Глава 13

С ним разговаривала вечность…

Вслушиваясь в мягкий шепот пространства, Стефан был спокоен и уравновешен.

Этого человека ничего не заботило, и он ничего не помнил. Один лишь покой заполнял все его существо.

Неожиданно, при помощи активированного внутренним импульсом внимания, он ощутил, как ясность восприятия возвращается к нему.

Стефан увидел, что парит под сводом небольшого по объёму, но довольно высокого грота. Отовсюду, как лёгкая потайная подсветка, пробивался неясный свет, разливаясь в атмосфере ароматом таинственности.

Внизу, из-под скалы, рядом с которой находился этот грот, вытекала река, полная прозрачной голубоватой воды. Даже на такой значительной высоте можно было разглядеть мельчайшие камешки, лежащие на ее дне.

Посмотрев вдаль, Стефан заметил, что стены ущелья сужаются, замыкая пространство так, что не было видно оттуда никакого выхода.

— Но ведь вода должна куда-то течь? — подумал Стефан и, следуя за течением, двинулся вперед.

И действительно, сделав два изгиба, скалы настолько близко подошли друг к другу, что вода, прорываясь сквозь эти каменные клешни, пенясь металась, от одной стены к другой.

И, словно в награду за ее настойчивость и труд, стены ущелья вдруг разошлись в стороны, и перед его взором развернулась картина величественного водопада, низвергающегося отвесной стеной вниз.

Отдельные струи, ударяясь о скальные выступы, разбивались, рождая веселые изумрудные брызги, которые, разлетаясь повсюду, наполняли окружающее пространство свежестью и прохладой.

Каскад падающей водяной массы обрушивался в образовавшееся под ним озеро, из которого вновь плавно вытекала река.

Как показалось Стефану, он очутился в кольцеобразной горной гряде, которая своими вершинами как будто стремилась сомкнуться, создавая огромное природное помещение, изолированное от внешнего мира.

В то же время, он отлично всё видел, потому что свет не только излучался стенами скал, но и имел свободный доступ через середину незавершённого природой свода куполообразного ущелья… И тут, на противоположной стороне реки, он увидел фигурки людей в темных одеждах, двигающихся непрерывным муравьиным потоком.

Он так долго был вне своего тела, что не то, чтобы привык к этому состоянию, но стал получать некоторое удовлетворение от легкости перемещения и других информационных обменов, производимых им без участия этого неуклюжего попутчика.

И верно, нахождение вне тела изменяло скорость мышления, да и сам процесс восприятия. Более глубокий и широкий спектр осознания действительности высвечивал совершенно иную картину мира.

К тому же сейчас Стефан не испытывал ни голода, ни жажды. У него ничего не болело, и ему казалось, что он не подвластен даже силам беспощадного времени.

Однако порой бередившая душу тоска по человеческому общению все же была в нем жива, и поэтому он стал с интересом за ними наблюдать. Любопытство заставило его приблизиться к людям.

Мгновенно исполнив желаемое, он понял, что перед ним монахи, приспособившие эту природную цепь гротов, уходящих вглубь горной гряды, под скальный храм.

Он заглянул в одну из пещер. Сталагмиты и сталактиты причудливыми наплывами и сосульками виднелись в отсветах пламени свечи. В них можно было рассмотреть лица и даже фигуры, узоры и рисунки.

Одни, сверху, как бы стекали с потолков, другие роскошными напольными вазами располагались внизу, а иные своими изгибами просто преображали скальное естество стен.

Между природными изваяниями виднелись небольшие, мастерски исполненные статуи из белого мрамора, а также из какого-то дерева, обладающего плотной древесиной. Деревянные скульптуры, тускло блестя, были покрыты черным лаком, создавая впечатление его жизненности. Каждый образ животного либо человека был наполнен смыслом и ярко выражал вложенное в него состояние.

Однако даже открывшаяся взору Стефана красота, воплощенная в камень человеческим гением, теперь казалась ему чем-то далеким и чужим, — тем, что осталось далеко позади и теперь его не касается.

Продолжая наблюдать за происходящим, Стефан вернулся в основной комплекс. Все было также: река, свет и монахи в темных одеждах, с какими-то эмблемами на груди. Вдруг в поведении людей что-то неуловимо изменилось.

А вскоре он увидел, как внизу, через сквозное отверстие в скале, четыре монаха внесли тело какого-то человека, покоящегося на импровизированных носилках, сделанных из двух свежесрубленных стволов молодого бамбука и переплетенных ветками гибкого кустарника.

— Кого это они так бережно несут? — подумал Стефан. — Быть может, это какая-то храмовая церемония, во время которой все должны поклоняться этому телу, словно древним мощам?

Между тем, повинуясь жесту Старца, стоящего на берегу реки в окружении пяти молодых послушников, монахи с носилками в руках направились к той части протекающей реки, где она была достаточно мелка и образовывала быстрые пенящиеся перекаты.

У него даже создалось впечатление, что он слышит озорные, игривые нотки, которыми переговаривались возникающие то там, то здесь водяные буруны, беззаботно искрящиеся в потоках редких солнечных лучей.

К носилкам с телом, которые держали четыре монаха, подошли еще несколько человек. Осторожно поставив импровизированное ложе на каменистый берег, они сняли с себя верхнюю одежду и легкую обувь.

Оставшись только в коротких штанах, отдаленно напоминающих шорты, монахи стали осторожно снимать с лежащего изодранный в клочья летный комбинезон.

Сняв с тела всю одежду, монахи (по трое с каждой стороны и по одному с изголовья и ног) взялись за плотную ткань, на которой лежал человек, разом ее потянули вверх и, медленно ступая, по мелководью осторожно понесли его прямо к середине реки.

В месте, где они двигались, протока была столь мелка, что вода не доставала им даже до икр ног.

— Куда это они понесли тело? — подумал Стефан, и тут же увидел на самой середине реки большой, но невысокий черный камень, плоский и хорошо отполированный течением. Вода практически полностью покрывала его поверхность.

Лишь небольшой выступ рассекал поток реки. Монахи шли прямо к этому камню. Тело человека, которого они несли на руках, располагалось по своей продольной оси таким образом, чтобы голова неподвижного тела была постоянно направлена навстречу течению.

Подойдя к камню, монахи бережно опустили на него свою ношу, и вода тут же частично покрыла ее. Однако выступ валуна, похожий на естественную подушку, не позволил воде заливать голову, которая на нем лежала.

— Что же они будут делать? — заинтересовался Стефан и сосредоточил свой взгляд на лежащем в воде теле. Почти сразу же в нем возникло непонятное чувство тревоги.

— Что такое, почему? — беспокоила его мысль.

И вдруг Стефан обратил внимание на то, что тело лежащего на камне человека было белым. Этот контраст тем более бросался в глаза, что кожа стоящих рядом служителей храма была смуглой, с желтоватым оттенком.

В это время люди, несшие тело, присели на корточки и стали мягкими, плавными движениями омывать его. Они делали это необыкновенно грациозно. Можно было подумать, глядя на эти движения, что они не моют, а красят его, настолько гибко и ритмично двигались их руки.

Затем пожилой монах, стоящий на берегу, произнес негромкий, но очень мелодичный короткий звук. Мойщики тут же прекратили свою работу и так же разом подняли тело белого человека из воды.

Прозвучала еще одна короткая, но четкая фраза, и служители, бережно поддерживая свою ношу, пошли в направлении одной из пещер. Стефана очень заинтересовала эта процедура.

— Что же за этим последует? — подумал он и двинулся вслед за процессией.

Проникнув вслед за носильщиками в соседнее помещение, он оказался в овальной, довольно просторной пещере, в середине которой был расположен большой камень прямоугольной формы. К этому-то камню и направились монахи.

По своей структуре он очень напоминал то ложе, на котором только что омывали тело белого человека. Камень был совершенно черным, без каких-либо прожилок. На стенах, выше человеческого роста, по всему периметру горели факелы.

В их отсветах создавалось впечатление, что этот монолит мерцает каким-то таинственным фиолетовым свечением. Поверхность камня была так же отполирована, как и у его собрата, лежащего на середине реки. Но, в отличие от него, имела небольшое углубление как раз для того, чтобы в нем могло удобно расположиться тело взрослого человека.

Поднеся носилки к камню, монахи остановились, как бы чего-то ожидая. И действительно, из боковой ниши вышел тот же Старец, который руководил с берега деятельностью остальных. Он нес в руках большую корзину, наполненную травами.

Заполнив выемку на камне этими травами, Старик произнес несколько слов, и из той же самой ниши, вслед за ним, вышел молодой монах (очевидно, его помощник). В одной руке он нес свернутый коврик, а в другой — небольшую, но довольно тяжелую корзинку.

Поставив ее на один из концов камня, помощник стал развертывать скатанный коврик, покрывая им траву. Это была плотная циновка, искусно сплетенная из рисовой соломки. Образовалось довольно экзотическое ложе.

Переместившись поближе, сознание Стефана заметило, что по краям циновки были нанесены изображения пяти животных. Вверху находился рисунок орла, в углах ног — дракона и тигра, а по бокам — змеи и обезьяны.

В середине же был изображен мощный боевой слон, а на его спине находился стоящий на одной ноге журавль с широко расправленными крыльями и грациозно склоненной головой, украшенной красным, как шапочкой, хохолком. Казалось, все они были живы, и только делали вид, что нарисованы, очень внимательно наблюдая за происходящим.

Расстелив подстилку, помощник сделал шаг назад. И тут же восемь послушников, до сих пор стоявших неподвижно, повинуясь жесту Старца, переложили тело белого человека с упрощенных носилок на тщательно подготовленное ложе. После того как помощник сказал несколько слов, носильщики вышли из пещеры.

Пока молодой монах доставал из корзины, стоящей у изголовья, небольшие свертки, Старец обошел вокруг лежащего тела и осмотрел его.

Причем уделил большое внимание рваной ране на правом плече, которая хоть и не кровоточила, но выглядела весьма устрашающе.

Подойдя к изголовью, пожилой монах накрыл своими руками виски лежащего и, закрыв свои глаза, застыл в таком положении.

В это время помощник развернул один из свертков и достал оттуда небольшой кусок бамбука.

Он имел перепонку на одном из своих концов, и был заткнут пробкой с другого, срезанного конца и, по всей видимости, служил монахам сосудом.

Вытащив пробку, молодой человек подцепил пальцем светлую мазь, и стал ею тщательно смазывать все раны и царапины на теле.

После этого он, отложив использованное бамбуковое колено, развернул второй сверток, достав оттуда еще один бамбуковый стакан, немного меньше первого.

Подойдя к ногам летчика, помощник внимательно осмотрел их, после чего принялся старательно натирать опухшие суставы левой ноги какой-то темной, густой мазью.

Закончив, он, предварительно завернув полые палочки с лечебными составами, убрал оба свертка в корзину.

Взяв оттуда еще один сверточек, молодой человек извлек из него изящный ларец, сделанный из темно-красного дерева, и открыл его.

Стефан увидел, что там находилось много каких-то небольших и очень острых предметов, напоминающих иглы, но с утолщениями кверху.

Укрупнив картинку, он понял, что эти утолщения имеют посередине выемки.

— Что это? Для чего? — подумал Стефан.

И тут его осенило:

— Боже, да ведь это лечебные иглы, издавна применяющиеся на Востоке! Правда, они имеют весьма странную форму…

Он вспомнил, что когда-то давно вьетнамец, помогавший готовить его самолет к вылету, рассказывал о существовании таких игл, применяемых в древности для реанимации людей.

— Значит, это реанимационная палата, и сейчас будут пытаться вернуть к жизни это тело?

Тем временем старик, наклонясь к лицу лежащего человека, стал в него всматриваться. Как бы подчиняясь его движению, совершенно непроизвольно внимание Стефана тоже приблизилось.

Всматриваясь, он как будто бы стал чувствовать холодок в груди: ему показалось лежащее тело до боли знакомым. Да и вся эта ситуация, когда он старался узнать его, когда-то уже происходила.

И тут новая мысль молнией пробила его сознание:

— Да это же мое тело!

Мгновенно быстрой лентой перед его взором раскрылись картины прошлого. Он вспомнил все: и падение, и вход в пещеру, и его разговор с Проводником, и то озеро…

— Так вот где я! — понял Стефан.

Внезапно появившаяся тоска по прошлой жизни будто позвала его обратно в тело… Но, в то же время, другая сила, возникшая от нового состояния, удерживала от каких-либо действий в этом направлении.

И вновь извечный вопрос человечества встал перед ним со всей своей актуальностью: быть или не быть? Сознание зависло в нерешительности.

В это время старый монах, стоя у изголовья тела и как будто услышав эту внутреннею борьбу двух желаний сознания и словно всё поняв, мягко и даже как-то удовлетворенно улыбнулся.

Сказав несколько слов своему помощнику, он встал с правой стороны от ложа и, беря по одной подаваемые учеником иглы, стал их вкалывать в тело с четко прослеживаемой закономерностью. Вскоре все оно, начиная с головы и заканчивая пятками, было утыкано иглами.

Окончив устанавливать иглы в нужной последовательности, старик вновь стал внимательно всматриваться в тело. А помощник, развернув еще один сверток, достал измельченную в порошок траву, и начал ее понемногу засыпать в выемки игл.

Затем монахи стали поджигать траву лучинами, зажигая их от факелов. Та же не загоралась, а только тлела. Однако, судя по удовлетворенному выражению лиц врачевателей, это был именно тот эффект, которого они и добивались.

В результате тления от травы поднимался голубовато-сизый дымок. Стефану показалось, что он даже, по ассоциации, ощутил горьковатый запах полыни, который напомнил ему детство, когда он осенью на покосах жег сухую траву.

Дым постепенно образовывал облачко, от которого Стефан слегка опьянел. И хотя он понимал, что это невозможно из-за отсутствия органов чувств, все же сила ассоциативной памяти продолжала вызывать в нем знакомые и дорогие сердцу образы.

Находясь в таком умиротворенном состоянии, он увидел, как лицо Старца раздвоилось, будто бы с него сняли маску, и фантомный образ, постепенно увеличиваясь в объеме, подплыл к границам духа летчика.

У Стефана возникло ощущение, что он смотрит сквозь круглый аквариум на это старческое лицо. Их взгляды встретились. Глаза Старца лучились мудростью.

Улыбаясь, он что-то говорил — это было видно по его шевелящимся губам, однако Стефан не слышал ни единого звука.

— Необходимо сконцентрироваться, — осознал он.

И тут же услышал мелодичные звуки, словно сотканные из журчания весеннего ручейка, летнего щебета птиц, шелеста осенней листвы и шепота рождественского снегопада. Но о чем говорил Старец, ему было неведомо.

Однако духу летчика очень захотелось понять смысл этой певучей речи, и он сосредоточил на этой идее все свои ментальные силы. В ту же секунду у него как будто переключилось реле, в результате чего внутри себя он услышал слова:

— Пора домой, пора возвращаться в тело…

В сознании Стефана поднялась волна протеста:

— Не хочу, да и страшно!

— Почему страшно? — спросил старик.

— Смерти боюсь, — ответил Стефан. — Ведь это труп, и если я войду в него, мое сознание там умрет.

— Ну что ты, — увещевал Старец, — совсем необязательно. Посмотри… Видишь серебристую нить, которая тянется от тебя к его голове?

Это знак того, что ты с ним до сих пор соединен ею, а значит, вы оба живы. И не надо сознанию жить отдельно от тела. Ты просто выскочил от страха, а теперь от радости вернись.

Сознание Стефана в отчаянии завибрировало:

— Да, я хочу вновь обрести свой дом! Но если возвращаться, необходимо знать, как это сделать. А я даже не помню, как вышел из тела. Помоги! Покажи вход!

— Вот, — улыбка старика стала еще шире, — это совсем другое дело! Легко помогать тому, кто сам хочет добиться цели!

Смотри — видишь нить вашего соединения? На самом деле это спираль. Тебе нужно только начать движение — и, вращаясь по ее линиям, ты сможешь войти в себя.

После некоторой заминки сознание все же решило попробовать. Оно даже почувствовало некоторую тоску по прошлому. Да, ему захотелось домой, назад, обратно в тело, чтобы там жить…

С огромным напряжением в самом себе, возникшем от понимания важности происходящего, ментальное поле попыталось создать вращение, закрутиться вихрем.

Однако все его потуги были напрасны: ничего не выходило. И вновь чувство страха заполнило сознание. Но теперь это был другой страх — страх не вернуться.

Старик, улыбнувшись еще раз, ободрил:

— Не спеши, действуй без напряжения, ничего не бойся, и все получится. А я тем временем вернусь обратно к телу и открою у тебя на голове энергетическую точку, — и Стефан услышал незнакомое название, — "Бать-хой". Через нее, по этой спирали, ты и войдешь в свое тело.

Это было сказано так проникновенно, что Стефан, как-то сразу успокоившись, проникся изрядной долей уверенности. И поэтому, когда лицо Старца стало отплывать от него, удаляясь и опускаясь вниз, Стефан нисколько этим не обеспокоился, а даже внутренне стал подгонять его:

— Давай, давай! Быстрее!

Лицо старика вернулось в естественное положение, как будто раздвоенная картинка воссоединилась в фокусе. Старец открыл глаза, повернул голову и гортанно что-то крикнул в проход-нишу.

Оттуда сразу же послышался ответ, а вслед за этим из нее показался человек с корзиной, в которой лежало что-то, завернутое в чистую белую холстину.

Быстрыми движениями старик откинул края ткани, и Стефан увидел, что там лежали лепешки горячего хлеба, как видно, только что из печи, потому что от них сразу же потянулся горячий пар.

Он не только физически ощутил колебания воздуха, но и тепло, идущее от лепешек. К своему удивлению, Стефану на ум пришла мысль о том, что он давно уже ничего не ел. И ему так захотелось назад, в тело, что от этой мысли у него закружилась голова.

— Вот оно, нужное мне вращение, — отметил Стефан и полностью отдался ему.

Мысль о еде подстегивала его. Ему даже показалось, что он проглотил слюну.

— Я уже начал чувствовать свое тело! — радость от предстоящей встречи торопила сознание.

В это время старик накрыл голову Стефана куском белого полотна и положил на ткань теплый хлеб. Центр лепешки пришелся прямо на макушку.

Затем он накрыл лепешку еще одним куском полотна, но уже гораздо более толстым. А помощник, взяв другую лепешку, проделал ту же процедуру со стопами лежащего.

Удивительно, но вращение ускорилось. Стефану почудилось, что он движется по краю гигантского водоворота, и его неумолимо затягивает в центр.

Всасывающая сила была настолько могуча и всепоглощающа, что сознание даже не имело возможности ни противодействовать, ни ускорять этот процесс.

По мере приближения к центру воронки скорость нарастала. Все яснее слышался какой-то грозный гул. Стефан полностью отдался этому движению. На душе у него было спокойно. Он верил — как Старец сказал, так и будет!..

Приблизившись вплотную к роковой черте, отделявшей его от ревущей бездны, он застыл на миг. И тут же ринулся внутрь энергетического тора, как будто бросившись головой в пропасть. Оглушающий звук достиг своего апогея, раздался резкий хлопок, и наступила абсолютная тишина.

Не было ничего: ни пещеры, ни старика, ни тела. Повсюду была только одна немыслимая черная пустота, поблескивающая яркими отсветами с радужными разводами.

Но постепенно и эти звездочки стали угасать, как бы удаляясь, а вскоре и совсем погасли. Пустота сжала Стефана мертвой хваткой. Все растворилось в небытие.

*

В тот самый момент, когда сознание было поглощено вечностью, на теле Стефана (вокруг тех мест, где стояли дымящиеся иглы) кожа стала принимать розоватый оттенок.

Изменились даже черты его лица: запавшие глазницы и резко очерченные, обтянутые кожей скулы получили изнутри энергетическую подпитку. Тело наполнялось жизнью и выглядело гораздо приятнее, хотя сознание ничем себя не проявляло.

Обратив внимание на то, что происходит с его подопечным, Наставник позвал в пещеру еще нескольких молодых монахов (бывших, очевидно, его учениками).

Он отдал им несколько коротких указаний и отошел в сторону, продолжая наблюдать за состоянием своего подопечного. Двое юношей стали удалять костяные иглы, извлекая их легкими вращательными движениями.

Вторая пара находившихся в пещере служителей храма начала смазывать места, где были иглы, активными круговыми движениями массируя кожу.

Не было никакого сомнения: тело оживало. Сказав еще несколько фраз главному помощнику, Наставник вышел из реанимационной палаты.

Молодой монах с подвижным, выразительным лицом, с хорошо развитыми, но не гипертрофированными мышцами тела и с прекрасной осанкой, стал руководить возвращением к жизни бессознательного тела.

Лекари, подчиняясь указаниям Занга (так они его звали), продолжали действовать: четыре человека подошли к рукам и ногам лежащего на спине тела (по одному к каждой конечности).

Сделав несколько мазков по стопам и ладоням летчика черной, резко пахнущей мазью, они стали их активно растирать, периодически разминая его пальцы и делая легкие постукивающие движения по пяткам и основаниям ладоней. Занг постоянно подходил то к одному, то к другому массажисту, лично проверяя общее состояние тела.

Через некоторое время, удовлетворившись сделанным, он подал какой-то, одним им понятный знак, и те одновременно стали массировать запястья и щиколотки, постепенно передвигаясь к плечам и пояснице. Вскоре, в результате массажа, мышцы белого человека стали мягкими, а суставы — гибкими.

Очевидно, выполнив возложенную на него задачу, Занг позвал Учителя, находящегося в глубине скальной ниши. Тот медленно подошел к ложу, неся в одной руке корзину, а в другой — искусной работы сосуд, наполненный какой-то светлой и горячей жидкостью.

Передав в руки помощника емкость с настоем, Учитель стал внимательно осматривать туловище и голову Стефана. При этом создавалось такое впечатление, что он смотрит не на тело, а будто сквозь него, видя или чувствуя процессы, идущие внутри исследуемого организма.

Едва заметная улыбка слегка тронула губы старика, и он удовлетворенно кивнул головой, как бы дав сигнал к дальнейшему действию. Четверо монахов, руководимых Зангом, следуя ритуалу, быстро подошли к старику и взяли из корзины небольшие салфетки.

Приблизившись к Зангу, держащему в руках кувшин, они по очереди окунули тряпочки в настой из горных трав. Слегка отжав салфетки, монахи подошли к телу и тщательно его обтерли.

После того как они это сделали, Наставник подозвал к себе Занга, который, отдав помощникам сосуд с остатками жидкости, подошел к Учителю и взял из его рук корзину.

На этот раз в ней была не обычная, а большая, толстая лепешка, которую Занг, завернув предварительно в холстину, положил прямо на живот пациента.

Сам же Наставник приказал одному из монахов снять с головы уже теперь остывшую лепешку, положить ее в корзину к ранее снятой с ног и, убрав со стола все лишнее, унести. Вскоре Занг со своим пожилым Учителем остались наедине с телом.

Посмотрев друг на друга, они вдруг в каком-то едином ритме начали делать бесконтактные движения над телом, причем каждый из них выполнял пассы руками над определенной частью тела. Занг — над животом, на котором лежал горячий хлеб, а Наставник — над, казалось, неподвижной грудью.

Движения обоих становились быстрее и ритмичнее, постепенно опускаясь все ниже и ниже. Затем старик произвел резкий, гортанный крик, и руки Занга упали на хлеб.

Он стал одновременно надавливать и совершать круговые движения при помощи лепешки. А пальцы Старика, с глухим стуком ударив по грудной клетке лежащего, стали выбивать на ней слышимую только для посвященных мелодию возвращения к жизни. Как опытный и знающий своё дело музыкант, он безошибочно, словно пианист на клавиши, нажимал на нужные и только ему известные точки.

Внезапно остановившись, старик обхватил тело и, подведя ладони под его лопатки, несколько раз резко его встряхнул. Судя по тому хрусту, который раздался вслед за этим рывком, усилие было значительным.

Процедура повторялась несколько раз. Вдруг Старец внезапно поднял руку ладонью вверх, и удивительный массаж мгновенно прекратился. Они внимательно прислушались…

В наступившей тишине они услышали практически неразличимый ритм бьющегося сердца. Грудная клетка также слегка поднималась и опускалась, хотя чувствовалось, что дыхание было еще слабым и прерывистым. Посмотрев друг на друга, Занг и его Наставник удовлетворенно улыбнулись друг другу.

Молодой монах, следуя жесту Учителя, снял лепешку с живота Стефана и несколько раз резко, по кругу, как бы встряхнул живот. Забрав с собой хлеб, Занг опять скрылся в пещерной нише.

Освобожденные от гнета мышцы живота могли теперь свободно перемещать диафрагму. Дыхание выровнялось.

Занг появился вновь, неся в одной руке веер причудливой формы, а в другой — небольшой плоский флакончик, очевидно, с весьма драгоценной жидкостью. Бережно передав Старцу емкость и встав у изголовья, он стал ждать дальнейших указаний.

Учитель, стоя справа, быстро открыл флакончик и резко провел им туда и обратно у самого носа Стефана.

Самым поразительным было то, какой силой обладала жидкость, находящаяся во флаконе. Можно было подумать, что к реанимируемому человеку подвели высокочастотный разряд электрического тока.

Тело вздрогнуло и резко выгнулось дугой вверх. Было видно, что оно опирается на ложе только затылком и пятками. Руки, до этого сжатые в кулаках, были резко раскинуты в стороны.

Глаза сильно открылись и смотрели прямо вверх. Побыв доли секунды в таком состоянии, тело внезапно обмякло и снова заняло исходное положение.

Занг, переглянувшись с Учителем, стал плавно обмахивать веером лицо и голову лежащего перед ним человека. Кивнув головой, Старик, как бы сказав помощнику: "продолжай в том же духе", — мягко зажал пузырек в руке и пошел обратно в соседнее помещение.

Через некоторое время, посчитав обмахивание пациента достаточным, Учитель позвал к себе Занга.

В то же самое время в пещеру зашли пять молодых людей в рабочих одеждах, каждый из которых нес в руках по большой охапке веток.

На некотором отдалении от каменного ложа, по четко очерченному периметру, камнями были выложены пять ритуальных гнезд. И, судя по почерневшим камням, составляющим гнезда, это были места для костров.

Очаги располагались на равном расстоянии друг от друга, напоминая углы пятиконечной звезды, с вершиной за изголовьем.

Уложив дрова, каждый из послушников поджег свой костер снятым со стены факелом, и тут же вернул его на место.

Постояв какое-то время и убедившись, что огонь занялся ярко и устойчиво, монахи, один за другим, в той же последовательности, в которой они зашли в помещение, из него вышли.

Костры разгорались.

Пещера постепенно наполнялась теплом и приятным ароматом. Было ясно, что костры горели на особых дровах. Внутри каменной палаты становилось все светлее.

Сумрак отступал куда-то вверх, и на стенах теперь уже точно можно было рассмотреть изображения пяти зверей, символизирующих только им присущую силу.

Так, за костром, который горел у правой ноги находящегося на ложе человека, был изображен червеобразный дракон с большой косматой головой.

На стене у другой ноги был виден гордо стоящий на утесе тигр. Огонь, пылающий по правую руку, символизировал собой обезьяну, так как именно ее изображение находилось за ним.

Над костром у левой руки была нарисована змея. И во главе этой пентаграммы, прямо за головой Стефана, был изображен парящий над всеми остальными орел.

Характерным было и то, что все пять зверей были расположены не на одном уровне от пола, а по восходящей спирали, в указанном прежде порядке.

Также бросалась в глаза еще одна деталь. На всех четырех стенках каменного стола были нанесены изображения боевого слона, на спине которого располагался журавль с широко расправленными крыльями.

Между тем из ниши вышел худощавый монах, ранее не присутствовавший при ритуальной церемонии, неся в руке корзиночку. Он подошел к двум кострам, горящим возле ног, и, постелив между ними циновку, сел на нее, скрестив ноги в классической буддийской позе. Все его движения были размеренны и спокойны.

Достав из корзиночки сверток удлиненной формы, он стал его бережно разворачивать. Там лежал инструмент, похожий на флейту. Музыкант, настроившись, начал свою игру так мягко, что создалось впечатление, будто звук льется откуда-то сверху.

Но главным было ощущение того, что эти звуки не рождены "здесь и сейчас" человеком при помощи инструмента, а звучали здесь всегда. Казалось, никогда не прекратится этот поток чарующих звуков.

Сознание Стефана заполняла все та же густая тьма. Но где-то там, вдали, подчиняясь какой-то неведомой силе, едва блеснув, исчезла совсем крохотная светлая точка.

Однако через некоторое время она появилась вновь, но теперь ее свечение продолжалось уже значительно дольше. И вот, наконец, однажды появившись, она осталась.

С этого момента, как только свет точки стал постоянным, окружающая его чернота уже не казалась такой монолитной.

И вдруг она треснула, как стекло, и по ней во все стороны побежали зигзаги, через которые начали как будто вливаться потоки тонких ароматов, быстро насыщающих пещеру, и проникать та божественная мелодия, которая манила и звала к жизни.

Звуки трепетно коснулись его пробуждённых мыслей, успокаивая, расслабляя и организуя их в надлежащий порядок, тайна которого известна была только им. А на месте точки уже красовалась мерцающая звездочка.

Она стала приближаться и расти, своими лучами выталкивая остатки повергнутого мрака. Наконец свет полностью заполнил сознание Стефана, и он ощутил себя в теле. Перед его глазами стали проплывать, поочередно раскрываясь, картины детства.

После столь долгого отсутствия у себя дома, Стефан просто заснул. Музыкант, наблюдающий за состоянием своего подопечного, заметил изменения, произошедшие с лежащим перед ним человеком, дыхание которого сделалось прерывистым.

Было видно, как дрожали веки белого человека и двигались из стороны в сторону яблоки его глаз. Даже руки и ноги слегка поддергивались, — наверное, в такт каким-то движениям, совершаемым им во сне.

Монах заиграл быстро и ритмично. Звуки стали на порядок громче. Услышав изменение мелодии, из ниши вышел Старик. Внимательно посмотрев на Стефана, он дал знак музыканту прекратить игру и позвал своего основного помощника.

Занг вошел в пещеру, неся большой светлый сверток. Это оказалось одеяло. Им и накрыли лежащее на каменном ложе голое тело. Дав знак музыканту удалиться, Наставник сказал несколько слов Зангу, который подошел к ногам, очевидно, для наблюдения за больным. После этого Учитель вышел из пещеры.

Занг, стоя у изголовья, внимательно наблюдал за лежащим человеком, стараясь по ритму дыхания понять, что с тем происходит. Внезапно Стефан широко открыл глаза.

Его взгляд, казалось, видел то, что здесь не находилось, а зрачки напоминали Зангу бездонные озера, в которых плескалось что-то неведомое и непознанное, — вероятно, даже их обладателю.

С трудом сглотнув, подопечный еле слышно прошептал какое-то слово на незнакомом языке. Зангу, наклонившемуся над Стефаном, почудилось, что тот просит пить.

Быстро подойдя к стоящему неподалеку столику, он взял с него маленький кувшин и наполнил пиалу густой жидкостью, которую приготовил из особых трав монастырский лекарь.

Намочив в ней салфетку, Занг промокнул ею сжатые губы больного. Видя, как тот с жадностью слизывает капельки лекарства, монах несколько раз смачивал губы пациента, продолжая это делать до тех пор, пока глаза у Стефана удовлетворенно не закрылись.

Через некоторое время послышалось тихое сопенье, означающее, что больной уснул. Поставив пиалу на место и плотно подоткнув одеяло со всех сторон тела Стефана, монах прошел в соседнею, большую пещеру, где ожидал его Наставник.

Узнав, что их подопечный приходил в себя и немного попил, Старик облегченно вздохнул и сказал, что кризис миновал, и теперь больному необходим отдых. После этого они вышли из скального храма. Стефан остался в полном одиночестве.

Костры без подкладывания дров стали постепенно затухать. Сумерки вновь заняли прочную позицию в углах, и только причудливые изображения зверей будто оживали в слабых отблесках исчезающего огня.

От входа к каменному ложу потянуло предрассветной прохладой. Она предвосхищала рождение нового дня, новой жизни, нового человека.