Глава 5

— Ну и хорошо, — вдруг решил Стефан и, как-то сразу легко поднявшись, он посмотрел в ту сторону, где вдалеке мерцал зовущий к себе свет огня.

Продолжая наблюдать за собой, Стефан удивился той свободе, с какой сознание сконцентрировалось на новом направлении.

Ему даже показалось, что он не просто идет, а несется вперед внутри какой-то аэродинамической трубы — настолько сильно ощущалась скорость движения.

— Вот это да! — радость могущества охватила сознание.

И удивительная вещь — движение сразу же среагировало на этот эмоциональный всплеск резким увеличением скорости.

Стефан стал физически ощущать напор, которому сопротивлялось рассекаемое им пространство, но встревожило его не это.

Все нарастающий гул и легкая вибрация вызывали неприятное чувство, похожее на головокружение, сопровождаемое легкой тошнотой.

Однако зациклившееся на скорости сознание уже не отпускало. Вибрация постепенно нарастала, и Стефан стал ощущать напор уже не только прямо перед собой, но и со всех сторон одновременно.

Стефан потерял чувство ориентации, ощущая только, что он куда-то падает, вращаясь и беспорядочно размахивая руками и ногами. Как долго это продолжалось, сказать было трудно… В какой-то миг он просто почувствовал, что мощный порыв ветра, приподняв, швырнул его в холодную рыхлую массу.

*

С трудом разлепив веки, Стефан попытался оглядеться, но увидеть что-либо вокруг было совершенно невозможно.

Сильный ветер бил то с одной стороны, то с другой, либо вдруг наваливался на него мощным встречным потоком, не давая возможности рассмотреть местность, куда его занесло.

И только когда ветер задул сзади, в спину, мгла, расступившись, дала путнику некоторое представление о том, что с ним и где он находится.

Стефан лежал на пологом горном склоне прямо в снегу, а вокруг, заполняя собой все пространство, бушевала пурга.

Колючие снежинки, подчиняясь резким порывам ветра, словно когтями, рвали его тело. Единственной возможностью избежать нападения было вжаться в снег и лежать неподвижно.

Но и тогда можно было слышать, как над ним метался и свирепо рычал дикий снежный зверь, потерявший из виду свою жертву.

Пролежавшему некоторое время в неподвижности Стефану показалось, что буря стала понемногу ослабевать.

Приподняв голову, он увидел непрерывный поток мерно падающих светлых хлопьев — шел снег. Сквозь него проступали очертания горных вершин. Ветра не было, буря прекратилась.

— Да, — мелькнула мысль, — чудеса продолжаются. — Хотя пока было непонятно, в чем заключается смысл его нового испытания.

Размышляя над создавшейся ситуацией, Стефан, оглядываясь, медленно поднялся на ноги. Встав, он неожиданно почувствовал легкий озноб.

— Надо двигаться, идти, — решил он, — ведь так недолго и замерзнуть. Но куда идти? В какую сторону?

Он посмотрел вокруг. На вершине одной гряды, как ему показалось, мелькнул огонек, очень похожий на тот, что светил ему в пещере, маня к себе магическим светом.

— Так вот оно что! — вдруг осознал он. — Я не в пещере. Но как же меня сюда занесло?

Наверное, это какое-то параллельный слой пространства, — эту удивительную мысль его сознание приняло легко и просто, без каких-либо сомнений.

— Другое, так другое. Какая разница? Главное, что я все тот же. Надо идти.

Внимательно приглядевшись к светящейся точке, Стефан убедился в том, что это было то самое, по-прежнему манящее к себе его внимание, пламя.

Продолжая наблюдать, он обратил внимание, что этот огонек находится в центре огромного круга, к которому от контура окружности тянется множество темных нитей, как бы деля пространство на сектора.

— Вот они, параллельные миры…

Скорее всего, находясь в пещере, я был в одном из них, а затем внезапно возникший порыв нарушил стабильность моего сознания, и меня перебросило в другой мир, состоящий из горных вершин и снега.

Теперь в его сознании хоть что-то прояснилось.

— Неважно, в каком я нахожусь пространстве, — понял он, — надо просто двигаться.

А то ведь, если меня начнет швырять из одного места в другое, я так никогда и не доберусь до цели, — подумал он и попытался вновь сконцентрироваться на движении.

Его замершие ноги, послушные его воле, безропотно двинулись вперед. Однако, как только он начал свое продвижение, силы внешнего мира также активизировались.

Вновь усилился ветер, и снежинки закружились в своем магическом хороводе, который, усиливаясь с каждым его шагом, готовился перейти в снежную бурю.

— Нет, так дело не пойдет, — решил он, — надо двигаться рывками, чтобы буря за мной не успевала.

Да, так начало получаться, но скорость продвижения его сильно замедлилась, и Стефан почувствовал, что ему становится все холоднее и холоднее.

— Этот способ тоже нельзя использовать, а то я совсем замерзну и никуда не дойду.

Тут ему вспомнилось, что достаточно одной концентрации мысли на нужной идее, и силой сознания ее можно материализовать.

Однако, как он ни пытался это сделать, у него ничего не получалось. Казалось, весь мир восстал против него, мешая даже просто осмысливать происходящее.

Стефан начал коченеть. Одной из его последних мыслей было:

— Надо лечь, зарыться в снег и отдохнуть…

Темнота на мягких, бархатных крыльях, плавно спустившись, окутала его сознание, и мир исчез…

*

Однако свет магического огонька продолжал своим лучом теребить его.

Постепенно разгорающееся пламя начало отогревать душу нашего путника, и осознание медленно всплывало из небытия.

Стефан ощутил себя лежащим на какой-то мягкой поверхности. Ему было тепло и удобно. Непроизвольно вытянув руки и ноги, он удивился зыбкости своего ложа.

Открыв глаза и вначале ничего не различая из-за яркого света, слепившего его, Стефан, прищурившись и понемногу привыкнув к своему новому положению, увидел прямо перед собой песок.

— Это что означает? Я что, на пляже? — и он поднял голову.

Но вопреки ожиданиям вокруг, насколько мог охватить его взгляд, простиралась безжизненная, раскаленная жгучим солнцем пустыня.

И только иссохшие песчаные барханы напоминали ему о горных вершинах, бывших в предыдущем пространстве.

Заметив привычные очертания и приглядевшись, он увидел все тот же веселый огонек вдали, который по-прежнему звал его к себе.

— Как хорошо! Да это же просто рай, — подумал Стефан и, поднявшись, стал отряхиваться от песка. — Надо было сразу попасть сюда, — вздохнул он и, определив направление, бодро зашагал к цели.

Тепло приятно согревало. Однако летчик постепенно стал чувствовать некоторое неудобство. Раскаленный песок жег, впиваясь ему в ноги.

Но самым тяжелым испытанием для него стало преодоление песчаных барханов. Они как будто специально не пропускали его.

Так, сделав один шаг вперед, Стефан съезжал вниз на два-три метра вместе с зыбким песком. Иногда он скатывался к самому подножью, и ему приходилось все начинать сначала.

— Да что же это такое?! — наконец в отчаянии воскликнул он. — Чем больше я прикладываю сил, тем труднее мне преодолевать путь! Там я чуть не замерз, теперь же пустыня грозится изжарить меня живьем.

Размышляя так, он уже, наверное, в сотый раз пытался штурмовать одну и ту же преграду, но ничего не получалось.

В конце концов, неистовство настолько овладело Стефаном, что он, дико воя, вновь ринулся на приступ песчаной вершины, решив или преодолеть ее, или погибнуть.

Руки и ноги его работали в каком-то бешеном темпе. Как бы то ни было, но он постепенно продвигался вперед. И вот, наконец, перед ним возник верхний край бархана.

В отчаянном рывке он не преодолел, а пропорол его вершину и, очутившись на другой стороне, совершенно обессиленный, покатился вниз по склону.

Жара не давала ни мгновения отдыха. Жажда, казалось, сводила с ума.

— Где же моя долгожданная цель?

Подталкиваемый этой мыслью, он приподнял голову и, с трудом раздирая слипшиеся от пота веки, посмотрел туда, где должен был светить огонек. Но перед ним вновь была преграда в виде очередного песчаного утеса.

— Нет, это невозможно, я так больше не могу! — взревело, протестуя, все его существо, и он в какой-то дикой истерике стал колотить ненавистную раскаленную массу израненными руками и ногами.

Но песку было все равно — он просто так жил. И осознав все величие этого равнодушия, Стефан содрогнулся, поняв, что он делает что-то не так.

Сил на анализ происходящего уже не было, и его сознание, под давлением оранжевого марева, стало погружаться в бездну забвения.

*

До чего же все-таки живуч человек! В очередной раз осознание Стефана всплывало в иное пространство.

Теперь все было по-иному. Ему не было холодно, не было и жарко: была какая-то мягкая, упругая прохлада, которая бережно держала его на своих огромных ладонях.

— Как здорово, что кончился весь тот кошмар, — пришла мысль, — а я все еще жив!

Стефан, блаженно открывая глаза, попытался повернуться — и тут же почувствовал, что чуть не захлебнулся.

Тем не менее, он был в знакомой водной среде и, привычно задвигав в разные стороны руками и ногами, решил определить свое местонахождение. Вокруг него была вода.

И не просто вода озера или реки — он находился в середине безбрежного водного пространства, откуда не мог заметить даже малейшего намека на какую-либо сушу.

— Ладно, плавать я умею, и это все-таки не снежный буран и не знойная пустыня. Нужно только определить, куда плыть, — и Стефан стал всматриваться в водную даль.

Длинные волны, перекатываясь, мерно поднимали его вверх и также плавно опускали вниз. Легко поднявшись на гребень одной из наиболее высоких волн, он довольно отметил про себя:

— Да, это не песчаный бархан, — и тут же заметил вдали, где-то на линии горизонта, ярко блеснувшую точку.

— Ничего страшного, — отогнал он от себя пугающую мысль о возможном поражении, — я доплыву, я просто обязан доплыть!..

Вновь утвердившись в направлении, Стефан ровными и сильными гребками погнал свое тело вперед, к желанной цели.

И хотя ему пришлось вынести немало страданий в снежной и песчаной пустынях, виртуальное тело так же исправно продолжало служить своему хозяину.

Каждый раз, когда его поднимала вверх очередная волна, он с трепетной надеждой смотрел на свой маячок — не стал ли он ближе? И вновь вынужден был признавать, что желанная точка находится все на том же, недосягаемом для него расстоянии.

— Я должен плыть, бороться, — твердил он себе, продолжая при этом ритмичными гребками толкать назад воду.

Утомляясь, он ложился на спину и закрывал глаза. Однажды, так отдыхая, он вдруг обратил внимание на то, что волны идут ему навстречу.

— Значит, — обожгла его мысль, — за время моего отдыха, пока я не плыву вперед, меня относит назад.

Осознав весь трагизм положения, Стефан постарался увеличить скорость движения… но чем мощнее были его попытки, тем круче становились волны, и тем скорее он выбивался из сил.

В отчаянии, ценой неимоверных усилий, он высоко выпрыгнул из воды в надежде увидеть хоть что-нибудь, что могло бы ему помочь держаться наплаву.

Но кругом была только одна вода. К тому же, его взгляд успел обратить внимание на тревожные симптомы, говорящие о надвигающейся буре: вода заметно потемнела, и усиливающийся ветер стал срывать верхушки волн, с силой бросая ему в лицо пригоршни соленых брызг.

Волны становились все мощнее и выше. Ломающиеся гребни катились вниз по склону волны пенными бурунами, которые накрывали Стефана, не давая ему дышать, отнимая последние силы.

С этим еще можно было бы как-то бороться, пока ветер дул хоть и сильно, но ровно.

Но когда неожиданно ветер стал шквальным и начал дуть как будто со всех сторон одновременно, Стефан оказался в центре какой-то дикой вакханалии, состоящей из волн, ветра и брызг, создающих буйное великолепие водной стихии.

Возникало впечатление, что он находится на дне глубокого колодца, а по нему, как бешеные кони, топтались безжалостные волны.

Чувствуя, что он задыхается и тонет, Стефан с надеждой посмотрел вверх и с изумлением увидел стремительно вращающийся круговорот из туч, в самом центре которого за ним наблюдал огромный немигающий глаз.

Казалось, чей-то взгляд абсолютно безразлично взирал на него. Крик отчаяния (а может быть, теперь уже едва слышный шепот) слетел с губ Стефана.

— Помоги! — выдавил он из себя.

И, как будто желая схватиться за протянутую ему руку, в последнем рывке пловец вытянулся вверх, к созданному его воображением образу спасителя.

Но пальцы тонущего лишь схватили пустоту, и тут же водяная пучина поглотила его, втянув многострадального странника в свою вечно ненасытную утробу.

Видимо, так было угодно судьбе (а, может быть, ею и запланировано), что его зов о помощи был услышан, так как из "глаза" (как раз к тому месту, где под волнами скрылась голова Стефана) потянулся гибкий, вращающийся рукав смерча.

Постепенно погружаясь в глубину и понимая, что на этот раз ждать помощи неоткуда, сознание уже попрощавшегося с жизнью Стефана начало отключаться от реальности, и его в очередной раз окутала тьма.

В это время рукав коснулся поверхности океана. Подчиняясь мощной энергетике, действующей в теле этой трубы, вода океана восходящим потоком устремилась вверх, наматываясь витками на нисходящий силовой стержень.

Вблизи было видно, что рукав состоит из плотно сжатого, опускающегося вниз по спирали, воздуха, который с силой бьет и своим вращением закручивает находящуюся в близком с ним контакте воду.

Часть её, оказавшись под ударным острием этого воздушного тарана, разбивалась им в пыль, разлетаясь касательными валами по окружности в разные стороны. Но некоторое количество воды, подчиняясь закону встречного вращения, начало подниматься вверх.

Такое засасывание происходило настолько мощно и энергично, что не опустившееся еще на большую глубину тело Стефана, попав в восходящие потоки воды, вместе с ними стало приближаться к этой перевернутой воронке, тянущей к нему свою спасительную "руку".

Лётчик, пребывая в беспамятстве, потерял способность ориентироваться в пространстве, и поэтому, ощутив влекущую его куда-то мощную силу, не смог понять, что с ним происходит, и то, что его призыв был, наконец-то, услышан.

В тот же миг безвольное тело Стефана, увлекаемое турбулентными потоками, было подхвачено стремящейся вверх силой, и, повинуясь резкому ускорению, по спирали взмыло вверх.

Стефану на миг показалось, что он попал в какие-то безжалостные тиски, — и тут же окончательно потерял сознание, — этой силой была стянутая в ограниченное пространство масса (состоящая из воды и воздуха). Она при этом, словно жернов, ещё и оборачивалась вокруг центра, притягиваемая его энергетикой.

Вот эта взбивающая сама себя эмульсия и создавала то огромное сокрушающее давление, которое, невзирая на беспамятство, ощутил Стефан. Ломая, оно сжало его с такой силой, что застывшее было сознание вновь обрело ясность восприятия.

Вся эта эмульсионная масса, стремясь к освобождению от огромного давления, созданного ударной волной, ринулась вверх, стремительно вращаясь вокруг нисходящего потока оси рукава и увлекая при этом за собой незадачливого пловца.

Дело в том, что часть смерча в своём верхнем отделе была разреженнее относительно нижней. Это происходило за счет мощного наматывания воздушных масс на тело воронки, которая и представляла из себя сердечник опускающегося рукава.

Поднимаясь вверх, восприятие Стефана вновь изменилось, и он ощутил себя больше наблюдателем, чем участником происходящего процесса. Так, с новой точки зрения, стали заметны несколько важных, на его взгляд, деталей.

Он обратил внимание на то, что его тело не вращалось вокруг собственной оси. А это, в свою очередь, позволяло ему сохранять концентрацию внимания. И потом, тело, двигаясь по кругу, находилось в середине массы восходящего потока. А здесь давление и, особенно, кручение были не таким жёстким, как вблизи центра рукава.

Это было не просто наблюдением за действующими природными силами. Он сам, став частью этого механизма, лично переживал все процессы, из которых состояло данное явление.

Была еще одна интересная деталь, которая его очень удивила. С одной стороны, Стефан чувствовал этот подъем, как длительный поэтапный процесс. Однако, с другой, этот взлет был им воспринят, как миг.

Память еще держала в сознании чувство того, что он видел, находясь внизу, — и вот летчик уже кувыркается в каких-то завихрениях, а вокруг него больше нет властно сжимающей, скручивающей и куда-то влекущей дикой силы.

Было понятно, что вся эта водно-эмульсионная масса, взмыв вверх и освободившись от тисков воздушной трубы, ринулась во все стороны, почувствовав свободу.

Импульс вращения, полученный ею во время подъема, был столь силен, что даже части поднятой материи, продолжая вращаться вокруг гипотетического центра, почувствовали необходимость обособиться, образуя так называемые солитоны (энергетические структуры, имеющие собственный момент вращения).

Причем вся поднятая вверх масса не представляла собой инерционную и бесформенную материю. Это был живой единый организм, состоящий из множества вращающихся образований и действующий по заложенной в него индивидуальной программе.

Тело этого стихийного порождения продолжало расти, расширяясь во все стороны и, поднимаясь вверх, питалось все новыми порциями втягиваемой массы.

Какое-то время, кувыркаясь и переходя из одного шарика-волчка в другой, Стефан продвигался к самому верху этой пирамиды, по своей форме напоминающей шляпку гриба, ножкой которому служил смерч.

Наконец, преодолев сопротивление последнего солитона и сделав какой-то немыслимый кувырок, Стефан осознал себя сидящим на некой огромной сферической поверхности. Она же, колтыхаясь волнами (то там, то здесь), плавно выпучивалась либо втягивалась.

У летчика даже возник рассмешивший его своим противоречием образ — живой матрас, который был не только разных цветов и оттенков (которые постоянно менялись), но и, по ощущениям, эластичным и надёжным.

— Да, — вздохнул Стефан, — как видно, утонуть мне не суждено, — и от мыслей, напомнивших ему о недавних событиях, его передернуло. — Но что же мне делать теперь? — подумал лётчик.

И память тут же услужливо прокрутила перед взором все те приключения, которые выпали на его долю с того самого момента, как он остался один.

— Сначала все было хорошо: я сумел преодолеть опасность, которую нес мне Дракон, грозя раздавить валуном.

Сумел также преодолеть все трудности, которые приготовила мне Змея, пытаясь оставить в плену своих колец.

Но что случилось теперь, что я делаю не так? В чем заключена ошибка, повторяя которую вновь и вновь, я не могу вырваться из цепких лап Обезьяны?

И тут же возникла мысль:

— Надо понять, в чем кроется сила ее хватки, — Стефан стал вспоминать те напутственные слова, которыми снабдил его в дорогу Проводник.

— Обезьяна — это эмоция, — вдруг отчетливо услышал он.

Прозвучавший голос был настолько реален и раздался так близко, что Стефан, невольно вздрогнув, стал оглядываться по сторонам.

Однако вокруг него не было ни одной живой души, и только плывущие облака различной формы и оттенков придавали некоторую живость окружающему пространству.

Все они, повинуясь мощному течению, двигались единым потоком и в одном направлении.

Разочарованно вздохнув, Стефан попытался вернуться к своим размышлениям, и тут же вновь услышал характерный смешок.

Несомненно, это был голос того самого старика. Стефан стал зорко вглядываться в окружающее его пространство.

И вдруг его внимание привлекло одно облако, которое было не только светлее остальных, но и двигалось не строго по течению, а произвольно, пересекая общий поток. Вне всякого сомнения, оно приближалось прямо к нему.

Продолжая всматриваться в заинтересовавшее его облачко, Стефан заметил, что чем ближе оно подплывало, тем все более похожим становилось на Проводника.

Удивлению испытуемого не было границ, когда облако, приблизившись вплотную, вдруг окончательно приняло форму Старца.

— Что, не ожидал? — усмехнулся тот, усаживаясь напротив Стефана. — Да, тут очень удобно, — продолжал с юмором старик. — Ты хорошо поработал, теперь можно и отдохнуть.

— О каком отдыхе ты говоришь? — рассердился Стефан. — Вначале я чуть не замерз в горах! Затем еще немного — и был бы живьем запечен в раскаленных песках пустыни.

Каким-то чудом я избежал печальной участи утопленника, и вот теперь сижу тут, на вершине тучи, и не знаю, что делать дальше. Более того, боюсь даже пошевелиться.

Ведь что бы я ни делал, оно тут же оборачивается против меня. Больше не могу, у меня не осталось совершенно никаких сил!

— Но, но, но, — Старец вновь рассмеялся и похлопал его по плечу, — зачем же так паниковать и отчаиваться? Ведь все не так плохо, как ты думаешь. Ты уже прошел солидную долю пути и остался цел, а это немало.

— Да где же цел?! — рассерженно вскричал Стефан. — Это просто случайность, что я не стал кормом для рыб. Если бы не этот смерч…

— Смерч? — усмехнулся старик. — Это не смерч вырвал тебя из морской пучины, а я. Должен тебе сказать, что ты ни на мгновение не выпадал из поля моего внимания.

К своему удовольствию, я не раз отмечал твои победы, которые ты одерживал вопреки всем трудностям перехода.

Да, действительно, единственной преградой, с которой ты не смог совладать, стала обезьяна. Вот тут-то я и пришел тебе на помощь, вырвав тебя из ее лап.

— Так это был ты? — удивился Стефан.

— Конечно же, я, — улыбнулся Проводник и довольно погладил усы и бородку.

— Но в чем же моя проблема? — вновь вернулся Стефан к своим размышлениям. — Ведь я, вроде бы, все делал правильно.

— Хорошо, хорошо, давай, продолжай, — ободряющим жестом Старец побуждал его к дальнейшим рассуждениям.

— Ты же сам говорил, — Стефан взглянул на Проводника, — что мое сознание должно быть раздвоенным: одна часть — сконцентрирована на действии, а вторая — на цели.

— Правильно, — кивнул старик.

— Но ведь я так и делал! Всю волевую мощь своего сознания я направил на желание достичь цели, а второе внимание, полевое, было занято тем, что стимулировало мои действия.

— Ну, — поддакнул старик, — а почему именно так?

— А как же иначе? — удивился Стефан. — Весь опыт моей прошлой жизни говорит о том, что перераспределение внимания должно быть осуществлено именно таким образом.

— Очень интересно, — глаза старика лучились весельем, — а можешь привести мне хотя бы один пример из твоего бесценного опыта, который ты уже успел обрести в своей жизни?

— Без проблем! — обрадовано воскликнул Стефан.

Ему показалось, что он сможет поставить перед таким могучим Старцем неразрешимый вопрос. От этой мысли он даже воспрянул духом.

— Ну, что ж ты, рассказывай, — лукаво улыбался старик, как будто совершенно не чувствуя той западни, что пытался поставить ему летчик.

— Так вот, — начал Стефан, — я не раз обращал внимание на одно удивительное, с моей точки зрения, явление.

Когда мне приходилось пешком подниматься на девятый этаж к себе домой (а это случалось довольно часто из-за нашего регулярно ломающегося лифта), то я, как правило, практически не замечал ни самого пути, ни трудностей подъема по ступенькам. Потому что в тот момент думал о вкусном обеде, который ждал меня на столе.

Желание поесть было настолько велико, что концентрация на нем почти полностью уничтожала мое восприятие трудностей, связанных с пешим подъемом.

Когда же я просто возвращался домой и, сетуя на вновь застрявший где-то лифт, думал о своих мышцах, заставляя их работать в усиленном режиме, то, подходя к своей площадке, я немного задыхался и ощущал неприятное чувство тяжести в ногах.

Следуя этому опыту, я и теперь свои усилия направлял на то, чтобы удержать цель своим основным вниманием. Ну, и вот результат: я потерпел поражение в трех местах.

— Все правильно, — продолжал улыбаться старик.

— Если все так, — раздраженно воскликнул Стефан, — то тогда что не так?!

— Успокойся, успокойся, — старик примирительно сложил ладони своих рук. — Ты рассуждал обо всем абсолютно правильно, кроме одного. Думая об одном, ты пытался приложить это к другому, и в итоге все перепутал.

Ведь я тебя предупреждал, что обезьяна очень хитра и коварна, а ее эмоциональность может погубить тебя. Ты понимаешь?

— Я понимаю, — съязвил Стефан, — я понимаю только то, что ничего не понимаю!

Это неожиданное признание вызвало такое бурное веселье со стороны старика, что облако, на котором они сидели, заходило ходуном, как будто оно вместе с ним смеялось над Стефаном.

— Ладно, ладно, не обижайся, — старик мягко коснулся его руки. — Слушай внимательно и вникай. Ты был прав, когда говорил о том, что совершенно не ощущается трудность перехода, если внимание сосредоточено на результате.

Однако изюминка правильного ответа в том, что этот переход был коротким по расстоянию и по времени, а, следовательно, количества освобождающейся энергии хватало на то, чтобы его осуществить, и поэтому у тебя не возникало проблем.

Но совсем другая картина разворачивается тогда, когда переход достаточно длителен как по времени, так и по расстоянию, да еще и насыщен смертельно опасными препятствиями.

Здесь одного внутреннего запаса потенциальной энергии может не хватить, что с тобой, собственно говоря, и произошло. Основная сила была прикована твоим вниманием к результату, а сам процесс движения оказался анемичным. Как же ты думаешь достигнуть цели, если не можешь выстроить к ней путь?

— Да, — Стефан задумчиво смотрел вдаль, как будто где-то там вновь переживал свои приключения. — Так я не думал. Пожалуй, ты прав, но как же все-таки увидеть эту проблему по-другому? — Стефан опять посмотрел на Старца.

Тот некоторое время, медля с ответом, пристально глядел на своего ученика. Наконец, придя к какому-то заключению, он удовлетворенно кивнул головой, как бы давая самому себе добро на продолжение урока.

— Мы с тобой разобрали короткий путь и представили, что такое длинный. Если ты вспомнишь все свои трудности и внимательно их изучишь, то тебе станет понятно, что любое движение или действие никогда не делается только за счет одной личной силы.

Все силы мира находятся в едином сцеплении, так как сама по себе сила, не имея точки опоры, не сможет развить энергию. Взаимодействие же сил между собой и будет теми точками опоры, которые способны превращаться в движение. Кроме того, оно, организуясь мыслью, становится направленным действием. Ты следишь за мной? — привлек внимание Проводник.

Ему показалось, что форма сознательного контура у Стефана потеряла свое равновесие.

— Если честно, я немного отвлекся, — признался Стефан и вновь сосредоточился.

Увидев, что поле сознания ученика сбалансировалось, старик продолжил:

— Так вот, как мы с тобой уже говорили, просто силы у человека немного, но ее очень много вокруг. Можно сказать, что это бесхозное добро разбросано повсюду. Нужно только увидеть его, поднять и использовать.

Поэтому свою силу нужно тратить не на сам путь, а на использование и управление внешними силами, которые и понесут тебя сквозь время и пространство к желанной цели, преодолевая все трудности или минуя их.

Вот почему основная сила твоего внимания должна быть собрана на движении, а второго внимания, полевого, вполне хватит на то, чтобы не сбиться с пути, следуя своей задачи… Ну что, разобрался с этим?

— Да, это я понял, — Стефан благодарно взглянул на Учителя, — но я хотел бы для себя выяснить еще один момент: почему у меня так болели мышцы ног, когда я думал о подъеме, и, в то же время, я совершенно не ощущал их, когда думал о еде?

— Ну, тут все просто, — Старец, выгнувшись, потянулся и, от удовольствия зажмурив глаза, сладко зевнул. — Видишь ли, у людей есть такая поговорка: "горе от ума". В какой-то степени это так и есть. Когда ты думал о еде, твой ум был занят вожделением, связанным с вкусовыми ощущениями.

Следовательно, техникой и движениями твоего тела при подъеме руководила твоя подсознательная часть. Она наиболее экономно расходовала двигательную энергию, а, вследствие этого, нервные пути не были перегружены.

Другими словами, это были самые оптимальные энергетические затраты. Ну, а поскольку путь был коротким, у тебя не возникло энергетического дефицита, когда ты дошел до дома.

В другом же случае твой ум был направлен на мышечную работу. Ему, этому забияке, всегда хочется реализовать свой лозунг, который выглядит примерно так: "выше, быстрее, дальше".

Но он никогда не думает о том, что этому всему есть предел. Вот и у тебя, в результате таких бесхозяйственных трат, наступила энергетическая дистрофия — ее-то ты и почувствовал в виде сильной мышечной боли.

— Все, — как-то одним духом выпалил Стефан.

Рассказанная и показанная стариком картинка четко проявилась в его сознании. Наступило состояние великого прозрения. Излучая счастье, Стефан посмотрел на Учителя.

— Ну вот, — удовлетворенно произнес тот, — теперь совсем другое дело. А раз так, то я тебе больше не нужен, — произнес Старец, и его тело (или то, что казалось им) стало вдруг расплываться и менять очертания, вновь превращаясь в облако.

Отделившись от того места, где они так долго беседовали, облако приподнялось, влилось в общий поток и затерялось среди своих пушистых собратьев.

Стефан опять, в который уже раз, остался один на один со своей судьбой. Но он нисколько этим не опечалился.

Поняв свои ошибки и ободренное словами Наставника, сознание не просто желало сразиться с силами, которые были помехой на его пути. Можно сказать, что оно просто рвалось в бой. Нужно было только сделать первый шаг.

Но, как наш путник уже не раз убеждался, для этого должен быть какой-то знак. Наблюдая за грозной тучей, на которой он находился, Стефан обратил внимание на то, что всасывающий хобот, перестав качать воду, уже почти совсем втянулся в нижнюю часть грозового облака.

— Это похоже на огромный корабль, который, подняв якорь, готов пуститься в путь…

Водяной крейсер, словно воссоздавая в реальности образ увиденный Стефаном, плавно тронулся, подчиняясь общему движению. Почувствовав это, Стефан встрепенулся:

— А туда ли я двигаюсь?

Внимательно посмотрев в том направлении, где, по его представлению, должен был находиться огонек, он действительно заметил далеко внизу ярко блестевшую точку.

— Мне надо туда!

Вытянув обе руки и подавшись вперед всем телом, Стефан сделал несколько шагов к желанной цели. Ему показалось, что он вдруг полетел. Да, действительно, под ногами у него уже не было опоры.

В тот же момент стабильность его положения в воздухе нарушилась. Стефан неожиданно ощутил, что начал падать. Прекрасно понимая, что он не самолет и не птица, а значит, не может летать, используя крылья для опоры, Стефан задумался:

— Но опора должна быть, иначе мне не удержаться.

И тут ему показалось, что кто-то сзади, прямо в ухо, прошептал:

— В себе, в себе ищи, она у тебя есть и всегда была. Нужно только ее найти, почувствовать и использовать для полета.

Мгновенно сориентировавшись, Стефан раскинул в стороны руки и ноги, чтобы хоть как-то стабилизировать себя в пространстве. Падение резко замедлилось, однако он продолжал снижаться. Но ощущения, возникшие в результате этого действия, дали ему возможность почувствовать себя как некую суть, имеющую объем.

Продолжая проникать осознанием в глубь этого состояния, Стефан обратил внимание на то, что силовые линии несущего поля имеют определенную центростремительную направленность, как видно, позволяющую этому образованию сохранять свою целостность. Пройдя до конца по этим линиям, он прямо физически ощутил тот узел, где они сходились.

Им была замечена еще одна особенность. От этой точки, по таким же спиралевидным линиям, но уже к внешней оболочке, идут другие, центробежные силы. Этот центр, пульсируя, подобно сердцу, втягивал и вытягивал энергию.

— Это она — опора моей жизненности, — сразу понял Стефан.

И тут же его осознание выскочило наружу, но чувство пульсирующего энергетического центра осталось. И произошло нечто совершенно необъяснимое: Стефан парил в воздушном пространстве, как будто находился в невесомости. Он удивленно хмыкнул:

— Ну, прямо вертолет, — и, слегка изменив угол видения, Стефан тут же почувствовал, что двинулся вперед. — Как интересно! — игривое сознание тут же предложило новый вариант движения.

Он летал легко и свободно, меняя скорость, направление и высоту. Решив довести испытание новых возможностей до конца, Стефан сделал даже несколько фигур высшего пилотажа. Полет был безупречен. Это было как в сказке, где мгновенно исполняются любые желания.

Освоившись со своими возможностями в управлении полетом, Стефан направился прямо на неизменно мерцающий вдали маячок. Однако чем быстрее он мчался, тем все более грозный вид стал принимать окружающий его со всех сторон воздух. Он заметно потемнел, и возросшее сопротивление говорило о его плотности.

Впереди, выше и ниже курса, по которому пролегал путь Стефана, стали образовываться, клубясь, черные, зловещие тучи. Было видно, как между ними, периодически рассекая кривыми лезвиями пространство, вспыхивали молнии. Скосив взгляд, Стефан увидел внизу бушующий океан.

Это была настоящая буря, где сами волны казались столь гигантскими, что своими пенными вершинами касались туч. А те, в свою очередь, были до такой степени наполнены мощной грозовой энергией, что создавалось впечатление, будто мощные, тяжелые танки ползут по изрытой поверхности. Иногда между особо высокими валами и наиболее мощными тучами возникала перестрелка.

Да, это был настоящий бой, где грохот и молнии напоминали артиллерийскую канонаду, а ветер — свист пуль и снарядов. Вдобавок к этому, все пространство было заполнено потоками хлынувшей сверху воды. Это было безумство природы, в центре которого оказался наш пилигрим.

— Скорее, вперед! — привычно возник эмоциональный порыв, но тут же, параллельно, словами Учителя прозвучала и другая мысль, — стоп! О чем только что был разговор и к чему вновь приведет эта спешка? Необходимо сконцентрироваться на самом движении, оставив второму вниманию задачу удерживать направление.

И дальше, как бы продолжая диалог, мысль уточнила:

— Внимание на действии должно быть опосредованным. То есть сосредоточься на своей основе, на том, что дает тебе главную силу, а сами движения отпусти, дай им свободу!

— Правильно! — Стефану показалось, что он сам себе улыбнулся.

Наверное, было всегда приятно похвалить самого себя за верно принятое решение. Сосредоточившись на своей внутренней опоре, Стефан мгновенно ощутил, что его нахождение в пространстве не только стабилизировалось, но даже возникло такое ощущение, что буйные силы природы как бы отступили, дав возможность ему обозревать свой безопасный мирок в развернувшемся мощью — хаосе.

Управление полетом не переставало восхищать его своим совершенством. Даже в тех случаях, когда он попадал в самый центр грозового разряда и огненный меч, опускаясь, грозился разрушить его сознание, Стефан, словно отталкиваясь от какого-то невидимого препятствия, за мгновение до удара молнии ускользал от нее.

Иногда разряд возникал так близко, что путнику казалось, будто он успевал рассмотреть сам механизм этого природного явления, прекрасного и ужасного одновременно.

Сознание, сконцентрированное на центральной энергетической точке и, частично, на цели, в своей основе было свободно, незагружено. Это позволяло, изменяя углы видения, наблюдать за тем, что происходило вокруг.

Так, он вдруг заметил, что тучи очень сильно напоминают плывущих медуз, у которых с боков и, особенно, в нижней части раскачиваются длинные нити, утолщенные сверху и сужающиеся к своим окончаниям. Они двигались и извивались во все стороны, как змеи.

Еще интереснее было то, что у некоторых грозовых образований они были темными, а у других — светлыми. Причем такая же, но только перевернутая картина была и снизу.

Вздыбившаяся водяными горами неукротимая стихия так же выбрасывала вверх, с вершин водяных валов, более короткие, но достаточно массивные энергетические протуберанцы. Стефану даже показалось, что от удивления у него открылся рот.

— Вот это да! — восхитился он.

И на самом деле, было чему восхищаться. Под этим углом зрения вся поверхность океана походила на огромное поле, поросшее невысокой травой, которая, покачиваясь, вздымается волнами различной высоты.

— Никогда мне такого не приходилось видеть, — отметил он.

И тут же, продолжая, заметил:

— Но ведь я никогда так раньше и не смотрел!

Однако самым поразительным было то, что периодически пути этих отростков пересекались. В результате получалось то, что можно было бы назвать чудом.

Следуя каким-то, одним им известным правилам, протуберанцы, вдруг отталкиваясь друг от друга, продолжали идти дальше — каждый своим путем.

И если учесть, что все это не только двигалось, но еще и непрерывно изменяло свою длину и форму, то становилось ясно, насколько многообразным виделось это зрелище.

Некоторые отростки не уклонялись от встречи, а даже наоборот, было видно, что они, как множество щупальцев, устремлялись навстречу друг другу.

Сливаясь в монолит (как видно, подчиняясь силам внутреннего реагирования), они или вытягивались в струнку, или принимали причудливо изогнутые формы.

В некоторых случаях такие соединения получались достаточно сложными, когда на один отросток "набрасывались" несколько водяных щупальцев.

Все эти объединения были похожи на процесс образования заданных голограмм, строго следуя которым, внутри этих отростков вспыхивали раскаленными нитями молнии.

Естественно, в зависимости от формы застывающего в момент сцепления силового коридора, и молнии имели различные изгибы.

Иногда такие огненные лезвия сравнительно долго существовали в воздухе. Становилось очевидным, что они не могут угаснуть до тех пор, пока потенциальная мощь данного силового образования не вырабатывалась до конца.

И ни разу не было такого случая, чтобы молния вспыхивала вне силового коридора. Вот эти самые отростки, соединяясь, и создавали то энергетическое усилие, которое чувствовало сознание Стефана, уклоняясь за мгновение до разряда.

Странно, что, находясь в самой гуще природного безумия и сохраняя свою безопасность, Стефан не только удерживал свой маршрут, но даже находил минутки понаблюдать за внешними силами и использовать их проявления.

Действительно, энергетическое напряжение, возникшее в этой части пространства, помогало ему манипулировать линией своего полета. Все происходящее было похоже на сказку, однако ею не являлось.

Стефан четко осознавал, сколь могущественными и смертельно опасными могли быть эти природные катаклизмы. Но, тем не менее, он справлялся с ними легко.

— Выходит, я более могуч, — подумал Стефан, и тут же поправился, — могу быть могучим.

Радость горячей волной заполонила всю его суть. В тот же самый момент он как будто выскочил из-под какого-то гнета и ощутил себя несущимся в чистом, ясном и свободном от грозных сил мире.

Внизу лежала спокойная водная гладь. Океан легко катил небольшие, но длинные, отливающие бирюзой, волны. Небо казалось безбрежным. Стефан нежился в атмосфере света и тепла.

— Так, а где же мой огонек? — вдруг вспомнил он, и его внимание тут же прочертило ровную, плавно снижающуюся линию, которая тянулась прямо к теперь уже близкому маяку.

— Надо же, не сбился, а я уже, было, совсем забыл о нем думать. Вот что значит правильно настроенный механизм движения!

Стефан стремительно снижался. Уже показался скалистый берег, омываемый со всех сторон водами океана. Это был небольшой остров, издалека напоминающий кратер вулкана, состоящий из остатков горной породы и застывшей лавы.

По всей видимости, жерло самого вулкана находилось чуть ниже, в глубине водного пространства. А верхняя часть горы, еще не успевшая разрушиться, словно могучий исполин, возвышалась над ровной гладью океана одинокими утесами.

Вот один-то из них и манил внимание Стефана мерцанием так долго зовущего к себе пламени.