, именно сознательно, пользоваться проходом человек, именно человек, которому сеть никто не открывал?

— Не думаю, что это возможно, так как прецедентов не встречал. А почему ты спрашиваешь?

— Праздное любопытство.

Женечка заглянул в глаза Лоренцу, затем Зиву. И те, и те светились первозданной невинностью.

— Для праздного любопытства, Палладина, вопрос слишком странный, однако. Колись, с чего это он к тебе в голову залетел?

— Жень, расколюсь обязательно, но не сейчас, а может быть, и не в ближайшее время. Не обижайся! Я бы вообще не спрашивала, чтоб не дразнить тебя — само как-то вырвалось.

— Ирка, опять пугать меня вздумала?

— Нет, Женечка, честное слово! Опасность мне от этого никакая не грозит, просто любопытно было — вдруг ты знаешь.

— Если сами стражи не в курсе, — Женечка обвел взглядом Зива и Лоренца, — а их ты уже спрашивала, в этом я не сомневаюсь — то мне-то, откуда знать? Они свои тайны свято хранят, и если чего сообщать не положено, никогда не выведаешь.

— Мы действительно не знаем, — проурчал Зив.

— Вот видишь? А ты меня пытаешь! Одно тревожит: с чего это ты решила, якобы это опасности для тебя никакой не представляет? Мне, вообще, интересно, ты хоть отдаешь себе отчет, что тебе потенциально может угрожать гораздо более широкий спектр видов опасностей, чем обычным людям? Хотя от многих, из угрожающих им, ты, в силу своих особенностей, и избавлена, а многие, хоть и могут коснуться тебя, именно для тебя и не опасности вовсе.

— Знаешь, Жень, по-моему, если мы сейчас займемся составлением списков всех потенциально грозящих мне опасностей, а заодно их классификацией и оценкой вероятности, то это займет не один день. По-моему, в данном случае важно то, что чувствую я по этому поводу. В данном случае «чувствую» равносильно «знаю».

— Черт возьми! А ведь права, Палладина! Вот только об одной из опасностей я все ж возьму на себя смелость тебя предупредить, — Женечка сказал это таким тоном, что Ира уже собралась огрызнуться на всякий случай, но он лишь рассмеялся, довольный произведенным эффектом. — Пошли купаться, Ирка, обгоришь ведь!

Ира тоже рассмеялась, и они уплыли. По прибытии на берег Женечка еще раз смотался в свою квартиру, принес простыню и устроил нечто вроде тента. Домой они засобирались лишь после шести вечера.

— Местечко чудное и мне бы не хотелось, чтоб, едва подразнив, от меня его закрыли, — прокомментировал Женечка свою дотошность, проявленную при уборке территории.

В итоге, когда они все вместе направились к проходу, Ира, как ни старалась, так и не смогла найти даже намека на их пребывание здесь чуть ли не весь день.

Утром Ира обнаружила себя в гордом одиночестве на Женечкиной кровати. Стрелки настенных часов образовывали прямой угол, извещая о том, что нынче девять утра. «Итак, до официального новоселья Радного осталось ровно тридцать три часа», — констатировала Ира. Она вздохнула, бодро спрыгнула с кровати и отправилась в душ.

— Палладина! Да ты, никак, проснулась! — прозвучал Женечкин голос, перекрывая шум воды, а потом появился и он сам, бесцеремонно отодвигая занавеску.

— Доброе утро! — приветствовала его Ира, выключая воду. — Ты давно встал?

— Да уж тружусь вовсю!

Женечка, внимательно пронаблюдав процесс Ириного вытирания, подхватил ее на руки, не дав даже завернуться в полотенце, и отнес в гостиную, в которой царил несвойственный ей обычно жуткий бедлам, впрочем, состоящий всего-навсего из валяющегося на диване честно трудящегося ноутбука и разбросанных по всему столу листков бумаги.

— Может быть, я все-таки одену на себя что-нибудь? — спросила Ира, бережно водруженная Женечкой в кресло.

— Не-а! Ты мне так больше нравишься.

— Я заметила, что более всего тебе нравлюсь в состоянии смущения и неловкости.

— Наблюдательность занимает одно из последних мест в списке твоих достоинств, но в данном случае, она тебя не подвела, — Женечка довольно улыбался. — Видишь ли, когда ты находишься в подобном состоянии с тобой проще общаться.

— Вполне логично предположить, что если б каким-то образом легкое смущение стало моим доминирующим состоянием, тебе бы не понадобилось напрягаться по поводу освоения сети проходов Зива с Лоренцем. Кстати, а где они?

— Свалили еще вчера вечером, — Женечка пристально сканировал Ирино тело взглядом, а она поняла, что он уловил ее намек на использование проходов не только для попадания «куда-то», но и к «кому-то». Женечка усмехнулся. — А с логикой, госпожа Палладина, у Вас все в полном порядке… — проговорил он очень медленно. — И не только с логикой, — добавил Женечка после небольшой паузы, продолжая пытку пристальным взглядом, от чего Ира съежилась.

— Всё! Хватит! — воскликнула она и решительно поднялась.

— Сядь! — безжалостно рявкнул на нее Женечка. Казалось, сам звук его голоса откинул Иру назад в кресло. — Ира, чем бы ты ни являлась по сути, на данный момент ты — человек. Человек в гораздо большей степени, чем я. На то, чтобы эту степень снизить, требуется время и упорство, а еще — веские причины, зачем и ради чего измываться над собой.

Если хочешь, я попытаюсь научить тебя всему, что умею сам. Но, боюсь, ты зря потратишь время, не на то употребишь свое упорство, так как веских причин постигать все это, у тебя нет. Тебе нужно разобраться «почему и зачем так», а не выяснять «как могло или может быть иначе». То, что ты выяснишь, никогда не станет доступным всем и каждому. И не потому, что большинство не способно на это, а потому, что задачи перед ними стоят совершенно другие.

Боюсь, никто уже не сможет изменить направление процесса. Боюсь, единственная стоящая возможность — это найти достойное употребление тому, что сложилось. Не подумай, я не учу тебя и, как ты выразилась, не изобретаю для тебя смысл жизни. Я лишь высказываю свое мнение, которое считаю нужным донести до тебя, но к которому ты вовсе не обязана прислушиваться, а тем более ему следовать. Просто, ты нынче человек и добилась ты этого с величайшим трудом, а мне не хочется, чтоб твои усилия оказались тщетными. Правда, не мне о том судить, так как именно то, что мне может казаться тщетным, на самом деле преисполнено самого что ни на есть глубокого смысла.

— Жень, прости, но я не совсем понимаю, о чем ты и самое главное — к чему это?

— Прости, Ир, я совершенно иначе представлял то, что должно произойти, когда ты здесь родишься. Это, безусловно, мои проблемы, в смысле то, что я там себе нафантазировал. Знаешь ли, и Иисус, как мессия, не оправдал ожидания евреев. Тем не менее, человечеству даже сложно себе представить, сколь многое ему все же удалось изменить.

— Женечка, а тебе не кажется, что Иисус, в отличие от меня, сам, вообще-то, вполне отчетливо представлял, кем является. Я же упорно продолжаю считать себя более-менее одаренным дизайнером и художником. Да, со странностями, типа разговоров с отдельными представителями фауны, прослушивания музыкальных композиций в исполнении объекта недвижимости и нестандартных перемещений в пространстве. Однако все это ничего не меняет по сути.

— Вот именно, Ира! То, куда мне предлагают тащить тебя известные тебе эксклюзивные представители фауны, по сути ничего не меняет. Но они упорно сбивают тебя на этот путь.

— А вот тут позволь с тобой не согласиться.

— В чем интересно? — перебил Иру Женечка. — В том, что, раз по сути ничего не меняется, так почему бы, разнообразия ради, не поиграть в недоступные другим игрушки, так?

Ира рассмеялась:

— Нет, Жень, не согласна я с тобой в совершенно ином.

— И в чем же тогда?

— Они меня ни с чего не сбивают и никуда не толкают.

— Ир, они тебе проходы показали.

— Только и всего. Очень удобно, кстати. Без знания о проходах я бы точно в этом году загнулась.

— Еще обвини меня в сокрытии удобного способа перемещения! — в раздражении бросил Женечка.

— Жень, причины, по которым ты меня не посвящал в это, мне хорошо известны.

— Палладина! Иди, оденься! — воскликнул Женечка, вдруг вскочив, отводя от нее глаза.

— Это почему же? — с ехидным торжеством спросила Ира. — Что-то разладилось? Легкое смущение перестало работать по заданной программе?

— Ирка! Оденься! — Женечка отвернулся от нее, уставившись в потолок.

— Ладно. Как скажешь.

Ира прошла в спальню и вернулась оттуда в шортиках и топе.

— Ира, — начал Женечка, продолжая не смотреть на нее, — как только ты поселилась в этом доме, все пошло не туда, точнее, не туда, куда я предполагал.

— Жень, позволь тебе напомнить, что все вообще куда-то пошло лишь после того, как я в этом доме впервые побывала.

Женечка вдруг будто окаменел. Ира выждала немного, но он так и оставался в ступоре.

— Женечка, что с тобой? — тепло и нежно спросила она.

— Я считал, что должен вести тебя. Судя по всему, я просчитался, — тихо проговорил он, перевел дух и, наконец, снова сел.

— Так ты и вел меня. И сейчас все еще ведешь, — попыталась успокоить его Ира.

— Видимо, не так и не туда.

— Женечка! Если б что-то было не так, то я, наверное, и не пошла бы, верно?

— Отчасти да, но ведь ты все больше и больше своевольничаешь.

— Жень! Брось! Если бы ты не был мне нужен, неужели у тебя бы получилось найти меня?

— Верно, Палладина, — со вздохом, но, уже вполне овладев собой, сказал Женечка. — Однако я все равно многого не могу понять.

— Не волнуйся! Я вообще ничего не понимаю, — развеселилась Ира.

— Врешь, Палладина! — усмехнулся Женечка.

— Может быть… — задумчиво проговорила Ира.

— Ладно, не заморачивайся! В конце концов, будет только то, что будет. А что именно будет, по большому счету не имеет никакого значения.

— Вот в этом абсолютно с тобой солидарна, только с чего это ты, будучи в этом убежден, тем не менее, так переживаешь?

Женечка поднял на нее глаза, пристально посмотрел и очень жестко сказал:

— Ира, не загоняй меня в угол.

— Жень, я не загоняю тебя в угол. Я наоборот пытаюсь помочь тебе вновь обрести почву под ногами.

— Премного благодарен! — съязвил Женечка достаточно желчно.

— Я знаю, почему ты опасаешься учить меня тому, что знаешь сам, и что расходится с официальными представлениями о мире. Ты на собственном опыте ощутил, какой уверенностью и ясностью это наделяет, ослепляя и, в конечном счете, заводя в тупик.

— Ирка! Ты до невыносимости права! Хотя я, на самом деле, совершенно иначе формулировал для себя свою мотивацию, — Женечка усмехнулся. — Именно из-за уверенности и ясности, я ясно и уверенно видел совершенно иные доводы.

— Не знаю, а может, не помню, что нас связывает на самом деле, но думаю — это нечто очень крепкое и веское.

— Просто замечательно, что ты так думаешь, но штука-то вся в том, что не я твой проводник.

— С чего это ты вдруг стал в этом так уверен?

— С того, что ты мне нынче указала на некоторые вещи, на которые я из-за ослепляющей ясной уверенности не обратил внимания.

— Ты об этом сожалеешь? — с легким удивлением спросила Ира. — Жень, а у тебя нет ощущения, что все так и должно быть.

— Ну раз так есть — значит, и должно так быть! — Женечка улыбнулся. — Когда-нибудь ты обязательно вспомнишь, что нас связывает, — неожиданно, даже, видимо, для себя, сказал он.

— А ты сам, помнишь? Скажи честно! Настаивать на подробностях не буду.

Женечка задумался.

— Знаешь, а я бы и рассказать не прочь, только… не поддается адекватной вербализации сие.

— Ну, а если не совсем адекватной?

— Если не совсем адекватной — что-то типа присказки про белого бычка получится. Это — нечто подобное тончайшим нюансам эмоций и ощущений, привкусам, отсветам, отблескам. Здесь считается, что, так или иначе, связывают разного рода события, порождающие взаимные обязательства и отношения. А те события, пожалуй, изысканней и подробней, чем «жили-были дед да баба», описать просто невозможно.

— Я, кажется, поняла, о чем ты… скорее, спинным мозгом почувствовала.

— Ну не спинным мозгом, конечно. Функции физического тела, даже самые изощренные, здесь ни при чем, но я знаю, что ты имеешь в виду.

— Конечно, знаешь, ведь именно этому ты и учил меня все время. Впрочем, не только ты.

— А кто еще? — спросил Женечка.

— Гиала. Хотя, конечно, не только она, но именно она явно и понятно для моего человеческого сознания указала мне направление.

— Как? — Женечка удивился, даже насторожился.

— Во-первых, усадила на свой пенек, во-вторых — кое-что поведала в доступной форме, а в-третьих, подсказала, когда и где прогуляться.

Женечка задумался.

— Может, я в ослеплении уверенной ясностью действительно недоглядел чего в ней? — будто разговаривая сам с собой, спросил Женечка.

— Я в этом почти уверена. Она мне много любопытных вещей рассказывала, правда, утверждала, что это ты ее всему научил, но мне кажется, что ты ей лишь показал некоторые пути, а уж прошла она по ним сама, да и другие отыскала.

— Знаешь, я тоже многому подивился, когда ее… тогда видел, — Женечка запнулся после «ее», видимо, чуть было не сказав «в последний раз». — Знаешь, она действительно, с самого начала совершенно не походила на своих предшественниц.

У Иры сквозь сознание пронеслось: «не бывает начала и конца, есть лишь бесконечное множество точек отсчета». «Интересно, какая точка отсчета стала первым пересечением путей Гиалы и Женечки, и где она находилась?».

— Палладина, ты куда улетела?

Ира вышла из задумчивости и повторила Женечке вслух все пролетевшие сквозь сознание мысли.

— Ира, уверяю тебя, первая точка отсчета была здесь.

— Может, ты все же что-то не помнишь?

— Исключено. Я бы узнал ее.

— Почему ты так уверен?

— Ира, я уже очень давно научился узнавать всех, с кем сталкивался.

— Жень, выслушай внимательно.

— Слушаю.

— Жень, я не сомневаюсь, что ты узнаешь всех, с кем судьба сводила тебя, но… И это очень важное «но». Помнишь, ты мне как-то говорил, что осознание сути снисходит на человека, если снисходит вообще, как правило, не ранее, чем через тридцать-сорок лет земной жизни?

— Помню, конечно.

— Как я знаю с твоих и не только с твоих слов, рождался ты на Земле человеком не раз, и в каждое из этих появлений жил гораздо более продолжительный период, чем положено обычному человеку.

— Ну-у… Только в прошлые разы далеко не так долго, как в этот.

— Это неважно. Важно то, что до того, как ты становился способен к столь продолжительному использованию человеческого тела, ты неминуемо проживал те три-четыре десятка лет, которые затем становились для тебя небольшой и несущественной прелюдией, так?

— Так.

— Ну?

— Что ну?

— Жень, соображай! Видишь ли, я отчего-то уверена, что если некто, появляясь в этот самый период трех-четырех десятков лет, не оставался в твоей жизни после осознания сути, то… — Ира многозначительно смотрела на Женечку.

— Ты хочешь сказать, что… — Женечка выглядел потрясенным.

— Вот именно! Это вполне может быть далеко не первая ваша встреча, просто предыдущая или предыдущие вполне могли приходиться именно на период твоей самой обычной человеческой жизни и не выходить за его рамки, а следовательно, воспоминания об этих встречах несколько иного уровня, то есть уровня, недостаточного для последующего узнавания. По крайней мере, осознанного.

Женечку аж пришибло.

— Да-а-а-а… — протянул он, удивленно разглядывая Иру. — Это еще кто кого вести должен.

— Жень, смотря куда.

— Вы, в конце концов, хоть куда-то собрались? — спросил Лоренц, мерной поступью заходя в гостиную.

— О! — обрадовалась Ира. — А где Зив?

— Дома ждет. Я оказался менее терпеливым.

Ира взглянула на часы. Они показывали уже половину двенадцатого.

— Женечка, похоже, мне пора тебя покинуть, если только ты не горишь желанием составить нам компанию.

— Куда собрались-то?

— На Ажек.

— С удовольствием бы, но подозреваю, если я прогуляю еще один день, меня Генка живьем съест.

— Я уже заметил, что он — деспот, — промурлыкал Лоренц.

— Эту функцию они исполняют по очереди, меняясь строго по графику, — уточнила Ира.

— Язвишь, Палладина?

— А как ты догадался?

— Ладно, дуй к своим водопадам.

— Как скажешь, — Ира направилась к проходу. — Пока.

Зив настоял, чтобы Ира позавтракала. Есть ей вовсе не хотелось, но, стоило лишь прикоснуться к, приготовленным Татьяной Николаевной салату из огурцов с помидорами и молодой картошке, поджаренной со сметаной, чесноком и укропом, как тут же проснулся волчий аппетит.

— Периодами просто поражаюсь интуиции Татьяны Николаевны!

— Ее интуиция здесь почти ни при чем, — важно промурлыкал Лоренц. — Мы с ней тоже разговариваем, но так, чтобы она нас не слышала, а то, что мы ей говорим, воспринимала, как собственные мысли.

— Забавно… — Ира, продолжая поглощать пищу, задумалась. — Есть у меня такое ощущение, что не только вы этим занимаетесь, а и многие из ваших собратьев по видам.

— Верное ощущение, — проурчал Зив. — В той или иной степени подобным образом общаться с людьми могут очень многие животные, а уж собаки и кошки, живущие с ними, и подавно.

— А люди об этом даже не догадываются, — констатировала Ира.

— Но ты же догадалась? — возразил Зив.

— Только благодаря вашему намеку.

— Вот именно, что лишь намеку. А все-таки, почему догадалась? — поинтересовался Лоренц.

— Видите ли, приходилось как-то наблюдать, как очень прозорливый в некоторых областях человек полностью потерял эти качества, лишившись домашнего любимца. Для себя он объяснил это стрессом от потери дорого сердцу существа, но, как известно, время все лечит, а вот прежние интуитивные качества так и не восстановились. Следовательно, вполне логичен вывод, что не только собственным умом жил этот индивид человеческого типа.

— Ты абсолютно права, и знаешь, мы даже не ожидали, что ты подметишь это, — с подчеркнутым уважением проурчал Зив.

— Утром Женечка сказал, что наблюдательность занимает одно из последних мест в списке моих достоинств.

— Он слукавил. Отчасти, правда. Ты действительно зачастую ведешь себя, как заправская растяпа, но от твоего внимания мало что укрывается, просто втаскиваешь ты это в свою, так сказать, оперативную память далеко не всегда. Тебе требуется для этого веский повод, — промурлыкал Лоренц.

— Это плохо?

— По-моему, нет, — проурчал Зив. — Самое главное, чтобы все происходило своевременно. Представь, что бы было, если б ты задумалась над подобными коллизиями в поведении того индивида сразу, как их обнаружила?

— Да я их тогда и не обнаружила вовсе.

— Если б не обнаружила, сегодня б не вспомнила, — заметил Лоренц. — Так-то вот. И вообще! Мы сегодня когда-нибудь куда-нибудь, вообще, пойдем?

— Пойдем, — ответила Ира. — И знаете, а я бы не прочь с ночевкой прогуляться.

— Тебе ж завтра вроде на светский раут? — напомнил ей Лоренц.

— Вот именно! Так что лучше вернуться завтра, чтоб не оставить себе шанса мусолить мозгами его неотвратимость весь вечер, ночь, утро и день.

— Ты уверена, что не сможешь этим заняться на лоне природы? — спросил Зив.

— Не до конца, но некоторые гарантии имеются, — улыбнулась Ира.

— Послушайте, — сказала она, когда удалось, выйдя на тропу, оторваться на значительное расстояние от группы экскурсантов, — если животные способны внушать мысли людям, то почему они этим не слишком активно пользуются?

— Во-первых, — принялся отвечать на ее вопрос Зив, — пользуются не так уж и редко, а во-вторых, это вовсе не внушение, а возможность общения. Если тебе человек что-то сказал, ты ведь не считаешь, что он внушил тебе мысль, верно? К тому же, люди склонны к вербализации и не мыслят без нее понимания, а в данном случае имеют место, как правило, совершенно иные символы, которые переводятся человеком в слова более чем свободно, подчас даже с точностью наоборот. Плюс ко всему, человеку свойственно немедленное построение ассоциативных цепочек, и тут уж занести может и вовсе очень далеко. Более-менее успешно пользуются возможностью подобной передачи информации животные, живущие вместе с людьми и в некотором роде понимающие значение и функции вербализации, и отчасти, если можно так сказать, владеющие ею. То есть, если, к примеру, вполне обычная собака или кошка демонстрирует понимание человеческой речи, даже пусть и в малой степени, у нее есть повод, закинув свои соображения в человеческий мозг, ожидать, что они отразятся в нем с наименьшими потерями. Однако, то, что человек будет слепо следовать предложенному, это вовсе не значит. Человек всего лишь не догадывается, что эта мысль не его, но ведь и свои собственные не всегда бывают для него убедительны.

— А дикие животные пытаются что-то сказать людям?

— Конечно, — ответил Зив.

— Но случаи, когда бы это привело к благоприятным последствиям, нам не известны, — промурлыкал Лоренц.

— Лоренц чересчур категоричен, — выразил свое мнение Зив. — С помощью такого общения нередко достигаются и положительные результаты, правда, как правило, лишь в сугубо частных случаях.

— Ну да! Когда благодаря данному доброй зверушкой совету, homo sapiens-у удается спасти свою бесценную задницу.

— Лоренц! — рассмеялась Ира. — Если бы за человеконенавистничество платили деньги — ты был бы, наверное, самым богатым котом в мире!

— Я всего лишь единственный, которого тебе довелось послушать.

— Не скромничай, — проурчал Зив, — все, кого я знаю, и не только коты, настроены гораздо лояльнее тебя.

— Так я тоже вполне лоялен — к крестовому походу против человечества, к примеру, не призываю.

— А что? Есть такие, кто призывает? — спросила Ира.

— Воевать — удел людей, — ответил Зив. — Определенные меры по защите, конечно, принимаются. И надо отметить, — Зив выразительно посмотрел на Лоренца, — в суждениях предпринимающих защитные меры нет и намека на человеконенавистничество.

— Чего вы на меня напали?! Я, можно сказать, пошутил! Может быть, грубо, может быть, даже и злобно, но ведь без далеко идущих последствий! Ира! Заступись за меня перед этим лохматым занудным псом! Ведь если воспринимать всерьез все, что про тебя говорит Женечка, так он, по всей вероятности, не сегодня-завтра придушить тебя собственными руками собирается!

— Хорошо, Лоренц! Заступаюсь! — рассмеялась Ира. — Зив, не донимай его, пожалуйста.

— Как скажете, моя госпожа! Только, с Вашего позволения, небольшую трепку за «лохматого занудного пса» устрою!

Зив с веселым лаем кинулся на Лоренца, тот пустился наутек, и они стали носиться по лесу. Ира надрывалась от смеха, наблюдая сию «семейную сцену»: лай с подрыкиванием, и громкие мявканья с подвизгиванием отдавались для нее забавными взаимными объяснениями, испещренными весьма малоприличными эпитетами, описывающими специфические качества и указывающими предлагаемые направления движения. Судя по всему, подобные сцены для них не являлись редкостью — действовали они и изъяснялись весьма виртуозно.

Иру так захватила их веселая перебранка и беготня, что, она сама того не замечая, впала в состояние всепоглощающего блаженства, в котором продолжала пребывать и всю оставшуюся дорогу, и во время плескания под водопадом в прохладной реке, и у костра вечером, и укладываясь спать. Утром она проснулась очень рано под tutti птичьего хора и долго не отпускала абстрактные образы блаженства, окутавшие ее во сне.

Часов до одиннадцати утра провели у водопада, а потом небольшими переходами стали спускаться прям по руслу Сочинки и только к четырем часам дня доплелись домой. Всепоглощающее блаженство безжалостно развеял звонок Влада. Суровая действительность в виде светского раута у Радного непреклонно предстала во весь рост.

— Ирина Борисовна, мы к Вам уже выезжаем. Не рано?

— Нет, Влад, не рано. Хоть посидим чуть перед… — Ира осеклась и замолчала.

— Перед чем?

— Какая разница! Давайте! Жду! — Ира быстренько отключила мобильник.

— Неудивительно, что он насторожился, — развалившись в кресле, томно промурлыкал Лоренц. — Судя по голосу, так точно как минимум перед казнью.

— Неужто действительно так мрачно звучало?

— О нет! Гораздо мрачнее! — продолжал томно язвить Лоренц.

— Спасибо за ценное уточнение, — поблагодарила его Ира с оттенком обреченности в голосе.

Предстоящее событие не то чтобы напрягало или пугало ее, однако, она ощущала всем своим существом трепетное, пробегающее дрожью по телу предчувствие чего-то неопределенного. Зив завел разговор на какую-то нейтральную тему. Ира слушала и что-то отвечала, на самом деле, едва присутствуя в сфере беседы, правда, это ее несколько отвлекало, и ожидание получилось не таким гнетущим.

Минут через двадцать в гостиную вошел Влад, а следом за ним впорхнула Алиночка. Еще незаметная глазу беременность добавила ее и без того обворожительному облику легкий шарм истинной красоты. Глядя на Алиночку, уже не казалась спорной идея, что ожидание ребенка красит женщину. К тому же красило ее не только интересное положение. Шикарное, открытое чуть более допустимых пределов вечернее платье, туфли на каблуке, высота которого показалась бы комфортной разве что балерине, натренированной в качестве опоры использовать пальцы ног, идеально уложенные волны длинных густых вьющихся волос, и, конечно же, боевой раскрас гламура, заставивший бы индейца племени Чумба-Юмба от зависти снять собственный скальп. Влад чувствовал себя рядом с ней несколько неловко, однако, видимо, даже не пытался намекнуть, что выбранное ею обмундирование и маскировка, не соответствуют арене боевых действий. Что являться в таком виде на летнюю дачную вечеринку, все равно, что кур в курятник танком загонять. Все это так отчетливо читалось у Влада на лице, что улыбку озарившую Иру, когда они вошли, вызвала не только приветливость.

— Здравствуйте, Ирина Борисовна! — сказали Влад и Алиночка по очереди.

— Рада видеть вас в своей обители! — весело воскликнула Ира. — Присаживайтесь. А я кофе сварю.

— Ирина Борисовна, позвольте мне, — предложил свои услуги Влад.

— Как ты понимаешь, ничуть не возражаю. Алина, присаживайся. Как дела? — Ира отодвинула столик, освобождая Алиночке путь к дивану.

— Влад сказал, что Вы уже знаете, — нежным голоском прощебетала Алиночка.

— О том, что ты ждешь ребенка? Знаю. Как себя чувствуешь?

— К вечеру вполне приемлемо, но по утрам… — Алиночка тяжело вздохнула. — Мне на следующей неделе еще два экзамена сдавать — не знаю, как выдержу. Наверное, придется на заочное перевестись, а еще лучше — на дистанционное, как Влад.

— Алина, это вовсе необязательно. По поводу зимней сессии тебе, конечно, не позавидуешь, но не все так страшно, как кажется на первый взгляд. Что тебе сдать осталось?

— Педагогику и культурологию.

— Замечательно!

Ира взяла мобильник и, основательно порывшись в «Контактах», нашла нужный номер:

— Здравствуй Инночка!

— О боже! Ирка! Ты что ли?

— Воистину я!

— Какими судьбами? Где ты? Как ты?

— Просто замечательно!

— Лешка как?

— Учится.

— А ты?

— Работаю потихоньку.

— Чует мое сердце — не просто так звонишь!

— Истинно! Даже очень не просто так.

— Что случилось?

— Инночка, у вас там моя девочка учится, Алина Смородская.

— Знаем такую. Хорошая девочка.

— Инночка, она сейчас пребывает в самой начальной и, как нам с тобой хорошо известно, самой «распрекрасной» стадии интересного положения. У нее два экзамена осталось — может, как-нибудь посодействуешь?

— Как именно?

— Да хотя бы на вторую половину дня перенести — она утром совсем никакая.

— Ирочка! Без проблем! Я сейчас личное дело гляну, с преподавателями переговорю и, если все в порядке, так может, и вовсе автоматом аттестуем.

— Спасибо, Инночка! Видишь ли, девочка действительно хорошая, не хочется, чтоб на заочку переходила…

— Ира! Обижаешь! Ну конечно что-нибудь придумаем! Сами что ль не рожали, не нянчили?! Сама-то как? Сто лет не заглядывала!

— Ну, Инн, не преувеличивай! Года два, не больше.

— Ладно, Ирка! Все б тебе шутить! Забегай как-нибудь!

— Хорошо! — Ира отключила мобильник и улыбнулась Алиночке. — Ну вот, слышала? Если с преподавателями не ссорилась, то может, и вовсе ничего больше сдавать в эту сессию не придется.

— Ирина Борисовна, а это Вы сейчас с Инной Александровной говорили? — с трепетом в голосе спросила Алиночка.

— Да.

— А откуда Вы ее знаете?

— О, Алина, ты и не представляешь, какой этот мир тесный! С Инной Александровной мы знакомы достаточно давно — я ей в свое время кандидатскую писать помогала.

— Правда? Но Вы ведь…

— Правильно, не психолог, однако, любое творчество — это хорошее знание психологии, притом практическое. К тому же у нее тема касалась воздействия произведений искусства на психику.

— Об чем разговор, дамы? — спросил Влад, появляясь в гостиной с подносом.

— Да вот, пытаюсь Алине жизнь облегчить, — ответила Ира.

— Каким образом?

— Ирина Борисовна договорилась с Инной Александровной, чтобы мне за последние два экзамена оценки автоматом поставили, — радостно ответила Алиночка.

— Да-а-а?! — удивился Влад. — А мне, Ирина Борисовна, Вы подобным образом жизнь облегчать даже не пытались!

— Влад! Как только забеременеешь — все силы приложу!

— Спасибо! — рассмеялся Влад.

— Пожалуйста! — съязвила Ира.

Радный встретил их у калитки, дружески пожал руку Владу, галантно открыл дверцу видавшей виды «Нивы», помогая выбраться дамам, и проводил во двор перед домом, где стояло несколько фуршетных столиков и весело шумели уже прибывшие гости. Ира с удивлением отметила, что Радный, оказывается, заметно ниже ростом, чем Влад. Вот только возможность увидеть это существовала, лишь пока они стояли в непосредственной близости друг от друга, а стоило расстоянию увеличиться, как Радный снова стал производить впечатление невероятной огромности.

Станислав Андреевич церемонно представил Иру, а затем Влада с супругой своим гостям, расположившимся группками по всей площади двора, из которых Ира ровным счетом никого не знала. Точнее, некоторые лица были ей знакомы, но только в одностороннем порядке, благодаря их значимости в городе. Ира уже собрала в кулак всю свою волю для борьбы с крайней степенью неловкости и натянутости, но тут обстановка разрядилась сама собой — из дома, как чертик из табакерки выскочил радостный Генка в сопровождении «главных коней».

— Ирчик! Солнышко мое! — завопил он так, что все разговоры тут же смолкли.

— Гена! — немного удивилась Ира.

— Ирчик! Я тайно влюблен в тебя! — Генка бухнулся на одно колено и припал к Ириной руке в страстном поцелуе.

— Ген, ты давно в Сочи? — спросила в легком приятном шоке Ира.

— Сегодня утром прилетел, — ответил Генка, окидывая Иру невинным взглядом и поднимаясь на ноги, а затем, чуть наклонившись к ее уху, едва слышно прошептал, одновременно перемещаясь вместе с ней поближе к никем не занятой скамейке около дорожки, огибающей дом и уходящей в мини-парк. — Гаров снизошел до меня смертного, чем явно не способствовал повышению благосостояния авиакомпаний.

Послышался звук подъезжающей машины, и Радный направился к калитке. Через некоторое время он вернулся в сопровождении… Игоря Александровича.

— Ирчик, ты чего напряглась?

— Генка, видишь вон того дядечку, которого только что встретил Радный?

— Ну?

— Он в течение нескольких лет ходил в звании моего секспартнера.

— И что?

— А не далее как в прошлом году несколько месяцев кряду в пламенной любви клялся.

— Ирчик, я тебе несколько минут назад в любви поклялся, и что?

— Генка, у него крышу снесло, понимаешь?

— Тяжелый случай?

— Ага…

Тут у Иры отлегло от сердца: навстречу Игореше, оторвавшись от одной из группок гостей, выпорхнуло юное ангелоподобное создание женского пола.

— Фу-у-ух!!!!! — перевела Ира дух. — Это его любимый цвет и любимый размер, — в качестве пояснения для Генки, вольно процитировала она ослика Иа из мультика про Винни Пуха.

Однако наслаждалась Ира облегчением недолго, так как, едва почувствовав себя в безопасности, тут же вспомнила про Алиночку.

— А теперь чего? — мигом поймал ее новый вздёрг Генка.

— Алиночка, жена Влада, была одной из ее предшественниц, — Ира кивнула на ангелоподобное создание.

— Влад в курсе?

— По поводу Влада я спокойна. Как бы Алиночка чего не выкинула.

— Ирчик, я, безусловно, не эксперт в области «чего хочет женщина», но, по-моему, Влад куда круче сего почтенного джентльмена.

— Не думаю, что у Алиночки на этот счет иное мнение. Но, — Ира обвела взглядом присутствующих, убедившись, что Влад продолжает, с разрешения Радного, знакомить жену с плодами своего труда, и они еще не вернулись с этой экскурсии, — видишь ли, Игорек покинул ее, как и всех ее предшественниц, с помощью своего хорошо отработанного приема, сославшись на чрезвычайно огромную разницу в возрасте, которая является единственным, что препятствует «совершенно неожиданно свалившемуся на них» счастью.

— Так у него это на поток поставлено?

— Ну да. Предпочитает лишь дев определенного типа в период молочной спелости.

— Ирчик, тогда не понимаю, каким макаром ты там оказалась?

— Ты у меня спрашиваешь? Так я тоже абсолютно не в курсе. Нас деловые отношения долгое время связывали, которые иногда, по случаю, заводили в постель, но и только. А чего у него в прошлом году крышу рвануло — понятия не имею. Кстати, это он меня с Радным свел. Но это неважно. Я опасаюсь, как бы Алиночка, чисто из вредности и любви к искусству, какую сцену не выкинула.

— Знаешь, за кулисами такое вполне возможно, но не думаю, что это станет достоянием общественности. Алиночка ж не последняя дура, чтоб рисковать своим нынешним положением.

— Ты прав, тем более что нынче она как раз таки в положении.

— Она ждет ребенка?

— Да.

— Ну что ж… с одной стороны это, конечно, гарантия от опрометчивых поступков, но с другой — женщины в первом триместре беременности не поддаются никакой форме предсказуемости, — Генка ненадолго задумался, затем оглянулся по сторонам — Влада и Алиночки на горизонте еще не наблюдалось. — Знаешь, Ир, по-моему, тебе не мешало бы предупредить ее о том, кого она тут нынче встретит. Да и специалиста по юным девам — тоже.

— Мудро… — Ира решительно поднялась и направилась в сторону мелькания Игоря Александровича.

Он сам заметил ее. Извинился перед собеседниками, остановил порыв своей пассии, устремившейся за ним следом, и направился к Ире, избавив ее от необходимости придумывать, как потактичнее переброситься с ним парой слов без свидетелей.

— Ирочка! Рад тебя видеть! — радостно воскликнул он, явно не собираясь ограничиваться «парой слов».

— Я тоже вне себя от счастья, — тоном, изрядно противоречащим значению произнесенных слов, ответила Ира. — Игорь, здесь Алиночка вместе со своим мужем.

— Понятно, — сквозь зубы процедил Игорь Александрович.

Пока он осваивался со смыслом полученной информации, Ира уже скрылась из его поля зрения. В саду мелькание нужной ей парочки не обнаружилось. Хоть беглый взгляд и не мог предоставить на этот счет исчерпывающую информацию, Ира решила для начала все же заглянуть в дом. Он разливался звуками Хабанеры в собственной интерпретации, полностью заслонив от слуха легкую фоновую музыку с улицы, сопровождавшую сбор гостей. Ира улыбнулась, переполняясь теплотой, и тихим голосом спросила:

— Влад и Алина здесь?

Звуковое пространство как бы изогнулось, и Ира четко услышала их голоса, доносившиеся со второго этажа: Влад рассказывал Алиночке испытанные на собственной шкуре подробности преображения монстроподобного архитектурного сооружения в представавшее нынче взору великолепие.

— Вот вы где! — сообщила Ира о своем приближении.

— Ирина Борисовна! Тут так здорово! — восхищалась Алиночка.

— Уже пора? — спросил Влад.

— Не думаю, просто я потеряла вас из вида.

— Станислав Андреевич разрешил похвастаться.

— А ты и рад стараться на все лады!

— Он не хвастается, он Вас нахваливает, — вступилась за мужа Алиночка.

Ира рассмеялась, пытаясь побыстрее сообразить, куда бы отправить Влада. Идеи приходить отказывались. Тут Хабанера затопила сознание страстными ритмами, а когда ее волна отхлынула, Влад вдруг сказал:

— Дамы, не возражаете, если я вас ненадолго оставлю.

— Не возражаем. Оставляй. Мы пока пройдемся по саду.

— Я уже показал его Алине.

— Ничего страшного. Ей сейчас очень полезно побольше бывать на свежем воздухе.

Ира быстро уволокла Алиночку в самые дебри и усадила на скамейку. Выходя из дома, она мысленно поблагодарила его за содействие, а он в ответ раскланялся в музыкальном реверансе финальных аккордов.

— Алина, здесь Игорь, — без всяких вступлений сообщила ей Ира.

Алиночка испуганно прикрыла лицо руками:

— Боже! Что будет?!

— Он не один, так что ничего не будет, если ты сама не спровоцируешь.

— В смысле, не один? — жестко насторожилась Алиночка.

— В смысле, с очередным юным ангелочком, — безжалостно пояснила Ира.

— Что значит с очередным? Он мне что, постоянно врал?

— Нет, Алина, он тебе никогда не врал. Он действительно любил тебя, пока ты соответствовала его стереотипам, а, как только это завершилось, честно предложил расстаться.

— Он говорил, что мы должны расстаться из-за возрастного несоответствия.

— Это истинная правда. Просто ты поняла по-своему, впрочем, как и должна была понять, а он имел в виду совсем другое. Алина, не зацикливайся на этом. Тебе что, плохо с Владом? Ты не рада, что он стал твоим мужем?

— Рада, конечно…

— Ну вот! И к чему прошлое ворошить?

— Нет! Игорь — самый настоящий старый козел!

— Так никто с этим и не спорит! И все же ни к чему создавать лишние сложности себе и ему. Его ты не переделаешь, а у тебя вся жизнь впереди. Так что, прежде всего, нужно думать о том, как ее сделать счастливой. Тем более что ты готовишься стать матерью.

Алиночка тяжело вздохнула, но, судя по всему, здравый смысл взял верх над старой обидой. Они встали со скамейки и побрели в сторону дома, около которого их встретил Влад. За это время, видимо, все гости уже собрались, фуршетные столики преобразились в один большой банкетный стол, за которым Радный, едва заметив появившихся Иру, Влада и Алиночку, предложил всем разместиться. Впрочем, Радный только подал идею, самим процессом, как Ира и ожидала, принялся руководить Генка. Он виртуозно рассадил гостей и, отпустив пару шуточек, быстренько построил официантов, которые с неизменной настойчивостью умудрялись появляться как из-под земли именно там, где более всего мешали.

Принцип, по которому Генка рассаживал гостей, за километр отдавал глубоким смыслом. Алиночка и Игорь Александрович оказались сидящими так, что в поле зрение друг друга могли попасть, лишь с риском вывихнуть себе шеи. Расположение других присутствующих, скорее всего, тоже подчинялось законам тщательно продуманной схемы. Сама Ира очутилась между Толиком и Жориком, слегка наискосок от Радного. Какими именно соображениями руководствовался, организуя такую дислокацию, Генка, для Иры оставалось загадкой, но она доверилась его руководству, ощущая, что, как минимум, это меньшее из зол. С незнакомыми людьми сидеть не хотелось. С Игорем — тем более. Влад в компании Алиночки гораздо увереннее чувствовал себя, когда Ира не находилась в его поле зрения. А сам Генка был слишком занят, чтобы полноценно составить компанию. Зато «главные кони» наперебой принялись ухаживать за Ирой и своей веселой трескотней, почти всецело состоящей из дифирамбов в ее честь, отвлекали от напряжения натянутости и неловкости, которое она неизменно испытывала на столь многолюдных застольях, да еще с весьма ограниченным количеством знакомых лиц.

Тем временем официальная часть с приветствиями и поздравлениями в форме тостов благополучно развивалась в соответствующем протоколу режиме. Естественно, Иру внимание не обошло, и не просто не обошло, а в какой-то момент полностью на ней сконцентрировалось. Ей даже несколько раз пришлось подняться и раскланяться. При этом посыпалась куча предложений вплоть до общегородского уровня. Генка пришел Ире на помощь, провозгласив, что все это вполне решаемо в рабочем порядке:

— Так что на недельке звоните, не стесняйтесь!

Он тут же объявил себя Ириным представителем и принялся раздавать визитки. Ира на мгновение оказалась в шоке, но Генка, поймав ее взгляд, заговорщически подмигнул ей, и она успокоилась.

Постепенно толпу окутывали пары алкоголя, растворяя собой ауру официоза, и вскоре уже пили «за милых дам» и «за тех, кто в море». Когда эта стадия утвердилась окончательно, кто-то затеял танцы, и Ире, в силу проведенной широкомасштабной PR-акции, то и дело приходилось принимать приглашения.

Первыми, церемонно попрощавшись, покинули торжество несколько сугубо официальных лиц. После их ухода обстановка стала гораздо расслабленней, и те, кто вроде как с вожделением поглядывал на выход, резко поменяли направление своих взглядов. Ире, наконец, удалось отвести излишки внимания от собственной персоны и перестать быть объектом наиболее желанного партнерства в переминании с ноги на ногу под музыку. Они с Генкой, взяв по стакану сока, уселись на облюбованную еще во время увертюры к празднику скамейку.

— Генка, ты перепугал меня до полусмерти!

— Предложением принять все предложения? Ирчик! Неужто ты сама не понимаешь, что уже назавтра никто об этом не вспомнит? А если и вспомнят, я такие условия выдвину, что отвянут в один момент! Если ты, конечно, не захочешь принять предложение. Мне тут Гаров целую лекцию по поводу особенностей твоей занятости прочел. Знаешь, ничуть не возражаю. Только, чур, не забывай наш давешний уговор: я, все, что ты сотворишь, скупаю на корню. Помнишь?

— Помню, Ген, — ответила Ира, краем глаза ловя, как Радный удалился вместе с Владом в дом.

— Кстати, видел, как ты над Женькиными бреднями потрудилась. Сказал ему, чтоб отложил все переводы, внес корректуру и давайте печатать будем.

— Так в ближайшее время мне ждать правленых текстов?

— В самое ближайшее. Я сказал, чтоб он не тянул с этим. Кстати, постарайся не сбегать отсюда раньше времени.

— Ожидается что-то экстраординарное?

— Нет. Просто мне бы хотелось после мероприятия вместе с тобой к Гарову завалиться.

— А если поздновато получится?

— Какая разница?! Он тебе, Ирчик, завсегда рад.

— Ты знаешь, действительно всегда был рад, только я к нему ни разу посреди ночи не заявлялась.

— Ирчик, поверь, все классно будет. Ты, главное, без меня отсюда не уходи.

— Ладно, как скажешь.

— Пойдем к столу?

— Пошли.

Пока народ тусил — частично танцуя, частично болтая, разбившись на небольшие группки, частично обжимаясь по-за кустами — официанты привели стол в первозданно праздничный вид, и Генка, со сноровистостью пастушьей собаки, быстренько собрал всех за ним. Второй круг застолья обошелся без официоза, и сразу приступили к «за милых дам» и «за тех, кто в море». Когда возобновились танцы, Иру пригласил Влад. Ира сразу почувствовала, что он сильно взволнован.

— Что случилось? Ты ж не ради обжиманий меня плясать поволок?

— И ради обжиманий тоже… Но ты права — не только за этим.

— Так что случилось?

Ира, хоть и старалась держать постоянно в поле зрения Алиночку и Игорька, и к своему спокойствию не замечала признаков желания пообщаться между ними, тем не менее, не имела абсолютной уверенности, что ничего не проглядела, а потому слегка волновалась, тем более что Алиночка счастливой не выглядела.

— Ира, мне Станислав Андреевич предложил возглавить сочинское представительство его фирмы.

— Что???!!! Ни … себе! Ты серьезно?

— Я — да. И он, по-моему, тоже. Хотя я поверить в это не могу.

— Знаешь, я как-то не замечала, чтобы он шутил… — Ира недолго помолчала. — Ну а ты, что?

— А как ты думаешь? Конечно, ошалел!

— А он?

— Он усмехнулся, сказал, что прекрасно понимает, что его предложение несколько для меня неожиданно. Назначил встречу в офисе на понедельник, и заверил, что целого воскресенья мне вполне хватит, чтобы свыкнуться с неизбежным.

— Так значит, его предложение — по сути вежливая форма приказа?

— Что-то вроде того…

— Ну что ж, Влад, я тебя поздравляю с назначением.

— Спасибо… — поблагодарил Влад с безнадежностью в голосе.

— Не дрейфь! Все нормально будет! Я, конечно, знаю Радного не так чтоб очень, но он не похож на человека, который не ведает, что творит.

— Ир! Он ведь меня сегодня впервые в жизни увидел!

— Зато он много о тебе слышал от меня и, надо думать, от Лешки — они больше суток вместе один на один провели. Кстати, попытай Лешку — может, что ценное узнаешь.

— Хорошо.

— И еще, бери-ка ты Алиночку, и езжайте домой. Она уже никакая, а в ее положении это очень вредно.

— А ты?

— За меня не беспокойся. Если честно — с огромным удовольствием составила бы вам компанию, но Генка попросил, чтоб я его здесь не бросала. Кстати, а Алине ты уже сказал?

— Нет еще.

— Вот и замечательно. Не говори, пока до дома не доедете. А как доберетесь, расслабитесь, вот тут и обрадуй, хорошо?

— Как скажешь.

Влад проводил Иру на место, занял свое, а минут через пятнадцать, извинившись, сообщил присутствующим, что им, к сожалению, пора домой. Радный проводил их до машины, и они уехали.

«Главные кони» продолжали весело трещать, но уже, к счастью, не дифирамбы, а анекдоты. Генка теперь сидел напротив Иры и, прижимая к себе весьма миловидную даму (когда успел?), всячески разжигал их словоизливальный пыл. Ира от души смеялась, полностью расслабившись, благодаря отпавшей необходимости на всякий случай наблюдать за происходящим. Теперь она даже радовалась, что осталась. Вдруг на ее плечо легла горячая ладонь. У Иры от неожиданности внутри образовался вакуум.

— Ира, разрешите пригласить Вас на танец, — сказал голос Радного высоко над головой.

— Да, конечно… — Ира послушно поднялась.

Положив руки на плечи Радному, Ира снова обратила внимание на несоответствие восприятия его габаритов: он был достаточно высокого роста, но не настолько, насколько казалось на расстоянии.

— Как дела у Вас? — спросил Радный.

— Хорошо.

— Чем сейчас занимаетесь?

— Последнее мое занятие перед приездом сюда — в горы сходила с ночевкой.

— Завидую. Белой завистью, конечно. Надеюсь, в самом ближайшем будущем сам выберусь. Над книгой еще работаете?

— Можно сказать, почти закончила — только правки внести осталось.

— Чему в дальнейшем себя посвятить желаете?

— Если не будет интересных предложений, хотела бы какое-то время отдать живописи.

— Хорошая идея. Я видел Ваши работы благодаря Геннадию. Надо сказать, что если б познакомился с ними раньше, непременно бы последовал его примеру в стремлении собрать все Ваше творчество у себя.

— Спасибо, очень приятно. Стас, мне Влад сказал, что Вы предложили ему возглавить свое сочинское представительство.

— Да. Это так.

— Он просто в шоке, — улыбнувшись, сказала Ира.

— Я и не ожидал иной реакции, но не собираюсь искать на эту должность другую кандидатуру. Лето я в основном проведу здесь, так что смогу ему помочь освоиться и нормально влиться в процесс.

— Только лето? — осмелев, спросила Ира с намеком.

Радный усмехнулся.

— Официально — только лето. И то — если говорить о моем официальном месте положения в пространстве — с частыми разъездами.

— Понятно.

Когда Радный провожал Иру обратно к столу, ей показалось, будто он что-то положил в карман ее брюк. Она хотела тут же глянуть, что это, но ее вниманием завладел Игорь Александрович, теперь сидевший напротив нее там, где, перед тем, как идти танцевать с Радным, Ира видела Генку.

— Фух! Ирочка! Весь вечер никак до тебя добраться не могу. Как дела у тебя?

— Нормально. Там твой ангелочек не заскучает, часом?

— Ира! Я сто лет тебя не видел! А тебе б только язвить!

— Игорь, не думаю, что ты совершенно не в курсе моих дел.

— Как же, как же! Конечно, в курсе! Тут про твою мебель прям легенды рассказывают! Каюсь, что когда-то в тебя не верил.

— Ну, Игорь, не ты один, — Ира по очереди скосила глаза на Толика и Жорика, которые виновато улыбнулись при этом. — А где Гена? — спросила она у них.

— Не знаем… Только что вроде тут был, — ответил за обоих Жорик.

Поводы удивляться, что Генку где-то носит, отсутствовали напрочь. Тем более, что за последнее время рядом с ним образовалась дама. Однако Ира слегка заволновалась, обведя глазами доступное взгляду пространство и не обнаружив его. Учитывая возможное нынче существование Логинова не в единственном экземпляре, Ира на поиски отправляться не стала, но все время оглядывалась по сторонам. Игореша что-то бубнил и все норовил вытащить Иру потанцевать. В конце концов, это ему удалось.

С наступлением темной звездной ночи веселье разгорелось с новой силой. Ира, дабы избежать вновь хлынувших любовных признаний И.А., постоянно танцевала то с Толиком, то с Жориком, но вскоре они, разгоряченные алкоголем, стали составлять ему нехилую конкуренцию. Ни Генки, ни его дамы на горизонте так и не появлялось. Ира набрала его номер — женский голос сообщил, что он либо выключен, либо вне зоны действия сети. В конце концов, Ирино раздражение достигло апогея, и она решила плюнуть на данное Генке обещание. Прикинув настроение окружающих, отличавшееся неуемной приподнятостью, Ира поняла, что прощаться совсем не обязательно и, технично затерявшись от Жорика, Толика и И.А., направилась к проходу.

Ира потянула дверь — та, к ее удивлению, не поддалась. Ира рассмотрела щель и попыталась раздвинуть ее — никакого результата. Что такое закрытый проход она до этого не имела «счастья» испытать, но в том, что проход закрыт, сомнений не возникало. Интересно, чего пытаются этим добиться Зив и Лоренц? Хотя, вполне возможно, зная, какое тут сегодня будет столпотворение, и закрыли от греха подальше? Как бы там ни было, Иру это, мягко говоря, не обрадовало. Но что делать! Она, стараясь не попадать в поле электрического освещения, тихонько пробралась к калитке и просочилась на дорогу. Беглый осмотр местности показал, что улица, по которой ей предстояло идти до трассы, абсолютно темная и на ощущение враждебная. Ира достала мобильник и нашла в нем телефон вызова такси:

— Девушка, примите, пожалуйста, заказ, — Ира назвала улицу и номер дома, но тут горячая рука обвила ее руку и вытащила из нее телефон. Ира вздрогнула всем телом — она не слышала, чтобы кто-то подходил к ней.

— Девушка, вышло небольшое недоразумение — отмените, пожалуйста, заказ, — прозвучал над головой голос Радного.

Ира в недоумении подняла на него глаза.

— Ира, что-то случилось? — спросил ее Радный.

— Нет. Всё нормально. Извините, что решила уйти, не попрощавшись, — Ире чувствовала себя крайне неловко.

— То, что не попрощавшись — это не страшно, но вот почему решили уйти?

— Устала просто, да и алкоголь в крови дает себя знать — спать хочется, — ответила Ира, тщетно пытаясь скрыть волнение.

— Ира, я прекрасно знаю, что алкоголя в Вашей крови ровно столько же, сколько и в моей — то есть ни грамма. Ну, а если устали — пойдемте, я создам Вам все условия для полноценного отдыха.

— Спасибо за заботу, но я лучше домой.

— Ира, да не волнуйтесь Вы! Это я закрыл проход. От Вас. Сегодня Вам придется остаться здесь. — Радный сказал это достаточно мягко, но совершенно непреклонно. — И не злитесь на Геннадия — он с моей подачи забыл о том, о чем сам Вас просил. Пойдемте.

— Хорошо, что Вы сказали мне о том, что волноваться ненужно, — пытаясь хоть как-то овладеть собой, пошутила Ира.

Радный усмехнулся и приобнял ее за плечи:

— Однако, как вижу, Вы моему совету не вняли. Пойдемте, — повторил он, увлекая ее за собой.

— Стас, Вы начинаете пугать меня, — лишь для того, чтобы все-таки справиться с волнением, близким к истерике, проговорила Ира шутливым тоном.

— Только начинаю? — усмехнулся Радный.

Он вел ее так же, как давеча прошла она сама, стараясь не попадать в поле электрического освещения. Они зашли в дом и поднялись на второй этаж.

— Ложитесь, — указал ей Радный на диван. Ира послушно легла. Он укрыл ее пледом. — Можете пока поспать. — Радный выключил свет, прикрыл за собой дверь и ушел.

Поспать! Легко сказать! Перед поездкой сюда Иру одолевало что-то вроде предчувствия чего-то. Поначалу она связала его с внезапным явлением Игоря и наличием тут Алиночки. Потом ей показалось, что это предчувствие вызвано столь неожиданным предложением Радного Владу. Затем, в свою очередь, сие место заняло странное исчезновение Генки, а потом закрытый проход. Но все это теперь показалось мелочами жизни, предчувствовать которые никакой необходимости, естественно, не было.

— Ира, я так полагаю, уснуть Вам не удалось? — спросил голос Радного в темноте.

— Нет, не удалось… — Ира не слышала, как он вошел, и, вздрогнув, приподнялась.

— Лежите, не вставайте, — остановил Радный ее порыв, но Ира в полностью лежачее положение уже не вернулась, устроившись полусидя на диване. — Я включу свет?

— Да, конечно.

— Не думаю, что отсутствие освещения препятствует Вашему восприятию сего мира, и все же излишние сложности нынче нам ни к чему, — сказал Радный, щелкая выключателем. — Вам и так сегодня пришлось проявлять стойкость, я прав?

— Более чем, — тяжело вздохнула Ира.

— Прошу Вас простить меня. Видите ли, на данный момент Вы в гораздо большей степени человек, чем я. Хотя на самом деле я в гораздо большей степени человек, чем Вы. Загрузил? Не обращайте внимания! Постепенно все прояснится.

— Мне уже кое-кто говорил, что он в гораздо меньшей степени человек, чем я.

— Если не ошибаюсь, говорил Вам это автор книги, над которой Вы работали последнее время?

— Как Вы догадались?

— Мы знакомы лично, правда, на ином уровне. А здесь между нами действуют определенные соглашения. В начале его нынешней эпопеи я помогал ему с осознанием сути, но в дальнейшем мы более никогда не вмешивались в дела друг друга. Да и о моей помощи ему, он, как человек, вряд ли догадывается.

— А как не человек?

— Как не человек, он, безусловно, об этом знает, но действующие между нами соглашения, не позволяют ему сделать свое знание достоянием человеческого.

— Почему так?

— Его и меня объединяет одна цель. Но, поскольку мотивации у нас разные, видим мы эту цель с разных точек зрения и идем к ее достижению разными путями. По крайней мере, так было и есть сейчас. Как человек, он знает о моем существовании и подсознательно ощущает действия соглашений. Вспомните свои разговоры с ним обо мне, и Вы поймете, что это такое. Об этих соглашениях знаете и Вы, и даже в части из них сами участвуете, а потому ваши разговоры обо мне никогда не заходили дальше некоторой констатации некоторых фактов.

Ира удивленно посмотрела на Радного. Он посмотрел на нее вопросительно.

— Да. Это так, — ответила она на его вопросительный взгляд. — Но почему Вы так уверенно говорите? — пояснила она вопросом свое удивление.

— Потому что я знаю. А знаю я это, потому что являюсь человеком в минимально возможной степени. Так вот, учитывая то, что, хотя на самом деле Вы гораздо менее человек, нежели я, но сейчас являетесь сим в гораздо большей степени, мне пришлось несколько поколебать в Вас человеческое, дабы получить доступ к Вашей сути и кое-что поведать. Вы, вообще-то, многое из того, что я собираюсь Вам рассказать, и без меня знаете, а кое-что и гораздо лучше, чем я. Однако, знаете Вы это на очень глубоком уровне, который не находится в распоряжении Вашего сознания. Может быть, пока. Вы знаете многое, но есть и такое, что Вам лишь предстоит узнать и, собственно, для этого Вы и снизошли сюда — я имею в виду в бренный Мир Земной.

— Стас, кто Вы?

— Кто я? Я обязательно расскажу Вам. Позже. Сначала поговорим о том, кто Вы. Потом — о том, как и для чего создан этот мир. А уж лишь затем я Вам представлюсь. И после этого — поведаю Вам, как Вы сюда попали и зачем.

— Стас, Вы меня пугаете, — честно призналась Ира.

— Я знаю. И, поверьте, мне вовсе не хочется этого делать. Для человека — в полном смысле этого слова — все, что я уже сказал, и все, что собираюсь сказать — полный бред. Звучать действительно будет как бред, но лишь потому, что придется человеческими словами объяснять то, что познанию с их помощью недоступно. Однако мне придется попытаться все это Вам объяснить. От того, насколько Вы это поймете, именно человеческими мозгами поймете, зависит очень многое.

— Стас, меня последние вот уже года полтора, от всего этого ой как передергивает!

— Я знаю, Ира, но у Вас есть лишь один выход — смириться.

— Смириться, в смысле перестать бороться с обстоятельствами в пользу овладения собой?

— В смысле понять, что для Вас бытность человеком — лишь вопрос воплощения. Впрочем, это для всех так. Но таких, как Вы, среди людей сейчас, скорее всего, больше нет. Впрочем, такое всегда крайне редко случается.

— А Вы?

— Я — другое. Для Вас настал момент соединить узами «Аз» с «Я». «Я» должно узнать максимум возможного об «Аз», чтобы затем поведать «Аз» то, что способно познавать лишь «Я». А смирение — это самый эффективный способ не мешать себе, то есть, не делать «Я» силой, противостоящей «Аз».

— Я не совсем поняла.

— «Аз» — это Ваша суть. Это то, чем Вы на самом деле являетесь независимо от воплощения и даже в его отсутствии. «Я» — это то, чем Вы являетесь, будучи человеком. В славянской азбуке зашифровано некое послание тем, кто воплощается в человека. Вам придется это послание расшифровать, потому что для Вас — это фактически полная инструкция к жизни на Земле. Не только для Вас, конечно. Неплохо бы каждому ее уяснить. Однако, именно для Вас это знание настоятельно необходимо.

— Вы меня заинтриговали.

— Я вам процитирую, а также попытаюсь соорудить что-то вроде перевода. Но самостоятельно расшифровывать все равно придется, потому что только таким образом Вы сможете досконально уловить суть и внедрить в себя, как основу для земного существования. Слушайте:

«Аз, буки веди, глаголи добро.

Есть живете зело земля, иже и како люди мыслете, наш он покой рцы — слово твердо.

Ук ферт хэр от, цы, червь, ша, ща.

Ер еры ерь ять!

Ю я.

Ие эс, ос, ес, ёс кси, пси.

Фита ижица».

А значит это примерно следующее:

«Аз, буки веди, глаголи добро» — личность, то есть суть, истинное «Я», зная все и даже непознаваемое, несет в себе Истину.

«Есть живете зело земля, иже и како люди мыслете, наш он покой рцы — слово твердо» — в период жизни на Земле, когда находишься во власти человеческого восприятия и мышления, именно и только суть наша является источником уверенности и равновесия, основы бытия — и это именно так и никак иначе.

«Ук ферт хэр от, цы, червь, ша, ща» — отдавая всего себя познанию того, что возможно познать и делая это безупречно, с полной отдачей, абстрагируешься от бренности земного существования, имеющего начало и конец, и всего, что имеет начало и конец; а также от законов, правил и предрассудков; а также от преходящих ценностей земной жизни; а также от безрассудства, безответственных, безотчетных порывов; а также от всего несущественного, того, что не является сутью вещей и явлений, но сопровождает их, отвлекая от главного, затмевая собой главное.

«Ер еры ерь ять!» — обрети чистоту, избавься от всего лишнего, что пытаются тебе навязать особенности земной жизни.

«Ю я» — тогда личность, то есть суть, истинное «Я» станет доступно человеческому сознанию.

«Ие эс, ос, ес, ёс кси, пси» — ведь сущее изначально и окончательно способно объединяться и сливаться воедино с тем, что имеет начало и конец, наделяя то, что имеет начало и конец своей силой, и тогда узы соединят то, что имеет начало и конец со всем сущим изначально и окончательно, и тогда узы соединят воплощения с сутью; и сольется воедино то, что имеет начало и конец с тем, что изначально и окончательно, и сольются воедино воплощение и суть от точки отсчета во времени для того, что имеет начало и конец, и от точки отсчета вне времени для того, что изначально и окончательно.

«Фита ижица» — предрешение, предначертание направляет течение жизни.

Примерно так. Но на самом деле каждое слово здесь — очень емкое и многогранное понятие. Как только Вы расшифруете это для себя самостоятельно, каждое слово войдет в Вашу плоть и кровь во всем объеме всех своих смыслов и каждый раз, произнося мысленно или вслух каждое слово, Вы будете точно ощущать все то, что оно в себе несет. Но я все это затеял не для того, чтобы Вас азбуке учить, вернее, не только для этого. Итак, Ира, займемся «Аз», то есть личностью, то есть изначальностью, то есть основой, то есть сутью.

Земля, Солнечная система, галактики и вся Вселенная в целом — это крохотная часть Мироздания, которое представляет собой бесконечное множество живых энергетических токов или лучей — назовем это так. Сразу оговорюсь, в моем повествовании будет постоянная путаница с терминологией. Адекватной в человеческом языке не существует, и существовать не может в принципе. В частности, придется постоянно пользоваться понятиями времени и пространства, однако, во всем этом они не имеют никакого смысла, потому что многое, о чем я буду говорить, не подвержено ни пространству, ни времени.

В Мироздании все живое, но живое неодинаково. Все живое способно, то есть все вообще способно поглощать, трансформировать и излучать энергию, то есть принимать, обрабатывать, трансформировать и передавать информацию, которая в свою очередь тоже живое, то есть способное к тому же. Все живое, то есть все вообще, может быть подвергнуто преображению и воплощению. Воплощение — это обретение личностью, а также безличными силами, какой-либо формы в какой-либо из систем Мироздания. Воплощение необходимо для сохранения основополагающих характеристик безличной силы, а для подавляющего большинства личностей еще и гарантия собственного существования, которое в развоплощенном состоянии далеко не всем удается поддерживать длительный период. Преображение — это качественные и количественные изменения личности или безличной силы, то есть изменения структуры, размера и мощности.

Безличные энергии способны к влиянию, но не осознают себя и окружающее и не обладают собственной волей. Они взаимодействуют, подчиняясь собственному влиянию, а также влиянию извне, а так же направленной извне воле. Взаимодействуя, безличные энергии могут соединяться. Если, соединившись, они в совокупности определенным образом качественно преображаются, опять-таки под действием собственного влияния, влияния извне или под действием направленной извне воли, то возникает личность, то есть энергетическая структура, способная к осознанию себя и окружающего.

Энергетические структуры, то есть личности, как, впрочем, и безличные силы, различаются по своим качественным и количественным характеристикам. Однако количественные характеристики, то есть мощность и размер, никак не влияют на устойчивость, то есть жизнеспособность энергетической структуры, а так же на возможности самостоятельного воплощения и преображения, так как от мощности и размера зависят лишь количественные характеристики влияния и никак не зависит степень обладания волей. Поэтому классификация личностей производится по их качественным характеристикам.

Личности первого уровня отличаются от безличных сил лишь способностью осознавать себя и окружающее. Однако осознание себя и окружающего порождает стремление пытаться управлять собственным влиянием и влиянием извне. Это стремление и есть зачатки воли.

Ира, надеюсь Вам понятно, что я имею в виду, используя термин «воля»?

— Думаю, что да… Вольная воля… отпустить на волю… сила воли…

— Верно. Вы правильно ощущаете, но я хочу, чтобы Вы до конца понимали. Так вот, воля — это, что хочу, то и делаю. Однако и влияние — это тоже, что хочу, то и делаю. Но разница между тем и другим «что хочу, то и делаю» принципиальна.

— То есть, к примеру: хочу встать в 4 утра, чтобы встретить рассвет; звенит будильник — хочу спать. Если я хочу встать в 4 утра и встаю, несмотря на желание спать — это действие воли. Если я продолжаю спать, несмотря на желание встретить рассвет — это действие влияния.

— В точку! Только учтите, что бывает и с точностью наоборот: исполнение своего желания встретить рассвет — действие влияния, а следование необходимости выспаться — действие воли. Воля — это, что хочу, то и делаю, не потакая и не поддаваясь влиянию.

У личностей первого уровня воля существует лишь как следствие осознания, и хватает ее лишь на сам процесс осознания. Она не может противостоять ни внутреннему, ни внешнему влиянию. А потому все процессы, а именно: продолжение или прекращение существования, преображение, как количественное, так и качественное, воплощение — происходят под действием влияния, как внутреннего, так и внешнего, а так же воли извне, то есть воли более совершенных личностей. Если перевести в человеческие категории, то личности первого уровня это те, у кого бытие определят сознание, воспитание — поведение, образование — занимаемую должность и тому подобное. Правда, люди, которые полностью попадают под данное описание, не обязательно являются личностями первого уровня. Человеческое воплощение накладывает свой отпечаток, но об этом — позже.

Личности второго уровня отличаются от личностей первого тем, что с помощью воли пытаются направлять свое влияние так, чтобы оказывать сопротивление внешнему. Если сравнивать с человеческим миром, более всего личности второго уровня похожи на детей в период активности духа противоречия. А если провести аналогию со взрослыми людьми то: бытие определяет их сознание, но они клянут это бытие изо всех сил; воспитание определяет их поведение, но они при каждом удобном случае стараются выкинуть что-нибудь в пику своим воспитателям; образование определяет их должность, но они вечно недовольны своими начальниками и подчиненными и строят им козни и тому подобное. Безусловно, такая воля тоже мало пригодна для осознанного, целенаправленного преображение и воплощения, но наделяет личность большей устойчивостью. К тому же процессы преображения, хоть и без должного направления, идут более активно. И стремление как-то воплотиться, дабы сохранить себя, тоже усиливается. Это что-то вроде стремления приобрести какие-то навыки, стать кем-то, дабы заставить считаться с собой.

Личности третьего уровня с помощью воли стремятся не только сопротивляться влиянию извне, но пытаются осуществлять и созидательную деятельность вовне, для чего начинают направлять волю и на собственное влияние, пытаясь управлять и им тоже. Если по-человечески, то: бытие определяет их сознание, но они пытаются менять бытие; воспитание определяет их поведение, но они пытаются подстраивать его под конкретные условия; образование определяет занимаемую должность, но они стремятся получить другое образование, если должность их не устраивает и тому подобное. Опять-таки, если Вы встретили человека, полностью подходящего под это описание, это вовсе не значит, что он является личностью третьего уровня. Человеческое воплощение тем и прекрасно, что открывает необозримое количество шансов, но об этом потом.

Личности четвертого уровня обладают такой сильной волей, что способны абсолютно на все. Они способны контролировать и направлять любые, как внешние, так и внутренние процессы. Этих личностей принято называть великими. Вот тут в соотношении с человеческим миром царит почти полное соответствие. Почти все люди, признанные великими — это великие личности. Правда, далеко не все великие личности значатся в списках великих людей.

Это, конечно, очень грубая классификация. Каждый уровень имеет бесконечное множество подуровней, как по вертикали, так и по горизонтали, а также есть бесконечное множество промежуточных форм. Еще раз повторюсь — вся терминология и классификация крайне символичны.

Переход с одного уровня на другой возможен в любую сторону и осуществляется через преображение. Преображение можно осуществлять как в воплощенном, так и в развоплощенном состоянии. Притом осуществлять качественное преображение, меняющее уровень личности, больше возможностей именно в развоплощенном состоянии, однако эти возможности столь велики, что, вместо того, чтобы повысить свой уровень, можно запросто прекратить свое существование. Дело в том, что само развоплощенное состояние и есть постоянное непрерывное преображение, направить которое дело нелегкое. О преображении в воплощенном состоянии мы поговорим чуть позже.

Все живое в самом принципе не имеет начала и, соответственно, конца, однако начало существования, а соответственно, и, потенциально, его окончание есть у энергетических структур, то есть у личностей, вплоть до четвертого уровня.

Над всем этим стоит пятый уровень — «высшее общество» — назовем его так, потому что личностей пятого уровня так и называют — высшие. Это личности, которые в отличие от других, как и все живое, то есть все вообще, не имеют начала и конца, то есть, они изначальны и окончательны. Их существует строго определенное, само собой, постоянное и очень небольшое количество, конечно, относительно всех остальных энергетических структур. Их воля, распространяется бесконечно широко вовне, и бесконечно глубоко внутрь. Их способности, как и период существования, не ограничены ничем. К тому же они неограниченно могут находиться невоплощенными — для энергетических структур, имеющих начало, даже самых высокоорганизованных, развоплощенное состояние зачастую оказывается губительным, а потому в нем не принято задерживаться. И, как Вы понимаете, для энергетической структуры, имеющей начало, четвертый уровень — это предел.

Итак, как я уже говорил, преображение — это изменение энергетической структуры, а воплощение — обретение формы в какой-либо определенной системе. В нашем с Вами нынешнем случае системой является Вселенная, а в более узком, конкретном понимании — планета Земля. Воплощение в нашем с Вами нынешнем случае — биологическая структура, называемая человек.

Нынешней зимой Вы претерпели яркое преображение. Я помог создать условия для этого, так как Ваш успех не вызывал сомнений. А вот Рауля я втянул в очень опасную игру. Притом опасную для него не только как для человека. Но Вы позаботились о том, чтобы не причинить ему вреда.

— Стас, мне тут пытались объяснить кое-что по поводу этой ситуации, но я, признаться, не особо поняла. Что касается технологии, то тут более-менее все ясно, по крайней мере, настолько, насколько это возможно. Но вот зачем? Зачем Вы это сделали, тем более зная, что Раулю грозит опасность?

— Ира, сделал я это, образно говоря, по Вашей просьбе и с его согласия. Почему я считаю, что по Вашей просьбе? Если говорить о человеческом уровне, то я уже Вам объяснял, что стало для меня Вашей просьбой. Поверьте, на не человеческом уровне она тоже, так сказать, прозвучала. Почему я считаю, что с его согласия? Если говорить о человеческом уровне, Ира, надеюсь, Вы видели, как Рауль смотрел на Вас? Так вот, это качество его взгляд приобрел при первом о Вас упоминании.

— И этого Вам было достаточно?

— Более чем. Кстати, а по поводу технологии, кто Вас информировал, если не секрет?

Ира замялась. Несмотря на то, что Радный тут излагал, она не решалась признаться, что сказали ей об этом кошка с собакой. Радный усмехнулся:

— Если не ошибаюсь, по поводу параллельных и силы расталкивания Вас проинформировали стражи сети проходов, один из которых я сегодня от Вас закрыл?

— Да.

— А что они Вам сказали о возможной цели?

— Что вроде как я могу забрать себе трансформированную силу расталкивания.

— Чушь. Но они и не могли Вам по-другому это объяснить. Отчасти потому что сами не все знают, а отчасти потому, что Вы на тот момент не готовы были это понять. Ну а после? Кто-нибудь, что-нибудь говорил Вам об изменениях в Вас.

— Да.

— Что именно?

— Что я стала больше, но не вовне, а в глубину. Для сравнения использовалась наполненная водой ванна, из которой выдернули пробку.

— Вот это уже ближе к истине. Ира, не думаю, что Вам об этом еще никто не говорил, потому что сам на это Вам намекал, но уверен, что Вы так до сих пор и не осмелились догадаться. Ира, по сути Вы являетесь высшей энергетической структурой, то есть личностью пятого уровня. Вы предприняли ряд безуспешных попыток воплотиться в человека, и в конце своей прошлой земной жизни трансформировали свою энергетическую структуру, так, чтобы она походила на структуры, обладающие лишь относительной устойчивостью, считая, что это поможет полноценно воплотиться. Так и случилось.

Основное отличие высших личностей от всех остальных состоит в том, что у них нет предела. В процессе трансформации Вы создали в своей структуре нечто вроде искусственного предела. Благодаря этому Вы благополучно воплотились и не попортили себе тело, что неизменно случалось все предыдущие разы. Но как только у Вас начался процесс осознания сути, обязательность искусственного предела утратила необходимость. С помощью трансформированной силы расталкивания его удалось ликвидировать.

— Стас, а что такое этот предел?

— У энергетической структуры пятого уровня есть неограниченная возможность отделять от себя энергетические поля и токи, бесконечно уходить вглубь себя. У всех остальных личностей есть предел — у кого ближе, у кого дальше — миновав который, личность прекращает свое существование как личность, распавшись на безличные силы. То есть, стать больше и сложнее, как говорится, не проблема, а вот до бесконечности отделять от себя то, что вроде как является тобой без ущерба для своей сути, до бесконечности распадаться доступно только личностям пятого уровня.

— Ладно. Это более-менее понятно. И еще, я думаю, что понимаю правильно то, что Раулю эти игры грозили, так сказать, нисходящим преображением, вплоть до полного уничтожения. Это так?

— Насчет полного уничтожения, это вряд ли, но вот значительно сдать свои позиции он вполне мог.

— Почему же он согласился?

— Для любой энергетической структуры связь с высшим, как говорится, дорого стоит. Ну, скажем, как для простого человека личное знакомство с президентом. Ради этого оправдан почти любой риск.

— Но…

— Ира, разумеется, как человек, он ни о чем таком понятия не имеет.

— Хорошо. Вы говорили, что я позаботилась, чтобы не причинить ему вреда. Мне интересно, как?

— Сначала о том, почему я не сомневался в Вашем успехе. В любом случае, с большими или с меньшими потрясениями для себя, как для человека, Вы бы использовали силу расталкивания для избавления от искусственного предела. Вы же всю ситуацию построили так, чтобы изолировать от действия этой силы Рауля.

— Но как?

— Ира, неужели это нуждается в объяснении? — Радный улыбнулся.

— Мне было страшно, — задумчиво проговорила Ира.

— Так выражалось то, что Вы, как личность, сдерживали себя, как человека, дабы не навредить Раулю.

— Я сейчас, наверное, с ума сойду! — со вздохом воскликнула Ира.

— Наберитесь сил. Сегодня нам еще многое предстоит обсудить. А продолжим мы разговор темой творчества. Творчества в категориях Мироздания.

Творчество в своем высшем проявлении — это создание замкнутых или относительно замкнутых систем, в которых возможно воплощение. Преображение и воплощение — это тоже творчество. Собственно, замкнутая или относительно замкнутая система создается посредством преображений и воплощений. К этому, на самом деле, способны личности абсолютно любого уровня и даже безличные силы. Правда, в случае безличных сил и личностей первого и второго уровней сие творчество, представляет собой просто манипулирование информацией, то есть энергиями, и в данном случае создание, естественно, под стать создателю. Как именно сотворяют миры, Вы, как «Аз», прекрасно знаете и не раз этим занимались, но Вы, как «Я», скорее всего, не имеете об этом никакого представления.

— Извините, можно вопрос?

— Да. Конечно.

— Вы сказали, что миры замкнуты или относительно замкнуты, то есть они имеют границы, так?

— Да.

— У человечества есть мнение, что Вселенная бесконечна.

— Вселенная внутри себя действительно представляет собой бесконечное пространство.

— Но если Вселенная бесконечна, значит, она не имеет границ.

— Пространственных — нет. Но пространство — это внутренняя характеристика Вселенной. Понимаете, Мироздание не подвержено пространству и времени, хотя создаваемые в нем миры могут обладать этими характеристиками. Видите, как мы сильно привязаны в нашем мышлении к пространству. Даже Мироздание в нашей терминологии представляет собой нечто вроде какого-то пространства, вместилища, но это не так, а как — объяснить нет никакой возможности. Но двинемся дальше.

Процесс сотворения мира, если его сравнивать с земными человеческими процессами, похож на сплетение воображения со сновидением, то есть это — сознательное включение воображения в сновидении, либо… как бы это объяснить… В общем, вы в бодрствующем состоянии погружаетесь в воображение настолько, что оно фактически становится сновидением. В этот момент происходит мощное поглощение энергетических токов, и затем целенаправленное излучение. Вы даже не представляете, сколько людей, и не только людей, на Земле, едва ли отдавая себе, в смысле «Я», в этом отчет, сумели сотворить свои миры и даже впоследствии воплотиться в них. Вы, Ира, этим нынче не занимаетесь лишь потому, что Ваша задача на данный момент состоит в том, чтобы разобраться с этим миром, а не создавать новые. Миры, конечно же, у всех получаются разные — сложные и простые, устойчивые и неустойчивые. Все они кардинально отличаются своими системообразующими законами и излучениями. Ира, признайтесь честно, Вам этот мир должен казаться очень странным.

— Вы правы. Еще в детстве мне законы земной жизни казались до безобразия искусственными, надуманными, абсурдными.

— Мир, в котором мы с Вами сейчас находимся, с одной стороны по многим параметрам далек от совершенства, но с другой стороны он обладает некоторыми исключительными свойствами. Во-первых, этот мир плод сотворчества. Правда, в этом он не особо оригинален, но все-таки таковы не все миры. Во-вторых, на самом деле это не один мир, а целая система взаимосвязанных миров. То есть, с одной стороны он вроде как один, однако многоуровневый, а уровни рассчитаны на разную систему восприятия — думаю, Кастанеду читали и про точку сборки знаете. И, в-третьих, он наделен одной поистине уникальнейшей особенностью.

Все миры создаются в первую очередь с целью воплощения. Любое воплощение в любом мире создает условия для устойчивости и преображения. Однако, везде непосредственная возможность преображений лишь количественная, которая переходит, в конце концов, в качественную, то есть выводит личность на иной уровень, но требует неимоверных затрат времени, если говорить в реалиях Вселенной, хотя время здесь абсолютно ни при чем, просто иначе объяснить совершенно не представляется возможным. Так вот, определенная системообразующая сила, энергия Вселенной предоставляет как непосредственную не только возможность количественного преображения, но и качественного. К тому же здесь есть сила, энергия способная сама по себе затягивать разрозненные энергетические токи и через процесс рождения преображать их в личность первого уровня, которая в процессе жизни здесь, пользуясь возможностью непосредственного качественного преображения, имеет шанс преобразиться вплоть до четвертого уровня! Ира! Такой возможности больше нигде не существует! Преображение сгустка энергий в личность — дело на самом деле не такое уж хитрое. Но вот сразу обеспечить ее воплощением, то есть не дать распасться на безличные токи, едва соединившись, и при этом дать возможность непосредственного качественного преображения — свойство на самом деле уникальное. Другое дело, что пользоваться этой возможностью никто никого не заставляет и не обязывает. У каждой личности есть полная свобода выбора.

Возможностью непосредственного качественного преображения наделены все воплощения всех миров системы Вселенной. Но наиболее полно и ярко, с потрясающими результатами может ею воспользоваться родившийся человеком. В этом смысле человек — действительно венец творения. Люди даже не представляют, ЧТО им дано! Безусловно, это лишь потенциальный шанс, и у человека, как у любого другого существа, есть свобода выбора: пользоваться им или нет. И люди борются за мифические права и даже не думают осуществить свое реальное, действительно стоящее право, осуществление которого никоим образом не зависит ни от государств, ни от соблюдения в них законов. За осуществление этого права, если и нужно с кем-то бороться, так только с самим собой.

Понимаете, в других мирах возможности непосредственного качественного преображения просто не существует, то есть оно в принципе возможно и, в конце концов, происходит, но лишь опосредованно. Во Вселенной эта возможность есть для всех воплощений всех ее миров, а для воплощения «человек» снабжена еще и целым многообразием всевозможных дополнительных и очень эффективных способствующих и помогающих средств. Впрочем, в этом нет ничего удивительного, ведь именно с этой целью Вселенная и создавалась. Именно с этой целью создавалось уникальное воплощение «человек». Удивительно и непонятно другое. Дело в том, что уникальнейшей возможностью непосредственного качественного преображения мало кто пользуется, по крайней мере, из тех, для кого она, собственно, и создавалась. Да, ее весьма ценят высокоорганизованные структуры, но…

Вообще, именно человеческое воплощение, которое потенциально и может дать самые потрясающие результаты, вызывает самые ярые протесты. Надо сказать, не без оснований. Человеческая идея борьбы добра и зла, которая человечеством успешно утверждается и воплощается, наделяет Вселенную весьма отвратительным излучением, что привело некоторых к идее рассеять ее целиком и полностью. К тому же единственный по-настоящему веский аргумент в пользу существования Вселенной в целом и человеческого воплощения в частности катастрофически слаб, потому что считается, якобы за весь период существования этого мира результаты использования возможности непосредственного качественного преображения настолько плачевны, что фактически равны нулю. Да, признается, что целый ряд энергетических структур второго и третьего уровня свой уровень повысили. Есть также энергетические структуры первого уровня «подросшие» во Вселенной, но они до этого уже воплощались в иных системах. Так что, упорно считается, что ни один энергетический сгусток, преображенный в личность посредством безличной втягивающей силы Вселенной и воплотившийся в человека, так и не доразвился ни до чего путного, притом, после окончания своего существования в этом Мире большинство из них снова рассеиваются, не оставляя следа. Считается, что раз не происходит того, что задумывалось, значит оно, хоть и возможно потенциально, на практике неосуществимо.

Ира, если честно, на самом деле так и есть. И все-таки все это не совсем так. Я знаю, по крайней мере, один пример, когда посредством рождений человеком, изначально разрозненные токи соединились и достигли четвертого уровня и даже превзошли его, хотя это, казалось бы, невозможно в принципе. Ира, это — я.

Земля — моя мать в полном смысле этого слова. Я родился здесь. Понимаете, меня не было вовсе, пока я здесь не родился. После третьего круга, я, будучи уже энергетической структурой четвертого уровня, какой-то период пребывал в развоплощенном состоянии и тогда узнал о существовании других систем, а так же и то, что моя родная система своим бытием не вызывает восторгов. В особенности, то воплощение, которое, по сути, дало мне абсолютно всё. Понимаете, этот мир создал меня. Я его по-настоящему люблю. Так вот, я вновь вернулся сюда и прошел через все возможные здесь воплощения во всех параллелях. Это было своего рода исследование, потому что я по сути своей человек, то есть мне более всего нравится быть человеком.

Чем дальше развивалось человечество, тем большее недовольство вызывала Вселенная в целом. Однако она нравилась не только мне. Здесь в определенных существ воплощаются очень высокоорганизованные осознания вплоть до пятого уровня. Когда человечество стало представлять угрозу для существования этого мира, они попытались людей уничтожить. Началось что-то вроде войны, правда, не в том понимании, как это представляют себе люди.

Я встретился с одним из этих существ — воплощение энергетической структуры пятого уровня. Нам удалось достигнуть договоренности повременить с принятием относительно человеческого воплощения окончательного решения. Я предложил себя в качестве посла к сущностям пятого уровня, имевшим отношение к созданию Вселенной. Дерзкая идея! Дело в том, что в «высшее общество» допускаются исключительно только его члены. Однако о происхождении там никто не спрашивает. Извините, Ира, что рассказываю в земных категориях — по-другому не получается. Так вот… а не спрашивают там о происхождении по одной простой причине: никто, кроме энергетических структур пятого уровня, туда попасть в принципе не может. Я — попал. И нашел там Вас. Вы имеете отношение к созданию Вселенной. Вы не раз воплощались во Вселенной, правда, в совершенно иных формах, нежели человек. Мне удалось привлечь Ваше внимание к источающему незнамо что миру и заинтересовать его проблемами. В общем, Вы согласились воплотиться в нем.

Первая попытка прошла не просто неудачно, а по-настоящему катастрофически. Женщина умерла в страшных муках в момент зачатия. Тогда Вы и попросили автора книги, над оформлением которой Вы работали последнее время, помочь Вам воплотиться. Он — осознание четвертого уровня, и не раз воплощался на Земле. Похоже, что пребывание здесь забавляет его поиском лазеек в системных законах. К тому моменту он, видимо, уже всем, чем мог, наигрался, однако, отказывать Вам в помощи не стал. Когда он воплотился, я сам помог ему соединить «Я» с «Аз». И пошло-поехало. Вы предприняли ряд неудачных попыток, прежде чем, в конце концов, сумели стать полноценным человеком.

Видите ли, еще ни один высший не воплощался в обычное человеческое тело. Даже личности четвертого уровня трансформируют тела для своего воплощения. Вы же пошли на то, чтобы трансформировать свою энергетическую структуру.

И вот теперь «Я» с «Аз» в Вас начали соединяться. И, думаю, вскоре Вам предстоит встреча с тем существом, о котором я упоминал.

Так вот, Вы нынче в большей степени человек, чем я, потому что связь «Я» с «Аз» в Вас только наметилась. Я же — единое целое уже не первое воплощение. Но по сути Вы — гораздо менее человек, чем я. Вы — осознание, предпочитающее существовать развоплощенным, лишь иногда развлекаясь посещением миров, а я… Я — человек. Я — Земной! Это — мир, который дал мне осознанную жизнь! Я по-настоящему люблю его со всеми его казусами и абсурдами.

Я понимаю, что, по большому счету, Вам здесь нечего защищать, но неужели у Вас этот мир вовсе не вызывает никаких положительных эмоций? Этого быть не может! Ира, ведь какой бы он ни был, он по-настоящему прекрасен, прекрасен даже в своих худших проявлениях!

Ира, я — единственное из имеющих начало осознаний, которое смогло добраться до вас, до недостижимых и непостижимых.

Ира, понимаете, этот мир — это не цель. Этот мир — это средство. И какое средство!

Ира проснулась. Она лежала одетая на своей не разостланной кровати, под пледом, которым ее укрыл Радный накануне ночью в своем доме. В ушах все еще звучал его голос. Всё, что он на нее обрушил, мигом пролетело в сознании. Ира тяжело вздохнула: уж кто-кто, а Радный сумасшедшим ну никак не выглядел.

Ира встала, машинально разделась и отправилась в душ. Там она долго стояла под струями почти кипятка в состоянии без мыслей и ощущений. Вышла, не вытираясь, натянула на себя шортики с топом и спустилась вниз.

— К водопаду идем? — спросил Зив.

— Пошли… — равнодушно ответила Ира.

До самого возвращения домой Ира молчала. Зив и Лоренц — тоже. Дома она на пороге встретила Татьяну Николаевну, которая уже шла к себе, и они обменялись лишь пожеланиями друг другу доброго утра. Ирино появление в гостиной приветствовало пение мобильника.

— Доброе утро, Палладина! К тебе можно?

— Заходи.

Буквально через пару минут Женечка материализовался в гостиной. В руках у него красовалась пачка бумаги, а на лице все признаки бессонной ночи, тотальной усталости и прекрасного настроения.

— Это тебе, Палладина. Правок очень мало. Я все номера страничек, где их нужно внести, отдельно на листочек выписал, чтоб тебе лишку не напрягаться.

— Спасибо, Жень.

Она взяла из его рук пачку бумаги и унесла наверх. Потом они о чем-то болтали, и Ира усиленно демонстрировала самое что ни на есть беззаботное настроение.

— Поправишь и можешь на диск скидывать и Генке отдавать, пока он здесь, а он дальше пусть уже сам разбирается, что со всем этим делать, — сказал напоследок Женечка и ушел к себе.

Внесение правок много времени не заняло. Ближе к полудню она известила Генку, что все готово.

— Ирчик, я сейчас к тебе приеду.

— Может, тебя через проход провести?

— Ни к чему. Не напрягайся. Минут через двадцать-тридцать буду.

Генка, едва переступив порог Ириного дома, принялся на все лады извиняться за вчерашнее.

— Генка, да перестань ты! Всё нормально! Вот и Женечка правки внес, а то завалились бы к нему — так еще бы день-другой проваландался.

— Хочешь сказать, он всю ночь сидел?

— Судя по его счастливому и усталому виду, так оно и было. Знаешь что, Генка, а давай рванем на море!

— Ирчик! Классная идея!

Они отправились на самый обычный городской пляж в районе гостиницы Приморской, где остановился Генка, и не без труда выискали себе небольшой клочок свободной гальки.

Ира машинально констатировала, что за весь период своей жизни более всего поражалась тем, происходившим с ней вещам, которые происходят повсеместно, касаются всех и, соответственно, считаются самыми обычными настолько, что не считается нужным обращать на них внимание и придавать значение. Когда Женечка взял ее на заповедный пляж, Ира, естественно, испытала очень сильное удивление и замешательство, но то были вполне понятные, чисто человеческие чувства. Здесь же на самом обычном пляже, в самой обычной обстановке разгара курортного сезона она чувствовала себя, как… Ира даже не могла сама себе описать, как именно…

Для нее с самого детства было величайшим потрясением, что И С НЕЙ ТОЖЕ МОГУТ ПРОИСХОДИТЬ ВЕЩИ, КОТОРЫЕ ПРОИСХОДЯТ СО ВСЕМИ ЛЮДЬМИ. То, что в пространстве Земли можно перемещаться не только обычным способом, но еще и с помощью проходов, потрясло ее гораздо меньше, вернее, не потрясло вовсе, по сравнению, к примеру, с тем, что она, как все самые обычные дети, идет в школу. Вот это для нее явилось истинным чудом. И так происходило буквально на каждом шагу.

Вернулась Ира домой около семи вечера. Она поднялась в спальню переодеться — вечер повеял прохладой, и в шортиках стало зябко. На кровати так и валялся ее льняной костюм. Ира надела джинсы и рубашку с длинным рукавом, а затем взялась повесить костюм в шкаф. Когда она расправляла брюки, в кармане что-то зашуршало. Ира тут же вспомнила, как Радный, провожая ее к столу после танца, будто что-то положил в него. Ира с замиранием сердца засунула в карман руку и вытащила смятый клочок бумаги. На нем от руки, почерком далеким от красивости было написано:

«Аз, буки веди, глаголи добро.

Есть живете зело земля, иже и како люди мыслете, наш он покой рцы — слово твердо.

Ук ферт хэр от, цы, червь, ша, ща.

Ер еры ерь ять!

Ю я.

Ие эс, ос, ес, ёс кси, пси.

Фита ижица».

Ира села на кровать. В этот момент от стремительности ее движения листок на миг всколыхнулся, показав другую сторону, на которой тоже была надпись, только покороче. Она перевернула листок и прочла:

«Следуй за черной гадюкой».

Ира какое-то время просидела в ступоре. Правда, из времени она выпала и с точностью не могла бы сказать, сколько именно его прошло — минута, час, день, месяц, год… Потом она встала, зажав листок в руке, и спустилась в гостиную.

— Зив! Лоренц! — позвала она с лестницы.

Зив спрыгнул с дивана, Лоренц — с кресла, и они подошли к ней.

— Что-то случилось? — спросил Зив.

Ира, не говоря ни слова, села на диван и положила на стол листок вверх стороной, где был написан славянский алфавит. Зив и Лоренц внимательно изучили письмена, после чего Лоренц промурлыкал:

— Это ключ, к которому нужно найти ключ, чтобы он стал ключом.

Ира, не говоря ни слова, перевернула листок. Зив и Лоренц снова занялись изучением.

— Кто тебе дал это? — спросил Зив.

— Радный вчера положил в карман.

Зив и Лоренц многозначительно переглянулись.

— Черная гадюка будет твоим проводником к тому, кто посылал тебе приглашения, — проурчал Зив.

— И где мне ее искать? — спросила Ира.

— Ее не нужно искать. Она сама тебя найдет. Нужно просто следовать за ней, когда это случится, — промурлыкал Лоренц.

— Ясно, — Ира взяла мобильник и набрала Женечку. — Привет, Жень! Не сильно отвлекаю?

— Отвлекаешь, но не сильно. Что-то случилось? — судя по голосу, Женечка явно был очень занят.

— Нет, ничего. У меня просто тут один маленький праздный вопросик, так что, если ты занят, я задам его как-нибудь в другой раз.

— Задавай сейчас, раз уж позвонила.

— Жень, что ты знаешь о славянской азбуке?

— Ясно. Я сейчас приду, — сказал Женечка и тут же отключился.

Ира с немым вопросом посмотрела на Зива и Лоренца.

— Хорошо если от твоего «маленького праздного вопросика» он со стула не свалился и не покалечился, — ответил Лоренц на немой Ирин вопрос.

Женечка появился в гостиной минут через пять-десять, держа в руке несколько листков бумаги.

— Это тебе, — сказал он, протягивая листки, — чтобы время на словари, энциклопедии и интернет не тратила. Потом тихо сама с собою разберешься, а сейчас давай кофейку глотнем. Сваришь?

— Сварю, — ответила Ира и ушла на кухню.

Судя по всему, Женечка отправил ее варить кофе только для того, чтобы пошушукаться с Зивом и Лоренцем. Ира слышала их приглушенные голоса, а когда вернулась, застала с усиленно невинными выражениями во взглядах.

— Да знаю я, что вы мне кости мыли! Так что можете не напрягаться.

— А мы и не напрягаемся! — тоном провинившегося шалуна лет шести, сказал Женечка.

— Ага! То-то, я смотрю, лица как приклеенные!

— Ну спросил я, чем ты тут занимаешься! Ну и что теперь?

— Да ничего, собственно… Мне даже неинтересно, что именно тебе ответили.

— Вот как? А что же тогда тебе интересно?

— Интересно, почему меня не расспрашиваешь.

— Ну, если ты заметила, конечно, то мне возможность начать расспрашивать тебя, пока никто не предоставлял.

— Да ты и не собирался!

— Верно.

— Вот это мне и интересно! А еще и то, почему ты не спрашиваешь, с чего это я решила, что ты не собираешься меня расспрашивать? А еще — с чего это ты так лихо примчался, да еще и, как говорится, во всеоружии?

— Ира, — неожиданно очень серьезно сказал Женечка, — ты, как видно, нашла подходящий тебе ключ, и мои функции резко поменялись. Я более не вправе даже пытаться вести тебя. Могу лишь помогать, и то лишь в том случае, если ты сама меня попросишь.

— С чего это ты вдруг так решил?

— Ты спросила про азбуку.

— Женя, я очень про многое тебя спрашивала.

— Азбука — это ключ.

— Меня уже известили об этом, но что это значит?

— Объяснить могу лишь метафорически. Это ключ в Изначальность, в Первопричинность, в Запредельность.

— Бред какой-то! Жень, я не против Изначальности, Первопричинности и Запредельности, но то, что ключ от них славянский алфавит — это уж слишком!

— Почему?

— Знаешь, национализмом попахивает.

— Ира, славянская азбука — это не единственный ключ. Видишь ли, чтобы отомкнуть обычную дверь, нужно взять ключ, который подходит к ней, а чтобы отомкнуть ту дверь, нужно найти ключ, который подходит конкретной личности. Ключей очень много. Они разбросаны повсюду. Мифы, сказки, всевозможные системы символов от Каббалистических знаков, карт Таро и Рун до знаков дорожного движения и даже знаков отличия мужского туалета от женского, всевозможные системы физических упражнений, техники изменения настроек восприятия, обнаружение всяких лазеек в законах природы и многое-многое другое — все это ключи от одной двери, только подходят они далеко не всем.

Обязательно нужно найти именно свой ключ. Вспомни! Я постоянно предлагал тебе заняться мифами, однако ты осталась к ним абсолютно равнодушной. Генка, сам того не ведая, подкинул тебе загадку с зашифрованными пространственными символами — ты честно их нашла, успешно напроектировала с их учетом всяких диванов, столов и шкафов и благополучно забыла. Я подсунул тебе для кропотливого изучения суеверия — ты сделала к ним гениальные иллюстрации, и тоже откинула. Зив с Лоренцем стали разговаривать с тобой, показали тебе проходы — ты лишь посчитала это удобным. Тебе, можно сказать, все со всех сторон и так, и эдак подсовывали ключи, но все без толку — они просто не были твоими.

— А с чего ты решил, что славянская азбука — это мой ключ?

— Ты сама о нем спросила.

— Жень, спросила лишь потому, что мне и его подсунули, как и все остальные. Нет. Даже не подсунули — силой всучили! К тому же, в свое время, я тебя, помнится, спрашивала, что ты знаешь о сторонах света, однако, ты не посчитал, что, может быть, они и есть для меня ключ.

— Ира, о сторонах света ты спрашивала с корыстным интересом. Тебе это понадобилось для решения земной практической задачи, а твой интерес к азбуке лишен корысти, то есть практических земных интересов. Так что, ты действительно нашла свой ключ.

— Жень! Ничего я не находила! Мне ее действительно силой всучили!

— А чего ты так нервничаешь, а? То, что тебе ее всучили силой и значит, что ты ее нашла. Естественно, ты, как человек, ничего не находила. Тебе, как человеку, это всучили силой. Нашедший — это твоя суть, это истинная ты, личностная структура. Собственно, эта ты, истинная ты, тоже ничего не находила. Ты знала заранее, что тебе нужно и когда. И привела себя, как человека, к тому, что необходимо и именно в то время, когда это стало необходимо. Я тешил себя иллюзией, что помогу тебе с ключом, хоть и знал, что это невозможно. Когда истинное «Я» знает, что человеческому «я» нужно, оно в самый нужный момент обрушивает это на него самым подчас абсурдным способом, но этот способ всегда работает наилучшим образом.

— И ты даже не спросишь меня, кто именно мне это всучил?

— Зачем спрашивать? Я и так знаю.

— И кто же? — Ира слегка затрепетала.

— Тот, кто вел тебя.

— Женечка, ты всегда говорил, что ты ведешь меня.

— Если бы ты отличалась внимательностью, то могла бы и заметить, что в последнее время я засомневался в этом, мягко говоря.

— То есть?

— То есть, не я вел тебя, однако, какую-то часть пути тебя вели посредством меня.

— И кто же?

— Если ты думаешь, что мне неинтересно — ты глубоко заблуждаешься, но это — мое самое настоящее праздное любопытство и удовлетворять я его не хочу. Это, знаешь ли, из разряда: «меньше знаешь — крепче спишь». Или тебя аж подмывает сообщить мне?

— Нет, — честно ответила Ира.

— Так к чему весь этот допрос?

— Попытка создать у себя иллюзию собственной вменяемости.

— Ты сомневаешься в своей вменяемости? Не сомневайся! Ира, вменяемость не зависит от того, что ты можешь воспринимать, чувствовать и думать по этому поводу. Вменяемость — это четкое осознание границ, с кем своими впечатлениями и размышлениями можно делиться, а с кем — нет. Ты ж не побежишь об этом всем рассказывать, скажем, Наташе, или своему сыну, или даже Генке?

— Нет.

— Ты и мне далеко не все говоришь и даже от себя самой до времени кое-что скрываешь. Так что ты полностью вменяема — не переживай. А теперь давай по делу. Ключ, чтобы им пользоваться, нужно расшифровать. Я постарался облегчить тебе задачу, точнее не облегчить, а сэкономить твое время и составил для тебя нечто вроде словарика. Но до конца изучить значение каждого символа, это еще не значит расшифровать. Расшифровать, в данном случае, это значит перевести для себя каждое понятие по отдельности и всю их совокупность в целом, во всей многогранности каждого понятия в отдельности и их совокупности в целом на уровень невербального понимания, на уровень ощущения, на уровень состояния. Это сложно объяснить, практически невозможно, но когда ты овладеешь ключом, ты это поймешь без необходимости объяснений, доказательств и подтверждений.

— А вдруг не овладею?

— Ира, я не знаю, сколько тебе понадобится на это времени, но в том, что овладеешь, не сомневаюсь. Ладно. Мне, вообще-то, пора, — Женечка поднялся и направился к лестнице. — Ирка! Расслабься! Ты, как человек, ничего не решаешь, а ты, как личностная структура, уже все решила и прекрасно знаешь: что, как и когда делать. Будь уверена — ты знаешь, хоть и не делишься своим знанием с человеческим в себе. Не унывай! Пока!

Женечка ушел. Ира взяла со стола листки. Они не выглядели пожелтевшими и истрепанными, и все же Ира испытывала уверенность, что готовил он их очень давно, и это далеко не первый, доверенный бумаге, вариант, который, в свою очередь, появился на свет, скорее всего, будучи набран на самом первом компьютере и отпечатан на самом первом принтере. Это действительно был словарь, в котором каждому названию буквы посвящалось довольно длинное и, надо думать, очень подробное объяснение значения. Ира не вникала — лишь с трепетом просматривала.

— Нет. Не сейчас, — сказала она сама себе твердо.

И в то же мгновение запел мобильник:

— Мама! — радостно вопил Лешка в самое ухо. — Я в Москве! Завтра рано утром буду в Сочи!

— Лешка! Да неужели?!

— Воистину!

— Тебя встретить?

— Зачем тебе в такую рань вставать? Меня Влад встретит.

— Уже договорились?

— Да. Только что ему звонил.

— Ладно. Как скажешь. Жду!

Не успела Ира оторвать трубку от уха, как она тут же громоподобно завибрировала.

— Ир, привет. С Лешкой разговаривала?

— Привет, Влад! А ты, небось, уже названиваешь!

— Ну да! Гляжу — занято. Значит, Лешка сразу же тебе набрал.

— Логично мыслишь!

— Ир, а как ты смотришь на то, если я его от тебя встречать поеду?

— А как же Алина?

— Я ей уже сказал, что Лешка до Сочи билет взять не смог и в Краснодар прилетает. В общем, я сейчас уже из машины звоню.

— Лихо ты! А что бы делал, если б я не разрешила?

— Домой бы вернулся, сказал бы, что Лешке билет поменять удалось, но ведь ты не против?

Ира вздохнула.

— Нет, я не против.

— Yes!!!

Влад отключился, не попрощавшись. Учитывая, что он через десять минут уже зашел в гостиную, необходимость в этом, в общем-то, отсутствовала.

— Ира! Я со вчерашнего вечера только и делаю, что мечтаю тебя увидеть!

— Причина — Радный?

— Да.

— Как он тебе?

— Как-как! Как увидел только, так и ошалел. Знаешь, у меня в голове не укладывается, но это действительно он.

— Влад, не поняла… в смысле?

— Ир, помнишь сон или не сон, ну, в общем, что-то типа видения, что и ты, и я видели?

— А, ты об этом… Извини, просто для меня это уже давным-давно само собой разумеющееся.

— Слушай, он издали кажется до невероятности громадным, а как подошел, так даже чуть ниже меня ростом.

— С чего это «даже»? У тебя у самого рост-то какой?

— Метр девяносто два.

— Вот-вот! Прям, можно сказать, карлик!

— Нет, ну не маленький, конечно, — Влад усмехнулся, — Но у меня было ощущение, что он гораздо выше меня.

— Если честно, у меня тоже есть похожее ощущение. Это, видимо, из-за того, что пропорции у него, как у коренастого мужчины среднего роста.

— Может быть…

— Ты скажи, с мыслью, что тебе предстоит возглавить сочинское представительство Радного, ты свыкнуться успел?

— Ира, я понять не могу, почему он так решил. Я у Лешки о нем спросил. Так вот, Лешке он про меня даже не заикнулся.

— Влад, я ж тебе говорила, что сама ему о тебе рассказывала.

— Что рассказывала? Что я хороший мальчик? Ира, таких хороших мальчиков в каждом подъезде по десять штук!

— Влад, я так не считаю.

— Я верю, но ты знаешь меня, мягко говоря, не один год. Однако по твоей даже самой отпадной характеристике, все равно можно вывести только одно, что я именно такой хороший мальчик, которых по десять штук в каждом подъезде. Ира, я прав на сто процентов!

— Может, и не на сто, но нужно признать, что прав.

— Вот видишь! Бьюсь об заклад, что ты сама не меньше удивлена его решением.

— Удивлена, если честно.

— Ира, можешь надо мной смеяться, говорить, что я сумасшедший, но меня сегодня с утра пораньше одна странная мысль посетила, от которой крыша весь день едет, и отделаться от нее не могу.

— Говори, какая. Даю слово, что в сумасшедшие тебя не запишу.

— Запишешь. Я не сомневаюсь.

— Ладно, говори.

— Знаешь, у меня есть предельно четкое ощущение, что он тогда там меня видел. Там, в смысле, в видении. И не только видел, но и, судя по всему, запомнил.

— Очень может быть, — спокойно сказала Ира, хотя внутри у нее все ходуном ходило.

— Конечно, видел! — вдруг промурлыкал Лоренц. — И не только видел, но сам туда и привел.

У Влада глаза из орбит вылезли, но когда он заговорил, Ира поняла, что Лоренц тут вовсе ни при чем.

— Ира, если б я вчера выпил больше пятидесяти грамм водки, я бы решил, что у меня белая горячка началась. Ира, ты понимаешь, я сейчас ясно вспомнил то, чего со мной вроде как никогда в этой жизни не случалось. Помнишь, я тебе рассказывал свое то видение? Меня на ту поляну привел Аристарх Поликарпович, помнишь?

— Да, Влад, помню.

— Ира, то было в видении, а на самом деле… боже, что я несу?! На каком на самом деле?!

— Влад, ты говори, не обращай внимания на то, что этого вроде как не могло быть.

— Ира, мы шли с Аристархом Поликарповичем по какой-то улице, и зашли в какой-то дом. Там сидел Радный. Аристарх Поликарпович нас познакомил и ушел, после чего Радный очень долго со мной разговаривал. О чем именно, вот где-то рядом, а дотянуться не могу. Единственное, он постоянно повторял, что придет время, и я должен буду обязательно вспомнить то, что произойдет. Потом Аристарх Поликарпович вернулся, мы втроем вышли из дома и пошли на поляну. Там была целая куча народу. Мы с Аристархом Поликарповичем смешались с толпой, а Радный встал поодаль. Когда это повторилось в видении, то с того момента, как мы подходили к толпе. Радный был с нами, но я в видении не обратил на него внимания. Он кивнул и отошел в сторону, а мы смешались с толпой. В видении, только когда Аристарх Поликарпович указал на него, когда ты уже летела, я только тогда и обратил на него внимание. Нет, у меня точно крыша едет!

— Нет, Влад, не едет. Я тонкостей твоего общения с Радным не знаю, но считаю, что все так и случилось на самом деле, когда это «на самом деле» происходило.

— Ира, когда это происходило?

— Где-то веке в четырнадцатом-пятнадцатом, а может, и раньше. Я тебе об этом уже как-то рассказывала.

— Ира, ты все это помнишь?

— Нет. Я ничего не помню, но у меня есть причины быть в этом уверенной. Считаешь меня сумасшедшей?

Влад не ответил и задумался.

— Влад, мысль ты мою уловил, а теперь попытайся услышать, — промурлыкал Лоренц. — Влад!

— Лоренц, не надо, — тихо сказала Ира, — ему и так не по себе.

— Надо-надо! — не унимался Лоренц.

— Может, правда, ни к чему сейчас, а? — проурчал Зив.

— Зив, я держусь принципа, что надо лечить подобное подобным. Он в легком шоке, сейчас мы ему другой легкий шок устроим, и все в порядке будет! — Лоренц запрыгнул к Владу на колени. — Вла-ад! — промурлыкал он.

Влад уставился на него.

— Влад, это я с тобой разговариваю. Я. Кот. Лоренц.

Влад, видимо, решил, что вот это уже настоящий глюк и дрожащей рукой осторожно коснулся Лоренца.

— Влад, он на самом деле с тобой разговаривает, — спокойно сказала Ира.

— А ты откуда знаешь? — странным тоном спросил Влад.

— Я уже достаточно давно разговариваю и с Лоренцем, и с Зивом. Последняя фраза, которую он тебе сказал, звучала так: «Влад, это я с тобой разговариваю. Я. Кот. Лоренц». Думаю, дословное цитирование убедит тебя, что это не галлюцинация? То, что дом может петь, у тебя в голове улеглось. А теперь нужно всего лишь навсего смириться с тем, что некоторые кошки и собаки могут особым образом разговаривать. Влад, то, что Радный решил по поводу тебя, меня удивило только поначалу. Точнее, меня это не удивило даже поначалу. Всего лишь произошло неожиданно. Пожалуй, он тебя знает гораздо лучше, чем я. Видишь ли, в отличие от тебя и меня, он помнит, мягко говоря, гораздо больше. Влад, меня этот год заставил принять то, что вокруг все происходит далеко не так, как нам кажется. Знаешь, по-моему, уж чего действительно не существует, так это галлюцинаций. Мне сегодня Женечка классную вещь сказал по поводу вменяемости. Оказывается, вменяемость это не то, что ты видишь, чувствуешь, переживаешь и думаешь, а то, насколько щепетильно ты относишься к передаче этой информации подобным тебе. Ты Алиночке все это рассказывал?

— Нет, конечно! Я ей даже так и не сказал о предложении Радного. Точнее, сказал, что он в понедельник пригласил меня на собеседование и, может быть, предложит какую-нибудь работу.

— Кстати, а во сколько тебе к нему?

— Я сегодня ему позвонил и попросил немного перенести встречу, чтобы Лешку нормально встретить.

— И ты ему вот так запросто звонишь?

— А что? — не понял Влад.

— Он у тебя, вообще, какие ощущения вызывает, если не считать непонятного роста, знакомства до момента знакомства при весьма странных обстоятельствах и внезапного предложения ответственной работы.

— Если не считать этого всего… Да никаких особенных… мужик как мужик… — Влад говорил абсолютно искренне.

— Влад, давай поболтаем, — снова подал голос Лоренц. Влад вздрогнул. — Ира, будь другом, свари кофе.

— Сейчас сварю, — Ира поднялась и скрылась на кухне.

То, что в ее жизни делают Женечка, Радный и Генка, Ира себе примерно уяснила, а вот при чем тут Влад, понять никак не могла. То, что это, как говорится, одна компания, она давно догадывалась. К этой же компании относился и Аристарх Поликарпович. Правда, в ее жизни он лишь промелькнул, оставив в полном смысле материальный след, то есть дом. Для нее так и оставалось тайной, что же в этом доме произошло, когда она побывала тут в самый первый раз, но с того момента случилось столько всего, что она об этом и думать забыла.

А, собственно, что произошло? Если не считать ее собственных ощущений и того, что обсуждалось в пределах этой компании, то ровным счетом ничего. Ничего из ряда вон выходящего. Она лишь неплохо потрудилась, очень неплохо заработала и все. Даже когда она во время заключительной стадии работы над поющим домом туда-сюда через проход шастала, практически не скрываясь, этого никто, кроме нее самой, не заметил. Может быть, с каждым, или хотя бы очень со многими происходит что-то подобное, но, следуя собственной вменяемости, люди не выносят сего на всеобщее обсуждение? Интересно, какого процента на душу населения должны достигнуть единообразные субъективные переживания, чтоб претендовать на звание объективного факта?

Кофе сварился, и размышления пришлось прервать. Ира вернулась в гостиную, где Лоренц с присоединившимся к нему Зивом объясняли Владу кое-какие, ставшие для нее уже прописными, истины.

Ира ожидала, что Влад все еще в состоянии шока, но он успел вполне освоиться и даже смеялся едким замечаниям Лоренца. Идея говорящих кота и собаки так воодушевила его, что неожиданное предложение руководящего поста, перестало более волновать. Ира усмехнулась про себя: Радный считал, что к понедельнику Влад свыкнется с этой мыслью, и ведь свыкся же!

— Влад, — сказала Ира, усаживаясь на диван, — если ты, и не только ты, в своей жизни чего-то не знаешь, не видел, не слышал, не делал и тому подобное, то это значит лишь то, что ты, и не только ты, этого не знаешь, не видел, не слышал, не делал и тому подобное, и больше НИЧЕГО. А если с тобой происходит нечто такое, что согласно общепризнанным нормам происходить не может, это значит лишь то, что сие не следует разглашать кому ни попадя. Искать объяснения — занятие весьма занятное, но не всегда необходимое, потому что зачастую приводит к выводам, основанным на вере или неверии, а не на знании. Влад, все, что я сейчас тебе тут наговорила, это всего лишь позиция и ничего более, но, заняв ее, начинаешь спокойнее относиться ко всем коллизиям бытия.

— Ира, а, по-моему, ты лукавишь, — промурлыкал Лоренц. — Ты сама далеко не всегда придерживаешься выше изложенного.

— С некоторых пор всегда. Просто не всегда это демонстрирую.

— О как! — весело воскликнул Влад.

— Ира, а когда именно наступило это «с некоторых пор»? — спросил Зив.

— Точно сказать не могу… не так давно… осознанно не так давно. А сейчас, Влад, я настоятельно рекомендую тебе посмотреть на часы. Если б тебе завтра ничего, кроме встречи Лешки, не предстояло, можно б было и не ложиться спать, чтоб не мучиться и не вставать в несусветную рань. Но не забывай — тебе завтра еще и с Радным встречаться. И хоть вопрос твоего назначения в принципе решенный, выспаться все равно не мешает.

— Ира, — взмолился Влад, — меня столько вопросов одолевает!

— Влад, поверь мне, ни один готовый ответ на них не удовлетворит тебя. Любое объяснение — это вопрос, а ответ есть только в собственном постижении.

— Ира, скажи мне только одно, кто ты?

— Спроси об этом у Женечки, у Радного, у Зива с Лоренцем — у них у всех есть соображения по этому поводу.

— Ну а ты сама, что думаешь?

— Влад, если я стану об этом думать, у меня ни на что другое не останется ни времени, ни сил. Одно могу сказать точно: учитывая соображения по этому поводу вышеперечисленных лиц, я для них ОПВ.

— Что значит ОПВ?

— Объект повышенного внимания. И периодически это меня достает сверх всякой меры. А теперь — спать.

Из гостиной слышались старательно, но почти безрезультатно приглушаемые голоса. Ира, едва констатировав это, вскочила с постели и бегом спустилась по лестнице.

— Лешка!

— Мамулик!

Мать и сын бросились друг другу в объятья, а затем на кухню помогать Владу и Татьяне Николаевне готовить праздничный завтрак. Татьяна Николаевна обрадовалась Лешкиному приезду, пожалуй, не меньше самой Иры. Они еще в прошлое лето по-настоящему сдружились и теперь, между «как долетел» и «как повзрослел», активно обсуждали садово-огородные проблемы. Было что! Ира своим участком не занималась, а у Татьяны Николаевны руки не доходили, так что теперь он выглядел точно так же, как и в прошлое лето, когда Ира с Лешкой здесь только поселились, то есть одичавшим напрочь.

Татьяна Николаевна осталась на торжественный завтрак, и уговаривать ее вовсе не пришлось, достаточным оказалось одного Лешкиного слова. А сам завтрак и все остальное время до отъезда Влада к Радному превратилось в радостный хаотичный сумбур, а может быть, в радостный сумбурный хаос. Как только Влад уехал, Лешка вместе с Татьяной Николаевной отправились в заросший сад. Ира присоединилась к ним.

— Влад говорил, что ты около дома, над которым весь этот год работала, настоящий парк сделала, а тут что? — упрекнул Лешка мать, взирая на плотные заросли сочных сорняков в рост человека.

— Лешка, я там только командовала.

— Ой-ой-ой! Только не надо, мам! Влад сам поразился, насколько хорошо ты со всеми садово-огородными принадлежностями управляешься.

— Леш, уметь делать и желать делать — это не одно и то же.

— Лешенька! — вступилась за Иру Татьяна Николаевна. — Когда ж твоей маме с садом-то управляться? Она весь этот год работала с утра до ночи!

— Да знаю я, знаю! — примирительно воскликнул Лешка. — Вообще-то, даже хорошо, что ты тут все так основательно запустила — будет, чем заняться.

— Вот-вот-вот! — рассмеялась Ира. — А то сразу наезжать на меня!

Влад вернулся достаточно быстро. Ира тут же устремилась ему навстречу, а Лешка с Татьяной Николаевной остались в саду.

— Ну как? — с нетерпением спросила Ира.

— Завтра к девяти утра на работу.

— Вот так, прям сразу?

— Угу… Что делать буду — понятия не имею!

— А Радный, что говорит?

— Радный говорит, что если я чего-то не делал в этой жизни, это вовсе не значит, что я этого не умею.

— Так он, значит, считает, что ты на самом деле умеешь?

— По всей видимости — да…. — Влад глубоко вздохнул. — Только я его оптимизма не разделяю.

— Влад, расскажи, как все было-то?

— Ну как… зашел я к нему, он на меня глянул и рассмеялся…

— Прямо так и рассмеялся?

— Ага…

— Для Радного это очень необычно… продолжай.

— В общем, рассмеялся и говорит, что на эшафот в более приподнятом настроении идут. Сказал, что такое мое настроение ему нравится, так как свидетельствует о том, что к работе я буду относиться очень ответственно, раз изначально понимаю, что руководство — это никакая не награда, не признание и не подарок судьбы. В чем, в чем, а в этом я с ним полностью солидарен. Потом показал мне мой кабинет, от чего мне окончательно поплохело…

— Что, такой ужасный? — со смехом спросила Ира.

— Ой, Ир, единственное, что не овальный! В общем, кабинет показал и сказал, что завтра в компьютере на рабочем столе я найду папку со своим именем, а в ней всё, что мне понадобится на первое время, которое продлится до следующего четверга.

— Не поняла?

— Ира, он сегодня вечером улетает, а вернется в следующий четверг.

— Не хило…

— Вот-вот… потом он познакомил меня с секретаршей, точнее представил меня ей как директора. А затем попрощался, пожелав успехов. Вот и все…

— Ладно, Влад, не дрейфь! Из всех людей, которых я встречала по жизни, Радный — единственный человек, о котором я могу сказать, что он всегда знает, что делает.

— …и этим кардинально отличается от меня!

— Ну как? — в гостиную влетел Лешка.

Пока Влад пересказывал всю историю своего трудоустройства Лешке, Ира с Татьяной Николаевной наскоро готовили обед. После застолья Влад поехал домой, а Ира, Лешка и Татьяна Николаевна вернулись в сад, где провозились пока не начало смеркаться. Потом втроем посидели за чаем с вареньем и лишь только после того, как Лешка проводил Татьяну Николаевну домой, они, наконец-то, остались одни.

— Что у вас там за семинар намечался? Говорил на неделю-другую, а всего-то на два дня задержался.

— Да народ приехать не смог, а нам что — мы и так в этом уже год, как варимся. Я, правда, не год, а лишь месяца три, но все равно.

— Так что за семинар? По каким-нибудь нанотехнологиям?

— Не-а! Мам! Не поверишь! По вопросам истории и культуры!

— Шутишь! Действительно, зная тебя, поверить сложно.

— У нас в университете очень сильная адыгская община. Я, конечно, не адыг, но когда ребята узнали, что я из Сочи, позвали к себе. Так что теперь я вроде как почетный адыг. В общем, на досуге занимаюсь историей, мифологией, культурой и бытом кавказских народов.

— Да уж! Стоило уехать учиться за океан, чтоб наконец-то заинтересоваться культурологическими особенностями родного края!

— Мам, стыдно, но ведь лучше поздно, чем никогда? К тому же я не без усилий, конечно, но пытаюсь вспоминать то, что ты мне в детстве рассказывала.

Почти две недели Ира провела с Лешкой и Татьяной Николаевной на лоне родного сада. Влад не появлялся. В конце первого своего рабочего дня в новой должности он, правда, позвонил и сообщил, что просто с ног валится, и именно поэтому в подробности вдаваться у него нет ни сил, ни желания, а потом и вовсе звонить перестал. Ира даже представлять не пыталась, как у него там. Знала, что тяжко. Несколько раз забегал Женечка, однако, вели они с ним лишь светские беседы. Зив и Лоренц то носились вместе со всеми по саду, то пропадали. Замечала их периодические отлучки лишь Ира. Ежедневная садовая эпопея к вечеру доводила до достаточно приятной, но при этом всепоглощающей усталости, а потому интересоваться успехами Влада и отлучками Зива с Лоренцем Ире не хотелось и не моглось. На счастье Ирины земельные владения хоть и отличались внушительными размерами, границы все ж имели, так что облагораживание придомовой территории, в конце концов, благополучно завершилось.

— Мамуль, а давай в город на гульки махнем! — предложил Лешка, после того как они часам к семи вечера еще раз обошли свои владения, с гордостью взирая на плоды собственных трудов.

— Лешка! Ты у меня какой-то ненормальный!

— Это почему?

— Нормальные молодые люди твоего возраста вечерком на гульки маму с собой не зовут.

— Слушай, я тебя полгода не видел!

— Для нормальных молодых людей твоего возраста это не аргумент. Приедут на каникулы, маму в щечку чмокнут и вперед по ночному Сочи навстречу приключениям!

— Мам, это ты у меня ненормальная! Знаешь, скольких я за пояс заткнул, отдаленно вспоминая то, что ты мне рассказывала, а я не слушал?

— Ты считаешь, что это аргумент?

— Для меня — да. Мне интересно с тобой, хоть я и не разделяю всех твоих взглядов… может быть, только пока… И вообще, ты что, против гулек по вечернему Сочи в компании сына?

— Я? Ничуть!

— Так давай рванем!

Ира улыбнулась, сказала: «Давай!», — и пошла к себе в спальню переодеваться, а Лешка тем временем вызвал такси.

Они вышли из машины у цирка и, зигзагами то к морю, то к проспекту, двинулись в сторону Ривьеры, заскакивая по пути то в одну, то в другую кафешку. По дороге встретили целую кучу знакомых, большинство из которых Ира не видела уже по нескольку лет. Поначалу она несказанно радовалась встречам, но давние знакомые все, как один, почти тут же после радостных приветствий начинали ныть, и Ире это вскоре надоело. Уже в районе Театральной она всеми силами старалась завершить общение на радостной ноте нежданной встречи и не вдаваться в подробности того, какие именно хитросплетения обстоятельств портят жизнь конкретным людям.

— Леш, просто не устаю поражаться человеческой тупости! — эмоционально поделилась своими наблюдениями Ира. — Говоришь человеку: поменяй в своей жизни это и это. Так нет! Он прав и готов за это убиться, а то, что в его жизни хрень всякая творится, так то не он, а жизнь виновата, судьба! Видите ли, она, гадина, к нему, к такому всему из себя правому, несправедлива, зараза!

— Мам, по-моему, ты излишне резка в своих суждениях.

— В выражении — может быть. Леш, видишь ли, я считаю, что если ты предпочитаешь держаться своих убеждений — не жалуйся на то, что из-за них происходит, но если тебя не устраивает то, что происходит — меняй убеждения!

— Мам, ну а если убеждения на самом деле правильные?

— Леш, не бывает убеждений правильных и ложных. Есть те, которые подходят или не подходят данному человеку. Если ты придерживаешься подходящих тебе убеждений — твоя жизнь складывается благополучно, то есть ты воспринимаешь ее как благополучную и наслаждаешься ею, даже если окружающие с тобой не согласны. А если убеждения тебе не подходят — ты страдаешь, даже несмотря ни на какие казалось бы блага. Обстоятельства начинают стекаться не так, как тебе бы хотелось. Жизнь изо всех сил кричит человеку: «Не то!!! Не твое!!!», а он упрямо прет и жалуется, жалуется, жалуется.

— Может, ты и права. Мне, мам, сложно судить. Твоими стараниями я никогда по-настоящему не страдал.

— А тебе очень хочется?

— Ну не так чтоб очень, конечно, — усмехнулся Лешка.

— Леш, жизнь на Земле устроена так, что человеку так или иначе приходится страдать, но есть страдания вполне положительной направленности, например: муки познания, муки творчества. Хочешь пострадать — окунись туда.

— Да я, вроде как, твоими стараниями только там и плаваю.

— Вот и продолжай в том же духе!

Они неспешно подошли к гостинице «Приморская» и уселись за один из пустующих столиков. Ира заказала себе грейпфрутовый сок, Лешка — апельсиновый и каждому по мороженому. Вскоре вазочки с мороженым и высокие стаканы с соками стояли на столе. Ира погрузилась в наслаждение ледяными вкусностями, сквозь которое услышала до боли знакомый голос:

— Разрешите к вам присоединиться, — сказал Радный где-то в поднебесье.

Ира и глаз поднять не успела, как Лешка радостно завопил:

— Присаживайтесь!

— Спасибо, — поблагодарил Радный и сел. — Ира, Вам этого сока и мороженого явно не хватит, — заметил он, подозвал официантку, заказал еще мороженого и грейпфрутового сока Ире, еще мороженого и апельсинового сока Лешке и грейпфрутового сока себе. — Как учеба, Алексей?

Судя по подробностям, с какими Лешка стал отвечать на вопрос, Радный знал о его учебных делах гораздо больше, нежели Ира. Правда, Лешке на этот раз не удалось завершить свой отчет. Его приметила группка молодежи и, с извинениями внедрив в свои ряды, уволокла общаться на скамейку в сквере.

— У меня такое чувство, что вы хотите о чем-то спросить, — Радный вопросительно посмотрел на Иру.

— Да. Хочу.

— Так спрашивайте!

— Зачем рядом со мной Влад?

Радный усмехнулся:

— Я вот тоже хочу это выяснить, — он бросил на Иру выразительный взгляд. — А знать это может только он сам и, может быть, Вы.

Ира опешила, а Радный, выдержав паузу, продолжил.

— С самых первых Ваших более-менее успешных воплощений здесь, он приходит вслед за Вами и как бы притягивается к Вам. Вы неизменно оказываетесь рядом с ним. А когда в прошлые разы Вы покидали этот мир, он сразу вслед за вами уходил. Естественно, что сейчас ни он, ни Вы не сможете объяснить, почему.

Я немного в курсе относительно того, кто сейчас доживает свой век в Канаде. Он наблюдает за Вами издали по просьбе существа, о котором я Вам говорил. Вы явно для меня просили о помощи того, чью книгу намедни готовили к изданию. Он, чтоб не маяться от скуки, позвал с собой нашего с Вами общего знакомого, который подкинул Вам столь заинтересовавший Вас мебельный проект. А вот какое отношение имеет к Вам Влад, я без понятия. Не думаю, что на определенном уровне без понятия Вы, хотя и такое может случиться.

Главная загвоздка в том, что на сей раз он, против обыкновения, сильно задержался с рождением — обычно он отставал не более чем на два-три года — и на данный момент слишком молод для того, чтобы требовать от него адекватного осознания себя.

— Мне кажется, он готов к этому.

— Вам только кажется. Всякие там способности, видения — это все чепуха. Это ни о чем не говорит. Да, Ваш путь здесь в Вашем человеческом осознании по-настоящему начался именно с этого, и потому Вам оно и кажется какими-то признаками, но это не так.

— Стас, у меня такое ощущение, что Вы адекватно осознавали себя чуть ли не с самого рождения.

— У Вас правильное ощущение, но я — совсем другое дело. Я здесь у себя дома и прекрасно знаю все закоулочки и тайники. Я даже тело сам себе не просто трансформирую к рождению, а формирую сознательно. Такое тело, которое полностью послушно мне и не восстает против меня при каждом удобном случае, ведь мозг — это всего-навсего часть тела. А как ощущается восстание тела, я думаю, Вам хорошо известно: изматывающие, вымучивающие состояния, сомнения, проверка себя на вменяемость — знакомо?

— Да. Как говорится, не успеваю соскучиться.

— Вот-вот. Многие замечают некоторую странность моего облика, которую не могут выразить словами. Я научился делать себе тело без защитных барьеров. Видите ли, изменять свою настройку и шастать по всяким там астралам, — Радный усмехнулся, — можно практически без вреда для тела в любом возрасте. А вот перестать быть человеком и при этом остаться в человеческом теле, то есть не умереть, не покинуть сей мир, доступно лишь в достаточно зрелом возрасте. Тело попросту начинает стареть, защитные функции притупляются, барьеры истончаются. В юном же возрасте в случае даже незначительного посягательства на систему безопасности, тут же включается механизм самоуничтожения. Так что Влада проще пристрелить, чем пытаться заставлять вспомнить, что он рядом с Вами забыл. А вот Вы уже можете попытаться, хотя сомневаюсь, что Вам удастся добиться успеха в ближайшее время.

Вернулся Лешка. Радный с интересом дослушал его прерванный отчет об учебе, который Лешка закончил вопросом:

— Как там Влад?

— Влад? — Радный усмехнулся, и Ира поняла, чему именно. — Влад узнал и продолжает узнавать о себе много нового, открывать новые стороны самого себя. Думаю, совсем скоро, когда он свыкнется с тем, что с моей подачи ему пришлось обнаружить в себе, и с чем он уже совершенно освоился, ты сам, да и твоя мама тоже, сможете убедиться, что и вы знали его далеко не со всех сторон.

— Так у него все получается? — Лешка искренне радовался за друга.

— Куда ж он денется! — Радный тепло улыбнулся и несколько раз перевел взгляд с Лешки на Иру и обратно, затем глубоко вздохнул. — К сожалению, мне пора вас покинуть. До свидания! Удачи!

Радный под прощальные реплики Иры и Лешки встал и удалился.

— Ма, во здорово! — воскликнул Лешка, как только Радный окончательно пропал из поля зрения, и принялся высказывать о Владе все, что он о нем думал раньше и стал думать теперь.

Ира с полуулыбкой слушала его, почти не слыша. Мысли в ее мозгу кипели, бурлили и взрывались. Когда ей о чем-то, выходящем за пределы общепринятого понимания реальности, говорил Женечка, Ира принимала это так, по большей части все же так, как отвлеченные рассуждения о вещах абстрактных. Когда ей о той же сфере говорил Радный, это воспринималось, как нечто очень конкретное и само собой разумеющееся. Но только пока он говорил, пока он находился рядом. Стоило же Ире остаться наедине с собой, как все человеческое в ней поднимало настоящий бунт. После разговора в поющем доме Ире каким-то фантастическим образом, практически не прикладывая усилий, удалось проигнорировать разногласия реального и ирреального в себе, и готовый разразиться бой не на жизнь, а на смерть так и не грянул. Зато теперь реальное с ирреальным принялись рвать ее на части, требуя, в конце концов, принять чью-то сторону. Они вроде как перестали драться между собой и накинулись на нее: «Сделай выбор! Определись! Сделай выбор! Определись!», — вопили они.

Ира безвольно следовала за сыном дальше по вечернему городу, машинально поддерживая разговор. Время снова перестало существовать для нее, и сколько его прошло, прежде чем Лешка предложил вернуться домой, Ира не знала. Вернувшись, они выпили чаю с оставленным Татьяной Николаевной яблочным пирогом и отправились спать. Ира, поворочавшись в постели и поняв, что истошные требования выбора уснуть ей не дадут, спустилась в гостиную.

Зив и Лоренц выжидающе смотрели на Иру, и ее прорвало. Она в диком сумбуре выложила им все, что ее терзало.

— Что ты собираешься делать? — спокойно спросил Зив, когда вырвавшийся из Иры эмоциональный словесный поток иссяк.

Иру охватило странное ощущение. Она как бы чувствовала каждую клеточку своего тела в отдельности, каждый своей орган в отдельности и все тело в целом, как некий инструмент. Как кисть, которой она, держа в руке, водит по холсту, как компьютерную мышь, создающую под действием ее руки изображение на мониторе. Как нечто, на время становящееся как бы ею самой, но на самом деле ею не являющееся. Она ощущала вибрации, проходящие через каждую клеточку, каждый орган и через все тело в целом.

— Что ты собираешься делать? — спокойно повторил свой вопрос Зив.

— Я не собираюсь что-либо делать… — в странном умиротворении проговорила Ира.

— Мудрое решение, — промурлыкал Лоренц.

На следующий день Ира проспала почти до полудня и, поднявшись, обнаружила себя в гордом одиночестве. Она вооружилась бумагой, кистями и красками и, усевшись в тени собственного сада, принялась рисовать с натуры пейзаж, который оказался перед глазами.

Лешка, в компании Зива и Лоренца, вернулся домой лишь часам к восьми вечера и принялся взахлеб делиться впечатлениями от прогулки, а потом вместе с Татьяной Николаевной с не меньшим восторгом рассматривать Ирины наброски.

— Лешка, а поехали завтра в Головинку! — предложила Ира, когда Татьяна Николаевна ушла к себе домой.

— А что мы будем там делать? — спросил Лешка.

— Леш! Ты меня удивляешь! Ведь сам говорил, что по уши увяз в культуре адыгов!

— И что?

— Как что!? Неужто не в курсе!? Головинка — одно из культовых мест этого народа, притом с глубокой древности.

— Правда?

— Правда… — с укоризненным вздохом ответила Ира. — Так что, едем?

— Ну поехали, раз так… — Лешке стало несколько неловко. Он сосредоточился, напрягая память. — Ты мне, по-моему, действительно что-то когда-то об этом рассказывала.

— Было дело, господин Неслушавший и Непомнящий!

— Мам, мне на самом деле стыдно… — виновато улыбнулся Лешка.

Ритуал преображения. Практика преображения

В начале шестого Ира с Лешей поднялись, а в половине восьмого пересекли на маршрутке мост через Шахе и вышли около рыночка. Первым делом вдоль реки спустились к морю. Мелкая теплая мягкая галька и кристально чистая едва колышущаяся лишь у самого берега морская вода долго не отпускали их от себя.

— Слушай, уже почти десять, а здесь, словно сонное царство! — заметил Лешка, глянув на часы.

— Да… тишина и покой — нынешние особенности Головинки. Но так стало только после окончания Кавказской войны. Головинка — единственный из четырех, основанных на территории нынешнего Большого Сочи в конце 30-х годов XIX века русских фортов, который не стал культурно-экономическим районным центром. Форт Святого Духа — Адлер, Навагинский — Центральный район Сочи и Лазаревский — Лазаревское, как ты знаешь, стали. А Головинский — Головинка — нет.

А вот во времена былые здесь жизнь кипела, надо думать, очень бурно. В эпоху Античности реку Шахе древние греки называли Ахеунт. В ее долине располагалось одноименное портовое поселение. Коренной народ, обитавший здесь, древние греки именовали гениохами, а название реке и поселению — Ахеунт — дали, потому что считалось, будто основали его ахейцы — прагреки, представители Крито-Микенской культуры. Так их называл сам Гомер в «Илиаде» и «Одиссее». Во времена Османской империи здесь тоже располагалось крупное портовое поселение. Реку Шахе и само поселение турки именовали Субеш или Субаши, а коренных жителей — черкесами. Примерно в те же времена греки и итальянцы называли обитателей Черноморского побережья Кавказа зихами. Сам же этот народ с незапамятных времен называл себя «ад’ыгэ».

Солнце палило уже нещадно. Ира поднялась с горячих камней.

— Ну что, давай еще раз окунемся и пойдем бродить?

— Давай, — согласился Лешка.

После купания лучи солнца уже не казались такими горячими, и так и тянуло еще поваляться на мягкой мелкой гальке, но Ира с Лешкой, победив искушение, не вытираясь, чтоб подольше сохранить подаренное каплями воды ощущение прохлады, двинулись в сторону поселка.

— Мам, что-то мы как-то странно с тобой идем, — заметил Лешка.

— Я хочу вывести тебя к священному дереву адыгов, но не очень хорошо помню дорогу. А! Вот оно! — Ира указала вперед и вверх, где над крышами домов возвышалась могучая светло-зеленая крона. — Что это за дерево, ты, конечно, знаешь — их сейчас достаточно много растет на улицах Сочи. Но ты глянь насколько оно больше даже самых-самых громадных своих собратьев!

В этот момент исполин предстал перед Лешкиным взором во всей красе. Рядом стояло несколько экскурсионных автобусов, а вокруг дерева сновали утомленные солнцем туристы, казавшиеся рядом с ним какими-то уж больно крохотными.

— Мам, это и есть знаменитое тюльпанное дерево?

— Да, Леш.

— Это тюльпановое дерево — по научному лиран или лириодендрон — в 1840-м году посадил декабрист Николай Раевский, и потому оно называется «Лиран Раевского», — надрывая связки, вещала дама-экскурсовод, с трудом собрав вокруг себя вверенных ей туристов, которых гораздо больше ее занудного учительского тона прельщали домашние вина, мед и прочие местные изыски, предлагаемые с импровизированных торговых прилавков.

Ира, вздохнув, усмехнулась:

— Во-первых, не тюльпановое, а тюльпанное, — вполголоса сказала она Лешке, — во-вторых, генерал-лейтенант Николай Николаевич Раевский-младший, с 39-го по 41-й год XIX века занимавший пост начальника Черноморской береговой линией, не был декабристом, а в-третьих, сей лириодендрон он не сажал, хотя называть это дерево «лиран Раевского», в общем-то, правомерно. Кстати, а декабриста Раевского звали Владимиром Федосеевичем, и в это самое время он находился на поселении в Иркутской области. Если не ошибаюсь, с 1827-го по 1856-й год.

— Мам! Откуда ты все это знаешь?

— Интересно, Леш, вот и знаю. Видишь ли, это очень непростое дерево. Его внешний облик даже сейчас, когда его собратьев достаточно много в городе, вызывает удивление и восхищение: листья необычной лировидной формы, цветы — желтые тюльпаны. Его родина — восточная часть Северной Америки. Возраст этого конкретного дерева биологи оценивают от 400 до 800 лет — представляешь?! То есть и считать не нужно — Николай Николаевич Раевский ну никак не мог его посадить. Однако в его судьбе он принял самое деятельное участие.

— Это как?

— Видишь ли, как только высадился сюда русский десант и едва окончился бой, принялись строить укрепление. Поначалу, естественно, временное деревянное. Сам понимаешь, что для строительства деревья рубились нещадно. Так вот, Раевский запретил рубить это дерево. Высадка десанта проходила в 39-м году в начале мая. Это дерево покрывали едва начинавшие распускаться тюльпаны. Красота необыкновенная! Кроме всего прочего, генерал Раевский был не только выдающимся военным, но и неплохо разбирался в растениеводстве. В общем, благодаря ему дерево уцелело, а в 40-ом году Раевский действительно заказал саженцы лирана в Никитском ботаническом саду, которые высадили по его приказу где-то в районе форта. По-видимому, он знал не только об эстетических прелестях этого растения, а возможно, узнал о других особенностях только здесь. Дело в том, что кора и листья лириодендрона — неплохое средство от малярии, которая свирепствовала на побережье и унесла в несколько раз больше жизней русских воинов, нежели постоянные стычки с горцами. Кстати, есть косвенное доказательство того, что именно этот лиран генерал Раевский не сажал.

— Какое?

— Это дерево считается священным у адыгов. Как ты думаешь, будет ли покоренный народ почитать святыней нечто привнесенное завоевателем? Даже учитывая, что к Раевскому горцы относились с уважением, это маловероятно, не так ли? И, между прочим, ни одно дерево, привезенное из Никитского ботанического сада и высаженное тут, не сохранилось. Скорее всего, эти саженцы уничтожили коренные жители, когда в 50-х годах в ходе Крымской войны русские гарнизоны покинули укрепления Черноморской береговой линии примерно на десять лет.

— Мам, а почему оно считается у них священным? Ну, кроме того, что оно действительно очень красивое.

— И спасает от малярии — это так, дополнение. Вообще-то, у адыгов культ деревьев имеет огромное значение. Кстати, здесь же в долине Шахе росла когда-то целая священная роща, а называлась она Тхагапх. Где именно она находилась, я не знаю, но думаю, что где-то неподалеку отсюда. Про рощу расскажу потом.

Так вот, на самом деле, необычность дерева уже достаточная причина для признания его священным. А как ты понимаешь, этот лириодендрон, скорее всего, был здесь первым и долгое время единственным на всем побережье. Есть легенда о том, как тюльпанное дерево тут появилось. Она гласит, что вырос лиран из посоха бога плодородия Созереша, который он, перейдя море «аки по суху» и расположившись на отдых, воткнул здесь в землю. Посох, едва коснувшись земли, зазеленел деревом. Когда же Созереш обнаружил, что случилось с его посохом, то провозгласил, что пока живо чудо-дерево, не покинет благодать эти края. К тому же есть еще один признак, подтверждающий в поверьях адыгов святость этого дерева. Иди сюда — сейчас покажу.

Только когда Лешка, увлекаемый ею, двинулся ближе к дереву, Ира заметила, что он уже далеко не единственный ее слушатель.

— Посмотри на ствол вверху — видишь, он цепью стянут?

— Да…

— В это дерево не раз ударяла молния и расколола ствол.

— И что?

— Леш, по-моему, вы там в своей адыгской общине продолжаете какими-нибудь нанотехнологиями заниматься!

— Мам, не понял, причем здесь нанотехнологии?

— А при том, Леш, что если б вы обсуждали вопросы истории и культуры, то ты наверняка бы знал, что для адыга любой объект, в который ударила молния, становится священным. Люди, чей дом сгорел от удара молнии, вместо того чтобы рвать на себе волосы от постигшей беды, ликовали от счастья! Всё, проживавшее в этом доме семейство, тут же признавалось святым, и окружалось особым почетом и уважением. Если от удара молнии погибал человек, его хоронили с великими почестями и поклонялись его могиле как святыне, оказывая почести и его семье. Кстати, в священной роще Тхагапх находилась могила такого святого, старца по имени Кулий. Он при жизни отличался мудростью и погиб от удара молнии. Если молния убивала животное, его тоже хоронили с почестями и также поклонялись могиле.

— Знаешь, мам, я слышал, что если человек, пораженный ударом молнии, выживает, то у него, зачастую, открываются сверхспособности. Может быть, поэтому для адыгов удар молнии так значим?

— Наверное, не без того, ведь далеко не все, в кого ударяла молния, обязательно умирали.

— Но почему же тогда это поверье есть только у адыгов?

— Леш, я не думаю, что только у адыгов, хотя и не могу говорить об этом с полной уверенностью. Видишь ли, следует учесть тот факт, что все религии, принятые на уровне государства, подобные способности связывают с вмешательством дьявола, сатаны, а их носителей во времена не столь уж отдаленные, по крайней мере, в Христианском мире, ждала смерть на костре.

Адыги же, в определенный период приняв христианство, не отреклись от культов древности, а затем, приняв ислам, — от всё тех же культов вкупе с теми, что осталось у них от христианства. Многие места Кавказа и сейчас отличаются труднодоступностью, а в века минувшие, сам понимаешь, проходимость путей сообщения носила еще более условный характер. Так что, как христианские, так и мусульманские миссионеры проникали сюда единицами, и им не под силу было по-настоящему обратить в свою веру коренные народы. При этом они не встречали сопротивления идеям, которые несли. А, знаешь ли, очень сложно объяснить человеку, что он не прав, если он во всем с тобой соглашается.

Лешка продолжал разглядывать массивную цепь, стягивающую расколотое молнией дерево.

— Мам, а помнишь у Пушкина: «…дуб зеленый. Златая цепь на дубе том…»? Может быть, в тот дуб тоже ударила молния?

— Очень похоже на то. Тем более что Кот-Ученый вряд ли облюбовал бы ничем не примечательное дерево. К тому же, дуб-то у лукоморья растет!

— Это значит?

— Это значит, что русские народные сказания, в том числе и те, которые Пушкину поведала Арина Родионовна, зарождались не в Киевской Руси — там до моря далековато будет — а гораздо раньше, когда праславяне жили на берегах Черного моря и Кавказских в том числе. Ладно, пойдем дальше гулять.

Жара становилась нестерпимой, и Ира направилась в сторону реки. Толпа добровольных слушателей двинулась за ней вместе с Лешкой, и Ире пришлось вежливо извиниться и объяснить, что она вовсе не экскурсовод, а в данный момент такая же отдыхающая, как и они, и имеет непреодолимое желание провести отведенное отдыху время наедине со своим сыном. Несколько человек смерили недоверчивым взглядом ее и Лешку, но, тем не менее, в конце концов, толпа рассосалась и оставила их в покое.

До самой реки шли молча и продолжили беседу, лишь освежившись в ее водах и устроившись в тени раскидистой кроны инжира.

— Мам, а все-таки, легенды — это все понятно, но как на самом деле тюльпанное дерево попало сюда, ведь, насколько я понимаю, оно не могло вырасти здесь само.

— Да. Не могло. Его как-то должны были привезти из Америки. Есть история, что саженец этого лириодендрона подарил местным жителям капитан одного из заморских кораблей, в благодарность за то, что те вылечили его от какой-то болезни, которая чуть было ни свела его в могилу.

Но вот еще что: сами адыги в те времена отличались отменными навыками мореплавания, о чем их собственные сказания умалчивают так, словно на морскую тему наложили табу. Согласись, странно, что у народа, живущего у моря, у народа, у которого каждый камушек, ручеек, каждая былинка овеяна сказаниями, в этих самых сказаниях нет практически ни слова о море. При этом, согласно преданиям и вполне документальным свидетельствам других народов стран бассейна Черного и Средиземного морей, мореплаватели с этих берегов могли успешно соперничать с пиратами Карибского моря — они действительно были пиратами.

Знаешь, вовсе не исключено, что они бороздили воды и за Гибралтаром, и вполне сами могли добыть и привезти сюда это дерево. Между прочим, судя по некоторым возделываемым ими культурам и по времени их внедрения в местное сельское хозяйство, вполне можно предположить, что на западный континент они ступили гораздо раньше Колумба.

— Мам, этому вряд ли есть подтверждения.

— Как ни странно — есть. Они присутствуют в записках путешественников европейцев, побывавших на Кавказе в доколумбову эпоху. Там есть описания возделываемых здесь культур, неизвестных в те времена в Европе и явно имеющих американское происхождение.

— С ума сойти!

— Кстати, ты помнишь, когда именно в Европе стали прививать оспу?

— Ну-у-у…

— В конце восемнадцатого века. Многие путешественники задолго до этого — за столетия — отмечали, что среди жителей Кавказа нет людей, обезображенных оспой, однако лишь в начале восемнадцатого века французский путешественник Абри де ла Мотрэ описал, как делали здесь, то есть на Кавказе, прививки от оспы. Как видишь, даже это описание появилось более чем на полстолетия раньше, чем подобная практика зародилась в Европе. А, судя по тому, что все предшественники Абри де ла Мотрэ дивились отсутствию обезображенных оспой, прививать ее тут научились многими веками ранее.

— Мам, так получается, что здесь когда-то существовало суперразвитое для своего времени государство?

— В том-то и дело, что нет. Государства, как такового, здесь, по сути, не существовало никогда. Кавказ то и дело оказывался на задворках какой-нибудь крупной империи, что привлекало сюда особый тип людей. Тех представителей рода человеческого, которые по тем или иным причинам не ладили с социумом. Во все времена общественное устройство на Кавказе более всего воплощало в себе анархические принципы.

— Так значит, на Кавказе когда-то существовало первое и единственное общество, живущее по законам анархии?

— Ничего не знаю насчет первое ли и единственное ли, но согласна с тобой, что общество, живущее таким образом и столь длительное время, на Земле не является правилом.

— Круто! Мам, но знаешь, мне кажется, что многое из того, что ты сейчас рассказывала, лишь твои собственные ни на чем не основанные домыслы. Мам, я ни о чем подобном по этому поводу нигде не читал.

— Леш, ну, во-первых, начнем с того, что ты, попросту, не мог прочесть абсолютно все, написанное по этому поводу.

— Ну-у-у… в общем-то, согласен. А во-вторых?

— А во-вторых, ты, скорее всего, читал чьи-то научные изыскания на эту тему, а ты почитай первоисточники: сказания, записки путешественников — и тебе очень многое откроется из того, что по каким-то причинам упущено или искажено в работах исследователей. Давай-ка еще раз окунемся и двинемся дальше.

— Давай!

После относительно долгого сидения на жаре, которая разморила даже несмотря на тень, вода показалась ледяной — перехватило дыхание, и сердце где-то потерялось на несколько мгновений. Ира ухватилась за выступающий камень и позволила стремительному течению по собственному усмотрению полоскать ее тело.

— Мам, ты чего там застряла? — крикнул Лешка, выбравшись на берег.

— Хочу замерзнуть основательно, чтобы жару стойко переносить.

— А что, это идея! — и Лешка снова плюхнулся в реку, облюбовал другой выступающий камень и тоже отдался воле течения.

Когда они, в конце концов, оказались на берегу, обоих покрывала гусиная кожа, губы посинели, и дрожь вприпрыжку бегала по телу.

— Ну что, идем? — стуча зубами, проговорила Ира.

— Ага… — «простучал» ей в ответ Лешка.

Они двинулись вдоль реки.

— Мам, ты мне про священную рощу рассказать собиралась, — напомнил Лешка.

— Про Тхагапх?

— Ага!

— Вообще-то, я почти все, что про нее знаю, уже тебе рассказала. Единственное, что осталось, это то, что в этой роще делала особо значимую остановку самошествующая Ахынова корова.

— Какая корова?

— Ахынова, самошествующая. Надеюсь, ты еще не забыл, что в Сочи есть гора Ахун?

— Это я, к счастью, помню, — усмехнулся Лешка.

— Ахун считается у горцев местом постоянного жительства Ахына — бога-покровителя Черноморского побережья Кавказа. Он во многом напоминает славянского Велеса. Его тоже считают покровителем скотоводства. И, скорее всего, его мать тоже, как и у Велеса, была корова. Она периодически воплощается на Земле и, достигнув определенного возраста, возвещает о своей избранности громким мычанием, после чего отправляется в путь. Этот обычай просуществовал много веков, а может, и тысячелетий.

Итак, Ахынова корова возвещала о своей избранности мычанием и отправлялась в путь. Жители всего этого селения следовали за ней. К ним по пути присоединялись жители других селений. Корова на своем пути останавливалась на отдых в посвященных Ахыну рощах. Пока она отдыхала, люди устраивали в ее честь пышные празднества. Потом она шла дальше — сама шествовала, потому и самошествующая.

Как правило, двигалась она вдоль морского побережья до рощи Тхагапх. Здесь она делала самую длительную остановку. Здесь устраивались особо пышные празднества, после чего Ахынова корова шла дальше. Путь Ахыновой коровы до рощи Тхагапх каждый раз был разным — она могла появиться в любом селении — а вот от рощи Тхагапх начиналась неизменная «финишная прямая». Корова направлялась вверх по реке Шахе к месту главного обряда. То место — тоже священная роща. Располагалась она где-то за Солох-Аулом.

Сейчас этот обряд назвали бы, да и называют, жертвоприношением, однако, его глубинный смысл не в жертве, а в преображении: дух матери Ахына, а может, и самого Ахына, освобождается из коровьего тела, в которое он воплотился, и за счет этого преображается, вновь обретает свою божественную силу.

Ира замолчала и задумалась над собственными словами:

ВОПЛОЩЕНИЕ… ПРЕОБРАЖЕНИЕ…

День следовал за днем, и в каждый из них Ира с Лешкой отправлялись в очередное путешествие. Вечерами просматривали книги с кавказскими легендами, сказаниями о нартах и заметками путешественников прошлых веков, лазили по интернету в поисках отсутствующих в книжном варианте источников и говорили, говорили, говорили. Ира отметила, что, пожалуй, еще никогда так интенсивно не общалась с сыном. Ей это нравилось, как она сама признавалась себе, более всего тем, что отодвигало нечто неотвратимо приближающееся и пугающее неизвестностью.

В конце недели, начало которой ознаменовалось первой поездкой, субботним вечером к ним заехал Влад. Он позвонил, когда Ира с Лешкой довольные и уставшие возвращались после посещения Ахштырской пещеры.

— Ира, это я, — отрешенным голосом сообщил Влад в трубку.

— Я догадалась, — с улыбкой ответила Ира.

— Давно хочу повидаться с Вами, но сил даже на позвонить не хватает.

— Что, совсем туго?

— Да уже не так, чтобы очень, но все равно за день полностью выматываюсь.

— Так значит, настроение все же бодрое?

— Вроде того… Вы, что ли, едете где-то?

— Угадал, скоро дома будем.

— Можно я к вам заскочу?

— Влад! О чем речь?

— Тогда до встречи!

— Давай, ждем…

Трубка молчала. Ира усмехнулась.

— Мам, чего смеешься? — весело спросил Лешка.

— У Радного привычка отключать телефон, не выслушав прощальные слова собеседника — похоже, Влад эту привычку перенял.

Ира, несмотря на усталость, не стала заставлять таксиста штурмовать ведущее к ее дому бездорожье, и они с Лешкой штурмовали его собственными силами.

— Слава Татьяне Николаевне! — громогласно провозгласил Лешка, переступив порог кухни, где их дожидался шикарный ужин из жареной молодой картошки, отбивных, салата из огурцов с помидорами, яблочно-алычёвого ледяного компота и яблочного пирога. — По-моему, она только что ушла… Мам, может, пригласим ее на ужин?

— Леш, зачем спрашиваешь? Приглашай, конечно же!

Подобным диалогом знаменовалось их каждое возвращение домой, и дальше все шло по заведенному распорядку. Лешка позвонил Татьяне Николаевне, и она пришла. В прошлые пять дней они втроем неспешно ужинали, затем Татьяна Николаевна уходила к себе, а Лешка с Ирой засаживались за книги и интернет. Сегодня же минуты через три после прихода Татьяны Николаевны на пороге появился Влад.

— Всем привет! — пробасил он, казалось, из-под самого потолка.

Татьяна Николаевна и Лешка, накрывая на стол, поздоровались с ним в ответ, а Ира застыла не в силах сказать ни слова со стопкой тарелок в руках.

— Ира, не бойся, это я! — улыбнулся Влад, забрал у нее тарелки и поставил на стол. — Сейчас руки вымою и помогу.

Впрочем, когда он вернулся из ванной, хоть и не задерживался там, помощь уже не требовалась.

— Поужинаешь с нами? — спросил Лешка.

— Я не голоден, но компот с пирогом буду, — ответил Влад.

— Влад, ты преобразился… — в конце концов, произнесла на время онемевшая Ира.

— Преобразишься тут! — воскликнул Влад. — Сегодня плюнул на всё, и весь день спал. В итоге вот хоть до вас доехал.

— Ну не грех и поспать — суббота ведь! — ласково глядя на Влада, сказала Татьяна Николаевна.

— Какая разница! Просто меня на сегодня Станислав Андреевич отпустил.

— Влад! Врать совсем не умеешь! — рассмеялась Ира. — Он тебя не отпустил, а в приказном порядке отправил отдыхать.

— А ты откуда знаешь? — с улыбкой спросил Влад.

— Уж простите, но мне выпала честь быть знакомой и с Вами, и с господином Радным — так что догадаться несложно.

— Ага, мам! Небось сама Влада трудоголизмом и заразила!

— Я думаю, Леш, этот вирус к нему от тебя попал. Ты же с ним как-никак почти целый год вместе прожил!

— Ну, если и от меня, то заболевание-то наследственное!

— Ладно! Хватит ерничать! — сказала Ира Лешке и повернулась к Владу. — Влад, ты сильно изменился… Какой-то вроде все тот же, но совсем другой… Рассказывай, как ты? С самого начала рассказывай.

— Ой, только не с начала… — Влад аж зажмурился.

— Что, совсем тяжко пришлось? — спросил Лешка.

— Не, Леш! Так! Забавная развлекуха! Между прочим, это, можно сказать, серьезно!

— И как это понимать? — поинтересовалась Ира.

— А так! Не успеваю я в первый свой рабочий день без десяти девять переступить порог офиса, как у меня телефон разрывается и народ в кабинет ломится. И все в полной уверенности, что я царь и бог и посредством трах-тибидох в одночасье решу все их вопросы.

— Тебе же Радный, вроде как, ЦУ в компе оставил?

— Ага!!! Оставил!!! Но это другая история! Дело в том, что глянуть в них времени у меня не было. Спасибо Лене — это офис-менеджер, просто умничка — без нее я бы, наверное, застрелился. В общем, к обеду, я, сам не знаю, каким образом, оказался в курсе всего, посредством практического освоения предложенной темы. Люди! У меня никогда не возникало иллюзий по поводу того, что руководство — дело непростое, но теперь я перед всеми руководителями колени преклоняю.

— Ну, наверное, перед всеми-то не стоит? — предположила Татьяна Николаевна.

— Стоит, Татьяна Николаевна, именно перед всеми, даже перед самыми никуда не годными. И теперь коли кто из руководства страны мимо проезжать будет, так из машины выйду и демонстративно ниц паду!

— Эко тебя шарахнуло-то, Влад! — Ира сама не понимала, шутит она или серьезно.

— Не то слово, шарахнуло! Ощущение, словно за день два института окончить пришлось. Кстати, Ира, тебе большое спасибо. Если бы не ты, то пришлось бы еще и третий оканчивать.

— Это ты о чем?

— О дизайне и о мебельном производстве. С тобой общался, нет-нет чего и нахватался — хоть в этом полным лохом себя не чувствовал! В общем, к восьми вечера наступило затишье. Я Лену отпустил — она, бедная, со мной, идиотом, за этот день тоже хлебнула. Ладно я, но ее-то за что Радный так вздернул?! Ну, в общем, отпустил я ее и решил папочку, оставленную Радным в компе, глянуть. Открываю… в папке штук семь-восемь Word-овских файлов и примерно столько же Excel-евских… и в каждом… — Влад, тяжело вздохнув, тянул паузу.

— Влад, не томи! — взмолился Лешка.

— И в каждом одно слово: «Удачи!»! С большой буквы и с восклицательным знаком. Меня, что, в общем-то, вполне закономерно, разобрал истерический хохот. Как доехал домой, не помню, и как с утра обратно на работу — тоже. Может, и вообще домой не уезжал — не знаю! Дальше — все будто в тумане. А потом вернулся Станислав Андреевич ровно через десять дней, как и было обещано. Я, когда его щедрые пожелания «Удачи!» читал, думал, что как появится, так разорву в клочья!

— Ну и что? Разорвал? — поинтересовался Лешка.

— За десять дней интенсивность процесса не ослабевала даже на выходных. Я, честно говоря, даже не заметил, что они вообще были, то есть у меня их вовсе не было, потому что целый ряд организаций, с которыми Радный тут работает, функционируют по законам скользящего графика, и субботы с воскресеньями на них почти никак не отражаются.

Так вот, интенсивность не ослабевала, но где-то день на третий я почувствовал себя вроде как в своей тарелке, и, когда вернулся Радный, мне, мягко говоря, было просто не до него. Его это по ходу ничуть не смутило, и с утра он ограничился тем, что лишь заглянул и как-то по-будничному поздоровался через порог. Такое впечатление, будто ничего другого он и не ожидал. Впрочем, впечатление оказалось верным.

Около часу он снова заглянул ко мне и так просто-просто сказал: «Идем, пообедаем». В каком кабаке обедали — не помню, но тут меня все же прорвало. Я ему, особо не стесняясь в выражениях, сказал все, что о нем думаю, а он, представляете, сидит себе и счастливо-пресчастливо улыбается! Ну прям полное умиротворение! И говорит мне:

«Влад, обучение бывает двух типов: образование и преображение. Образование, на чем, в общем-то, построено все придуманное человечеством обучение, заключается в напичкивании индивида информацией и навыками. Иногда это напичкивание ведет к трансформации человека, но это происходит далеко не всегда, а если и происходит, то очень медленно и нудно. Преображение — это изменение самой сути существа, в процессе которой неизменно происходит пополнение информационного багажа и обновление запаса навыков. Если найти нужный рычаг, что в твоем случае, как мне кажется, успешно удалось, то трансформация получается почти мгновенной или близкой к этому. Влад, ты — темная лошадка, не пойми превратно, и я намерен вывести тебя на чистую воду. Это и в твоих интересах тоже. Почему? Я тебе не смогу этого сейчас объяснить. Именно сейчас тебе не дано этого понять. Не в силу каких-то твоих личных качеств, а в силу объективных законов. Я знаю, пришлось тебе ох как нелегко, однако, земная жизнь вообще имеет тенденцию быть штукой тяжелой. Но мы властны выбирать сферу этой тяжести, то есть то, что именно будет тяжелым, а также то, будет ли нас эта тяжесть угнетать и ломать или радовать и преображать. Я не сомневался, что ты справишься, а потому в полном смысле слова, намеренно кинул в самое пекло. Хоть ты и темная лошадка, я знаю, что способен ты очень на многое. С тобой и покруче можно было бы обойтись, просто подходящих обстоятельств под рукой не оказалось».

Я сказал ему, что теперь, зная, что могло быть и еще круче, чувствую себя на вершине блаженства. Он рассмеялся и посоветовал не ударяться в жалость к себе.

Влад продолжал рассказывать дальше, а Ира погрузилась в свои мысли, из которых не выплыла и тогда, когда повествование Влада подошло к концу, и Лешка стал делиться впечатлениями от экскурсионных походов и научных изысканий.

Ира сама сказала Владу, что он преобразился, однако он, похоже, не связал вылетевшего из ее уст определения с тем, что, по его же словам, говорил ему Радный. Также Влад не обратил особого внимания и на то, что Радный назвал его темной лошадкой, которую необходимо вывести на чистую воду. Он запомнил это, но внимания не обратил. Сколько же ей самой за всю ее жизнь на Земле высказывали наполненных особым смыслом суждений о ней самой, на которые она не обращала внимания, даже если запоминала… А может, и сейчас помнит…

«Нет. Все. Хватит. Пока здесь Лешка надо просто жить и все», — сказала она сама себе и вынырнула в кипящие за столом страсти. Лешка как раз пытался в чем-то убедить Влада, которого убеждать в чем-либо не имело никакого смысла. Влад находился в состоянии полного согласия с любыми идеями. А убедить его Лешка пытался в том, что глупо спорить, к какой именно скале был прикован Прометей: к Эльбрусу, Фишту или Орлиным Скалам, так как миф — это сведение воедино нескольких подобных друг другу событий, происходивших в разные, подчас очень далекие друг от друга времена на определенной, зачастую очень обширной территории.

— Интересно как с вами! — заметила Татьяна Николаевна. — Вот только, время уже позднее, так что позвольте откланяться.

— Ой! И правда! — воскликнул Лешка, глянув на часы. — Уже начало двенадцатого! Татьяна Николаевна, я провожу Вас.

Лешка с Татьяной Николаевной растворились в ночи.

— Ир, я хочу с тобой сегодня остаться… — глядя прямо перед собой, сказал Влад.

— Оставайся, раз хочешь.

— И ты даже не спросишь, как там моя благоверная?

— Да уж догадываюсь, что основательную порцию лапши ты ей на уши навешал.

— Не-а! Еще лучше! Она на две недели вместе со своей матерью уехала на Кубань, в деревню к родственникам.

— Это действительно неплохо в ее положении.

— Сегодня рано утром проводил.

— Понятно…

— Ир, надеюсь, ты понимаешь и то, что я не только сегодня хочу с тобой остаться.

— Понимаю…

— И что?

— Разве ты слышишь от меня бурю возражений?

— Так ты согласна?

— Наверное…

— Почему «наверное»?

Отвечать Ире не пришлось, так как вернулся Лешка.

— Влад, ты у нас остаешься? — бодро спросил он.

— Ага… — несколько смутился Влад.

— Да ладно вам! — Лешка улыбнулся и посмотрел на чуть смутившуюся Иру. — Я еще прошлым летом догадался и рад за вас! — он перевел взгляд на обескураженного Влада. — Кстати, Влад, а ты завтра работаешь?

— Нет. До понедельника отдыхаю.

— А что там с семейными обязанностями?

— Алина с матерью на Кубань сегодня утром на две недели уехала.

— Так это ж класс! Пойдешь завтра с нами… Мам, что у нас завтра по плану?

— Вроде как в Волконку собирались.

— А что у нас в Волконке, мам?

— Дольмен-монолит, минеральный источник, урочище «Два брата», крепость Багу и еще целая куча дольменов в окрестностях.

— Во! Влад! В Волконку с нами едешь?

— А то как же! — Влад заметно воспрял духом.

— Что-то я совсем уже засыпаю, — пожаловалась Ира.

— Мамуль, иди ложись, а мы с Владом здесь приберем, чтоб Татьяна Николаевна завтра поутру не горбатилась.

Ира, понимая, что мальчишкам охота и вдвоем побыть, послушно отправилась в спальню.

Настроение было, мягко говоря, хреноватое. Замечания Радного по поводу Влада, высказанные им ей самой, а также прозвучавшие из уст самого Влада, вселили нешуточное замешательство. Реальное металось между паническим страхом и громогласным заявлением: «Да чушь это все несусветная!». Правда, отчего-то, собственное громогласное заявление «Да чушь это все несусветная!», мало влияло на тотальную перепуганность. Зато ирреальное тихо и сладостно шептало: «Влад, я жду тебя». Настроение ирреального Ире нравилось больше, но полностью отдаться ему никак не получалось.

Спать будто бы хотелось более всего на свете, но сон никак не мог захватить Иру целиком. Она, в очередной раз перевернувшись с боку на бок, подумала о Зиве с Лоренцем. Несколько мгновений спустя дверь тихонько приотворилась, и, легкие на помине, они просочились в спальню.

— Не спишь! — язвительно промурлыкал Лоренц.

— Не сплю… — со вздохом призналась Ира.

— Влад покою не дает? — всё тем же язвительным тоном поинтересовался Лоренц.

— Ага… — ответила Ира с обреченностью в голосе.

— Еще бы! Никто ведь не знает, чего это он за тобой увязался!

— То-то и оно!

— Но ты, ведь, знаешь! — подал голос Зив.

— Ага! Знать бы еще, чего именно я знаю! — усмехнулась Ира.

— А ты не думай. Прислушайся, что чувствуешь?

— Чувствую страх, чувствую, что все это бред сивой кобылы, чувствую, что готова драпануть отсюда куда подальше, чтоб только этого Влада больше не видеть, чувствую, что более всего хочу, чтобы Влад поскорее оказался рядом.

— Да-а-а-а! — язвительно протянул Лоренц. — Эмоциональный диапазон у тебя явно не как у зубочистки.

— Ценное замечание! — съязвила в ответ Ира. — Одного понять не могу… — Ира замолчала едва начав.

— Чего именно? — спросил Зив.

— Да ну! Бред какой-то! — оборвала Ира.

— Ира, — спокойно проурчал Зив, — полный бред разговаривать с кошкой и собакой и считать, будто они тебе вразумительно отвечают.

— Ладно, уговорил. А понять я не могу того, с чего это Радный так радел о том, чтобы Влад тоже вспомнил о сожжении.

— А ты уверена, что это Радный радел? — спросил Зив.

— Знаешь — уверена. Влад сам мне рассказывал.

— Да неужели? — Лоренц, по-видимому, сегодня вовсе не собирался расставаться с язвительным тоном.

— Ира, воплотившись здесь, никто ничего не знает наверняка: ни я, ни Лоренц, ни твой Женечка, ни Радный, ни — ну это тебе лучше всех известно! — ни ты сама.

Уж таково свойство этого мира — создавать иллюзии, кажущиеся реальностью и заставлять реальность казаться иллюзией. Ты принимаешь решение и ныряешь сюда, и оно, то есть твое решение, ведет тебя. Однако, ты, пока ты здесь, никогда не узнаешь наверняка, каково оно, то твое решение. Будешь ходить вокруг да около, чувствовать нечто, что называется, спинным мозгом. Зачастую кажется, что вот-вот ухватишь его и раскроешь тайну, но… предвкушение так и остается предвкушением.

Поддаются и раскрываются, казалось бы, немыслимые тайны, но только не эта. Если на ней зациклиться, можно сойти с ума, сжить себя со свету! Самое лучшее — плюнуть на бесполезное и бессмысленное занятие и просто не вставать на своем пути. Принять, как аксиому, что ты знаешь, как быть и что делать, но это знание доступно тебе лишь через полубессознательные порывы. Ира, доверься себе, и всё. Ты нашла свой ключ, но пока отложила его — тебе решать, когда заняться им. Ключ — он поможет. Он не раскроет главной тайны, но поможет отделять ее зов от всего постороннего и несущественного.

— А у вас есть такие ключи?

— Есть, — проурчал Зив. — Но мы не люди, и наши ключи несколько иного рода.

— А какого?

— Ты не поймешь…

— Ира, это — блохи, — не меняя настроения, промурлыкал Лоренц. — Знаешь ли, бегают, кусают и тем самым способствуют познанию себя.

— Не слушай его, он шутит. Блохи здесь, естественно, ни при чем. В одном Лоренц прав: нет никакой гарантии, что столь возмутительное поведение блох не есть действие во исполнение высшего замысла.

— А вот теперь, Ира, шутит Зив. Но, должен признать, что в его шутке, в отличие от моей, доля шутки поистине ничтожна, — Лоренц неожиданно прислушался. — Валить, по-моему, пора…

На лестнице послышались шаги и голоса мальчишек. Зив с Лоренцем растаяли в темноте сквозь едва приоткрытую дверь, которая через несколько мгновений после этого распахнулась настежь, и в спальню вошел Влад.

От его объятий растаяли все страхи. Реальное утвердилось в мысли: «Да чушь это все несусветная!», — и угомонилось, а ирреальное сладко замурлыкало, не пытаясь, однако, делиться тем, что же именно его так умиротворяет.

Дни побежали дальше в заведенном туристско-этнографическом ритме с той лишь разницей, что с ночи до утра к компании Иры с Лешкой добавлялся Влад. А вот компанию в постижении красот и тайн Кавказа он им составил лишь раз — более выходных за две недели отсутствия жены на его долю не выпало. Вечерами он казался полностью вымотанным, но уже к концу ужина приходил в себя, а ночью…

Ира даже обрадовалась, когда вернулась Алиночка, потому что за две недели появилась настоятельная мечта как следует выспаться. Впрочем, скудность времени, отводимого на сон, Ира ощущала только утром, затрачивая некоторое количество усилий на продирание глаз. Ледяной водопад сонливость как рукой снимал, а усталости так и вовсе не наблюдалось, хоть они с Лешкой день ото дня и одолевали пешком весьма значительные расстояния.

Вечерами иногда позванивал Женечка, но в гости выбираться не спешил, несмотря на отчаянные приглашения Влада. Генка исправно подкидывала ему работу так, что не успевал Женечка расквитаться с одним, как уже его профессионального внимания с нетерпением дожидалось что-то следующее.

Через два дня после торжественного возвращения Влада в семью полил тропический ливень, перечеркнув своими потоками планы отправиться на прогулку по ручью Сванидзе. Лешка свалил к Татьяне Николаевне помогать по хозяйству, давно жаждущему твердую мужскую руку. Ира собиралась присоединиться к нему, но, стоило Лешке уйти, тут же позвонил Женечка.

— Привет, Палладина! Ты как там?

— Дождь…

— Чем занимаешься?

— Лешка пошел Татьяне Николаевне помогать, вот собиралась следом идти.

— Помогать Татьяне Николаевне ждать, пока Лешка ей поможет?

— Что-то вроде того…

— Слушай, Палладина, а у тебя нет ощущения, что ты по мне соскучилась? Я, конечно, понимаю, что последнее время скучать тебе не приходилось: днем оздоровительно-познавательные мероприятия с сыном, ночью оздоровительно-развлекательные мероприятия с его другом! Но все же, Палладина, может быть, где-то глубоко в душе ты все же по мне тоскуешь?

— Женечка! Ты стал романтичным и сентиментальным — никак любовные романы переводишь?

— Не без этого. Так как, может, появишься в моей скромной обители?

— Боюсь, после двух недель с Владом, на тебя у меня сил не хватит.

— Фу! Ира! Откуда в тебе эта вульгарность? — изобразил Женечка завзятого сноба.

Ира рассмеялась.

— Да появлюсь, появлюсь и с превеликим удовольствием! Я уже давно хочу тебя увидеть.

— Вот! Я так и знал! — нарочито торжествующе воскликнул Женечка и добавил уже своим обычным тоном. — Давай, жду.

Ира набрала Лешку и спросила, не возражает ли он, если она, вместо того, чтобы присоединиться к ним с Татьяной Николаевной, рванет в город. Лешка не возражал, и Ира вприпрыжку помчалась к проходу.

Иллюзия реальности

Женечка встретил Иру изысканно накрытым столом и в самом что ни на есть чудесном расположении духа. Они малость поболтали о книгах, которые переводил нынче Женечка и о туристских маршрутах Иры с Лешкой.

— Жень… — Ира замялась.

— Та-ак, госпожа Палладина никак спросить о чем-то желает?

— Ну-у-у…

— И считает, что ее вопрос из сферы праздного любопытства?

— Ну-у-у…

— Ну, ну! Спрашивай! Не бойся!

— Жень, расскажи мне, как для тебя все здесь начиналось?

— Я надеюсь, что тебя интересуют лишь последние две с половиной тысячи лет?

— Вообще-то, интересует всё.

— О как! Ир, все, что было до последних двух с половиной тысяч лет, относится к сфере праздного развлечения и ничего интересного из того, что может непраздно заинтересовать тебя, в своей сути не имеет.

— То есть, мой интерес к твоему последнему здесь воплощению, ты к праздному не относишь?

— Уже нет. Ты знаешь теперь достаточно, чтобы интересоваться этим не только ради удовлетворения праздного любопытства.

— Так значит, ты мне расскажешь?

— Особых биографических подробностей не обещаю, однако то, что для тебя действительно представляет интерес, поведаю.

— Ну?

— Ну… Слушай! Я родился здесь, на Черноморском побережье Кавказа в селении, которое находилось в районе нынешней Соболевки, и жил совершенно обычной для тех времен жизнью, которая отличалась от жизни моих ближайших соседей разве что тем, что по своему рождению я принадлежал к правящему роду — эдакий великий князь трех дворов. Ну, не трех, конечно, гораздо больше, однако семейный гонор был из этой оперы. Я вырос, обзавелся своей семьей, растил детей… в общем, достаточно продолжительное, по меркам обычной человеческой жизни, время не случалось ничего из ряда вон выходящего.

Потом была война. То есть, если рассматривать по меркам современности, и не война вовсе, а так, грандиозная драка. Это, правда, тоже не выходило за рамки обычного. Подобные драки являлись правилом. Только вот на этот раз нас оказалось раз в восемь меньше, ну и исход получился соответственный. Предводитель «вражеской армии» — некто по имени Гудэк — имел со мной личные счеты. Я его немного обидел еще в детстве, а он оказался на редкость злопамятным. И вообще — потрясающей доброты человек! Милейшее создание!

Как я узнал позднее, он запретил своим головорезам трогать меня, и я после жесточайшей резни оказался без единой царапины. Если честно, для меня для самого до сих пор загадка, как им удалось выполнить его приказ и не замочить меня в этой мясорубке в пылу сражения. Но это неважно. Перерубили всех воинов, кроме меня. Всех уцелевших женщин и детей, кроме моей семьи, вместе со скотом угнали. Все в округе выжгли. А я остался цел и невредим. Правда, я не сразу понял это.

В пылу битвы меня, как я уже говорил, умудрились даже не поцарапать и даже одежду не порвать, однако, видимо, оглушили, так как я потерял сознание и пришел в себя, уже будучи привязанным к обугленному дереву. Пока я окончательно не очухался, моя семья тоже оставалась в неприкосновенности. А потом…

Гудэк не стал меня пытать, в смысле наносить болезненный вред моему телу, в смысле бить, сдирать кожу, жечь… все это он проделал со всеми членами моей семьи на моих глазах. А потом сказал, что считает наши разногласия исчерпанными, прощает мне все и предлагает выпить за примирение. Я был уверен, что в поднесенном мне роге яд, и осушил его до дна. Там оказалось снотворное.

Проснулся я в лесу, и притом не брошенный абы как, а устроенный со всем, возможным в лесных условиях, комфортом — словно сам спать укладывался. Снотворное оказалось хорошего качества, и память мне, к моему великому сожалению, не отшибло. Мое состояние, думаю, в описании не нуждается. Я долго бродил по горам. Насколько долго, не знаю. В конце концов, мои скитания привели меня на вершину отвесной скалы. Далеко внизу змеилась река. И я просто сделал шаг в пропасть. А дальше…

Тогда я решил, что попал в потусторонний мир. Много прошло времени, прежде чем я понял, что шагнул в щель прохода. В общем… я понимаю, звучит это странно, абсурдно, даже смешно, но по-другому не скажешь. Так вот, шагнул я в пропасть и от неожиданности упал. А прикол вот в чем: я, шагнув в пропасть, ожидал, что сейчас полечу вниз и разобьюсь о камни, но вместо пустоты под ногами оказалась твердая земля, покрытая сочной травой, и я упал на нее.

Знаешь эффект, когда спускаешься по лестнице и считаешь, что впереди еще одна ступенька, а она, то есть лестница, оказывается, уже закончилась? Зачастую от неожиданности спотыкаешься и даже падаешь. Представляешь, что испытал я, будучи уверенным, что впереди ступенечка высотой эдак метров сто! В общем, я решил, что попал в потусторонний мир, а пока до меня дошло, что мир-то все тот же самый, я уже кое-чему начал учиться, а когда понял — продолжил с удвоенной силой.

Я представлял, как найду Гудэка и что с ним сделаю. Я не вел счет времени. Я верил, что становлюсь все более и более могущественным колдуном. Я неимоверно стремился ко все большему и большему могуществу, не переставая искать Гудэка. Я понял, что мне не суждено было его найти много столетий спустя, уже после того, как давно осознал, кто я, и перестал его искать.

Дело в том, что упал я на землю, покрытую сочной травой, в Южной Америке. Выбрался я оттуда, лишь по-настоящему научившись пользоваться проходами, а понял, что то была Южная Америка, когда приплыл туда как-то, спустя почти две тысячи лет, на испанском корабле. Осознание же того, кто я, накрыло меня озарением лет через двести после трагической гибели моей семьи, когда меня однажды позвали принять роды.

Надеюсь, ты догадываешься, кто рождался? — Женечка с улыбкой посмотрел на Иру. — Все мои усилия заставить тебя жить оказались тщетны. Ты умерла на третий день после рождения. Я в один миг вспомнил всё: зачем я здесь и кто ты. И с того момента я по-настоящему перестал беспокоиться по поводу Гудэка. Конечно время, к тому же такое его количество, еще до этого изрядно притупило боль, но навязчивая идея не отпускала. Только после твоей смерти я заинтересовался, сколько же минуло с тех пор, как погибла моя семья, и долго хохотал, поняв, что больше века искал давно истлевшего покойника. Я осознал все, что делал с тех пор, как шагнул в пропасть. Как мне удается не стареть и не умирать.

— Жень, Зив говорил, что принятое перед воплощением на Земле решение невозможно вспомнить.

— Он сказал истинную правду. Я не помню, что решил и почему. Мне достаточно понимания того, зачем я здесь.

— Но разве это не одно и то же?

— Это лишь похоже на одно и то же. Но это не так. Я не знаю, как тебе объяснить… Ну вот, ты уже начинаешь понимать, зачем ты здесь.

— Жень, я «начинаю понимать» это только благодаря тому, что вы все наперебой мне об этом рассказываете.

— Мы все наперебой тебе об этом рассказываем, потому что ты так решила, и лишь после того, как ты сама нечто обнаруживаешь. Ир, у тебя нет в запасе нескольких столетий на осознание.

— Но ведь далеко не всем требуются эти столетия.

— Конечно, далеко не всем, но у них есть те, кто их подталкивает, наталкивает и, тем или иным образом, кое-что объясняет, то есть делает все то же самое, что и мы все, как ты изволила выразиться, делаем с тобой. К тому же, тем, кто это все делает, совершенно необязательно самим догадываться о том, что именно они делают. Видишь ли, я этому пресловутому Гудэку должен, на самом деле, в ножки поклониться. Я, честно говоря, не уверен, что смог бы найти свой путь, не подтолкни он меня к нему.

— Я думаю, тебя на твой путь затолкал тот, кто открыл проход.

— Тоже верно, и все же он стал лишь следующим. В пропасть меня заставил шагнуть Гудэк. Я не исключаю, что все изуверства Гудэка, моя собственная задумка. Мое собственное решение, принятое вследствие знания своих потенциальных земных возможностей и уверенности, что других вариантов затолкать себя туда, куда надо, не существует.

— Ничего не скажешь! Оптимальное решение!

— Ира, ты разве забыла? Я тебя как-то раз вообще живьем сжег.

— По моей же просьбе?

— Скорее всего, да. Кстати, кажется, я нашел адекватное объяснение для тебя, в чем разница между пониманием, зачем ты здесь, и изначальным решением, которое недоступно осознанию, пока ты в этом мире: понимание, зачем ты здесь — это информация, которая может даже соответствовать в каждой букве изначальному знанию, однако не может таковым являться. То есть, ты логическим или еще каким-то путем можешь дойти до ментального понимания сего, но это не станет знанием, которое в тебе, которое ведет тебя, оно лишь умозрительное. Владение этой информацией, естественно, помогает, но все же не ведет, а вот то, что ведет, пока ты здесь, так и остается за кадром.

— Кажется, поняла… — Ира задумалась. Женечка перетащил ее к себе на колени.

Ира полностью погрузилась в размышления, но не об изначальных решениях, знаниях, зачем ты здесь; не о том, что помогает, а что по-настоящему ведет в этой жизни. Ей вспомнился эпизод из достаточно отдаленного прошлого, когда она только познакомилась с Женечкой, из времени, близкого к «японской визитке». Они куда-то ехали на такси. Куда именно, Ира запамятовала, но ей плотно врезался в сознание Женечкин внезапный почти выкрик: «Только не через Соболевку!». Потом он при похожих обстоятельствах повторялся не раз, но это стало для Иры обычным. Она почему-то ни разу не спросила Женечку, чем это Соболевка так ему не по нраву. Женечка сказал, что боль со временем притупилась, но ее, похоже, не смогли вытравить даже тысячелетия. Пожалуй, он до сих пор не перестал искать Гудэка. Не перестал искать того, кто лишил его обычного простого человеческого счастья, хоть даже сам и не признается себе в этом. «А ведь это — я!», — промелькнула у Иры до боли отчетливая мысль-осознание.

— Ирка! Хватит мне кости мыть!

— Жень, но ведь ты до сих пор ничего не забыл, и это вовсе не обычная память на ментальном уровне. Это сидит в тебе, в каждой твоей клеточке!

— Ир, может, и так, но это лишь человеческое и ничто более. Я пришел сюда не затем, чтобы прожить обычную человеческую жизнь, и мне в любом случае пришлось бы раз и навсегда вырваться из нее. Да, с болью, с кровью, со слезами… — Женечка подхватил ее на руки и понес в спальню. — Всё. Хватит. Забыли.

— Ну вот, мисс Вселенская Страсть, а говорила, что после Влада сил не осталось! Палладина! Я вижу, нагло врать, входит у тебя в привычку! — Женечка хохотал над Ирой, то и дело взвизгивающей от капель его восстанавливающего целостность кожи снадобья. — Ирка, я прошу тебя, сделай милость, не рыдай над страстями многовековой давности! Человеческие горести — лишь иллюзия реальности.

— Да. Только реальность этой иллюзии слишком высока.

Женечка расхохотался политональным смехом, в котором немыслимым образом сочетались и тонкое наслаждение удачной игрой слов, пойманной Ирой, и радость бытия, и горечь, и сарказм, и что-то еще, лишь едва уловимое, но, пожалуй, самое значимое.

— Жень, получается, что можно знать «зачем?», но «почему?» и «как?» ощущать лишь, как говорится, спинным мозгом?

— Да, Ира. Притом знание «зачем?», по большей части, лишь умозрительное — вербальная формула и не более того.

Тропический ливень посчитал, что одного дня для полива истосковавшейся по влаге земли вполне достаточно, и на следующий день вновь безжалостно сияло солнце. Поход по ручью Сванидзе Ира с Лешей решили отложить на пару-тройку дней дабы не месить грязь и не испытывать судьбу на скользких от влажности скалах. Весь день они бродили по закоулкам Сочи под рассказы Иры о событиях, разворачивавшихся здесь в XIX веке и начале ХХ. Заодно они обзавелись билетами на экскурсии в Абхазию на следующие два дня, в которые им теперь предстояло посетить озеро Рица и Новоафонские пещеры. В районе пяти вечера они немного повалялись на пляже у гостиницы «Приморская» и около шести рядом с этой же гостиницей поймали такси.

— Через Соболевку, пожалуйста, — добавила Ира, назвав таксисту место назначения.

— Мам, а что на Соболевке? — спросил Лешка, заинтригованный не совсем обычным тоном, которым Ира произносила свое дополнение.

— Там в свое время велись археологические раскопки и были найдены довольно интересные экспонаты. Когда доберемся до краеведческого музея, я тебе их покажу.

— Мам, этот музей уже давно называется музеем истории города-курорта Сочи.

— Леш, я в курсе, но, по сути, он краеведческий, а «Музей истории города-курорта Сочи» говорить очень долго.

Таксист по просьбе Иры остановился в центре Соболевки — то ли микрорайона, то ли села, Ира затруднялась сказать, какой именно административной единицей нынче является это место. Они немного побродили по окрестностям. Ира машинально сообщала Леше обо всех археологических находках, сделанных здесь, а сама прокручивала в памяти рассказ Женечки. Что-то смутно говорило в ней, что каким-то почти человеческим образом это место связано и с ней, но каким именно, нащупать ей так и не удалось. Ира на всех доступных ей уровнях понимала, что к Гудэку, который вызывал в ней липкий ужас и тошнотворное отвращение, она не имеет никакого отношения, и то, что смутно ощущалось, с ним не связано. В конце концов, археологические сведения, которыми она располагала, иссякли, и им пришлось вернуться в машину.

По ночам Иру стали преследовать видения из Женечкиного рассказа. Да и днем, несмотря на плотный экскурсионный график и всепоглощающее общение с Лешкой, она частенько впадала в задумчивость, отправляясь мыслями на две с лишним тысячи лет назад. Женечка порекомендовал ей не рыдать «над страстями многовековой давности». Ира оправдывала невыполнение его просьбы тем, что вовсе над ними не рыдала, правда, лишь в прямом смысле этого слова. В ее осознании странным образом вырисовывалось человеческое, четко отделяя то, что человеческим не являлось. Это человеческое то заставляло ее восхищаться собой, то испытывать отвращение.

Дни летели, и неуклонно приближалось 26 августа, день, когда Лешка должен был покинуть Иру и отправиться продолжать свое образование. Двадцать пятое посвятили сборам, а также этот день стал итоговым в краеведческом променаде — Ира с Лешей полдня провели в Музее истории города-курорта Сочи.

Лешкин самолет в Москву вылетал в начале одиннадцатого утра. Радный, реально и официально находившийся в Сочи, без лишних вопросов отпустил Влада до полудня, пожелав, чтобы он вернулся после проводов на свое рабочее место вместе с Ирой.

Проводы прошли без сучка и задоринки. Ира не выказала никаких возражений против предстоящей встречи с Радным, хоть и не особо жаждала его видеть. Отстояв, как и ожидалось, положенное время в пробке, Влад и Ира, в конце концов, подъехали к Парк Отелю.

— Ира, прошу прощенья, подождите меня, пожалуйста, несколько минут, мне необходимо передать Владу бразды правления и дать несколько ЦУ, — сразу после приветствия сказал Радный, усадил Иру в кресло и удалился с Владом в кабинет.

Ира никогда не испытывала особой радости от общения с Радным, но сегодня это ощущение наполнилось какой-то особой остротой. Ждать ей долго не пришлось.

— Идемте, — коротко сказал Радный, выходя из кабинета.

Они отправились в турецкий ресторанчик на первом этаже гостиницы Магнолия, и, предпочтя нежное дуновение кондиционера жарким лучам солнца, не стали занимать столик на улице. Ира вместе с Владом перекусила после проводов Леши, и есть ей не хотелось, так что заказала она себе только салат и кофе с мороженым. Радный, судя по всему, собирался плотно пообедать.

— Ну что ж, Ира, — начал он, после того как официант, приняв заказ, отошел от их столика, — судя по Вашему настроению, Вы, если и не догадались окончательно, то начинаете догадываться, как именно я помог соединить «Я» с «Аз» Вашему другу, книгу которого Вы не так давно готовили к изданию. Кстати, я запамятовал, какое имя он нынче носит?

— Женя. Евгений Вениаминович Гаров. Но я не понимаю, о чем Вы?

— О том, что Вас аж передергивает при виде меня.

Ира смутилась, а Радный улыбнулся ее смущению.

— Как я вижу, догадываться Вы действительно едва начали и еще не успели связать мою персону с уже, по-видимому, известными Вам событиями, которые якобы имели место в незапамятные времена на территории одного из микрорайонов нынешнего Сочи.

Радный тяжелым взглядом уставился на Иру, и тут ее действительно передернуло.

— В точку, — спокойно произнес Радный, когда Ира почти побелела.

— Так… Вы… — начала Ира, но не могла больше выдавить из себя ни слова.

— Истинно! Я — автор якобы разыгравшихся тогда событий.

Радный продолжал сверлить ее тяжелым взглядом, и Ира почувствовала, что есть она сейчас не сможет.

— Ира, я не ангел, — продолжал Радный, — и при определенных условиях способен очень на многое, — он пристально смотрел на нее. — Меня совершенно не заботит Ваша оценка моих деяний с точки зрения морали и нравственности. И все же мне бы хотелось, чтобы Вы точно знали, что на самом деле произошло тогда. Почему? Я объясню потом.

— Неужели то, что тогда случилось, может иметь хоть какие-то оправдания? — с трудом выдавила из себя Ира.

— Если бы они понадобились, не сомневайтесь, я нашел бы их, притом самые убедительные из возможных. Однако по известному Вам конкретному факту мне оправдания не нужны, по крайней мере, не особо. Даже с морально-нравственной точки зрения. К тому же, те события к человеческой морали и нравственности отношения никакого не имеют.

Безусловно, с человеческой позиции я не являюсь воплощением добродетели. Вот эти руки, — Радный оперся локтями о стол, обратив к Ире тыльные стороны ладоней, — как говорится, чисты, но многие из тех, что были до них, в полном смысле слова, по локоть в крови. Я не отрицаю этого. Я, по понятным, думаю, Вам причинам, отношусь более чем спокойно к тому, что называют смертью. И в отношении себя, и в отношении кого бы то ни было другого. Я способен убить, я способен причинить боль, страдания, притом очень сильные, но делаю это лишь только в том случае, если это действительно крайне необходимо, и лишь в ситуациях, которые далеки от человеческого разумения о человеческом, — Радный с новой силой вцепился в Иру глазами. — Тогда необходимость в крайней жестокости если и существовала, то не настолько, чтобы события приняли столь ужаснувший Вас оборот. Тем не менее, это свершилось, свершилось с моей подачи. Только вот, свершилось это всё лишь в пределах отдельно взятого сознания.

— То есть? — Ира ощущала крайнее замешательство.

— То есть, две с лишним тысячи лет назад личность, известная Вам как Евгений Вениаминович Гаров, воплотилась на Земле и жила как самый обычный человек. Я родился немногим ранее и не спускал с него глаз, правда, сам ему на глаза не попадаясь. Как только он достиг определенного возраста, я несколько раз делал попытки подтолкнуть его к осознанию сути, но они так и не увенчались успехом. Особого беспокойства у меня это не вызывало. До определенного момента. До момента беспрецедентной важности — он зачал Вас. То есть, на все про все при благоприятном исходе оставалось лишь девять месяцев. На благоприятный исход, учитывая предыдущую Вашу попытку, никто, конечно, особо не рассчитывал, но такую возможность нельзя было исключить полностью. Никакие мои ухищрения результатов не давали — он предпочитал оставаться человеком до мозга костей.

Очередной шанс выпал, когда его супруга была на втором месяце. Он отправился со своей дружиной на охоту и в пылу преследования дичи отбился от сопровождавших. Не знаю, какая сила вела его, но он не останавливался до наступления ночи, оставшись целым и невредимым и продолжая преследование даже после того, как его лошадь, свалившись под откос, сломала себе шею. Лишь когда темнота сгустилась полностью, он расположился на ночлег. От усталости он едва себя контролировал, а это идеальное состояние, чтобы с помощью сильного потрясения поколебать защитные системы и приоткрыть связь «Я» с «Аз», чем, собственно, и является так называемое осознание сути, как Вы, надеюсь, понимаете.

Как я уже убедился на предыдущем опыте, пронять его практически было нечем — ни страхом, ни болью, ни тем более эмоциями и ощущениями, которые принято считать положительными. Все отлетало от него как горох от стенки. Я решился на крайнюю меру, тем более что по моему разумению она, создав потрясение необходимой силы, никому не принесет никакого вреда. Я решил создать это потрясение безумной силы лишь в его сознании, то есть с помощью сновидения. Что можно делать с человеком с помощью сновидения, Вы уже знаете на собственном опыте, не так ли?

Ира кивнула. Она не позволяла массе вопросов по поводу своего странного сна-не-сна про сожжение мучить себя, правда, это вовсе не значило, что они отсутствовали или что по прошествии более года сами собой иссякли, но сейчас у нее язык не поворачивался задавать их.

— Так вот, с моей подачи его посетило сновидение о том, будто на рассвете к нему прискакал гонец и сообщил, что в сторону его вотчины движется войско. Он вскочил на коня, которого и в живых-то уже не было, и собрал свою дружину, которая, на самом деле, искала его до темноты и возобновила поиски с рассветом. Во главе дружины он спешно вернулся и принял неравный бой. Дальнейшие события Вам известны.

На самом деле он, проведя в до боли ясном сне всю ночь, проснулся там, где и заснул. Я считал, что, пережив столь сильное потрясение, он немедленно кинется домой и испытает еще большее потрясение, но уже иного толка, и тогда его защитные барьеры рухнут окончательно. Я не предполагал, что он изберет иной путь: не считать свой сон сном.

— Но как можно не понять, что сон — это сон?

— Ира, Вы поняли, что Ваш сон — это сон, только умозрительно и лишь исходя из того, что в Ваших условиях, следуя элементарной логики, он ну никак не мог быть явью. Вы имели веское нечто в виде реальности начала двадцать первого века, которая, мягко говоря, сильно отличается от реальности середины пятнадцатого. Вы с точностью определили, что сожжение на костре является сном, лишь намертво уцепившись за более чем убедительное несоответствие. Или я не прав?

— Правы…

— Помните? «Случалось видеть кошмар, который казался реальностью? Что, если бы ты не смог проснуться? Как бы ты узнал, что сон, а что действительность?», — процитировал Радный Морфеуса из «Матрицы». — Евгений Вениаминович Гаров смог проснуться, но в его распоряжении не оказалось точки отсчета, некого якоря для адекватного сравнения сна с реальностью, который имели Вы. Иллюзия реальности, созданная мною для него в его сне, удалась мне на славу, и реальность этой иллюзии оказалась слишком велика для него.

Ира вздрогнула, услышав почти точную цитату их с Женечкой недавней беседы.

— Что Вас смутило?

— Ничего особенного, просто Вы сейчас почти точно повторили пару фраз из нашей с Евгением недавней беседы.

— Да?! Что именно?

— Он попросил меня не рыдать над страстями многовековой давности и сказал, что человеческие горести лишь иллюзия реальности, на что я ответила, что реальность этой иллюзии слишком высока.

Радный усмехнулся:

— Похоже, что Евгений знает о том событии гораздо больше, чем предполагает, да и Вы тоже.

— Я не совсем поняла Вас, — слукавила Ира.

— Лукавите! Но, раз уж Вам так хочется, поясню. Воплощаясь на Земле, мы никогда не можем быть уверены в том, что на самом деле знаем, однако, это знание разными путями прорывается сквозь нас незаметно для нас самих. Мы кидаем какие-то фразы, совершаем какие-то поступки, точно отражающие наше знание, не придавая этому значения.

Здесь ничего не происходит просто так. Все просчитано заранее нами же — Аз Фита Ижица. Что это значит? Узнаете во всей полноте, расшифровав азбуку. Так вот, все просчитано заранее нами же, но мы, как правило, не подозреваем об этом.

Решение Вашего друга, не считать сон сном, поначалу озадачило меня, но ненадолго. То, что так и должно быть, стало ясно очень скоро. Но я не сразу догадался, что понесло его аж на другой континент. Пожалуй, никогда ранее он не был настолько человеком, и человеческая боль никогда не становилась для него столь нестерпимой.

— Она осталась до сих пор…

— Я знаю, а потому и рассказываю Вам все это. Я, можно сказать, даю Вам некое средство, которое может оказаться очень нелишним в дальнейшем.

— Что это за «некое средство», и почему оно должно оказаться нелишним в дальнейшем?

— Об этом чуть позже. А сейчас я, с Вашего позволения, продолжу повествование. Итак, его безуспешно искали несколько дней, пока не погасла последняя надежда. Когда дружина вернулась со скорбной вестью, его жена была без сознания и вскоре умерла от кровотечения, так и не узнав, что ее муж пропал без вести.

— Так получается, это я убила ее?

— Да, — Радный немного помолчал. — Насколько мне известно, он за две с лишним тысячи лет лишь несколько раз рассказывал свою историю, но ни разу никому не упомянул прямо о своей жене.

— Рассказывая мне, он говорил «семья», «дети», но никак не обмолвился об их мать.

— Ира, я очень долго считал это проявлением чисто человеческой привязанности, чисто человеческой любви. Очень долго, пока Вы… — Радный замолчал.

— Что, я?

— Я точно всего не знаю. Меня более всего заботила проблема Вашего благополучного воплощения и многое я упустил. Она, видимо, искала его и, в конце концов, нашла. Он испытал вновь то, что испытывал за два с лишним тысячелетия до этого и, продолжая считать сие человеческой слабостью, испугался. Испугался неизбежной боли и, возможно, поэтому предпочел не узнать ее. Узнали Вы, и сделали все от Вас зависящее, чтобы вернуть ее в этот мир намеренно и для него.

— Гиала?

— Я не знаю, под каким именем она прожила последнюю жизнь. Я знаю лишь то, что именно ее сейчас носит под сердцем Алина, жена Влада.

Ира в изнеможении закрыла лицо руками:

— Стас, я больше не могу, — взмолилась она. — У меня крыша от всего этого уже не едет, и даже не летит, а выделывает все фигуры высшего пилотажа на неимоверных скоростях и вот-вот попросту взорвется.

Радный рассмеялся.

— Человеческое неимоверно сильно в человеке, даже если воплощенный в человеке является богом. Я понимаю Вас. Расслабьтесь. Давайте я закажу Вам еще кофе с мороженым и новую пачку сигарет.

Ира взглянула на стол. По просьбе Радного официант, принеся заказ, не беспокоил их, и теперь на краю стола теснилась грязная посуда, а в пепельнице высился Эверест из окурков.

Радный подозвал официанта, и через несколько минут стол сиял чистотой, пепельница пустотой, а перед Ирой и Радным стояло по чашечке с кофе и вазочке с мороженым.

— Стас, а вы можете мне рассказать о моем сне?

Радный усмехнулся.

— А как же насчет высшего пилотажа?

— Потерплю, как-нибудь. Уж больно любопытство уже больше года разбирает, и никто ничего вразумительного мне по этому поводу сказать не может.

— Признаюсь, техническое исполнение — дело и моих рук тоже. Кто другие исполнители, Вы и без меня знаете, ну а имя заказчика, думаю, оглашать и вовсе не требуется, — Радный улыбнулся Ире. — Видите ли, практика намеренного сновидения, как Вы знаете, уже однажды принесла богатые плоды. Потому и решили применить ее вновь. Правда, задача для меня, с одной стороны, несколько усложнилась — мне пришлось смоделировать сновидение сразу для нескольких человек — зато в другом оказалась проще: во-первых, в этот раз я трудился не один, а во-вторых, само событие моделировать не пришлось, поскольку оно имеет место в реальности, хоть и значительно отдаленной во времени.

— Так меня тогда сжигали по-настоящему?

— По-настоящему, по самому взаправдашнему, только огонь использовали не совсем обычный. Не подумайте! Огонь — тоже самый настоящий! Вот только, в отличие от широко распространенной субстанции под названием пламя, тот огонь являлся личностью известной Вам. То есть от обычного огня он отличался лишь тем, что действовал полностью осознанно и намеренно.

— Стас, как Вы это делаете?

— Что именно?

— Моделируете сновидение для кого-то?

— Ира, скажу честно: понятия не имею! Вернее, я точно знаю, как это сделать намеренно, но я не произвожу ничего, поддающегося описанию. То есть, ни мое тело в целом, ни мой мозг в частности в этом процессе, по сути, не участвуют. Вы, насколько мне известно, ведь уже знаете, как делать нечто, ничего вроде бы не делая?

— Ну-у-у… вообще-то, да… приходилось…

— Примерно все то же самое.

— Стас, а откуда вы всё знаете?

— На самом деле, далеко не всё.

— Именно поэтому и спрашиваю. Если бы Вы знали всё, не думаю, что меня этот вопрос мучил бы с такой интенсивностью.

Радный усмехнулся.

— Частично оттуда же, откуда многое знаете Вы, а частично и вовсе банально. Простым, вполне человеческим образом — через информаторов. Правда, далеко не все мои информаторы являются людьми.

— Так у Вас разветвленная разведывательная сеть? — улыбнулась Ира.

— Не без этого. Знаете ли, изначальное знание изначальным знанием, а все-таки очень даже нелишне держать ситуацию под вполне понятным, для человека, контролем.

— Береженого бог бережет?

— Истинно!

Ключ

Вернувшись в свой опустевший после Лешкиного отъезда дом, Ира чувствовала себя в состоянии полного раздрайва. Она долго слонялась из угла в угол, не зная, чем себя занять. Зив и Лоренц отсутствовали. Впрочем, ей именно сейчас не хотелось их общества. Часам к восьми вечера Ира и вовсе извелась. В конце концов, она решила позвать Татьяну Николаевну и они часа два просидели за чаем. Потом Ира насильно уложила себя в постель с полным убеждением, что уснуть ей не удастся, но ее опасения не оправдались — уснула она почти тотчас же и проспала как убитая до самого утра.

Проснувшись утром, Ира поняла, что единственный выход — брать себя в руки с натянутыми на них ежовыми рукавицами. Целую неделю, не покидая пределов собственной вотчины, она занималась лишь тем, что с фотографической точностью зарисовывала все, на что падал ее взор.

— Зачем ты это делаешь? — поинтересовался как-то Зив, когда Ира показывала им с Лоренцем свои достижения.

— Утоляю жажду реализма.

— Ира, реализм отражает реальность, а это все — лишь иллюзия реальности, — глубокомысленно заметил Лоренц.

— Знаю. Однако, реальность этой иллюзии невыносимо высока, а потому мне хочется напитаться ею прежде, чем все закончится.

— Ира, ты о чем? — с тревогой спросил Зив.

— Не знаю. Просто у меня уже пару месяцев, а может, и больше, четкое ощущение, что нечто подходит к концу. Я всеми силами оттягиваю этот конец, чем бы он ни являлся, но он все равно приближается с неизбежностью. Пусть медленнее, чем мог бы, но приближается.

— Ира, не накручивай себя, брось ты эти настроения! — взволновался и Лоренц.

— А я и не накручиваю, но от этого ничего не меняется. Прогулка по висячему мостику завершается. Я это чувствую. Я это знаю.

Ира решительно встала и направилась спать.

После этого разговора она еще дня три продолжала с фотографической точностью отражать на бумаге до боли реальную иллюзию реальности. Собиралась и дальше, но однажды вечером, уже утонув в полусне в собственной постели, она резко вынырнула из сладкой дремы от ни с того ни с сего самой себе сказанного вслух слова: «ключ». Сна как не бывало. Ира встала и пошла в кабинет, куда она перед приездом Лешки отнесла помятый клочок бумаги Радного и стопку листков от Женечки. Первым скользнул в руки помятый листик от Радного.

«Следуй за черной гадюкой».

Ира перевернула его.

«Аз, буки веди, глаголи добро.

Есть живете зело земля, иже и како люди мыслете, наш он покой рцы — слово твердо.

Ук ферт хэр от, цы, червь, ша, ща.

Ер еры ерь ять!

Ю я.

Ие эс, ос, ес, ёс кси, пси.

Фита ижица».

Ира перечитала несколько раз и села разбираться с листками, принесенными Женечкой.

«Существует три основных вида письменности: идеографическая (как разновидности иероглифическая и пиктографическая), буквенная и руническая.

В идеографической (иероглифической и пиктографической) письменности графический символ — идеограмма (иероглиф, пиктограмма) — соответствует слову, или морфеме (часть слова: приставка, корень, суффикс, окончание), или общему содержанию сообщения (как правило, пиктограммы).

В буквенной письменности графический символ — буква — соответствует звуку.

Руническое письмо объединяет в себе черты идеографического (иероглифического, пиктографического) и буквенного письма. То есть графический символ — руна — как и буква, соответствует звуку, но в то же время, подобно идеограмме (иероглифу, пиктограмме), имеет собственное смысловое значение.

Изначально многие алфавиты, прежде чем стать буквенными, были руническими. И славянский в том числе.

А — АЗ — Личностная энергетическая структура, истинное „Я“, суть, изначальность; а также — начало какого-либо процесса, причина какого-либо процесса; а также — идеальность, совершенство, непревзойденное мастерство в чем-либо, лучший в чем-либо, ас; а также — может приниматься тождественным по отношению к понятиям психологии: подсознание, „Я“ по отношению к „я“; а также — Изначальность и Окончательность, Мироздание, Всевышний — грандиозная сила, несущая всему земному все от Бытия до полного уничтожения.

Б — БУКИ — Непостижимое, непознаваемое, знание (см. Веди), однако, лишь та его часть, которая ни при каких обстоятельствах в условиях земной жизни не может быть познана, подвержена адекватному осмыслению; а также — нечто, познанию поддающееся (см. Ук), но еще не познанное; а также — нечто, кажущееся воображаемым, фантазийным, абсурдным, вымышленным, несуществующим, ложным; а также — нечто непонятное, невразумительное, необъяснимое и пугающее; а также — воображаемое, фантазийное, абсурдное, вымышленное, несуществующее, ложное; а также — то (объект, действие, процесс), истинность чего не может быть ни опровергнута, ни доказана.

В — ВЕДИ — Всеобъемлющее Знание, включающее в себя как познаваемое (см. Ук) так и непознаваемое (см. Буки), то есть, заключающее в себе все познанное (см. Ук), все пока непознанное (см. Буки и Ук), но поддающееся познанию, и то, что познанию не поддается, то есть непознаваемое (см. Буки); а также — проводник, то, что ведет, путь, преодолеваемый по наитию; а также — знать, вести; а также — условно, в значении ныне утраченной V — Ижица (см. Ижица).

Г — ГЛАГОЛИ — Провозглашение, утверждение, установление закона, правила, определенного порядка; а также — действие, процесс; а также — слово, речь, выражение; а также — мир (в смысле взаимоотношений с кем-либо), дружба, согласие; а также — говорить, действовать.

Д — ДОБРО — Добро, Истина, Правда; благо, благодать; благость, праведность, святость; правильность, истинность; благосостояние, богатство.

Е — ЕСТЬ — Иметься в наличии, быть, жить, существовать, присутствовать, являться (кем-то или чем-то), находиться где-либо; а также — иметься в наличии, иметь, владеть — в смысле изначальной и окончательной данности, но не приобретения в процессе; а также — есть (в смысле кушать) в смысле употреблять, заключать в себя, быть заключенным в чем-либо или в ком-либо; а также — условно, в значении ныне утраченных: ? — Ие, ? — Юс малый йотированный или Ес, ? — Юс малый или Эс и ? — Ять (см. Ие, Юс малый йотированный, Юс малый и Ять).

Ё — Ё — Новый символ, в славянской азбуке отсутствующий. Значение условно можно соотнести с ныне утраченными: ? — Юс большой йотированный или Ёс, ? — Юс большой или Ос, а также с Е — Есть (см. Юс большой йотированный, Юс большой и Есть).

Ж — ЖИВЕТЕ — Жизнь, жить, проживать (и в смысле где-то, и в смысле что-то), переживать (и в смысле самого процесса жизни в определенный период, и в смысле чувств и ощущения по этому поводу); а также — нечто живительное.

S — ЗЕЛО (ныне утрачена, однако, ее значение условно добавилось к З — Земля) — Весьма, очень, сильно, крепко, больно, дюже, много, безгранично, бесконечно, крайне, невыносимо, необыкновенно, непомерно, разительно, страшно, ужасно, в высшей степени, адски, донельзя, вконец, колоссально, неимоверно, непроходимо, несказанно, чрезвычайно, далеко, на диво, вовсю, на чем свет стоит.

З — ЗЕМЛЯ — Земля, как планета; Земля, как мир (в смысле пространства) с определенными свойствами; Земля, как природа; земля, как стихия (огонь, воздух, вода, земля); земля, как материк, остров, омываемый водами (море, океан); земля, в смысле ограниченной (существующей в определенных границах) территории владения индивида или сообщества; земля, в смысле почва и в прямом смысле (грунт), и в смысле „почвы под ногами“, то есть твердыня, основа; а также — приземленный, то есть обыденный, рутинный, чрезмерно реалистичный, зашоренный, лишенный гибкости и одухотворенности образ мыслей, действий и процессов; а также — условно, в значении ныне утраченной S — Зело (см. Зело).

И — ИЖЕ — Который, ежели, если, будет, когда, вместе, потому что; то есть, условность, обусловленность, зависимость от обстоятельств; а также — условно, в значении ныне утраченных: I — И и V — Ижица (см. И и Ижица).

I — И (ныне утрачена, однако, ее значение условно перешло к Й — И краткое и условно добавилось к И — Иже) — Один, единый, объединяющий, совмещающий, сливающий воедино; а также слияние.

Й — И краткое — Новый символ, в славянской азбуке отсутствующий. Значение условно можно соотнести с ныне утраченной I — И, а также с И — Иже (см. И и Иже).

К — КАКО — Как, будто, похоже, подобно, идентично, эквивалентно. Если за К сразу следует С, относящаяся к тому же слогу, то значение этих двух символов можно расшифровать с помощью ныне утраченной ? — Кси (см. Кси).

Л — ЛЮДИ — Род человеческий в целом и каждый человек в частности как особенность определенного земного воплощения, форма жизни на Земле, обладающая определенными свойствами познания и мышления, а также организации и воплощения действий и процессов.

М — МЫСЛЕТЕ — Мысль, дума, мышление, обработка информации в сознании, работа ума, мозга, процесс осознания чего-либо как-либо воспринимаемого, процесс осознания чего-либо как-либо познанного или познаваемого; а также — думать, мыслить, осознавать.

Н — НАШ — Принадлежащий нам, то есть людям, относящийся к нам, то есть к людям, свойственный нам, то есть людям; а также — принадлежащий, относящийся, свойственный Земле, как миру (в смысле пространства) с определенными свойствами.

О — ОН — То же, что Аз (см. Аз) или Я (см. Я), но в третьем лице; а также — упоминание, в зависимости от контекста, о каком-либо объекте или субъекте в третьем лице; а также — Изначальность и Окончательность, Мироздание, Всевышний; а также — условно, в значении ныне утраченных: ? — Омега или От и ? — Юс большой или Ос (см. Омега и Юс большой).

П — ПОКОЙ — Покой, умиротворение, блаженство, наслаждение, безмятежное состояние, пребывание в лоне Изначальности и Окончательности, Всевышнего; а также — мир (в смысле взаимоотношений с кем-либо и с собой); а также — тишина, и в смысле отсутствия внешних звуков, и в смысле состояния внутреннего безмолвия; а также — спокойствие, отсутствие возмущения, тревоги; а также — недвижность, состояние бездействия, отсутствие действий и процессов; а также — равновесие, уравновешенность, а также уверенность. Если за П сразу следует С, относящаяся к тому же слогу, то значение этих двух символов можно расшифровать с помощью ныне утраченной ? — Пси (см. Пси).

Р — РЦЫ — Изрекать, источать, изливать (знания, информацию, настроение, ощущения, чувства, эмоции); а также — Источник (знания, информации, настроения, ощущений, чувств, эмоций); а также — Первопричина.

С — СЛОВО — Символ объекта, действия, процесса, абстрактного — вообще, в самом принципе, в самой сути, а в частности — сочетание звуков (в устной речи) или букв (в письменной речи), создающее вербальный символ объекта, действия, процесса, абстрактного. В идеале, как в узком значении, так и во всеобъемлющем, по своей силе и значимости полностью соответствует, является эквивалентом символизируемому объекту, субъекту, действию, процессу, абстрактному, будучи неизменно воплощенным, либо неизменно воплощаясь в символизируемое; а также — условно, в значении ныне утраченной ? — Фита (см. Фита).

Т — ТВЕРДО — Твердь, основа, опора, незыблемость, непререкаемость, неизменность, прочность, основательность, неподвластность времени и процессам, то, что не может быть изменено никакими действиями и процессами, то есть, Изначально и Окончательно в своей сути; а также — условно, в значении ныне утраченной ? — Фита (см. Фита).

У — УК — Процесс познания; а также — знание (см. Веди): познанное, находящееся в процессе познания и то, которое на данный момент непознанное, но может в процессе познания, в отличие от непознаваемого (см. Буки) стать познанным.

Ф — ФЕРТ — Удача, успех, счастливое стечение обстоятельств, благоприятствование Фортуны, верно, удачно избранный путь, верные, удачно избранные и предпринятые действия, процессы; а также — идеальность, совершенство, безупречность; а также — условно, в значении ныне утраченной ? — Фита (см. Фита).

Х — ХЕР или ХЭР — Крест перечеркивающий, перекрывающий, отсекающий, отграничивающий, защищающий, отвращающий (откреститься (отхерститься), поставить крест (хер) на чем-либо — понятия, появившиеся задолго до Христианства, и к распятию никакого отношения изначально не имеют), обеспечение защиты, неподверженности, неприкосновенности, неуязвимости, возможность абстрагироваться, игнорировать; а также — символ Солнца, как источника жизни и защиты, отвращающего, перекрывающего тьму.

? — ОМЕГА или ОТ (ныне утрачена, однако, ее значение условно добавилось к О — Он) — Изобилие; а также — точка отсчета, начало; а также — Изначальность; а также — конец, окончание какого-либо процесса; а также — Окончательность; а также — окончание пребывания на Земле и возвращение к Изначальности и Окончательности, Мирозданию, Всевышнему и сама Изначальность и Окончательность, Мироздание, Всевышний — грандиозная сила несущая всему земному все от Бытия до полного уничтожения; а также начало и конец, бренность земного существования.

Ц — ЦЫ — Стержень, ось, закон, правило, порядок; а также — мораль, нравственность, предрассудки, законы и правила людей, инстинкты и рефлексы людей и животных, которые являются стержнем их существования, осью, вокруг которой вращается их жизнь.

Ч — ЧЕРВЬ — Красное, красивое, золотое (ср. червонный, червовый, червленый, червонец и т. п.); а также — червь в смысле червяк (к примеру: дождевой червяк, ленточный червь), нечто мерзкое и неприятное, червь, который гложет. Преходящие ценности земной жизни, материальные ценности, материальное богатство, благосостояние, корыстные, меркантильные интересы и сопутствующие этому как позитивные, так и негативные помыслы, страсти, порывы, намерения, действия, процессы, чувства; а также — обусловленные законами земного существования (локальными законами) мечты, желания, цели.

Ш — ША — Взбалмошность, бесшабашность, безрассудство, дурь, блажь, ошалелость, безответственность, безотчетность. Шальные, взбалмошные, бесшабашные, безответственные, безотчетные помыслы, порывы, действия и процессы.

Щ — ЩА — Всё, кроме сути. Наполнение, дополнение чего-либо несущественными ингредиентами, которые, даже если и имеют смысл, не меняют сути, однако, легко могут затмить ее, вывести из поля внимания. Второстепенное, не главное, не основное. К этому могут относиться как материальные объекты и субъекты, так и мысли и чувства, а также действия и процессы.

Ъ — ЕР, Ы — ЕРЫ, Ь — ЕРЬ — Несложно догадаться, что все три символа являются однокоренными. Пустота, вместилище, пространство; а также — вакуум; а так же — опустошать, избавляться, очищать. Еры — Ерь и И — Пустое пространство, вместилище, объединяющееся с чем-либо, готовое к единению, к приятию в себя, к впитыванию в себя нечто.

? — ЯТЬ (ныне утрачена, однако, ее значение условно перешло к Э — Э и условно добавилось к Е — Есть) — Значение почти полностью совпадает с Е — Есть, однако, имеется существенное отличие: если Есть предполагает наличие чего-либо как изначальной и окончательной данности, то Ять предполагает наличие чего-либо как полученного в результате какого-либо действия или процесса (в том числе и процесса познания, мыслительного процесса, вследствие переживаний, чувств и эмоций).

Э — Э — Новый символ, в славянской азбуке отсутствующий. Значение можно условно соотнести с ныне утраченными: ? — Ять, ? — Ие, ? — Юс малый или Эс, а также с Е — Есть (см. Ять, Ие, Юс малый и Есть).

Ю — Ю — Этот символ обозначает сложное составное, как бы двухплоскостное понятие. Основан на соединении графических символов I — И и О — Он, дающих в звуковом выражении йотированное У — Ук, то есть I — И и У — Ук. То есть, получается следующее: вижу: единая объединяющая Изначальность и Окончательность; понимаю: объединяет со знанием, дает знание, обеспечивает процесс познания. Для более детальной расшифровки символа см. I — И, О — Он и У — Ук.

Я — Я — Человек, как особенность определенного земного воплощения, форма жизни на Земле, обладающая определенными свойствами познания и мышления, земное „Я“, маленькое я в соотношении „Я“ и „я“, сознание. А также можно рассматривать как I — И и А — Аз, то есть, нечто присоединившееся к Аз.

Далее следуют девять символов, ныне утраченных, однако, их значения можно условно добавить к некоторым используемым ныне символам:

? — ИЕ (значение условно добавилось к Е — Есть и к Э — Э) — Единый, объединенный, слитый воедино с тем, что есть, с имеющимся в наличии Изначально и Окончательно, нечто добавляемое и объединяемое с тем, что есть Изначально и Окончательно. Способность сущего Изначально и Окончательно присоединять к себе нечто, имеющее начало и конец, сливаться с этим нечто, имеющим начало и конец, и наполнять это нечто, имеющее начало и конец, своей силой.

Юсы — узы, то, что связывает:

? — Юс малый или ЭС (значение условно перешло Э — Э и условно добавилось к Е — Есть) — Узы, связь с тем, что имеется Изначально и Окончательно, то есть с Есть. При расшифровке, этим символом, при необходимости, можно заменять букву Э или Е (после согласной), особенно, если за той или другой следует Н, замыкающая (но не открывающая) слог, которая в этом случае отдельно не расшифровывается.

? — Юс большой или ОС (значение условно перешло к Ё — Ё и условно добавилось к О — Он) — Узы, связь с Он, то есть с Аз, Изначальностью и Окончательностью, Мирозданием, Всевышним, то есть с сутью. При расшифровке, этим символом, при необходимости, можно заменять букву О или Ё (после согласной), особенно, если за той или другой следует Н, замыкающая (но не открывающая) слог, которая в этом случае отдельно не расшифровывается.

? — Юс малый йотированный или ЕС (значение условно добавилось к Е — Есть) — Узы, связь и слияние воедино с тем, что имеется Изначально и Окончательно, то есть с Есть. При расшифровке, этим символом, при необходимости, можно заменять букву Е, особенно, если за ней следует Н, замыкающая (но не открывающая) слог, которая в этом случае отдельно не расшифровывается.

? — Юс большой йотированный или ЁС (значение условно перешло к Ё — Ё) — Узы, связь и слияние воедино с Он, то есть с Аз, Изначальностью и Окончательностью, Мирозданием, Всевышним. При расшифровке, этим символом, при необходимости, можно заменять букву Ё, особенно, если за ней следует Н, замыкающая (но не открывающая) слог, которая в этом случае отдельно не расшифровывается.

? — КСИ — Дерево, Древо, Мировое Древо в смысле древний, являющийся началом, а потому и основой земного бытия; а также — являющийся началом, как точка отсчета во времени. При расшифровке, этим символом, при необходимости, можно заменять сочетание букв КС, находящихся в одном слоге.

? — ПСИ — Душа, личность, личностная энергетическая структура, сущность; а также — небесный свет; а также — Изначальность; а также — начало, как точка отсчета вне времени. При расшифровке, этим символом, при необходимости, можно заменять сочетание букв ПС, находящихся в одном слоге.

? — ФИТА (значение условно добавилось к Ф — Ферт, к С — Слово и к Т — Твердо) — Хрустальная сфера, тень, отражение, рыболовный крючок, звезда — всё это в целом есть провидение, предвидение, прорицание. А кроме того — окончательность какого-либо решения, процесса, его данность, заданность, предрешенность, предначертанность.

V — ИЖИЦА (значение условно добавилось к И — Иже и к В — Веди) — Поток; непрекращающийся, вечный и бесконечный процесс, подчиненный определенным решениям, соглашениям, правилам и законам. Течение жизни.

PS: Расшифровка каждого символа, это не набор значений, а единое многогранное значение, которое необходимо поймать по большей части на уровне ощущений, нежели понимания. Однако, при расшифровке слов с помощью расшифрованных символов, значение каждого символа (в смысле буквы) может сужаться, то есть, общее многогранное значение расчленяется на составные части».

Дочитав до конца, Ира сложила вместе Женечкин труд с посланием Радного, и, прихватив их с собой, отправилась к себе в спальню.

Устроившись удобно на кровати, Ира еще раз просмотрела выстроенную в предложения азбуку от Радного и стала «примеряться» к ней. Голова пошла кругом. Получалось, что это даже не молитва и наставление, а целая философская система. Ира еще раз перечитала Женечкин постскриптум. Одержимая стремлением расшифровать Азбуку, Ира при первом прочтении как-то не обратила внимания, что Женечка, со своей стороны, предлагал не столько расшифровку самой Азбуки, сколько расшифровку с помощью расшифрованных символов употребляемых слов. Иру захватила эта идея. Первым анализу с помощью Азбуки подверглось слово «Бог». Раскладывать в уме оказалось не особо удобно, и Ира сходила еще раз в кабинет и принесла стопку чистых листов и ручку.

«Бог — Буки Он Глаголи», — написала Ира.

«Хм… забавно! — подумала она. — Получается бог, это тот, кто утверждает непознаваемое, а если грубо — несет нечто невразумительное».

По аналогии Иру тут же заинтересовало слово Род — Единый Бог, Первопричина, Изначальность, Всевышний в славянских Ведах.

«Род — Рцы Он Добро».

«То есть, источник Истины, блага».

Далее последовали еще понятия славянских Вед — Явь, Навь и Правь, о которых Ира знала, что Явь — это реальный мир, Навь — потусторонний мир, а Правь — высший мир, Всеобщий Закон, установленный Всевышним.

«Явь — Я Веди Ерь».

«Пространство, доступное для знания человека».

«Навь — Наш Аз Веди Ерь»

«Пространство, доступное для знания нашего истинного „Я“».

«Правь — Покой Рцы Аз Веди Ерь»

«Пространство, доступное для знания источающего умиротворение истинного „Я“».

Открытия, сделанные Ирой, захватили ее полностью, и она расшифровала все вспомнившиеся имена богов и термины славянских Вед. Результаты потрясли ее, внося то осознание сути понятий, которое не давало ни одно прочитанное ею когда-либо толкование, объяснение и пояснение. Далее последовало всё, спонтанно приходившее в голову. Ира быстро уловила, что главное расшифровать корень, а приставки, суффиксы и тем более окончания являются не всегда особо значимыми дополнениями. В некоторых случаях они, правда, очень тонко уточняли и корректировали смысл, однако сейчас Ира решила не зацикливаться на них, а как-нибудь потом заняться систематизацией их корректирующего значения.

Поначалу Ира сознательно выбирала слова, которые, по ее мнению, являлись исконно русскими, но потом все же решила поэкспериментировать и со словами иностранного происхождения — это оказалось еще более забавным. Особо ее развеселили «реклама» и «менеджер»:

«Реклама — Рцы Есть Како Люди Аз Мыслете (Аз) — источник есть подобно люди истинное „Я“ думает, то есть является источником подобного человеческому способу мышления, распространяемому на истинное „Я“, то есть попросту воздействие на подсознание».

«Менеджер — Мыслете Есть Наш Есть Добро Живете Рцы — мыслящий есть наш есть благополучной жизни источник, то есть некто из нас, который неплохо соображает, а потому является источником благополучной жизни».

Исписанные вдоль и поперек с обеих сторон листы в запале раскидывались по всей кровати и даже оказывались на полу. Стопка принесенной чистой бумаги быстро истощилась, и, когда Ира обнаружила, что в ее руках последний чистый листок, пришла неутешительная в своей непреклонности и непреклонная в своей неутешительности мысль, что пора спать. Ира не удержалась лишь от искушения расшифровать слово «Сон».

«Сон — Слово Он Наш — то есть существующий для нас символ, являющийся эквивалентом символизируемому объекту, субъекту, действию, процессу, абстрактному, будучи неизменно воплощенным, либо неизменно воплощаясь в символизируемое. И в данном случае „Он“ — это, скорее всего, Изначальность и Окончательность. То есть существующий для нас символ Изначальности и Окончательности».

— Что ж, он наш этот символ, так что приступим к его непосредственному восприятию, — сказала сама себе Ира, собрала все разбросанные листы в отдельную от Женечкиного труда и листочка Радного стопку и решительно уложила себя спать.

Объяснение причин без объяснения причин

Проснулась Ира в настроении неистово воинственном. Не став анализировать его причины и суть, она набрала номер Радного:

— Стас, мне бы хотелось Вас увидеть, — сказала она твердым голосом, таким, что будь ее состояние иным, подивилась бы сама себе.

— Приятно слышать, заходите, я жду Вас у себя.

— А может, лучше у меня? Вы ведь никогда не были в моем доме.

— Вообще-то, был. Правда, тогда еще дом не был Вашим. Спасибо за приглашение.

Радный отключился, и, если бы прошло еще хотя бы мгновение, Ире удалось бы начать ждать его появления из недр собственного подвала. Однако стоило его голосу смолкнуть в трубке, как он сам тут же появился из воздуха прямо перед ней, сидящей на диване и не успевшей оторвать от уха мобильник. Ира смутно заметила похожую на проход складку, тут же затянувшуюся за его спиной, и слегка опешила. Радный еле уловимо улыбнулся.

— Уж простите, но иногда не могу отказать себе в удовольствии — так и тянет нет-нет да и выкинуть что-нибудь эффектное. Сидите, сидите! — остановил он, собравшуюся подняться ему навстречу Иру. — Я умею варить кофе и знаю, где здесь кухня.

Легкий шок, испытанный Ирой, вместо того, чтобы привести в состояние замешательства, только добавил воинственности. Она расслабилась и отрешенно ждала, когда Радный вернется в гостиную, что он сделал достаточно скоро и не менее эффектно, чем появился в ней изначально. Правда, в данном случае эффектность заключалась не в виртуозном владении мало кому доступными способами использования, мало кому доступных особенностей воспринимаемого пространства Земли. Радный нес поднос с источающей голубоватый дымок туркой и четырьмя чашечками так, словно с самого детства по двенадцать часов в день только и занимался тем, что носил подносы.

— Прошу к столу! — обратился он в большей степени к Зиву и Лоренцу. — Кстати, здравствуйте! Прошу прощенья за запоздалое с приветствие. Виноват, уж больно был занят произведением впечатления на Ирину, — Радный снова еле уловимо улыбнулся.

Зив и Лоренц сдержанно поздоровались и послушно заняли свои места. Ира краем глаза заметила, что видок у них озадаченный. Радный наполнил четыре чашки и сел в кресло наискосок от Иры.

— Я рад Вас видеть и рад, что Вы пригласили меня к себе. Правда, пока теряюсь в догадках относительно причин оказанной мне чести.

— Я хочу задать Вам целый ряд вопросов, точнее, только один вопрос, но в нескольких вариантах. Я не надеюсь, что получу способный удовлетворить меня ответ и, собственно, не ради ответа собираюсь спрашивать.

— Я Вас слушаю.

— Стас, мои вопросы находятся в сфере иной, нежели та, где лежит земная реальность, то есть задать я их хочу с позиции своей истинной сути. То есть с позиции взгляда на все это со стороны. Однако, на данный момент я — человек. И все, что у меня есть, это человеческое тело и весь прилагающийся к нему набор способов восприятия и мышления. Я не буду теряться в догадках, что на самом деле предполагаю и считаю в своей сути, воплотившейся в этом теле, то есть как Аз. Я — по-простому, по-человечески — хочу попытаться Вам объяснить, как мне видится этот мир как бы, я подчеркиваю, КАК БЫ со стороны.

Итак, следуя имеющимся в моем распоряжении информации и человеческой логике, этот мир есть некое нечто, попадая куда, некий субъект напрочь лишается адекватности восприятия, адекватности обработки информации, чему для пущего эффекта сопутствует полная амнезия. Плюс к этому здесь представлен широчайший выбор всевозможных искушений и страданий, как говорится, на любой вкус. А плюс к этому любое существо держит в этом мире мощнейшая сила — инстинкт самосохранения. Безусловно, есть случаи нарушения этого закона, я имею в виду противление инстинкту самосохранения в виде суицида, но, думаю, существо, покинувшее этот мир таким образом, на самом деле не покидает его, а лишь переходит в иную плоскость этого мира, скажем, в параллельный мир, из которой скорехонько водворяется обратно.

Так вот, скажите, пожалуйста, на кой такой мир нужен? Почему Вы, как я поняла, отдаете все свои силы на обеспечение его дальнейшего существования? На кой он Вам? Даже если он Вас создал, Вы, как я понимаю, достигли практически недостижимого и более не нуждаетесь по-настоящему ни в этом, ни в каком бы то ни было еще мире. Притом, не нуждаетесь уже очень давно — сожалею, но без категорий времени выразить эту мысль ну никак не получается. К тому же следует учесть, что Вы редчайшее исключение, а действия правил этого мира на поверку оказываются более чем плачевным.

И следующее. Вы затратили, в полном смысле этого слова, нечеловеческие усилия, чтобы обеспечить мне возможность воплотиться здесь. Зачем Вы сюда меня притащили? Чем собирались убедить, что все это просто замечательно и должно иметь место быть?

Видите ли, соответственно моей человеческой логике — другой не имею нынче — если при вхождении в нечто тебя лишают памяти, это значит, что тебя лишают возможности сравнения. Будучи, вследствие известных причин, лишенной памяти, не могу сказать, каким образом происходит познание за пределами Вселенной, однако, человеческое познание напрямую зависит от сравнения. Мне, и не только мне, не с чем сравнивать этот мир, а значит, я не могу до конца понять, каков он. К тому же, если тебя лишают возможности сравнивать, возникает подозрение, что потенциальное сравнение окажется явно не в пользу сего мира.

Получается, что намеренно создается иллюзия его единственности и навязывается необходимость принять его таким, каков он есть. А кроме того, потребность цепляться за него, как за единственное, что реально есть. Ведь иллюзия этой реальности создана так, что ощущается непререкаемая реальность этой иллюзии. И даже намеки на существование непознаваемого нечто, и даже прямые заявления о существовании непознаваемого нечто не разрушают эту иллюзию. В рамках этой иллюзии, сама возможность существования непознаваемого нечто воспринимается как полный абсурд, чушь, бред. Я не хочу сказать, что этот мир плох. Я хочу понять, чем он хорош.

Радный внимательно слушал, пока Ира не высказала всё, что хотела, и лишь, когда она дала понять, что данный монолог окончен, он спросил:

— Как я вижу, Вы приступили к овладению ключом?

— Может быть…

— И что Вы делали для начала?

— Для меня Евгений составил что-то вроде словарика с пояснениями каждого символа.

— Я могу взглянуть?

— Да, конечно.

Ира поднялась к себе и принесла стопку Женечкиных листков. Радный быстро пробежал их глазами.

— Исчерпывающе. И что Вы с этим делали?

— Пока немного — почти всю ночь напролет расшифровывала слова.

— Забавное занятие, не правда ли?

— Весьма.

— Я думаю, Вы и саму Азбуку освоить пробовали.

— Пока не особо. Это даже не молитва и не наставление, а целая философская система! Это требует времени.

— Согласен.

— Стас, я знаю Вас по большей части лишь по рассказам СВОИХ ИНФОРМАТОРОВ — Ира, сделав ударение на словах «своих информаторов», усмехнулась, — а, судя по ним, Вы напрочь чужды того, что называют радостями этого мира.

— Ира, радостями этого мира называют то, что в Азбуке заключено в символах От, Цы, Червь, Ша, Ща, и я, как человек, вовсе не чужд всему этому. Иначе и быть не может. От, Цы, Червь, Ша и Ща — это энергии этого мира, законы этого мира. Они, естественно, свойственны не только этому миру, но в этом мире они обрели свои особые воплощения.

Для земного мира От — это энергия, заставляющая человека воспринимать все сущее, как имеющее начало и конец, как во времени, так и в пространстве. Человек ввел понятия бесконечности и вечности, но так и остался неспособным представить их себе умозрительно.

Цы — энергия закона. В земной жизни вообще — это инстинкты и рефлексы. В человеческой сфере — это еще и всевозможные верования и убеждения, предрассудки, мораль и нравственность, понятия чести и достоинства, юридические законы и правила и тому подобное.

Земное воплощение энергии Червь заставляет человека цепляться и, не жалея себя, обретать, накапливать, хранить и защищать преходящие ценности земной жизни, притом, как материальные так и нематериальные, а так же и те, что принято называть духовными.

Энергия Ша — естественно, в своем земном воплощении — отвращает от ответственности перед собой за свои решения, помыслы, действия, вселяя безрассудство, взбалмошность, безотчетность, беспечность.

А Ща приковывает все внимание к несущественным деталям, заставляя ощущать их неимоверно важными и тем самым упускать из поля внимания суть.

Энергии От, Цы, Червь, Ша и Ща невозможно обойти. Мы все подвержены им. Разница — и эта разница безгранично огромна — в отношении к энергиям От, Цы, Червь, Ша и Ща. Мы все находимся в их гуще, под их постоянным воздействием. Однако, этому воздействию можно: первое — подчиняться, полностью отдавшись его влиянию; второе — управлять им, то есть изменять направление и мощность; и третье — учитывая мощность и направления, лавировать в нем по собственной воле вплоть до игнорирования. Я делаю третье, а потому у многих и создается впечатление, словно я неподвержен им. Подвержен, как и все мы, но я не отдаюсь их влиянию и не стремлюсь управлять ими.

— По-моему, управлять ими, Вы, все-таки, управляете, — заметила Ира.

— Нет. Я даже не пытаюсь изменять мощность и направление их воздействия. Я принимаю его во внимание и сознательно, по собственной воле использую токи этих энергий. Это и значит поставить Хэр, то есть крест, на От, Цы, Червь, Ша и Ща. Подавляющее же большинство предпочитает его — то есть крест — нести. Большинство — полностью отдавшись воле этих энергий, а некоторые — пытаясь управлять. Управление, в данном случае, — это заключение некого соглашения с От, Цы, Червь, Ша и Ща об энергетическом обмене: человек подпитывает их собственной энергией, а они, в свою очередь, предоставляют ряд услуг. Отдавшийся же в их полную волю тоже подпитывает их своей энергией, однако, в данном случае это что-то вроде взимания дани, налога, за проплату которого тоже нечто предполагается взамен. Но в то же время за положенное взамен помимо уже оплаченного налога, что называется, душу вытрясут.

Возьмем для примера государство. Представьте, состоятельный бизнесмен финансирует часть муниципальных проектов и за это имеет влияние на решения муниципалитета. В другом случае, человек N платит налог государству, которое обязуется за получение этой суммы обеспечивать реализацию его гражданских прав. В первом случае, вышеупомянутый бизнесмен пользуется тем, за что он платит, ощущая все преимущества возможностей влияния. Во втором случае, человек N, по собственному ощущению, отдаете деньги в никуда. При этом бизнесмен, внося деньги за обладание влиянием, не перестает платить налоги. То есть, тот, кто пытается управлять этими энергиями, не перестает находиться в сфере их влияния. От дани в государстве не освобожден никто, однако, с послушного безвольного налогоплательщика государство, помимо налога, еще и всю душу вытрясет, а то, что вроде как обязано предоставить, дает в далеко неполном и, зачастую, очень искаженном виде и умудряется содрать дополнительную плату. Помимо этого оно непременно создаст и одному, и другому выгодное для себя мировоззрение, обеспечивающее солидную подпитку от одного и полное добровольное рабство другого.

Обладающий волей и желающий истинной независимости человек не может жить вне государства, но, хорошо зная его законы, — и не только писаные — он не позволяет управлять собой. В чем-то пользуясь законами — и писаными, и неписанными — самого государства, а в чем-то — умело обходя сферы их влияния, однако, не нарушая самих законов. А так же, не стремясь к управлению, он не платит лишнего, а если и платит, то ничего не берет взамен, тем самым не завязывая отношений, и этим, и обязательной данью лишь откупается от государства, дабы оно не лезло в его дела.

Как Вы понимаете, тот, кто пытается жить вне закона, не может жить вне государства, которое карает за несоблюдение законов. То есть, невозможно жить вне действия энергий От, Цы, Червь, Ша и Ща, а несоблюдение их законов ведет к гораздо более ощутимому, неотвратимому и незамедлительному возмездию, чем то, на которое способно государство.

Объяснить на примере государства взаимодействие с От, Цы, Червь, Ша и Ща получается с достаточно высокой точностью, а все потому, что государство — это одно из основных воплощений От, Цы, Червь, Ша и Ща, в котором приоритет отдается Цы. Я не ругаю государство, так как это бессмысленно. Оно, являясь воплощением От, Цы, Червь, Ша и Ща, не может быть иным. Но вот свое отношение к нему, как и к самим энергиям, воплотившимся в нем, можно выбрать. И, как несложно догадаться, самым предпочтительным выбором большинству кажется возможность влияния. Кстати, чтобы иметь это влияние, совершенно необязательно быть состоятельным бизнесменом. Того же самого достигает трудолюбивый, целеустремленный, талантливый и амбициозный человек, отдающий сверх налога свои силы и способности в обмен на право влияния.

— Стас, но ведь Вы обладаете влиянием?

— Ира, я обладаю очень большим влиянием, которое затрагивает и сферу энергий От, Цы, Червь, Ша и Ща, но я не пытаюсь управлять этой сферой. Даже на уровне государства. Однако, находясь в этой сфере и не управляя ею, но, действуя по собственному усмотрению, я, естественно, оказываю на нее некоторое влияние, со стороны похожее на управление. Я знаю о своем влиянии и использую его должным образом.

Точно так же с этими энергиями поступают и Евгений Вениаминович Гаров, и Геннадий Васильевич Логинов, и Владислав Валерьевич Смородский, — правда Влад так поступает пока что лишь по наитию — и еще кое-кто из известных Вам людей, и Вы в том числе. Шанс, действовать так, есть у любого. Другое дело, что далеко не каждый считает нужным им пользоваться. И это не единственный шанс, который есть у людей, для свершения изменяющего качество личности преображения. И он так же не единственный в списке тех, которыми люди не пользуются.

— Стас, а разве есть возможность воспользоваться тем, о чем не имеешь ни малейшего понятия?

— Как ни странно — есть. А знаете почему? Если оказываешься в тупике, появляется шанс искать из него выход. Лишение внешних возможностей дает шанс к внутренним трансформациям. Безусловно, для того, чтобы их осуществить требуется воля.

Человеческая воля — это суррогат воли. Но с помощью этого суррогата можно творить великие вещи и наделены этим суррогатом все, рожденные людьми, без исключения. Понимаете, едва сплетенная из безличных токов личность имеет нечто подобное настоящей воле, с помощью чего можно преображаться! Вот этим этот мир и хорош.

И еще.

Ира, я уже говорил Вам, что даже великие, не говоря о высших, воплощаясь людьми, как правило, вносят изменения в свое биологическое тело. Вы, Ира, приложили все силы, дабы воплотиться в тело, как говорится, серийного производства. Вы имели твердое намерение испытать на себе, что такое человек, в полном объеме. Вместо того чтобы трансформировать тело, Вы трансформировали свою энергетическую структуру. Даже в рамках земной жизни Вам, для достижения этого, понадобилось заживо сгореть. Ради этого личность, известная Вам как Евгений Вениаминович Гаров, потратила не один десяток — если не сотен — лет на то, чтобы научиться трансформироваться в огонь. Влияние осознанно действующего огня помогло Вам с помощью сил страха и боли сотворить с собой то, что Вы намеривались.

— Во сне я не испытывала ни боли, ни страха.

— На то он и сон.

— Когда Женечка трансформировался в огонь, этот огонь не причинял мне боли.

— Евгений Вениаминович — велика личность с безупречной волей, а с помощью безупречной воли можно контролировать любое влияние.

— Значит тогда…

— Ира, сон был призван помочь Вам начать процесс осознания сути и не более того. А тогда, как человек, Вы испытывали весь ассортимент ощущений, доставляемый процессом горения заживо. А что Вы испытали в иных сферах, создавая искусственный предел, у меня не хватает смелости даже вообразить! Понимаете, Ира, ради праздного любопытства так над собой не измываются ни здесь, ни где бы то ни было еще.

Радный многозначительно посмотрел на нее.

— Ира, все это я Вам рассказал в качестве ответа на Ваш вопрос. Не думаю, что мой ответ получился исчерпывающим, но полностью удовлетворившего Вас ответа, Вы, собственно, по собственному же признанию, и не ждали. Добавить к тому, что я рассказал, мне пока нечего. А вот спросить Вас кое о чем мне хочется.

— О чем же?

— Ира, скажите, как Вы ощущаете сейчас, что такое жизнь здесь для Вас лично?

Ира весело рассмеялась. Радный удивленно посмотрел на нее.

— Вам мой вопрос показался смешным?

— Нет-нет! Дело не в этом. Просто с подобным вопросом связана целая история.

— Да!? Интересно… Поведайте!

— Как скажете. В этом году на 8 марта собралась у меня толпа народу. Ну, праздновали-веселились, и уже ближе к концу гулянки сын моей бывшей соседки попробовал за счет собравшихся гостей решить свои проблемы с изучением философии. Им в институте дали задание придумать краткое определение, типа афоризма, на тему что такое жизнь. Версий высказывалось много, и, совершенно неожиданно для меня, народ пожелал услышать мой вариант определения. А буквально накануне, вот эти два товарища, — Ира кивнула на Зива и Лоренца, — потащили меня на другую сторону Сочинки грибы собирать. Путь лежал через висячий мост. Ветрено было, а мостик хлипенький, от порывов раскачивается, да еще и досочки местами прогнившие. В общем, я по этому мостику враскоряку ползла в таком «бешеном» темпе, что любая улитка меня запросто бы обогнала. Мной овладело такое напряжение, что, несмотря на чудовищно низкую скорость передвижения и ледяной пронизывающий ветер, когда я встала на твердую землю, с меня пот ручьями лил. В общем, в сознание и в подсознание мне этот мостик врезался, видимо, основательно, и когда присутствующие дружно потребовали мой вариант определения, что для меня лично есть жизнь, я, не задумываясь, ответила: «Прогулка по висячему мостику». И знаете, что-то в этом определении есть действительно истинное — оно у меня никак из головы не идет… Действительно, ползу по жизни враскоряку, как по раскачивающемуся над бурной горной рекой мостику с прогнившими досками.

Радный улыбнулся:

— И давно это с вами?

— Зачем спрашиваете? Ведь и так знаете, что с прошлогодней зимы. Почти что с того же самого времени, как мне с Вами довелось нынче здесь познакомиться.

— Да… Я догадался… Так… На всякий случай спросил… Ира, мне более нечего пока Вам сказать. Осваивайтесь с ключом. А дальше… а дальше будет то, что будет. Не возражаете, если я еще кофе сварю?

— Нет.

Радный скрылся на кухне, а Ира посмотрела на Зива и Лоренца. Выглядели они очень странно, как-то смущенно, растерянно и удивленно.

— Что это сегодня с вами? — вполголоса спросила она у них.

— Ира, — промурлыкал Лоренц, — не думаю, что тебе необходимо узнать это прямо сейчас.

Ира не стала настаивать, решив, что действительно нехорошо перешептываться у гостя за спиной. Однако ту же самую фразу ей повторил Зив и после того, как Радный, немного рассказав об успехах Влада, вежливо попрощался и ушел, гораздо более нормальным для Иры образом, через проход в цоколе.

Ире, пока она беседовала с Радным, показалось, что прошел целый день, но на самом деле провели они вместе всего чуть больше часа. Не добившись ничего от Зива с Лоренцем по поводу их странной реакции на Радного, Ира села за Азбуку. Расшифровкой слов она больше забавляться не стала и вплотную взялась за выстроенные в предложения символы.

«Аз, буки веди, глаголи добро.

Есть живете зело земля, иже и како люди мыслете, наш он покой рцы — слово твердо.

Ук ферт хэр от, цы, червь, ша, ща.

Ер еры ерь ять!

Ю я.

Ие эс, ос, ес, ёс кси, пси.

Фита ижица».

— Ну что ж, — сказала сама себе Ира, — начнем с азов, — и обратилась к Женечкиному труду.

«А — АЗ — Личностная энергетическая структура, истинное „Я“, суть, изначальность; а также — начало какого-либо процесса, причина какого-либо процесса; а также — идеальность, совершенство, непревзойденное мастерство в чем-либо, лучший в чем-либо, ас; а также — может приниматься тождественным по отношению к понятиям психологии: подсознание, „Я“ по отношению к „я“; а также — Изначальность и Окончательность, Мироздание, Всевышний — грандиозная сила, несущая всему земному все от Бытия до полного уничтожения».

Ира несколько раз перечитала данное Женечкой пояснение букве «Аз», то и дело повторяя ее название, дабы ощутить всю многогранную значимость сего вербального символа. Как-то сами собой пришли на ум утренние слова Радного: «…энергии От, Цы, Червь, Ша и Ща…». Ира отложила в сторону Женечкины листки.

— То есть… то есть получается, что каждый символ, каждое слово… — Ира вновь взяла в руки Женечкин труд, и, перебирая листки, нашла тот, где расшифровывалась буква «С — СЛОВО»: «С — СЛОВО — Символ объекта, действия, процесса, абстрактного — вообще, в самом принципе, в самой сути, а в частности — сочетание звуков (в устной речи) или букв (в письменной речи), создающее вербальный символ объекта, действия, процесса, абстрактного. В идеале, как в узком значении, так и во всеобъемлющем, по своей силе и значимости полностью соответствует, является эквивалентом символизируемому объекту, субъекту, действию, процессу, абстрактному, будучи неизменно воплощенным, либо неизменно воплощаясь в символизируемое», — прочла она вслух. — То есть получается, что каждое название буквы в Азбуке, то есть вербальный символ, то есть слово является эквивалентом определенного рода энергии…

Далее Ира потеряла контроль над ходом своих размышлений. Женечкины листы стремительно летали, то оказываясь по очереди в Ириных руках, то где-нибудь в пределах кровати, и очень быстро из, хоть и не новых, но очень аккуратных, превращались в изрядно потрепанные и замусоленные. Читаемые тексты пояснений преображались в нечто ощущаемое непонятно как, но ощущаемое очень определенно. Вот только совершенно не поддавалось определению, является ли это нечто видимым, слышимым, осязаемым, воспринимаемым как вкус или запах. Казалось, что оно обладает сразу всеми характеристиками и в то же время ни одной из них. Притом, каждое СЛОВО обладало своим собственным и неповторимым вкусом, запахом, осязательным ощущением, звуком и зрительным образом. И еще целой гаммой ощущений ничем непохожих на сигналы пяти человеческих органов чувств. Ощущений, которым нет определений в человеческом языке. Ощущений за гранью тела и возможностей интеллектуального постижения. Ощущений, не поддающихся сравнению с чем-то известным. И, тем не менее, столь значимых, что сорок три символа стали для Иры универсальным языком, способным передать всю суть Вселенной и законы взаимодействия энергий в ней, а также связь всего этого с Мирозданием в целом.

Да, этим языком не особо удобно пользоваться в повседневной жизни, но зато только им можно адекватно передать саму суть земной жизни, законы, определяющие ее течение. Когда Радный давал ей «перевод» текста из сорока трех слов, распределенных в семь фраз, тогда Ира не совсем поняла, а для чего, собственно, ей все это расшифровывать, если смысл вроде как передали. Теперь, пытаясь сделать собственный перевод того, что стало теперь доступным ее осознанию, она поняла, что даже несколько увесистых томов не смогут в точности передать то, что зашифровано в сорока трех словах, заключенных в семь фраз.

Ира внезапно осознала, что ее, как АЗ, заставило с немыслимой настойчивостью пытаться полноценно воплотиться здесь. Да, сейчас она есть Я и для нее, как Я, является БУКИ все, что за гранью Вселенной, но для нее, как АЗ, и для любого АЗ Мироздания, БУКИ — это то, что находится внутри Вселенной — бесконечного пространства, существующего по законам вечного времени. Даже что такое земное пространство и время — полнейшие БУКИ для среднестатистического АЗ Мироздания, никогда не забредавшего во чрево Вселенной.

— Интересно, как АЗ воспринимает Вселенную? — спросила Ира сама у себя, зная, что прекрасно знает ответ, только не имеет понятия, как его сформулировать. — А почему бы и нет?! — радостно воскликнула она, поняв, что легко с этим справится с помощью символов Азбуки.

Формулировка родилась в одно мгновение и как бы сама собой: ЗЕЛО ЕРЬ ЕСТЬ КАКО АЗ, ИЖЕ ХЭР АЗ, ИЖЕ ЕСТЬ БУКИ. Ира быстренько притащила из кабинета стопку чистых листов с ручкой и крупным размашистым почерком записала самородившуюся формулировку.

— Да уж!!! Получается эдакое громадное вместилище похожее на Мироздание, которое отгорожено от Мироздания и потому является непознаваемым.

Попытка перевести осознанное на привычный язык показалась Ире до безобразия куцей: она, конечно, передавала подобие смысла, но не способна была донести и тысячной доли его глубины. Вселенная представилась Ире в воображении чем-то прозрачным по виду, даже не прозрачным, а вовсе отсутствующим, но не пропускающим взгляд во внутрь, только кажущимся прозрачным, скорее, даже несуществующим препятствием.

— Зеркало! — взволнованно воскликнула Ира.

Зеркало, создающее иллюзию прозрачности вплоть до полного отсутствия себя как такового, но свято хранящее от взора тайны, скрытые за ним, не имело какой-либо определенной формы. Оно отражало (отражало во всех смыслах) всё и вся, но что-то прячущееся за ним норовило схватить и втянуть в зазеркалье, схватить и втянуть так, как это делает болотная трясина.

Ира с силой выдернула себя из липкого ужаса видения. Тело покрывал холодный пот, оно все дрожало и стучало вместе с сердцем. Еще страшнее было от ощущения, что все это Ира не только что сама себе насочиняла в воображении, что ей приходилось действительно переживать нечто подобное. Она принялась рыться в своей памяти, ища земные ассоциации.

Первым всплыл какой-то большой супермаркет с несколькими отделами, соединенными арками без дверей, а рядом с арками размещались зеркала такой же формы, создающие иллюзию арки. Что это был за магазин, где он находился, и когда она в него заходила, Ира вспомнить не могла. К тому же, хоть зеркала там в чем-то и ассоциировались с только что пережитым видением, однако, лишь своей идеей и очень отдаленно.

«Может, что-то подобное было в кино?», — подумала Ира. Она перебрала в памяти виденные ею фильмы. На ум пришел только эпизод из первой части «Матрицы», где Нео дотрагивается до зеркала, аморфная субстанция которого затем тянется за его пальцем и, в конце концов, начинает впитываться в его тело. Но это было не совсем то, а точнее совсем не то, хотя определенным образом и перекликалось. Зеркало из видения, как и зеркала из супермаркета, создавало иллюзию продолжения пространства, отсутствия преграды, однако, оно не имело каких-либо границ и формы. В отличие от «Матрицы», субстанция зеркала не вытягивалась наружу, а напротив втягивала в себя.

Видение вновь захватило Иру, и вырваться из него во второй раз оказалось еще труднее.

— Ужас какой! — воскликнула Ира, пытаясь унять дрожь.

Что-то снова случилось со временем. Утром Ире показалось, будто они с Радным провели вместе весь день, а прошел лишь час с небольшим. Теперь же она считала, что с Азбукой провозилась не более часа, ну от силы двух, а оказалось… что уже стемнело. Обнаружила она это, решив отдохнуть и немного отвлечься от жуткого бесконечного, бесформенного, аморфного зеркала. Все вокруг заполняла почти полная темнота, которой не давали быть кромешной лишь звезды в прямоугольнике окна. Ира снова вздрогнула. Когда она записывала «ЗЕЛО ЕРЬ ЕСТЬ КАКО АЗ, ИЖЕ ХЭР АЗ, ИЖЕ ЕСТЬ БУКИ» еще даже не смеркалось.

— Всё. Хватит, — решительно сказала Ира сама себе и спустилась вниз.

— А мы думали, ты уже уснула, — проурчал Зив, приподнимаясь с дивана и щурясь от света, залившего гостиную.

— Нет. Я не спала. Я свет забыла включить.

— Как ключ? — спросил Лоренц.

— Не надо об этом! — взмолилась Ира.

— Я-я-я-ясно… — томно протянул Лоренц. — Значит, все в порядке, — заключил он.

Вопрос ключа более не поднимался. Кроме того, Зив и Лоренц всеми силами развлекали Иру забавными историями из жизни собачьей, а заодно и кошачьей. Ира хохотала от всей души, но, в конце концов, все же не удержалась и спросила:

— Ребят, а вы видели зеркало, когда входили сюда?

— Чего?! — Лоренц смешно вытаращил глаза. — Зеркало?! Какое зеркало? Мы с Зивом за сегодня весь дом раз двадцать обошли вдоль и поперек — ни у одного из входов никаких зеркал не обнаружили.

— Ира, ты просто устала и тебе пора спать, — очень по-доброму, но не очень естественно проурчал Зив.

— Поверхность Вселенной похожа на зеркало.

— Зив прав, Ира, тебе пора спать. Ты что, сама не слышишь, какую чушь городишь? Ну какая может быть поверхность у бесконечного пространства?

— Лоренц, ты ведь не хуже, а то и лучше меня знаешь, что хоть пространство и бесконечно, у него есть границы. То есть, есть нечто, не являющееся пространством, но включающее в себя Вселенную как бесконечное пространство, функционирующее во времени.

— Вот именно! Вот и представь, как может быть у чего-либо поверхность, если то, куда оно включено, не является пространством.

— Не могу, так как не могу ни мыслить, ни представлять что-либо вне категорий пространства.

— Вот и забудь про якобы поверхность Вселенной, якобы похожую на зеркало.

Крыть было нечем, и Ира уже вроде направилась в предложенном ей направлении, то есть в спальню, но вдруг ее осенило:

— Так. Стоп.

— Ну что еще? — со вздохом промурлыкал Лоренц.

— Вселенная — это пространство, так?

— Ну, так, — промурлыкал Лоренц тоном, который красноречиво свидетельствовал о нежелании продолжать дискуссию.

— Так вот, человечество создало виртуальный мир, я имею в виду интернет. Этот виртуальный мир, который тоже можно назвать бесконечным, находится в пространстве Вселенной и не имеет поверхности. Хоть интернет и называют пространством — информационным пространством — однако, он не является пространством, подобным пространству Вселенной.

— Превосходно! Ты считаешь, что если нечто, не являющееся по своей сути пространством подобным пространству Вселенной, не имеет поверхности в пространстве Вселенной, то, по твоему мнению, вполне логично предположить, что, находясь в неком нечто, не являющимся пространством подобным пространству Вселенной, пространство Вселенной может иметь поверхность?

— Что-то в этом роде…

— Ну вот! Еще чуть-чуть и самой от себя смешно станет, — заключил Лоренц. — Спать иди! А то еще и не та бредятина в голову забредет.

— Ребят, что-то я вас сегодня понять не могу: про Радного мне ничего говорить не захотели, теперь вот это… может, я вас чем обидела?

— Ира, — проурчал Зив, — ты нас ничем не обижала. Мы о тебе беспокоимся.

— Вы всегда беспокоились, но, если мне не изменяет память, до сегодняшнего дня несколько иным образом, мягко говоря.

— Мы стали беспокоиться о тебе по-другому немного ранее сегодняшнего дня, — проурчал Зив. — С того самого момента, как ты решила, будто подошла к финишу. Мы не хотим, чтобы ты так считала, так как твои убеждения имеют очень большую силу.

— И вы полагаете, что, отгораживая меня от всего, выходящего за рамки милых ни-о-чёмных разговорчиков, ослабляете силу моих убеждений?

— Нет. Мы так не полагаем. Мы хотим, чтобы ты их изменила.

— В таком случае, не следовало давать мне заниматься ключом.

— Мы не вправе этому препятствовать.

— Зато вправе объявлять бредом последствия?

Зив промолчал. Лоренц тоже не нашелся, что ответить.

— Ладно. Забыли. Лучше расскажите мне о Радном. Знаете, не думаю, что узнав о нем даже нечто экстраординарное, побегу тут же сводить счеты с жизнью.

Зив и Лоренц вздрогнули. После небольшой паузы Зив проурчал:

— Он мой брат.

— В смысле?

— В самом прямом — он родился вместе со мной.

Ире стало немного не по себе.

— Когда это произошло? — спросила она.

— Я не особо хорошо ориентируюсь в человеческом летоисчислении, но одно могу сказать точно — за достаточно приличный срок до твоего предыдущего рождения.

— Странно, вы всегда говорили о нем, как о человеке вам хоть и незнакомом, но в некотором роде известном.

— Нас проинформировали, кто такой Радный в своей сути, но до сего дня мы ни разу его не встречали. А потому, я и предположить не мог, что это именно он тогда родился вместе со мной. Что это именно он познакомил меня с Лоренцем и сделал стражем проходов. После той его жизни, я его более никогда не видел ни в собачьем, ни человеческом и ни в каком другом воплощении.

— Радный говорил, что бывал в этом доме до того, как он стал моим.

— Видимо, он сделал так, чтобы мы в этот момент здесь не находились. Если честно, Ира, по поводу него мне приходили на ум кое-какие догадки, когда ты рассказала, что он без нашего ведома пользуется нашей сетью проходов, но лишь догадки.

— …которые полностью подтвердились с его появлением?

— Ира, — вклинился Лоренц в их диалог, — мы не можем рассказать тебе всего. Не можем отчасти потому, что далеко не все знаем, а отчасти потому, что не имеем на это права.

— Ладно, — Ира улыбнулась. — Вы мне только скажите, зачем вам понадобилось от меня скрывать все это?

— Ты всегда очень болезненно реагировала на вещи, не являющиеся обычными в общепринятом смысле.

— Я свыклась с мыслью, что Женечка живет на Земле две с половиной тысячи лет, неужели Вы думали, что у меня начнется истерика, как только я узнаю, что вам более пятисот? Вы мне сами говорили, что давненько здесь, да и о том, что рядом со мной находились, когда я была Эрианой — тоже упоминали. Помните? И Радный мне говорил, что на Земле кем только ни рождался. Не понимаю, что, по вашему мнению, могло меня шокировать из того, что я только что от вас узнала?

— Извини, Ир. Видимо, перестраховались. Ты действительно очень напугала нас своими мрачными мыслями.

Ира очень пожалела, что несколькими днями ранее поделилась с Зивом и Лоренцем своим настроением. Мрачным оно не было, но, тем не менее, ощущение, что «прогулка по висячему мостику» подходит к концу, Иру уже давно не покидало. Она не предполагала, что ее нечаянное откровение так сильно подействует на Зива с Лоренцем. «Нужно успокоить их, во что бы то ни стало, а то они своими заботами еще, пожалуй, и дров наломать могут», — решила Ира.

— Я одного понять не могу, — весело сказала она вслух. — Вы что, серьезно решили, что я помирать собралась?

— Ира, твое заявление звучало отнюдь не двусмысленно! — важно заметил Лоренц.

— А может, напомните, как именно оно звучало.

— Попытаюсь, — промурлыкал Лоренц. — Ты сказала, что у тебя уже пару месяцев ощущение, что нечто подходит к концу, и что этот конец, хоть ты его и оттягиваешь, приближается с неизбежностью и еще, что прогулка по висячему мостику завершается.

— Ну вот! Я разве сказала, что собираюсь помирать?

— Ты как-то сказала, что жизнь для тебя — это прогулка по висячему мостику. Так что вполне логично предположить, что именно окончание жизни ты и имеешь в виду.

— Период моей жизни под кодовым названием «прогулка по висячему мостику» начался с моего приезда в этот дом позапрошлой зимой, и теперь я чувствую, что он подходит к концу, точнее именно теперь, то есть сейчас, я чувствую, что он завершился. Так что если вам так угодно можете считать меня мертвой. Как, не страшно с трупом общаться?

— Ира, ты серьезно? — недоверчиво спросил Зив.

— Не знаю! Вам виднее живая я или мертвая! — рассмеялась Ира.

— Я не о том. Я про то, что ты имела в виду именно окончание определенного жизненного этапа.

— Конечно! И даже не думала, что вы можете понять это как-то иначе.

— Так почему же ты сама оттягивала завершение этого периода? — спросил Лоренц.

— А вы что думаете, мне не страшно было? Знаете, я как-то не особо догадывалась, что, по завершению его, станет легче!

— Тебе стало легче? — Зив несмело обрадовался.

— А что, незаметно?

— Вообще-то, есть что-то, — согласился Лоренц. — Однако ты еще говорила, что перед тем, как все закончится, ты хотела бы напитаться этой реальностью.

— …которая суть иллюзия, но с очень высокой степенью реальности. Я помню. Я чувствовала, что меня нечто ждет, но что именно ждет, понятия не имела, а потому цеплялась за то, что считала для себя дорогим.

— А теперь, как считаешь? — с какой-то опаской спросил Зив.

— Не знаю. Я еще не определилась, ведь началу нового периода в моей жизни еще нет и суток, так что поживем — увидим!

Зив и Лоренц вроде окончательно успокоились, и Ира перевела дух, но когда уже улеглась в постель, призналась себе, что на самом деле рано радуется, потому как теперь ей неопределенно долгое время придется притворяться. Ведь на самом деле еще ничего не окончилось. Она все так же ползет враскаряку по этому пресловутому висячему мостику, и каким образом этот ее путь завершится, она не знала и вовсе не исключала, что это действительно означает конец ее земного существования.

Природа, игнорируя утвержденный человеком календарь, еще четыре дня назад провозгласивший начало осени, вовсю наслаждалась по-настоящему летним зноем, который уже изрядно чувствовался даже в еще достаточно ранние утренние часы.

— Ну что, к водопаду? — спросил Зив Иру, когда она спустилась из спальни.

— Если не возражаете, к Ажековскому.

— Тихо! — одернул их Лоренц.

Ира прислушалась — на кухне возилась Татьяна Николаевна.

— Ой… — виновато прошептала Ира и отправилась прямиком туда. — Доброе утро, Татьяна Николаевна! Батюшки! Да тут целый пир!

— Доброе утро, Ирочка! Вот, решила тебе оладушков напечь.

— Татьяна Николаевна, Вы даже не представляете, насколько Ваши оладушки кстати! Я сегодня хочу по горам побродить — с собой возьму.

Татьяна Николаевна улыбнулась:

— Значит, не зря я столько теста навела!

— Ой, не зря! — улыбнулась ей в ответ Ира. — Меня целый день не будет, так что с обедом возиться ненужно, а вот хороший ужин не помешает — может, и гостей позовем.

Все это Ира говорила для Зива и Лоренца, видя, что их вчерашняя успокоенность, достигнутая ею не без усилий, сменилась нынче, судя по глазам, новой тенью подозрительности.

— Как скажешь, Ирочка!

Несмотря на протесты Татьяны Николаевны, Ира пристроилась ей помогать, а потом почти силой усадила с собой завтракать. Татьяна Николаевна, как и всегда, надолго не задержалась. Ира, Зив и Лоренц тоже засиживаться не стали.

На всем протяжении пути они почти никого не встретили, однако галечные наносы в устье Ажечки, по численности человеческих тел на квадратный метр успешно соперничали с городским пляжем. Правда, в течение всего получаса по неведомым причинам человечество в едином порыве покинуло залитый солнцем берег. Необходимость соблюдать приличия отпала, и Ира сняла более неактуальный купальник. Солнце пекло, а искрящаяся в его лучах горная река искушала прохладой кристально чистой воды. Ира отдалась ей. Вылезать вообще не хотелось. От удовольствия глаза сами собой прикрылись.

В какой-то момент по щеке будто кто тыльной стороной ладони провел. Ира немного испугалась от неожиданности. Она огляделась по сторонам. Зив и Лоренц отдыхали в тени, и вокруг больше никого. «Показалось», — подумала Ира, вновь прикрыла глаза и направилась к берегу, но в момент, когда ее руки нащупали дно, по щеке вновь будто скользнула чья-то ладонь. Ира открыла глаза — на берег выползала черная гадюка. Оказавшись на суше, она заскользила вдоль кромки воды. Ира стояла, провожая ее взглядом. Гадюка медленно и чинно проползла метров пять и остановилась, медленно и чинно приподняла голову, повернувшись к Ире, и пристально уставилась ей в глаза. «Следуй за черной гадюкой», — зазмеилось перед внутренним взором написанное рукою Радного на смятом клочке бумаги.

Ира сделала шаг. Потом еще один. Когда она подняла ногу для третьего, гадюка спокойно поползла дальше. Ира пошла за ней более решительно, но через несколько шагов остановилась: «А вдруг это какая-нибудь не та гадюка? И вообще, все это чушь про гадюку!», — пронеслось в голове отчаянной попыткой уверить себя в отсутствии необходимости делать нечто явно абсурдное. Гадюка остановилась и вновь пристально посмотрела на Иру. Ира взглянула на Зива и Лоренца — они, похоже, крепко спали. Гадюка терпеливо ждала. Ира решила попробовать поговорить с ней, но отчего-то не знала, что именно следует сказать. Мысли путались невразумительными бессмысленными обрывками. «Ты не обязана. Если не хочешь — можешь не идти», — вдруг выстроилось без участия воли. Ира поняла, что это сказала ей гадюка, которая все еще пристально смотрела на нее, ожидая решения.

Ира вспомнила три коричневато-зеленоватых камня одинаковой формы, лежавшие у нее в кабинете. Уверенность ирреального пересилила опасения реального, и Ира сделала шаг. Гадюка переплыла Ажечку у самого устья и повела Иру вдоль русла Сочинки вверх по течению. Галечные наносы постоянно обрывались выступающими в воду скалами, и то и дело приходилось перебираться с одного берега на другой. Правда, по руслу реки их путь лежал недолго. Переплыв в очередной раз с правого берега на левый, гадюка направилась вверх по склону под полог леса.

Ира неотрывно следила за змеей и вскоре потеряла ориентацию из-за того, что та постоянно меняла направления, стараясь выбирать проходимый для человека путь по крутому склону сквозь чащу. Вместе с ориентацией исчез и счет времени.

Идти Ире пришлось, видимо, достаточно долго — она почувствовала, что начинает уставать. В этот момент гадюка выползла на нижний край некого подобия залитой солнцем поляны, если можно назвать поляной часть склона, по непонятной причине лишенную леса. Ира уже собиралась спросить у гадюки, нельзя ли чуть передохнуть, но та вдруг резко свернула вверх в безлесье. Ира автоматически повернула следом и тут же утратила свое желание немного отдохнуть — «поляна» обрывалась входом в пещеру. Гадюка доползла до нее и остановилась.

Концентрация на движущейся змее рассеялась, и тут Ира осознала, что отправилась за ней следом в том, в чем плавала в Ажечке, то есть в том, в чем мама родила, то есть вообще без одежды и без обуви. Ей резко стало не по себе. Отсутствие одежды на теле в столь безлюдной местности Иру не особо смущало. Да и в дальнейшем не беспокоило. Она не сомневалась, что Зив и Лоренц непременно найдут ее, а отправившись на поиски, не забудут прихватить всё, что она оставила на берегу. Но обувь! Она босиком несколько раз переходила реку, шла по далеко не всегда мягкой речной гальке, а потом и вовсе по лесу! Однако, судя по ощущениям, на ногах не было ни единой царапины. Пристальный взгляд гадюки вывел Иру из замешательства, и она продолжила подъем по лишенному леса склону.

С детства боясь змей, Ира, естественно, не горела желанием оказаться от гадюки на менее почтительном расстоянии, чем получалось всю дорогу. Гадюка, скорее всего, испытывала аналогичное настроение. Как только Ира приблизилась к пещере настолько, что могла без труда увидеть дальнейшие действия змеи, та тут же медленно заскользила внутрь пещеры.

Свет дня постепенно тонул в каменном сумраке. Ира тщетно силилась вызвать свою способность видеть в темноте, но от волнения у нее ничего не получалось. Она, уже с трудом различая движущийся силуэт змеи, полностью сконцентрировала на нем свое внимание, и вновь утратила ориентацию. Коридор пещеры, видимо, сделал поворот, и тусклый свет из-за спины окончательно погас. Но не успела Ира испугаться внезапно сгустившегося полного мрака, как ее ждала неожиданность, неожиданная и обескураживающая по-настоящему: змея стала серебристой и засияла в темноте. Исходивший от гадюки свет разливался вокруг нее на площадь очень небольшую, но вполне достаточную, чтобы не терять змею из вида и представлять себе, куда лучше поставить ногу, дабы не оступиться.

Пещера была как пещера, то есть с полным набором всех пещерных «удобств», а потому продвигалась Ира в ее неведомую глубь очень медленно. Гадюка тоже никуда не спешила, держа удобный для Иры темп. Концентрация слегка ослабилась, и Ира даже начала пытаться оценивать ситуацию. По уму следовало, конечно, дико бояться, а еще лучше валить отсюда пока не поздно. Но если по уму, то вообще ненужно было в чем мама родила тащиться незнамо куда вслед за ядовитой змеей. Вопреки всему Ира наслаждалась превосходным настроением, наполненным львиной долей сарказма, язвительности и цинизма.

Она сразу поняла, что по незнанию и из-за отсутствия элементарного опыта поступила опрометчиво, сравнив свою жизнь с победным шествием через висячий мостик. Дура, карабкающаяся в пещере, мало того, что без элементарного фонарика и мало-мальски хоть какого-то снаряжения (ну что вы!) — вообще голая! Да еще и вслед за гадюкой, которая, видимо, ей под стать, то есть чокнутая не меньше, потому что до сих пор не удосужилась ее тяпнуть разнообразия ради! Вот это определение! Что такое жизнь? Жизнь — это блуждания голой дуры по пещере без фонаря вслед за полоумной гадюкой! Нет! До такого просто так не додумаешься! Это только пережить можно! Ну да! Конечно, можно! Дуракам ведь не только закон не писан, но и здравый смысл не ведом!

Гадюка остановилась и замерла на несколько мгновений. Затем она заползла на плоский прямоугольный камень и свернулась на нем кольцами. Ира поняла, что цель ее странного путешествия достигнута, сделала еще несколько шагов и уселась на другой похожий камень. Наверное, он был очень холодным, но Ира этого не ощущала, как не ощущала и окружающего холода, хотя знала, что в пещерах температура, как правило, держится примерно на отметке +11 градусов.

«Может быть, у меня и ноги в кровь изодраны, просто я этого не чувст…», — Ира не успела додумать мысль до конца. Над головой зажглись два желтых фонарика размером с пятирублевые монеты и медленно поползли вниз, постепенно увеличиваясь, пока не достигли размера автомобильных фар, расположенных на чем-то вроде камня, размером с комод, причудливой формы, но симметричных очертаний.

— Ну, здравствуй, Ырэа! Рад видеть тебя вновь! — прошелестел тихий приятный бархатистый голос, подхваченный реверберацией пещерного эха.

Темнота полностью рассеялась. Ира находилась в огромном подземном зале, а перед ней красовалось существо, название которого у Иры не хватало мужества сообщить даже себе. Впрочем, страха не было, хоть рациональное и вопило вовсю: «Надо испугаться! Надо испугаться!», — правда, не объясняя, чего именно следует испугаться в первую очередь: существа грандиозного вида, названия которого Ира благоговейно не могла произнести даже мысленно, или всепоглощающего ощущения своей сопричастности этому существу.

— Ты, как вижу, шла сюда, до самого конца не зная, что именно тебя ждет? — вновь прошелестел после небольшой паузы тихий приятный бархатистый голос, подхваченный реверберацией пещерного эха.

Ира отметила, что говорит существо по-настоящему, то есть, как человек, то есть не так, как разговаривают Зив и Лоренц.

— Я и сейчас не знаю, — спокойно ответила она.

— Ырэа, неужто ты действительно совсем не помнишь меня?

— Если честно, то сейчас я что-то смутно чувствую, но не помню.

— Но ты хотя бы догадываешься, кто я? — с оттенком шутливости спросило существо.

— В смысле?

— В смысле? Ну, вот ты, к примеру, сейчас человек. А я кто?

Ира сделала глубокий вдох и, неимоверными усилиями собрав воедино всю свою волю и все свое мужество, произнесла:

— Дракон.

— Верно. Можно и так. Правда, лично мне больше нравится, когда нас называют змиями.

— Почему?

— Не знаю… Просто нравится и всё… Честно говоря, я, когда посылал тебе первую весточку, лелеял безумную надежду, что ты сразу догадаешься, от кого она. Ну, может, не от кого лично, но хотя бы, что от змия.

— И как же я должна была догадаться?

Змий вздохнул и склонился перед ней, почти положив голову на пол пещеры:

— Смотри!

— Так то действительно были не камни?! То действительно были чешуйки дракона?! — взволнованно воскликнула Ира, и по пещере прокатилось гулкое эхо.

— Да. Я отправил тебе свою чешуйку, надеясь, что это сразу вызовет у тебя целый ряд ассоциаций, и ты вспомнишь, но…

— Ассоциации возникли, но я не придала им значения, посчитав всего лишь забавными.

— Что ж, это вполне понятно… — дракон немного помолчал. — Отправляя вторую, я думал, что аналогичность должна заставить тебя задуматься. Ну а посылая третью, считал, что ты сможешь понять, что имеешь дело с системой, и у тебя появится желание добраться до ее сути.

— Меня поразило сходство, но не более того.

— Я не виню тебя, Ырэа. Воплощение в человеке — страшная вещь!

— Воплощение в животном или растении благоприятнее?

— В какой-то степени… Видишь ли, ни у животных, ни у растений нет управленческих амбиций. Управленческих амбиций в отношении системы миров Вселенной, в которых мы все живем.

— Ну, по поводу системы миров, это Вы хватанули! Человек лишь смутно подозревает о существовании таковой, сам же себе не давая ввести эту идею в разряд официальных.

— Ну еще бы! А кто б ему позволил! В свое время пришлось отрезать человеческое восприятие в целом от этой системы. Лишь избранные единицы допускаются. Но человечество в целом — ни-ни! Один мир изгадили — еще ладно! А представь, если допустить во всю систему! Кстати, и не надо мне выкать. Мы с тобой на равных, даже если ты этого и не помнишь.

— То есть?

— То есть, во-первых, потому что и ты, и я — высшие личности Мироздания и на данный момент единственные из таковых во всей системе миров Вселенной. А во-вторых, потому что и ты, и я являемся членами братства змиев. Или драконов, если тебе так больше нравится.

— То есть, я что, дракон?

— В своем нынешнем воплощении ты — человек, но по своей сути здесь, во Вселенной, ты — дракон. Или змий, как мне больше нравится. Мы с тобой здесь были с самого начала сотворения Вселенной. Потом тебе здесь надоело, и ты ушла, а мне здесь понравилось, и я остался.

— Извините… ой… прости… А я могу узнать, как твое имя?

— Конечно… может быть, его звучание что-нибудь напомнит тебе… Мое имя — Пэфуэм. Ассоциируется с чем-либо?

— Да. Несомненно. Только не думаю, что ты ждешь от меня именно такого воспоминания.

— Ну, хоть какого-то!

— Хорошо. Пэфуэм — несколько созвучно с Пифон. В греческой мифологии есть такой змей.

— Я в курсе. А еще в этой самой греческой мифологии, и не только в греческой, есть очень много всего интересного. По большей части это, безусловно, результат коллизий человеческого восприятия и бурной фантазии, однако, не на пустом месте… не без оснований… — Пэфуэм многозначительно посмотрел на Иру.

Ей стало немного не по себе, и она перевела разговор на другую тему.

— Послушай, а ты живешь здесь невообразимое количество лет непрерывно?

— Нет. Я предпочитаю менять тело. Мне нравятся перемены. Есть, конечно, живущие непрерывно по нескольку столетий и даже тысячелетий, но это особый случай. Все законы можно обойти, только зачем это делать, если нет необходимости? Правда, тело змия служит верой и правдой гораздо дольше человеческого, но и оно, если не предпринимать специальные меры, изнашивается — закон действия времени. И, чем тратить силы на сохранность, если того не требуют особые задачи, его лучше поменять. Кроме того, змии не забывают прошлых воплощений, когда вновь рождаются змиями.

— Так значит, на Земле до сих пор живут драконы? То есть змии.

— Ырэа, если тебе больше нравится говорить дракон, так и говори дракон, а мне больше нравится говорить змий, и я буду говорить змий. Хорошо?

— Да. А драконы и сейчас живут на Земле? То есть не только ты, но и другие?

— Змии живут во Вселенной, и им доступна вся система миров Вселенной. Заглядываем мы и в мир, доступный восприятию людей, как в змиевом воплощении, так и в иных. И в человеческом в том числе. Видишь ли, змий может воплотиться кем угодно, и в каком угодно мире Вселенной, но змием может воплотиться лишь змий, то есть член братства змиев.

— А что это за братство змиев? Это нечто, существующее изначально, то есть вне Вселенной?

— Нет. Братство змиев было образовано в начале творения Вселенной ее творцами. То есть змии — это те, кто создавал Вселенную. В самом-самом начале мы творили ее как бы снаружи, а потом — как бы изнутри. Когда мы стали творить Вселенную изнутри, то были тем, что сейчас люди называют стихиями.

— Получается, что огонь, вода, воздух, земля, гравитация, электричество и тому подобное — это драконы?

— Верно. Почти. Когда-то это были змии, пока, в конце концов, не удалось направить безличные энергии работать соответственным образом. Вроде человека, которому приходилось возделывать землю мотыгой, пока он не изобрел трактор.

— То есть получается, что процесс действия сил и стихий нынче как бы автоматизирован, а раньше выполнялся вручную?

— Очень-очень похоже на то. Так вот, все те, кто в свое время выполнял эту нелегкую работу, составили братство змиев, или, как ты говоришь, драконов. В наше братство входят только высшие и великие.

— То есть личности четвертого и пятого уровня?

— Верно. Личности пятого уровня, или высшие энергетические структуры, или высшие сущности — это изначальные и окончательные сущности, сама суть Мироздания. Личности четвертого уровня — великие сущности — это сущности, которые посредством многих воплощений и преображений сумели достичь почти всего, что присуще высшим. То есть, высшие — это те, кто есть, а великие — те, кто стали.

Высшим ненужно воплощаться, чтобы оставаться собой. Воплощения для высших что-то вроде развлечения, но не обязательное условие продолжения существования. Великим же приходится, хотят они того или нет, периодически как-либо воплощаться, дабы сохранять свои достижения. Главное различие в том, что высшие могут преображаться, используя любые варианты от втягивания в себя невообразимой энергетической мощи до полного рассеивания и обратно без ущерба для своей личностной осознанности. Великие могут создавать невиданную мощь себя, но рассеиваться, способны лишь до определенного предела. К тому же, великие не вхожи в сферы высших, в то время как высшие могут находиться в любых сферах.

Высшие есть всё, и нам ненужно ничего достигать. Великие достигли всего достижимого, но любые достижения нуждаются в постоянной поддержке, иначе они рассеиваются без следа. Однако в достижениях чего-либо есть особая сладость. Именно она заставляет многих высших так или иначе воплощаться, хоть с практической точки зрения это нам абсолютно ни к чему. Только будучи воплощенным, высший способен испытывать сладость иллюзии достижения.

— То есть, любое достижение иллюзорно?

— Для высшей сущности — да. Посуди сама, как можно считать достижением то, чем ты и так являешься по своей сути? В то же время для любой другой сущности, в том числе и великой, достижение — это реальность.

Пэфуэм сделал небольшую паузу, а затем продолжил.

— Так вот, в создании Вселенной принимали участие лишь высшие и великие, которые и образовали братство змиев. В период юности Вселенной мы были звездами и планетами, их орбитами, пространством между ними. Мы были Солнцем, Луной, Землей. Мы же их и вращали. Мы были океанами и материками, ветрами и штормами, облаками и дождем. Мы перебывали всем во Вселенной, постепенно заставляя работать подобным образом безличные энергии. Но даже и сейчас, если что-нибудь выходит из строя, мы, то есть змии, вновь, образно говоря, начинаем вручную крутить ручки миров Вселенной. Мы храним, холим и лелеем ее, так как она наше дитя. Она и твое детище, Ырэа.

— А я, получается, непутевая мать, покинувшая своего ребенка?

— Это из области человеческой морали, Ырэа. Миров, пригодных для воплощения, в Мироздании бесчисленное множество. Они проявляются и рассеиваются. Они не имеют никакой практической ценности непосредственно для высших. И всё же, высшие не без удовольствия частенько балуются их творением.

Впрочем, творить миры — штука, на самом деле, нехитрая и доступная едва осознавшей себя личности. Как говорится, не успел опериться, а уже лепит себе мирок, в котором сможет воплотиться, дабы не рассеяться в Мироздании. Конечно, такое бывает нечасто. Низшие сущности, как правило, воплощаются в уже готовых мирах. Но если бывает, то такой мирок существует лишь столько, сколько находится воплощенной в нем эта сущность, стремящаяся таким образом укрепить свою структуру, а затем рассеивается без следа. Зачастую вместе со своим горе-создателем. Но есть и великие миры, и целые системы миров.

Никому не воспрещается и не вменяется в обязанность создание и поддержание миров. Если все змии покинут Вселенную, она постепенно рассеется, но ни один змий не обязан торчать тут и блюсти исправность ее систем. Если какой-либо мир перестают поддерживать, значит, он стал никому не нужен, а зачем нужно то, что никому не нужно?

— Постой! Как я поняла, только змии могут поддерживать этот мир, так?

— Верно.

— А если Вселенную покинут все змии, это ведь вовсе не значит, что ее пожелают покинуть и те существа, что змиями не являются?

— Ырэа! Ты человек до мозга костей! — Пэфуэм добродушно рассмеялся. — В Мироздании есть особая сила, особая энергия, которая не позволяет перестать поддерживать мир, который нужен хотя бы одному существу. Люди называют эту силу ЛЮБОВЬ. Ни один змий не обязан поддерживать существование Вселенной, но есть очень много змиев, которым непреодолимо хочется этого, потому что они ЛЮБЯТ. Даже если ЛЮБОВЬ связала тебя с одной крохотной пылинкой этого мира, ты не покинешь его и будешь крутить его ручки столько, сколько понадобится и с величайшим наслаждением.

— Значит, я не смогла полюбить этот мир?

— Ырэа, высшие не могут ничего реально достичь, потому что уже являются в своей сути всем сущим. Ни ты, ни я не можем достичь ЛЮБВИ, так как мы и есть ЛЮБОВЬ. ЛЮБОВЬ — наша суть, а мы — суть ЛЮБВИ.

— Но…

— В братство змиев входит не так много высших. Из нас из всех во Вселенной, после завершения формирования основ ее существования, остался лишь я. Остальные изредка заглядывают в гости, и то не все. Иногда забредают высшие не змии, покувыркаются тут и сваливают. Но вот великие остались почти все. Для них ЛЮБОВЬ — это реальность. Они достигли ее тут и не желают расставаться со своим достижением.

— А ты?

— Я тоже достиг ее. Я знаю, что мое достижение лишь иллюзия, но она столь сладостна. Да, меня здесь держит иллюзия и больше ничего. Ты же не подверглась здесь никаким иллюзиям и пробыла ровно столько, сколько требовалось. Насколько я тебя знаю, тебя не интересуют иллюзии достижений, ты чужда их сладостности. Ты творец, который сотворив нечто, более не испытывает к сотворенному интереса. Да, Вселенная и твое детище, но не дитя. Поняла разницу?

— Да.

— Все, что я тебе рассказываю, — это сказки. Так как, во-первых, законы Вселенной не позволяют мыслить и, соответственно, излагать свои мысли вне категорий пространства и времени, а во-вторых, потому что ты сейчас человек, и все сказанное мною, я должен адаптировать к особенностям человеческого понимания. Но сказка — это не ложь. Сказка — это тип кодировки, в которой код является эквивалентом, подобием. Ну а теперь, я бы хотел рассказать тебе, Ырэа, ту сказку, ради которой искал с тобой встречи, пока ты находишься в человеческом воплощении.

— А можно прежде задать несколько вопросов?

— Да. Конечно.

— Рядом со мной есть несколько человек, я бы хотела знать, кто они, но я не знаю, как их описать.

— Назови просто имена, какими ты их называешь. Я пойму, о ком речь.

— Во-первых, Женечка.

— Великий. Змий. Змиево имя — Джагэ. Твой давний друг. Создавать Вселенную пришел вместе с тобой, как говорится, за компанию. Вместе с тобой и ушел, однако, затем не раз возвращался, не испытывая особого интереса к ее судьбе, но, тем не менее, внося свою лепту в ее поддержание. Последние несколько раз воплощался исключительно человеком, развлекаясь обхождением законов существования Вселенной.

— Его друг Генка.

— Великий. Змий. К созданию Вселенной присоединился одним из последних, если не самым последним, и, соответственно, в братство змиев вошел позже всех остальных. Активно участвует в поддержании существования Вселенной. Змиево имя — Ынаг. Здесь подружился с Джагэ, потому что тоже предпочитает человеческое воплощение всем остальным. Правда, и змием воплощался много раз. Как только Джагэ по твоей просьбе принял свое нынешнее человеческое воплощение, Ынаг стал воплощаться исключительно человеком. Тело он для себя, как и все змии, трансформирует, но больно уж странным образом.

— Что значит «трансформирует тело»?

— Потом объясню.

— Хорошо. Следующий — Аристарх Поликарпович. Он не рядом со мной, но сыграл в моей жизни определенную роль.

— Я знаю. Великий. Змий. Вплоть до начала твоих попыток воплотиться здесь, использовал исключительно змиевы воплощения. Впервые воплотился человеком после твоей третьей неудачной попытки, дабы иметь возможность помочь. Змиево имя — Наруд.

— Гиала.

— Великая. Змий. Настоящий ас зажигания звезд и закручивания галактик. Змиево имя — Гаэма. Состоит в дружеских отношениях с Нарудом. Предпочитает воплощаться змием, но при этом перепробовала целый ряд воплощений, правда, по большей части сфер недоступных человеческому восприятию, к тому же некоторые из них — плод ее творчества. Два раза воплощалась человеком, и, видимо, вот-вот воплотится в третий, — глаза Пэфуэма слегка прищурились и заблестели веселыми искорками.

— Влад.

— Великий. Змий. Змиево имя — Мадун. Состоит в дружеских отношениях с Нарудом и Гаэмой. Принимал активное участие в создании Земли и впоследствии большую часть своих сил отдал именно ей, занимаясь формированием различных типов биологических тел, — (при упоминании о пристрастии Влада к созданию биологических видов, Ира про себя усмехнулась, вспомнив жалобы школьной биологички, на то, что Влад, по ее мнению, намеренно издеваясь над ней, постоянно несет полную околесицу). — Предпочитает змиевы воплощения, но всегда на себе испытывал все вновь созданные формы. До твоего нынешнего появления здесь ни разу не воплощался человеком и вовсе не интересовался этим воплощением. Зато после твоей второй попытки будто преследует тебя.

— Почему?

— В Мироздании не принято вмешиваться в сугубо личное.

— Ладно. Рауль.

— Великий. Не змий. Случайно забрел во Вселенную и воплотился человеком. Не думаю, что он здесь задержится.

— Радный.

— О нем у нас будет особый разговор, но все ж выдам и его досье. До воплощения во Вселенной не существовал как личность. Естественно, не змий. Сформировался в низшую энергетическую структуру посредством воплощения в человеке. За одно воплощение смог достичь состояния высокоорганизованной структуры среднего уровня. За следующее воплощение — снова в человеке — достиг предельно возможного, то есть стал великим. После этого воплощался во всё, что возможно во Вселенной. Так что, кроме змиева воплощения, ему известны все. В совершенстве изучил законы Вселенной, притом до такой степени, что подобно змиям может осознанно влиять на процессы. Печется о Вселенной почище любого змия.

— Есть еще двое, но они не люди, по крайней мере, сейчас.

— Я слушаю.

— Зив.

— Великий. Не змий. Однако, раз забредя во Вселенную, больше ее не покидал. Воплощается исключительно в животных. Неравнодушен к судьбе Вселенной, а потому оказывает любую посильную помощь.

— Лоренц.

— Великий. Змий. Змиево имя — Нэц. Не тяготеет к грандиозности, а потому занимается мелким устроительством. Предпочитает воплощаться в формы, существующие за пределами человеческого восприятия. Периодически принимает змиево воплощение. Один раз воплощался человеком. Считает, что хуже этого ничего нет и быть не может. Ратовал за рассеивание человеческого воплощения, но постепенно стал содействовать его развитию, впрочем, не изменив к нему своего отношения. У тебя есть еще вопросы?

— Пока больше нет.

— Тогда давай-ка я начну рассказывать тебе то, ради чего мы с тобой сейчас встретились.

— Давай.

— Итак, для начала я расскажу тебе сказку. Именно сказку, и это очень важное уточнение, так что обрати на него особое внимание, Ырэа. Это именно сказка, а не исторический экскурс.

В Мироздании есть силы всякие. Одни помогают, другие мешают. Впрочем, те, что помогают одним — мешают другим и наоборот тоже случается. Но есть в Мироздании и такая сила, которая помочь, на первый взгляд, уж ничем никому не может. Сила эта лишает возможностей. Уж казалось бы, какая может быть от нее помощь? И все же, нашелся-таки чудак, который и эту силу придумал, как к делу приспособить. А случилось это вот как:

С силою той знаться по понятным причинам никто не хотел, а потому жила она себе вольготно, не встречая никакого сопротивления. Старались все ее стороною обойти, да нет-нет кое-кто и сталкивался. Туго им приходилось — сила ведь возможности у них отнимала. Вступали они с ней в противоборство и радовались, коли ноги унести получалось.

Столкнулся с той силой как-то и наш чудак, да только бороться с нею не захотел. Не потому, что слаб оказался, а просто так — интересно ему стало, а что же будет, если не противиться ей, и позволил силе той лишить себя возможностей.

Загрустил он поначалу, когда практически все возможности для него исчезли, да ведь по собственной его воле получилось то. А потому прогнал он свою печаль и начал пытаться сделать невозможное, раз возможностей нет. И чудо произошло — преобразился он, да так сильно, что сам себе подивился. Вот тут-то и придумал он, как силу ту к делу приспособить. И не просто придумал, а можно сказать новый принцип открыл: дать шанс, лишив возможностей.

Рассказал он об этом принципе великим и высшим — тем, что слушать захотели. По нраву им речи его пришлись и вознамерились великие и высшие по этому принципу целый мир сотворить. Как вознамерились, так и за дело взялись. Без устали они трудились. А как вместилище для мира нового-небывалого соорудили, порешили, что теперь они в этом мире и за пределами его будут братством. Братством змиев.

Само собой, «без устали трудились», это не значит, что змии с кирками и лопатами бегали или молотками стучали. Змии направляли и перенаправляли энергии, закручивали их и раскручивали, смешивали и разделяли, ослабляли и усиливали, преображали и воплощали — я думаю, тебе это понятно.

— Да. Понятно.

— Тогда дальше рассказываю.

Итак, понравилось высшим и великим, которые новый мир создавать принялись и братством змиев себя объявили, действие принципа «дать шанс, лишив возможностей». Да только применить его без силы, которая возможностей лишает, конечно же, нельзя, а потому, как только вместилище для нового мира готово было, изловили змии ту силу и во вместилище-то и запустили.

А что может сила, возможностей лишающая? Понятно, что — возможностей лишать. А какие именно те возможности, ей и дела нет.

И стала та сила во все вмешиваться, да по-своему выправлять. И ведь прогнать ее нельзя и даже противиться, коли уж мир такой чудной сделать решили.

Призадумались змии, да только думая да гадая, много дел не наделаешь! А коль не знаешь делать что, так делай хоть что-нибудь — оно и выведет. Вот и стали змии творить, что кому на ум придет, лазейки всякие выискивая. И раз уж сила та возможностей лишала — стали делать невозможное.

В братство змиев только великие и высшие входили, а потому творил каждый нечто не просто невозможное, а еще к тому же дивное да чудесное, а одно дивное да чудесное с другим дивным да чудесным переплетая, в нечто и вовсе мудреное превращали. И так, и эдак изворачивались змии, не имея возможностей, и заместо одного мира целую систему сотворили. А глядя на творения свои, пуще прежнего принцип «дать шанс, лишив возможностей» ценить стали.

И вот уж в мирах Вселенной воплощения всякие появились, и отбоя от желающих не было, но ждала тут змиев новая напасть. Обнаружили они вдруг, что ничего принципиально иного, чего в других мирах нет, они не сделали. Да, носилась по Вселенной сила, лишающая возможностей, но она и в других весях Мироздания есть — разве что во Вселенной ее во много раз больше оказалось. Сущности, воплотившиеся тут, как и везде, силу ту избегать пытались либо боролись с ней, и принцип «дать шанс, лишив возможностей» не действовал так, как должен был.

Снова змии думать сели. Долго думали и поняли они свой просчет: сами-то они принципу «дать шанс, лишив возможностей» подчинились, но в сотворенные воплощения ту силу не вкладывали.

Снова принялись змии за дело, но теперь стремились к тому, чтоб само воплощение на силе, лишающей возможностей, замешано было. К уже сотворенным мирам новые добавились. И в каждом из тех миров принцип «дать шанс, лишив возможностей» в самих воплощениях все больше и больше проявлялся.

Совершенствовали свое мастерство змии и таки добились, чего задумывали. Правда, получилось у них именно то, к чему стремились, лишь на махоньком камушке, а имя тому камушку Земля.

И пошла на Земле жизнь невозможная, небывалая, нигде более невиданная. Завертелась-закрутилась, да так лихо, что змиям, по большей части, лишь подправлять да направлять ее приходилось. Так началось то, что люди потом назвали эволюцией.

Много и упорно трудились змии, создавая Вселенную со всеми ее чудными и мудреными мирами, но пуще прежнего взялись они за дело, когда зародился и вовсе небывалый мир на Земле. Холили и лелеяли его змии и наступили, в конце концов, времена, когда воплощениям земным, казалось, счету нет.

Самыми великолепными из них были могучие ящеры водные и сухопутные. И вот тогда решили змии и сами на Земле воплощаться. Они, правда, и до этого воплощались и на Земле, и в других мирах, но теперь порешили создать особое для себя воплощение. Такое, чтобы в нем свободно можно было в любом мире Вселенной жить и без помех из одного мира в другой переходить, но самое главное, чтобы оно для земной жизни подходило.

И сотворили змии себе воплощение то по образу ящеров. По образу ящеров, да не по подобию. Не стали змии воплощение то на силе, лишающей возможностей, специально замешивать, хоть небольшая ее толика и в этом воплощении есть. Правда, ее столь мало, что она почти не лишает возможности Помнить и Знать. К тому же, на Земле позволяет и по тверди ее ходить, и внутри тверди, и по воздуху ее летать, и в водах ее плавать и многое-многое другое. А за пределами земного мира так и вовсе в том воплощении никаких преград нет. Спросишь, на что же змиям воплощение сие понадобилось? А чтобы, пребывая в том обличье, быть в курсе всего, что во всех мирах Вселенной творится, дабы поддерживать их.

А жизнь земная тем временем все вперед неслась. Становилось новых земных воплощений еще больше прежнего и различия между ними проявлялись отчетливее.

Мир земной, в первую очередь, для того создавался, чтоб значит, преображение, уровень личности повышающее, интенсивнее происходило. Но заинтересовались миром Земным и высшие с великими, то есть те, кому преображение, уровень повышающее, и ненужно вроде бы вовсе. А потому стали и они в этом мире воплощаться, по собственной воле воплощение выбирая. Змии тому не противились, потому как великий или высший, воплощаясь в жизни земной, хоть и не помнил, кто он есть на самом деле, но, тем не менее, по наитию мог собратьям своим по воплощению верный путь указывать.

И текла жизнь земная, и радовались змии своему творению, и всё, вроде, ладно и справно шло. Всё, да не всё вовсе. Вроде бы преображались сущности, едва сущностями ставшие, и достигали многого, да в какой-то момент их как бы заклинивало.

И решили тогда змии и вовсе невозможное сделать. Сотворить они решили воплощение по образу и подобию самой сущности, как она есть, но так, чтобы то воплощение пуще прежнего возможностей лишало. Вот так и появился на земле человек.

Тело человеческое, с одной стороны, слабое и беззащитное. От Памяти и Знаний его во стократ более мощные заслоны отгораживают. Но, при всем при том, открыто для него творчество почти так же, как и для самой сущности.

Заслоны от Памяти и Знаний столь мощными получились, что воплотившихся в человеке змиям учить пришлось, дабы они свою способность к творчеству применить могли и с помощью нее преображаться. Учили змии людей осторожно, да понемногу, дабы наука та человеческое воплощение постепенно пропитывала. И все вроде как ладно шло. Совершенствовалось человеческое воплощение, а вместе с ним все интенсивнее совершенствовались те, кто в нем воплощался. Радовались змии, и в один прекрасный момент решили они, что пора человеческому воплощению Главный Закон Бытия раскрыть.

Что это за Закон такой, я тебе, Ырэа, после расскажу, а сейчас…

В общем, поведали змии человеку Главный Закон Бытия, да только сами не ведали того, что от этого случится. А случилось то, что сила, лишающая возможности тут во всю свою мощь встала и лишила она человеческое воплощение возможности Закон тот впитать так, каков он есть.

С тех самых пор все вкривь да вкось пошло. Почему? То потом расскажу. А сейчас про то поведаю, что дальше-то было.

Так вот, во Вселенной все так вкривь да вкось пошло, что за пределами ее да и в ней самой стали подумывать, как бы от человеческого воплощения-то избавиться, а некоторые предлагали и от всей Вселенной разом. Да только змии за Вселенную горою встали, правда, о том, чтобы развеять человеческое воплощение и сами подумывали. И уж готовы были сделать то, но тут ко мне явился гость. Непростой гость — человек.

Этим гостем был тот, кого ты назвала Радный. Он попросил выслушать его и поведал мне свою историю. Признаться, я сначала не мог поверить в рассказанное им. Не мог поверить, так как не предполагал, что такое могло укрыться от змиев. Но потом вынужден был признать правдивость его истории.

Он действительно был первой и единственной — надеюсь, пока — сущностью, которая в полном смысле не существовала до воплощения человеком, и всего за два воплощения достигла величия. Я не представляю, как мы могли такое чудо проглядеть, но вынужден признать, что так оно и было. Наверное, сила лишающая возможностей, нас той возможности лишила. К тому же он, едва став великим, тут же Вселенную покинул. Вернулся он очень скоро, но уже как великий и никому не приходило на ум, что таковым его сделало человеческое воплощение.

Я уже говорил, что прошел он через все воплощения, возможные в системе миров Вселенной, и полюбил ее почище любого змия. Начав учиться знанию змиев, будучи человеком, он полностью постиг это знание, путешествуя по Мирозданию. После он вновь стал воплощаться человеком, но по собственной воле трансформируя тело своего воплощения. Надо сказать, что змии, воплощаясь людьми, и не только, тоже трансформируют для себя тела, но он это делает с такой непревзойденной виртуозностью, которой любой самый изощренный змий позавидует. К тому же, ему удается убирать щит забвения, а на это далеко не все змии способны, когда принимают не змиевы воплощения. По крайней мере, убирать его почти полностью и, к тому же, еще тогда, когда тело находится на стадии внутриутробного формирования.

В общем, поведал он мне свою историю и попросил повременить с рассеиванием человеческого воплощения, и разрешить ему сделать все, что в его силах, дабы исправить ситуацию. И предложил для ее исправления очень занятное решение: змиям и другим заинтересованным великим и высшим периодически тайно воплощаться человеком, ничему никого не учить, а лишь стараться, не особо бросаясь в глаза, вести определенный образ жизни, закладывая тем самым поведенческую матрицу для человечества в целом или отдельных его групп, и таким образом постепенно очищать искореженные энергии. Он не был голословен и представил примеры своего подобного действия. Нас — змиев — уже это более чем впечатлило, и тут…

Знаешь, Ырэа, я сам питаю непреодолимую слабость к человеку и, даже когда был готов принять решение о рассеивании человеческого воплощения, в глубине души верил, что это гениальное творение с огромным потенциалом. Вот только до какой степени огромен этот потенциал я тогда и понятия не имел.

Тогда мне его следующее заявление показалось в высшей степени безумным. Для меня до сих пор все это окутано непроницаемой завесой тайн и загадок. А тогда я даже несколько раскаялся в поспешно данном обещании повременить с рассеиванием человеческого воплощения.

Он явился ко мне вот в эту самую пещеру, будучи человеком. Вот здесь вот мы с ним и разговаривали. То, что он заявил, после изложения очень заинтересовавших нас предложений, более всего походило на обычную человеческую браваду. От того и засомневался я в нем: человек — он и есть человек! Существо с непомерным мнением о себе.

А заявил он, что отправится в сферу высших и приведет во Вселенную еще кого-нибудь из высших змиев. Из тех, кто покинул Вселенную, но не потерял интерес к ее судьбе.

В сферу высших способен проникнуть только высший — остальные распадаются в ничто при малейшей попытке сделать это. Правда, высшего можно вызвать из сферы высших, но сделать это может, кроме другого высшего, только сущность связанная с тем высшим, которого она желает позвать. На тот момент, тот, кого ты назвала Радный, не имел связи ни с одним из высших.

В общем, тогда, на мой взгляд, передо мной стоял обычный человек с обычной человеческой самоуверенностью, с обычной человеческой самовлюбленностью и обычными человеческими, как всегда ничем не обоснованными и не подкрепленными, амбициями.

Он, правда, отметил, что, наверное, выглядит чересчур дерзким, но тут же добавил, что собственный опыт убедил его лишь в том, что не бывает только того, чего не делаешь. Я посмеялся над ним, но он стал настаивать и… сам попросил освободить его от тела.

«Мне понадобится особая мощь. Уверен, что силы страха и боли дадут мне нужный толчок», — сказал он. «Страх и боль ослабляют», — возразил я, дивясь его просьбе. «Страх и боль силы. Любые силы или ослабляют или придают мощь. Вопрос лишь в том, как их направить. Я знаю, как направить страх и боль», — ответил он. «И как же?», — спросил я. «Любовью», — шепотом ответил он. Признаюсь честно: он… не могу сказать, будто он убедил меня… но… В общем, я разорвал его тело.

А он прямиком отправился в сферу высших. Ни один великий не вступал туда, не говоря уже обо всех остальных. Это действительно невозможно, но… Он совершил невозможное. Это оказалось по силам тому, кто через человеческое воплощение из ничего преобразился до великого.

После такого я лично пойду на что угодно, но не дам развеять Вселенную, не дам развеять человеческое воплощение.

Он потом признался, что намеренно просил содействия именно у меня, дабы окончательно убедить змиев, что человека рано списывать со счетов. Что в человеческом воплощении действительно заложен небывалый потенциал. Потом я его спрашивал, как он осмелился, ведь, по сути, у него не было никаких возможностей. Он усмехнулся и ответил: «У меня действительно, как и у любого другого не высшего, не было возможностей попасть в сферу высших, но ведь жизнь во Вселенной создавали по принципу „дать шанс, лишив возможностей“. Я всего лишь ему следовал, вот и все. Коли уж я, воплощаясь во Вселенной, на этом принципе, что называется, собаку съел, и не одну, то не было ничего проще, как воспользоваться им в аналогичной ситуации. Шанса, мне, конечно, тоже никто не давал, но это неважно — я сам его взял».

В общем, Ырэа, из сферы высших он привел тебя. И, судя по нашему с тобой общению до и между твоими попытками воплотиться человеком, у тебя есть, так сказать, план.

— Какой?

— Сугубо личный. А потому, кроме тебя, о нем никто не знает. Могу лишь добавить, что тело для твоего воплощения собирались трансформировать определенным образом, но ты от этого отказалась, пожелав воплотиться в самое обычное. От того с твоим воплощением возникло столько сложностей, и они продолжаются у тебя до сих пор. Но, думаю, ты приняла мудрое решение, посчитав, что на себе должна испытать в полной мере, что же такое быть человеком.

И на этом заканчивается моя сказка. А дальше начинается быль.

— А можно спросить?

— Спрашивай.

— Ты сам воплощался человеком?

— Да. И не раз. Но только в трансформированное тело, а потому о человеческом не могу судить в полной мере.

— А где тот чудак, что принцип открыл?

— Этого никто не знает. Поговаривают, что он за счет силы лишения возможностей преобразился до великого. Еще говорят, что он сейчас вроде как сам где-то во Вселенной живет, но как оно в точности — никто толком не знает.

— Так он не участвовал в сотворении Вселенной?

— Он не стал еще великим, когда открыл принцип «дать шанс, лишив возможностей», а коли новый мир лишь высшие с великими создавать взялись — к ним в компанию даже и не просился.

— Странно, что вы его сами с собой не позвали, ведь он куда лучше всех знал, как открытый им принцип действует.

— Ырэа, во-первых, не «вы», а «мы» — ведь ты тоже змий. А во-вторых, позвать-то его, может быть, и позвали бы, да только он, едва идейку подкинул, как тут же и сгинул, дальше своим открытием забавляться. Ырэа, тебе сейчас многое непонятно и не может стать понятным, так как ты нынче в человеческом воплощении со всеми вытекающими отсюда последствиями. То, что я тебе рассказал, это всего лишь сказка, всего лишь способ говорить по-человечески о том, что человеку недоступно. А потому, предлагаю тебе теперь быль послушать.

— Рассказывай.

— Итак, быль. Впрочем, и быль я тебе сказкой рассказывать буду, но от того сие былью называю, что это было, есть и будет. Быль — это Главный Закон Бытия.

Главный Закон Бытия — это закон построения и функционирования абсолютно всего, что есть, что можно себе вообразить и даже того, чего и вообразить нельзя. Ты его, естественно, прекрасно знаешь, но — и это тоже естественно — знаешь ты его не как человек. Этот закон постоянно работает вне зависимости от чьей-либо воли, и вне зависимости от нашей воли мы постоянно находимся в поле его действия. По большому счету, мы сами и есть этот Закон. И все же… Одно дело просто находиться в поле его действия, и совсем другое — находиться в этом поле осознанно. Все, что работает, может работать как на тебя, так и против тебя, а знание основ функционирования позволяет добиваться желаемых результатов, вместо того, чтобы довольствоваться последствиями.

Главный Закон Бытия — это закон двоичности.

Его открытие стало для человечества так называемым «грехопадением». Под действием силы, лишающей возможностей, в сознании человека двоичность превратилась в двойственность.

Двоичность — это единение, целостность.

Двойственность — это разделение в восприятии мира надвое: на Свет и Тьму, на Жизнь и Смерть, на Мужское и Женское, на Хорошее и Плохое, на Правильное и Неправильное, на Друзей и Врагов, на Добро и Зло, и т. д. и т. п.

Принцип двоичности не имеет к такому делению никакого отношения.

Двоичность — это сочетание, связь, единение паузы и импульса. И пауза, и импульс — суть действия. Пауза — действие непроявленное, импульс — действие проявленное.

Новейшая история человечества порадовала змиев определенной толикой осознания человеком принципа двоичности. Человек с помощью закона двоичности сам создал мир — виртуальный мир, компьютерный мир. Пауза и импульс — и больше ничего, казалось бы, что может быть элементарнее, но все многообразие компьютерных программ и файлов создано именно этим принципом.

Вселенная во всем своем многообразии всех миров системы — это тоже только сочетание, связь, единение паузы и импульса и больше ничего. Эта пещера — только определенное сочетание пауз и импульсов. Наш с тобой разговор — только определенное сочетание пауз и импульсов. И ты, и я — только определенное сочетание пауз и импульсов. И больше ничего. То есть, весь аналоговый мир есть иллюзия, созданная цифровой двоичной системой — и больше ничего.

— Получается, что всех можно разделить как бы на программистов и пользователей?

— Ырэа, ты, воплотившись человеком, погрязла в мировоззрении, которое стало свойственно этому типу воплощения. Деление всех на программистов и пользователей — принцип двойственности чистой воды! Каждый, будь то человек, змий, медведь, шакал, лягушка, дерево, ручей, гора, камень, звезда на небе, яичница на сковородке, да все что угодно — постоянно является и программистом, и пользователем, а, кроме того, еще и целым рядом программ, и создаваемыми с их помощью файлами. Но в своей сути все равно остается лишь сочетанием пауз и импульсов, как и все окружающее.

В сознании человеческого воплощения двоичность подменилась двойственностью, мир разделился надвое по разным категориям и запутал человека сим делением. Ведь, как говориться у людей: нет худа без добра; не было бы счастья, так несчастье помогло. И враг может стать другом, а друг врагом.

Однако человек убедил себя, что решил эту проблему, заявив, что все относительно. К примеру, в системе двойственности мир делится на друзей и врагов. И друг, и враг имеют ряд противоположных характеристик. Но если враг становится другом, то… понимаешь, суть самого индивида от этого не меняется, но пока он был врагом, он был, к примеру, коварным и жестоким, а как только стал другом — тут же «превратился» в благоразумного и доблестного. Человек-«Мудрец» говорит в этой ситуации, что просто все относительно, но никакой относительности нет. Все абсолютно! Ведь не меняется при этом истинная суть того, кто был «врагом» и стал «другом». Не меняются настройки обусловливающие двойственность восприятия.

Почти каждая сущность в человеческом воплощении так или иначе пытается найти путь к абсолюту, а абсолют — он здесь, он повсюду. Он заключен в единстве двоичности, в единстве сочетаний пауз и импульсов, в единстве сочетаний действий непроявленных и действий проявленных. Ни пауза, ни импульс не являются ни Светом ни Тьмою, ни Жизнью ни Смертью, ни Мужским ни Женским, ни Хорошим ни Плохим, ни Правильным ни Неправильным, ни Другом ни Врагом, ни Добром и ни Злом. То есть, они не могут быть охарактеризованы в этих понятиях.

— Получается, что добра и зла вроде как не существует?

— Как же не существует?! Существует, конечно! В сознании человека. А из него программами и файлами, которые в свою очередь также являются программистами и пользователями, проецируется, отражается, рефлектирует на окружающее. И пока человеческое воплощение будет поддерживать систему двойственности, она будет существовать. Да. Добро и Зло — иллюзия, но иллюзия, построенная на реальности сочетания пауз и импульсов. Программа «Добро и Зло» — которая, естественно, одновременно является также файлами, программистом и пользователем — успешно функционирует и очень эффективно, только вот ее эффективность работает не в ту сторону.

— Не согласна. Что, как не борьба Добра со Злом сподвигла человека на создание потрясающего феномена под названием человеческая культура?

— Если рассматривать термин культура в широком смысле, то есть, как все то, что создается человеком, в отличие от того, что создано природой, то этот феномен, безусловно, включает в себя и борьбу Добра со Злом, которая, безусловно, является и поводом, и причиной многого, из того, что натворил человек. Однако осмелюсь предположить, что ты, Ырэа, говоря о феномене под названием человеческая культура, имела в виду в первую очередь произведения искусства, созданные человеком, а так же достижения науки. Я прав?

— Да.

— Так вот, Ырэа, смею тебя заверить, что в данном случае борьба Добра со Злом не является ни причиной, ни поводом, и вообще не имеет ни к искусству, ни к его произведениям, ни к науке, ни к ее достижениям никакого отношения.

— Да неужели!?

— Истинно! Догадываюсь, ты сейчас скажешь, что уж, по крайней мере, искусство отражает эту борьбу. Ырэа! Произведения искусства отражают жизнь и вызывают различные оттенки наслаждения, как в момент создания, так и в момент восприятия. Ты сама художник, так что знаешь это лучше меня. Правда, можно предположить, что закон двойственности, одним из воплощений которого является борьба Добра со Злом, — это ни что иное, как принцип «дать шанс, лишив возможности» в действии, и борьба Добра со Злом как раз таки то, что призвано лишить возможности и дать шанс. Но это ошибочное предположение. Сейчас объясню почему. Правда, получится только в виде примерной схемы.

Итак, воплощаясь в мирах за пределами Вселенной, сущность, претерпевая ряд количественных преображений по восходящей, то есть, увеличивая свой объем и мощность, в конце концов, преображается качественно, переходя на более высокий уровень. Происходит это за счет того, что, присоединяя к себе нечто и делая это нечто собою, личность постепенно отодвигает вглубь предел, за которым ее существование, как личности, невозможно. В случае же с человеком, все обстоит совершенно иначе. А насколько иначе, можно проследить даже на самом банальном чисто бытовом уровне. Но сначала схема. Думаю, ты и сама сможешь уловить ее действие на самом банальном, самом очевидном человеческом уровне.

Итак, двойственность восприятия человека создает такие условия, при которых увеличение объема и мощности не отодвигает вглубь предел его личности, а наоборот! Этот предел, как поплавок, который поднимается вместе с поднятием уровня воды и, сколько ее не набирай, продолжает оставаться на поверхности.

Посмотри на людей! Возьми любого среднестатистического человека и забери у него его материальное имущество и общественное положение! Что с ним станет? Не абсолютно с каждым, конечно же. Но те, на кого это не подействует, либо подействует в минимальной степени — это просто воплощенные людьми личности достаточно высокого уровня.

— Я поняла.

— Вот видишь! Само собой, существуют воплощенные людьми, которые преображаются совершенствуясь, но это исключения. Это — личности, изначально имеющие достаточно высокий уровень и, если и подверженные двойственности восприятия, то лишь в минимальной степени.

Когда ты сама шла на костер, ты не считала себя жертвой Зла, и шла ты на костер не во имя Добра. Ты шла на костер ради преображения.

Помнишь, что сказал мне Радный, прежде чем покинуть Вселенную и отправиться в сферу высших? «Страх и боль силы. Любые силы или ослабляют или придают мощь. Вопрос лишь в том, как их направить. Я знаю, как направить страх и боль».

Знаешь, почему его заявление оказалось таким действенным для меня, хотя и не смогло убедить полностью? Я понял, что он владеет законом двоичности и чужд двойственности. По закону двойственности, страх и боль — Зло, с которым следует бороться во имя Добра. А по закону двоичности страх и боль — силы, которым, зная закон двоичности, можно задавать нужное направление.

— Кажется, поняла…

— Хорошо. А теперь немного вроде как отвлечемся и поговорим о том, что же есть Знание. Ведь владение информацией не есть Знание. Оно может перерасти в Знание при определенных условиях, но само по себе Знанием не является.

Владение информацией — это наличие кода доступа к Источнику, но, если он есть в наличии, это вовсе не значит, что тот, кто имеет его, обязательно сможет его расшифровать и воспользоваться им. Из Знания при желании всегда можно извлечь информацию, а вот превратить информацию в Знание можно далеко не всегда даже при самом жгучем желании.

Информация существует и передается посредством каких-либо символов. Знание действует непосредственно. Единственные символы знания — это пауза и импульс.

К примеру, любое изображение на мониторе компьютера — это информация, а паузы и импульсы, которыми она воспроизведена — Знание. Без Знания нет информации, но Знание способно существовать само по себе, не воплощаясь в информацию. При этом наличие информации не гарантирует владение Знанием. То есть, Знание, воплотившееся в информацию, есть, но владение информацией вовсе не гарантирует доступ к Знанию.

— Мне об этом не раз уже рассказывали, и я, кажется, понимаю, чувствую эту разницу, но все же, что называется, лишь спинным мозгом.

— Простой пример: тебе нужно перейти на другую сторону автотрассы с оживленным движением. В большинстве случаев люди это делают весьма успешно, не задумываясь, принимая решения в доли секунды. В данном случае они руководствуются Знанием, которое называют наитием.

А теперь представь, что тебе предложена математическая задача на ту же тему. Представь, сколько понадобится данных, дабы произвести точные вычисления, и сколько времени на формулирование условия и сами вычисления! За это время на реальной автотрассе ситуация поменяется много раз. Это есть информация, которая в реальной ситуации оказывается совершенно бесполезной.

К тому же, ни одна математическая задача, сформулированная с самым тонким учетом всех возможных данных, никогда не учтет очень важной, а в реальной ситуации, подчас, решающей вводной: психологического состояния водителей, сидящих за рулем мчащихся автомобилей.

Безусловно, владение информацией физических и математических законов помогает человечеству в создании правил дорожного движения, направленных на обеспечение безопасности, но в реальной ситуации владение этой информацией, мягко говоря, малоэффективно, и лишь Знание способно предотвратить гибель или увечья. В реальной ситуации ученый, владеющий информацией математических и физических законов, и обычный человек, благополучно давно забывший все, что ему пытались сообщить в школе, находятся в равных условиях.

При этом, владея Знанием, как перейти дорогу, его можно сделать информацией, то есть облечь в словесные или математические символы и передать другому. Однако тот другой вовсе не обязательно превратит эту информацию в Знание. Все пешеходы знают правила дорожного движения и, тем не менее, сколько их попадает под машины? Трагические стечения обстоятельств? Да! Конечно же! Только стекаются они столь трагично лишь потому, что в данный момент данный человек не владеет Знанием.

— То есть Знание — это наитие?

— Знание — это пауза и импульс сами по себе. То есть, Знание — это то, что на самом деле происходит в компьютере, когда на мониторе появляются те или иные символы, то есть информация. Человек создавал компьютер по образу и подобию собственного мозга. Таким образом, мозг — это компьютер, в котором происходят точно такие же процессы, как и в компьютере, созданном по его образу и подобию. А сознание — монитор, на который выдаются те или иные символы, то есть информация, с которой затем работает ум. То есть, получается, что осознавать человек может только информацию и оттого у него создается иллюзия, словно мир функционирует не в цифровом, а в аналоговом режиме. А, как ты, надеюсь, понимаешь, аналогового режима не существует в принципе — это иллюзия в чистом виде. Человеческое сознание работает только с информацией, а потому человек ни при каких обстоятельствах не осознает Знания, и поэтому Знание можно назвать наитием.

— Так значит, Знание в любом случае недоступно человеку?

— Почему же? Доступно, притом всегда. Нужно лишь перестать пытаться пользоваться умом там, где это излишне и создает помехи. Ты же, переходя дорогу, не пытаешься точно измерить скорость автомобилей, силу трения, зависящую от состояния дорожного покрытия и качества автомобильных шин, силу и направление ветра, при этом учесть гравитацию, инерцию, а потом произвести целый ряд вычислений, чтобы определить скорость, с которой нужно двигаться тебе, чтобы не попасть под машину? Знание доступно всегда, когда его не пытаются преобразовать в информацию. Да. Без преобразования в информацию оно недоступно сознанию.

— Я так понимаю — это одно из воплощений принципа дать шанс, лишив возможностей?

— Верно!!! Притом, самое главное и основополагающее. Сознание лишено возможности непосредственного доступа к Знанию, и у воплощенного в человеке есть шанс укреплять свою устойчивость и развиваться, качественно преображаться за счет постоянной необходимости осознавать Знание через преобразование его в информацию и пользоваться информацией как кодом доступа к Источнику, за счет применения принципа двоичности, где пауза соответствует знанию, а импульс — информации.

В критических ситуациях человек достигает особого состояния, когда перестает пользоваться сознанием и действует на основании непосредственного Знания. Потом он все пережитое переводит в информацию и, утратив то особое состояние, вместо того, чтобы сделать эту информацию для себя эффективным кодом доступа к Источнику, применяет к ней принцип двойственности, начиная оценивать, что им сделано правильно, а что неправильно, то есть, грубо говоря, что есть Добро, а что — Зло. Таким образом, силу, которую можно было бы заставить работать на себя, он заставляет работать против себя. В момент особого настроя, позволяющего действовать человеку на основе Знания и, соответственно, с максимальной эффективностью, человек пребывает целостным, не расчлененным принципом двойственности, то есть вне Добра и Зла, и лишь это дает ему возможность выжить, то есть успешно справиться с обстоятельствами. Если бы он мог и в дальнейшем оставаться в этом же настрое, то, преобразовав в информацию пережитое Знание, он из этой информации смог бы сделать эффективный для себя код доступа к Источнику.

— А что такое Источник?

— Источник — это Источник. Это Источник особой энергии, которая запускает в энергетической структуре механизм преображения. И не просто преображения, а качественного преображения, которое ведет к коренной трансформации энергетической структуры, к ее совершенствованию, к повышению уровня личности. Источник находится в самой энергетической структуре. Великий или высший, пребывающий в человеческом воплощении и открывший к нему доступ, тем самым разрушает барьер забвения. Ему становится доступным все, накопленное им Знание, правда, это вовсе не значит, что все оно может быть переведено в определенные символы и стать доступным сознанию — возможности человеческого мозга небезграничны.

Так вот, владение информацией вовсе не гарантирует владение Знанием. Именно поэтому, если человечеству просто рассказать о двойственности и двоичности, ничего не произойдет — кодировка человека не поменяется, и программа «Добро и Зло» успешно продолжит свою работу. Ничего не изменится, даже если человечество свято в это поверит.

— И что же в таком случае нужно делать?

— Нужно нащупать суть настройки человеческого сознания, которая заставляет человека воспринимать мир как борьбу Добра и Зла. Если ты заметила, закон двойственности, кроме человека, больше никого на Земле не затрагивает.

— А по-моему, борьба за существование — это закон двойственности в действии.

— Только человек считает, будто питаться плотью другого существа — это зло, что, впрочем, не мешает ему сим успешно заниматься. Лев же просто стремится утолить свой голод, что диктует ему инстинкт самосохранения, а антилопа просто спасает свою жизнь, тоже согласно инстинкту самосохранения. Между тем животные и растения, как и человек, испытывают горе и радость, страх и безмятежность, боль и блаженство. Человек в этих состояниях находит «извечную борьбу Добра и Зла», в которую и ныряет с головой, а для другого существа эти ощущения — надежные советчики в принятии решений и ничем иным не являются.

— Мне Зив и Лоренц говорили, что главная беда человечества в том, что человек не принимает в расчет животных и растения.

— Очень правильно говорили. Тем же принципом двойственности человек отделил себя от остального мира. Противопоставление «Человек и Природа» — не просто слова — это разделение тока энергий. Если эти токи соединятся — принцип двойственности рассеется. Если принцип двойственности рассеется — соединятся эти токи. Все взаимосвязано.

Все взаимосвязано принципом двоичности. И этим же самым принципом двоичности завязано на кодировке человека, как воплощения. Мы постепенно меняем кодировку человека, входя периодически в это воплощение и задавая новую поведенческую матрицу. Изменения кодировки, вносимые таким путем, происходят очень медленно.

Одна из причин состоит в том, что новая поведенческая матрица, которая постепенно меняет стиль жизни людей, а соответственно, и их кодировку, внедряется в человечество десятилетиями, а то и веками. Другая причина — изменения кодировки подобным путем получается производить очень и очень постепенно, поэтапно, и каждый этап — это сдвиг, как говорится, на миллиметр. Есть и третья причина, которая заключается в том, что великие не змии не способны действовать с той же эффективностью, как и мы, а на нас, помимо глобальной проблемы под названием человек, лежит благополучие всей системы миров Вселенной.

Да, все локальные законы Вселенной, а тем более Глобальные Законы Мироздания работают сами по себе. Их ненужно поддерживать, но их нужно контролировать и периодически направлять, ведь они в большинстве своем безличны, а потому им все равно, как, к примеру, электрической мясорубке все равно, что перемалывать: кусок мяса или палец домохозяйки.

— Я поражаюсь твоей осведомленности о современной жизни людей.

— Я не знаю всех частностей, но общую картину представляю себе гораздо лучше, чем сами люди, ведь я — змий. К тому же я — высший. А, кроме того, в данный момент нахожусь в змиевом воплощении, которое дает мне немалые преимущества по сравнению с любыми другими воплощениями Вселенной, ведь оно почти не подвержено силе, лишающей возможностей. Так что удивляться тут нечему. Пожелай ты воплотиться здесь не человеком, а змием, ты, возможно, и больше моего бы знала, ведь я давно не был в невоплощенном состоянии, а значит, на мне накопилось довольно много наслоений. Говоря по-человечески, глаз замылился.

Так вот, главное — это изменение кодировки человека. Звучит все очень просто: нужно всего-навсего перевести настройку человека с двойственности в двоичность — только и всего. Поначалу очень обнадежили успехи людей в создании техники с использованием закона двоичности, но мы весьма погорячились, рассчитывая, что человек тут же догадается, что и Вселенная построена по этому же принципу, а затем сможет превратить эту информацию в Знание. Тогда настройка изменилась бы сама собой, закон двойственности рассеялся бы.

Пойми, Ырэа, на самом деле человек — это потрясающая победа, и в то же время человек — это катастрофический провал. Надеюсь, пока. И все же, хоть подмена человеком двоичности двойственностью и стала камнем преткновения, тем не менее, само формирование и укрепление энергетической структуры происходит с помощью Вселенной куда эффективнее, чем в других мирах Мироздания.

— И чем же это хорошо?

— Хорошо и плохо — это принцип двойственности, Ырэа. Так что, то, что происходит во Вселенной — это не хорошо и не плохо — это эффективно, это есть.

— Тогда зачем это нужно?

— Если бы оно было не нужно, то рассеялось бы само собой.

— Если так рассуждать, то и двойственность тоже нужна, раз не рассеивается.

— Конечно, нужна! И я даже скажу тебе, кому она нужна.

— И кому же?

— Людям, конечно. И пока она им нужна, она не рассеется.

— И это не хорошо и не плохо?

— Безусловно!

— Но тогда зачем же от нее избавляться?

— А затем, что она имеет обратно направленную эффективность, то есть, она более чем эффективна в пресечении качественного преображения, направленного на совершенствование сущностей воплощенных человеком.

— Может, просто попытаться поменять направление ее эффективности?

Пэфуэм рассмеялся:

— Ырэа! Истину глаголешь! Именно то и пытаемся сделать! Дело в том, что двойственность с другим направлением эффективности — это двоичность: двойственность — разъединение; двоичность — соединение!

— Если я правильно поняла, ты рассказал мне все, что хотел?

— Да.

— И что будем делать дальше?

— Я думал, что у тебя будут еще вопросы.

— Нет. Вопросов у меня больше нет. Точнее, они есть, но я пока не могу их сформулировать.

— Тогда, давай полетаем над Землей.

— Знаешь, я как-то не совсем одета для выхода в свет.

— Вот незадача! Кстати, а как ты думаешь, что больше шокирует людей, если они вдруг нас увидят: дама, появившаяся обнаженной в общественном месте, или тридцатиметровый крылатый змий?

Ира рассмеялась.

— Пэфуэм, а у тебя с чувством юмора все в порядке, однако.

— Знаешь, Ырэа, действительно, никогда не жаловался!

— Я, вообще-то, имела в виду, говоря, что не одета, лишь то, что могу замерзнуть.

— Тебе разве холодно?

— Нет.

— Ты под моей опекой сейчас, и потому тебе не холодно здесь, в пещере, и не будет холодно даже в Антарктиде.

— Понятно.

— Вообще-то, выбор за тобой. Я могу просто тупо и банально отнести тебя к твоему дому, так как сама ты дорогу вряд ли отыщешь. А могу прокатить над всей Землей, а потом закинуть в точку выбора, из которой ты сможешь по собственной воле либо вернуться домой и дальше жить как Палладина Ирина Борисовна, либо принять змиево воплощение и пожить во Вселенной под своим змиевым именем Ырэа, либо принять любое другое, из возможных в системе миров Вселенной, воплощение, либо покинуть Вселенную и вернуться в сферу высших. В этой точке ты не будешь человеком, и над тобой не будет довлеть ничего человеческого, а потому — это будет твой истинный выбор. Решай. Я подчинюсь любому твоему желанию.

Ира задумалась.

— Давай-ка вокруг Земли, а потом в точку выбора.

— Не страшно?

— Страшно.

— А как, по-твоему, страх — это зло?

— Нет. Страх — это предвкушение неизвестности. По крайней мере, тот, что я испытываю сейчас.

— Тогда полетели!

— Подожди, один вопрос.

— Давай.

— А люди тебя не видят?

— Если хочешь, чтобы в свет вышла новая порция сенсационных статей и опровергающих их научных работ, можем прикола ради приземлиться, скажем, на Красной Площади в Москве. Хотя нет. В Москве сейчас темно. Лучше у Белого Дома в Вашингтоне.

— Понятно. Прикалываться не будем. Не хочется, конечно, лишать хлеба журналистов и ученых, но пусть лучше более актуальными проблемами занимаются.

— Пусть занимаются. Ты права. Так что? Полетели?

— Полетели!

— Тогда садись.

Пэфуэм пригнул шею к самой земле.

— Не бойся! Не свалишься в любом случае. Я ведь змий, а не лошадь и не самолет, а значит, полная безопасность гарантирована.

Ира вскарабкалась на него и стала пытаться усесться верхом. Тело Пэфуэма оказалось слишком широким для этого, а Ира не умела садиться на шпагат.

— Усаживайся, как тебе удобно. Я же говорю: я не лошадь и не самолет, не свалишься в любом случае. Я чувствую тебя, так что сможешь даже менять положения во время полета, и ремни безопасности тебе не понадобятся. Кстати, если хочешь, можешь и улечься.

Ира вняла совету и разместилась на его спине с максимально возможным комфортом.

Пока Ира общалась с Пэфуэмом, она не особо обращала внимание на его габариты — просто не до того было. Теперь же, увидев его, что называется, во всей красе, она ума не могла приложить, как такая махина очутилась в этой пещере и как собирается из нее вылезать. Правда, теперь стало понятным, почему на подступах отсутствует лес. Еще поразило Иру то, что сидеть на камнеподобных чешуйках, величиной с ладонь каждая, оказалось на удивление удобно и даже как бы мягко.

— Я могу моделировать твои ощущения, — пояснил Пэфуэм.

— Ощущения можешь, а настрой, или кодировку, или… ну, в общем, ты понял что, нет? — ехидно спросила Ира.

— Ощущения — это сигналы от органов чувств. В их моделировании нет никакой сложности. Я посылаю тебе сигналы соответствующих параметров, твои органы чувств улавливают их, как антенны, а мозг преобразует в соответственные ощущения — все просто. А настройка — это особые категории личностных энергий, особые коды. На них можно влиять, но моделировать — нет.

— Ясно.

Тем временем Пэфуэм пробирался к выходу из пещеры и делал это столь изощренно, что Ира не уставала дивиться его изысканным движениям.

— Телу змия доступно очень многое — как-никак для себя создавали, — не без гордости прокомментировал Пэфуэм.

За пределами пещеры уже царила ночь.

— Куда летим? — спросил Пэфуэм, остановившись у самого выхода.

— Навстречу солнцу, — ответила Ира.

— Как скажешь, — проговорил Пэфуэм и взмыл в небо.

Над безлюдными территориями Пэфуэм летел очень низко и медленно, над поселениями людей взмывал в самую высь и несся с бешеной скоростью — Ира с трудом различала лишь вереницы огоньков внизу.

— Так значит, люди могут видеть тебя? — спросила Ира.

— Конечно, могут, если я вхожу в зону их восприятия, — ответил Пэфуэм.

— А пламя изрыгать можешь?

— А как же!

Они пролетали над каким-то городом. Пэфуэм взял чуть левее и, как только город окончательно скрылся в темноте, выпустил из пасти целый сноп золотисто-красного огня, после чего вновь поменял направление.

Над горизонтом стали появляться первые лучи солнца.

— Где мы?

— Над Памиром. Извини, насчет посадки у Белого Дома, это, как ты понимаешь, была шутка, так что, когда станет совсем светло, будем лететь только там, где нет населенных пунктов. Можно было бы, конечно, лететь повыше, но там ты не сможешь нормально дышать.

— Да, конечно. Я понимаю. Кстати, а как насчет самолетов?

— Все их коридоры я знаю, а радары меня не засекают.

— Что-то вроде противорадарной установки?

— Угадала.

— Это я по аналогии с моими органами чувств. Ведь если ты на них воздействовать можешь, так чем радары хуже?!

— Верно.

— Слушай, но ведь ты тогда должен уметь и для людей невидимым становиться, даже если находишься в зоне их восприятия?

— Догадливая! Я и становлюсь, если при этом не нужно по ходу одной даме создавать оптимальный температурный режим и комфортные тактильные ощущения, следить, чтобы она на землю не свалилась и чтобы не испытывала неудобств во время общения, то есть, чтобы ей не приходилось кричать и прислушиваться. Возможности в зоне человеческого восприятия у меня, конечно, широкие, но отнюдь не безграничные.

— Извини.

— Да ладно! Есть хочешь?

— Не отказалась бы. А что, можно?

— Сейчас попробуем, — Пэфуэм взял круто влево, и вскоре они уже летели над океаном.

— Слушай, либо я ничего не смыслю в географии, либо ты через проходы проскакиваешь.

— Не без этого.

Пэфуэм спланировал над одним из небольших островов и плавно опустился на морской берег.

— Пэфуэм, а кто проходы сделал?

— Предлагаешь выдвинуть на соискание Нобелевской премии? Никто их не делал. Сами собой получились. Вначале хотели залатать, а потом поняли, что с ними даже удобнее.

Ырэа, творчество — это сложное многоуровневое преобразование энергий. Человек, занимаясь творчеством, делает то же самое, вот только не может проследить все уровни преобразования энергий вплоть до двоичного. Основное творчество человека, так или иначе, связано с преобразованием так называемой материи, но и материя, и составляющие ее вещества — тоже энергии. Воплощение человек приспособлено к такому творчеству.

Мы же в своем творчестве не занимаемся преобразованием материи и вещества так, как это делает человек. То есть, создавая, к примеру, планету, мы не лепим и не ваяем — мы преобразуем энергии совершенно иным образом, и планета создается как бы сама собой. А поскольку это творчество, заранее никто не знает, что в конечном итоге получится. Мы не занимаемся мастерством и, тем более, серийным производством — эти функции, если они становятся необходимы, возлагаются на безличные энергии, как, допустим, в клепании форм единого образца для воплощений.

Так вот, каждое наше творение уникально, а потому его конечный результат непредсказуем. Понимаешь, энергии, которые мы преобразуем, само собой, не осознают себя так, как мы с тобой, и не имеют воли, но они живые, они способны влиять на процессы в соответствии с естественными законами, которыми управляются. Получается так, что они становятся как бы соавторами творения, направляя и перенаправляя изначальные идеи преобразования своим поведением в преобразовании. А привнесенные их влиянием детали, зачастую лишь кажутся досадными просчетами.

— Все гениальное — следствия ошибок?

— Что-то вроде того. Однако я собирался тебя накормить.

Пэфуэм, не сходя с места, обшарил, как показалось Ире, по меньшей мере, чуть ли не половину острова и устроил ей целый пир.

— Если честно, Пэфуэм, я все же не до конца понимаю закон двоичности, то есть вроде как понимаю, а вроде как и нет.

— Это — нормально. Ты ведь нынче человек, а значит, находишься в сфере действия человеческих настроек. Попытаюсь объяснить тебе, но не расстраивайся, если и после этого непонятки останутся. Итак, исходная двоичность имеет свое отражение во всем, что ею создано, а так как ею создано абсолютно все, то вообще во всем. В жизнедеятельности существа, пауза, то есть действие непроявленное, отражается в состоянии осознания, то есть очувствования, осмысления, а импульс, то есть действие проявленное — в выполнении решений и замыслов, сформированных действием непроявленным, то есть паузой. В свою очередь, пауза и импульс, отраженные в жизнедеятельности человека как осознание и действие, также раскладываются на паузу и импульс. Так, к примеру, пауза-осознание как пауза — это тишина ума и доступ к Знанию, а как импульс — это деятельность сознания по переработке Знания в информацию, и работа с самой информацией. Так же раскладывается все до бесконечности вглубь.

— То есть, самих изначальных паузы и импульса как бы и не существует?

— Верно, так как любая пауза раскладывается в свою очередь на определенное сочетание пауз и импульсов, и любой импульс раскладывается на определенное сочетание пауз и импульсов. И так до бесконечности. И на этом принципе построено единство. Паузы и импульсы не борются между собой, а соединяются в определенном порядке, дабы образовать более сложную паузу или импульс. Так получаются паузы и импульсы разных порядков. Ну а как из их сочетаний получаются кажущиеся аналоговыми объекты, ты примерно представляешь себе по аналогии с работой компьютера. Это тоже сказка, так как адекватно человеческим языком объяснить это невозможно. Впрочем, кроме сказок, я тебе ничего и не рассказывал. Все это лишь способ говорить о вещах вне человеческого адекватного понимания умом, который, работая, как и все, в двоичной системе выдает лишь кажущиеся аналоговыми символы. Ырэа, ты точно знаешь, как осуществляется работа с информацией в компьютере, так?

— Так.

— Ты знаешь, но при этом ты осознаешь это, когда работаешь?

— Нет. Я поняла, о чем ты.

— Вот, видишь, лежит камень. Я говорю камень, и ты адекватно понимаешь, что это. Для тебя это конкретика, реальность. Этот камень есть энергия, есть программа, записанная в двоичной системе, а также файл, программист и пользователь. А вот это для тебя сказка. Сказка, потому что такое описание не дает тебе адекватного представления, о чем я говорю. И все же вся информация об этом камне, которую ты получаешь через органы чувств, и которую твой мозг преобразует в ощущения соответствующего конкретного предмета, — это иллюзия, созданная тем, описание чего для тебя является сказкой. Но именно то, что говорится сказкой и есть реальность, а то, что для тебя выражается конкретными объектами, субъектами и их действиями, лишь иллюзорное проявление реальности.

— …и сознание человека под действием человеческой настройки преобразует двоичную реальность в двойственную иллюзию?

— В точку. Есть еще хочешь?

— Нет. А что это за остров?

— Это — заповедный остров. Он недоступен людям, хотя, вроде как, и находится в зоне их восприятия. Недоступен, потому что попасть сюда можно только через системы проходов. Насколько я знаю, ты уже бывала в таком месте?

— Да. Приходилось.

— Видишь ли, пока мы занимаемся рассеиванием двойственности человеческого восприятия, он сам, того и гляди, развеет среду своего обитания. Вот и создаем неприкосновенные уголки на всякий случай. Если что, по кодам, хранимым здесь, будет легче все восстановить, чем создавать с нуля. Летим дальше?

— Да. Полетели.

Пересекая по воздуху земное пространство обычным способом и через проходы, они постоянно попадали в разные часовые пояса, что лишало возможности понять, сколько раз Земля полностью обернулась вокруг своей оси, прежде чем экскурсия по закоулкам планеты подошла к концу.

— Пэфуэм, а где находится точка выбора?

— Это не пространственная точка. Ты готова?

— Да.

— Тогда занимай свое место.

— Что-то вроде прощального круга? — спросила Ира поднимаясь с камня на котором сидела.

— Вроде того. Неужели ты действительно не боишься?

— Все, что положено сделать человеку на Земле, по крайней мере, в его собственном понимании, я уже сделала. Я боюсь неизвестности и боли, но еще более того, я хочу понять, что должна делать дальше. Мне, на самом деле, до ужаса хочется просто вернуться домой, но я знаю: потом я буду вечно сожалеть, что не воспользовалась шансом понять.

Нечто уже завершилось и точка уже поставлена. Я не знаю, что делать дальше. Мне все равно, где и как будет это дальше, я лишь знаю, что его не будет вообще, если я просто вернусь домой. Нет, тогда, конечно, тоже будет какое-то дальше, но не думаю, что это будет то дальше, ради которого я враскоряку ползла по висячему мостику, ради которого я голой, без фонаря блуждала за странной гадюкой в пещере.

За последнее время мне рассказали слишком много сказок и, если они для меня так и останутся сказками, я хочу понять, почему. Я не верю, не могу поверить в то, что я какая-то там высшая сущность, что я уже жила на Земле в облике дракона. Но более всего я не верю в то, что способна что-либо изменить здесь. Зато я точно знаю, что смогу изменить себя, свое восприятие, но для этого мне нужен толчок.

Пусть эти изменения приведут меня в небытие — я даже на это согласна. Я на все согласна! Единственное, на что я не согласна, так это тупо ползти враскоряку по висячему мостику в обратном направлении, а если я просто вернусь домой — только это мне и светит. Так что, я готова. Я была готова еще до того, как гадюка повела меня в твою пещеру.

— Я знаю. Полетели?

— Да.

Ира с намерением взобраться на Пэфуэма подошла к нему, но вдруг остановилась.

— Подожди. Меня с самого начала нашей встречи не покидает ощущение, что я должна задать тебе еще одни вопрос.

— Так почему же ты его не задаешь?

— Видишь ли, он находится в сфере праздного любопытства, а тот, кого ты назвал Джагэ, приложил массу усилий, дабы отучить меня удовлетворять его.

— Если тебе так хочется задать этот вопрос, с чего ты решила, что это праздное любопытство?

— Я спрашивала об этом у Джагэ, и он сказал мне, что важен сам факт прозрения, а не то, что прозревший увидел в момент прозрения.

— Он, безусловно, прав. И все же, я жду твой вопрос!

— Гиала — Гаэма — посоветовала мне как-то прогуляться по одной дорожке в определенное время. Там я увидела густой золотистый свет, войдя в который, почувствовала, что он исходит вроде как от меня. Потом я не раз погружалась в этот свет, становилась этим светом.

— Что???!!!..

Пэфуэм застыл в крайней степени потрясения и изумления. Ира не ожидала, что ее «праздный вопросик» произведет на него такое впечатление, и тоже застыла в не менее высокой степени потрясения и изумления.

— Не может быть… — тихо проговорил Пэфуэм через целую вечность тишины. — Теперь я понимаю, почему он нашел именно тебя… Может быть даже… Нет… такого быть не может…

— Пэфуэм… я… я не понимаю… ведь Женечка… он сказал…

— Он не способен это ЗНАТЬ. Это ЗНАНИЕ находится за пределом. За пределом, переступив который любая личность, кроме высшей, прекращает свое существование.

— Но ведь Гиала…

— Она всего лишь выполняла твою просьбу.

— Но ведь она знала, куда и когда я должна была идти?

— Ничего она не знала и не знает. ЭТО не имеет никакого отношения ко времени и пространству. То, что воплотилось для тебя, как для человека, густым золотистым светом, находится вне времени и пространства, и найти ты ЭТО могла где угодно и когда угодно. А то, что Гаэма посоветовала тебе сделать, должно было лишь направить тебя, как человека, на поиски и отвлечь человеческое.

— Но что ЭТО?

Молчание воцарилось надолго, но все же через некоторое время Пэфуэм заговорил:

— Знаешь, у людей есть обычай: там, куда человек хочет непременно вернуться, он оставляет что-нибудь. Что-нибудь, имеющее некоторую — не особо высокую, правда — цену. Монетку, к примеру.

То, что оставила во Вселенной ты… Пойми! Я не могу тебе ЭТОГО объяснить! Ведь ЭТО не то что человеческому сознанию — ЭТО недоступно даже великим, даже вне воплощения!

ЭТО — часть тебя! ЭТО — ты сама! ЭТО — нечто из самых твоих глубин, лежащих за всеми мыслимыми и немыслимыми пределами.

Ырэа! Далеко не все миры, которые рассеялись, рассеялись лишь потому, что стали никому не нужны, лишь потому, что их некому стало поддерживать. Бывает — и не редко — что миры рассеивают намеренно. Недовольных существованием Вселенной хоть отбавляй. Я считал, что мы — змии — как никто до нас храним созданный нами мир. Но, оказывается, это не так.

То, что ты здесь оставила, способно сохранить все, что угодно. Такое бывает настолько редко, что можно сказать, что почти никогда не бывает, потому что высший не испытывает нужды что-либо сохранять. И еще потому…

Это невозможно описать…

Это не причиняет вреда. Это не жертва. Это не больно. Это не страшно. Это не является чем-то неприятным. Но при всем при этом, это…

Это невозможно объяснить. Скажу лишь одно:

Я тут намедни рассказывал тебе, как я ЛЮБЛЮ Вселенную, как отдаю все силы для ее благополучного существования. И все это действительно так, без малейшего преувеличения. Но… Я бы никогда, ни за что не сделал бы того, что сделала ты. Даже если бы знал, что мое любимое дитя завтра рассеется без следа…

А я еще дивился, когда ты решила создать в себе искусственный предел! Что там искусственный предел, если ты…

Они еще некоторое время молча смотрели друг на друга, а потом Ира сказала:

— Ну что? Полетели?

— Как скажешь…

Холодно. Хлещут струи воды.

«Рано… Всё назвать или потеряю…».

Холод и струи воды стерлись.

«Предназначение… Цель… было — НАЙТИ… стало — ПОНЯТЬ…

Нашла: СВЕТ. Назовем ЭТО — СВЕТ. Какая разница как? Пусть будет СВЕТ, раз я чувствую ЭТО, как свет.

Понять: Радный. Радный и я.

Нашла: человеческое.

Понять: Генка.

Я потом в этом запутаюсь… неважно… хоть как-то назвать… или потеряю…

Нашла: „некое средство“.

Понять: Женечка и Гиала.

И еще… нет… всё не смогу… это главное:

Было — НАЙТИ. Стало — ПОНЯТЬ. СВЕТ — Радный; Радный и я. Человеческое — Генка. „Некое средство“ — Женечка и Гиала.

Было — НАЙТИ. Стало — ПОНЯТЬ. СВЕТ — Радный; Радный и я. Человеческое — Генка. „Некое средство“ — Женечка и Гиала.

Было — НАЙТИ. Стало — ПОНЯТЬ. СВЕТ — Радный; Радный и я. Человеческое — Генка. „Некое средство“ — Женечка и Гиала».

Всё и Ничто, в причудливой последовательности сменяя друг друга, плавно трансформировались в отчаянный стук дождя за окном, из которого материализовались в тактильные ощущения, которые подсказывали, что есть верх и низ. Сверху одеяло, наверное. Снизу, наверное, кровать. В мозгу стучит: «Было — НАЙТИ. Стало — ПОНЯТЬ. СВЕТ — Радный; Радный и я. Человеческое — Генка. „Некое средство“ — Женечка и Гиала». «О чем это? Потом разберемся…». Боли нет, так что тело, скорее всего, в целости и сохранности. Но хоть как-то пошевелиться кажется чем-то совершенно невозможным — оно, то есть тело, вроде как свое, а вроде как и нет. «Надо хотя бы открыть глаза». Веки с ресницами словно весят по нескольку тонн. Нет, весят они, как положено, просто, «нужно вспомнить, как открывают глаза». «Было — НАЙТИ. Стало — ПОНЯТЬ. СВЕТ — Радный; Радный и я. Человеческое — Генка. „Некое средство“ — Женечка и Гиала». «Нужно заставить себя открыть глаза. На счет три… Ну… Раз, два, три». Глаза открылись без усилий. В ногах сидит Женечка с серым каменным лицом и смотрит в никуда. Ира приковала к нему взгляд. Он почувствовал и повернулся к ней.

— Ирка!!! Сволочь!!! Гадина!!! Ты меня со свету сживешь!!! — прогрохотал Женечкин вопль.

— Я тоже очень рада тебя видеть, Женечка.

— Ты как? — спросил он с какой-то особенной, вовсе ему несвойственной теплотой.

— Мне кажется, ты лучше знаешь. Что со мной было?

— Что-что! То же самое, что и год назад. Сгинула напрочь.

— А потом, как ни в чем не бывало, оказалась в своей кровати?

— Не-а… Твое тело, облаченное в костюм Евы, Зив с Лоренцем вчера вечером нашли в саду недалеко от двери прохода. Хорошо еще Татьяна Николаевна не напоролась — у нее бы точно инфаркт был. Лежит, ни дать ни взять, трупик под дождем.

— А давно дождь идет?

— Давно… — неопределенно ответил Женечка.

— Слушай, Жень, у меня такое ощущение, что я, как минимум, пару дней проваляюсь — слабость жуткая. Помнишь, у тебя книжечка была «Драконы. Миф и реальность»? Можешь мне ее почитать принести?

— Не вопрос. Принесу, конечно. Так. Надо Лешке твоему позвонить — он уже с ума сходит и моим байкам про твою дикую занятость не верит.

— Чего это он? Знает же, что это вполне в моем репертуаре!

— А ты сама-то представляешь, сколько отсутствовала?

— А сколько?

— Ты какого числа на Ажек умотала?

— Вроде четвертое сентября было.

— А сегодня пятое! Только не сентября, а… но-яб-ря!

— Ни…

— Вот-вот! Я тоже два месяца кряду матерился!

Женечка принялся набирать Лешку. Необходимыми для разговора по телефону силами Ира не обладала и просто подала голос, чтобы Лешка успокоился, а также выслушала его «приветствия», ничуть не уступавшие по эмоциональному накалу Женечкиным. Как только Женечка убрал трубку от ее уха (сама держать телефон Ира не могла), в дверь постучали:

— Прошу прощенья, я, кажется, слышал разговор, — сказал отдаленно знакомый голос и в спальню вошел Аристарх Поликарпович.

— Аристарх Поликарпович! — обрадовалась ему Ира.

— Не вставайте, Ирочка, Вам сейчас нужен полный покой, — впрочем, он напрасно волновался: Ира не то что привстать, а и пошевелиться пока не могла. — Мне сообщили о том, что с Вами случилось, я и явился, ну а теперь, когда все в порядке, разрешите откланяться.

— Аристарх Поликарпович! Вы, никак, на меня обиделись!

— Отнюдь, Ирочка. Я всего лишь знал, что делать в данном случае, вот меня и позвали вчера, когда нашли Ваше тело. Ну а теперь Вы в моих услугах больше не нуждаетесь. Тело в полном порядке, а раз Вы в него вернулись, значит, ему больше ничего не угрожает.

— Ну да! — сострил Женечка. — А что может угрожать телу Палладиной в большей степени, чем сама Палладина?

— И то верно! — улыбнулся Аристарх Поликарпович. — Не обижайтесь, Ирочка, мне действительно нужно восвояси. В отличие от Вашего, моему телу, кроме меня самого, уже давно угрожает то, что непременно следует за старостью.

Тут над фигурой Аристарха Поликарповича появился взволнованный Влад.

— Ира! Ты жива!

— Молодой человек, Ирочка-то, конечно, жива, но это вовсе не значит, что у нее достаточно сил для общения со всеми нами, — с доброй улыбкой отчитал его неуемный порыв Аристарх Поликарпович.

Но не успел Аристарх Поликарпович приструнить Влада, как в спальню с не менее радостными воплями влетел Генка, а между его ног просочился Лоренц и запрыгнул на кровать. Ира задумчиво смотрела на всех пятерых, пока они с облегчением, вызванным ее возвращением к жизни, препирались, и в какой-то момент, как в смутном воспоминании, увидела пятерых исполинских и величавых драконов. «Интересно, а кто-нибудь из них помнит себя змием? Аристарх, скорее всего, помнит. Женечка, видимо, тоже, но, возможно, смутно. Влад, конечно же, нет, хотя не исключено, что пройдет лет десять-пятнадцать, и вспомнит. Генка? Сложно сказать. Все-таки, наверное, смутно помнит. Помнит же он свои прошлые человеческие жизни? Лоренц? Этот, думаю, помнит наверняка».

— Так, молодые люди! — повысил голос Аристарх Поликарпович. — И не люди тоже! — добавил он, строго взглянув на Лоренца. — Мы с вами тут совершенно лишние — пойдемте! — сказал он и увлек за собой Генку с Владом, а Лоренц, хоть и нехотя, но поплелся следом.

— Вот видишь, Палладина, целый переполох учинила! — весело воскликнул Женечка, как только дверь закрылась, и стихли шаги и голоса на лестнице.

— Ну, это не самое страшное! Главное — теперь все в порядке, — услышала Ира донесшийся откуда-то сзади и сверху голос Радного.

Она не заметила сразу его присутствия и только сейчас поняла, что все это время одна ее рука постоянно находилась в его руке. Ее не испугала неожиданность. Она даже не вздрогнула, когда зазвучал его голос. Лишь дослушав до конца сказанное, лишь осознав, что он держит ее за руку, Ира почувствовала неописуемый, неистовый ужас. Именно ужас, вызванный именно его присутствием, а не испуг от неожиданности. Иру охватила паника, и она аж вскочила в кровати.

— Ти-ихо! — Радный налету поймал ее и бережно уложил обратно. — Ира, ты когда меня пугаться перестанешь, а? Ну неужто я страшнее дракона? А? Хотя, может, ты и права. Это ж еще как посмотреть! Правда? — Радный усмехнулся и принялся рассуждать с легкой улыбкой на устах. — Вот — дракон, да? Дракон, как дракон! Подумаешь, дракон! Эка невидаль! Сидит себе в пещерке крылатая ящерка размером с хорошего кита. Ну чего тут страшного-то, правда? — Радный подмигнул Ире. Она улыбнулась ему в ответ, однако, сердце ее продолжало бешено колотиться.

— Ничего-ничего! — подал голос, наполненный его излюбленным издевательским сарказмом, Женечка. — Пусть боится! Кстати, и положительный эффект налицо — двигательные функции восстановились.

— И то верно! — подхватил Радный. — Жень, пойду-ка я кофейку сварю, а то команда там внизу ни в жизнь не догадается.

— Давай!

В мозгу так и продолжало стучать: «Было — НАЙТИ. Стало — ПОНЯТЬ. СВЕТ — Радный; Радный и я. Человеческое — Генка. „Некое средство“ — Женечка и Гиала».

Ира с любопытством наблюдала за Женечкой и Радным: «Неужто всего за два месяца им удалось так проникнуться друг к другу?». Создавалось впечатление, будто Женечка и Радный знакомы, что называется, тыщу лет.

— Жень, что здесь случилось без меня? — спросила Ира, как только Радный вышел из спальни. — Расскажи, если, конечно, не считаешь, что это — праздное любопытство.

— Ой, Ирка! С некоторых пор я перестал считать вообще. Так что тебе рассказать-то?

— Всё!

— Прямо-таки и всё?! — Женечка рассмеялся. — Ладно. Как скажешь. Слушай.

И Женечка со своей обычной язвительностью в голосе принялся рассказывать:

— Одним чудесным сентябрьским деньком сижу я, значит, тружусь, никого не трогаю, и вдруг уже ближе к вечеру ко мне без предупреждения врывается совершенно ошалелый Зив и говорит, что они с Лоренцем тебя напрочь потеряли в районе Ажека. Я понимаю, что тоже твоего присутствия в пределах Земли не ощущаю, однако, пытаюсь его успокоить, что, мол, если помнишь, то подобное в прошлом году уже проходили. А он мне, что, мол, нет, нынче все совсем по-другому, что ты, оказывается, последнее время чуть ли не кончины собственной ждала, все на мир окружающий наглядеться не могла и в живописный реализм по этому поводу вдарилась. И даже сама сказала, что заканчивается, мол, твоя прогулка по висячему мостику. Потом, правда, пыталась их в серьезности своих намерений разубедить, и они даже повелись на твои успокоительные речи, но ты, видать, все как задумала, так и сделала. В общем, у меня голова кругом пошла.

Сначала попытались тебя втроем поискать. Утром я Влада в известность поставил. Он тут же оповестил Стаса. Стас приличия ради позвонил мне и буквально в сей же момент материализовался пред мои ясны очи. Он первым делом заверил меня, что у тебя все в полном порядке, по крайней мере, настолько, что постороннего вмешательства не требуется, даже если бы оно было возможным, что в данной сложившейся ситуации весьма затруднительно. А потом честно признался, куда тебя понесло.

Женечка сделал многозначительную паузу и не менее многозначительно посмотрел на Иру.

— Ира, в отличие от тебя, я помню, как мы с тобой играли в драконов, но при этом — опять-таки в отличие от тебя — я прекрасно знаю, что есть драконы по отношению к людям.

Видишь ли, в каждой игре — свои правила, и правила одной игры вовсе не распространяются на правила другой. Даже когда драконы бродили здесь почти что открыто, их предпочитали считать плодом воображения.

И вот мне сообщают, что к одной из этих милых зверушек ты, оказывается, и отправилась. Сама понимаешь, что моему счастью не было предела. Я высказал Стасу все, что думал по этому поводу, естественно, не особо стесняясь в выражениях, но тут в нашу дискуссию вмешались Зив и Лоренц и начали меня заверять, что зверушка действительно самая что ни на есть замечательная. В общем, добрейшей души зверушка! И если бы они сразу знали, что именно к ней ты и отправилась, то ни в коем случае не стали бы меня беспокоить. Я свой пыл вынужден был поумерить, но не сказал бы, что мне полегчало.

И тут явился Генка. Я ему все про тебя выложил, а он мне: «Да как ты можешь! Ты ведь сам дракон! Мы ведь создатели и хранители Вселенной!». Ну и все такое в том же духе.

Знаешь ли, у него есть отвратительная черта: то весь из себя слепой и глухой, а то такой прыткий!

Стас первые две недели не дергался, но потом и ему поплохело. В конечном итоге он дня на три исчез и, как я подозреваю, повидался с тем драконом. Вернулся он очень мрачным, но обнадеживающе сказал: «Ждем». И мы стали просто ждать.

А вчера — опять-таки ближе к вечеру — ко мне наведался Лоренц и сообщил, что они с Зивом нашли твое тело в саду. Я на ходу позвонил Стасу и сюда. Прибыли мы на место примерно одновременно. Видок у тебя был ну стопроцентный труп! Стас, правда, каким-то чудом нащупал пульс. Перенесли тебя в спальню. Ну труп как труп, только что не окоченевший.

Стас позвонил Поликарпычу, пояснив, что тот знает, что с тобой делать. Поликарпыч материализовался тут же. Впрочем, когда Стас взял тебя за руку, твое дыхание стало заметным, и даже артерия на шее запульсировала. Поликарпыч же, осмотрев твое тело, заверил, что никаких внутренних повреждений нет. Выгнал всех, около часа над тобой колдовал, а потом сказал, что если Стас не против, то будет здорово, если он подержит тебя за руку, пока ты не придешь в себя. Поликарпыч рассчитывал, что на это понадобятся сутки, но тебе хватило и половины. Вот и вся история.

— Прошу прощения за причиненные волнения и доставленные неудобства.

— Ирка! С тобой все в порядке. Это — главное.

Женечка сел рядом и прижал ее к себе.

«Все в порядке… А в каком?», — подумала Ира.

Приняв решение отправиться в точку выбора, она ничего не ждала, ничего не предполагала, ни на что не рассчитывала, ни на что не надеялась и ни к чему не стремилась, но в то же время, это не было безразличием. Ира знала, что все, что она пережила в точке выбора, никогда не станет достоянием для ее сознания в полной мере.

В памяти из «до» осталось время, проведенное с Пэфуэмом, густой золотистый свет и последняя промелькнувшая мысль, что, «если что», этот свет нужно обязательно здесь оставить. Из «после» так и стучащее в мозгу: «Было — НАЙТИ. Стало — ПОНЯТЬ. СВЕТ — Радный; Радный и я. Человеческое — Генка. „Некое средство“ — Женечка и Гиала». Из всего этого достаточно определенно Ира понимала только одно: это шифр, ключ, код доступа, каждый символ которого вмещает в себя столько всего, что Ира терялась в догадках, с чем же такие объемы можно сопоставить. И все же хоть чуть разобраться с тем, что же это все значить, непреодолимо хотелось. Хотелось прямо сейчас, несмотря на осознание того, что все пережитое в точке выбора никогда не станет достоянием сознания в полной мере.

«„Было — НАЙТИ. Стало — ПОНЯТЬ“ — это, по всей видимости, символы прошлого и нынешнего предназначений.

„СВЕТ — Радный; Радный и я“ — „СВЕТ“ понятно, это густой золотистый свет, некое нечто, которое я якобы здесь оставила, чтобы… ну, в общем, понятно. Но при чем здесь „Радный; Радный и я“? Может быть, этот СВЕТ как-то помог Радному пройти в сферу высших? („Во, бред!“ — пронеслась мысль по поводу собственных размышлений) Наверное, это так. Надо будет как-нибудь поговорить с ним об этом.

Дальше: „„Некое средство“ — Женечка и Гиала“ — „некое средство“ сказал Радный, когда рассказывал о Женечке. Он сказал, что дает мне это самое некое средство, которое может оказаться очень нелишним в дальнейшем. Я тогда спросила, что это за средство, но он сказал, что расскажет об этом чуть позже, но мы тогда к этому так и не вернулись. Надо будет и об этом поговорить с ним.

Кажется, что-то пропустила… а: „Человеческое — Генка“ — а вот это действительно полный бред! „Человеческое“ — это примерно понятно, но при чем тут Генка?

Да уж… Похоже, истинная суть дракона по имени Ырэа слишком высокого мнения об умственных способностях Ирины Борисовны Палладиной. Что ж, как не раз говорилось: главное — смирение. А смирение — это отказ от борьбы с обстоятельствами в пользу овладения собой, это самый эффективный способ не мешать себе, то есть не делать Я силой, противостоящей Аз».

Дверь открылась, и в спальню вошел Радный с подносом, на котором стояли три чашечки кофе и большая глубокая тарелка с зефиром. Они пили кофе и весело болтали о том, что Женечка только что поведал Ире, превращая все это в набор анекдотов. Радный заставил Иру съесть весь зефир. Когда кофе иссяк вместе с очередным анекдотом, Женечка поднялся и пошел изготавливать новую порцию.

— Ира, — начал Радный, едва Женечкины шаги стихли за дверью. — Ваше возвращение в бренный мир более чем красноречиво свидетельствует о Ваших дальнейших намерениях. И все же, позвольте спросить? — Радный замолчал, глядя на Иру.

После небольшой паузы поняв, что он более ничего не произнесет без ее разрешения, Ира сказал:

— Спрашивайте.

— To be or not to be?

Ира отрешенно посмотрела ему в глаза, задумчиво вздохнула, многозначительно улыбнулась и загадочно ответила:

— To be… continued…

2006–2009 гг.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

© Трубицина Е. А., 2010

book.inetsochi.ru