Олун Суме

Бывают и такие самомнители, которым кажется, что сейчас вообще не может быть таких разрушений, как бывали в прошлом. Для них прошлое есть кладезь всяких дикостей, а сейчас все это будто бы уже миновало. Между тем, если напомнить им развалины Ипрского собора, или свести их в Овьедо, или показать порезы «Анжелюса» в Лувре, они может быть, подумали бы несколько иначе.

Можно бы свести их и в любые развалины старых среднеазиатских городов, чтобы они удостоверились, в какие мельчайшие обломки и осколки превращались когда-то стройно возведенные стогны городов. Опять мы побывали в развалинах древнего города, теперь носящих название «Много храмов». На обширном пространстве, окруженном останками стен, целыми курганами, в разбросанных осколках рассыпаны разновременные здания.

Можно видеть, как древние несторианские гробницы были употреблены в более позднем строении. Странно видеть, как огромная мраморная черепаха Мингских времен, служившая подножием колонны, осталась одиноко на пустыре. Вероятно, неоднократно пользовались прекрасно обожженными древними кирпичами для каких-то позднейших поделок. Говорят, из камней этих развалин выстроена и ставка местного князя. Говорят о нахождении каких-то золотых изображений. На наш вопрос, не буддийские ли? – отвечают, что нет, какие-то другие. Кто знает, может быть, несторианские.

На обширном пологом холме разбросаны неисчислимые черепки посуды. Точно бы весь холм состоит из нажитых слоев, насыщенных всевозможными обломками фарфора и керамики. Рассматривая эти осколки, многие мысли приходят в голову. В каждом из этих осколков звучит вопль какой-то хозяйки, на глазах которой разбивалось ее достояние. Хозяйки этих осколков будут принадлежать разным векам, от 12 и даже до 18. Спрашивается, какие же наслоения жизни, какие же повторные разрушения происходили, чтобы собрать в одно место эти бесчисленные свидетельства погубленного домашнего обихода?

Среди древнейших, более примитивных, гончарных поделок можно усмотреть почти неолитические орнаменты – веревочные и ногтяные. Рядом с ними будут лежать черепки прекрасного фарфора хороших китайских периодов. Прочность этого фарфора такова, что с трудом можно разбить некоторые из этих черепков. Сколько же потрудились чьи-то человеческие руки, чтобы расколотить вдребезги целые сосуды, горшки, чашки всех размеров и форм.

Думалось, один этот холм представлял бы из себя огромнейшую ценность, если бы чья-то давно умершая злая воля не уничтожила всех этих человеческих творений. Ведь среди них можете видеть черепки прекрасной китайской поделки, которая так высоко ценится. Для керамического музея или мастерской, даже в этих мельчайших осколках, образцы техники нескольких веков могли бы быть отличным показателем материала. Неразрешимо такое ближайшее соседство разновековых остатков. Значит, на этих местах произошло далеко не одно свирепое разрушение.

Самомнители, о которых выше помянуто, сидя в своих кабинетах, наверное, никогда не видали старинных развалин во всей их неприкрытости. Отурищенные (от слова туристы) башни рейнских и тирольских замков, с их биргаллями, не дадут того впечатления, как развалины в пустынных просторах, полные обломков и осколков, точно бы вражеская рука еще вчера яростно бушевала среди них. Такие вещественные кладбища являются лучшими свидетельствами о том, какова бывает ярость человеческая. Кто же решится утверждать, что ярость 13 века более сильна, нежели ярость современная нам? Ярость есть ярость. Предательство есть предательство. Гнев есть гнев – вне веков и народов. Зато и милосердие и неудержное созидательство – тоже вне веков.

Говорить о пользе путешествий, казалось бы, уже – трюизм. Но, как многие свидетельства времен не будут запечатлены ни в книгах, ни даже в отобранных музеях, лишь на месте, среди всех естественных условий, можете воспринять с особою убедительностью части истины. Так же точно люди разных национальностей производят совершенно различное впечатление, у себя ли на родине, или в чуждых условиях. В настоящее время уже заботятся взаимно ознакомляться с народными песнями, музыкой и всеми проявлениями творчества. Это необходимо. И можно всячески приветствовать дружеские взаимоознакомления. Но при этом не забудем, что песнь различно будет звучать в концертном зале чужой страны, или среди гор и водопадов мест ее родины. Может быть, сама природа аккомпанирует таким проявлениям творчества. Да и певцу, конечно, поется иначе в разных условиях. Потому чем больше будет взаимоознакомлений в наиболее естественных условиях, тем впечатление будет действительнее и неизгладимее.

Один холм, полный разновековых останков, породит множество впечатлений и заключений. Какую бы вдохновенную лекцию ни иллюстрировать черепками сосудов, все же впечатление этих же самых осколков на том месте, где бушевала непростительная человеческая ярость, будет несравненно более сильным. А ведь нужно вызвать наиболее убедительные свидетельства, которые заставили бы человечество еще раз подумать о том, что ярость, как таковая, рано или поздно подлежит осуждению. Ведь ярость, заалевшая от стрел разрушительного гнева, все-таки останется недостойною человеческого совершенствования.

Те, которые пытались бы доказать, что насыщенность человеческой ярости уже изжита, – лишь докажут свою неосведомленность. Газета, простой осведомительный каждодневный лист, докажет противное. Тьма по-прежнему велика, если только местами и временно она не сгустилась еще больше. Вопли мирных хозяек, лишавшихся своего достояния, звучат в каждом черепке сосуда. Может быть, этот сосуд был приобретен с большими трудностями. Может быть, он служил прямым украшением домашнего обихода. И вдруг, совершенно зря, он разбивается и оставляет в душе спасшихся домохозяек чувство, подобное лишению чего-то родственного. Если бы в доме каждой современной домохозяйки находился хотя бы один черепок от когда-то яростно, губительно разрушенного сосуда, то, может быть, этот малейший осколок всегда напоминал бы о том, насколько должно быть хранимо творчество человеческое, как вещественный знак культуры.

Хотелось бы собрать возможно больше этих осколков и разослать их по миру всем добрым хозяйкам, чтобы они среди обихода жизни еще раз вспомнили о том, что должно быть охранено во всем добросердечии. Осколки горестных воплей еще живы в черепках прекрасно сделанной посуды. Если бы люди дослышали все горестные вопли прошлого – они бы тем ярче подумали о перестроении жизни в том виде, чтобы избежать воплей. Стон породился яростью. Ведь не стонать и вопить призвано человечество. Ему дано строить и радоваться, дано возвышаться вне горестных воплей. Потому пусть же холмы горестных воплей, через яркие воспоминания о прошлом, превратятся в высоты радости для будущего.

(15 июля 1935 г.)(Наран Обо.)