Прошло десять лет с тех пор, как мы положили первый камень наших Учреждений в Америке. Вполне естественно, что мы начали их с Института Объединенных Искусств, чтобы сразу в полной мере подчеркнуть идею единства. Таким путем наши давние идеи, протекавшие в других странах, перенеслись и вкоренились и на почве Америки. За десять лет сложилась обширная литература по всем отделам нашего культурного центра. Я не собираюсь сейчас писать историю этих нарастаний. В день привета мы не будем летописцами, но выразим то, что нам кажется самым несомненным в росте культурных начинаний.

Дорогие сотрудники, я не собираюсь просто хвалить Вас, ибо можно ли хвалить человека, который всецело предан идее Культуры? Можно ли хвалить за честность? Можно ли хвалить за духовность и воодушевление красотою? Ведь это все основы человеческие, вне которых никто и не мог бы считаться культурным работником. Похвала всегда относительна, но факт незыблем! И вот теперь в памятный день десятилетия трудной работы во имя Культуры мне хочется отметить то, что несомненно.

Оборачиваясь назад, на все труды, на все битвы с невежеством, бросается в глаза, что работа созидательная шла безостановочно. Это не похвала, это только выявление факта истинной духовной доблести. Можем ли мы сами себе назвать хотя бы один год, проведенный в покое и самоуслаждении? Можем ли мы назвать хотя бы один месяц из этих 120 месяцев, когда бы не укреплялось уже сделанное и не устремлялись бы мысли к новым областям культурного поля.

Тут-то мы и можем, положа руку на сердце, сказать, что не было такого года, не было такого месяца и даже недели, когда бы мысль и труд не слагали новых возможностей. Не было того дня, когда бесчисленные препятствия не были бы обращаемы во благо. Это сознание безостановочной устремленности беспрерывного созидательного труда – поистине должно быть знаком сегодняшнего дня. Нас могут спрашивать о порядке нашего плана. В индивидуальных суждениях могут предлагать перестановку чередования дел, но никто не скажет, что энергия не была положена во Благо.

Нет ничего удивительного, что за десять лет Учреждения развились необычно. В безостановочности энергии заключен великий мегафон, великая инерция, которая вооружает работников крепким доспехом.

Очень сожалею, что в этот знаменательный день не могу быть с Вами и не могу словом отеплить посылаемые Вам мысли; но во имя той же безостановочной работы, о которой говорю, я чувствую, что устроение Гималайского Института вполне оправдывает мое физическое отсутствие сегодня в Америке. Уже более трех лет тому назад мы внесли к нашим областям Искусства и область Науки, ибо Культура в своем синтезирующем начале не терпит ограничений, умалений, отделений. Мы видим, что все условности, так вредящие прогрессу, порождены лишь невежеством. Но каждый из нас за всю деятельность может сказать, что сущность духа народного гораздо сильнее выпадов невежества. Имея дело с массами, в сердце своем устремленными к знанию и красоте, мы можем оставаться оптимистами. Не будем сегодня вспоминать о трудностях. Всякое воспоминание о трудностях может привязывать корабль наш к пристани. Вспоминая о трудностях, мы невольно начинаем думать о заслуженном отдыхе, иначе говоря, начинаем предаваться самым вредным мыслям, ибо где же он, отдых, в беспредельности творчества? Оставаясь неразрушимыми оптимистами, мы будем лишь стремиться окрылить корабль наш новыми парусами.

«Странные люди», – сказал кто-то про нас, но друг наш заметил: «Действительно, необычные люди, даже все трудности встречают с улыбкою».

Откуда же может прийти эта улыбка? Ведь только из сознания, насколько нужна всегда и особенно теперь работа во имя Культуры. Итак, вступим же в новое десятилетие с прежнею неудержимою стремительностью, с тем же звучащим зовом о Культуре и с тою же неустанностью.

Сделаем поклон всем тем, кто помогал росту Учреждений, и пожалеем тех, имена которых смешались со тьмою.

Как я уже часто говорил, Культура есть почитание света. Даже травы и растения к свету стремятся. Как же одушевленно и восторженно нужно стремиться к единому Свету людям, если они считают себя выше растительного царства.

Сегодня ночью над цепью Центральных Гималаев вспыхивали необычайные озарения. Это была не зарница, ибо небо было чисто, но то самое, недавно отмеченное в науке, светоносное излучение Гималаев. Во имя Света, во имя светоносности сердца человеческого будем же работать, творить, изучать.

Этот привет дойдет до Вас, Друзья, уже почти в день десятилетия наших Учреждений. Не забудем также, как многообразно откликнулось общественное мнение на наше строительство. По-своему каждый выразил внимание. Кто послал добрую мысль, кто одобрил, кто помогал и сотрудничал; наконец, те, у которых вообще не живут добрые мысли, послали свою клевету, и в этой форме выражая тоже внимание. Клевета, как это ни чудовищно, является условием признания, и эти своеобразные знаки неминуемо тоже нужно накоплять, точно выражения чуждого нам языка.

Среди многообразных наречий есть столько неожиданных созвучий, и по букве одной трудно решить, что несет с собою иногда внешне благозвучный знак. В жизни очень часто злобное клеветническое намерение оборачивается на пользу, лишь не закрыть глаза на это круговращение. Потому, вспоминая добрые знаки, также вспомним и о своеобразных ласках клеветы. Без нее земная трапеза была бы не полна. Но именно за полною трапезою мне хочется еще раз приветствовать всех друзей и сотрудников, которые дружно идут, чтобы помочь нуждам Культурной жизни.

Если мы можем помогать этим насущнейшим нуждам человеческого бытия – это уже прекрасно. И если в день десятилетия мы можем направлять мысли наши к бодрым строительным делам, это значит, что мы на пути правильном. Осознание правильного пути даст нам ту бодрость, зоркость и находчивость, чтобы неустанно и терпеливо помогать строению светлой жизни.

Десять лет тому назад мы планировали начало и развитие наших культурных Учреждений. Должны сказать, что, следуя основной программе, во многих пунктах мы преуспели за пределы ее. Так же точно теперь, вступая в новое Десятилетие, посмотрим вперед и наметим новые вехи, по которым пойдет развитие. Подчеркиваю «Развитие», ибо можно или развиваться, или разрушаться, но не стоять на месте. Приходится говорить эти слова в момент величайшего мирового материального кризиса, когда в мире многое отсекается, забывается, как груз терпящего аварию корабля! Но во время аварии весь экипаж корабля собирает всю свою опытность, все панацеи, дабы победно выйти из тяжелого положения.

Выше панацеи Культуры не знало человечество. Да и не будет знать, ибо в Культуре сумма всех достижений огненного творчества. И нашему кораблю трудно среди бури всемирного Океана. Конечно, совершенно естественно все материальные расчеты наши, бывшие правильными для нормального положения вещей, поколеблены под напором идущего девятого вала. Мы начинаем новое Десятилетие обращением к массам о сотрудничестве. Для народов мы начали Культурные Учреждения, и теперь народные массы должны выявить мощь свою в культурном понимании и оценке творимого.

Во все времена истории духовная мощь творила и возможности существования. Разумная экономия, с одной стороны, и пламенное творчество, с другой, создают незыблемый оплот. Даже в самые трудные часы строитель не вправе думать только об экономии, которая по негодности допущенных материалов может вызвать взрыв и разрушение. Созидательно мы должны смотреть вперед. Прежде всего скажем о центральном Учреждении нашем. Скажу, как я понимаю Музей наш. Музейон, Музей не есть мертвое хранилище, не сокровище скупца. Музей неразрывен с понятием Культурного Центра. Музей это уже и есть Обитель Лиги Культуры.

В широких планах Культуры нельзя предрешать непременных ограничений или каких-то заповедных исключительных владений. Также трудно предрешать каждое начало строительства. В пространстве иногда пролетал термин «Музей Одного человека», и, сознаюсь, всегда такое определение мне не нравилось. Не потому не нравилось, чтоб я был вообще против выявления индивидуальности. Индивидуальность, характер создает стиль, а стиль это есть печать века и ритм Вечности. Мне не нравилось это наименование, потому что в непонимающих умах оно звучало как некое ограничение, между тем в программу нашу именно понятие ограничения не входит. Уже в 1924 году я предложил устроить Отдел американского искусства, который уже тогда посильно начал собираться. Понимаю, что этот отдел не мог быть еще выставлен, ибо находится в процессе собирания и части его входят в состав передвижных выставок по штатам, знакомя широкие массы с отечественным искусством.

В 1929 году, вернувшись после долгого отсутствия в Экспедиции, мы начали планировать целый ряд следующих отделов. Было положено фактическое начало Восточному отделу, было положено основание Русскому отделу, состоящему в ведении нашего Сибирского Общества. Художественный материал, привезенный нашей экспедицией из Монголии и Тибета, лег основою Восточного отдела, а собрание русских икон послужило нуклеусом-ядром для возможности будущего развития отдела Русского. Комната имени Святого Сергия, комната имени Св. Франциска, комната мыслителя Спинозы, комната Великого Учителя Оригена, комната Маха Бодхи уже являются началом целого мощного будущего строения Музея религий. Тогда же в 29-м и 30-м году мы планировали Отдел итальянского искусства, о чем апеллировали к многочисленной итальянской колонии в Америке, и не наша вина, если сограждане итальянского происхождения пока остались глухи к желанию показать наилучшее представление о великом искусстве Италии.

Но что отложено, не потеряно. По-прежнему мы будем наполнять пространство призывами во имя объединения Культурных сил. Тогда же зародились мысли об отделах Французском, Испанском, Шведском, Финском и целом ряде выявлений Южной Америки. Конечно, продвижение по такому широкому фронту, да еще в столь затрудненное время, не может совершаться так быстро, как хотелось бы. Но мы всегда имеем перед собою первоначальный план наш, а именно, чтобы со временем все здание, в постепенно переустроенном виде, служило бы разнообразным Отделам человеческого творчества, являясь живым Культурным Центром, предоставленным в народное пользование. Укрепление и развитие именно этого плана стоит перед нами как ближайшая задача Нового Десятилетия.

Мы будем счастливы приветствовать и секции, посвящённые отдельным индивидуальностям, запечатлевая в воображении молодых поколений плоды цельной деятельности, напоминающей и зовущей к синтезу построения будущей жизни. Для роста всех этих многообразных выявлений мы должны обращаться не только к различным общинам и слоям общества, но и к разным странам, которые должны понять, что именно в Америке, где объединилось такое множество национальностей, всякое стремление к синтетичности особенно уместно, и шовинизм не к щиту Америки.

Опять же не будем себя урезать какими-то преднамеренными программами о том, что именно должно делаться в первую голову. Пусть сама жизнь выявит, где и в чем наибольшая жизненность или подвижность. Сама история нарастаний покажет, которые элементы были наиболее широко мыслящи и строительны. Конечно, в нашей программе не должно быть упущено основание качества делаемого; ведь нации и сограждане, полагаю, будут хотеть представить себя наилучшим образом и закрепить прочно. По счастью, положение наших комнат в здании таково, что сравнительно легко они могут быть обращаемы в единицы, отделываемые и постепенно сообщаемые между собою.

Вспомним уют Клюни, Шантильи и других замечательных музеев в замках и бывших жилых помещениях, которые даже помогли дать величайшую жизненность и убедительность представленным на обозрение предметам. Наши многообразные Общества Культурные поистине являются хранителями намеченных Отделов. В текущем году возник еще Музей «Урусвати», нашего Гималайского Института, который вносит еще одну важную ноту Синтеза и новым своим аспектом призывает к плодотворному мышлению молодые поколения. Как тесно связана жизнь Музея с Институтом Соединенных Искусств, с выставками Международного Центра и с Театром. Как в природе мир растительный взаимно питает друг друга, так и все эти ветви не отягощают ствол и не иссушают корней, но наоборот, дают новую жизнеспособность всему древу.

В Институте Соединенных Искусств какое огромное количество новых ответвлений может прибавляться совершенно естественно, не буду даже вновь перечислять уже много раз отмеченные нами желанные мастерские по всем родам жизненного искусства, которые могут образовывать полезнейших и просвещенных работников государства. Наша задача лишь привлекать лучших преподавателей и всеми силами создавать лучшие возможности для учащихся, окружая их высококультурной мыслящей атмосферой, конденсированной в таком объединенном Центре, порождающем здоровое творчество, – творчество, не связанное узкими предубеждениями и прочими последствиями невежества.

По тому же руслу должны развиваться и выставки Международного Центра. В сотрудничестве с индивидуальными творческими силами, с художественными Обществами и с правительствами выставки эти должны привлекать лучшие творческие силы и в благодатном многообразии утверждать взаимопонимание и дружественность наций. Памятуем, что путь красоты есть путь взаимного восхищения и понимания.

По тем же расширяющимся каналам должно идти Издательство наше, без ограничительных запретов приобщая и выявляя истинно культурные сведения, как о прошлом, так и устремляясь к Светлому Будущему. За недолгое существование свое Издательство уже дало и ряд книг и бюллетень Музея, и в пространстве уже мелькнула «Орифламма», название художественного Журнала. И общественное мнение радушно отметило появление первого Журнала «Урусвати», нашего Гималайского Института. Мелькнули мысли и о газете, уже пришли с вопросами о сотрудничестве с нами многие издания и Учреждения. Пусть по тем же незатемненным культурным путям живет и ширится наше просветительное издательство.

Также нельзя не порадоваться и не предвидеть быстрый рост «Урусвати», нашего Гималайского Института. Перед нами уже возносятся стены биохимической лаборатории с отделом борьбы против рака. Каждый месяц требуются новые вместилища для собраний ботанических, зоологических, археологических и этнографических. Только что успешно завершены экспедиции в Ладак и Лахуль и намечен ряд следующих работ и изданий. Каждая новая находка лишь подтверждает, насколько верно избрано место и правильно развивается план.

Растут наши культурные Общества, создавая своеобразное полезное единение культурных сил всех народов. Являются предложения об организации новых сообществ.

Уже состоялись кооперации и аффилиация с целым рядом образовательных и просветительных Учреждений. Пусть ширятся и эти каналы деятельности, ибо что же может быть ценнее и привлекательнее, как не кооперация, в которой, слагая воедино опыт накопленных возможностей, полезные начинания взаимно укрепляются и вытесняют из обихода ненавистное нам понятие разложения и разъединения. И так под Знаменем Мира во имя Красоты и Знания – вперед в Новый Путь! Никакие препятствия не могут удержать устремление духа.

Служение Культуре есть благородный подвиг человечества. Обязанность каждого мыслящего во Благо внести свое сотрудничество в общую чашу эволюции.

Верую!

(24 октября 1931.)(Гималаи.)

В Сутрах дается прекрасный завет:

«Учение подобно пламени светоча, который возжигает огни многие. Они могут послужить для приготовления пищи или для рассеяния тьмы, но пламя светоча остается неизменно сияющим» (Сутра 42 чл.).

И среди служения возглашается: «Да будет жизнь тверда, как адамант; победоносна, как знамя Учителя; сильна, как орел; и да вечно длится».

Истинно прекрасны эти заветы крепости, готовности, преданности и благородного действия.

Велика радость строения! Благородно действие творчества! Прекрасно каждое приношение во имя культуры духа! Памятен этот день и для буддистов и для всех почитающих духовную культуру. Из пепла опять восстает великое понятие. Память о подвиге опять вызвана в умах мыслящего человечества, опять подтверждая истину неизменно сияющего светоча.

Когда паломники посещали Сарнат, они чуяли в сердце своем, что не без причины это историческое место пребывает скрытым, кладу подобно. В сужденный час опять восстают исторические ценности незабываемых памятников.

Неповторенные изображения Сарната, величием красоты духа, прошли по всему миру. При самых неожиданных обстоятельствах можно было убеждаться, с каким почтительным вниманием относятся люди к этому славному памятнику вечности. Люди самых разнообразных положений и верований объединялись восторгом изображения, благого и сострадательного.

Прекрасна ваша мысль сделать Сарнат центром. Поистине, какое другое место по историческому и географическому значению может равняться Сарнату?

Знаем, что каждому древу нужно время для роста. И центр Сарната не избежит этого закона и будет развиваться постепенно и твердо. Терпение, настойчивость, преданность, единение и любовь скуют прочное основание вашему центру.

В наши дни так нужно взаимопонимание, ведь мир содрогается в ненависти и разрушении! Каждое сердце человеческое пусть устремляется к духовному единению и творческому созиданию.

В памятные дни будем думать о том, о чем не следует забывать. В дни всемирного жестокого материального кризиса оглянемся на причины, создающие это повсеместное бедствие. Казалось бы, открытия и изобретения последнего времени дали людям новые необычайные возможности. Сообщения подводные, водные, подземные, надземные и воздушные предоставляют свои услуги для ускоренного обмена и, казалось бы, особенно напряженной деятельности. Но между тем вместо благоденствия всюду вспыхивают потрясения и несчастья. В самых, казалось бы, состоятельных странах образуются устрашающие многомиллионные армии безработных. Чем же могут порадовать человечество ускоренные всевозможные пути сообщения?

Взвесим мысленно грузы перевозимые, достаточно ли среди товаров отведено место истинным духовным ценностям? Сказано и повторено всюду: «Не о хлебе едином жив будет человек». И если даны людям необычайные возможности передвижения и сообщений, то ведь прежде всего они должны быть направлены к посылкам духовных ценностей. Тех ценностей, которыми созидались сильнейшие государства и которые давали эпохи расцвета и возрождения, перед чем сейчас восторженно трепещет сердце. Если мы не вспомним опять о великих ценностях духа, то в какую же бездонную тьму мы можем погрузиться!

Но самое трудное материальное время, не дает ли и оно толчок к истинно духовным поискам и нахождениям. И вот, когда грузы подземные и воздушные уравновесятся светлыми духовными устремлениями и нахождениями, то и созидательные решения, казалось бы, неразрешимых проблем снизойдут в виде прекрасного светлого Вестника. Учение предвидит и трудности, но за ними всегда предуказана светлая возможность. Пусть же эта возможность не остается отвлеченной, но оплодотворит творческое мышление человеческое, окрыляя к светлым строительным совершениям.

Когда мы вспоминаем о еще не вскрытых развалинах Сарната, Наланды, Капилавасту и другие памятные места Индии, Цейлона, Непала, Индокитая, невольно думается, зачем эти памятные места должны лежать в развалинах, когда они, подобно многим другим памятникам, еще могли бы стоять и изумлять и вдохновлять умы; но около этих старинных мест мы видим уже новые построения и мы знаем, как многое суждено быть открытым, и каждый год приносит нам новые реликвии прекрасных старых нахождений. «Мир всему живущему», – говорят нам эти реликвии. Пусть же и этот Завет не остается абстрактным, но, в ряду лучших духовных ценностей, пусть он опять цветет огненно серебряными листами Лотоса, бесчисленными, как бесчисленны огни сердец устремленных.

«Мир всему живущему».

Дружелюбие!

«Архат отдыхает ли? Уже знаете, что отдых есть перемена труда, но истинный отдых Архата есть мысль о Прекрасном. Среди трудов многообразных мысль о Прекрасном есть и мост, и мощь, и поток дружелюбия. Взвесим мысль злобы и мысль блага и убедимся, что мысль прекрасная мощнее. Разложим органически различные мысли и увидим, что мысль прекрасная – сокровищница здоровья. В мышлении прекрасном узрит Архат лестницу восхождения. В этом действенном мышлении есть отдых Архата.

В чем же можем найти иной источник дружелюбия? Так можно вспоминать, когда мы особенно утеснены. Когда повсюду закрываются ставни самости; когда гаснут огни во тьме, не время ли помыслить о Прекрасном? Не загрязним, не умалим этот путь! Лишь в нем привлечем то, что кажется чудесным. И чудо не есть ли неразрывная связь с Иерархией? В этой связи и вся физика, и механика, и химия, и вся панацея. Кажется, немногим устремлением можно продвинуть все препятствия, но полнота этого условия непомерно трудна людям! Почему они отрезали крылья прекрасные?» Так говорит книга «Мир Огненный».

«Все ли здесь?», «Все ли готовы?» – перекликаются дозорные на стенах твердынь. С башен им отвечают: «Всегда готов» – «Бодрствуем во благе!». Поистине следует перекликаться в нынешнее темное время всем, кто мыслит о благе. Через все горы и океаны следует объединенно держаться всем сердцам правды.

В час торжественный как же не объединиться и не послать всем ведомым и неведомым друзьям слово о дружелюбии. Не слабость, не безразличие это дружелюбие. Стремление к правде заложено в нем. Связано с ним желание лучшего преуспеяния и беспредрассудочного познавания. Может быть, никогда еще мир не нуждался настолько в основе дружелюбия.

«Мир всему живущему». Но путь к этому миру через то дружелюбие, которым должны быть полны сердца наши всегда, во все время дня и ночи, при каждой встрече. Ведь нигде не заповедано «во встречном ищи врага». Наоборот, дружелюбие является тем творящим началом, которое создает обновленную, преображенную жизнь.

Какие множества веков должна была протекать жизнь земная, чтобы опять, в тоске разрушения и утеснения, мы должны вспоминать об оружии света, о панцире дружелюбия. Может быть, это излишне, может быть, земная жизнь протекает в достаточном духовном и телесном благосостоянии? Может быть, мы не должны в предрассветный час тосковать сердцем нашим о бедствиях народных?

Но невозможно закрывать глаза на каждодневные сообщения о духовных смятениях, об убийствах тела и духа, о страшных призраках лжи и взаимного поношения. Доходит человечество до предела разложения. Нужно строить, необходимо неотложно предаться тому светлому строению, которое понимается в высоком значении Культуры. Где же те словари добра, где же те высокие начала, которые могут залить благодатью язвы мира, которые так ужасно открылись в дни наши?

Не призрачны эти бедствия. У каждого из нас собралось бесконечное количество сообщений о всевозможных разлагающих ужасах, как в частной, так и в общественной жизни. Само добро, как таковое, начинает казаться многим чем-то отвлеченным, недосягаемым, так далеким, что и стремиться к нему будто бы не в силах человеческих.

Но не может быть сомнения об этом вездесущем Благе, когда каждое человеческое сердце знает, что есть дружелюбие. Поверх всяких засорений, нечистот, невежества, клеветничества, предательства каждый, хотя бы и духовно опустошенный, человек, каждый двуногий все-таки знает, что такое улыбка: не улыбка глумления, но благая улыбка дружелюбия. Как же мы можем приступить к рассуждениям и к решениям, если мы не обезвредимся истинным дружелюбием?

Мы должны думать не только о том, что свойственно лишь очень немногим избранным. Учитель Великий шел ко всем. Все заповеди говорят о том, что принадлежит всем. Из простейших начал всем, всем, всем заповедано дружелюбие. В пламенении сердца это дружелюбие претворится и в любовь, в ту самую животворную, чудесно творящую любовь, которая во всем оружии Блага указывает: «Да живет все живущее».

Если бы чье-то сердце еще не возмогло вместить этот всеобъемлющий завет, то ведь и у него останется простейший, повседневный путь дружелюбия. Начатый от семьи, от рода, от близких, путь дружелюбия восходит великой спиралью до самых вышних обителей.

Много говорим о сердце. Но без основного дружелюбия, какое же это будет сердце! Даже дикие звери глубоко чувствуют начало дружелюбия. Чем же, прежде всего, отвращает человек даже самое лютое нападение? Глаз дружелюбия, взор добра остановит самые зверские когти.

Озарение высоких сердец, их светоносность, зажженная любовью, ведь началась когда-то от такого же повседневного дружелюбия. Началась эта великая сила у того единого костра, к которому сходятся путники пустыни. А разве не путники мы? Разве не обезводили все пустыни духа? Страшно остаться во тьме, безоружным, когда из черной мглы несутся вопли ненависти и взаимоудушения.

Нужен свет. Нужен священный огонь. Нужны оружия света, которые сиянием своим рассеят полчища тьмы и разложения. Первым оружием света, о котором так прекрасно сказано в заповедях всех заветов, будет именно общечеловеческое дружелюбие. Первым качеством этого дружелюбия будет непрестанное творчество, созидательный труд, который вместо тяжких оков каждодневности превратится в сияние творящего праздника.

Эту творящую любовь, это всеобщее дружелюбие хранят дозорные, перекликаясь в час торжественный на стенах твердынь. «Все ли здесь?» «Все ли готовы?»

Меттасутта посылает свой мудрый зов дружелюбия словами:

«Как мать, подвергая опасности жизнь свою, блюдет свое дитя единое, так пусть каждый растит дружелюбную мысль ко всему сущему. Пусть он взрастит в себе желание ко всему миру и дружелюбие и вверху, и внизу, и всюду, неограниченно, без всякой ненависти, без всякой вражды!» (Меттасутта 7,8).

(Гималаи.)

24-го июля 1928 года было положено основание Гималайскому Институту научных исследований. Обернемся на это трехлетие и посмотрим, где стоим мы?

Институт уже имеет свое помещение в Наггаре, в лучшей долине Пенджаба. Уже положено основание Музея Института, как в Наггаре, так и в Нью-Йорке. Трехлетие застает нас над сооружением стен биохимической лаборатории с отделом борьбы против рака. Когда мы читаем в недавней прессе статистику доктора Гофмана, показавшую, что в одной Америке за один год погибает сто двадцать тысяч человек от рака, то можно представить себе, насколько своевременно и это начинание Института. Когда же мы читаем отзывы выдающихся ученых о необходимости исследования целебных веществ на местах, а не по претворенным спиртом тинктурам, то и в этом мы видим, насколько место Института среди наиболее богатой для исследований Гималайской области уместно и нужно.

Не забудем, что долина Кулу, собравшая в себе все величественные имена человечества, начиная от Ману, Будды, Арджуны, всех героев Пандавов, Виасы, Гессар-Хана, является исключительною местностью, научная ценность которой еще только начинает выявляться, но и в начале своем поражает богатейшим материалом. Как в историческом, археологическом, филологическом, так и в ботаническом, геологическом и физическом отношениях Институту предстоит, как уже и теперь видно, плодотворнейшая работа.

Не забудем, что из тридцати шести месяцев существования более восьми месяцев ушло на прискорбные и совершенно ненужные трения, нанесшие глубокий как денежный, так и моральный вред. Но по обычаю нашему, следуя лишь положительными вехами жизни, не будем останавливаться на отрицательных явлениях. Будем признательны всем помогавшим культурному начинанию и предадим забвению тех, кто по невежеству пытался мешать научной работе. Но даже за вычетом указанного промежутка времени мы имеем ряд выдающихся положительных результатов. Под руководством ботаника Института Институтом были организованы пять экспедиций в самой долине Кулу, в Лахуль, в Бешар, в Кангру, Лахор и в настоящее время протекает экспедиция в Ладак и Занскар, которая, будем надеяться, даст такие же богатые результаты, как и вышеназванные местности.

За время указанных экспедиций собраны богатые ботанические коллекции, которые обогатили не только музей Института, но и были принесены в дар университету в Мичигане, Ботаническому саду в Нью-Йорке и Музею естественной истории в Париже. При этом доктор Меррил, заведующий Ботаническим садом Нью-Йорка, равно как и профессор Манжен, директор Музея естественной истории Парижа, отметили высокое значение собранных коллекций, среди которых находится целый ряд новых видов, в настоящее время изучаемых этими выдающимися учеными.

Наряду с ботаническими коллекциями в Институте составились и многочисленные коллекции орнитологические и зоологические, которые хранятся в музеях Института, а около четырехсот экземпляров направлено в музей Гарвардского университета в Кэмбридже.

Кроме естественнонаучных изысканий, под руководством директора Института Ю. Н. Рериха производится ряд работ по местному языковедению, истории и археологии. Во время пребывания нашего в Пондишери во Французской Индии, при посредстве члена-корреспондента Института, члена католической миссии Фушэ, было произведено обследование местных добуддийских погребений в урнах и саркофагах. Директором Института закончено два научных труда, ныне изданных – один в издательстве Уэльского университета о нашей Среднеазиатской экспедиции и другой о Зверином стиле, изданный Семинарией имени Кондакова в Праге. В настоящее время директор Института в сотрудничестве с известным знатоком тибетской литературы ламою Мингиюром занят над изучением и переводом книг по тибетской медицине, а также составлением грамматики лахульского языка и другими исследованиями тибетской литературы, которые будут опубликованы в ближайшем будущем.

К сроку трехлетия Института вышел и первый «Ежегодник» за тридцатый год, в котором участвуют президент Археологического института в Америке доктор Маггофин, известный французский археолог граф де Бюиссон, биохимик Гарвардского университета В. Перцов и директор Института. Номер «Ежегодника» посвящен выдающемуся санскритологу проф. Ланману, состоящему почетным советником нашего Музея по отделу науки. Нельзя не отметить, что за последнее трехлетие состав почетных советников по отделу науки усилился крупнейшими научными именами, как-то проф. Милликен, проф. Раман, проф. Метальников, докт. Свен Гедин, проф. Эйнштейн, сэр Джагадис Боше, докт. Меррил.

По отделу археологии, кроме докт. Маггофина, принимает участие докт. Хьювитт.

Члены-корреспонденты Института находятся как в Америке, Европе, так и в Африке и Азии, при этом многие университеты и научные учреждения выразили желание кооперировать как собраниями, так и печатными трудами. Карнеги Фаундешэн сделала щедрое пожертвование библиотеке Института, целый ряд издательств выразил желание обмениваться изданиями.

Следует выразить искреннюю признательность комитету, собиравшемуся под председательством г-жи Иттельсон; в результате работ этого комитета получился ряд пожертвований и открылись возможности для расширения последующих работ.

Вступая в новое трехлетие, мы должны еще раз подтвердить особую пригодность избранного места для Института; среди Гималаев именно здесь неизвестен бич человечества рак, а, кроме того, тибетская медицина с давних времен имеет в своем распоряжении средства против рака и туберкулеза, удачно применявшиеся. Конечно, подобные средства должны быть исследованы самым точным и беспристрастным образом. Почва Гималайских долин отличается необыкновенною плодоносностью, позволяющей совмещать самые различные посадки, начиная от альпийской флоры почти до тропической. Как показали наши начальные коллекции, среди местной растительности имеются много новых видов.

Теперь перед нами ближайше стоит работа по установке электрической станции и по оборудованию биохимической лаборатории с отделом борьбы против рака. Ибо где же изучать условия рака, как не в местности, где он вообще неизвестен – как здесь, в Гималаях? Мы знаем, что нужны будут новые средства, но мы и не сомневаемся, что они придут, ибо общественное мнение само отмеривает по размерам культурной задачи. Существует такое прекрасное понятие, как пространственная справедливость. При жизненности начала, всегда является та сужденная помощь, которая позволяет не сокращать размеры и не умертвлять культурные построения, так необходимые человечеству.

Итак, мы вступаем в новое трехлетие полные сознанием, что работа наша неотложно нужна, что поле деятельности выбрано правильно и сочувствие друзей и широких культурных слоев обещает мощное развитие общеполезных построений.

Там же, где общая польза, там мы не отступим и сохраним энтузиазм, обращающий все препятствия в светлые возможности.

(1931.)

Монхиган. Белые буруны Атлантической волны. Скалы седые. Хаты рыбачьи. Полуразрушенная пристань. Маленький пароходик «Губернатор Дуглас». Наш истинный друг Чарльз Пеппер советует во время выставки в Бостоне: «Побывайте на Монхигане, там можно работать». И Теофил Шнейдер и другие друзья Бостонского Клуба советуют то же. 1922-й год, лето. Пишется на Монхигане океанская серия. Говорят нам индейское значение этого названия острова. А на мшистых скалах неожиданно краснеет душистая земляника. В туманные дни стонут сирены маяков и кажется, что вы где-то очень далеко; тут же читаются статьи об искусстве. Обсуждается значение творчества в жизни и в Культуре народов.

Из «Путей Благословения» отчеркивается девиз для Международного Центра Искусства. Там должно происходить общение народов в мирном творчестве. Название «Корона Мунди» – венец Мира. Не то венец, что сам центр венец Мира, как потом сказал какой-то невежда, но венец Мира – всеобъединяющее Искусство, возносящее творчество, прекрасный подвиг духа. Всегда человечество нуждалось в этой панацее. А будет нуждаться и еще больше. Придут еще большие дни смущения и потемнения. И некуда будет обратиться духу человеческому, разве что к незыблемым твердыням Красоты.

Прекрасное воспоминание. Если бы побольше таких граждан для каждой страны, как наш друг Хорш, и побольше бы таких открытых сердец, как у милой Нетти Хорш. Во многих ли странах финансовый деятель так широко понимает и бывшее и грядущее значение Искусства; многие ли не станут презрительно улыбаться, если им скажут о выставках в тюрьмах или госпиталях, или о художественных выявлениях в деревнях. А тут вдруг люди, казалось бы замкнутые в пределах города, казалось бы скованные тиранией Уолл-стрита, так понимают широко задачи Искусства, задания творчества, как если бы сызмальства их готовили к возвышенным областям.

Ведь без внутреннего утончения сознания, сколько ни говорить об Искусстве, о Красоте, если сердце мертво, то никакие благородные ритмы и созвучия не оживят мертвецов ходячих. В лучшем случае, мертвые сердца проскрипят: «Несносное мечтательство!». А почему же оно несносное? Не потому ли, что мешает спать невежеству? И почему оно мечтательство, когда вся история человечества подтверждает, что лишь сокровищами Культуры человечество получило право на существование. Лишь мыслями о прекрасном человечество могло двигаться вперед и могло надеяться на лучшее будущее.

Представьте себе на минуту целую страну из граждан, открытых сердцами к познанию и к Прекрасному. Если даже при единичных геройствах духа страны могут прогрессировать, то какой же золотой век мог бы ожидать государства сотрудников, пылающих о Культуре?

От трубного звука пали стены Иерихонские. Как бы были сметены твердыни тьмы от созвучия сердец пылающих, культурных! Какие бы проблемы жизни решились бы легко и свободно. И какое бы равновесие духа и тела снизошло к человечеству, освобождая его от болезней и телесных, и духовных.

Человечество должно быть признательно своим согражданам, которые, несмотря на все трудности, созданные тьмою, несут светоч широкого понимания, светоч благости и неустанного труда. При этом знают они, что многие всходы подвига своего они и не увидят. Но так же знают они, знают всем сердцем своим, всем сознанием своим, что творимое ими неотложно нужно, и никакие глумления невежества не отвратят их от светлых трудов во Благо будущих поколений человечества.

Злой невежда скажет, что они хотят себе памятники построить. Но думающий во Благе не имеет времени мыслить о памятниках, к тому же зная, что строительные материалы очень несовершенны. В сердцах человеческих, в духе несомненно создаются нерукотворные памятники, и эти памятники неразрушаемы и нестираемые. История человечества показывает нам, как высшая Справедливость отмечает подвиги во Благо Мира. А какое же Благо может быть без Красоты и Знания? Без постоянного, неутомимого и светлого труда?

Вот и десятая часть века прошла. Столько уже сделано. Столько прекрасных людей подошло. И необозримы планы на будущее. Удается помогать народам, правительствам обмениваться лучшими продуктами национального Творчества. Лекторы, благие вестники, объезжают страны, твердя о том, насколько нужна Культура. Подходят молодые поколения, и в них запечатлеваются пламенные познавания и стремления к Прекрасному, как к единственному решению жизненных проблем. Жизнь не отвергает то, что жизненно. Мы видим, что уже рук не хватает наполнить все протянутые чаши. Есть и враги, но, большей частью, по недоразумению. Даже неприязненные выступления обращаются лишь в новые возможности там, где правильно само задание.

Шлю горячий привет всем сотрудникам, всем подошедшим и подходящим друзьям. Уже появилось как зрительный символ всеобъединяющее Знамя Культуры. Это Знамя Блага еще больше поможет молодым, прекрасным в поисках своих, сойтись ближе и стройно слагать ступени будущего.

Привет от гор! И честь всем мыслящим о Культуре!

(1931.)

24-е марта 1932

Привет!

Ваше общее Собрание 24-го марта во имя Культуры и Мира, во имя Знания и Красоты является одной из тех исторических вех человечества, которые вольют в будущее поколение новую бодрость и преуспеяние. Кому-то будущему будет глубоко значительно знать и чувствовать в сердце, что путники, ранее его прошедшие, не только мыслили про себя о ценностях Знания и Красоты, об истинных ценностях Духа, но и свидетельствовали это в жизни своей. Пусть вновь приходящие сознают, как происходили эти свидетельствования о Прекрасном даже среди самых трудных времен.

Ведь не будем скрывать от себя, что нынешние времена, действительно, самые трудные. И материальный и духовный кризисы дошли, как кажется, до апогея. Но где же этот апогей в Беспредельности? Иначе говоря, остановится ли углубление и нарастание кризисов, если люди, все, кто мыслит от Блага, не сойдутся вместе, в доверии, в полном сознании, чтобы поддержать созидательные основы? Всякая отвлеченность должна быть осмыслена как реальность, ибо в реальном мире и нет туманных отвлеченностей, но есть одна великая Реальность.

Не во имя малых хозяйственных дел, но во имя Великой Реальности вы сходитесь вместе. Вместо бессмысленного растрачивания времени на самоуслаждение, вы пытаетесь общими усилиями укрепить сознание масс во имя Реального и Прекрасного. Вы поняли, что истинный идеализм есть Великий Реализм. Вы понимаете, что досуг есть тот же радостный труд, во имя тех же духовных ценностей. Веселое времяпрепровождение есть радость о духе, и в таком порядке каждое веселье, высоко облагороженное, представит из себя не пир во время чумы, но радость Духа, одетого прекрасным доспехом мужества.

Кто-то окаменевший скажет: «Время ли во дни материального потрясения думать о просвещении?». Стыдно должно быть такому окаменевшему сердцу, если вообще в окаменении возможно понятие стыда. Да, родные наши, вы-то знаете, что именно во время потрясения необходимо самое напряженное устремление к Просвещению. Обратимся к страницам Истории, и мы увидим, что времена расцвета создавались силою Духа. Это не труизм, это утверждение, которое мы все должны твердить друг другу. Ведь чудовище сомнения приходит искушать и днем и ночью, и там, где оно найдет для заразы хотя бы крошечную клеточку, оно немедленно посеет самое злобное семя.

Чем же, прежде всего, закаменело то сердце, которое стало бы восставать против Просвещения? Окаменение началось от малейшего сомнения на основе невежества. Величайшие бедствия произошли от малейшего сомнения. И не перейдет сомневающийся ни над пропастью, ни через горный поток. А ведь сейчас не только шумит Армагеддон, но словно бы открылись целые зияющие пропасти, угрожающие Культурному Общению.

Мы позитивисты и оптимисты и потому говорим о пропастях не из пессимизма, не из отчаяния, а просто говорим тоже о действительности. Мы были бы боязливы, пытаясь замолчать действительность. Пример страуса, зарывающего голову в песок и думающего, что тем самым он уже спасся, ибо сам не видит опасности, недопустим в человеческом обиходе. Нет, нужно особо широко и зорко устремить глаза, чтобы найти все разрушительные и разлагающие причины.

Если сомнение исходит от невежества, то и злоба, и ложь, и предательство, в конце концов, проистекают от того же источника. Потому-то Просвещение, дисциплина ума и духа являются той спасительной панацеей от всех разрушений. Пусть не сетуют на нас, что нам приходится повторять такие истины, за которыми стоят десятки тысячелетий, но современное состояние мира, так явно потрясенное, заставляет нас и повторять это, и собираться вместе, чтобы свидетельствовать сердцем своим, насколько мы желаем строительного Блага.

Одевать ли нам траур по причине всех потрясений? Это было бы чем-то тоже от ветхого мышления. Тот, кто устремляется к Действительности, очень далек от траура и от отчаяния, он преисполняется напряжения. Он знает, что, усиливаясь призванными, собранными энергиями, он делается нерушимым, если сердце его устремлено ко Благу. Этот радостный строитель знает, что есть огонь сердца, и знает, что если этот могущественный талисман засиял, то и самая чернейшая тьма будет прободена и рассеется под лучами Света.

Во имя Света вы и сошлись сегодня. Во имя радости Духа вы хотите узнавать друг друга и укрепляться обоюдно. Во имя Культуры и всего Прекрасного вы идете радостно по горным тропинкам и даже благословляете острые камни, ибо по гладкой поверхности вы и не могли бы подняться к Высотам. Если бы не было потрясений, если бы не шумел уже Армагеддон, может быть, вы, друзья наши, и не сошлись бы.

Повседневное благополучие не есть рассадник подвига и героизма. Без бедствий мы не имели бы множайших прекрасных примеров истории. Если бы препятствия не закаляли меч и щит героев, то теперь человечество было бы лишено многих благодетельных достижений. Аэропланы готовы к полету, надводные и подводные сообщения открыты. Стотысячный тоннаж к услугам, и радио кричит по всему миру, а может быть, и далеко за пределы его. Значит, одна из подробностей достижений уже налицо. Стоит только согласиться на том, чем, видимо, нагрузить воздушных и водных птиц железных и что вложить в уста радио.

Просвещение, Просвещение, Просвещение, Знание, Мир, Красота! Что бы ни сказали те, которые боятся каждого большого понятия, что бы ни шептали разлагающие разрушители, но вы, сошедшиеся во имя Прекрасного, не убоитесь никаких шепотов и злоречия. Пламя костра освятило подвиг Св. Жанны д'Арк; тернии высокого просветительного пути Св. Сергия стоят, как сверкающие памятники человеческого достижения, и зовут, и показывают, что решительно все, даже самое высокое, возможно здесь, в нашей земной жизни.

И вот в пределах земных и надземных будем сходиться вместе в твердом убеждении о совместной работе на Просвещение. Каждый по-своему, каждый в своем саду пусть посадит лучшие деревья и каждодневно поливает посадку, чтобы не засохли побеги от бездождья. И в каждодневности этой будет та же великая радость, которая и сегодня сводит нас вместе.

А там, где сияет великий Магнит сердца, там и умножаются силы. А ведь Благодать берется усилиями. Эти же благие усилия превращаются и в Праздник, на котором требуется множество огней, чтобы рассеять глубины тьмы. Вот и улыбнемся и зажжемте эти огни радости, оставим зверям все ссоры и пререкания. Вы же устремитесь ко Благу в сиянии вдохновляющего труда.

Будьте вместе, будьте дружны и растите ваши сады прекрасные!

(Март 1932.)(Урусвати.)

Когда в доме трудно, тогда обращаются к женщине. Когда более не помогают расчеты и вычисления, когда вражда и взаимное разрушение достигают пределов, тогда приходят к женщине. Когда злые силы одолевают, тогда призывают женщину. Когда расчетливый разум оказывается бессильным, тогда вспоминают о женском сердце. Истинно, когда злоба измельчает решение разума, только сердце находит спасительные исходы. А где же то сердце, которое заменит сердце женское? Где же то мужество сердечного огня, которое сравнится с мужеством женщины у края безысходности? Какая же рука заменит успокоительное прикосновение убедительности женского сердца? И какой же глаз, впитав всю боль страдания, ответит и самоотверженно, и во Благо? Не похвалу женщинам говорим. Не похвала то, что наполняет жизнь человечества от колыбели до отдыха. «Кому же давали венки? Издревле венки давались героям и были принадлежностью женщин. И женщины древности, в гадании, снимали эти венки и бросали их в реку, при этом всегда думая не о себе, а о каком-то другом». Если венок-венец есть символ геройства, то именно запечатление этого геройства, именно, когда он снимается во имя чего-то или кого-то другого. И это не только бездеятельное самоотвержение. Нет, это действенный подвиг! И опять не будет похвалою, но действительностью, когда мы сопоставляем женщину с подвигами.

Ушло средневековье с унижением и умалением женского достоинства. Люди опять осознали грядущую эпоху Матери Мира. И опять меч подвига в руке Жанны д'Арк. И опять сияние, но не зарево костра, а пылание сердца. Сколько тьмы, сколько уродливых порождений злобы и невежества сожжет это сердце пылающее! Сколько пошлости, сколько безумных умалений достоинства человеческого сметет луч сердца женского, осознавшего венок-венец, ей врученный.

Когда мы говорим о Культуре, разве мы не имеем в виду прежде всего женщину, которая неудержно, широко понесет Знамя утонченной, возвышенной Культуры во все концы, от колыбели до трона.

Когда в доме трудно, зовут женщину. И в телесных, и в духовных болях призывают именно ее. И кому же произнести это слово «трудно, тяжко», как не к женщине?

А ведь сейчас трудно, очень трудно в большом доме планеты. Смутился дух человеческий, смутился во взаимовредительстве. И даже сами силы природы словно бы возмутились. Землетрясения, извержения, потопы, смещения климатов, – все вносит еще больше смущения и в без того смятенный дух человеческий. Но история знала такие периоды, и человечество уже знает и панацею в бедствиях этих. И эта панацея – Культура. Там, где рука и мозг обессиливают, там непобедимо сердце, а сердце есть Держава Света, есть средоточие Культуры.

Ваше трехмиллионное воинство женское одобрило и приняло наше Знамя Культуры и Мира. Сердце женское живет не одними словами, но подвигом. Так было во всей истории человечества. Потому понимаем, что, одобрив и приняв Знамя Культуры и Мира, женщины и понесут его так же действенно, как может пылать священным огнем женское сердце.

Не только благодарить хочу Вас, женщины, – воинство Матери Мира, за принятие Знамени Культуры и Мира. Но настоящим хочу отметить исторический факт, как три миллиона женщин Америки поняли и приняли Знамя Культуры как нечто неотложное и нужное во общее спасение, в воссоздание традиций Света и Красоты.

Радостным будет для меня день, когда мне доведется быть лично на собрании Вашем и лично приветствовать Вас, но пока от гор Гималайских позвольте послать Вам мое сердечное сотрудничество, Вам, воинству Матери Мира!

Особенно драгоценно приветствовать все действия во имя Культуры. Не могу не выразить моих лучших чувств за все ваши фактические выступления, так необходимые, когда все, относящееся к области Культуры, к области Искусства и Знания, подвергается особым утеснениям.

В огрубении нравов люди иногда доходят до кощунственных восклицаний: «К черту Культуру – деньги на стол». При этом они не хотят осознать, что даже и деньги, как таковые, иначе говоря, благосостояние, пришли лишь из источника Культуры. Попробуем на минуту вынуть из мира все открытия, все мудрые и прекрасные творческие достижения, и мир неминуемо погрузится в темноту обнищания в полном значении этого слова.

Мы не устанем твердить, что эпохи расцвета, эпохи возрождения, эпохи благосостояния вытекали из благодатных источников Культуры. Пытаться разъединить так называемую материальную жизнь от всех прекрасных завоеваний Культуры, это значило бы пытаться представить себе живущего человека без сердца.

Не мне говорить это вам, которые, конечно, согласны с этим, ибо иначе вы бы не действовали во имя Культуры. Но при каждом случае мы обязаны напитывать пространство императивным зовом, сердечным молением о Культуре, ибо тем самым наполняется резервуар источников, питающих высшую человеческую энергию.

Однажды какой-то женский голос в печати заподозрил меня в лести после моих обращений к Женщине как Носительнице Заветов Культуры. Меньше всего будет лести или преувеличения в том, что все-таки именно женщина от очага до правительства насаждает основы Культуры. Какая же лесть в том, если мы не забудем, что первое слово о Культуре ребенок в той или иной форме услышит от матери. Какое же преувеличение в том, если мы не забудем, что именно женщина наиболее самоотверженно, без личного эгоистического начала вносит культурные основы в строение как своей малой семьи, так и великой семьи народов.

Утверждать действительность не есть преувеличение, это есть лишь отмечание ступеней, уже пройденных, чтобы тем сознательнее и легче были ступени будущего. Сказано мудрым: «Мир без женщины есть скала, лишенная цветов». В этом безымянном Завете не может быть ни лести, ни преувеличения. Тем более, что общеизвестно: «Если бы лишить землю цветов, то две трети ее жизнеспособности исчезнет».

Потому будем брать действительность так, как она есть. Эта же действительность ежедневными сообщениями говорит нам, что, несмотря на огромные достижения культурные, уже добытые человечеством, многие из них остаются недостаточно осознанными в известных кругах. Если грамотный человек, претендующий на цивилизованное состояние, может посылать культуру к черту, значит, он вообще не дошел до степени цивилизации.

Каждому из нас в своей области, к сожалению, приходится встречаться с подобными заявлениями, в большей или меньшей грубой форме. Кто-то мечтает о возобновлении подавленной торговли, не желая вспомнить, что без широких умозрительных соображений Культуры не может оживиться и оборот международный, как мысленный, так и товарный. Невозможно считать торговые, финансовые и всякие материальные соображения вне соображений общекультурных.

Те, кто, вопреки очевидности, считают все проявления Культуры роскошью, просто устарели и окаменели, ибо даже древнейшие писания могли бы напомнить им, как высоко и жизненно ставились вопросы действительного образования и расширения кругозора.

Часто на словах мы не прочь объединяться, мысленно протягивать руку дружбы и сотрудничества, но как только доходит до дела, как откуда-то вдруг появляются всякие ископаемые злостные соображения и люди наполняются вновь разрушительным и разлагающим пароксизмом. Потому-то, видя ваши действенные устремления во имя Культуры, и хочется приветствовать их как самое нужное, как панацею против всей современной подавленности, порожденной умертвлением Культуры.

Эта же распространенная сейчас подавленность действий и духа неминуемо отражается и на умозрении молодых поколений, потому каждое действие во имя Культуры, необходимое всегда, сейчас становится истинным спасательным кругом во время гибельной бури.

Опять-таки без всякого преувеличения, сейчас каждый говорит о происшедшем кризисе. Потому не будет преувеличением обращаться к источникам истории, говорящим нам совершенно определенно, каким образом целые нации миновали надвигавшиеся кризисы, обращаясь к благодетельным истокам Культуры.

Знаю, что вы согласны в этих мыслях; знаю, что, несмотря на всяческие трудности и противодействия, вы боретесь за панацею Культуры и у очага, и на всех ваших просветительных поприщах. Правда, «трудности заключают в себе и новые возможности», если только эта древняя истина осознана и приложена к жизни.

Итак, еще раз шлю вам мой лучший привет в борьбе и сотрудничестве во имя Культуры.

(1932.)(Гималаи.)

Возвратилась вторая экспедиция, устроенная Ситроеном. Получили мы газеты с первыми сведениями о результатах. Видели первые снимки второй выставки привезенных экспонатов. Сердечно мы пожалели потерю экспедиции в лице ее безвременно погибшего начальника Харда. Но и порадовались, что остальные участники этой экспедиции в лице Луи Одуэн-Дюбрейль, Ж. Хакен, О. Тейяр де Шарден и другие вернулись невредимыми и привезли новые поучительные отчеты. Мы радовались, слыша о прекрасных новых рисунках Яковлева. По себе знаем, насколько трудны такие пути и как нужно ценить каждую удачу в этих отважных достижениях.

После этой второй экспедиции, устроенной Ситроеном, нельзя не подвести некоторый итог и отметить своеобразие этих предприятий. Мы не видели первой выставки, результатов Африканской экспедиции, но зато знаем и отчеты о ней, и превосходное издание путевых работ Яковлева, выразившего неповторяемый характер пройденных стран.

Обе экспедиции, как Африканская, так и Азиатская, вызывают определенные соображения, так нужные при современных движениях культуры. Рассматривая состав экспедиции, можно радоваться необыкновенно удачному и разнообразному подбору сотрудников по всем специальностям. Каждая отрасль была представлена одним из самых живых и характерных в ней деятелей. А ведь это случается не часто, и каждый знает, что подобрать такое многообразное созвучие нелегко.

Мы знаем о многих экспедициях, которые не только не доходили до цели, но разваливались по пути, вследствие непростительного человеческого взаимного антагонизма. Но в случае экспедиции Ситроена мы видим не только преоборение трудностей, но и живой, убедительный, многообразный результат.

Автомобиль, как одно из самых могучих средств сообщений, в этом случае напомнил, что он явился объединяющим предметом для изысканий научно-художественно-культурных. В этом смысле привхождение индустриального фактора, как объединительного и соединительного звена, является прямо драгоценно.

Задачи Культуры, о которых сейчас так много говорится, требуют и своих современных выражений. Культура, как таковая, исключает всякую завистливую антагонистическую сепарацию. Если верхи цивилизации и высшие области Культуры, прежде всего, являются синтезом всех завоеваний человеческого гения, то ведь и средства к выполнению этих расширенных задач должны быть поистине современны. Именно широкие горизонты Культуры, как поднятие общего уровня мышления, зовут нас ко всем современным открытиям и усовершенствованиям.

Мотор, радио, телевидение, все подводные и надземные сообщения должны вести к взаимопониманию и объединению. Именно коллективные экспедиционные задания так особенно ярко выразились в экспедициях Ситроена и могут напоминать нам о задачах сотрудничества, основанного не на туманных отвлеченностях, но на открытиях сегодняшнего дня. Посетители выставок Ситроена, читатели отчетов об этих экспедициях будут благодарны за то коллективное целое, что живо переносит их не только в другие страны, но и действительно расширяет их сознание своим многообразием.

Когда-то, как замечательно было отмечено у Анатоля Франса, люди боялись всякого синтеза, всякого обобщения и тем упирались в неминуемое ничтожное, ожесточенное разобщение. Вся культура последних дней, как в ее индустриальных проявлениях, так и в духовных поисках, стремится к выражению истинной кооперации. Человечество усиленно ищет формулы, на которых можно бы сойтись для мирной, созидательной работы. Все новые Конференции, новые Общества, Учреждения в той или иной мере имеют в себе эту задачу культурного объединения и взаимопонимания.

Если раньше могло казаться, что культурное объединение может выражаться преимущественно в каких-то областях, научных или художественных, то сейчас особенно делается ясным, что эти объединения гораздо шире отдельных областей. Они выражаются в общем подъеме уровня мышления в смысле общенародного творчества во всех областях жизни.

Вот во имя Культуры, от лица Лиги Культуры и хочется благодарить все предприятия, подобные просвещенным заданиям экспедиции Ситроена. Именно хочется благодарить и самих вдохновителей, строителей и сотрудников всех подобных предприятий, которые своими самоотверженными трудами шевелят человеческое мышление и, конечно, возводят его на новую ступень. Без этих отважных нахождений человечество опять погрязало бы в рутине каждодневной вульгарности. Мы знаем все трудности передвижений и по горным тропам, и по пескам Такла-Макана, и по льдистым нагорьям.

Мы встречали на путях много доброжелательных местных рассказов о замечательном исследователе Свен Гедине и воспоминания о Пржевальском, и о миссии Пельо, и о многих, приносивших из глубин пустынных новые соображения, новые толчки человеческой мысли.

Не будем жалеть, что поэтический верблюжий караван уступает свое место мотору, аэроплану, железным путям. Не будем огорчаться, что «длинное ухо» Азии передает свои возможности телеграфу и радио. Но будем думать, что все эти усовершенствования уживутся не только с цивилизацией, но и войдут благостно в Культуру, не обесценивая никаких духовных ценностей.

Ревниво оберегаемая наука, чем скорее она распространится, тем она принесет больше блага. Правильно истолкованные народные предания и тысячелетняя традиция в новом свете исследований дадут лишь новые блестящие возможности, и, при истинном сотрудничестве, не может возникать ничего враждебного, ничего мешающего или умаляющего. Все разрушительное и разлагающее останется в пределах невежественности. Но каждый шаг кооперации и объединения будет означать движение к истинному просвещению.

Эти соображения являются, когда мы видим перед собою коллективные труды последних экспедиций. Хочется поблагодарить устроителей и участников их за ту бодрость мышления, которую несомненно вносят они в человеческое сознание, сейчас так смятенное и так утесненное. Ведь поистине новым шагом к прогрессу будет то обстоятельство, что самые последние усовершенствования подали руку науке и искусству. Это коллективное творчество дает ту бодрость духа, в которой так нуждается молодое поколение. Искренний привет!

1932.

Кейланг.

СЛАВНОЙ ЕРМАКА ГОДОВЩИНЕ!

ВСЕМ СИБИРСКИМ ДРУЗЬЯМ!

ВСЕМ СЫНАМ СИБИРИ СЕРДЕЧНЫЙ ПРИВЕТ!

Когда в последний раз плыли мы по быстринам Иртыша, сказал нам рабочий гранильщик: «Вот здесь потонул наш Ермак Тимофеевич. То есть не он утонул, но тяжел был доспех и унес вниз нашего богатыря». В глазах сибиряка не потонул Ермак. Не мог утонуть богатырь.

И не только слава Ермака жива, но жив и он сам в сознании Сибири. В Кырлыке, на пути к Уймону, шаман толковал о добром Ойроте, вестнике Белого Бурхана. Появляется Ойрот на белом коне и возвещает: «Саин Галабынь судур!» – знак доброй эры! Но старик старовер улыбнулся: «И вовсе это не Ойрот, а Ермак Тимофеевич ободряет край наш. Это он Камень бережет».

Камень! И вся страна – камень великий, адамант драгоценный! Будет ли он Тигерец? Или Котанда? Или Ак-кем? Или Карагай? Или Студенец? Все-таки камень.

И древняя мудрость перенесла в Сибирь – драгоценные горы Сумир, Субур, Сумбир, Сумеру. Там «кузнец кует судьбу человеческую на серебряных горах». Белы снега и бело серебро самой Белухи-матери. И разноцветны травы превыше всадника. И звучит все Беловодьем. Истинно Звенигород. Да будет!

«Между Иртышом и Аргунью. Через Гобь, через озера соленые. Через Кокуши. Через Богогорше, по самому Ергору едет всадник».

Не малы пути сибирские. Велика их мечта. Велико им сужденное. Страна Белого Бурхана, страна доброго Ойрота. Страна Шамбатиона. Страна Чуди подземной. Страна кузнецов Курумчинских, ковавших коней всех великих путников от восхода и на закат.

Можно ли помянуть Ермака Тимофеевича, не вспомнив о Сибири самой? Размахом путей сибирских измеряется и путь Ермака, претворившего сказание в жизнь.

И знамя Ермака в Омском соборе, конечно, несет на себе лик Св. Георгия. На том же белом коне, в бессменном доспехе ратном Святый воитель провел Ермака по многим стремнинам, сделав не чаянное возможным.

Странно бы говорить о всемирном значении Сибири. Оно известно всем школьникам. Иноземцы, разглядывая карту Сибири, лишь спрашивают, а верны ли промеры? Так озадачивает сибирская беспредельность! Говорить еще о камнях-самоцветах, о рудах и открытых, и еще неизведанных, писанных и не писанных? Сказать ли о лесах, о скотоводстве, о промыслах, о земле? Называть ли великие числа и меры, которые все же не ответят действительности?

Сегодня позволительно не вычислять, не умствовать, не расчленять земными мерами, но повелительно праздновать годовщину Ермака. Повелительно отставить все разделения и сойтись в память великого духа, не убоявшегося, не размельчившего, не давшего нам зов великий и созидательно призывающий.

Как колокола Звенигорода, как святыни Китежские зовут, и очищают, и велят идти к преуспению, так же пусть и этот день свидетельствует о клятве строительства доброго. Не можем сегодня же не помянуть и Святого Хранителя всех твердынь Китежских, всех Лавр Духа преподобного Св. Сергия. Сама необъятность сибирская приближает сегодня всех борцов подвига, просвещения и мужества несломимого.

Будем праздновать день Ермака. Радостно вспомним, что во всех просторах сибирских это имя, как стяг, звучит неутомимою бодростью. Радость суждена не часто. Многое пытается затемнить сужденные просторы. Не всякий доспех годился и могучим плечам Ермака. Но он нашел по себе и меч, и куяк, и бахтерец, ибо хотел найти. Сердце указало Ермаку путь, ибо сердце знает пути начертанные.

Разве случайно сроки напоминают нам имя Ермака? Разве этим именем не дается еще мера строительству и всем подвигам-поискам Блага? Ведь для укрепления духовного посылаются знаки, лишь слепым невидимые.

Если бы сегодня мы прозрели во благе сотрудничества, разве это не был бы истинный праздник? И разве среди потоков слез нельзя было бы возрадоваться подвигу?!

Не открывать Ермака, не открывать Сибирь, нельзя открыть открытое, но для праздника сошлись мы сегодня. Пусть этот мощный праздник наполнит все молодые сердца трепетом подвига, горением строительства и клятвою сотрудничества. Хотя бы в праздничные памятные дни будем вспоминать о дружелюбии, о труде совместном.

Сейчас, когда мировые трудности прежде всего обрушиваются на культуру, на все просветительные возможности, найдем же в сердце своем силы побыть вместе, побыть дружно и помыслить о великом, о славном. Переполнилась мера разделений; просторы сибирские напоминают о непочатости труда. Когда же и вспомнить о труде непочатом, как не в праздник, дающий нам советы строительства.

Мой покойный дядя профессор Томского университета Коркунов еще в детстве моем звал меня постоянно на Алтай. «Лучше приезжай скорей, – писал он, – все равно на Алтае побывать придется». Действительно так!

Затем в 1919 году молва похоронила меня в Сибири, и служба в Иркутском соборе была отслужена. Даже так необычно влечет к себе Сибирь Великая.

Хотелось бы быть с Вами сегодня. Хотелось бы говорить о стяге Ермака, о Беловодии, о Белухе, о самом Ергоре. Но из Азии шлю Вам, все друзьям, мои лучшие приветы. О снеговых вершинах Белухи свидетельствуют снега Гималаев. Кукушка отсчитывает сроки. Дятел твердит о неустанности. А Сафет – белый конь – напоминает о конях Ойрота, и Ермака, и самого Св. Егория. Празднуем сегодня со всеми Вами и бьем челом на сотрудничестве. Велик был поклон Ермака всею Сибирью. Велик был заклад, велик и подвиг. Праздник, славный праздник сегодня.

(1932.)(Гималаи.)

«Сторож! сколько ночи? сторож! сколько ночи? Сторож отвечает: приближается утро, но еще ночь» (Исаия XXI, 11).

Среди этой ночи сознания человеческого, до зари задолго, бодрствует на плотинах Голландии неусыпное мыслетворчество Спинозы.

В темноту вопрошает оно: «Почему материя не достойна природы божественной?».

Единый разрыв вещества материи, оградившей Голландию, грозит гибелью всей страны, ибо «хаос» океана поднимется выше уровня, законно проявленного. Как же умалим материю, проявленную великим мыслетворчеством? Где закон умаляющий, отвергающий? «Камень, который отвергали строители, сделается главою угла».

Не собираемся открывать Спинозу. Как же открывать давно открытое, проникшее в лучшие умы? Но к знаменательному сроку радостно напомнить о мудреце, о носителе сокровища мысли, открывшей еще один канал прекрасного синтеза.

Случайно ли само время напоминает о славных достижениях мысли? Среди дрожаний, блужданий, разочарований слабых духом вдруг, как метеор дальних миров, поражает своею очевидностью реальность крупнейшей, самоотверженной личности, которая дает уроки понимания жизни, выношенные и очувствованные.

Суровый лик Испании, родины семьи Спинозы, тяжкая судьба соотчичей Марранов, легенда Сабаттая Цеви, вспышка Уриэля да Косты, трагическая кончина первого учителя, знакомство с Бэконом, Декартом, Гоббсом, Джордано Бруно, де Виттом, этими искателями истины, понесшими на себе тяготу окружающего невежества, все это складывает основной ключ жизни мыслителя.

Не раз зреют злоумышления против жизни его; в Гааге, где теперь высится статуя Спинозы, мыслителя принимали за французского шпиона. Возмущенный убийством друга своего де Витта, Спиноза хочет прикрепить к месту убийства надпись: «ultimi barbarorum»;[3] в этом крике души рыдает глубокая боль сердца.

Трагичность является несомненным спутником искателей, находчиков кладов, прикоснувшихся к тайне. Но она-то и несет в себе ту магнетическую убедительность, которая складывает ведущую и зовущую легенду истины. Имя Спинозы овеяно тою героическою легендою, которая еще прочнее утверждает глубину и насущность выводов его мышления. Необычность самой жизни мыслителя, преоборение им человеческих слабостей и условностей, все эти вехи и светочи или факелы скорбно-торжественного шествования, – делают облик Спинозы озаренным тем светом, который создается лишь мощью мысли и звучанием сердца. Мудрец знает, что утро наступит нескоро, но не страшится выйти в путь ночью, может быть даже беззвездною ночью, и слышать во мраке угрожающий рокот океана.

«Думайте еще шире! Думайте еще лучше! Не упустите из мышления вашего ценное вещество. Не смейте умалять то, что вызвано из хаоса непроявленного великою мыслью».

Когда человечество теряется в тупиках им же самим вызванных кризисов и материальных, и духовных, часы судьбы выстукивают сроки и напоминают о великих ликах, действенным примером запечатлевших утверждения свои. Именно тогда, когда человечество так боится потрясения своего эфемерного, призрачного стандарта, тогда является напоминание о тех, которые не могли быть удержаны никакими плотинами и по светлым мостам взошли от Амстеля на Вальгаллу Высшей Материи. Когда осколки землепотрясений как бы заграждают пути, тогда являются вестники трансмутации мысли в материю и материи в мысль, узнавая даже мыслевесомость.

Возражатели Спинозы говорят о частностях, толкуя слова, не хотят видеть ценности основного направления мысли. Нет хуже, когда из множества последовательных знаков вырываются отдельные фигуры, и, потрясая ими, кто-то старается что-то опровергнуть, в рвении нарушая течение мысли. Из самых ценных скрижалей можно сложить очень странные фигуры.

Тот, кто утверждал еще одну великую ценность, тем самым уже обогащал возможность эволюции; тем самым он уже делался светлым почетным гостем за трапезой культуры.

Увядание, разложение или укрепление и цветение. Нет середины. Цветение суждено мыслям Спинозы. Не случайно тянется к ним столько молодых сердец. Не к отвлеченному, но к действительному идут сердца молодые. Они чуют, где жизнь.

Спиноза утверждает, что «наука имеет одно назначение, к чему стремятся все отрасли ее, а именно высшее совершенствование человечества». «Те, кто отрицают, что человек может достичь добродетели и истины, тем самым отрицанием они уже лишают того сами себя».

«Истинное познание возникает лишь через сущность вещей или через знание их „proximate causa“.[4]

Не забудем, что Спиноза стремился к «такому нахождению и овладению, которое доставит радость постоянную и высшую в вечности», к тем «чистым и ясным мыслям, при которых страсть перестает быть страстью». Этим самым Этика перестает быть отвлеченностью и делается путеводною звездою радости, в истинно жизненном приложении.

Эти напоминания объясняют, почему имя Спинозы притягательно для молодежи. Не только седина сочувствует и содействует, но и молодое сердце сотруднически трепещет, слыша о радости вечной.

В орбите тех же счастливых нахождений вращаются многие славные имена, почти современные Спинозе: Кеплер, Галилей, Лейбниц зовут в миры дальние. По тем же берегам Амстеля в те же часы проходит и другой волшебник света, Рембрандт, по-своему решая «радость высшую в вечности».

Говоря о цветении мысли Спинозы, нельзя не вспомнить о нашем Центре Спинозы в Нью-Йорке, о радующей молодой группе, собравшейся во имя великого мыслителя. Вспоминая эту сотню молодежи, устремленную ко Благу, к очищению жизни мыслью, всегда почувствуете сердечное трепетанье и пожелаете послать им привет к успеху их общений. Им ведь тоже нелегко, как нелегко было и самому мыслителю, как нелегко всем светлым. Но ведь для трансмутации мысли требуется большой огонь и мощное напряжение. Трудноплавок графит, отмечающий мысль, но зато он, при мощном огне, даст алмаз.

Спиноза радовался, следя за кольцами Сатурна, следуя к дальним мирам, но он изучал и законы земные, как равновесие основ.

Говорит рабби Гамалиель: «Изучение закона есть благородное дело, если оно соединяется с каким-либо искусством. Занятие ими отвлекает нас от греха. Всякое же занятие, не сопровожденное художеством, ни к чему не приводит». А рабби Иегуда добавляет: «Не учащий сына своего художеству, готовит из него грабителя на большой дороге». Спиноза, зная искусство тонких линз телескопных и достигнув значительного совершенства в рисовании, поистине отвечал завету гармонизации и облагораживания духа.

Не однажды Спиноза получал денежные предложения взамен хотя бы немногих уступок в суждениях, но стоически он отвергал их.

Не раз он был под угрозою убийства или разгрома всего имущества. Но могла ли невежественность злобы остановить поток мышления? Чтобы не причинить опасности домовладельцу, он обещает выйти добровольно к убийцам, если придут убивать его. Не тем же ли благородством духа звучит и отказ Сократа бежать из тюрьмы? Или история темницы Оригена-Адаманта? И не напоминает ли это и другие Великие примеры? Спиноза просит друга своего не переводить его трактат на голландский язык, чтобы избежать запрещения. А это разве не вызывает разные великие античные и современные сопоставления, когда так же слова Блага возвещались невежеством как «опасный яд».

Путеводно для духа человеческого высятся вехи мужества познавания, неподкупного благородства, и в сужденный час, среди зарослей бурьяна невежества, духовные очи людские, встрепенувшись неземными огнями, узревают и восклицают:

«Еще одна колонна указов царя Ашоки найдена», «Открыта еще одна стела законов Хаммурапи!».

Цари-Первосвященники-Первомудрые-Первоумудренные! Князья духа, ваши стелы, радужные слезами соли и радости, хранятся нерушимо для новых познаний.

В час трехвековой, люди с новым благостным вниманием обратятся к обновленно-продуманному облику Спинозы, и еще раз возрадуется расширенное сознание, ибо чары мысли не увядают. Конечно, истинные ценности с трудом находят себе место; вместилища стандартные невместны для них. Засоренному глазу болезненно приоткрыться; а может быть, и не соринка, а бревно целое мешает!

Вспоминается следующий поистине «исторический» эпизод.

Когда нашли мумию фараона Рамзеса Великого, то завернули ее в газетный лист «Temps» и привезли в Каир в извозчичьей карете. Таможенный чиновник взвесил ее на весах и, «не найдя соответственной пошлины в списке тарифов, применил к ней правило о ввозе соленой трески».

Священные останки для древних – соленая треска для нас.

Уже не средневековье, но наше недавнее прошлое сопоставило священно почитавшиеся останки с соленою трескою. И разве мы можем приписать это невежество лишь прошлому? Ведь и посейчас скелет ввозится по тарифу поношенных вещей! Разве и сейчас не разрушаются устои культуры? Разве сейчас мы не пытаемся опять лишить материю, великую Материю Матрикс, ее божественного начала? Разве не стараются невежды уложить все научные восхищения в гроб мертвых знаков?

Истинно, не случайно открылись теперь так многие книги мудрости, предостерегая, предупреждая возможность новых плачевных заблуждений. Истинно, не случайно само время сроками своими напоминает нам о героях, подвижниках мысли, принявших, подобно героям древности, яд мира!

Чем же праздновать трехсотлетие Спинозы? Чем же торжествовать друзьям его мысли? Лучше всего тем, что было бы близко самому мыслителю, а именно: творя радости вечные. Так и будем стремиться и найдем в этом творчестве света и доброжелательство, и обновленное сотрудничество. «Радость есть особая мудрость!»

О мудром не подобает кончать восклицаниями. Может быть, ближе всего будут запечатленные Платоном эпически ясные, жизнью подтвержденные слова Сократа, когда он испил яд, как искупительную чашу мира сего:

«Тот, кто в течение всей жизни отказывался от удовольствий и украшений тела как от вещей посторонних и могущих повести ко злу, тот, кто, стремясь к наслаждениям знания, украшал свою душу только свойственными ей украшениями: умеренностью, справедливостью, силой, свободой и истиной, тот может быть уверен в счастливой судьбе своей души; он может спокойно ждать часа своего ухода в другой мир, так как он готов отойти, когда ни позовет его судьба».

(1931.)(Урусвати.)

«War nicht das Auge sonnenhaft,
Die Sonne konnt'es nie erblicken».
«Не будь глаз солнцеподобным,
Никогда он не увидел бы солнце».
«Alles konne man verlieren
Wenn man bleibe was man ist».
«Не беда всего лишиться,
Только б вечно быть собой».

Солнцеподобность, мощь личности, эти знамена значения Гете сказаны им самим. Опять вовремя смятенному человечеству напоминается непобедимо прекрасный облик, в котором выражена вся сущность времени. Не нужно никаких прилагательных к выражению «время Гете», или вернее «Эпоха Гете». Имя Гете стало почетным гербом не только творчества, цельности мысли, глубины познавания, мужества сознания, благородства чувства, – это имя действительно собрало в себе целую эпоху, полную сильнейших выражений духа. Стиль Гете не есть только стиль писателя – не только стиль сильного государства, но есть стиль эпохи. Ни волны моды, ни переоценки, ни новые достижения, ничто не касается гигантов, создателей, выразителей эпохи, как Гомер, Шекспир, Данте, Сервантес, Гете… Нельзя сказать, чтобы они были как вершины одинокие, ибо в них собрался дух времени! Они сделались сверхличностью, ибо олицетворили самое благородное нахождение эпохи. Гр. А. Толстой, проникновенно обращаясь к художнику, говорит, вспоминая образы Гомера, Фидия, Бетховена, Гете:

«Нет, то не Гете великого Фауста создал,
Который в древнегерманской одежде,
Но в правде великой вселенской
С образом сходен предвечным от слова до слова.
Или Бетховен, когда создавал он свой Марш похоронный,
Брал из себя этот ряд раздирающих душу аккордов?
Нет, эти звуки рыдали всегда в беспредельном пространстве.
Он же глухой для земли неземные подслушал рыданья.
Будь слеп, как Гомер, и глух, как Бетховен,
Слух же духовный сильней напрягай и духовное зренье.
И как над пламенем грамоты тайной неясные строки вдруг выступают,
Так выступят вдруг пред тобою картины.
Станут все ярче цвета, осязательней краски.
Стройные слов сочетанья в ясном сплетутся значеньи.
Ты ж в этот миг и смотри и внимай, притаивши дыханье.
И созидая потом, мимолетное помни виденье».

Такими словами писатель хотел показать всю неземную, нечеловеческую сущность творений Гете. Многих тайных грамот великие строки открылись глазу Гете. Говорят о принадлежности Гете к тайным философским обществам. Не в том дело. Мало ли членов и всяких дигнитариев во всех обществах. Пламя духа, огонь сердца, великий Агни не рассудком, но чувствознанием ввел Гете в тайники вершин. Синтез никакими обществами не дается. Но знаменательно видеть, как Гете, как истинный Посол Истины, не уклонялся от жизни, но находил улыбку ко всем ее цветам. Ограничение не к лицу всевместившему духу.

Мышление Гете, по справедливости, можно назвать пространственным. В нем утверждалась личность, но было освобождение от эгоизма. Агни-Йога! Такое сочетание для малых сознаний даже невообразимо, но оно является верным мерилом потенциала личности. Знал ли Гете учения Востока? Вероятно знал, ибо романтизм не живет без Востока. Не дошло до нас, насколько Гете изучал сокровища Востока. Он не настаивал на них, но ясно, что он знал их; может быть, присущая ему всеобъемлемость открывала легко и эти знаменательные врата.

Говорят: Гете – Посвященный! Еще бы не посвященный, если в пламенных формулах мог прикасаться к самым священным камням, не обжигая руки.

Еще бы не посвященный в законы основ, если без страха проходил все ущелья, полные отсталыми и заблудшими путниками. Еще бы не посвященный, если не искателем, но носителем сокровища миров дальних прошел он свой путь.

У тайновидца Гофмана именно тайный советник архивариус оказывается духом огня.

Поистине Гете был действительным Тайным Советником, только не королевским, а общечеловеческим. Носил он этот чин с легкостью гиганта, который улыбается осколку утеса, упавшему на грудь его. Эта легкость несения нерасплесканной чаши жизни поражает в прохождении крупнейших личностей. То, что иному стоило бы многих морщин, искривлений и вздохов, – для великана просто еще одна неизбежность, которую он встречает весело, чтобы спешить дальше. Сам Гете признается: «Мое стремление вперед так неудержимо, что редко могу позволить себе перевести дух и оглянуться назад». В этом мощном несении чаши вспоминаются легенды о Христофоре через поток жизни. Как-то особенно солнечно нужно праздновать память Гете.

Как и многие другие, сшитые не по мерке стандарта, Гете для одних остается чуть ли не испытанным сановником, и для других неисправимым революционером. Для одних – устой, для других – потрясатель. Потрясающе само количество комментариев, толкований на Гете. Все разнообразие приписанного и потребованного от Гете дает размеры его творчества.

Конечно, такой ум не мог быть однообразен.

Гете кульминировал время Шиллера, Гердера, Бюргера, Винкельмана, Канта, Лессинга. Великое время и Франкфурт-на-Майне, хорошее место! Лейпциг, Страсбург, Вецлар, Веймар – все насыщено знаменательными встречами. Литература, искусство, наука, законоведение, государственные труды – весь комплекс жизни – лишь углубляют сознание Гете, нисколько не отягощая его могучих, творящих плеч. Всему есть время, всему есть улыбка.

Годы Италии. Дружба с таким же великим духом, с Шиллером: в противоположениях и взаимодополнениях куется неразрывная связь. Наконец, восьмидесятилетняя рука Гете кончает последние строфы Фауста как синтез жизни. Так считает сам Гете, говоря Эккерману, что он понимает остаток жизни как дар. И на следующий год Гете спешит в мир дальний.

Мировой дух «Weltgeist» Гете и, конечно, мировое единство есть его основа. Творчество и критика проявляются в творениях Гете в своеобразном сочетании «решить жить во всеобъемлемости, во Благе, в Прекрасном».

Гете повлиял даже на Скотта в его «Айвенго». «Коринфская невеста», «Лесной царь», «Бог и Баядера», «Тассо», «Эгмонт», «Ифигения» вдохновили лучшие умы к переводам, переложениям и выражениям в музыке.

А «Мастер Вильгельм» незабываем как образ Культуры, Строения (Bildung) и многим дал жизненный урок.

Свободный от дидактики и сухой морали, давал Гете учения жизни во вдохновенных образах трогательного романтизма, собрав их в символе «Страданий молодого Вертера».

«Weltanschauung» – миросозерцание Гете неповторяемо, ибо основано на его собственном неповторенном ритме насыщенного, неутомимого действия.

Влияние Гете не только глубоко во всех германских странах, но и в англосаксонских, и в славянском мире, и в Америке. «Nur rastlos bethдtigt sich der Mann».[5] Лишь меняя работу нервных центров, подобно Вольтеру, он не знал, что такое отдых. Его «reine Menschlichkeit»[6] не была чужда бессмертия, так же как «ewig Weibliches»[7] всегда парило в чистых сферах восторга красотою. Вековой юбилей Гете должен быть праздником каждого расширенного сознания. Именно солнечным праздником! Гете близок Аполлону. Близок свету античности. Ключ его мажорный. Красивое представление, красивое издание, в прекрасном кожаном переплете, не ломающееся при первом открытии, с заставками и заглавными буквами. Неопошленный народный праздник, на котором увенчивают благородного мейстерзингера. Так представляется годовщина славного, всем близкого Гете. «Лесной царь» и «Коринфская невеста» были темы одних из моих первых эскизов; и, конечно, Фауст ставился в нашем детском театре.

Гете. Вспоминаем своей учебный стол. Школьное издание Гетца и Вертера; вспоминаем все те хорошие, прекрасные мысли, зарождавшиеся от баллад Гете. Ни от одной из них не приходилось отказаться, и никогда не пришлось постесняться имени Гете. Один восторженный школьник недоумевал: отчего Вольфганг, зачем не Лео, ведь львиная поступь у Творца Фауста!

Не спорить о Гете, но должно радоваться о нем, укрепленными лучшими воспоминаниями. Другу наших духовных накоплений надлежит солнечный праздник.

Чем-то очень торжественным, и задушевным, и созвучным хочется сопроводить праздник Гете. В саду жизни он. И распустились лилеи Мадонны; там собираются внимающие. И от Соломоновой прекрасно-мудрой древности, от «Песни Песней» благоухает этот цветник жизни.

«Куда пошел возлюбленный твой, прекраснейшая из женщин? Куда обратился возлюбленный твой? Мы поищем его с тобою. Мой возлюбленный пошел в сад свой, в цветники ароматные, чтобы пасти в саду и собирать лилии».

(1931.)(Урусвати.)