Нарушитель. Сентябрь 2005 года

Николай Яковлевич подхватил Иру под локоть, чтобы она не оступилась.

— Ира, вы сегодня будто ничего не слышите и ничего не видите. Что случилось?

Молодая женщина горько вздохнула, и глаза её мгновенно наполнились слезами.

Профессор покачал головой и расплылся в мягкой улыбке.

— Милая вы моя, зачем так убиваться? Поверьте, что в жизни нет ничего, что заслуживало бы нашего душевного расстройства. Всё проходит, всё возвращается…

— Но ведь… Нет, не могу…

Последние несколько месяцев она раздражительна, рассеяна, на пустом месте начинала плакать. Когда пять лет назад Леонид Гуревич, после продолжительного ухаживания за Ирой, наконец сделал ей предложение, профессору Замятину показалось, что в мире не встретить девушки счастливее. Но вот пролетели пять лет — и Ира превратилась в разбитое и жалкое существо: исчезла лучистость её глаз, пропало сияние её лица, которое все называли сказочным и которое покоряло даже женщин и заставляло всех видеть в Ире ангела, а не красавицу, сотканную из влекущей человеческой плоти.

— Давайте-ка вы мне всё расскажете толком, — предложил Николай Яковлевич, останавливаясь. — Так ведь дальше продолжать нельзя, милочка. Я вас десять лет знаю, с вашего первого курса наблюдаю за вами… Что стряслось? В семье плохо? Леонид Степанович чудит?

Ира громко всхлипнула.

— Угадал? — Замятин хмыкнул.

Женщина тяжело кивнула.

— Лёня бросил меня.

— Бросил? — Профессор выпучил глаза. — И только-то?

Николай Яковлевич громко рассмеялся, привлёк Иру к себе и звонко поцеловал её в лоб.

— А ведь я ждал этого, — проговорил он.

— Ждали? — подавленно отозвалась Ира и подняла на него красные глаза. — Почему же? Разве мы не подходили друг другу?

— Не в этом дело, Ирочка. Совсем не в этом.

— В чём же?

Замятин оглянулся и остановил взгляд на пёстрых зонтиках уличного кафе.

— Не согласитесь ли выпить со мной кофейку, Ира? Скоро похолодает, эти кафе закроются, а мне так приятно посидеть с красивой молодой женщиной за столиком.

— Это с такой-то заплаканной дурой?

— А кто из нас не плакал? И кто из нас не был дураком?

Она пожала плечами.

— Кофе так кофе…

Замятин взял два стаканчика и устроился напротив Ирины. Яркое солнце проникало сквозь красно-голубой зонт над ними и бросало мягкие цветистые тени на их лица.

— Скажите, Ира, вы верите в сказки?

— Нет… Впрочем, в плохие верю.

— Вы имеете в виду сказки с плохим концом?

— Да.

— Это очень дурно.

— Что?

— Верить в такое… Хочу открыть вам маленький секрет.

— Слушаю.

— В жизни нет ни плохого, ни хорошего. Ничто не может кончиться плохо или хорошо. Есть только следствия наших поступков, а они не окрашены ни в какие тона. Они просто есть, как и наши поступки. Есть рождение, есть смерть, но разве они плохи или хороши?

— Смерть всегда плоха.

— Но разве она не естественна?

— Не понимаю, куда вы клоните… Какое это имеет отношение ко мне?

— К вам всё имеет отношение. И ко мне тоже. И ко всем окружающим. Мы все связаны друг с другом. Мы все даны друг другу для понимания жизни. Возьмите, к примеру, только что прошедший в Америке ураган. Он уничтожил не только Новый Орлеан, но и многие другие города, конечно поменьше, но ведь и там жили люди… Кстати, вы обратили внимание, что большинство самых разрушительных ураганов почему-то называются нежными женскими именами? Этот назвали Катриной. Он унёс десятки тысяч жизней. Все содрогаются от ужаса случившегося. Когда речь идёт о войне, там хоть можно обвинять политиков, а тут вроде и виноватых-то нет, а погибших — тьма… А почему так случилось? Потому что однажды люди решили построить город там, где его нельзя строить. Новый Орлеан располагался в низине, он лежал ниже уровня моря. Его неоднократно затопляло. Но люди зачем-то возвели дамбу и решили, что отныне море им не угрожает. А море и прочие стихии оказались сильнее…

— И что? При чём тут я?

— Не спешите… — Замятин неторопливо и со вкусом отхлебнул кофе. — Гибель Нового Орлеана — всего лишь последствие упрямства людей в борьбе с природой. Появление этого города можно сравнить с рождением человека. Хорошо ли оно? Что оно принесёт в жизнь? Было множество праздников и карнавалов, много веселья и горя, но вот пришло время умирать. И город умер. Плохо ли это? Нет. Просто город отслужил своё. Теперь его жизнь должна послужить уроком другим городам. Но послужит ли?.. Я не случайно поинтересовался, любите ли вы сказки. Жизнь — это сказка. Она рассказывает о происходящих с нами чудесах. Но почти никто не замечает этих чудес. Мы даже в рождении не видим чуда. И в смерти не видим его… Тогда зачем мы живём? Для чего наши потуги добиться того или иного результата? Впрочем, давайте по порядку…

— Давайте, а то я ничего не понимаю…

— Жила однажды очень красивая девушка. И звали её Гвиневера.

— Вот и сказка началась, — чуть заметно улыбнулась Ира.

— Отец отдал Гвиневеру за великого Артура. Но она, хоть и не осмелилась перечить воле отца, никогда не считала Артура своим мужем, потому как она исповедовала христианство, а он был язычником. Кроме того, он был вдвое старше Гвиневеры. Зато она влюбилась в Маэля, красивого юношу, одного из надёжнейших воинов Артура. Маэль тоже был язычник, однако это не помешало Гвиневере отдаться ему. Молодость и страсть сделали своё дело… А потом он погиб. Любовь Гвиневеры была столь огромна, что со смертью Маэля жена Артура едва не лишилась рассудка. Когда же Артур согласился наконец креститься и венчаться с Гвиневерой по христианскому обряду, Гвиневера решила, что теперь Бог обязывает её быть верной женой, и она заставила себя забыть Маэля. Так она отреклась от своей любви…

Ира внимательно слушала Замятина, не отрывая от него взгляда.

— Через некоторое время та сущность, которая была Гвиневерой, воплотилась в другом теле и прожила новую жизнь. Затем ещё и ещё, как это случается со всеми людьми.

— Вы верите в реинкарнацию, Николай Яковлевич? Вы же историк, закоренелый материалист!

— Реинкарнация есть одно из надёжнейших проявлений материальности. Впрочем, я лишь излагаю вам сказку.

— Ладно…

— Минуло несколько веков, и на свет явилась Изабелла. Не буду вдаваться в подробности, но суть в том, что она полюбила одного человека. Звали его Хель. Однажды он отправился в поход, и Изабелле сообщили, что он погиб. Многие и впрямь видели, как он, будучи ранен стрелой в грудь, сорвался в глубокую пропасть. Естественно, все сочли его погибшим. Изабелла решила, что лишилась всего и что ей не для чего жить дальше.

— И что?

— Бросилась с городской стены головой вниз. И всё потому, что любовь свою сосредоточила на конкретном человеке, сделав его для себя смыслом жизни, то есть обожествила его. Тем самым она отобрала у всей остальной жизни право иметь такой же божественный смысл, отобрала у остального мира право на полноценность.

— Что же дальше? Вы же рассказываете о переселении души. Что произошло дальше? Как развивались события?

— Дальше? Много всякого было. Сущность, родившаяся Изабеллой, являлась в этот мир ещё не раз. Смеялась, радовалась, печалилась. Бывала и уродиной, и красавицей, и безликой, как медуза. И всякий раз она любила какого-нибудь человека, страдая от разлуки с ним. И вот в наше время она опять полюбила, что для человека вполне естественно. В этот раз на её долю не выпало кровавых сражений, голода, эпидемии, наводнений. Она жила мирно, уютно, почти нерастревоженно. Всё складывалось очень удачно. Муж ей достался надёжный и, как нынче выражаются, перспективный… Из научных кругов.

Ира насторожилась.

— Она любила его, а он любил её, — продолжал Замятин. — Но громадный опыт человечества мало что значит для каждого из нас, взятого в отдельности. Каждый из нас считает себя центром мироздания. Наши крохотные и порой ничего не значащие заботы кажутся нам иногда катастрофой вселенского масштаба… Вы меня понимаете?

— К чему вы клоните, Николай Яковлевич?

— Чем ближе к нашему времени, тем Изабелла жила спокойнее и ровнее. Чувства её оставались по-прежнему яркими и глубокими, однако обстоятельства менялись, сглаживались. И вот уже нет гибели любимого мужчины — ни настоящей смерти, ни мнимой. Муж просто ушёл к другой женщине, а Изабелла всё равно оплакивает его, как мёртвого. Разве это не глупость?

Ира в задумчивости облизала губы. Она никак не ожидала, что Замятин так прямолинейно увяжет её с мифическими средневековыми персонажами.

— Вы придумали эту сказку для меня? — смутилась она.

— Сказку? Да, конечно, это сказка, — согласился профессор. — Как и священный кельтский котёл, как рыцарское средневековье, как нацистские концлагеря. Всё минувшее — сказка, если мы рассказываем об этом. И урок — если мы желаем научиться чему-то.

— Урок любви?

— И урок разлуки, — кивнул, хитро улыбаясь, Замятин. — Вся история человечества подносит нам примеры разлуки. Помните, что говорит Евангелие от Марии? «Вот почему вы болеете и умираете, ибо вы любите то, что вас обманывает. Материя породила страсть, не имеющую подобия, которая произошла от чрезмерности. И тогда возникло смятение во всём теле…»[39]

— Я не понимаю этих слов.

— Мы живём в мире плотной материи. Мы выбрали форму познания себя через воплощение в плотные формы. Мы сгущаем материю, чтобы вылепить наши тела. Это всё та же материя — материя наших душ и духа. Но в плотном теле мы не способны слиться друг с другом, как это было возможно, когда мы пребывали в тонком мире. И всё же наши сущности, несмотря на нынешнее наше состояние, хранят память о нашей истинной природе и о всеобщем единстве. Потому и томимся мы в человеческих телах: из-за невозможности слиться друг с другом. Мы не способны, будучи людьми, материализовать наши душевные порывы. «Материя породила страсть, не имеющую подобия»…

Ирина долго смотрела на профессора и молчала, затем спросила:

— Вы в это верите?

— Во что?

— В существование тонкой материи… В реинкарнацию… Никогда не думала, что вы религиозны.

— Я не религиозен, — возразил профессор. — Просто мне открыто многое из того, о чём обыкновенные люди даже не догадываются.

— Неужели вы на самом деле верите в переселение душ?

— Попытайтесь увидеть в этом просто психотерапевтический трюк. Не религиозную концепцию и не что-то ещё в этом роде, а просто новый ракурс вашего мировоззрения. Я поведал вам про Изабеллу и Гвиневеру. Разве я пытался заверить вас, что те две женщины и вы — одно и то ж? Вовсе нет, я лишь рассказал притчу об умирании любимого человека.

Ира неуверенно возразила:

— Пожалуй, можно оценивать это и так. Вы правы, Николай Яковлевич. Но какой же вывод надо сделать из вашей притчи?

— Гвиневера отреклась от своей любви к Маэлю, убила её, променяв на христианское служение другому мужчине. Началось замаливание «грехов» и прочая чушь. Она вовсе не полюбила Артура, она втоптала любовь к Маэлю и память о нём в «служения». А Изабелла уничтожила свою любовь, убив себя, потому что не считала себя способной жить без Хеля. Но ведь она жила без него, пока он был в походе! Жила! И Гвиневера жила без Маэля, пока он рыскал по дремучим лесам. И вот приходит весть о гибели мужчины. И что? Куда вдруг девается любовь? Что же важнее — любовь или предмет любви? Высочайшее из чувств или банальная привязанность к какому-то лицу, телу, голосу? А вы, Ирочка? Что делаете вы? Любимый человек, как вы называете его, жив и здоров. Более того: он счастлив в объятиях другой женщины, он наслаждается жизнью. А вы посыпаете себе голову пеплом! Где логика? Почему вы не радуетесь за любимого человека? За любимого человека надо радоваться всегда… Неужели вам нравится то, что с вами происходит? Если не нравится страдать, то прекратите эту глупость немедленно! А если нравится то, что происходит, тогда опять зачем вы страдаете? Я знаком со многими людьми, которым нравится испытывать боль, но они радуются этой боли, радуются страданиям. Вы же терзаете себя из жизни в жизнь.

— Подождите… — Она замотала головой и зажмурила глаза. — Николай Яковлевич, почему вы говорите с такой убеждённостью, что я делаю это из жизни в жизнь?

— Потому что я знаю.

— Что знаете? Что я и бросившаяся со стены Изабелла — одно лицо? Этого нельзя знать.

— Видите ли, дорогая моя, я настолько стар, что мне успело наскучить объяснять людям одно и то же. Редко кто верит мне, но это и не столь важно. Мне-то, если честно, наплевать, согласитесь вы или нет, примете ли реинкарнацию как факт. Главное — вы должны увидеть примеры. Жизнь состоит из примеров, потому что жизнь есть всеобщий опыт. Опыт Творца… В мире нет ничего, кроме творения. Наши поступки — это крупицы огромной мозаики, неохватной человеческим глазом и неподвластной человеческому уму. Наши чувства — тоже.

— И что?

— Поймите это, и многое изменится в вашей жизни. Какой смысл всю жизнь быть алкоголиком? Какой смысл на протяжении всей жизни делать одно и то же? Станьте разнообразнее! Опыт влюблённой дурочки у вас уже есть. Займитесь чем-нибудь другим. И перестаньте быть пассивной. Верните себе качество Творца!

— Разве любовь — проявление глупости?

— Ваша любовь? Безусловно! Да у вас и не любовь вовсе. Вы отыскали для себя удобный уголок для проявления некоторых, очень, поверьте, скудных эмоций и упивались ими.

— Но я же была счастлива.

— Это потому, что вы целиком отдались этому опыту. Но всякий опыт рано или поздно исчерпывает себя. Сначала от вина хорошо, затем начинает мутить, затем наступает тяжёлое похмелье. А вино — всё то же, ничто не поменялось в нём. Но вы изменились. Для полноты ощущений вполне достаточно лёгкого прикосновения. А порой хватает и одного взгляда.

— Вы хотите сказать, что любовь, как мы привыкли понимать её, чужда человеческой природе?

— Человеку ничто не чуждо. Даже война, ибо на войне в сконцентрированном виде проявляется вся жизнь. Там можно всё понять в одно мгновение. Кому-то для прозрения требуются годы и тысячелетия, а кому-то — мгновения… Некоторые нуждаются в подсказке…

— Я?

— Вы. И не имеет значения, что в моих словах правда, а что присутствует лишь для украшения. Царь Соломон, Будда, Иисус и многие другие рассказывали притчи.

— А вы кто?

Профессор прищурился и поскрёб наморщенный лоб.

— Нарушитель…

— Нарушитель чего?

— Нарушитель принятых правил.

— Забавно… Пожалуй, это прозвище вам подходит… Вы знаете, Николай Яковлевич, что все считают вас странным?

— Знаю.

— Похоже, вам известно всё на свете, — улыбнулась Ира.

— Почти всё. — Он тоже улыбнулся. — К некоторым знаниям я только подбираюсь…

Он откинулся на стуле и постучал пустой чашкой о блюдце.

— Что ж, кофе был изумительный. Вы не находите? — спросил профессор.

— Да, вкусный…

— Хочу поблагодарить вас за приятно проведённое время, Ирочка.

— Вы уже… уходите?

— Пора, знаете ли. Всему своё время.

— Но, Николай Яковлевич, что же мне делать?

— Ищите свой Святой Грааль, — засмеялся он вдруг совершенно незнакомым голосом.

— Где? Как?

— Внутри себя, дорогая моя, только внутри себя. Раскройте себя для себя. Увидьте в себе неведомое…

— Но как поверить в это неведомое?

— А как вы поверили в свою любовь? Была ли любовь-то? Но ведь вы уверовали в неё! Человек легко верит в то, во что хочет и готов поверить. Я открыл вам гораздо больше, чем следовало… Теперь дело за вами… Хотите верить в конечность нашего бытия? Милости прошу! Никто не запретит вам этого. Никакая камера пыток не лишит вас вашей веры, если она по-настоящему глубока… И вот ещё что. Помните, что по вере вашей достанется вам. Не мои слова, но я целиком согласен с ними… Знаете, я ведь тоже не сразу поверил, но уж когда поверил, то поверил навечно. Не одну тысячу лет ношу в себе эту веру. Не одну тысячу лет она, и только она, спасает меня. А не поверил бы тогда, в далёкой древности, так и не сидел бы сейчас с вами за этим милым столиком, под этим милым навесом, в этом милом уличном кафе…

— Но как?! Николай Яковлевич, как поверить?!

— Вопрос равный самой вечности… Стучащемуся да откроется. Желающий увидеть да увидит. Всё вокруг нас устроено таким образом, чтобы напоминать нам о реинкарнации и о том, что мы всего лишь играем здесь выбранные нами роли. Театр, кино, книги… Всё это — модель реинкарнации.

— Не понимаю. Почему вы сравниваете театр и кино с реинкарнацией? Что общего?

— Актёры выходят на сцену и играют свою роль, натягивая на себя чужую судьбу. Они по-настоящему плачут, смеются, целуются, едят на сцене. А потом уходят за кулисы и сбрасывают с себя то, чем только что жили. Некоторые освобождаются от груза своей роли легко, но иные выходят из этого состояния тяжело. Так и душа приходит, уйдя за кулисы привычной человеку жизни, чтобы набраться сил для новой игры, обдумать пережитое, наметить новые нюансы роли.

— Ладно, пусть так. Но актёр возвращается на сцену, чтобы ещё раз сыграть ту же роль. Вы хотите сказать, что душа не раз воплощается в одно и то же тело?

— Я об этом не говорил. Она воплощается в людей, которые проходят один и тот же путь, но при чуть-чуть, может, иных обстоятельствах. Однако фактически эти незначительные обстоятельства имеют очень большое значение. Всё, кажется, как и в прошлый раз, но значимость переживаний совсем иная. Одно и то же — на самом деле не одно и то же…

Профессор поднялся и протянул девушке руку.

— Хотите, я провожу вас? — спросил он.

— Вы расскажете что-то ещё? Приподнимете ещё немного завесу тайны?

— О нет! Никаких тайн! Только истории, интересные истории про интересных и не очень интересных людей… Желаете послушать?

Она кивнула.

Они неторопливо пошли вниз по улице, погружаясь в гущу московского шума, и вскоре скрылись в бурлящей толпе, где никто никого не знает, но все на самом деле давно знакомы и касаются друг друга плечом, чтобы напомнить о себе и начать внезапный разговор, который, возможно, поможет им размотать бесконечно длинный клубок воспоминаний…

Август 2005—декабрь 2007

Примечания:

3

G w r d a (валл.) — собственно, означает «добрый муж»; употреблялось в значении полноценных общинников, обладающих собственностью. Позже это слово стало чаще употребляться в значении «воин».

39

Евангелие от Марии. Кумранские тексты.